Парадокс вращающейся монеты (гет)

В предстоящем прошлом:

Скрип.

Скрежет.

Под землей эти звуки никто не хотел услышать.

В Зауне обвалы и опасные пустоты в нестабильных скальных породах были не редкостью, поскольку жители города упорно вспарывали землю своей родины тоннелями, уходя всё глубже вниз.

Как и многие уроженцы районов шахт, он являлся молодым шахтёром, просто чуть более амбициозным, чем остальные, и — пока что — полным надежд. И он никогда не думал, что погибнет под обвалом. Попросту не предполагал, что опасный вертикальный пласт с критическими трещинами именно сегодня рухнет ему на голову, а он не успеет избежать трагедии.

Однако его конец, похоже, планировался именно таким: деревянные балки трещали, земля дрожала под ногами, а выход в основной тоннель к вертикальному подъемнику казался преступно далеким. Развилки множились, почва скользила под сапогами, уклон коридоров замедлял бег, и он… не успевал выбраться.

Когда свод начал осыпаться мелкой крошкой, предвестницей полновесных монолитов, он крепко зажмурился, набирая полные лёгкие воздуха в последний раз.

Смертельный удар в грудь, обязанный стать мучительным, оказался неожиданно мягким. А затем — его почему-то протащило по земле, разрывая рабочую куртку и оставляя болезненные ссадины на спине, уничтожая ориентацию в пространстве.

Ведь как иначе объяснить то, что его фатальное падение вниз ощущалось, как движение вверх?..

Спустя миг грохот обвала оглушил его, и непривычное давление пуще прежнего сдавило ребра. Однако, смерть не торопилась прийти, а жизнь не проносилась перед глазами, бесследно исчезая в агонии судорог умирающего мозга…

Первым, что он увидел, решившись приоткрыть веки, была лежавшая на нём девушка, и это именно её тёплую тяжесть он ощущал.

Огромные кислотно-фиолетовые глаза смотрят на него внимательно и удивлённо. Пухлые губы чуть приоткрыты: аромат сладкой жвачки легко перебивает запахи вечной сырости, когда она ахает с неясным ему восторгом.

На густых голубых волосах её оседает кощунственная пыль, пряча от взора их небывалую яркость.

— Привет, красавчик, — шепчет она, осторожно проводя кончиками пальцев по его левой щеке и обнажая свои белые зубы в ликующей улыбке…

Шум затихал, пыль рассеивалась, а он — вопреки всему всё ещё был жив, и очень сильно этому рад. Вероятно, она тоже, ведь вариантов немного: чему же ещё в таком месте радоваться?..

Незнакомка резко выпрямилась, но слезать — не спешила, продолжая сидеть на нём, неестественно выгибаясь, чтобы оглянуться назад и вниз.

— Ух ты, ничего себе! — Воскликнула девушка, оценивая глубину провала.

Он не понимал, откуда она взялась в этом тоннеле... Точнее, то, что когда-то было тоннелем, а теперь оказалось обширной ямой, уходящей в темноту: из стен хищно торчала проржавевшая арматура и угрожающе скрежетали балки сломанного дерева, минуту назад служившие укреплением сводов. Этот зияющий провал ныне был не менее мрачен, чем сама работа в шахте.

Чудесная иллюстрация. И странная компания для её созерцания.

Девушка продолжала очень удобно сидеть на нём, прижимаясь своими бёдрами к его, упираясь маленькими ладонями в его живот. Ситуация становилась… всё более напряжённой.

— Откуда ты свалилась? — хрипло прокаркал он, надеясь, что это побудит её позволить ему встать.

Девушка, последний раз взглянув назад, сосредоточила внимание на нём. И… наверное, зря он задал этот вопрос. Теперь незнакомка вновь наклонилась ближе. И ещё ближе… Ближе…

— Конечно же, сверху. Ты что, глупый? — её голос звучал нежно, несмотря на насмешливость слов.

— Естественно, как же я не догадался, — попытавшись прокашляться, он постарался незаметно воспользоваться моментом и сползти чуть ниже по поверхности под ней.

Происходящее ощущалось уже не только сюрреалистичным, но и неловким: её горячее тело было слишком близко, и, кажется, теперь тяжело дышал он вовсе не из-за пережитого ужаса: адреналин разгонял кровь по жилам. Организм в обход воли владельца воспринял прямую угрозу жизни, как команду к немедленному продолжению рода.

Неведомая девчонка внимательно его разглядывала и совсем не спешила встать. Она вообще выглядела так, будто ей очевидно удобно.

Возможно, для того, чтобы прийти в норму, ему достаточно было не пялиться на неё. Проблема в том, что не пялиться на такую красивую девушку не смог бы никто.

Наверху угрожающе заскрежетало железо, и он нехотя столкнул новую знакомую с себя. Девушка -покорно уселась рядом. Пушка, закреплённая на её поясе, лязгнула, и ему показалось, что внутри оружия мигнули синие огоньки.

Он лишь сейчас заметил, что это хрупкое создание вооружено столь массивным оружием.

— Надо уходить.

— Как скажешь, — покорно согласилась она, продолжая изучать его: наклон головы, сутулые плечи, перемотанные бинтами руки, грязную одежду…

— Как тебя зовут? — спросил он, прекрасно осознавая, что относительно праздный вопрос в подобных обстоятельствах не слишком уместен.

Она задумчиво поморщилась. И неохотно сообщила:

— Хм... Порох.

— Ганпаудер?

— Просто Паудер.

— Тогда ты скорее пудра.

— А ты, цепкий к мелочам зануда, можешь называть меня, как хочешь. Конечно, если это будет Порох. — Ухмыльнулась девица. А затем вновь заинтересованно наклонилась в сторону зияющего провала.

Он не знал, что она пыталась там увидеть, но — поспешно схватил её за руку, надеясь, что край, на котором они находились, не обрушится под её невеликим весом в бездну.

А ещё — он не понимал, хоть убейся, не понимал, как они очутились на соседней линии вскрытия так быстро. Он был уверен, что не добежит. Никто бы не добежал.

— Как мы так быстро тут оказались?..

— Тебе всегда всё надо знать, да? — Хитро зыркнула Порох,прижимаясь грудью к его плечу. — А если ты не будешь понимать, что происходит, то — что? Сойдешь с ума?

— Нет. Я расстроюсь. — Глупый ответ для глупого вопроса и глупой ситуации, в которой девичья грудь, прижатая к его плечу, казалась для него важнее информации.

— Нет-нет, не хочу, чтобы ты расстраивался! — Быстро покачала она головой, сжав его ладонь сильнее и, кажется, действительно распереживавшись за чувства человека, которого в первый раз видит. — На самом деле, ничего такого, я просто, ну… Побежала, и прихватила тебя с собой.

— Ты?!

— А что? — Порох недоуменно округлила глаза. — Я быстрая.

— Есть кто живой?!

Эхо заметалось по пустотам. Далеко наверху тускло замигал фонарь.

— Да!

На мгновение он отвлёкся, лишь на секунду выпустил её бледную руку, и… Оглядевшись, он уже не увидел никого вокруг.

Возможно, он бы решил, что всё это ему привиделось — от страха или чего-то ещё — но издалека, со стороны, где располагался подъёмник, раздался весёлый голос:

— Бывай, увидимся!

Обернувшись, он успел заметить лишь, как вдали во тьме прощально мигнули два фиолетовых огонька.

— Сил, ты там?!

Мощный голос Вандера прогремел не слабее, чем обвал. Что-то снова затрещало.

— Заткнись, идиот! — пролаял Силко. И тоже поспешил к подъёмнику, тревожно оглядываясь.

Разодранная спина давала о себе знать саднящей болью, но Силко не обращал на это внимания, лишь мимоходом отметил, как свершившийся факт. Его понемногу накрывала эйфория от осознания своего молниеносного чудесного спасения вопреки любой логике. И, хоть это его «чудесное спасение» имело необычную внешность и подозрительную повадку, его облик был...

Совершенен.

Это возводило эйфорию в Абсолют.

Примечания:

Имена курсивом здесь и далее по тексту выделены для обозначения игры слов: Silly- глупый, Powder- пудра, Gunpowder — порох.

В настоящем будущем:

Они возвращаются домой молча, уже в глубокой темноте, укрывающей Заун своим дымным плащом.

Почему её оружие выстрелило в неё же? Зачем она, раненная, вынудила Синджеда накачать её Мерцанием?

Джинкс даровано право до утра собраться с мыслями и объясниться позднее: предоставить официальный отчет на тему «Какого хрена с тобой произошло?!»

— Я постарела, глупый. Мне почти тридцать, а восемнадцать теперь только на вид.

Нет, такое говорить нельзя. Надо придумать что-то…

Разумное? Не про путешествие во времени?

Или всё-таки рассказать, что именно они с Экко вытворили спустя десятилетие после признания её тушки погибшей в когтях Варвика?..

Краем глаза Джинкс ловит обеспокоенные взгляды, которые время от времени Силко бросает на её лицо. Это мешает ей сосредоточиться и набросать хотя бы прибилзительный план завтрашней нелегкой беседы… Джинкс примерно знает, в чём его проблема: она перестала быть привычной. Теперь у неё в зрачках плещется Мерцание.

Джинкс всё равно. Она прижимается всем телом к его боку, иногда трется подбородком о теплое плечо и чувствует себя прекрасно.

Живой — живая — живой...

Джинкс верит, что у неё всё получится, получится ровно так — и даже лучше, ведь она не превратит Силко в решето — как они планировали с Экко в день её отправки обратно в прошлое, за год до взрыва Пилтоверской башни.

Джинкс верит, в себя и удачу. Но… ровно до того момента, пока не встречает Севику у «Последней капли».

Севика курит, прислонившись к стене, а Джинкс ждёт рядом с ней, как ей и велено, — ждёт, пока он поднимется в кабинет, вернётся — и после этого они окажутся дома.

Всё хорошо. Так ведь?..

Но… Севика неодобрительно хмыкает, глядя куда-то поверх её головы.

— Хочешь что-то сказать? — спрашивает Джинкс. Она вполне миролюбиво говорит это, твердо настроенная в своём новом старом прошлом вести себя — по возможности — примерно. Но почему-то ей кажется, что Севика настроена иначе. И верно, та — снова хмыкает.

— Говорить об очевидном? Зачем? Ты необязательная малолетка, которая проебала Линию, решив, что вместо охраны будет круче в себя пострелять. — выплевывает ей в лицо ядовитое замечание Севика.

В их странной компании она всегда играла роль голоса разума. Не то, чтобы это работало когда-либо в пользу Джинкс, скорее, наоборот…

Джинкс с трудом вспоминает: ведь действительно — двое суток назад, когда она выстрелила в себя, заполучив таким радикальным способом повод попасть к Синджеду и вновь накачаться шиммером, выпадала её очередь дежурства на Линии.

А ведь Силко даже ни полслова на эту тему не сказал, когда нашел её в мастерской, приползшую туда от Дока и тихо шалевшую от происходящего.

-Что-то стряслось? — Странное предчувствие, что спрашивать лучше бы не стоит, грызет затылок мелкими крысиными зубками.

-Случилась стычка между Поджигателями и доставщиками шиммера. — Женщина, как обычно, держится спокойно, так что вряд ли произошло нечто непоправимое. Но Джинкс… Ей интуитивно не нравится услышанное. — Ты не пришла, огневого прикрытия у них не было, партия сгорела. И всё бы ничего, но мальчики всё равно вынуждены за тобой прибираться, потому что передохли не только торчки-доставщики, но и двое гражданских: девка и, кажется, ещё одна девка помельче.

Каждое слово Севики разрывалось эхом в голове Джинкс. Догадка казалась страшной и невероятной, но почему-то…

«Маленькая Иша вдохновленно жестикулирует, убеждая Джинкс, что она — герой.

Джинкс лениво отмахивается, больше заинтересованная в подсохшем бутерброде, чем в бессмысленных беседах.

Иша продолжает: быстро показывает что-то про маму, ещё и ещё…

По всему выходит, что жизнь маленькой девочки была спасена Джинкс дважды: когда её мать была жива, они случайно угодили в разборки радикальных Поджигателей и курьеров. Мать ребенка погибла от случайной пули в перестрелке на узкой улочке, а вот самой Ише смачного пинка дала Джинкс, отправляя с линии огня в канаву.

Она спаслась бегством тогда, а теперь — и вовсе уверилась, что всецело принадлежит Джинкс».

Глаза Джинкс широко раскрыты, воспоминания режут внутренности, как лезвия.

— Я бы очень хотела теперь заставить тебя отвечать за пресечение ненужных нам слухов, но это очень, лять, бесполезно, ты опять всё просрешь. — Лениво развивает мысль Севика.

— Где тела?! — Хрипит Джинкс.

Севика смотрит удивленно. Она явно не ожидала, что Джинкс так проймет, и медлит с ответом.

— Завязывай орать, дурная. — Женщина мнет в пальцах сигариллу, морщась и кривя губы. — Это не ты топала через полгорода в гнилой клоповник, чтобы выискать родню обгоревшим тушам.

— Севика! — Джинкс почти рычит, а недоумение Севики перерастает в легкое опасение.

— Закапывают их. Там же, где босс прячет всё твои косяки. Нет семьи — на задворки.

— Нет, нет, нет... — шепчут вмиг онемевшие губы, с трудом выталкивая слова. Внутри вспыхивает паника.

Джинкс разворачивается и срывается в бег — ноги сами несут её вперёд по камням мостовой. Сердце гулко колотилось в висках.

Она должна увидеть их. Доказать себе, что это — не они, пожалуйста, только не Иша, это слишком жестокая ирония — не те, кого она — не смогла, опять! — спасти.

Уже далеко, на следующей улице, её обострённый шиммером слух улавливает злобный голос Силко:

За ней! — Рявкает он.

Но Джинкс сейчас — всё равно.

За стенами и поворотами, под мраком ночи, Джинкс, наконец, добирается до маленьких пустырей с токсичной почвой, где ничего не растет и даже камни — пористые, разъеденные временем и ядом Зауна.

В тусклом свете переносного фонаря виднеется неподвижный силуэт, накрытый старой мешковиной. Двое тощих парней рядом с телом не торопятся рыть снова, опираясь на лопаты, выдыхая дым и о чём-то посмеиваясь.

Руки Джинкс дрожат, когда она зло отталкивает наёмников в сторону, глаза её горят безумным розовым.

Она разрывает свежую маленькую могилу руками. Угольная земля, напитанная горечью и пеплом, застревает под ногтями.

Джинкс лихорадочно пытается порвать грязную ткань, на пальцах её остаются ссадины и они кровоточат, мерцая в полутьме.

— Ты какого хера делаешь?! — Кто-то хватает Джинкс за плечо. Девушка без раздумий выламывает руку наемника.

Слышится хруст. Мужчина скулит и подвывает.

— Отвалите. — Механически комментирует Джинкс, не оборачиваясь.

Щелчок затвора совпадает с рывком девушки в сторону.

Словно взбесившаяся марионетка, она рвано двигается, оставляя за собой фиолетовые следы в воздухе, приближаясь к вооруженному парню по спирали.

Впрочем, он даже и не думает стрелять, лишь в ужасе орет и оседает на землю, прикрывая голову дрожащими руками — то существо, что он видит в полумраке, способно испугать даже закаленного жителя Зауна.

Джинкс — присаживается перед ним на корточки, забирая из рук пистолет.

— Когда я уйду, сможете доделать работу. Пока… — Её глухой голос бесконтрольно скатывается в сиплый хрип — отдохните.

Наконец, её руки добрались до холщового мешка — острые нити вновь оставляют на её руках кровавые ссадины, метки боли и вины.

Перед её глазами предстает обугленное лицо, чьи черты, несмотря на ужасное состояние, мучительно узнаваемы. Как и… опаленный головной убор.

Джинкс не плачет. Она — просто смотрит, вдыхает ядовитые испарения почвы и нежно отряхивает от земли касочку маленькой Иши, которую та носила в память об отце. Мечты и надежды на успех их с Экко отчаянной затеи остаются здесь, гнить в безымянной могиле.

Джинкс уходит быстро, оставляя позади перепуганных наемников, которым не свезло попасть ей под руку, и которые обязательно всё расскажут Севике, чью тяжелую поступь и тихие ругательства она уже слышит вдали.

Девушка хочет побыть наедине с правдой, догнавшей её сквозь годы и прыжок во времени. Правды о том, что Джинкс — это всё та же бедовая Паудер, ещё одна тень среди теней этого проклятого города, который зачем-то упорно желают спасти все, кого она знает.

Глупые, глупые идеалисты, все они, и каждый по-своему: Иша, Вандер, Клаггор, Майло, Вай, Экко, Севика, Силко…

Она вернулась ради него, а значит, должна его уберечь…

Хотя бы его.

* * *

Она добирается домой по крышам, минуя собственные ловушки и охрану, курсирующую по неоновым улицам. Тихо пробирается на верхний этаж через окошко на крыше, и отправляется отмывать лицо и руки.

Он будет недоволен, если поутру она останется выглядеть так, как оно есть…

Ржавая вода надсадно бежит по трубам. В полной темноте Джинкс смотрит, как в зеркальном отражении мерцают фиолетовым её глаза.Мрак им, искаженным шиммером, не помеха — они прекрасно видят всю её бесполезную фигуру.

Ей ничего, ничего нельзя доверить. Она опять облажалась. И завтра… у неё будет всего один шанс не облажаться полностью.

Шаги по коридору беззвучны, но не для Джинкс — её слух острее человеческого.

Ночной гость замирает у её двери, прислушиваясь. И девушка вновь включает воду, обозначая своё возвращение.

Спустя мучительную, тягучую минуту шаги — удаляются, а Джинкс — облегченно выдыхает. Она бы попросту не вынесла сейчас расспросов. Ей категорически необходимо посидеть в тишине, собраться и что-то придумать, и времени на это остаётся не так уж много.

А если…

«- Не можешь выполнить задачу сам, делегируй».

Силко часто озвучивал прописные истины специально для неё. Возможно, всё-таки не зря.

Примечания:

Прим. автора: в Зауне люди явно ругаются. И конечно, в языке оригинала ругательные выражения будут другими, но давайте адаптируем под себя.

Примечания:

Автор данного фика пишет также стихи и прозу. И ему вдруг пришло в голову, что начать вставлять в начало глав тематические стихотворные эпиграфы собственного сочинения… ему ничего не мешает.

Вот.

Не будет спасенья, не видно исхода.

Реальность сурова, реальность — одна...

В паденьи инерции полного хода

Алиса сбегает до самого дна.Елена Гончарова. ЛеZвиЕВ настоящем будущем:

Джинкс сидит на краю стола, свесив ноги, среди разрухи и пыли.

— Хей, подруга, чего такая грустная?

Джинкс даже не поворачивает головы, продолжая сидеть на столе и обнимать колени. Неоновое Око Зауна, самая ранняя выдумка Джинкс, ставшая ни много ни мало визитной карточкой и бара, и его хозяина, грустно мигает.

Майло обиженно дуется:

— Что тебе опять не так? Мы же обсуждаем это каждую встречу, и я оказываю тебе гребаную поддержку, как настоящий друг! Тебе надоело? А мне кажется, тема животрепещущая. Мы снова вернулись обратно, и у нас прежняя актуалочка, крошка! Ну же, давай припомним, что последний год он изменил к тебе отношение. Ну же, Пау-Пау, разве нет? Разве ты не преуспела в прошлом году, когда взялась доказывать, что уже не малышка? Ты облажалась, детка, да-да, потому что ты была ему интересна, только пока о тебе можно было заботиться. Это же здорово расслабляет после тяжелого трудового дня, правда? Ну, помогает переключиться с бандитских разборок на глупую девчонку и её мелкие проделки, а взрослая Джинкс…

— Отвянь, я в курсе.

— Нет, Пау-Пау, так не пойдет. Мы и так слишком редко видимся. Сколько лет прошло с прошлого раза? Почему ты выбрала видеть какие-то скучные жуткие воспоминания вместо нас?

Воображаемый Майло, как всегда, проявлял себя вездесущим и назойливым. Он осыпал её язвительными издевательскими замечаниями, маскируя их заботливым тоном:

— Давай, Паудер, давай поговорим. Расскажи мне, что ты хочешь своего нового «папашу», на которого променяла Вандера. Убеди меня снова, что никогда не считала его отцом. Расскажи, что он думает иначе, и даже не видит в тебе женщину. Давай обсудим до кучи, что ни один мужик в здравом уме не разрешит девушке, которую не собирается трахнуть прямо сейчас, сесть к себе на колени. И что-то я не видел, чтобы тебя кто-то трахал. Я что-то упустил?

Глубоко вздохнув, Джинкс закрывает глаза.

Она знает, что это сон. Знает изначально, ничего при этом не ощущает, и от того ей грустно.

— Пау-Пау, если ты не будешь отвечать, мы так ни к чему не придем. Я начинаю чувствовать себя неловко.

— Ты просто мой внутренний конфликт, который… что-то там ещё говорил Синджед, и я не слушала. — Джинкс старается задуматься над этим, припомнить, но чувствует только усталость.

— Много он тебе помог. — Фыркает Майло. — Толк с его слов был?

— Не-а. — Соглашается Джинкс.

— Сгинь, Майло.

Резкий голос Вай посылает безысходную дрожь по спине, и Джинкс обреченно утыкается любом в колени:

— Ты же жива, какого хера ты забыла в моей голове?

— Только я скажу тебе правду. — Резкий тон сестры не предвещает ничего хорошего. — Лучше бы Экко отправился сюда сам, потому что ты опять облажаешься. У тебя в голове только мусор и грязь! Ты используешь наши голоса, чтобы говорить с собой. И не просто используешь — ты обсуждаешь того, кто убил нашего отца, ты думаешь про то, как хочешь его, и всё это — спустя несколько часов после смерти Иши! Ты отвратительна!

—Он был в своём праве. — Мрачно уточняет Джинкс. По остальным высказываниям у неё замечаний нет. В конце концов, Вай права: и в своих обвинениях, и в том, что Джинкс действительно использует ИХ, чтобы создать иллюзию чужого присутствия.

Устранить одиночество изнутри.

— Ты опять облажаешься, — повторяет Вай. — И толку, что ты ему всё расскажешь? Время всё равно пойдет по другому пути, как только ты, неловкая и неуклюжая, хоть чуть-чуть вмешаешься.

— Значит, придется всё повторить.

— И каким же образом? Ты же не понимаешь основных принципов устройства переноса! Ты без Экко — ничто!

— Да чего ты ко мне привязалась... нормально же последний раз общались. Тебе Варвика жалко? Так мне — нет. Он слетел с катушек, а мы с тобой — Джинкс недобро ухмыляется — такое не уважаем, правда?

— ТЫ ЗАСТАВИЛА МЕНЯ ДУМАТЬ, ЧТО МОЯ СЕСТРА МЕРТВА!

— А тут не поспоришь, — с горечью отвечает Джинкс — себе самой — затягиваясь сигарой и заходясь в кашле.

Дым дерет глотку.

Проснулась Джинкс там же, где и уснула: сидя на полу у раковины. В горле сушило и скрежетало, словно она дремала не полчаса, а никак не меньше месяца.

Ей казалось, что она пьет так долго, что в трубах должна закончиться вода.

Ты облажаешься, облажаешься, ничего не исправишь…

Вкус железа оседал на языке. Вода Зауна оставляла желать лучшего, и алкоголь пить было в разы безопасней.Сам окружающий мир, впрочем, казался отвратителен не менее, и также горек на вкус: горечь его отдавала ржавым цепным железом и склизлой жижей.

* * *

Узел, оборот, петля.

Еще один узел, последний.

Краска, краска, больше неона.

Джинкс примостила маленькую куклу из одеял и веревок на видном месте и аккуратно водрузила касочку на композицию с грустными крестиками вместо глаз.

Головной убор погибшей девочки вновь стал цветным.

«Раскрась.

Иша повторяет жест и решительно протягивает Джинкс свою единственную реликвию, и Джинкс кажется, что та тем самым признаёт ее семьей. От этой мысли странно и страшно: все члены семьи Джинкс — так или иначе — умирают от её рук.

В тот день, рисуя по жести нелепые яркие рожицы, девушка обещает себе, что ни за что не ввяжется в неприятности и сохранит жизнь хотя бы этой девочке.

Она не учитывает, что в неприятности может ввязаться Иша...»

— Я попробую все сделать правильно, Иша. Будет так, как ты хотела — Заун перестанет подчиняться Пилтоверу, и больше миротворцы не будут убивать чужих отцов. — Джинкс знает, что Иша ей не ответит, — конечно, она же немая, глупая Джинкс — и по сути, как ни зови, она разговаривает сама с собой.

— А для этого нам нужен Силко. Ты ведь знаешь, я… Я не способна на то, что ты от меня требовала. Так что давай надеяться, что он ещё в своем уме, и в состоянии сделать выбор в свою пользу. Нам с тобой нужно его спасти, мелкая, мы здесь за этим. И теперь стоимость его жизни кратно увеличивается твоей смертью. — Серьезно объясняет кукле Джинкс. — И, если все получится, мы с тобой сбежим и больше никогда сюда не вернемся.

Никто не возвращался.

* * *

Влюблённый человек — это сумасшедший человек. Он такое будет делать, что вы охренеете. Да он сам от себя охренеет.

Потом.

Если выживет.

Джинкс сверлила взглядом дверь, подпирая стену у узкой лесенки и прислушиваясь к гулу голосов: на улице, в баре внизу, за дверью...

Говорят, люди идеализируют своих мертвецов, а при встрече их ждало бы разочарование. Джинкс — проверила. И не согласна.

Ее мертвец всё также идеален, и она готова следовать за ним с маниакальной преданностью. Он идеален уже тем, что жив. И так этому и быть. Вопреки её любви или впоследствии неё — но это будет той переменой в свершившемся, которая останется навсегда.

Голоса за дверью становились экспрессивнее, и громче всего звучала Севика.

Последнее одинокое десятилетие кое-чему научило Джинкс: не шаришь за задачу — не выделывайся, отойди в сторонку, наслаждайся видом, и жить станет проще.

Она вписалась в проект Экко лишь потому, что могла помочь воплотить мечту в жизнь. Идея была увлекательна, манила пьянящей надеждой и огромными перспективами, но… Джинкс ни за что бы не отправилась обратно сама. Даже больше: она без проблем позволила бы это сделать рассудительному Экко, десять лет писавшему письменные конспекты по теории вероятности и разбиравшему прошлое на детальки и их совокупности.

Если бы не…

«Избавиться от химбаронов до того, как Пилтовер стабилизирует хекс-кристаллы в самоцветы»

Заметки на полях, разбросанные тут и там чернильные варианты того, что в конце всё приходит в один конец: Джинкс опять должна остаться одна.

Она с самого начала понимала, что Экко и не подумает мыслить иначе. И ей придется отправиться в прошлое лично.

Даже если для этого придется его убить.

Но теперь всё иначе: она знает в разы более опытного человека, которому можно перепоручить свои задачи без опасения, и он точно будет действовать в её интересах.

Он точно не позволит Силко умереть.

Однако, за прошедшую ночь она пришла к выводу, что для того, чтобы облегчить ему эту задачу, от неё потребуется нечто большее, чем подробный рассказ: ей нужно будет также устранить вероятность спонтанной катастрофы в своём лице.

О, у Джинкс было множество идей на этот счёт. Например, можно было попросить Севику подняться в кабинет в какое-то определённое время. Больше ничего и не требовалось: если та увидит, как сумасшедшая девчонка нападает на босса, — а уж Джинкс постарается, чтоб так и выглядело — то рефлексы сработают, и Севика -выстрелит на поражение прежде, чем задумается о причинах происходящего.

Да, Джинкс легко могла бы пойти на такой шаг, но последствия... не для неё, а для этой женщины... Подставлять Севику не хотелось.

Наконец щёлкнул замок, и Севика вышла в коридорчик.

— Доложилась?

— Свали на полчаса и раньше не возвращайся, — неприязненно буркнула женщина. Джинкс никогда не могла отказать той в соблюдении баланса: Севика всегда интуитивно понимала, когда стоит «завалить рот» и по сей день не теряла надежды вколотить это знание в Джинкс.

— Злой?

— А ты угадай, — наклонившись к девушке, Севика мрачно пообещала: — Ещё раз вынудишь меня бегать за тобой по Зауну, я выломаю тебе ноги. И босс одобрит.

— Кайф, — кивнула Джинкс, не двигаясь с места. Значит, он и правда бесится… тем лучше.

Севика оценивающе оглядела собеседницу, будто примеряясь, как сподручней ту спустить с лестницы. Джинкс хорошо знала этот взгляд, но уходить не собиралась: наоборот, планировала попасть под раздачу, и старалась выглядеть как можно более решительно.

Женщина, поняв собеседницу без слов, неприятно ухмыльнулась:

— Как хочешь. Не буду делать вид, что сочувствую, шмакодявка.

* * *

Джинкс входит в кабинет. Джинкс запирает за собой дверь, зная, что за ней внимательно наблюдают. Она осознаёт, что ему уже в красках доложили о произошедшем ночью, и, возможно, наёмники даже приукрасили её выходку... Ну, Севика — так точно.

Силко откидывается назад в кресле, смотрит и молчит. Он, кажется, не спешит осуждать её заранее и ждёт объяснений, вероятно, где-то глубоко в душе всё же лелея надежду, что её оправдания его устроят.

Девушка не рискует смотреть ему в глаза, боясь растерять решимость.

Ты всё портишь.

Перестань трусить.

Ты не имеешь права.

Джинкс подходит к столу, медленно огибая его. Выхватывает массивный пистолет, кладёт заряженное оружие на стол рукоятью к мужчине, двигавшему кресло так, чтобы то встало боком, краем глаза замечая его удивлённый взгляд. Поза Силко становится напряжённой, и он замирает на месте: Око Зауна имеет отменную интуицию на неприятности.

«Молодой наёмник входит в кабинет в сопровождении Севики. Решительный, молодой, отчаянный... Джинкс напрягается, сама не понимая, почему, и теперь уже не так беззаботно лежит на потолочной балке, как минуту назад, доставая одну из своих кусак... Просто на всякий случай.

Парень судорожно сжимает кулаки:

— Я не выполнил задание, босс.

— Вот как? И почему?

— Он мой друг. Я не смог.

Ноздри юноши раздуваются, грудная клетка вздымается...

— Похвальная честность, — голос Ока Зауна равнодушен. — Я даю тебе шанс всё исправить. Больше не беспокой меня.

— Нет. Я этого не сделал, и делать не стану. И вы — не сможете. Вчера я помог ему уехать из города.

Силко медлит. Ему явно все еще может пригодиться подобный человек. Да, он не прощает никого, но может… избежать радикальных мер воздействия.

Пощадить.

Однако парень, возможно сознательно, закапывает себя окончательно:

— Я согласен с его идеями. Я хочу сказать вам, босс, что прошу расчёт.

Наёмник решительно выдерживает взгляд нанимателя.

Они оба знают, что сейчас произойдёт: Силко медленно кивает Севике.

Раздаётся выстрел».

Что же… Джинкс тоже пора получить расчёт.

Джинкс садится на пол у его ног, обхватив колени руками так, чтобы ладони были на виду. Она медленно отворачивает голову, уставившись на витражное стекло. Её затылок теперь беззащитен, и в него легко можно выпустить всю обойму безо всякого опасения: Джинкс ровно в той позе, из которой очевидно, что успеть увернуться почти невозможно.

Она собирается рассказать ему всё. А в конце своей истории... она сообщит о том, что произошло на их последнем семейном ужине. Без... подробностей и истинных причин. Никаких воображаемых фигур, никаких голосов, никакой спонтанной реакции на щелчок затвора…

«- Я убила тебя. Возможно, я сделаю это опять, потому что я защищала Вай. Между вами двумя я выбрала её, и — выберу снова».

Он готов ей простить всё. Он простил ей — тогда - даже собственную смерть. Но того, что она предпочла сторону Вай... Снесет очень вряд ли.

Лгать не так уж и сложно, главное — говорить уверенно. И, если после этого он её не застрелит... Она просто уедет.

Без неё всем будет лучше.

Пожалуйста, пожалуйста, выстрели. Пожалуйста, осознай, что держать рядом сумасшедшую — опасно. Не допусти, чтобы все рухнуло, я не хочу повторить это путешествие снова, не хочу ждать и смотреть, как все происходит опять…

Примечания:

Автор (на всякий случай) не просто намекает, а прямым текстом говорит, что ему важна любая, в том числе и негативная, обратная связь. Для себя он писал бы в стол, а ваши реакции и замечания его мотивируют и помогают совершенствоваться. Спасибо.

Примечания:

Выкладка пошла не по графику, а по… кхм, ну вы поняли. Однако, у автора есть уважительные причины: он работает временно бессменно, поскольку один из сотрудников безвременно дал деру, а до кучи автор ещё и очень небюджетно для себя затопил магазин снизу. А потому что трубы надо чинить вовремя.

Ломай головы.

Пусть, если стал ты морлоком,

Льется багровым олово

В пустые кости.Елена Гончарова. ЛеZвиЕ

— Скажешь что-нибудь?..

Горло сводит судорогой.

— Да.

Просто расскажи необходимое. Открой ему глаза. Помоги ему разувериться в том, что ты на его стороне. Заставь действовать на упреждение.

Убеди, что ты — прямая угроза не только ему, но и Зауну. От тебя нужно избавиться.

Конечно, разумнее, намного разумнее поступать иначе: обязательно дать ключевую информацию о будущем, но вести себя как ни в чём ни бывало, говорить о путешествиях во времени в позитивном ключе, умалчивать об обстоятельствах его несвершившейся смерти. Разумнее сообщить необходимое, а после — попрощаться и уехать. Разумнее, в конце концов, устроить себе «несчастный случай на производстве», если её не отпустят…

Джинкс гоняет эти мысли в своей голове по кругу уже несколько часов без остановки, и ничего хорошего в этом нет: их разговор ещё не начался, а она уже смертельно устала.

— Я так понимаю, бесполезно ждать от тебя захватывающую историю о том, что Ласи и Гар напали на тебя первыми, а Севика всё не правильно поняла?

— Что?.. — Джинкс слышит, как Силко наклоняется вниз, ближе к ней, и даже видит в своём воображении, как он упирается локтями в колени и кладет подбородок на сомкнутые руки. — А. Нет. Нет...

Джинкс плевать на этих наёмников. Она занята тем, что панически дышит, оттягивая момент неизбежной — смерти — закономерной кары. И страшит её вовсе не выстрел в голову, а слова, что будут ему сопутствовать.

Пусть он наконец-то тебя накажет. Пусть перестанет прощать.

Джинкс не хочет, чтобы за неё мстили. Не хочет, чтобы по неё скучали и ждали возвращения. Не может допустить, чтобы рано или поздно его мир посерел также, как когда-то её собственный.

Но Джинкс — легко может устроить так, чтобы её возненавидели. Она хорошо умеет несколько вещей: разочаровывать, выбешивать, всё портить и быть опасной.

— Жаль.

Когда её хватают за предплечье, грубо дергая на себя и вверх, Джинкс теряется в пространстве, совершенно не готовая к подобному.

С ней уже случалось что-то схожее около пяти лет назад.

…Ядовитая змея оказывается быстрее Джинкс, мнившей себя ловчее всех живущих. Девушка даже начинает её уважать.

Джинкс ошалело изучает спинку кресла, глядя поверх его головы, и никак не может сфокусировать зрение. В глубине зрачков пляшут веселенькие цветные калейдоскопы, размывая реальность. Кожа впитывает чужое тепло.

— Так отчеты не принимают. — Она возражает, но Бездна, они точно должны обсуждать другое.

— В моём кабинете отчитываются так, как скажу я. А теперь смотри на меня и внятно объясняй, зачем тебе понадобилось становиться гробокопателем! — Звучит требование очень сурово, но Джинкс кажется, что это слишком… своеобразный способ демонстрировать власть.

Невозможно напугать виноватого, усаживая к себе на колени, так ведь?..

Задача усложняется кратно, ведь Силко своими действиями отвлекает её, путает и переворачивает всё с ног на голову.

Руки — подвижные, сердце — бьется…

Джинкс осторожно подается назад, и понимает, что не сможет не то, что перелезть на стол, но даже хоть сколько-то ослабить захват, а после — совершает роковой просчёт. Джинкс — смотрит. Глаза в глаза. И в этом её ошибка, потому что все твердые намерения и кардинальные решения мигом вылетают прочь из головы, путаются между собой сбитыми прицелами, осыпаются серебряными пульками, звеня и оглушая.

Это, если угодно, традиция: Джинкс влезает в его личное пространство, а он — ничего не делает для того, чтобы подобное пресечь.

Косичка обматывается вокруг его шеи незаметно.

Всё больше ярких рисунков остается на пепельнице и дереве панелей.

Бывает и так, что она что-то увлеченно рассказывает, цепляясь ногами за спинку кресла и укладываясь на него сверху, пока он, согнувшись, пытается продолжить писать.

Возможно, встреча Силко с маленькой рыдающей девчонкой, сбившей его с ног и, словно маленькая истеричная обезьянка, после цеплявшейся за его жилет неотрывно несколько часов кряду, задала тон… навсегда.

Возможно.

Прыжок — и она садится прямо на стол.

Укол — и она крепко вжимает его голову в подголовник, болезненно фиксируя пальцами подбородок.

Рывок — и она запрыгивает ему на спину с восторженным визгом.

Да… Эта традиция заведена, как ни крути, ею.

Силко не был особо многословен по этому поводу. Он элементарно никогда не говорил «нет». И не просто не запрещал, а даже наоборот, поощрял почти любой её порыв или смелый поступок. Постепенно эта тенденция распространилась на все действия Джинкс.

В Зауне не должно остаться людей, которые чего-то, будь то миротворцы или громкий протест, боятся. А если они и останутся — Джинкс среди них не будет.

Так он говорит девочке, которая плачет в темноте, поскуливая от страха, и за его спиной растворяются в тенях монстры со знакомыми лицами. Потому что он здесь — главный монстр. И она никогда не должна забывать об этом.

Ей больше не надо бояться.

Джинкс помнит всё. Помнит и то, что с молчаливого попустительства имеет право игнорировать любые заведённые здесь порядки.

Но впервые эти порядки игнорирует он сам. И ей хочется кричать на него, кричать со всем доступным сердцу отчаянием, громко и долго, так, чтобы услышал. И чтобы больше не допустил пустоты, пришедшей к ней, когда его не стало нигде.

Чтобы не повторял ошибок.

Ты же умный! Ты всегда умел спасаться сам! Сейчас самое время это сделать! Послушай Севику, избавься от Джинкс!

Но все, что она может, это давиться беззвучными — откуда они взялись? — слезами и смотреть на него, затягивая шипастой уздой — контролируй эту хрень! — свою удушливую любовь, концентрат бесполезного безумия.

Она никому не принесет добра, Джинкс это уже проходила.

Зрачки мужчины расширяются, в поврежденном глазу беспокойно бурлит оранжевое пламя, и поначалу Джинкс не понимает, почему он выглядит напуганным. До неё доходит лишь тогда, когда взгляд мужчины начинает внимательно отслеживать путь слезинок.

Розовые.

Ее слезы — розовые. Вот в чем дело.

У тебя всё ещё неплохие шансы прямо сейчас перевоплотиться в неадекватное опасное чудовище. Лови момент, потом будет поздно.

Но Джинкс — жалкая -не может даже пошевелиться, и просто сидит, беззвучно всхлипывая.

А Силко выглядит так, будто ждать, пока он вслух признает, что все-таки немного рехнулся, и прямо сейчас пойдет и посадит её на цепь (во имя собственного спокойствия), осталось недолго.

Секунды оглушают пульсацией затылок.

Джинкс не выдерживает, и прячет лицо в воротнике его рубашки, утыкаясь носом в шею и позволяя ему не видеть.

Она и раньше не могла похвастаться красотой, а сейчас — очевидно стала откровенно пугающей даже для… специфических вкусов Ока Зауна, пригревшего под боком стихийное бедствие.

— Я очень виновата.

Безысходная тоска дерет грудь. Список могильных камней на её личном кладбище, стертый переносом во времени и пространстве, восстанавливается без учёта пожеланий Джинкс. Страшный счёт открылся вчера, и рано или поздно там может вновь оказаться его имя.

Ей надо собраться, успокоиться, начать вести себя прилично. Он не виноват, что она — бесполезная тощая городская сумасшедшая, а ей — надо постараться быть хоть сколько-то полезной, несмотря ни на что.

— Что бы ни произошло, ты можешь мне рассказать. Я помогу.

Себе помоги!

Джинкс думает о том, что именнорасскажет. И понимает, что… абсолютно всё.

Джинкс думает, что Вай и Варвику…

Туда и дорога, он убил Ишу.

В этот раз её убил не он, а Джинкс.

…а возможно, и Экко, придет конец.

Джинкс понимает: единственное, что в её силах — попросить оставить их в покое. И, если нет, то... Ничего.

Она ничего с этим не сделает.

— Я решу любые твои проблемы. Ты не одна.

Джинкс — задыхается снова. В голове торжественно щёлкает граммофонный стилус, оглушительно лопаются задорные пузырьки.

Зачем он это сказал?..

Ей нельзя, но она снова чувствует себя собой, такой, какой была когда-то. Она снова не хочет ничего решать или делать значительные вещи.

Не ври, ты просто не хочешь нести ответственность. Тебя всегда устраивало, что он стоит за твоей спиной, чтобы ни случилось.

— Ты меня бросил.- Звучит… так по-детски. Джинкс жмурится в досаде. Она не сильна сегодня в формулировках, но расстройство — помогает перестать плакать.

Когда тебе стыдно, прочие чувства меркнут.

— Когда? Джинкс, у тебя опять кошмары? Голоса?..

Опять твои осторожные вопросы. Мы так далеко не уедем.

Джинкс невесело хмыкает и отстраняется, вытирая лицо. Ей пора вспомнить, что она взрослая девочка, и есть задачи поважнее её внутренних переживаний.

— Голоса — это просто мои мысли. Их на самом деле нет. Как и монстров в темноте.

— Разумно…

Силко недоумевает ещё сильнее. Он почти… растерян?

С самой их первой встречи она убеждала его, что монстры — реальны, и причиняют реальную боль. А тут — ну надо же, прозрение…

Ушедшие годы серым бессмысленным калейдоскопом лиц проносятся перед глазами:

Виктор, Вай, Амбесса, Магистр Хрономантов, темнокожие ведьмы…

С новой силой накатывает усталость.

— Если бы.- Джинкс вздыхает. Он замечает перемены её настроений, и внимательно наклоняет голову, хмуро ожидая. -Я собиралась феерически тебя наебать.

— Не думаю, что вышло бы. — Конечно же, он хмурится сильнее. Кому понравится такое услышать?..

— Любую чепуху можно подать убедительно, если постараться. — Наставительно утверждает Джинкс, возвращая Силко его же цитату.

— Мне казалось, ты меня не слушала.

— Тебе всегда так кажется. — Джинкс старается улыбаться, выпрямить спину, смириться с тем, что запуталась в происходящем… Но в итоге лишь сутулится и утыкается лбом ему в плечо.

Речь её становитсямонотонной:

— Когда Экко перенес меня в прошлое, я была очень уверена в своих силах. Я думала, что у меня всё получится. Но… Иша всё равно погибла.

Эта фраза кажется Джинкс неправильным стартом, и она — торопливо начинает заново, стараясь не оставлять пауз, в которые можно вклиниться с вопросами. Перечисляет основные события в обратной хронологической последовательности: Экко и его устройство, независимость Зауна, Хрономанты, Медарда, Виктор с его клоунскими фокусами, Пилтовер... Подробно, ничего не упуская, насколько оно возможно.

В её рассказе слишком много «потому что…»и «это случилось из-за того, что…»,но девушке — плевать. Она так или иначе периодически теряется в очерёдности, и оно заметно.

Ей сложно рассказывать следующую, кажется, сотую по счёту, историю, (да и сомнительно, что она имеет значение).

Тем не менее, объяснить, какого её носило несколько лет по Рунтерре, не помешает: наклоняя голову, концентрируя внимание на блестящих пуговицах жилета, Джинкс рассказывает про то, что собиралась умереть, но — выжила. Выжила лишь потому, что вспомнила про дирижабли.

Джинкс кольцует свою повесть, говорит про Икатию, блуждание по Шуриме, смерть маленькой Иши, снова цепляясь вскользь за её вторую смерть, случайное возвращение в Пилтовер, Экко и его изобретение на основе остаточной аномалии под Пилтовером...

— Ты мне веришь? — Ей надо понимать, слушает ли он её вообще, и не зря ли она тут распинается.

Миг промедления — взгляд против взгляда — недвижим и тяжеловесен. Этот миг равен вечности, и спустя вечность… Силко медленно кивает, чуть прикрывая глаза.

Джинкс знает, что именно так он обычно дает понять собеседникам о своей убежденности в их искренности. Но она всё таки никак не может уложить в своей голове, что Силко готов верить в озвученное, так схожее с бредом сумасшедшего.

Впрочем, ей не принципиально его доверие — главное, чтобы запомнил.

— Уверен?

Мужчина меняет позу, наклоняясь вбок и подпирая рукой щеку. Джинкс приходится откинуться назад и опереться спиной о стол, чтобы не утратить равновесия, потому что держать баланс, сидя на острой коленке и упираясь носком ботинка в пол, становится невозможным.

— Я верю во временны̀е аномалии.

Он почему-то звучит очень убежденно. Настолько, что… Джинкс послушала бы эту историю. Но — старается не отвлекаться, и продолжает говорить.

В момент скупого описания подрыва пилтоверской башни он ударяет ладонью по подлокотнику. Глаза его странно блестят.

Джинкс не сомневалась, что идея покажется ему привлекательной. Впрочем, она также не сомневается и в том, что повторить подобное он ей ни за что не позволит.

Она чувствует его вопросы кожей.

И — наконец замолкает, по-прежнему не поднимая головы.

— Где всё это время был я?

Ты меня бросил.

Возможно, он думает, что готов услышать ответ. Возможно, он мнит себя самым умным и считает, что догадался о причинах, по которым имя Севики звучит так часто.

Но Джинкс его удивит.

И она — говорит снова. Тихо, бесцветно: у неё попросту кончились силы, звук тяжко скрежещет по пересохшей глотке. Говорит правду, а вовсе не то, что проговаривала в своих внутренних диалогах: что действительно не хотела, ни за что не сделала бы, но… так случилось.

Да, она не лжет, как собиралась изначально, у неё не хватает духу. Ладонь не-мертвеца крепко сжимает её пальцы.Но и не преуменьшает, не сглаживает углы: описывает каждую деталь, до последней капли крови. Это не сложно для Джинкс: гротескная сцена корчащейся в агонии реальности снится ей по сей день.

Её монстры тонут в реке, уходят во тьму. Жизнь — тоже.

Джинкс говорит о том, что его прощение ни капельки ей не помогло, а значит, лучше бы он не прощал вовсе.

— Ты знаешь, не слишком-то разумно держать рядом с собой буйных сумасшедших. Очень вредно для здоровья. — Заключает она, кривя губы и отворачиваясь.

Она ждет, что сейчас всё-таки слетит на пол, что он всё-таки её оттолкнёт, и морально готовит себя к тому, чтобы не зарыдать.

Но… ничего не происходит. Ей приходится поднять голову, но по его задумчивому лицу мало что можно понять.

— Я не хотела… всего этого. Ты мне веришь?

Голос её глух.

Она устала, и это плохо. Если эта речь — гребаная ошибка, то Джинкс не знает, где найти силы для того, чтобы попытаться оперативно исправить сказанное.

Возможно, он ответит «нет».

Возможно — «Я верю во временны̀е аномалии» — это ложь.

Тягучая, как жвачка, минута липнет к зубам, сводя челюсть судорогой. Джинкс в этой резиновой минуте — лягушонок, препарируемый острым токсичным взором.

Возможно, всё сведется к тому, что ей придется свалить всё на галлюцинации и помутнение рассудка после инъекций Мерцания.

Возможно, ей придется пройти уже изведанный путь снова, до точки изобретения Экко панацеи от ошибок, снова вернуться и так — до бесконечности, до единственно верного благополучного исхода.

И она обязана справиться, даже если это её уничтожит.

— Да. — И он, отмерев, тянет её безвольное тело на себя. — Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Мы справимся.

Реальность крошится. В голове грохочут взрывы, мышцы деревенеют.

Мы?

У Джинкс опять галлюцинации?.. Это не просто плохо, это сильно-сильно не хорошо.

— Ты точно меня слушал?

— Да. Ты в меня стреляла. Очень неприятная ситуация. Я учту. — Голос его звучит ровно, но, тем не менее, нет сомнений, что её историю приняли на веру.

— Неприятная. Ситуация.

Джинкс повторяет следом за ним. И — злится. Злость её бессильна, не имеет выхода, и она даже не знает толком, во что её облечь.

Снова взорвать Пилтовер?

Нет, этого мало.

— Ты кретин.- Наконец пораженчески шепчет она ему в ухо, оставив бесполезные попытки вырваться, сползти на пол и завыть, разбивая лоб о его колени. За неимением иных альтернатив она сжимает его ребра, хотя бы тут не встречая противодействия.

— Возможно. — Он даже не спорит. — Тем не менее, пока этого не случилось,я оставлю за собой право оспорить твоё утверждение.

-Не случилосьдля тебя.

— Джинкс…- Он смотрит грустно и так пронзительно, что Джинкс больше всего на свете хочет отвернуться, лишь бы не видеть его жалость. Но он слишком цепко держит пальцами её подбородок. — Я хотел бы стереть тебе память, но это невозможно. Однако, я могу другое…Я могу сказать тебе, что в Зауне нет ни одного невиновного человека, Джинкс.

Дальнейшие его слова девушка слышит, как отрывочный шум: собственное сердце сводит её с ума, заходясь в шалом ритме. Любовь, беспощадная и больная, ищет способ излиться из тела наружу.

Выхода нет. Есть только бесполезный для Джинкс чужой монолог, разноцветные глаза, и в этих глазах — буря опасений.

Силко достаточно эмоционален, и Джинкс это знает, как никто другой. Его живую мимику не смогли убить даже токсины, навек запечатанные в шрамах.

Глупый.

Он не понимает, не понимает, что его импровизированная исповедь для Джинкс ничего не значит, и насколько ей плевать на эту иллюстрацию предыдущего утверждения его собственными поступками. Не понимает, что она не собирается вникать в то, что он очевиднотворил много чего нехорошего, ведь это его гребаное дело.

Нет. Однажды она уже обожглась именно на этом… Подозревала. Обвинила заочно.

Сейчас любые разговоры не важны, и необходимым кажется совсем другое. Впрочем, Джинкс понимает, что желаемого не получит, ведь для этого он должен пониматьи хотеть того же.

И Джинкс — слушает. Про то, что он приказал убить Вай ещё тогда, и сейчас очень обескуражен тем, что это не было сделано. Про то, что отдал издыхающее тело Вандера Синджеду лично, в приступе мстительности и совестливости одновременно. И, конечно же, знал про Варвика, но никогда не выяснял, каким образом тот был создан…

Про то, что не сожалеет.

Поздновато уловив напряженную паузу и спохватившись о том, что должна хоть как-то реагировать, Джинкс кивнула.

Она понятия не имела, какой реакции он ждет, и как вообще нужно давать понять людям, что их не осуждают.

Наверное, как-то убедительно и многословно, и уж точно не «Мне плевать».

— Джинкс, Я уверен, что не отдал бы тебя Пилтоверу. — Зачем он это говорит? Она и так в курсе. — Даже если бы это значило, что через день после суда я устроил бы тебе побег.

— Я знаю.

Джинкс замолкает, снова проваливаясь в серую паутину прошлого: они обсуждали это с Севикой. Та никак не могла взять в толк, почему её босс так категорически отказался удовлетворить требование Талиса в ущерб общим планам. Тем более, что это не значило абсолютно ничего, учитывая бюрократические нюансы: Заун, обретя независимость, мог легко стребовать своего гражданина, осужденного по пилтоверским законам, обратно. И, если это понимала даже Севика, то Силко — точно должен был.

То, что Джинкс пришлось бы несколько месяцев провести в тюрьме, раз на кону стояло самое главное для Зауна, не казалось Севике проблемой.

— Не молчи. Мне важно знать всё, что ты думаешь. — Он тянет её за косу, заставляя вновь смотреть себе в лицо, а не на потолок.

— Обычно это обоюдный процесс. — Неловко хмыкает она, не зная, куда себя теперь деть. Всё пошло настолько не по плану, что…

— Хорошо. — Он медленно кивает, и следующие слова его бьют девушку наотмашь, словно молот. — Я думаю, что ты не в себе. Я думаю, что меня это полностью устраивает. Я считаю, что только сумасшедший рискнет перемещаться во времени. И я точно знаю, что никто не станет спасать мне жизнь, выкладывая на мой стол заряженный пистолет и подставляя затылок под выстрел.

Джинкс в очередной раз застывает на месте, фокусируясь на одной из своих косичек, сейчас намотанной на его кулак. Когда его что-то тревожит, он перебирает её волосы. Как… сейчас.

Джинкс — не двигается, стараясь изображать статую всепринятия. Но вовсе не потому, что не знает, что делать. Нет, она знает точно, просто не думает, что этот её порыв — оценят.

Заткнуть обратно в глотку ненужные сейчас речи, кусать бледные губы, дышать общим жарким воздухом, приходить к общему знаменателю физически…

— Я не допущу, чтобы ты осталась в тишине, и не позволю голосам вернуться в твою голову.

— Ты бессилен. — Она горько кривит губы в подобии улыбки. Сосредоточься, не неси херню. — Достаточно минигана, чтобы это доказать. — Да мать твою, заткнись, лучше заткнись, перестань составлять случайные слова в одном предложении.

— Я не в силах, верно. И ты тоже в одиночку не справишься. Но мы вместе — да. — Джинкс не умеет вести машинальных диалогов, думая посторонние мысли, но вот Силко точно умеет убеждать. Джинкс думает, что секрет в том, что в большинстве случаев он верит в то, что говорит.

— Не думай за меня, хорошо? — Джинкс послушно кивает, внимательно наблюдая за тем, как двигаются его губы. — Сначала спроси. И я обещаю, что отвечу. Я скажу тебе правду.

Джинкс хочет возразить, что не собирается больше в нём сомневаться, ни за что и никогда, что готова слепо делать всё, что он прикажет, даже если это её уничтожит, и в целом — прекрасно понимает, что он часто использует её навыки во благо себе. Джинкс хочет сказать, что она — не против.

Но девушка молчит. Ей кажется, что он слишком встревожен сейчас, чтобы поверить ей на слово, и возможно, стоит проиллюстрировать собственные убеждения наглядно.

Что же… Если она не может сейчас заявить, что главная причина всех её поступков — чертова любовь, что это единственный аргумент и довод, что она его, в конце концов, хочет,а ещё больше хочет просто видеть живым… У неё найдутся иные идеи донести свою позицию.

Она на его стороне, и так будет всегда.

— Мы вместе, и так будет всегда, я тебе обещаю.

Она вздрагивает, слыша в его устах отголосок собственной мысли, и, не успев сдержаться, вжимает его в кресло всем телом, опасливо зажмуриваясь и утыкаясь носом в висок, на котором заметная ранняя проседь.

— Я тебя люблю. — Отчаянно признаётся Джинкс. Сердце пропускает удар.

Он должен её услышать...

— Мы справимся.

Голос его был тих и мягок. Одержимая птица в груди трепыхнулась последний раз, а затем — смиренно сложила крылья, принимая тоскливую данность.

Пусть так.

— Договорились.

* * *

— Я тебя прощаю.- Говорит слепой старик. Дуло пушки упирается ему в лоб. — Тебе больно. Но это пройдет. Дай себе время.

Джинкс — стреляет. Заказ выполнен, она получит нужные координаты, найдет сраных ведьм и... Может, тогда в её жизни будет место чуду.

Ей плевать на судьбу незнакомца и его, её рукой отнятые, годы. Но вот от его слов на душе тошно.

Год. Другой. Третий.

Игра в шансы, раунд за раундом. И каждый раунд — проигран.

Роза, Икатия, Моргана...

Месяцы кружат колесо времени, Заун и Пилтовер меркнут в памяти. Лица, причинившие боль, тревожившие сердце, размываются. Утраты реже посещают сны.

Старик был прав. За исключением… всего одного воспоминания и всего одного человека.

Единственная сцена багровеет в памяти ровно так, как и прежде. Единственные черты — не желают стираться.

И мир Джинкс остается таким, как был сразу после: серым, унылым и беззвучным. Бессмысленный мир без надежд, разрушенный до основания. Больной разум и больное сердце, не желающие отпускать мертвых.

Вселенная Джинкс концентрируется в точке без цвета и шумов, год за годом, цикл за циклом: тяжёлая материя горя и любви, которым никогда больше не суждено развернуться в спираль.

Один человек, который ушел навсегда, вопреки логике с каждым месяцем все сильнее заполняет её мысли, вытесняя прочие воспоминания, привязанности и устремления.

В точке невозврата наступает гиперфиксация. Она невозвратна и безысходна. Джинкс — не борется. Джинкс смирилась с тем, что его нет. Она не испытывает иллюзий, что сможет это исправить. На всей Рунтерре нет силы, что ей поможет развязать этот больной узел в груди.

Эту утрату время не лечит, а лишь усугубляет. Теперь их разделяют не только смертные пределы, но и годы.

Если бы не Моргана, Джинкс прыгнула бы в Бездну. Но... Мертвецы уходят не туда. По ту сторону темноты — лишь темные твари, и они живее всех живых.

А Джинкс... Галлюцинации покинули её. Ей остаются только сны. И Джинкс — спит, обрывочно и недолго, то и дело просыпаясь.

Раз от раза ей снится кровь.

А еще чаще...

Её сон — неоновые выстрелы и багровые потоки. Она топит тело в реке, она отпускает его руку... Она идет по коридору... Дом, верхние этажи, темнота и тишина... Она идет к двери, за которой — никого не будет… В ушах всё ещё колотится эхо выстрелов...

Она знает, что спит, и просто не может проснуться. Но какая теперь разница? Его — нет, ни наяву, ни во сне...

Ей навстречу сама собой открывается дверь и... Силко.

Рванувшись вперед, она сшибает его с ног, опрокинув на пол.

Джинкс рыдает и скулит, вцепившись в его одежду, подвывая, бормоча бессвязные слова ему в грудь, цепляясь намертво. Он никогда не приходил в её сны живым. Он никогда не был кем-то ещё, кроме детального воспоминания.

— Тише. Тише, всё хорошо. — Шепчет он. — Я здесь. Тебе нужно меня услышать, Джинкс.

И сон — действительно отступает. Джинкс наконец осознаёт реальность и вспоминает, сколько лет прошло на самом деле.

— Я хожу во сне. — Неловко оправдывается она, не найдясь, как иначе объяснить свое присутствие, а уж тем более то, что всё ещё лежит на нём.

— С кем не бывает? — Не менее фальшиво соглашается он, глядя в потолок. — Это просто сон.

Его руки оглаживают её плечи. Джинкс хочет ему верить. И надеется, что этот сон — больше не вернется.

Примечания:

Отзывы, конечно, не исправят происходящей в жизни автора феерии и финансового коллапса, но точно могут предотвратить эмоциональное выгорание.

Это так, к слову.

Примечания:

Автор повторится — для себя он писал бы в стол. А если не для себя, то значит, у читателей должна быть возможность высказать пожелания к деталям и сюжету. Ничего не обещаю, но, если не будет противоречить идее и структуре — постараюсь вписать.

Красное пламя в чернеющем воздухе...

В городе, битом кровавыми розгами,

Хищного спутника, чтобы — под стать,

Найти — невозможно. Легко потерять.

Елена Гончарова. ЛеZвиЕ

Она легко уклонилась от кинжала, ударяя его по руке и отбивая кисть в сторону. Дурманный запах волос, хлестанувших по лицу, ворвался в гортань, вызывая невольное, но ставшее в последнее время привычным, судорожное сглатывание.

— Твою мать, Джинкс!

— Ты какой-то нервный сегодня.

— Я имею право нервничать, когда кто-то сидит на моей кровати и смотрит, как я сплю! -Тяжело дыша, он смотрит на подушку, в которой по рукоять утонуло лезвие. Чуть меньше ловкости со стороны Джинкс — и это могло быть её тело. Он бы… попросту заколол её, даже не успев этого осознать. — И успокоюсь я, когда ты начнёшь стучать.

Может эту фразу тоже стоило бы проорать, но проблема всегда заключалась в том, что он испытывал какие угодно чувства в адрес Джинкс, но никогда — потребности на неё кричать.

— Да что такое-то? — Джинкс недоумённо хлопает ресницами. Её глаза мерцают в темноте фиалковыми звездами. Непривычно, но до боли знакомо. — А кто же ещё может залезть к тебе в комнату?

— Тот, кого я прирежу, даже не просыпаясь, — мрачно обещает он.

— О, тогда это буду не я, — легкомысленно отмахивается Джинкс — ты для меня медленный.

Спасибо, что хоть в этот раз не «старик»…

Нельзя сказать, что Силко никогда не испытывал желания отхлестать Джинкс по заднице. Наоборот, это желание с ним случалось с завидным постоянством, а последние два года — и вовсе в самых неожиданных контекстах.

Впрочем… если бы она менее легкомысленно относилась к собственной жизни и здравию, порывы снизились бы в разы, ведь во всем остальном он был не столь категоричен. Но в вопросе её существования сослагательного наклонения не имелось.

— Джинкс… — Она выглядела слишком уверенной для того, чтобы развивать тему дальше, и Силко достаточно хорошо знал это выражение лица, чтобы понимать, что дальнейшее обсуждение совершенно бесполезно. — Почему. Ты сидишь. На моей кровати. В темноте?

— Ну... — Вдруг поёжившись, нежданная ночная гостья неуверенно опустила голову. Продолжать головомойку сразу расхотелось. Тяжело вздохнув, он вновь вернул лезвие под подушку, и, нервно кутаясь в халат, приготовился слушать. — Ты же говорил сегодня, что я должна рассказывать тебе, если… ну, что-то надумаю. Вот, я надумала.

— До утра не ждёт? — Он старался, правда старался не вздыхать, как смертник перед казнью, но в этот раз усталость вряд ли получилось спрятать: острый укол взгляда, стрельнувшего из под челки, прошил навылет.

— Неа.

— И?

— Я могу уйти, если ты…

— Говори.

— Я не понимаю, почему ты мне поверил.

— Касательно чего?

— Вообще. В путешествие во времени.

Он не знает, что должен ей ответить: в её вчерашней истории тот мальчишка, перед тем, как взять под контроль время, попал в чужой мир. И именно так работала стихийная аномалия — выбрасывала в иные реальности, а не в текущую. А иного способа перемещений ещё не изобрели. И не изобретут в ближайшие годы, уж он-то об этом хорошенько позаботится…

А значит, это не та сказка, которую он готов рассказать. Обсуждать прошлое, если оно никак не связано с настоящим, если герои этой истории никогда больше не встретятся, не имеет никакого смысла.

— У меня были для этого причины.

Критичный взор Джинкс он старается выдержать с достоинством, сосредоточенно поправляя ворот халата и искоса поглядывая на часы: она покинула его не более часа назад, с красными от слёз глазами, растирая веки кулачками, как маленький ребёнок. Не более часа назад он упорно доносил до Джинкс, что её сон не имеет никакого отношения к реальности. И почему-то именно эта беседа вымотала его больше, чем все её прежние кошмары, вместе взятые.

С ним случалось всякое, но ещё никто его так горько не оплакивал. И уж тем более — при жизни…

— Какие? — Джинкс не сдается: тело её требовательно подается вперед, дымные татуировки иллюзорно скользят по коже. Это… мешает думать.

— Кхм... в том числе тот факт, что подобное существует.

— Такой себе повод. — Пухлые губы изгибаются в критичном оскале, обнажая влажные зубы. Неоновые блики, разбитые на блеклые лучики витражным стеклом, целуют светлую кожу щек.

Иногда это — совершенно невыносимо. Иногда он — чувствует невероятную тоску.

— Я полностью убежден в правдивости твоей истории с возвращением в прошлое. А теперь иди спать.

Он откидывается назад и закрывает глаза, сердито складывая руки на груди. Будь он проклят, если не доспит хотя бы остаток ночи.

— И всё?!

— Да.

— Так не честно. — Она действительно расстроена, и он некстати вспоминает, что ещё днем обещал говорить ей правду.

А ведь Джинкс их новый договор выполняла. Выполняла прямо сейчас, посреди ночи презентовав свое недоумение адресату. А вот он…

— Мы… обсудим это позже.

— Ой, так я тебе и поверила.

— Я обещаю.

— Хм… Ладно. Но сегодня я сплю здесь.

Ошарашив этим заявлением, Джинкс бухнулась рядом, сворачиваясь в клубок, прижимаясь ближе и непререкаемо притягивая его руку к себе.

Он хотел возразить. Действительно хотел, ведь искренне ненавидел эту её растянутую майку без рукавов, как и прочую открытую одежду. Ненавидел и одновременно — полностью одобрял.

Но, открыв было рот, Силко тут же его закрыл.

Ладонь осязала нахмуренный лоб и крепко зажмуренные веки, а разум накрывало печальное понимание: Джинкс легла так, чтобы слышать биение его сердца, и зажала запястье таким образом, чтобы прощупывался пульс.

Если прогнать, то её настигнет очередной кошмар. А Зауну точно не нужна Джинкс, мучимая бессонницей…

— Возьми покрывало с кресла.

— Мне и так нормально.

— Тебе не нормально.

— Ла-а-адно, зануда.

Позакатывав глаза, но в итоге всё равно благополучно замотавшись в ткань, она легла обратно, приняв ровно ту же самую позу, что и ранее. И это превратило предположение Силко о причинах её настойчивого присутствия — в уверенность.

— Ты ведь осознаешь, что всё происходящее вокруг тебя сейчас — реально?

— Осознавать и чувствовать — разные вещи, мистер умник.- Сварливо бормотнула она куда-то в ворот его халата, прекрасно поняв, куда он клонит. — Если ты знаешь, как это пофиксить, то презентуй идейку. Только не лечи мне про самоконтроль и внутренние конфликты, последние десять лет ко мне с этим не лез только ленивый.

— Вот как?

— С позавчера я стала старше на десяток лет и тысячу кретинских событий. Не забывай об этом.

— Как угодно. — «И всё-таки ты вернулась. Ко мне».

Остаток ночи он так и не мог заснуть, а вот Джинкс — спала спокойно, и сон её казался безмятежным.

За окном гудел город. В голове гудела пустота. Мышление притупилось, будто он вновь тонул в токсичной воде: осязал маленькие ладони, тепло её тела, и сознание отказывалось воспринимать проблемы критически и с должным трагизмом. Гротескные кошмарные образы затягивало мутной пленкой.

Взгляд то и дело соскальзывал на обманчиво-хрупкую фигуру «монстра», так напугавшего Ласи и Гара, которых он тут же заставил пожалеть о неуместном эпитете. Воображение услужливо рисовало картины, одна тошнотворнее другой: Джинкс решительно стреляет себе в живот, окровавленная Джинкс на столе Синджеда выгибается в агонии, Джинкс голыми руками раскапывает ядовитую землю, Джинкс кладет заряженный пистолет к нему на стол в надежде, что он украсит её мозгами свои стены…

Он хотел научить её быть смелой, а не равнодушной к собственной жизни. Сделать опасной для врагов, а не чудовищем, каким она теперь себя считает.

Лучше пусть спит здесь. Да, так всё же ему будет спокойнее. Пусть не физически, но… Пока она не шастает по крышам, не тонет в мыслях о своей лживой бесполезности, он точно будет чувствовать себя намного лучше.

…Когда первые лучи рассвета начинают прокрадываться сквозь окна, Силко тихо встаёт, стараясь не потревожить Джинкс. Он стоит у кровати, внимательно наблюдая за её лицом: демоны разума продолжают спать вместе с хозяйкой.

Настолько бесшумно, насколько вообще на то способен, он переодевается, иногда опасливо косясь в сторону кровати: кое-что он не хотел бы демонстрировать, а тем более — объяснять причины возникновения.

Черные, за столько-то лет основательно выцветшие, но по-прежнему вполне узнаваемые, дымные облака, сотканные из дешевых чернил, всё ещё скользят по спине.

Как и каждое утро, он оставляет халат и домашний костюм на постели, только теперь их тут же прижимает к себе Джинкс, при этом даже ни на миг не просыпаясь.

Он касается её растрепанных волос лёгким движением, а затем — осторожно трогает за обнаженное плечо, пытаясь разбудить. Джинкс лишь издает протестующий звук и прячет голову под подушку, переворачиваясь на живот и загребая под себя его одежду.

Некоторое время он стоит, вцепившись в кованую спинку кровати: он ненавидит теперь не только эту её майку, слишком не в размер, неприлично сползающую в сторону, и короткие шорты, но и свою собственную одежду.

Прекращает сверлить взглядом фигурку Джинкс он лишь тогда, когда столько лет усиленно ржавевший, железный прут таки ломается у основания и ранит ему руку.

Зажимая порез, он старается не ругаться вслух: пусть спит. Если кто тут и заслуживает порицания, то лишь он сам, ведь только полнейший слабоумный олигофрен стал бы завидовать каким-то тряпкам.

Как только они оказываются разделены дверью, и Джинкс пропадает из поля зрения, необъяснимая умиротворенность разума и концентрация внимания преимущественно на ней — пропадают, как их и не было.

Увы, это всегда работало именно так: без её присутствия реальность настигала Силко с грохотом и неумолимыми пинками. В этот раз, впрочем, причиной неприязни Силко к миру тоже являлась Джинкс. Точнее, не она сама, а... Вопросы завихрились в голове, грудь начало жечь раздражение.

Зеркало в ванной комнате, не единожды битое, свою функцию все же выполняло слишком хорошо, и трещинки мерзко расползались по лицу отражения, ничуть не скрывая шрамы, а только их подчеркивая.

Злая ухмылка искажала губы, глаза горели недобро.

— О чем ты вообще думаешь?

О, этот зазеркальный Силко лучше прочих в последнее время его отрезвлял и вводил в нужный тонус, настраивая на единственно верный лад.

Впрочем, этого эффекта не требовалось бы вовсе, если бы не... Джинкс. Опять.

И теперь его отражение ежеутренне напоминало ему о прожитых годах, а вслед за этими рассуждениями — цепной реакцией следовали воспоминания о той встрече с Вандером, в которой тот изуродовал ему лицо.

Забавно, обычно с годами воспоминания тускнеют, а события теряют свою важность. Но в этом случае всё происходило ровно наоборот: в первый год после случившегося Силко плевать хотел на своё увечье.

Выжил. Радовался. Мстил.

Не задумываясь о мелочах, двигался к цели, когда-то — общей.

Прекрасно осознавая, как именно изменился внешне, не считал это чем-то из ряда вон, особенно в реалиях Зауна. И продажные женщины Марго, смотревшие на привлекательность мужчин прежде всего с точки зрения оценки их состоятельности и влияния, были прямым доказательством его логики.

Девочка с синими волосами оказалась виновата в том, что он стал презирать собственное отражение. Она слишком грустно на него смотрела, и от этого становилось неуютно. Этот взгляд заставлял его вспоминать.

А сейчас и вовсе…

Он ненавидел это зеркало. Он ненавидел теперь и многомировую интерпретацию, теорию о которой так походя вчера раскидала ему на составляющие Джинкс, будто вовсе не она этим самым уничтожила все идеи и планы, которые в течении двух лет выстраивал в своей голове Силко.

Джинкс. Такая же, но другая Джинкс, чей шаткий баланс разума может уничтожить одно лишь неверное действие с его стороны.

Нет, Силко вовсе не опасался того, что она вновь разрядит в него обойму, как уже делала на своей памяти. Он просто не мог себе позволить сломать её чем-то… неправильным. Неправильным для неё.

Что она, мать её, имела ввиду, когда говорила, что любит его?..

О, скорее всего, ровно то же самое, что и раньше. То же самое, что и прежде неловко доносила синеволосая девочка, вытачивая на станке из камня пепельницу и старательно ту раскрашивая.

Для него.

Бессмысленные надежды, кстати, Силко тоже ненавидел. Особенно те, что наворотил в своей голове в последние два года.

Что же… У него дурное расположение духа, и он очень решительно настроен. Это прекрасно, потому что это значит, что маленькая дружная компания Поджигателей сегодня пожалеет о своём существовании.

В идеале — это произойдет при содействии Джинкс. И тогда у этого… Экко станет на одну причину больше недолюбливать прежнюю подружку.

* * *

— Траханные тупые идеалисты!

Джинкс наблюдала сверху, как Силко в бешенстве мечется по кабинету, невнятно шипя себе под нос отвратительные оскорбления.

Девушка томно растеклась по потолочной балке, как сытая кошка, довольная зрелищем: он всегда очень фактурно злился.

— А ты знал, -Джинкс спрыгнула вниз, приземлившись прямо на стол. Силко резко повернулся к ней.- что ты тоже траханный тупой идеалист?

На счет первого из трёх определений, правда, у Джинкс были сомнения. Но она могла бы с этим что-то...

— Я планирую быть в этом городе единственным тупым идеалистом, иначе он покатится в бездну! — Рявкнул он ей в лицо, резко нависнув и ударив ладонями по столу по обе стороны от её бедер.

Джинкс медленно моргнула, соорудив на лице выражение, призванное быть утешающим. Такие сцены случались не впервые, и она знала, что сейчас орет он как бы… не на неё, а потому чувствовала себя абсолютно спокойно.

Хотя — Силко не просто кричит, он рычит, как бешенный зверь. Но Джинкс довольна и этим тоже: он наконец перестал осторожничать и говорить с ней так, будто от одного неверного его слова она пойдет и подорвёт себя посреди улицы.

А мужчина — вновь нервно бродит из угла в угол.

Силко очень не любил, когда все шло не по плану, а именно так оно и случилось: они рискнули предвосхитить одну из акций активистов-поджигателей, опираясь на свое преимущество предзнания, но в итоге нарвались на новую, спонтанную, которой в реальности Джинкс не случалось. Что, в свою очередь, могло бы вызвать эффект домино и послать время по уже неизвестному им пути развития.

Джинкс ставила на то, что более всего бесился Силко от того, что потестить уровень превосходства было его идеей. Неудачной идеей.

— Скажи, что может тебя успокоить, и я сделаю все, что ты захочешь.

Не то, чтобы Джинкс сильно рассчитывала на то, что интимные интонации и покусывания нижней губы что-то решат, и оно вдруг сработает, но всё равно было обидно, что её заигрывания так очевидно проигнорировали.

— Занятно, что в это «что угодно» не входит принести мне головы Поджигателей. — Ядовито огрызнулся он. И тут же зло потребовал — Где он?

— Кто? — Джинкс старательно прикинулась ничего не понимающей, но это не сработало.

— Твой дружок и заноза в заднице целого города!

— В надёжном месте. — Важно кивнула девушка.

— Где?

— Глухой совсем? В на-деж-ном.

— Не скажешь?

— Неа. — Глаза его метали молнии, а руки поддрагивали. Вдруг запереживав, что он ненароком доведет себя до остановки сердца, Джинкс решила ещё раз пояснить мотивы своего упрямства. — Я не дам тебе похерить мой единственный шанс всё переиграть, если что-то пойдет не так. Одна я эту штуку ни за что не соберу.

— Тогда разберись с этим мальчишкой сама! Мне плевать, как!

Джинкс не совсем понимала, почему Силко при малейшем намеке на Экко будто срывался с цепи. И это был ещё один вопрос, на который ей очень хотелось получить ответ.

Допустим, они выяснили, что существование Вай тревожило его тонкую натуру исключительно по причине того, что он не собирался позволять той влиять на сестру, поскольку привык к монополии. Но Экко…

Ответь ему уже, дура. Он не может себе позволить тебя удушить только по какой-то шутке мироздания, но явно очень хочет.

— О, отличная идея! — Хлопнула в ладоши Джинкс, чуть переигрывая с демонстрацией энтузиазма. — И ты точно не хочешь знать, что я вытворю?

Джинкс хлопала ресницами, изображая наивность. Силко — смотрел исподлобья. Смотрел долго, и Джинкс уже было решила, что эту маленькую войну придется проиграть. Но…

— Допустим. — Мужчина рухнул в кресло, обиженно отворачиваясь и молчаливо признавая её правоту.

— Вот и ладненько! — Резво перемещаясь к нему на колени, она ободряюще похлопала его по плечу — Давай, рассказывай, что мне надо сделать, босс.

— Встреться с ним... — Медленно проговорил он, будто через силу выдавливая слова. -

Когда он будет один. И намекни, что знаешь, где они прячутся.

— Ну, я действительно знаю, могу и туда...

— Нет! Ищи его на улицах Зауна.

— Ладно, ладно.

— Ты найдешь его и скажешь, что либо они начнут держаться... Я не тешу себя надеждой, что их компания завяжет с подрывами вовсе, но пусть умерят пыл. Либо так, либо ты — раскроешь баронам их местонахождение. Поняла?

— Да. Не волнуйся. Всё будет хорошо. — Уверенно ответила Джинкс, хотя внутри у неё было неспокойно.

— Впрочем, ты всё ещё можешь просто мне рассказать, где они прячутся.

Острый взгляд резанул лицо. Джинкс поморщилась. Она точно знала, что если расколется, рано или поздно Силко сумеет настоять на своем. И Убежище разнесут в мелкую крошку.

— Нет. Там… по большей части приличные люди. Я бы лучше улицы Зауна от мусора почистила.

— Это урежет население как минимум вдвое. — Невесело хмыкнул он в ответ.

* * *

Днем ранее:

Что-то неуловимо поменялось. Что-то было… немного не так, как она помнила. Не хуже, просто по-другому. И не в целом, а между ними.

Эффект домино.

Она ведет себя иначе. Когда то ей пришлось стать той, кого он в ней воспитывал. Иронично, что это получилось только без него. Иронично, что совершенство стало монстрическим.

Может, дело в этом.

Она — другая.

Это плохо?..

— Это плохо?

— Что именно?

— Я… когда-то давно была другой, правда? То есть, для тебя недавно, но...

— Нет.

— Что «нет»?

— Некоторые перемены нельзя оценить положительно или отрицательно. Они — просто есть. И мир вокруг затягивается в этот водоворот.

— А ты хитрый. Взял, много сказал, а на вопрос не ответил.

— Джинкс... Если ты спрашиваешь, в ужасе ли теперь те, кто попадается тебе под ноги в дурные моменты — да. Это плохо? Относительно приемлемо, пусть знают, с кем имеют дело. Если ты спрашиваешь, как я отношусь к тому, что прежняя Джинкс дошла до крайней степени отчаяния и решилась прыгнуть в искусственно созданный, никак не проверенный, портал... Меня не радует мысль, что твоя смелость порождается наплевательским отношением к собственной жизни.

— О, какой же ты болтун. Очень мило, но я не это спрашивала.

Снизу ее вдруг дернули за косичку.

— Эй! Больно! Будешь так делать, я их вообще отрежу!

— Ты мне нравишься любой.

— А?..

— Я говорю, слезай оттуда. И срочно беги на Линию. Останови поставку, которую, если ты верно запомнила, через час — взорвут. По возможности отстрели кому-нибудь из нападающих руки. В идеале — всем.

— Как кровожадно. Зачем?

— Посмотрим, что произойдет.

— Так. А ты слышал про многомерность вероятностей?

— Трижды за последние дни. Все три раза — от тебя.

— Так я, наверное, не просто так говорю, что некритичные перемены могут повлечь за собой утрату преимущества предзнания, а также...

— Джинкс. Ты действительно планируешь это подробно обсудить?

— Ладно-ладно, господин Проверим-На-Практике, но потом не говори, что я тебя не предупреждала.

— Три, два...

— Да ухожу уже.

Примечания:

Пы. Сы. Как там говорят блогеры: подписывайтесь на канал, ставьте лайк (ну, то есть переходите в профиль автора и далее по ссылочкам)

Примечания:

Обратная связь всё еще важна.

В предстоящем прошлом:

— Привет!

Звонкий голос и скрежет ножек соседнего стула по грязному полу заглушили жужжание одинокой мушки, бьющейся в стекло, и танец пыли в солнечном луче перестал казаться умиротворяющим. Однако, сразу реагировать на задорный оклик парень не собирался, категорично ссутулившись над тетрадью и упрямо надеясь, что от него отвяжутся.

— Как поживаешь, самое прекрасное существо на земле?

— Сколько можно?! — Сам себя накрутив за сотую долю секунды, Силко взбешенно скрипнул зубами и обернулся к настырной нарушительнице спокойствия, чтобы...

Это была она.

Порох.

— Воу-воу, что такое? — Большеглазое создание невинно хлопало ресницами. Удивленно приоткрывшийся рот обнажал бесстыдно-влажные зубы и кончик языка.

— Вы меня достали. — Без прежнего запала пробурчал он, отворачиваясь, неопределенно махнув рукой и прекрасно понимая, что это так себе пояснение.

А затем, вцепившись в волосы, поклялся себе, что скоро их обрежет. Действительно, Сколько можно? В Бездну инициативы Фелиции. Вот, например, Вандер не поддался на её уговоры перестать отращивать бороду, и живет себе спокойно...

— Я не женщина, если ты ещё не заметила... Исчезни. — Не то, чтобы он действительно этого хотел: её компания как минимум интриговала. Но…

— Я знаю. А что, путают? — Уходить Порох не собиралась. Наоборот, устраивалась на нескладном барном стуле поудобнее, опираясь спиной об угол стойки.

— Ты не представляешь. — Раздосадовано вздохнул парень, окончательно успокаиваясь. И, стараясь не допустить дальнейшей неловкой тишины, деловито пояснил — Если ты кого-то ищешь, то пришла зря. Людно здесь бывает только по вечерам.

— Кого-то ищу? — Кажется, Порох удивилась предположению.

— Ты же с кем-то здоровалась, когда подошла. — Терпеливо развернул посыл Силко.

— С тобой.

— Хм...

Силко смотрел на девушку так, будто видел её впервые, и понятия не имел, что ответить. А она лишь улыбалась, как ни в чем ни бывало.

Может быть, стоит всё-таки поблагодарить её за спасение и чем-нибудь угостить. Вандер поступил бы именно так. Но Силко…

Если встреча не задалась с самого начала, то не всё ли равно?..

— Откуда ты здесь? — Потребовал он. — Ты не похожа на местных.

А она — действительно не похожа: оружие на поясе мерцает дорогим хромом и синими волшебными искрами, запыленность откровенных одежд не прячет ни тела, ни добротности ткани, перчатки с обрезанными пальцами имеют с шахтерскими лишь отдаленное сходство, и клепки на них — явно в разы прочнее.

— Я… — Порох медлит с ответом, а тон её неубедителен даже для самого невнимательного. — Я здесь проездом.

— Надолго? — Подозрительность заскреблась в затылок, да так настойчиво, будто всегда там и была.

Если ты подозреваешь собеседника хоть в чём-то, наслаждаться общением невозможно, даже если перед тобой — очень красивая девушка. И ситуация усложняется кратно, если ты не в состоянии выискать в её глазах угрозу, поскольку взгляд то и дело соскальзывает на неприкрытое полукружье груди, запертой в кожаном топе.

— Допрос? Мне нравится, — тем временем смешливо подмигнула она, и Силко тут же почувствовал себя нелепо. — У меня возникли некоторые...

Порох задумчиво прикусила нижнюю губу и замерла, устремив взгляд в пространство перед собой. Она молчала так долго, что Силко уже перестал ждать. Впрочем, он так и так не понимал, что делать с этой неожиданной беседой: Порох была красива, непосредственна, таинственна, и парень никак не мог взять в толк, на кой ей сдалось тратить своё время в захудалом баре Нижнего Города с одним из — пока что — особо ничем не выдающихся его жителей…

— Какое все-таки гадство и та ещё задачка: формулировки! Вырвать бы язык тому, кто придумал правила, и пусть-ка попробует после этого нормально пообщаться с людьми! — Внезапно воскликнула девушка, возмущенно тряхнув косами, и многозначительно, но с совершенно неясным контекстом стрельнула глазками в его сторону. — Так, теперь твой вопрос: у меня возникли некоторые непреодолимые, я бы сказала, непоколебимые, как камень, преграды при попытке отчалить домой. Но всё мои трудности решаются хорошей порцией взрывчатки.

Вот оно что. Взрывчатка.

Силко кажется, что теперь он начинает понимать, что понадобилось незнакомке от «простого» шахтера. Он даже допускает, что пилтоверские миротворцы вполне могли заслать на улицы Зауна одного из своих, переодетого в гражданское, чтобы выяснить, насколько новорожденные профсоюзы Нижнего Города вооружены и опасны.

— Полагаю, — протянул он, ехидно прищурившись, — ты теперь спросишь, знаю ли я, где взять взрывчатку?

Однако…

Не меняя расслабленной позы, Порох озадаченно приподняла брови, сразу приобретая сходство с глазастым котёнком:

— Зачем мне спрашивать? Я что, сама не могу обнести ваш шахтовый склад, когда там будет пересменок караула миротворцев?

— Тогда что тебе от меня нужно? — Новый вопрос прозвучал грубо. В разы грубее, чем он хотел бы: с той, кто спас тебе жизнь, стоит вести себя иначе, но её заявление… Та легкость, с которой она произнесла это, смысл сказанного…

Силко не имел ни малейшего понятия, восхищен он или же — встревожен.

Тем временем улыбка её всё ещё казалась ласковой. Резкость тона Силко осталась (явно намеренно) незамеченной, да и сам вопрос — проигнорирован.

— Ты замечательный, но иногда говоришь глупости.

— Откуда тебе знать, какой я? А тем более замечательный.

Ехидное шипение сорвалось с губ помимо воли. Незваная досада в груди, разрастаясь, сдавливала горло: внутренний баланс покатился в Бездну. На фоне этой неуместно-изящной девушки он понемногу начинал казаться себе ровно таким, каковы есть всё рабочие люди Зауна: неотесанным нищим идиотом.

Порох отвлеклась, что-то беззвучно проговаривая яркими губами. Лицо её стало озабоченным, а ответ прозвучал рассеянно:

— А вот я на тебя упала и сразу это поняла. Это моя супер-способность.

— Допустим…

Синие облака плывут по гладкой бледной коже, и в горле пересыхает…

Настроение портится. Возможно, Вандер прав, и подозрительность Силко сыграла с ним злую шутку: Порох, такая активная в первые минуты, кажется, начала терять интерес.

— А что ты делаешь?

Когда Силко уже решил, что его характер отпугнул от него очередного человека, девушка, вновь оживившись, озадачила его вопросом, а затем и вовсе — засунула любопытный нос в его тетради. И, поскольку при этом она буквально легла на него, чтобы почитать, спрятать записи уже не представлялось возможным.

Очень, очень зря он ей позволил подсмотреть то, что для посторонних глаз было не предназначено: сотни новых вопросов посыпались на него пулеметной очередью. И он бы и рад вновь ответить грубо… Но, когда чье-то горячее тело прижимается к твоей спине, держать дистанцию — поздновато.

— Это что, коммерческий план? Вы собираетесь купить бар? — глаза Порох сверкали азартом. — Ты ведешь бухучет? Он предварительный, да?

Порох тыкала пальцем в таблицы, заполнявшие страницы тетради, и активно взывала к Силко, качавшему головой в бессильном отрицании:

— Смотри, здесь что-то не сходится, — мнение владельца журнала волновало её примерно никак: не церемонясь, Порох вырвала у него карандаш и размашисто набросала формулу прямо посреди таблицы — Вот. Сгруппируй в неё данные из столбцов, а потом раскидай обратно результаты. Так быстрее.

Силко вздохнул. Натиск Порох был столь внезапен, неуёмен и беспощаден, что он уже даже не спорил, а лишь ожесточенно ерошил волосы. То, что девушка была права относительно расчетов… Занятно, конечно, но отнюдь не самая удивительная деталь в происходящем.

Может, стоит её одернуть. А может, Вандер прав, и нужно просто расслабиться и стать чуточку радушнее.

— Да, я подумаю над этим, — что-то для себя решив, наконец пробормотал он, неуверенно усмехаясь и стараясь вернуть мысли на положенные им места. Сумбур в голове кружил рассудок по нарастающей.

Порох же вдруг воскликнула:

— Точно! Я знаю, чего не хватает!

Не обращая внимания на его (не первый и явно не последний) недоуменный взгляд, она бодро направилась к бармену, на ходу ловко снимая с шеи одно из своих экстравагантных украшений и деловито обменяла то на стаканчик второсортного виски. Старый флегматичный бармен лишь пожал плечами, без удивления приняв такой необычный «платеж».

А Порох, проскользив вдоль барной стойки, вернулась к Силко и поставила бокал перед ним.

— На, держи, — вернула ему усмешку девушка.

— И что это?

— Так-себе-пойло. И я сомневаюсь, что…

— Зачем? — Когда Силко чего-то не понимал, то начинал злиться. И очень часто — заметно для других.

— Как это «зачем»? — Искренне удивилась она. — Ты работаешь и пьешь, пьешь и работаешь, а я сама себя развлекаю. Всё как положено.

— Мне нечем заплатить. — Категорично заявил парень.

Не то, чтобы это было правдой… Просто он не считал нужным тратиться на трижды разбавленный водой алкоголь.

На лице девушки лишь на миг отразилось непонимание, а затем игривое выражение вновь вернулось:

— А! Не волнуйся, я угощаю.

Легкомысленный тон Порох был соблазнителен тем, что искажал окружающее пространство, создавая ощущение легкости бытия.

Ложное.

Не здесь. Не в Зауне.

А Порох, подмигнув ему и бегло чмокнув в щеку, направилась обратно к бармену. Силко же, уже было взявшийся всерьез рассуждать о том, что за пределами Нижнего Города, судя по виду иноземки, живется в разы лучше…

Столь вероломный поцелуй…

Теперь помочь ему сосредоточиться не смогли бы и все формулы мира.

Джинкс виделась с Экко. Их беседа прошла с переменным успехом. Вернулась она уже заполночь, и теперь все её мысли были о нём: озлобленном мальчишке-идеалисте, не способном осознать, что Джинкс — не Паудер. О гениальном самородке, коих породить способен лишь жестокий токсичный Заун. О том, кто обязан стать её последней надеждой, если — осторожнее, Джинкс, не расслабляйся, ты не должна верить в уговоры Силко! — всё пойдет не по плану. По её прямой вине или недогляду — Иша, помни про Ишу — не суть важно. Пока непредсказуемый исход возможен, у Экко должна сохраняться возможность изобрести способ сыграть со временем в догонялки. Но… Только под контролем и с подачи Джинкс. Если он догадается сам…

Химбароны исчезнут. И Око Зауна возглавит их отход в небытие.

Мелкий дождь оседал на ресницах.

Экко — пока что — сдался и отступил во имя сохранности Убежища. Но обманывать себя и надеяться на полную капитуляцию Поджигателей Джинкс не собиралась.

Внизу мерцало неоновое Око.

Джинкс сидела на крыше и надсадно вздыхала, слизывая капельки дождя с губ: очень жаль, что по каким-то, неведомым ей, причинам аргумент полезности Экко в истории хроно-прыжков — для Силко не аргумент вовсе…

Позади скрипнуло чердачное окно. Джинкс повернула голову.

— Ты собираешься сидеть тут до утра?

— А что?

Джинкс пожала плечами и уже собиралась было вернуться к провальным попыткам разглядеть сквозь смог и пелену мороси огоньки Пилтовера, как случилось невероятное: Силко вылез на крышу.

С надсадным вздохом, в домашних туфлях, безо всякого энтузиазма соскальзывая на козырек, где сидела она.

— Я слушаю.

— Ну… — Событие случилось воистину из ряда вон, а потому на вопросе сосредоточиться у Джинкс получилось не сразу. — Мы встретились с малышом Экко. Я напугала его, как и велено…

— Это тебя беспокоит? — Абсолютно не верно истолковал Силко кислую мину собеседницы.

— Хм… У меня есть одна не то, чтобы проблемка… но она постоянная.

— Так.

— Вот… Вот представь абстрактного человека. — Рискнула Джинкс, взмахивая руками, и голос её решительно окреп. — Представь, что он неплохо ко мне относится, но я расстроена, потому что он не обращает на меня внимания так, как мне хочется. Что мне с этим делать? И надо ли?

— Джинкс… Ты ведь осознаешь, что когда я узнаю имя этой абстракции, то приложу все усилия, чтобы он скоропостижно закончил свои дни утопленным в канаве по частям, вне зависимости от твоего отношения к моим действиям?

Голос Силко, вопреки зловещему блеску поврежденного глаза, звучал почти ласково, а речь текла плавно, бесконечно и неторопливо, как река, отделяющая Верхний город от Нижнего. И это было самым верным признаком того, что мужчина вынес смертный приговор «незнакомцу» заочно.

— Хих. Я так не думаю. — Совет посмотреться в зеркало и подумать над решением ещё разочек Джинкс благополучно проглотила.

— Просто поверь мне. И брось эти мысли.

— Какие? — Для приличия спросила Джинкс, не переставая давиться смешками.

— Если кто-либо не обращает на тебя должного внимания, то твоего внимания он не достоин вовсе. Запомни это.

Будучи старше себя прежней на добрый десяток лет и ровно на столько же менее внушаемой, проникновенность и убедительность фразы Джинкс благополучно пропустила мимо ушей:

— Ты злишься.

— Я недоволен. — Сердито передернув плечами, мужчина недобро посмотрел вниз, туда, где мельтешили крохотные людские фигурки. — Тем, что мы мокнем под дождем, более всего.

— Нет. Ты злишься.

Джинкс была… Довольна?..

* * *

Ночь за ночью она молча проскальзывала в полумрак чужой комнаты и растекалась кислотной синевой на багряных простынях. Нелюбимый ею шелк тревожно холодил кожу.

Джинкс было страшно. Снова и снова она слушала быстрый перестук его сердца и боялась, отчаянно боялась однажды проснуться в тишине, а потому засыпала — неизменно измученной и незаметно для себя. О том, чтобы претворить в жизнь некие смелые — развратные, Пау-Пау, так и говори — планы, надуманные при свете дня, не было и речи: ей казалось, что, если из-за неуместных действий ей запретят приходить, она тут же умрет от ужаса и неизвестности.

Пусть лучше так.

Лучше не рисковать и держать руки при себе. Насколько бы сильнее и быстрее она ни была, преимущество это — иллюзорно, ведь на деле их шаткий вакуумный мир на двоих сломать легче легкого. Вай когда-то — не она, а ты сама, и давай больше так не будем — это доказала, даже не стараясь специально…

Неизвестность всяко лучше четкого отказа. И тревожный сон уж точно лучше бессонницы.

Джинкс знала точно.

За всеми этими переживаниями, погруженная в себя, она перестала вести счет дням, в которые она упорно и прилежно вспоминала прошлое вслух до мельчайших деталей, растягиваясь на потолочных балках кабинета.

Она не забыла, вовсе нет. Она — потерялась во времени...

* * *

Двадцать лет, тридцать семь, сорок три… За эти годы с Силко случалось всякое. Но его ещё ни разу не вышвыривали на улицу из окна собственного кабинета.

На этом фоне то, что минутой ранее оборванный трясущийся информатор взорвался посреди комнаты, наполнив ту ядовитым газом, как-то… меркло.

В конце концов, о последнем он был предупрежден, просто предполагал сие событие на месяц позже. Но Джинкс, как и водится, внесла легкую перчинку в ожидаемое, (хоть и нежданное)… Вероятно, для того, чтобы избавить его от судорог и недельного выхаркивания легких после отравления, приемлемые пути — любые.

Мелкие цветные стеклышки весело блестят в свете дня, и падают, падают вниз, чтобы навсегда утонуть в уличной грязи. Он падает вместе с ними, хотя секунду назад — просто старался не дышать и соображал, как быстрее добраться до двери при условии, что глаза слепит кровавая влажная взвесь, а лицо обжигают тягучие клубы яда. Он падает, полузадушенный судорожной хваткой расцвеченных облаками рук, обмотанный кислотно-синими косами. Он падает на неё.

Громкий хруст бьет по ушам, Джинкс рычит ему на ухо, дергается… Рывок вверх, миг — и он уже стоит, пошатываясь, вытирая слезящиеся глаза, безнадежно дезориентированный. А она…

Джинкс смотрит на него, выгибая позвоночник, как взбесившаяся кошка подворотен, и бездумно раздирает ногтями левой руки вторую, бессильно повисшую.

Встречаясь с диким больным животным, в глазах которого ненависть — бесконтрольна, принято стрелять, а не пригревать то у сердца. Вглядываясь в душу измененных Мерцанием — положено отшатываться прочь, а не подаваться вперед, в надежде угадать мысли, записанные на сетчатке глаз.

…Не отводя мечущегося взора от его фигуры, она на ощупь вправляет вывих и вновь глухо рычит, опуская голову и жмурясь. Но длится этот момент слабости действительно не дольше мгновения — дергаясь, по-птичьи склоняя голову набок, Джинкс в очередной раз внимательно его осматривает, хотя ей стоило бы обратить внимание на собственный разодранный бок.

Да, выталкивая его в окно, она (очевидно намеренно) при падении приняла удар на себя. И это должно было переломать ей хребет, но... Полосы содранной кожи блестят розовым. Под голубыми татуировками пульсируют фиолетовые вены. И Силко, узрев воочию — понимает. Понимает, зачем она в себя стреляла, не найдя иного повода оказаться на столе у Дока.

Шиммер.

Синджед и его очередные эксперименты были ей так необходимы ради подобного.

А глаза Джинкс — сверкают ярче взорванных солнц. Мучительно искаженные губы — отчаянно шепчут:

— Я облажалась, я опять…

— Я в порядке. — Горло ещё дерёт от токсичных испарений, но Силко обязан произнести эти слова твердо и без кашля. Иначе за действия Джинкс…

— Босс! Ты как там?! — Севика, разумеется, почти всегда вовремя, и ей почти всегда достаточно простого кивка, чтобы переключиться на другие задачи. — Заноза, мать твою, быстро внутрь! Ты себя видела?! Чтоб от Тирама и его аптечки час не отходила, живо!

Джинкс — игнорирует, и в этот раз вряд ли намеренно. Хотя Силко действительно пострадал лишь номинально: ему было больше жаль Джинкс, помнившую худшие (несвершившиеся) последствия и сейчас исходившую на осязаемый ужас, изукрашенный внутренностями наркомана кабинет и собственное чувство прекрасного.

Севика тянется вперед, чтобы привычно схватить Джинкс за руку и утащить внутрь силой, но Силко останавливает ту жестом, всматриваясь в глаза девушки не менее внимательно, чем она в его. И смотрит Джинкс — с мольбой.

Силко с радостью принял бы сторону Севики, ведь повреждения Джинкс в глубине души его не то, что тревожат, а даже пугают, но он также знает, что Джинкс — не больно. А точнее, для неё боль малозначительна на фоне того, что почти произошло. И ей более всего на свете необходимо найти иных виноватых, кроме себя самой.

Найти, наказать и успокоиться.

Сейчас Силко уверен, как никогда ранее, что если Джинкс не дать возможности всё «исправить», если отправить отдыхать, с последствиями своего отказа он совладать не сумеет. Ведь не имеет никакого значения надуманность вины Джинкс, если она в неё — верит. И Севика может фыркать в этот раз сколько угодно.

— Приведи живыми. Заказчика не трогай. — Отрывисто приказывает Силко, щурясь. Джинкс тут же напрягается и скалится, как гончая Бездны, зрачки её сужаются до точки. — Не шуми.

Для того, чтобы от Джинкс остались лишь размытые розоватые росчерки в пространстве, хватает резкого кивка.

Силко уверен, что пожелай он, она бы уже к вечеру принесла ему голову Финна, это идиотское покушение и затеявшего. Но… Как и тогда, на её памяти, ещё — не время.

А Севика молча смотрит на него, и в её темных глазах отчетливо прослеживается осуждение. Силко упрямо трясёт головой. С волос сыпется пыль.

— Знать не желаю, как я сейчас выгляжу. — Вздыхает он.

Севика хмуро смотрит за поворот, в проулок, где только что исчезла Джинкс.

— Я пошла?

— Нет.

— Послать ребят? — Выражая сомнение относительно подобного варианта, Севика кривит губы.

— Нет. — Терпеливо повторяет Силко, прикрывая глаза.

Неторопливо прикурив, женщина с фальшивой заботой уточняет:

— Как голова, босс?

— Я в порядке. — Силко начинает утомлять этот глупый диалог. Мысли его сейчас очень далеко.

— Уверен? У тебя только что бешеная перекрытая пигалица убежала наводить шороху по Зауну, а ты ведешь себя так, будто…

— Умолкни.

— Как скажешь. — Тревожно, не разжимая губ, Севика изобразила улыбку — Мне же лучше — за очередную уборку положена очередная премия. Но если…

— …Если что — ты предупреждала. Я помню.

— В точку. Подожди-ка… я как раз шла тебе сказать, что два подозрительных типа терлись рядом с этим куском взрывоопасного дерьма, а потом смылись прежде, чем кто-то из наших их опознал. Как ты успел выяснить, кто они, развлекаясь прыжками из окон?

Подавив желание застонать, мужчина поправил манжету. Если Севика решит, что он предполагал покушение, но ничего с этим не сделал, быть ему записанным в сумасшедшие наряду с Джинкс.

Кстати, о ней (и это неплохой выход из ситуации):

— Джинкс.

— Ммм… Ясно. Чтоб ты знал, я думаю, что ускорение, которое придал её жопе шиммер, не всегда будет нам на руку. Возможно, это случится уже сегодня.

— Посмотрим.

* * *

Ветхий свет фонарей едва пробивался сквозь густую пелену тумана, окутывающего Заун. Узкие улицы, кажущиеся потерянными декорациями пост-апокалипсиса, были населены призраками скверны и искаженными Мерцанием душами. Резкие звуки рвали тяжелый сумрак на части. Джинкс рывками передвигалась вперед, упорно шагая к «Последней Капле». Её тяжелые ботинки утопали в тонком слое скользкой грязи, оставшейся после ночного дождя.

Неутоленное безумие блистало в её глазах фиолетовым. Яркие косы покачивались позади неё тугими плетями, когда она тяжело шла вперёд, волоча за собой двух гигантских наёмников, словно ненужные тряпичные куклы. Джинкс улыбалась — недобро, широко и дико, как будто во всём мире не существовало ни единой преграды, способной остановить её.

Уже возле самого запасного выхода из теней соткалась раздраженная Севика:

— Какого нахрен ты делаешь, они что, сами ходить не умеют?! И куда ты собралась?! Через главный у всех на виду их протащить?!

— Я хотела выложить из них сердечко. — Невинно похлопала ресницами Джинкс. Севика обреченно застонала, и, внимательно оглядевшись по сторонам и убедившись, что у ночной эскапады Джинкс свидетелей не нашлось, пнула дверь.

— Живо внутрь. Босс велел передать, что ты за каким-то хреном в этот раз нужна ему при допросе, так что будь так-сука-любезна спуститься в подвал и сидеть там с ними тихо, пока мы не придём.

— Как скажеш-ш-шь, мамочка.

Севика, казалось бы, давно привыкшая к выходкам Джинкс, неловко отстраняется: за тем, как девушка передвигается, уследить невозможно, и женщина упускает миг, когда Джинкс прижимается к ней вплотную, демонстрируя острый оскал почему-то красноватых зубов. Севику передергивает, и она кривится, молча отворачиваясь.

…Эхо зловещего шипения ещё несколько минут отдается в ушах даже после того, как Джинкс исчезает в «Последней Капле», и Севика — нервно закуривает, стараясь не воображать, найдут ли они на теле новоявленных пленников укусы.

Подобная стадия злого бешенства у Джинкс — что-то новое, и эдакий кровожадный сюрприз не кажется Севике приятным.