И если ты увидишь меня во тьме, надеюсь, ты поймешь, что я не один (гет)

Проснувшись, Инеж сразу почувствовала то, по чему скучала больше всего — чудесно реальные руки Каза вокруг нее. Он крепко обнимал ее во сне, его грудь прижималась к ее спине, а длинные ноги переплелись с ее ногами. Она чувствовала его дыхание у себя на шее, медленное и ровное, заставлявшее слегка трепетать ее распущенные волосы. Вероятно, проснувшись, Каз обнаружит их у себя во рту, но Инеж знала, что он не будет против. Если она засыпала с распущенными волосами, так это потому что слишком устала, чтобы беспокоиться об этом, и чаще всего из-за того, что он сам распустил их, одновременно творя с ней всевозможные восхитительно неприличные вещи. Инеж не однажды ловила Каза на том, что он невероятно самодовольно улыбается сам себе, когда утром ее вид напоминает ему об этом. Раньше всё это — его тело, обернутое вокруг нее, его мягкие губы на изгибе ее шеи — было бы невозможным. Она не смогла бы вынести ощущение его ровного дыхания на своей коже. Это было для нее слишком сильным раздражителем, вызывающим воспоминания о насилии и боли, о том, как дергали ее волосы, как всё ее тело раздирала боль. Иногда это еще случалось, когда «Зверинец» просачивался в голову, пока там не оставалось места больше ни для чего. Но сейчас, в тишине осеннего рассвета, Инеж смаковала это как простую, чудесную победу.

Инеж многое замечала. Она заметила, насколько чутко спит Каз — его инстинкты оставались острыми как лезвие даже во сне. К счастью, она всегда двигалась бесшумно, так что обычно он просыпался не из-за нее. Просыпался он резко — тут же полностью в сознании, словно только что опустил голову на подушку. Каз редко спал глубоко — только когда особенно уставал, и ей приходилось буквально затаскивать его в кровать после слишком многих дней бодрствования, тогда он спал как мертвый. И она знала, он позволял себе эту роскошь только в ее присутствии. Эта постоянная бдительность раньше отражалась в дыхании, в его ритме, в легкости вдохов. Но чем больше им удавалось спать вместе, тем больше оно начинало успокаиваться, становиться глубже, обнимавшие ее руки Каза становились тяжелее. Инеж наблюдала, как его лицо постепенно теряло жесткость, постоянная складка между бровями с течением месяцев разглаживалась. Если бы Инеж лежала в это мгновение лицом к нему, то обнаружила бы его со спутанными волосами, упавшими на лоб, взъерошенными после того, как несколько часов назад она зарывалась в них руками, оттягивая густые пряди, пока он целовал ее шею. Она знала, его губы слегка приоткрыты, черты смягчились, что редко случалось во время бодрствования. Но сейчас она может это только представлять, согреваемая его телом. Одна рука, которую Инеж держала в своей во сне, лежала возле ее груди. Ее собственные пальцы по-прежнему свободно обернулись вокруг его.

Инеж позволила глазам привыкнуть к слабому утреннему свету, доходившему до этой части чердака. Кровать и стена, возле которой она находилась, медленно приобретали четкие очертания. Волосы Инеж рассыпались по подушке и простыням, словно разлившиеся по бумаге чернила. Это было достаточно привычным, как и звуки вокруг, тишина Клепки ранним утром, далекий шум Бочки, приглушенный ветром. Но немного времени понадобилось, чтобы заметить, что в эту картину примешалась иная тень, словно пятно полуночи. На волосах Инеж свернулся в клубок Кот, пушистая шерсть хвоста смешалась с кончиками волос под ним. Инеж улыбнулась на эту картину, наблюдая, как его усы подергиваются во сне. Он свернулся достаточно близко, чтобы украсть немного ее тепла, не совсем вне досягаемости, но всё же на некотором расстоянии. Она не стала тянуться к нему, не зная, как он отреагирует. Сзади пошевелился Каз, и Инеж прижалась к нему, когда его руки плотнее сжали ее талию, с большей решимостью, а большой палец провел по тыльной стороне ее ладони. Каз уткнулся носом ей в затылок, и она знала, что он проснулся.

— Похоже, еще кое-кому очень нравятся мои волосы, — пробормотала Инеж вместо приветствия.

Каз рассеянно помычал, а потом хмыкнул, когда заметил Кота, по-прежнему уютно расположившегося в своем гнездышке.

— Думаю, он скоро обнаружит, что я не люблю делиться, — проворчал он ей в шею.

Инеж фыркнула, и он мягко отвел в сторону ее волосы, чтобы поцеловать ее в шею, и еще раз, добираясь до места за ухом, которое всегда вызывало у нее дрожь. Утром голос Каза был грубее, голосовые связки медленно согревались, и слова оставались менее четкими до тех пор, пока он не выпьет первую чашку кофе. Вначале Инеж думала, это просто из-за того, что он еще сонный, и слова сливаются, как она неоднократно слышала у Джеспера. Но некоторое время спустя она поняла, что менялся его акцент, смещаясь от резких согласных Кеттердама, которые он перенял, к мягким гласным южной Керчии, которые приходили к нему естественно. В конце концов он так по-настоящему и не потерял произношение своего детства, и она дорожила каждым его звуком в утреннем свете.

Каз медленно протянул руку и провел пальцем между глаз Кота. Тот немедленно открыл их, зрачки были расширены в полутьме комнаты, и уставился на Каза с похожим на упрек выражением. Каз издал тихий смешок, крошечные порывы воздуха щекотали ей шею, вызывая у нее улыбку. Кот еще какое-то время с кровожадным выражением нагло таращился на босса Бочки, а потом Каз почесал его под подбородком, и он широко зевнул и снова закрыл глаза.

— Мелкий демон, — с нежностью протянул Каз.

Инеж узнала тон, которым он увещевал Кота накануне — раньше она такого тона не слышала ни разу. Он отличался от того, который Каз использовал с немногими детьми, на которых натыкался в течение лет — тихий, слегка угрожающий, — или даже с юными Отбросами — скучающий, резкий, исключительно деловой. Он также не принадлежал к тем многим интонациям, которые Каз употреблял с ней, когда шептал ей на ухо, успокаивая, дразня, заставляя смущаться или таять. И уж, конечно, это не был тот сюсюкающий тон, который Инеж слышала у керчийских леди, когда они говорили со своими питомцами — даже если в безопасности этих комнат ему не приходилось беспокоиться о репутации, Каз Бреккер никогда не пал бы так низко. Но он был добрым. Нежно озорным. И Инеж не подозревала, что услышит у Каза такие интонации с кем-то, кроме нее.

Грязные Руки, ее король Бочки. Полон сюрпризов.

Каз уронил руку обратно на кровать, и она уютным весом устроилась на талии Инеж. Он оставил указательный палец на одной из передних лап Кота, рассеянно поглаживая туда-сюда, и тот нетерпеливо подтолкнул его носом, словно спрашивая, почему его больше не чешут. Инеж потянулась к Коту, позволив ему снова осторожно понюхать ее пальцы, прежде чем погрузить руку в шерсть. Каз прижался лбом к ее шее сзади, его ловкие пальцы обернулись вокруг ее ладони, направляя под левое ухо Кота.

— Здесь, — прошептал он. — Если ты хочешь по-настоящему покорить его.

Кот довольно закрыл глаза, немедленно растаяв под ее пальцами, и Инеж улыбнулась. Она знала некоего преступника, который очень похоже реагировал, когда она пробегала пальцами по его волосам, вверх и вниз по затылку, или проводила кончиками пальцев по скулам. Каз взял прядь ее волос и аккуратно крутил их между пальцами в уютной тишине комнаты. Его дыхание прижимало его торс к ее спине спокойными волнами тепла. Он завязал прядь гладких волос в морской узел, и Инеж узнала тот, из куска веревки, который она положила на его стол перед тем, как отправиться в последнее плавание. Сделав это в первый раз, Инеж ожидала, что он станет дразнить ее, когда она вернется — ты находишь там столько сокровищ и даришь мне кусок веревки, моя дорогая капитан? Но обнаружила узел на его прикроватном столике, аккуратно завязанным, только немного более потрепанным, чем она помнила. Она знала, Каз понял ее намерение. В конце концов, нечестно, что у нее было всё то, что напоминало о нем — ножи, которые он ей подарил, рубашки, которые она утаскивала из его шкафа, Святые, даже целый корабль, его подарок, — а у него ничего не было взамен. Она не спрашивала его об этом. Вместо этого несколько дней спустя перед отплытием Инеж оставила еще кусок веревки. Этот второй она нашла спрятанным во внутреннем кармане одного из его костюмов. Третий всё еще лежал на подоконнике — более сложный узел, который она научилась вязать несколько лет назад под руководством своего помощника. Все три и каждый из тех, что были после, Каз хранил, словно ворон, собирающий блестящие предметы. Инеж поняла — и, возможно, понимала всегда, — что его не заботят богатства, которые она могла бы привезти ему из путешествий, какими бы редкими и экзотическими они ни были. Но он будет бережно хранить любой оставленный ею кусочек себя.

Каз развязывал все эти узлы и завязывал их заново, иногда даже аккуратнее, чем удавалось Инеж. Впервые он признал ее маленькие подарки, когда она случайно нашла один в гигантском кресле, который он купил для нее. Она перестала целовать Каза в наполовину расстегнутой рубашке и подняла кусок веревки перед его восхитительно покрасневшим лицом.

— Они тебе теперь отлично удаются, — непринужденно заявила Инеж, словно не сидела верхом у него на коленях.

Каз склонил голову, жадно наблюдая, как она любуется узлом в своих руках.

— Тебя это удивляет? — тяжело дыша, спросил он, кончики его ловких пальцев вызывали горячее пламя под ее туникой.

— Учитывая твою ловкость со всем остальным, — ответила Инеж, снова обвив его руками за шею, — нет. Но я не хотела бы, чтобы ты выучил их все. Никогда не знаешь, когда пригодится узел, который даже ты не можешь распутать.

После, извлекая узел из ее ослабевших пальцев, Каз сказал, что этот официально теперь его любимый.

Сейчас Инеж краем глаза завороженно наблюдала, как он завязывает и развязывает узел из ее волос снова и снова, совершенно гипнотизирующим плавным движением. Ее пальцы замерли над ухом Кота, и тот издал тихий протестующий звук и подтолкнул ее руку. Инеж моргнула и услужливо продолжила гладить его, игнорируя усмешку Каза, которую чувствовала у себя на шее.

— У нас на ферме были кошки, — без предисловий пробормотал он несколько минут спустя.

Инеж не была застигнута врасплох, ей не пришлось скрывать удивление и задерживать дыхание, как бывало раньше, когда он делился чем-то из своего прошлого. В течение нескольких лет Каз дарил его ей маленькими кусочками — хорошее и плохое, трагичное и повседневное. Он мог рассказать про отца, пока они проникали в кабинет одного купца, который инвестировал в фермы в Новом Земе или южной Керчии. Вспоминал, как строго тот напоминал им с братом быть осторожнее рядом с озером или как готовил горячий шоколад холодными промозглыми зимними днями. Мог рассказать, как начал называться Казом после того, как его так назвал Джорди, настаивая, чтобы и другие обращались к нему так, вместо полного имени Казимир, которое он в тайне не любил. Как он узнал, что это огорчило па, потому что имя ему дала мать на смертном ложе в честь ее отца. Мелкая обида, которую наносишь, когда ты очень юн и дерзок и уверен, что трагедия не ударит дважды.

Инеж не могла забыть ночь, когда он рассказал ей о чуме и гавани, сломленный в ее объятиях, когда они оба были завернуты в одеяла на ее кровати в доме Ван Эков. Но теперь она могла только добавлять детали в то, что уже знала, с каждым маленьким фрагментом, который Каз дарил ей о себе. То или другое напоминало ему о чем-то, об особенном моменте. Иногда он едва мог произнести слова в темноте чердака. Или же выпаливал их и крепко сжимал челюсть, инстинктивно пытаясь удержать всё внутри, сидя рядом с ней на краю крыши. И Инеж смотрела на него и ждала, терпеливая, как всегда.

Продолжай.

Закончи историю.

Не в этот раз. Слова никогда особенно не давались ему легко, но в это конкретное утро, по-прежнему запутавшись руками в ее волосах, Каз, не сбиваясь, прошептал их ей в шею.

— Джорди всегда предпочитал собак, потому что они играли с ним, — тихо продолжил Каз. — Большинство кошек не позволяли нам гладить их. Но однажды мне удалось получить несколько котят, когда их мать умерла.

Инеж ближе прижалась к нему. Он глубоко вдохнул.

— Однако отец не хотел пускать их в дом, как бы мы ни умоляли, — и многозначительно добавил, ткнув Кота в нос: — Этот не выжил бы и двух недель.

Кот с оскорбленным выражением открыл глаза, уставившись свирепым взглядом, несмотря на то что Инеж со смешком продолжила гладить его. Каз снова обвил ее руками, уткнувшись лицом в плечо. Где-то прозвенел колокол, заставив уши Кота дернуться, но ни один из них не пошевелился встать. Кровать была слишком теплой, слишком мягкой, и они пока не были готовы отпустить друг друга.

— Каз? — тихо выдохнула Инеж, пробегая пальцем по длинной шерсти на щеке Кота.

Она почувствовала, как Каз снова открыл глаза, его ресницы пощекотали ей шею.

— Хм?

Инеж не отрывала взгляда от Кота, пока Каз лениво поглаживал большим пальцем ее ключицу, его ладонь была теплой возле ее сердца. «Продолжай», — казалось говорила маленькая тень, спокойно глядя на нее в ответ.

— Я рада, что ты больше не одинок здесь.

Каз некоторое время молчал, а потом выдохнул с едва заметным смешком.

— Я тоже, — прошептал он тихое признание.

Инеж улыбнулась Коту. Он моргнул на нее, его усы пощекотали ее пальцы, а потом потерся головой о ее ладонь, мурлыча в знак согласия.

* * *

Они сидели на его любимом месте.

Кот, прищурившись, уставился с пола на людей, планируя наилучший образ действий. Даже если он почувствовал — и, если честно, проигнорировал — неудовольствие Защитника в тот первый вечер, когда свернулся здесь, кресло теперь принадлежало ему, не так ли? С тех пор он столько раз позволял Коту спать в нем и даже дважды рассеянно погладил его, проходя мимо, словно давая свое одобрение. Однако теперь они сидели в кресле, будто оно полностью принадлежало им, не оставив даже клочка пространства, куда он мог бы втиснуться. Кот снова посмотрел наверх, сидя рядом с длинными ногами Защитника. Эти его отвратительно длинные конечности постоянно ему мешались. Почему люди такие нелепо долговязые, он никогда не поймет. У этого была даже третья нога, словно двух уже недостаточно. Теперь они вытянулись перед креслом, одна слегка согнута, чтобы поддерживать меньшего человека, Гостью. Хотя, учитывая, что она здесь находилась уже несколько недель, это наименование, возможно, не совсем ей подходило. Поскольку ноги Защитника в этом случае не являлись хорошим путем в кресло, Кот повернулся к ее ногам. Не тут-то было. Они болтались поверх ручки кресла, поскольку она сидела на коленях Защитника. Этим путем он тоже не мог забраться.

Он обнаружил, что люди порой жутко раздражают.

Гостья засмеялась на какие-то слова Защитника, его руки крепче сжались вокруг нее, и Кот, как всегда, заметил, как исходящая из него энергия тут же переходит в музыкальный звук. Ему тоже нравился смех женщины, признал Кот, хотя в данный момент и неохотно, поскольку она сидела в его кресле. Ее смех чувствовался так же хорошо, как солнце на столе Защитника на закате, омывающее его теплом, пока он смотрит на птиц за окном. Но он не мог позволить этому отвлечь его от цели. Встряхнувшись, он продолжил анализировать сложившуюся ситуацию. Поскольку они сидели друг на друге, причина чего полностью ускользала от него — Защитник редко держал на коленяхего, так что это казалось по-настоящему несправедливым, — прыжок в кресло с пола, которое они грубо заняли, был выше. Если бы кошки могли усмехаться, он бы усмехнулся. Не думают же они, что его это остановит? В конце концов он мог запрыгнуть с пола на стол Защитника, спасибо большое. Однако угол, который создавало тело Гостьи, с ногами, перекинутыми через ручку кресла, и торсом, прижатым к Защитнику, будет несколько сложным. Возможно, это будет не самое грациозное приземление, но ничего, с чем бы он не справился.

Решившись, Кот собрался с силами и прыгнул.

Ни один из них не вздрогнул, собственно говоря, но рука Защитника слишком резко перестала гладить талию Гостьи, чтобы полностью скрыть удивление. Кот знал, что он не замечал его, всё его внимание было глупо сосредоточенно на лице Гостьи, как часто бывало, когда она рядом. Что ж, будет ему уроком. Она, с другой стороны, конечно, знала. Она всегда знала, что Кот здесь. Он никогда прежде не встречал человека, способного слышать его приближение, но она слышала, и неоднократно. Она даже несколько раз застала его врасплох.

Не то чтобы он когда-нибудь в этом признался. Это было бы неловко.

Кот осторожно ступил на бедра Гостьи, многозначительно пробуя, насколько они удобны, будто ему не позволяли уже не однажды сворачиваться на них. Он почувствовал, как Защитник пошевелился под ней, но прежде чем он успел сказать или сделать что бы то ни было, она хихикнула и как всегда нежно погладила Кота. Победа. Он довольно выгнул спину под ее ладонью, и она немного почесала его. Кот прижался головой к ее животу, а потом к животу Защитника, бросив на него самодовольный взгляд, потерев шерсть по всему его жилету. Кот почувствовал, как он раздраженно фыркнул, но зная, что победил, милосердно решил не держать за это зла. Удовлетворенный, Кот свернулся там, где соединялись их тела, завернувшись в их тепло как в кокон. Рука Гостьи по-прежнему нежно гладила шерсть у него на шее, заставляя его мурлыкать, вопреки собственным намерениям. Он глубже зарылся в ее объятие и услышал, как Защитник что-то бормочет себе под нос. Слова вибрировали в его теле, как и мягкий звук ответа Гостьи.

Кот закрыл глаза. Он был в тепле и безопасности, и прямо перед тем, как заснуть, почувствовал, как рука Защитника скользнула в его шерсть, успокаивающе гладя ее длинными пальцами.

Ну ладно — возможно, он все-таки может научиться делиться креслом.