Парадокс вращающейся монеты (гет)

Примечания:

Выкладка пошла не по графику, а по… кхм, ну вы поняли. Однако, у автора есть уважительные причины: он работает временно бессменно, поскольку один из сотрудников безвременно дал деру, а до кучи автор ещё и очень небюджетно для себя затопил магазин снизу. А потому что трубы надо чинить вовремя.

---

Ломай головы.

Пусть, если стал ты морлоком,

Льется багровым олово

В пустые кости.Елена Гончарова. ЛеZвиЕ

— Скажешь что-нибудь?..

Горло сводит судорогой.

— Да.

Просто расскажи необходимое. Открой ему глаза. Помоги ему разувериться в том, что ты на его стороне. Заставь действовать на упреждение.

Убеди, что ты — прямая угроза не только ему, но и Зауну. От тебя нужно избавиться.

Конечно, разумнее, намного разумнее поступать иначе: обязательно дать ключевую информацию о будущем, но вести себя как ни в чём ни бывало, говорить о путешествиях во времени в позитивном ключе, умалчивать об обстоятельствах его несвершившейся смерти. Разумнее сообщить необходимое, а после — попрощаться и уехать. Разумнее, в конце концов, устроить себе «несчастный случай на производстве», если её не отпустят…

Джинкс гоняет эти мысли в своей голове по кругу уже несколько часов без остановки, и ничего хорошего в этом нет: их разговор ещё не начался, а она уже смертельно устала.

— Я так понимаю, бесполезно ждать от тебя захватывающую историю о том, что Ласи и Гар напали на тебя первыми, а Севика всё не правильно поняла?

— Что?.. — Джинкс слышит, как Силко наклоняется вниз, ближе к ней, и даже видит в своём воображении, как он упирается локтями в колени и кладет подбородок на сомкнутые руки. — А. Нет. Нет...

Джинкс плевать на этих наёмников. Она занята тем, что панически дышит, оттягивая момент неизбежной — смерти — закономерной кары. И страшит её вовсе не выстрел в голову, а слова, что будут ему сопутствовать.

Пусть он наконец-то тебя накажет. Пусть перестанет прощать.

Джинкс не хочет, чтобы за неё мстили. Не хочет, чтобы по неё скучали и ждали возвращения. Не может допустить, чтобы рано или поздно его мир посерел также, как когда-то её собственный.

Но Джинкс — легко может устроить так, чтобы её возненавидели. Она хорошо умеет несколько вещей: разочаровывать, выбешивать, всё портить и быть опасной.

— Жаль.

Когда её хватают за предплечье, грубо дергая на себя и вверх, Джинкс теряется в пространстве, совершенно не готовая к подобному.

С ней уже случалось что-то схожее около пяти лет назад.

…Ядовитая змея оказывается быстрее Джинкс, мнившей себя ловчее всех живущих. Девушка даже начинает её уважать.

Джинкс ошалело изучает спинку кресла, глядя поверх его головы, и никак не может сфокусировать зрение. В глубине зрачков пляшут веселенькие цветные калейдоскопы, размывая реальность. Кожа впитывает чужое тепло.

— Так отчеты не принимают. — Она возражает, но Бездна, они точно должны обсуждать другое.

— В моём кабинете отчитываются так, как скажу я. А теперь смотри на меня и внятно объясняй, зачем тебе понадобилось становиться гробокопателем! — Звучит требование очень сурово, но Джинкс кажется, что это слишком… своеобразный способ демонстрировать власть.

Невозможно напугать виноватого, усаживая к себе на колени, так ведь?..

Задача усложняется кратно, ведь Силко своими действиями отвлекает её, путает и переворачивает всё с ног на голову.

Руки — подвижные, сердце — бьется…

Джинкс осторожно подается назад, и понимает, что не сможет не то, что перелезть на стол, но даже хоть сколько-то ослабить захват, а после — совершает роковой просчёт. Джинкс — смотрит. Глаза в глаза. И в этом её ошибка, потому что все твердые намерения и кардинальные решения мигом вылетают прочь из головы, путаются между собой сбитыми прицелами, осыпаются серебряными пульками, звеня и оглушая.

Это, если угодно, традиция: Джинкс влезает в его личное пространство, а он — ничего не делает для того, чтобы подобное пресечь.

Косичка обматывается вокруг его шеи незаметно.

Всё больше ярких рисунков остается на пепельнице и дереве панелей.

Бывает и так, что она что-то увлеченно рассказывает, цепляясь ногами за спинку кресла и укладываясь на него сверху, пока он, согнувшись, пытается продолжить писать.

Возможно, встреча Силко с маленькой рыдающей девчонкой, сбившей его с ног и, словно маленькая истеричная обезьянка, после цеплявшейся за его жилет неотрывно несколько часов кряду, задала тон… навсегда.

Возможно.

Прыжок — и она садится прямо на стол.

Укол — и она крепко вжимает его голову в подголовник, болезненно фиксируя пальцами подбородок.

Рывок — и она запрыгивает ему на спину с восторженным визгом.

Да… Эта традиция заведена, как ни крути, ею.

Силко не был особо многословен по этому поводу. Он элементарно никогда не говорил «нет». И не просто не запрещал, а даже наоборот, поощрял почти любой её порыв или смелый поступок. Постепенно эта тенденция распространилась на все действия Джинкс.

В Зауне не должно остаться людей, которые чего-то, будь то миротворцы или громкий протест, боятся. А если они и останутся — Джинкс среди них не будет.

Так он говорит девочке, которая плачет в темноте, поскуливая от страха, и за его спиной растворяются в тенях монстры со знакомыми лицами. Потому что он здесь — главный монстр. И она никогда не должна забывать об этом.

Ей больше не надо бояться.

Джинкс помнит всё. Помнит и то, что с молчаливого попустительства имеет право игнорировать любые заведённые здесь порядки.

Но впервые эти порядки игнорирует он сам. И ей хочется кричать на него, кричать со всем доступным сердцу отчаянием, громко и долго, так, чтобы услышал. И чтобы больше не допустил пустоты, пришедшей к ней, когда его не стало нигде.

Чтобы не повторял ошибок.

Ты же умный! Ты всегда умел спасаться сам! Сейчас самое время это сделать! Послушай Севику, избавься от Джинкс!

Но все, что она может, это давиться беззвучными — откуда они взялись? — слезами и смотреть на него, затягивая шипастой уздой — контролируй эту хрень! — свою удушливую любовь, концентрат бесполезного безумия.

Она никому не принесет добра, Джинкс это уже проходила.

Зрачки мужчины расширяются, в поврежденном глазу беспокойно бурлит оранжевое пламя, и поначалу Джинкс не понимает, почему он выглядит напуганным. До неё доходит лишь тогда, когда взгляд мужчины начинает внимательно отслеживать путь слезинок.

Розовые.

Ее слезы — розовые. Вот в чем дело.

У тебя всё ещё неплохие шансы прямо сейчас перевоплотиться в неадекватное опасное чудовище. Лови момент, потом будет поздно.

Но Джинкс — жалкая -не может даже пошевелиться, и просто сидит, беззвучно всхлипывая.

А Силко выглядит так, будто ждать, пока он вслух признает, что все-таки немного рехнулся, и прямо сейчас пойдет и посадит её на цепь (во имя собственного спокойствия), осталось недолго.

Секунды оглушают пульсацией затылок.

Джинкс не выдерживает, и прячет лицо в воротнике его рубашки, утыкаясь носом в шею и позволяя ему не видеть.

Она и раньше не могла похвастаться красотой, а сейчас — очевидно стала откровенно пугающей даже для… специфических вкусов Ока Зауна, пригревшего под боком стихийное бедствие.

— Я очень виновата.

Безысходная тоска дерет грудь. Список могильных камней на её личном кладбище, стертый переносом во времени и пространстве, восстанавливается без учёта пожеланий Джинкс. Страшный счёт открылся вчера, и рано или поздно там может вновь оказаться его имя.

Ей надо собраться, успокоиться, начать вести себя прилично. Он не виноват, что она — бесполезная тощая городская сумасшедшая, а ей — надо постараться быть хоть сколько-то полезной, несмотря ни на что.

— Что бы ни произошло, ты можешь мне рассказать. Я помогу.

Себе помоги!

Джинкс думает о том, что именнорасскажет. И понимает, что… абсолютно всё.

Джинкс думает, что Вай и Варвику…

Туда и дорога, он убил Ишу.

В этот раз её убил не он, а Джинкс.

…а возможно, и Экко, придет конец.

Джинкс понимает: единственное, что в её силах — попросить оставить их в покое. И, если нет, то... Ничего.

Она ничего с этим не сделает.

— Я решу любые твои проблемы. Ты не одна.

Джинкс — задыхается снова. В голове торжественно щёлкает граммофонный стилус, оглушительно лопаются задорные пузырьки.

Зачем он это сказал?..

Ей нельзя, но она снова чувствует себя собой, такой, какой была когда-то. Она снова не хочет ничего решать или делать значительные вещи.

Не ври, ты просто не хочешь нести ответственность. Тебя всегда устраивало, что он стоит за твоей спиной, чтобы ни случилось.

— Ты меня бросил.- Звучит… так по-детски. Джинкс жмурится в досаде. Она не сильна сегодня в формулировках, но расстройство — помогает перестать плакать.

Когда тебе стыдно, прочие чувства меркнут.

— Когда? Джинкс, у тебя опять кошмары? Голоса?..

Опять твои осторожные вопросы. Мы так далеко не уедем.

Джинкс невесело хмыкает и отстраняется, вытирая лицо. Ей пора вспомнить, что она взрослая девочка, и есть задачи поважнее её внутренних переживаний.

— Голоса — это просто мои мысли. Их на самом деле нет. Как и монстров в темноте.

— Разумно…

Силко недоумевает ещё сильнее. Он почти… растерян?

С самой их первой встречи она убеждала его, что монстры — реальны, и причиняют реальную боль. А тут — ну надо же, прозрение…

Ушедшие годы серым бессмысленным калейдоскопом лиц проносятся перед глазами:

Виктор, Вай, Амбесса, Магистр Хрономантов, темнокожие ведьмы…

С новой силой накатывает усталость.

— Если бы.- Джинкс вздыхает. Он замечает перемены её настроений, и внимательно наклоняет голову, хмуро ожидая. -Я собиралась феерически тебя наебать.

— Не думаю, что вышло бы. — Конечно же, он хмурится сильнее. Кому понравится такое услышать?..

— Любую чепуху можно подать убедительно, если постараться. — Наставительно утверждает Джинкс, возвращая Силко его же цитату.

— Мне казалось, ты меня не слушала.

— Тебе всегда так кажется. — Джинкс старается улыбаться, выпрямить спину, смириться с тем, что запуталась в происходящем… Но в итоге лишь сутулится и утыкается лбом ему в плечо.

Речь её становитсямонотонной:

— Когда Экко перенес меня в прошлое, я была очень уверена в своих силах. Я думала, что у меня всё получится. Но… Иша всё равно погибла.

Эта фраза кажется Джинкс неправильным стартом, и она — торопливо начинает заново, стараясь не оставлять пауз, в которые можно вклиниться с вопросами. Перечисляет основные события в обратной хронологической последовательности: Экко и его устройство, независимость Зауна, Хрономанты, Медарда, Виктор с его клоунскими фокусами, Пилтовер... Подробно, ничего не упуская, насколько оно возможно.

В её рассказе слишком много «потому что…»и «это случилось из-за того, что…»,но девушке — плевать. Она так или иначе периодически теряется в очерёдности, и оно заметно.

Ей сложно рассказывать следующую, кажется, сотую по счёту, историю, (да и сомнительно, что она имеет значение).

Тем не менее, объяснить, какого её носило несколько лет по Рунтерре, не помешает: наклоняя голову, концентрируя внимание на блестящих пуговицах жилета, Джинкс рассказывает про то, что собиралась умереть, но — выжила. Выжила лишь потому, что вспомнила про дирижабли.

Джинкс кольцует свою повесть, говорит про Икатию, блуждание по Шуриме, смерть маленькой Иши, снова цепляясь вскользь за её вторую смерть, случайное возвращение в Пилтовер, Экко и его изобретение на основе остаточной аномалии под Пилтовером...

— Ты мне веришь? — Ей надо понимать, слушает ли он её вообще, и не зря ли она тут распинается.

Миг промедления — взгляд против взгляда — недвижим и тяжеловесен. Этот миг равен вечности, и спустя вечность… Силко медленно кивает, чуть прикрывая глаза.

Джинкс знает, что именно так он обычно дает понять собеседникам о своей убежденности в их искренности. Но она всё таки никак не может уложить в своей голове, что Силко готов верить в озвученное, так схожее с бредом сумасшедшего.

Впрочем, ей не принципиально его доверие — главное, чтобы запомнил.

— Уверен?

Мужчина меняет позу, наклоняясь вбок и подпирая рукой щеку. Джинкс приходится откинуться назад и опереться спиной о стол, чтобы не утратить равновесия, потому что держать баланс, сидя на острой коленке и упираясь носком ботинка в пол, становится невозможным.

— Я верю во временны̀е аномалии.

Он почему-то звучит очень убежденно. Настолько, что… Джинкс послушала бы эту историю. Но — старается не отвлекаться, и продолжает говорить.

В момент скупого описания подрыва пилтоверской башни он ударяет ладонью по подлокотнику. Глаза его странно блестят.

Джинкс не сомневалась, что идея покажется ему привлекательной. Впрочем, она также не сомневается и в том, что повторить подобное он ей ни за что не позволит.

Она чувствует его вопросы кожей.

И — наконец замолкает, по-прежнему не поднимая головы.

— Где всё это время был я?

Ты меня бросил.

Возможно, он думает, что готов услышать ответ. Возможно, он мнит себя самым умным и считает, что догадался о причинах, по которым имя Севики звучит так часто.

Но Джинкс его удивит.

И она — говорит снова. Тихо, бесцветно: у неё попросту кончились силы, звук тяжко скрежещет по пересохшей глотке. Говорит правду, а вовсе не то, что проговаривала в своих внутренних диалогах: что действительно не хотела, ни за что не сделала бы, но… так случилось.

Да, она не лжет, как собиралась изначально, у неё не хватает духу. Ладонь не-мертвеца крепко сжимает её пальцы.Но и не преуменьшает, не сглаживает углы: описывает каждую деталь, до последней капли крови. Это не сложно для Джинкс: гротескная сцена корчащейся в агонии реальности снится ей по сей день.

Её монстры тонут в реке, уходят во тьму. Жизнь — тоже.

Джинкс говорит о том, что его прощение ни капельки ей не помогло, а значит, лучше бы он не прощал вовсе.

— Ты знаешь, не слишком-то разумно держать рядом с собой буйных сумасшедших. Очень вредно для здоровья. — Заключает она, кривя губы и отворачиваясь.

Она ждет, что сейчас всё-таки слетит на пол, что он всё-таки её оттолкнёт, и морально готовит себя к тому, чтобы не зарыдать.

Но… ничего не происходит. Ей приходится поднять голову, но по его задумчивому лицу мало что можно понять.

— Я не хотела… всего этого. Ты мне веришь?

Голос её глух.

Она устала, и это плохо. Если эта речь — гребаная ошибка, то Джинкс не знает, где найти силы для того, чтобы попытаться оперативно исправить сказанное.

Возможно, он ответит «нет».

Возможно — «Я верю во временны̀е аномалии» — это ложь.

Тягучая, как жвачка, минута липнет к зубам, сводя челюсть судорогой. Джинкс в этой резиновой минуте — лягушонок, препарируемый острым токсичным взором.

Возможно, всё сведется к тому, что ей придется свалить всё на галлюцинации и помутнение рассудка после инъекций Мерцания.

Возможно, ей придется пройти уже изведанный путь снова, до точки изобретения Экко панацеи от ошибок, снова вернуться и так — до бесконечности, до единственно верного благополучного исхода.

И она обязана справиться, даже если это её уничтожит.

— Да. — И он, отмерев, тянет её безвольное тело на себя. — Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Мы справимся.

Реальность крошится. В голове грохочут взрывы, мышцы деревенеют.

Мы?

У Джинкс опять галлюцинации?.. Это не просто плохо, это сильно-сильно не хорошо.

— Ты точно меня слушал?

— Да. Ты в меня стреляла. Очень неприятная ситуация. Я учту. — Голос его звучит ровно, но, тем не менее, нет сомнений, что её историю приняли на веру.

— Неприятная. Ситуация.

Джинкс повторяет следом за ним. И — злится. Злость её бессильна, не имеет выхода, и она даже не знает толком, во что её облечь.

Снова взорвать Пилтовер?

Нет, этого мало.

— Ты кретин.- Наконец пораженчески шепчет она ему в ухо, оставив бесполезные попытки вырваться, сползти на пол и завыть, разбивая лоб о его колени. За неимением иных альтернатив она сжимает его ребра, хотя бы тут не встречая противодействия.

— Возможно. — Он даже не спорит. — Тем не менее, пока этого не случилось,я оставлю за собой право оспорить твоё утверждение.

-Не случилосьдля тебя.

— Джинкс…- Он смотрит грустно и так пронзительно, что Джинкс больше всего на свете хочет отвернуться, лишь бы не видеть его жалость. Но он слишком цепко держит пальцами её подбородок. — Я хотел бы стереть тебе память, но это невозможно. Однако, я могу другое…Я могу сказать тебе, что в Зауне нет ни одного невиновного человека, Джинкс.

Дальнейшие его слова девушка слышит, как отрывочный шум: собственное сердце сводит её с ума, заходясь в шалом ритме. Любовь, беспощадная и больная, ищет способ излиться из тела наружу.

Выхода нет. Есть только бесполезный для Джинкс чужой монолог, разноцветные глаза, и в этих глазах — буря опасений.

Силко достаточно эмоционален, и Джинкс это знает, как никто другой. Его живую мимику не смогли убить даже токсины, навек запечатанные в шрамах.

Глупый.

Он не понимает, не понимает, что его импровизированная исповедь для Джинкс ничего не значит, и насколько ей плевать на эту иллюстрацию предыдущего утверждения его собственными поступками. Не понимает, что она не собирается вникать в то, что он очевиднотворил много чего нехорошего, ведь это его гребаное дело.

Нет. Однажды она уже обожглась именно на этом… Подозревала. Обвинила заочно.

Сейчас любые разговоры не важны, и необходимым кажется совсем другое. Впрочем, Джинкс понимает, что желаемого не получит, ведь для этого он должен пониматьи хотеть того же.

И Джинкс — слушает. Про то, что он приказал убить Вай ещё тогда, и сейчас очень обескуражен тем, что это не было сделано. Про то, что отдал издыхающее тело Вандера Синджеду лично, в приступе мстительности и совестливости одновременно. И, конечно же, знал про Варвика, но никогда не выяснял, каким образом тот был создан…

Про то, что не сожалеет.

Поздновато уловив напряженную паузу и спохватившись о том, что должна хоть как-то реагировать, Джинкс кивнула.

Она понятия не имела, какой реакции он ждет, и как вообще нужно давать понять людям, что их не осуждают.

Наверное, как-то убедительно и многословно, и уж точно не «Мне плевать».

— Джинкс, Я уверен, что не отдал бы тебя Пилтоверу. — Зачем он это говорит? Она и так в курсе. — Даже если бы это значило, что через день после суда я устроил бы тебе побег.

— Я знаю.

Джинкс замолкает, снова проваливаясь в серую паутину прошлого: они обсуждали это с Севикой. Та никак не могла взять в толк, почему её босс так категорически отказался удовлетворить требование Талиса в ущерб общим планам. Тем более, что это не значило абсолютно ничего, учитывая бюрократические нюансы: Заун, обретя независимость, мог легко стребовать своего гражданина, осужденного по пилтоверским законам, обратно. И, если это понимала даже Севика, то Силко — точно должен был.

То, что Джинкс пришлось бы несколько месяцев провести в тюрьме, раз на кону стояло самое главное для Зауна, не казалось Севике проблемой.

— Не молчи. Мне важно знать всё, что ты думаешь. — Он тянет её за косу, заставляя вновь смотреть себе в лицо, а не на потолок.

— Обычно это обоюдный процесс. — Неловко хмыкает она, не зная, куда себя теперь деть. Всё пошло настолько не по плану, что…

— Хорошо. — Он медленно кивает, и следующие слова его бьют девушку наотмашь, словно молот. — Я думаю, что ты не в себе. Я думаю, что меня это полностью устраивает. Я считаю, что только сумасшедший рискнет перемещаться во времени. И я точно знаю, что никто не станет спасать мне жизнь, выкладывая на мой стол заряженный пистолет и подставляя затылок под выстрел.

Джинкс в очередной раз застывает на месте, фокусируясь на одной из своих косичек, сейчас намотанной на его кулак. Когда его что-то тревожит, он перебирает её волосы. Как… сейчас.

Джинкс — не двигается, стараясь изображать статую всепринятия. Но вовсе не потому, что не знает, что делать. Нет, она знает точно, просто не думает, что этот её порыв — оценят.

Заткнуть обратно в глотку ненужные сейчас речи, кусать бледные губы, дышать общим жарким воздухом, приходить к общему знаменателю физически…

— Я не допущу, чтобы ты осталась в тишине, и не позволю голосам вернуться в твою голову.

— Ты бессилен. — Она горько кривит губы в подобии улыбки. Сосредоточься, не неси херню. — Достаточно минигана, чтобы это доказать. — Да мать твою, заткнись, лучше заткнись, перестань составлять случайные слова в одном предложении.

— Я не в силах, верно. И ты тоже в одиночку не справишься. Но мы вместе — да. — Джинкс не умеет вести машинальных диалогов, думая посторонние мысли, но вот Силко точно умеет убеждать. Джинкс думает, что секрет в том, что в большинстве случаев он верит в то, что говорит.

— Не думай за меня, хорошо? — Джинкс послушно кивает, внимательно наблюдая за тем, как двигаются его губы. — Сначала спроси. И я обещаю, что отвечу. Я скажу тебе правду.

Джинкс хочет возразить, что не собирается больше в нём сомневаться, ни за что и никогда, что готова слепо делать всё, что он прикажет, даже если это её уничтожит, и в целом — прекрасно понимает, что он часто использует её навыки во благо себе. Джинкс хочет сказать, что она — не против.

Но девушка молчит. Ей кажется, что он слишком встревожен сейчас, чтобы поверить ей на слово, и возможно, стоит проиллюстрировать собственные убеждения наглядно.

Что же… Если она не может сейчас заявить, что главная причина всех её поступков — чертова любовь, что это единственный аргумент и довод, что она его, в конце концов, хочет,а ещё больше хочет просто видеть живым… У неё найдутся иные идеи донести свою позицию.

Она на его стороне, и так будет всегда.

— Мы вместе, и так будет всегда, я тебе обещаю.

Она вздрагивает, слыша в его устах отголосок собственной мысли, и, не успев сдержаться, вжимает его в кресло всем телом, опасливо зажмуриваясь и утыкаясь носом в висок, на котором заметная ранняя проседь.

— Я тебя люблю. — Отчаянно признаётся Джинкс. Сердце пропускает удар.

Он должен её услышать...

— Мы справимся.

Голос его был тих и мягок. Одержимая птица в груди трепыхнулась последний раз, а затем — смиренно сложила крылья, принимая тоскливую данность.

Пусть так.

— Договорились.

* * *

— Я тебя прощаю.- Говорит слепой старик. Дуло пушки упирается ему в лоб. — Тебе больно. Но это пройдет. Дай себе время.

Джинкс — стреляет. Заказ выполнен, она получит нужные координаты, найдет сраных ведьм и... Может, тогда в её жизни будет место чуду.

Ей плевать на судьбу незнакомца и его, её рукой отнятые, годы. Но вот от его слов на душе тошно.

Год. Другой. Третий.

Игра в шансы, раунд за раундом. И каждый раунд — проигран.

Роза, Икатия, Моргана...

Месяцы кружат колесо времени, Заун и Пилтовер меркнут в памяти. Лица, причинившие боль, тревожившие сердце, размываются. Утраты реже посещают сны.

Старик был прав. За исключением… всего одного воспоминания и всего одного человека.

Единственная сцена багровеет в памяти ровно так, как и прежде. Единственные черты — не желают стираться.

И мир Джинкс остается таким, как был сразу после: серым, унылым и беззвучным. Бессмысленный мир без надежд, разрушенный до основания. Больной разум и больное сердце, не желающие отпускать мертвых.

Вселенная Джинкс концентрируется в точке без цвета и шумов, год за годом, цикл за циклом: тяжёлая материя горя и любви, которым никогда больше не суждено развернуться в спираль.

Один человек, который ушел навсегда, вопреки логике с каждым месяцем все сильнее заполняет её мысли, вытесняя прочие воспоминания, привязанности и устремления.

В точке невозврата наступает гиперфиксация. Она невозвратна и безысходна. Джинкс — не борется. Джинкс смирилась с тем, что его нет. Она не испытывает иллюзий, что сможет это исправить. На всей Рунтерре нет силы, что ей поможет развязать этот больной узел в груди.

Эту утрату время не лечит, а лишь усугубляет. Теперь их разделяют не только смертные пределы, но и годы.

Если бы не Моргана, Джинкс прыгнула бы в Бездну. Но... Мертвецы уходят не туда. По ту сторону темноты — лишь темные твари, и они живее всех живых.

А Джинкс... Галлюцинации покинули её. Ей остаются только сны. И Джинкс — спит, обрывочно и недолго, то и дело просыпаясь.

Раз от раза ей снится кровь.

А еще чаще...

Её сон — неоновые выстрелы и багровые потоки. Она топит тело в реке, она отпускает его руку... Она идет по коридору... Дом, верхние этажи, темнота и тишина... Она идет к двери, за которой — никого не будет… В ушах всё ещё колотится эхо выстрелов...

Она знает, что спит, и просто не может проснуться. Но какая теперь разница? Его — нет, ни наяву, ни во сне...

Ей навстречу сама собой открывается дверь и... Силко.

Рванувшись вперед, она сшибает его с ног, опрокинув на пол.

Джинкс рыдает и скулит, вцепившись в его одежду, подвывая, бормоча бессвязные слова ему в грудь, цепляясь намертво. Он никогда не приходил в её сны живым. Он никогда не был кем-то ещё, кроме детального воспоминания.

— Тише. Тише, всё хорошо. — Шепчет он. — Я здесь. Тебе нужно меня услышать, Джинкс.

И сон — действительно отступает. Джинкс наконец осознаёт реальность и вспоминает, сколько лет прошло на самом деле.

— Я хожу во сне. — Неловко оправдывается она, не найдясь, как иначе объяснить свое присутствие, а уж тем более то, что всё ещё лежит на нём.

— С кем не бывает? — Не менее фальшиво соглашается он, глядя в потолок. — Это просто сон.

Его руки оглаживают её плечи. Джинкс хочет ему верить. И надеется, что этот сон — больше не вернется.

---

Примечания:

Отзывы, конечно, не исправят происходящей в жизни автора феерии и финансового коллапса, но точно могут предотвратить эмоциональное выгорание.

Это так, к слову.