Парадокс вращающейся монеты (гет)

В предстоящем прошлом:

Скрип.

Скрежет.

Под землей эти звуки никто не хотел услышать.

В Зауне обвалы и опасные пустоты в нестабильных скальных породах были не редкостью, поскольку жители города упорно вспарывали землю своей родины тоннелями, уходя всё глубже вниз.

Как и многие уроженцы районов шахт, он являлся молодым шахтёром, просто чуть более амбициозным, чем остальные, и — пока что — полным надежд. И он никогда не думал, что погибнет под обвалом. Попросту не предполагал, что опасный вертикальный пласт с критическими трещинами именно сегодня рухнет ему на голову, а он не успеет избежать трагедии.

Однако его конец, похоже, планировался именно таким: деревянные балки трещали, земля дрожала под ногами, а выход в основной тоннель к вертикальному подъемнику казался преступно далеким. Развилки множились, почва скользила под сапогами, уклон коридоров замедлял бег, и он… не успевал выбраться.

Когда свод начал осыпаться мелкой крошкой, предвестницей полновесных монолитов, он крепко зажмурился, набирая полные лёгкие воздуха в последний раз.

Смертельный удар в грудь, обязанный стать мучительным, оказался неожиданно мягким. А затем — его почему-то протащило по земле, разрывая рабочую куртку и оставляя болезненные ссадины на спине, уничтожая ориентацию в пространстве.

Ведь как иначе объяснить то, что его фатальное падение вниз ощущалось, как движение вверх?..

Спустя миг грохот обвала оглушил его, и непривычное давление пуще прежнего сдавило ребра. Однако, смерть не торопилась прийти, а жизнь не проносилась перед глазами, бесследно исчезая в агонии судорог умирающего мозга…

Первым, что он увидел, решившись приоткрыть веки, была лежавшая на нём девушка, и это именно её тёплую тяжесть он ощущал.

Огромные кислотно-фиолетовые глаза смотрят на него внимательно и удивлённо. Пухлые губы чуть приоткрыты: аромат сладкой жвачки легко перебивает запахи вечной сырости, когда она ахает с неясным ему восторгом.

На густых голубых волосах её оседает кощунственная пыль, пряча от взора их небывалую яркость.

— Привет, красавчик, — шепчет она, осторожно проводя кончиками пальцев по его левой щеке и обнажая свои белые зубы в ликующей улыбке…

Шум затихал, пыль рассеивалась, а он — вопреки всему всё ещё был жив, и очень сильно этому рад. Вероятно, она тоже, ведь вариантов немного: чему же ещё в таком месте радоваться?..

Незнакомка резко выпрямилась, но слезать — не спешила, продолжая сидеть на нём, неестественно выгибаясь, чтобы оглянуться назад и вниз.

— Ух ты, ничего себе! — Воскликнула девушка, оценивая глубину провала.

Он не понимал, откуда она взялась в этом тоннеле... Точнее, то, что когда-то было тоннелем, а теперь оказалось обширной ямой, уходящей в темноту: из стен хищно торчала проржавевшая арматура и угрожающе скрежетали балки сломанного дерева, минуту назад служившие укреплением сводов. Этот зияющий провал ныне был не менее мрачен, чем сама работа в шахте.

Чудесная иллюстрация. И странная компания для её созерцания.

Девушка продолжала очень удобно сидеть на нём, прижимаясь своими бёдрами к его, упираясь маленькими ладонями в его живот. Ситуация становилась… всё более напряжённой.

— Откуда ты свалилась? — хрипло прокаркал он, надеясь, что это побудит её позволить ему встать.

Девушка, последний раз взглянув назад, сосредоточила внимание на нём. И… наверное, зря он задал этот вопрос. Теперь незнакомка вновь наклонилась ближе. И ещё ближе… Ближе…

— Конечно же, сверху. Ты что, глупый? — её голос звучал нежно, несмотря на насмешливость слов.

— Естественно, как же я не догадался, — попытавшись прокашляться, он постарался незаметно воспользоваться моментом и сползти чуть ниже по поверхности под ней.

Происходящее ощущалось уже не только сюрреалистичным, но и неловким: её горячее тело было слишком близко, и, кажется, теперь тяжело дышал он вовсе не из-за пережитого ужаса: адреналин разгонял кровь по жилам. Организм в обход воли владельца воспринял прямую угрозу жизни, как команду к немедленному продолжению рода.

Неведомая девчонка внимательно его разглядывала и совсем не спешила встать. Она вообще выглядела так, будто ей очевидно удобно.

Возможно, для того, чтобы прийти в норму, ему достаточно было не пялиться на неё. Проблема в том, что не пялиться на такую красивую девушку не смог бы никто.

Наверху угрожающе заскрежетало железо, и он нехотя столкнул новую знакомую с себя. Девушка -покорно уселась рядом. Пушка, закреплённая на её поясе, лязгнула, и ему показалось, что внутри оружия мигнули синие огоньки.

Он лишь сейчас заметил, что это хрупкое создание вооружено столь массивным оружием.

— Надо уходить.

— Как скажешь, — покорно согласилась она, продолжая изучать его: наклон головы, сутулые плечи, перемотанные бинтами руки, грязную одежду…

— Как тебя зовут? — спросил он, прекрасно осознавая, что относительно праздный вопрос в подобных обстоятельствах не слишком уместен.

Она задумчиво поморщилась. И неохотно сообщила:

— Хм... Порох.

— Ганпаудер?

— Просто Паудер.

— Тогда ты скорее пудра.

— А ты, цепкий к мелочам зануда, можешь называть меня, как хочешь. Конечно, если это будет Порох. — Ухмыльнулась девица. А затем вновь заинтересованно наклонилась в сторону зияющего провала.

Он не знал, что она пыталась там увидеть, но — поспешно схватил её за руку, надеясь, что край, на котором они находились, не обрушится под её невеликим весом в бездну.

А ещё — он не понимал, хоть убейся, не понимал, как они очутились на соседней линии вскрытия так быстро. Он был уверен, что не добежит. Никто бы не добежал.

— Как мы так быстро тут оказались?..

— Тебе всегда всё надо знать, да? — Хитро зыркнула Порох,прижимаясь грудью к его плечу. — А если ты не будешь понимать, что происходит, то — что? Сойдешь с ума?

— Нет. Я расстроюсь. — Глупый ответ для глупого вопроса и глупой ситуации, в которой девичья грудь, прижатая к его плечу, казалась для него важнее информации.

— Нет-нет, не хочу, чтобы ты расстраивался! — Быстро покачала она головой, сжав его ладонь сильнее и, кажется, действительно распереживавшись за чувства человека, которого в первый раз видит. — На самом деле, ничего такого, я просто, ну… Побежала, и прихватила тебя с собой.

— Ты?!

— А что? — Порох недоуменно округлила глаза. — Я быстрая.

— Есть кто живой?!

Эхо заметалось по пустотам. Далеко наверху тускло замигал фонарь.

— Да!

На мгновение он отвлёкся, лишь на секунду выпустил её бледную руку, и… Оглядевшись, он уже не увидел никого вокруг.

Возможно, он бы решил, что всё это ему привиделось — от страха или чего-то ещё — но издалека, со стороны, где располагался подъёмник, раздался весёлый голос:

— Бывай, увидимся!

Обернувшись, он успел заметить лишь, как вдали во тьме прощально мигнули два фиолетовых огонька.

— Сил, ты там?!

Мощный голос Вандера прогремел не слабее, чем обвал. Что-то снова затрещало.

— Заткнись, идиот! — пролаял Силко. И тоже поспешил к подъёмнику, тревожно оглядываясь.

Разодранная спина давала о себе знать саднящей болью, но Силко не обращал на это внимания, лишь мимоходом отметил, как свершившийся факт. Его понемногу накрывала эйфория от осознания своего молниеносного чудесного спасения вопреки любой логике. И, хоть это его «чудесное спасение» имело необычную внешность и подозрительную повадку, его облик был...

Совершенен.

Это возводило эйфорию в Абсолют.

Примечания:

Имена курсивом здесь и далее по тексту выделены для обозначения игры слов: Silly- глупый, Powder- пудра, Gunpowder — порох.

В настоящем будущем:

Они возвращаются домой молча, уже в глубокой темноте, укрывающей Заун своим дымным плащом.

Почему её оружие выстрелило в неё же? Зачем она, раненная, вынудила Синджеда накачать её Мерцанием?

Джинкс даровано право до утра собраться с мыслями и объясниться позднее: предоставить официальный отчет на тему «Какого хрена с тобой произошло?!»

— Я постарела, глупый. Мне почти тридцать, а восемнадцать теперь только на вид.

Нет, такое говорить нельзя. Надо придумать что-то…

Разумное? Не про путешествие во времени?

Или всё-таки рассказать, что именно они с Экко вытворили спустя десятилетие после признания её тушки погибшей в когтях Варвика?..

Краем глаза Джинкс ловит обеспокоенные взгляды, которые время от времени Силко бросает на её лицо. Это мешает ей сосредоточиться и набросать хотя бы прибилзительный план завтрашней нелегкой беседы… Джинкс примерно знает, в чём его проблема: она перестала быть привычной. Теперь у неё в зрачках плещется Мерцание.

Джинкс всё равно. Она прижимается всем телом к его боку, иногда трется подбородком о теплое плечо и чувствует себя прекрасно.

Живой — живая — живой...

Джинкс верит, что у неё всё получится, получится ровно так — и даже лучше, ведь она не превратит Силко в решето — как они планировали с Экко в день её отправки обратно в прошлое, за год до взрыва Пилтоверской башни.

Джинкс верит, в себя и удачу. Но… ровно до того момента, пока не встречает Севику у «Последней капли».

Севика курит, прислонившись к стене, а Джинкс ждёт рядом с ней, как ей и велено, — ждёт, пока он поднимется в кабинет, вернётся — и после этого они окажутся дома.

Всё хорошо. Так ведь?..

Но… Севика неодобрительно хмыкает, глядя куда-то поверх её головы.

— Хочешь что-то сказать? — спрашивает Джинкс. Она вполне миролюбиво говорит это, твердо настроенная в своём новом старом прошлом вести себя — по возможности — примерно. Но почему-то ей кажется, что Севика настроена иначе. И верно, та — снова хмыкает.

— Говорить об очевидном? Зачем? Ты необязательная малолетка, которая проебала Линию, решив, что вместо охраны будет круче в себя пострелять. — выплевывает ей в лицо ядовитое замечание Севика.

В их странной компании она всегда играла роль голоса разума. Не то, чтобы это работало когда-либо в пользу Джинкс, скорее, наоборот…

Джинкс с трудом вспоминает: ведь действительно — двое суток назад, когда она выстрелила в себя, заполучив таким радикальным способом повод попасть к Синджеду и вновь накачаться шиммером, выпадала её очередь дежурства на Линии.

А ведь Силко даже ни полслова на эту тему не сказал, когда нашел её в мастерской, приползшую туда от Дока и тихо шалевшую от происходящего.

-Что-то стряслось? — Странное предчувствие, что спрашивать лучше бы не стоит, грызет затылок мелкими крысиными зубками.

-Случилась стычка между Поджигателями и доставщиками шиммера. — Женщина, как обычно, держится спокойно, так что вряд ли произошло нечто непоправимое. Но Джинкс… Ей интуитивно не нравится услышанное. — Ты не пришла, огневого прикрытия у них не было, партия сгорела. И всё бы ничего, но мальчики всё равно вынуждены за тобой прибираться, потому что передохли не только торчки-доставщики, но и двое гражданских: девка и, кажется, ещё одна девка помельче.

Каждое слово Севики разрывалось эхом в голове Джинкс. Догадка казалась страшной и невероятной, но почему-то…

«Маленькая Иша вдохновленно жестикулирует, убеждая Джинкс, что она — герой.

Джинкс лениво отмахивается, больше заинтересованная в подсохшем бутерброде, чем в бессмысленных беседах.

Иша продолжает: быстро показывает что-то про маму, ещё и ещё…

По всему выходит, что жизнь маленькой девочки была спасена Джинкс дважды: когда её мать была жива, они случайно угодили в разборки радикальных Поджигателей и курьеров. Мать ребенка погибла от случайной пули в перестрелке на узкой улочке, а вот самой Ише смачного пинка дала Джинкс, отправляя с линии огня в канаву.

Она спаслась бегством тогда, а теперь — и вовсе уверилась, что всецело принадлежит Джинкс».

Глаза Джинкс широко раскрыты, воспоминания режут внутренности, как лезвия.

— Я бы очень хотела теперь заставить тебя отвечать за пресечение ненужных нам слухов, но это очень, лять, бесполезно, ты опять всё просрешь. — Лениво развивает мысль Севика.

— Где тела?! — Хрипит Джинкс.

Севика смотрит удивленно. Она явно не ожидала, что Джинкс так проймет, и медлит с ответом.

— Завязывай орать, дурная. — Женщина мнет в пальцах сигариллу, морщась и кривя губы. — Это не ты топала через полгорода в гнилой клоповник, чтобы выискать родню обгоревшим тушам.

— Севика! — Джинкс почти рычит, а недоумение Севики перерастает в легкое опасение.

— Закапывают их. Там же, где босс прячет всё твои косяки. Нет семьи — на задворки.

— Нет, нет, нет... — шепчут вмиг онемевшие губы, с трудом выталкивая слова. Внутри вспыхивает паника.

Джинкс разворачивается и срывается в бег — ноги сами несут её вперёд по камням мостовой. Сердце гулко колотилось в висках.

Она должна увидеть их. Доказать себе, что это — не они, пожалуйста, только не Иша, это слишком жестокая ирония — не те, кого она — не смогла, опять! — спасти.

Уже далеко, на следующей улице, её обострённый шиммером слух улавливает злобный голос Силко:

За ней! — Рявкает он.

Но Джинкс сейчас — всё равно.

За стенами и поворотами, под мраком ночи, Джинкс, наконец, добирается до маленьких пустырей с токсичной почвой, где ничего не растет и даже камни — пористые, разъеденные временем и ядом Зауна.

В тусклом свете переносного фонаря виднеется неподвижный силуэт, накрытый старой мешковиной. Двое тощих парней рядом с телом не торопятся рыть снова, опираясь на лопаты, выдыхая дым и о чём-то посмеиваясь.

Руки Джинкс дрожат, когда она зло отталкивает наёмников в сторону, глаза её горят безумным розовым.

Она разрывает свежую маленькую могилу руками. Угольная земля, напитанная горечью и пеплом, застревает под ногтями.

Джинкс лихорадочно пытается порвать грязную ткань, на пальцах её остаются ссадины и они кровоточат, мерцая в полутьме.

— Ты какого хера делаешь?! — Кто-то хватает Джинкс за плечо. Девушка без раздумий выламывает руку наемника.

Слышится хруст. Мужчина скулит и подвывает.

— Отвалите. — Механически комментирует Джинкс, не оборачиваясь.

Щелчок затвора совпадает с рывком девушки в сторону.

Словно взбесившаяся марионетка, она рвано двигается, оставляя за собой фиолетовые следы в воздухе, приближаясь к вооруженному парню по спирали.

Впрочем, он даже и не думает стрелять, лишь в ужасе орет и оседает на землю, прикрывая голову дрожащими руками — то существо, что он видит в полумраке, способно испугать даже закаленного жителя Зауна.

Джинкс — присаживается перед ним на корточки, забирая из рук пистолет.

— Когда я уйду, сможете доделать работу. Пока… — Её глухой голос бесконтрольно скатывается в сиплый хрип — отдохните.

Наконец, её руки добрались до холщового мешка — острые нити вновь оставляют на её руках кровавые ссадины, метки боли и вины.

Перед её глазами предстает обугленное лицо, чьи черты, несмотря на ужасное состояние, мучительно узнаваемы. Как и… опаленный головной убор.

Джинкс не плачет. Она — просто смотрит, вдыхает ядовитые испарения почвы и нежно отряхивает от земли касочку маленькой Иши, которую та носила в память об отце. Мечты и надежды на успех их с Экко отчаянной затеи остаются здесь, гнить в безымянной могиле.

Джинкс уходит быстро, оставляя позади перепуганных наемников, которым не свезло попасть ей под руку, и которые обязательно всё расскажут Севике, чью тяжелую поступь и тихие ругательства она уже слышит вдали.

Девушка хочет побыть наедине с правдой, догнавшей её сквозь годы и прыжок во времени. Правды о том, что Джинкс — это всё та же бедовая Паудер, ещё одна тень среди теней этого проклятого города, который зачем-то упорно желают спасти все, кого она знает.

Глупые, глупые идеалисты, все они, и каждый по-своему: Иша, Вандер, Клаггор, Майло, Вай, Экко, Севика, Силко…

Она вернулась ради него, а значит, должна его уберечь…

Хотя бы его.

* * *

Она добирается домой по крышам, минуя собственные ловушки и охрану, курсирующую по неоновым улицам. Тихо пробирается на верхний этаж через окошко на крыше, и отправляется отмывать лицо и руки.

Он будет недоволен, если поутру она останется выглядеть так, как оно есть…

Ржавая вода надсадно бежит по трубам. В полной темноте Джинкс смотрит, как в зеркальном отражении мерцают фиолетовым её глаза.Мрак им, искаженным шиммером, не помеха — они прекрасно видят всю её бесполезную фигуру.

Ей ничего, ничего нельзя доверить. Она опять облажалась. И завтра… у неё будет всего один шанс не облажаться полностью.

Шаги по коридору беззвучны, но не для Джинкс — её слух острее человеческого.

Ночной гость замирает у её двери, прислушиваясь. И девушка вновь включает воду, обозначая своё возвращение.

Спустя мучительную, тягучую минуту шаги — удаляются, а Джинкс — облегченно выдыхает. Она бы попросту не вынесла сейчас расспросов. Ей категорически необходимо посидеть в тишине, собраться и что-то придумать, и времени на это остаётся не так уж много.

А если…

«- Не можешь выполнить задачу сам, делегируй».

Силко часто озвучивал прописные истины специально для неё. Возможно, всё-таки не зря.

Примечания:

Прим. автора: в Зауне люди явно ругаются. И конечно, в языке оригинала ругательные выражения будут другими, но давайте адаптируем под себя.

Примечания:

Автор данного фика пишет также стихи и прозу. И ему вдруг пришло в голову, что начать вставлять в начало глав тематические стихотворные эпиграфы собственного сочинения… ему ничего не мешает.

Вот.

Не будет спасенья, не видно исхода.

Реальность сурова, реальность — одна...

В паденьи инерции полного хода

Алиса сбегает до самого дна.Елена Гончарова. ЛеZвиЕВ настоящем будущем:

Джинкс сидит на краю стола, свесив ноги, среди разрухи и пыли.

— Хей, подруга, чего такая грустная?

Джинкс даже не поворачивает головы, продолжая сидеть на столе и обнимать колени. Неоновое Око Зауна, самая ранняя выдумка Джинкс, ставшая ни много ни мало визитной карточкой и бара, и его хозяина, грустно мигает.

Майло обиженно дуется:

— Что тебе опять не так? Мы же обсуждаем это каждую встречу, и я оказываю тебе гребаную поддержку, как настоящий друг! Тебе надоело? А мне кажется, тема животрепещущая. Мы снова вернулись обратно, и у нас прежняя актуалочка, крошка! Ну же, давай припомним, что последний год он изменил к тебе отношение. Ну же, Пау-Пау, разве нет? Разве ты не преуспела в прошлом году, когда взялась доказывать, что уже не малышка? Ты облажалась, детка, да-да, потому что ты была ему интересна, только пока о тебе можно было заботиться. Это же здорово расслабляет после тяжелого трудового дня, правда? Ну, помогает переключиться с бандитских разборок на глупую девчонку и её мелкие проделки, а взрослая Джинкс…

— Отвянь, я в курсе.

— Нет, Пау-Пау, так не пойдет. Мы и так слишком редко видимся. Сколько лет прошло с прошлого раза? Почему ты выбрала видеть какие-то скучные жуткие воспоминания вместо нас?

Воображаемый Майло, как всегда, проявлял себя вездесущим и назойливым. Он осыпал её язвительными издевательскими замечаниями, маскируя их заботливым тоном:

— Давай, Паудер, давай поговорим. Расскажи мне, что ты хочешь своего нового «папашу», на которого променяла Вандера. Убеди меня снова, что никогда не считала его отцом. Расскажи, что он думает иначе, и даже не видит в тебе женщину. Давай обсудим до кучи, что ни один мужик в здравом уме не разрешит девушке, которую не собирается трахнуть прямо сейчас, сесть к себе на колени. И что-то я не видел, чтобы тебя кто-то трахал. Я что-то упустил?

Глубоко вздохнув, Джинкс закрывает глаза.

Она знает, что это сон. Знает изначально, ничего при этом не ощущает, и от того ей грустно.

— Пау-Пау, если ты не будешь отвечать, мы так ни к чему не придем. Я начинаю чувствовать себя неловко.

— Ты просто мой внутренний конфликт, который… что-то там ещё говорил Синджед, и я не слушала. — Джинкс старается задуматься над этим, припомнить, но чувствует только усталость.

— Много он тебе помог. — Фыркает Майло. — Толк с его слов был?

— Не-а. — Соглашается Джинкс.

— Сгинь, Майло.

Резкий голос Вай посылает безысходную дрожь по спине, и Джинкс обреченно утыкается любом в колени:

— Ты же жива, какого хера ты забыла в моей голове?

— Только я скажу тебе правду. — Резкий тон сестры не предвещает ничего хорошего. — Лучше бы Экко отправился сюда сам, потому что ты опять облажаешься. У тебя в голове только мусор и грязь! Ты используешь наши голоса, чтобы говорить с собой. И не просто используешь — ты обсуждаешь того, кто убил нашего отца, ты думаешь про то, как хочешь его, и всё это — спустя несколько часов после смерти Иши! Ты отвратительна!

—Он был в своём праве. — Мрачно уточняет Джинкс. По остальным высказываниям у неё замечаний нет. В конце концов, Вай права: и в своих обвинениях, и в том, что Джинкс действительно использует ИХ, чтобы создать иллюзию чужого присутствия.

Устранить одиночество изнутри.

— Ты опять облажаешься, — повторяет Вай. — И толку, что ты ему всё расскажешь? Время всё равно пойдет по другому пути, как только ты, неловкая и неуклюжая, хоть чуть-чуть вмешаешься.

— Значит, придется всё повторить.

— И каким же образом? Ты же не понимаешь основных принципов устройства переноса! Ты без Экко — ничто!

— Да чего ты ко мне привязалась... нормально же последний раз общались. Тебе Варвика жалко? Так мне — нет. Он слетел с катушек, а мы с тобой — Джинкс недобро ухмыляется — такое не уважаем, правда?

— ТЫ ЗАСТАВИЛА МЕНЯ ДУМАТЬ, ЧТО МОЯ СЕСТРА МЕРТВА!

— А тут не поспоришь, — с горечью отвечает Джинкс — себе самой — затягиваясь сигарой и заходясь в кашле.

Дым дерет глотку.

Проснулась Джинкс там же, где и уснула: сидя на полу у раковины. В горле сушило и скрежетало, словно она дремала не полчаса, а никак не меньше месяца.

Ей казалось, что она пьет так долго, что в трубах должна закончиться вода.

Ты облажаешься, облажаешься, ничего не исправишь…

Вкус железа оседал на языке. Вода Зауна оставляла желать лучшего, и алкоголь пить было в разы безопасней.Сам окружающий мир, впрочем, казался отвратителен не менее, и также горек на вкус: горечь его отдавала ржавым цепным железом и склизлой жижей.

* * *

Узел, оборот, петля.

Еще один узел, последний.

Краска, краска, больше неона.

Джинкс примостила маленькую куклу из одеял и веревок на видном месте и аккуратно водрузила касочку на композицию с грустными крестиками вместо глаз.

Головной убор погибшей девочки вновь стал цветным.

«Раскрась.

Иша повторяет жест и решительно протягивает Джинкс свою единственную реликвию, и Джинкс кажется, что та тем самым признаёт ее семьей. От этой мысли странно и страшно: все члены семьи Джинкс — так или иначе — умирают от её рук.

В тот день, рисуя по жести нелепые яркие рожицы, девушка обещает себе, что ни за что не ввяжется в неприятности и сохранит жизнь хотя бы этой девочке.

Она не учитывает, что в неприятности может ввязаться Иша...»

— Я попробую все сделать правильно, Иша. Будет так, как ты хотела — Заун перестанет подчиняться Пилтоверу, и больше миротворцы не будут убивать чужих отцов. — Джинкс знает, что Иша ей не ответит, — конечно, она же немая, глупая Джинкс — и по сути, как ни зови, она разговаривает сама с собой.

— А для этого нам нужен Силко. Ты ведь знаешь, я… Я не способна на то, что ты от меня требовала. Так что давай надеяться, что он ещё в своем уме, и в состоянии сделать выбор в свою пользу. Нам с тобой нужно его спасти, мелкая, мы здесь за этим. И теперь стоимость его жизни кратно увеличивается твоей смертью. — Серьезно объясняет кукле Джинкс. — И, если все получится, мы с тобой сбежим и больше никогда сюда не вернемся.

Никто не возвращался.

* * *

Влюблённый человек — это сумасшедший человек. Он такое будет делать, что вы охренеете. Да он сам от себя охренеет.

Потом.

Если выживет.

Джинкс сверлила взглядом дверь, подпирая стену у узкой лесенки и прислушиваясь к гулу голосов: на улице, в баре внизу, за дверью...

Говорят, люди идеализируют своих мертвецов, а при встрече их ждало бы разочарование. Джинкс — проверила. И не согласна.

Ее мертвец всё также идеален, и она готова следовать за ним с маниакальной преданностью. Он идеален уже тем, что жив. И так этому и быть. Вопреки её любви или впоследствии неё — но это будет той переменой в свершившемся, которая останется навсегда.

Голоса за дверью становились экспрессивнее, и громче всего звучала Севика.

Последнее одинокое десятилетие кое-чему научило Джинкс: не шаришь за задачу — не выделывайся, отойди в сторонку, наслаждайся видом, и жить станет проще.

Она вписалась в проект Экко лишь потому, что могла помочь воплотить мечту в жизнь. Идея была увлекательна, манила пьянящей надеждой и огромными перспективами, но… Джинкс ни за что бы не отправилась обратно сама. Даже больше: она без проблем позволила бы это сделать рассудительному Экко, десять лет писавшему письменные конспекты по теории вероятности и разбиравшему прошлое на детальки и их совокупности.

Если бы не…

«Избавиться от химбаронов до того, как Пилтовер стабилизирует хекс-кристаллы в самоцветы»

Заметки на полях, разбросанные тут и там чернильные варианты того, что в конце всё приходит в один конец: Джинкс опять должна остаться одна.

Она с самого начала понимала, что Экко и не подумает мыслить иначе. И ей придется отправиться в прошлое лично.

Даже если для этого придется его убить.

Но теперь всё иначе: она знает в разы более опытного человека, которому можно перепоручить свои задачи без опасения, и он точно будет действовать в её интересах.

Он точно не позволит Силко умереть.

Однако, за прошедшую ночь она пришла к выводу, что для того, чтобы облегчить ему эту задачу, от неё потребуется нечто большее, чем подробный рассказ: ей нужно будет также устранить вероятность спонтанной катастрофы в своём лице.

О, у Джинкс было множество идей на этот счёт. Например, можно было попросить Севику подняться в кабинет в какое-то определённое время. Больше ничего и не требовалось: если та увидит, как сумасшедшая девчонка нападает на босса, — а уж Джинкс постарается, чтоб так и выглядело — то рефлексы сработают, и Севика -выстрелит на поражение прежде, чем задумается о причинах происходящего.

Да, Джинкс легко могла бы пойти на такой шаг, но последствия... не для неё, а для этой женщины... Подставлять Севику не хотелось.

Наконец щёлкнул замок, и Севика вышла в коридорчик.

— Доложилась?

— Свали на полчаса и раньше не возвращайся, — неприязненно буркнула женщина. Джинкс никогда не могла отказать той в соблюдении баланса: Севика всегда интуитивно понимала, когда стоит «завалить рот» и по сей день не теряла надежды вколотить это знание в Джинкс.

— Злой?

— А ты угадай, — наклонившись к девушке, Севика мрачно пообещала: — Ещё раз вынудишь меня бегать за тобой по Зауну, я выломаю тебе ноги. И босс одобрит.

— Кайф, — кивнула Джинкс, не двигаясь с места. Значит, он и правда бесится… тем лучше.

Севика оценивающе оглядела собеседницу, будто примеряясь, как сподручней ту спустить с лестницы. Джинкс хорошо знала этот взгляд, но уходить не собиралась: наоборот, планировала попасть под раздачу, и старалась выглядеть как можно более решительно.

Женщина, поняв собеседницу без слов, неприятно ухмыльнулась:

— Как хочешь. Не буду делать вид, что сочувствую, шмакодявка.

* * *

Джинкс входит в кабинет. Джинкс запирает за собой дверь, зная, что за ней внимательно наблюдают. Она осознаёт, что ему уже в красках доложили о произошедшем ночью, и, возможно, наёмники даже приукрасили её выходку... Ну, Севика — так точно.

Силко откидывается назад в кресле, смотрит и молчит. Он, кажется, не спешит осуждать её заранее и ждёт объяснений, вероятно, где-то глубоко в душе всё же лелея надежду, что её оправдания его устроят.

Девушка не рискует смотреть ему в глаза, боясь растерять решимость.

Ты всё портишь.

Перестань трусить.

Ты не имеешь права.

Джинкс подходит к столу, медленно огибая его. Выхватывает массивный пистолет, кладёт заряженное оружие на стол рукоятью к мужчине, двигавшему кресло так, чтобы то встало боком, краем глаза замечая его удивлённый взгляд. Поза Силко становится напряжённой, и он замирает на месте: Око Зауна имеет отменную интуицию на неприятности.

«Молодой наёмник входит в кабинет в сопровождении Севики. Решительный, молодой, отчаянный... Джинкс напрягается, сама не понимая, почему, и теперь уже не так беззаботно лежит на потолочной балке, как минуту назад, доставая одну из своих кусак... Просто на всякий случай.

Парень судорожно сжимает кулаки:

— Я не выполнил задание, босс.

— Вот как? И почему?

— Он мой друг. Я не смог.

Ноздри юноши раздуваются, грудная клетка вздымается...

— Похвальная честность, — голос Ока Зауна равнодушен. — Я даю тебе шанс всё исправить. Больше не беспокой меня.

— Нет. Я этого не сделал, и делать не стану. И вы — не сможете. Вчера я помог ему уехать из города.

Силко медлит. Ему явно все еще может пригодиться подобный человек. Да, он не прощает никого, но может… избежать радикальных мер воздействия.

Пощадить.

Однако парень, возможно сознательно, закапывает себя окончательно:

— Я согласен с его идеями. Я хочу сказать вам, босс, что прошу расчёт.

Наёмник решительно выдерживает взгляд нанимателя.

Они оба знают, что сейчас произойдёт: Силко медленно кивает Севике.

Раздаётся выстрел».

Что же… Джинкс тоже пора получить расчёт.

Джинкс садится на пол у его ног, обхватив колени руками так, чтобы ладони были на виду. Она медленно отворачивает голову, уставившись на витражное стекло. Её затылок теперь беззащитен, и в него легко можно выпустить всю обойму безо всякого опасения: Джинкс ровно в той позе, из которой очевидно, что успеть увернуться почти невозможно.

Она собирается рассказать ему всё. А в конце своей истории... она сообщит о том, что произошло на их последнем семейном ужине. Без... подробностей и истинных причин. Никаких воображаемых фигур, никаких голосов, никакой спонтанной реакции на щелчок затвора…

«- Я убила тебя. Возможно, я сделаю это опять, потому что я защищала Вай. Между вами двумя я выбрала её, и — выберу снова».

Он готов ей простить всё. Он простил ей — тогда - даже собственную смерть. Но того, что она предпочла сторону Вай... Снесет очень вряд ли.

Лгать не так уж и сложно, главное — говорить уверенно. И, если после этого он её не застрелит... Она просто уедет.

Без неё всем будет лучше.

Пожалуйста, пожалуйста, выстрели. Пожалуйста, осознай, что держать рядом сумасшедшую — опасно. Не допусти, чтобы все рухнуло, я не хочу повторить это путешествие снова, не хочу ждать и смотреть, как все происходит опять…

Примечания:

Автор (на всякий случай) не просто намекает, а прямым текстом говорит, что ему важна любая, в том числе и негативная, обратная связь. Для себя он писал бы в стол, а ваши реакции и замечания его мотивируют и помогают совершенствоваться. Спасибо.