Из неясных снов (джен)

Он погладил своё творение: тёплый камень, подобно кошке, ластился к его руке. Кровавый свет закатного солнца заливал небольшой алтарь, словно оживляя нанесённые на него рельефы. Вот лихо мчит колесница, тянущая за собой солнце. Кажется, земля цветёт только под его лучами, сразу за границей света — безжизненная пустошь. Чуть поодаль шествует к алтарю жрец, ведущий человека со связанными руками. Лицо священнослужителя обращено к ночному небу и выражает крайнюю степень тревоги. Вот кровь жертвы стекает с алтаря на мёртвую землю, а жрец бьётся над алтарём — весь его роскошный наряд измят, а лицо полно страха и надежды. Цикл завершается цветущими полями. Восходящее солнце освещает и безжизненного человека на алтаре, и жреца — тот измотан, но так и лучится радостью. Кажется даже, что на его лице стало меньше морщин…

Мастер заворожённо взирал на собственные картины, которые оживил свет. Однако миг заката иссякал: рельефы возвращались на стены алтаря, вокруг темнело. Старик улыбнулся и занёс нож. Скоро тот выпал из ослабевших пальцев, а последний луч заходящего солнца осветил красные ручейки, стекающие с краёв камня.

Ученик пришёл на рассвете, как и велел мастер. Убирая безжизненное тело и отчищая кровь, новый жрец очень глубоко погрузился в собственные мысли. Он любил своего учителя и уже начинал по нему скучать, но при этом понимал, что каждый месяц во время жертвоприношения вновь будет с мастером. Нового жреца тревожила иная мысль: удастся ли ему когда-нибудь так пережить свою смерть? Эта дума пробуждала в нём некоторую зависть к учителю, ведь было ясно, как мало можно на это надеяться.

Зябкое туманное утро, заросшее подножие холма и упрямая старая кляча — всё это не добавляло столичному гостю благодушия. Вообще-то он был человек не злой и по-своему добрый, но ведь всё имеет свой предел! Всего полгода назад (хотя сейчас он готов был поклясться, что прошло не меньше века) будущий путешественник был так счастлив! Горя нетерпением, он собирал сперва деньги, а затем и всё остальное для поездки в эту глушь. Недавний бенефис одного собирателя преданий подсказал этот рецепт бессмертия. Такой счастливый (и, как он осознал теперь, наивный), нынешний страдалец тогда сразу понял — фольклор принесёт ему признание и успех. Ещё и шагу не ступив за порог, он уже представлял, с каким восторгом зал будет слушать его доклад, и как широко разойдётся собрание открытых им народных преданий. Занимая у кого возможно денег на это путешествие (а требовалось немало — уж очень далёк был путь, и слишком велики были долги новоиспечённого собирателя фольклора), он утешал себя мечтами о том, сколько предложений что-нибудь написать поступит к нему после этой поездки.

Теперь все эти восхитительные видения — рукоплещущая зала и огромные тиражи, золотой дождь и вечная слава, — всё это великолепие обратилось в руины. Долгий и трудный путь немного испортил настроение путника, но не омрачил его надежд: он верил — лучшее впереди. Однако теперь, по истечении месяца, он знал — надежды были тщетны. Сперва он думал, что местные просто не хотят открываться перед столичным гостем, и потому по его заказу в местной таверне хмельное текло рекой. Выслушивая далеко уже не в первый раз одни и те же истории, из которых самая интересная говорила о вредном водяном, рвущем сети и топящем девушек, он, наконец, понял. Местные не таились от него, просто в этих местах не было ничего эпического. Возможно, годы стараний обратили бы однообразную мелочь, вроде той, что ему пришлось выслушивать, в добротные работы, но об этом ли он мечтал?

Путешествие к «колдовскому камню» стало последней каплей. Едва сдерживаясь, чтоб не обругать своего проводника, путник взошёл на холм. Как он и опасался, это предание сводилось лишь к ведьминским шабашам, для которых те и заколдовали камень со странными рисунками. Рисунки он более-менее разбирал, но был почти уверен, что это памятник давно забытому событию, давший пищу диким поверьям. Скоро надо было возвращаться в столицу, предстояло решить: как быть? Все надежды собирателя фольклора обратились в прах, а над головой дамокловым мечом висел сильно возросший теперь долг — возвращение без сенсации сулило бесславие, позор и гибель.

Вернувшись в таверну, он сел писать: из-под пера выходили поразительные картины, прошлое (хотя и бывшее только в его воображении) словно вновь оживало, обретая краски. К моменту отъезда сага о доблестном герое, пожертвовавшем сыном ради отвращения солнечного затмения, была готова. Автор даже воспроизвёл рисунки с камня-памятника, в котором был увековечен этот подвиг. Он был спокоен: в этот дикий край не всякий доберётся, а уж местный говор он узнал хорошо, так что сомнений в подлинности предания не будет.

В преддверии доклада будущая знаменитость засыпала спокойно. Очень скоро его мечты сбудутся, а ведь он, наверное, даже не очень сильно погрешил против истины: в том камне и правда было что-то монументальное, да и как ещё объяснить те рисунки? Пусть местные забыли о диких суевериях предков и их преданиях, но ведь они были! Просто нужен был кто-то, кто дал бы этим легендам новую жизнь.

Профессор постучал пальцами по столу. Задачка непростая. Камень с какими-то рисунками и впрямь существовал. «На этот раз хоть экспедицию снаряжали не зря», — мимоходом подумалось ему. Рисунки даже походили на то, что изобразил с полвека назад в своей книге какой-то безвестный писатель. Одна беда — рисунки достаточно нечёткие, так что понять, что они изображают, весьма сложно. Похоже, сюжет — какое-то жертвоприношение, совершаемое под неким светилом (не вполне ясно луна это или солнце). Увы, этого было недостаточно, чтобы сказать, ради чего приносилась жертва.

Конечно, в той книге говорилось, что по преданиям камень — памятник жертве, которую человек принёс ради отвращения солнечного затмения. Опрос местных, однако, показал, что тут о такой легенде и не слышали. Это могло означать одно из двух: либо тот писатель (знать бы ещё, как его звали, но сохранившиеся экземпляры той книги уж в очень плохом состоянии) историю выдумал, либо её уже забыли сами местные. Сказать точно было нельзя, но при построении выводов опираться на ту легенду совершенно недопустимо.

А что насчёт самого камня? Он мог быть стелой либо алтарём, впрочем, форма определённо указывает на второе. Для памятного или отличительного знака эта махина слишком уж приземиста. Похоже, на его поверхности должны были производиться какие-то действия: ещё можно заметить следы того, что верх старались выровнять. Воздвигался ли этот алтарь здесь или был впоследствии перенесён из другого места? Скорее всего, он тут же и создавался: если бы его перемещали после утраты первоначального значения, это оставило бы следы, но камень для своих лет прекрасно сохранился.

Так что же ему писать об этой истории? Профессор походил по комнате взад-вперёд. Потом подошёл к столу, резко выдохнув, упал в кресло и начал писать:

«Являющийся, по всей видимости, алтарём, камень был установлен своими создателями на вершине холма. Судя по слабо сохранившимся на боковых гранях изображениям, на алтаре при убывании либо при появлении какого-то светила приносили человеческие жертвы. Полное появление светила после жертвоприношения можно трактовать как свидетельство того, что ритуал начинался с появлением данного небесного тела, а завершался уже при полном свете. Также это может служить доказательством той версии, что жертвоприношение совершалось при уходе светила, а завершалось с его возвращением. Возможны два толкования данного ритуала: либо он должен помочь возвращению или приходу светила, либо должен дать жертвователю что-то иное. В последнем случае движение небесного тела было необходимой частью обряда, но не его целью. Казалось бы, бытующая в литературе легенда говорит в пользу первого варианта, но в данной местности она неизвестна, что заставляет поставить это свидетельство под сомнение».

Он откинулся на спинку кресла. Да, это он положит в основу отчёта, хотя работы предстоит ещё много. Случай интересный: возможно, это исследование даже обеспечит ему научное бессмертие. При этой мысли губы профессора тронула лёгкая усмешка.

Доктор метался по лаборатории, пересекая её то в одном направлении, то в другом. Только его многолетний опыт, закрепившийся на уровне рефлексов, спасал помещение от разгрома. В ином случае учёный давно бы снёс и столы, и всё, что находилось на них. Невидящий взгляд доктора был устремлён вперёд, а в голове кипели мысли. «Определённо, этот алтарь омолаживает — все результаты говорят об этом. Совсем недавно я избавился от рака, но семьдесят лет… Это не тот возраст, когда есть надежда долго прожить, даже если ты абсолютно здоров. Теперь же молодость, а значит, и бессмертие лишь в одном шаге!» Похоже, последнюю фразу он, войдя в раж, произнёс вслух, причём довольно громко. Доктор поморщился, когда услышал шум в основном помещении, и через окошечко в своей двери мрачным взглядом проводил поспешно вышедшую лаборантку. Что за манера без приказа начальника так задерживаться на работе? Впрочем, мысли его уже вернулись к алтарю, но ход их был иным. Теперь он не радовался шансу, а думал, как им воспользоваться.

Общий принцип работы алтаря понятен: рядом с ним клетки обновляются быстрей, настолько быстрей, что процесс старения обращается вспять. Конечно, кое-какие моменты ещё не вполне ясны, но если продолжить изыскания, наверху поймут суть вопроса, а тогда… Доктор аж весь перекосился. Он всеми силами цеплялся за жизнь: отказывал себе во всём, что было хоть сколько-то вредно, старался держать себя в форме, тратил огромные деньги на лучших врачей. Сама мысль, что такая уникальная возможность уплывёт из рук, приводила его в ярость. Поняв из отчёта какого-то историка и результатов первых экспериментов с алтарём, что именно сулит это исследование, доктор приложил все усилия, чтобы укомплектовать команду полнейшими бездарями, людьми совершенно некомпетентными в их деле. Только эта мера позволяла ему до сих пор вводить начальство в заблуждение, иначе оно бы уже давно забрало этот случай себе, постаралось сделать на нем карьеру, а может, и омолодиться… Нет, медлить больше нельзя. Ещё и лаборантка эта слышала его неосторожные слова… Надо будет о ней позаботиться.

Итак, сегодня он проведёт часть ночи в помещении с алтарём. Только часть — иначе будет трудно скрыть неожиданное омоложение. Потом… потом надо будет закончить исследование, показать, что алтарь — полная пустышка. В этом случае его отправят на обычное хранение. А оттуда пропадали и не такие вещи…

Доктор взял масляную лампу (с электричеством в помещении решили не рисковать — как знать, не повлияет ли оно на предполагаемое действие алтаря?) и вошёл в комнату, в которой находился алтарь. Всё остальное здание было вполне обычным, но это помещение решили сделать из дерева (из тех же соображений, по которым отказались от электричества), и потому оно выглядело довольно старомодно. Сверху сквозь специальное окно лился лунный свет, остальное пространство освещала принесённая доктором лампа, и лишь в углах прятались тени. Учёный слегка поёжился — ему всегда казалось, что из этих теней кто-то наблюдает — и взял стул. Ему нельзя задремать, поэтому он сядет поодаль от стола, а лампу будет держать в руках. Всего несколько часов — и ему снова не больше пятидесяти! Тогда останется убрать следы своего ночного бдения, загримироваться и начать добывать алтарь для себя. Доктор уже преодолел долгие (и нелёгкие) годы, победил рак, а теперь он лишь в шаге от вечной жизни!

Зыбкие тени метались по стенам — малейшее дуновение заставляло пламя множества свечей пускаться в неистовый пляс. Лишь луна вносила в освещение некоторую стабильность. Он ещё с минуту постоял с воздетыми, словно для принятия дара свыше, руками. Ничего не произошло. Он опустил руки, перемазавшись кровью с ножа, и обвёл залу бешеным взглядом. Каменные стены, пляшущие тени, тёмные пятна рядом с алтарём, распростёртая на нём женщина… Опять неудача! Он перепробовал почти всё! На этом алтаре уже перебывали женщины и мужчины всех возрастов, он приносил их в жертву всеми возможными способами — неудачи стали раздражать. Он с трудом сдержал порыв ещё пару раз ударить лежавшее перед ним тело. Убирать и так предстоит достаточно много, лучше выпустить пар на слуге, уже закончив со своими тайными опытами. Тайными… Он горько усмехнулся. Чем больше людей пропадает, тем меньше тут тайны. Пожалуй, ещё немного и окрестные жители пойдут на штурм его замка. Убирая залу (эта часть опытов его раздражала больше всего, но делать их совершенно открытыми, поручая эту работу слугам, было бы полным безумием), он не переставал обдумывать, что же пошло не так.

Легенда говорила, что мудрец древности сгорел в ту же ночь, когда собирался обрести бессмертие. Значит, обряд должен происходить ночью, и в нём потребуется огонь. Очевидно, свою жизнь можно продлить лишь в обмен на чью-то чужую: изображения на алтаре говорили о том же, по крайней мере, так казалось. Оставалось понять, кого и как надо пожертвовать. Конечно, первая возникающая мысль: на алтаре нужно сжечь человека. Увы, это решение было ложным — он уже проверил его со всеми вариациями. Вероятно, огонь должен образовывать правильный рисунок вокруг места обряда, так что теперь следовало найти верное изображение. Также может иметь значение, как скоро жертва умрёт, или, может, нужно извлечь какую-то конкретную её часть. Ещё во время обряда могут требоваться особые слова или жесты…

Неопределённость сводила с ума: он искал всё об этом алтаре, но нашёл только легенду. Тогда он погрузился в исследование оккультных ритуалов. Он старался вызнать все существующие слухи и легенды, ни один известный оккультный труд (до которого он смог добраться) не миновал его рук. Каждый раз подбирая новую комбинацию, он испытывал её — и терпел крах. В свете его затворничество сперва списывали на горечь от потери отца, однако вот уже полгода как прошли все разумные сроки траура… Он скрипнул зубами. В своё время его семья была столь значима, что затворничество её главы порождало в обществе страх. Окрестные аристократы опасались: «Уж не знак ли это того, что мы его прогневили?» Теперь же — он это знал наверняка — о нём сплетничают, на него косятся. Если бы отец послушал его… А он ведь сразу понял, что этот алтарь может спасти их от самого страшного. Отец только посмеялся над ним и посоветовал выбросить всякую чушь из головы. Он приобрёл алтарь втайне от всех. Дела семьи, расстроившиеся с внезапной кончиной деда, так и не были поправлены — отец тоже умер раньше срока. О, нынешний владелец замка не допустит повторения этой трагедии. Он не успел спасти отца, но закончит его дело — на это будет всё время мира.

Стоп! Кажется, он понял, в чём дело! Нужно срочно раздобыть новую жертву, пусть на этот раз будет грудной младенец. Кажется, подходящий обряд был в…

Вытерев с пола последние брызги, он поспешно вышел из залы.

Солнце окрасило небеса алым цветом. Ненадолго стало даже ярче, чем днём — так бывает перед самым закатом. Только последние остатки старой крепости, чернея на холме, словно напоминали о наступающей ночи. Для чего строили это место, почему оно погибло — кто знает? Стены не сохранили ответов на эти вопросы — уже не одно десятилетие дожди смывали с руин последние следы прошлого. Старики в окрестных селениях, конечно, рассказывали страшные истории о чудовище, когда-то жившем в крепости, но где тут выдумка, а где — правда, уже и не понять…

Человек, шедший по траве, давно пробившейся сквозь плиты, был словно повторение пейзажа. Его ярко рыжие волосы горели под закатным солнцем, остальное же тело будто таилось в тени, как и долина, к которой уже подкрадывались сумерки. Только жёлтый галстук подобно язычку пламени выбивался из-под чёрного пиджака. Тёмно-красная рубашка, скрытая под ним, напоминала почти застывшую магму. Некогда белые кроссовки должны были бы портить картину (особенно по контрасту с безупречно выглаженными чёрными брюками), но тень странным образом делала их тёмными, вроде грозовых туч.

Подойдя к стоявшему в руинах огромному камню, человек кивнул ему, словно старому другу. Провёл рукой по его поверхности (та, несмотря на годы, сохраняла следы обработки) и уселся прямо на махину. Болтая ногами в чистых (что для человека, шедшего по траве, редкость) кроссовках, человек закурил.

— И снова здравствуй, — обратился он к камню, — сколько уж я проходил рядом с тобой — всех, видишь ли, надо до автобуса проводить!

Человек фыркнул:

— Несутся к поездке сломя голову, а дойти до автобуса не могут — каждому нужно ещё помочь напоследок. Нет, конечно, те, кому потом на паром, доходят сами, но их очень мало. Кажется, из тех, кого я подвозил от тебя, не пришлось подгонять только двоих — все остальные ехали в город.

Человек снова затянулся.

— Рядом с некоторыми вещами прямо хоть остановку устраивай — ты как раз из таких. Уверен, я ещё не одного заберу от тебя. Впрочем, сейчас это скорее совпадение. — Он указал рукой с сигаретой на долину: — Там один проповедник очень увлёкся — минут через десять мне его провожать. Пусть проповедует теперь в городе. Думаю, я как раз успею докурить…