... И солнце встает над руинами (гет)

Беззаботное счастье длилось недолго. Летом после шестого курса жизнь Рудольфа начала стремительно меняться. Отец решил, что Руди, как он выразился, «достаточно возмужал, чтобы присоединиться к нашему делу».

Разумеется, ни о каком официальном вступлении в Пожиратели Смерти речи на тот момент еще не шло — как и о принятии Метки. Но он был представлен Темному Лорду, — которого больше никто и никогда не называл по имени, — и имел с ним краткую, но емкую беседу. После этого разговора Рудольф вышел из отцовского кабинета в весьма странном состоянии. Он был наполовину напуган, наполовину очарован и на все сто процентов взвинчен. Энергия так и хлестала из него: хотелось куда-то бежать и что-то предпринимать, чтобы спасти магический мир от пагубного влияния маглов и грязнокровок — немедленно, прямо сейчас!

Что и говорить, Тёмный Лорд умер производить впечатление на людей.

Вечером, когда возбуждение от беседы немного схлынуло, Ранульф Лестрейндж пожал сыну руку и сказал:

— Что ж, сынок, теперь ты можешь считать себя одним из нас. А за нами будущее, поверь мне. Хоть наш путь будет ох как нелегок и тернист, мы одолеем его вместе, возглавляемые Лордом… — отец осекся и посмотрел Рудольфу в глаза. — Если только ты с нами, конечно.

Не то чтобы Рудольф не мог отказаться. Ранульф был не из тех отцов, что проклинают сыновей за непослушание, лишают наследства и выжигают имена с семейного древа. В конце концов, они же не такие фанатики, как Блэки! Нет, он.. он не хотел отказываться. Он искренне верил во все, о чем говорил Темный Лорд. В превосходство магов над маглами. В силу рода и чистой крови. В несправедливость Статута о секретности, который заставляет их прятаться в подполье. В то, что такими темпами скоро от магического наследия ничего не останется. Он верил в это — и он готов был за это бороться.

Кроме того, отказ означал бы отвержение. Он бы стал изгоем — не явным, конечно, отец не выгнал бы из дома, а друзья не отвернулись бы — скорее всего. Но он перестал бы быть частью чистокровного мира. Его бы не приглашали на приемы, а если когда и пригласили бы — говорили бы с ним только о погоде. Ему бы перестали доверять. Его бы считали странным малым, гнилым яблоком на цветущей яблоне рода Лестрейндж. Может быть, за него бы даже не выдали Беллу…

— Конечно, отец, я с вами, — твердо сказал Рудольф, пожимая отцовскую руку.

* * *

Этим летом его участие в организации ограничилось посещением общих собраний и приемов — и Рудольф, признаться, был этому рад. Тот же Эван Розье еще на шестом курсе бредил ночными рейдами и шумовыми акциями, — но Лестрейнджи всегда были людьми миролюбивыми, склонными скорее к анализу и планированию, чем к непосредственному участию в боевых операциях. Тем не менее, отец предупредил Рудольфа, что совсем без рейдов и акций, — а то и настоящих боевых столкновений, — обойтись не удастся.

Но все это в будущем. Не этим летом.

Правда, этим летом дел тоже хватало. Рудольфу пришлось взяться за учебу. Он изучал магическую историю, юриспруденцию и маггловедение. Историю и юриспруденцию — у собственного отца. Ранульф был отличным учителем: он интересно рассказывал и объяснял непонятные моменты до тех пор, пока они не становились кристально ясны, хотя и очень удивлялся некоторым вопросам сына:

— Я и забыл, чему они учат вас в Хогвартсе. Сплошное вранье и болтовня по большей части предметов, кроме, разве что, чар и трансфигурации. Да и то… Теперь ты понимаешь, Рудольф, почему этим летом ты вынужден корпеть над учебниками? Теперь ты понимаешь, против чего мы боремся? Это, с позволения сказать, образование, которое они дают вам в Хогвартсе, не стоит ломаного кната!

Рудольф, несколько ошарашенный объемом свалившихся на него новых знаний, только кивал. Он просыпался теперь раньше, чем приходилось вставать в школе, а ложился спать куда позже, чем привык. Частенько он поднимал голову от книги в третьем или четвертом часу ночи, когда глаза начинали немилосердно болеть.

А еще были приемы, на которых Ранульф заново представлял своего сына соратникам — теперь в качестве не мальчика, а взрослого мужчины, наследника и продолжателя семейного дела. А еще были общие собрания, на которых частенько появлялся Лорд, и поэтому пропускать их нельзя было ни в коем случае. Рудольф про себя именовал эти собрания «лекциями»: кто-то из спикеров (чаще всего отец или старший Малфой) поднимался на трибуну и произносил очередную речь о том, как чистокровные маги оказались под пятой маглолюбцев и полукровок. Конечно, это были скорее агитационные речи, но, тем не менее, из них можно было узнать массу всего интересного. Иногда спикером выступал сам Лорд. Это случалось не часто — но тем ценнее были такие «лекции». Темный Лорд говорил тихо и спокойно, — но при этом с такой внутренней силой и уверенностью, с такой ясностью, что даже самые ненадежные и равнодушные соратники (как, например, Малфои) не могли не проникнуться духом общего дела. Рудольф выходил с таких лекций в восторженно-взвинченном состоянии: как и в первый раз, после личной беседы с Лордом, ему хотелось сразу же взяться за дело, перевернуть весь мир, все изменить. Он с удвоенной энергией принимался за учебу, а его вера в Лорда и его планы крепла день ото дня.

Словом, дел хватало. На встречи с Беллой почти не оставалось времени.

Нет, они, конечно, виделись во время приемов, и регулярно переписывались — и все же, все это было не то, совсем не то. Порой Рудольф с тоской и ностальгией вспоминал прошлогодние летние каникулы, когда они с Беллой были, в общем-то, предоставлены самим себе и практически не разлучались. Теперь же даже во время редких встреч они не могли нормально поговорить. Рудольф не мог отделаться от мысли, что прежде они с Беллой жили одной жизнью, а теперь их жизни стали абсолютно разными. И прежнего единения им не вернуть, никогда…

Ему не хватало ее. Очень сильно не хватало.

Настолько, что спустя месяц Рудольф решил всё же обратиться к отцу с вопросом:

— Папа, скажи, а я… Я могу рассказать Белле… немного рассказать Белле о том, чем сейчас занят?

Ранульф Лестрейндж откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком:

— Ты думаешь, мисс Блэк представления не имеет о том, чем ты сейчас занимаешься?

Рудольф задумался. Белла ни о чем не спрашивала. За все это время, с начала летних каникул, она не задала ему ни одного вопроса, ни разу не пожаловалась на то, что они стали меньше общаться, ни разу не обиделась, что он почти ее не навещает. И это, если подумать, было очень странно.

— Вероятно, она догадывается, — сказал он отцу.

— Тебе очень дорога эта девушка, верно?

Против воли Рудольф почувствовал, что краснеет. «Дорога» — это было неподходящее слово для описания его чувств к Белле.

— Она — моя будущая жена, — сдержанно ответил он. — Конечно, она мне дорога, — он отчего-то вспомнил, как давным-давно говорил отцу, что Нарси красивее Беллы. Стало немного стыдно.

Ранульф мягко улыбнулся:

— Как ты думаешь, мисс Блэк можно доверять? Она разделяет наши убеждения, как ты считаешь?

— Конечно, разделяет, — пожал плечами Рудольф. — Она же — Блэк.

— Руди, это ничего не значит, — вздохнул Ранульф. — Блэки — фанатики во всем, что касается чистоты крови, это верно, но… Именно в таких семьях порой вырастают личности с совершенно противоположными убеждениями. Готовые пустить под откос семейное дело просто из духа противоречия, просто потому что старшие «передавили». Понимаешь?

Рудольф внезапно подумал о Меде. О том, что рассказывала Белла несколько лет назад: Меда интересуется маглами, считает их равными волшебникам. Он поежился. Надо думать, учась на Слизерине, Меда переросла эти детские глупости, — и все же воспоминание его встревожило.

— Я старался не давить на тебя, Руди, — продолжал Ранульф. — Ни на тебя, ни на Рабастана. Я хотел, чтобы вы жили своим умом, чтобы вы сами разобрались, что правильно, а что неверно. Если бы вы выросли маглолюбцами, если бы поддерживали Статут, если бы считали маглов ровней — мне было бы нелегко это принять. Я понял бы, что где-то ошибся, недосмотрел. Неправильно объяснил, не дал достаточно нужной информации… Но любить вас я бы не перестал. Ведь вы же мои сыновья.

Рудольф почувствовал, как горло сжимается от слез.

— Спасибо, отец…

— У Блэков все совсем иначе. Блэки выгоняют неугодных наследников из дома, выжигают с семейного древа и выкидывают из сердца. У них в этом смысле очень жесткая позиция. И я уважаю ее, хоть сам так и не смог бы, — Ранульф снова вздохнул. — Проблема в том, Руди, что человеку сложно все время жить под давлением. Если убеждения не собственные, не выстраданные, не принятые всем сердцем, а просто вбитые в голову родителями под угрозой быть изгнанным из семьи…

— У Беллы собственные убеждения, — горячо возразил Рудольф. — Мы говорили с ней об этом — и не раз.

Отец улыбнулся:

— Что же, тогда ты, конечно, можешь рассказать мисс Блэк о своей нынешней жизни и обязанностях. Знаешь, а пожалуй, я сам с ней поговорю.

* * *

Через два дня Белла явилась в Лестрейндж-Мэнор на разговор с отцом — и осталась на собрание. Рудольфу такое решение казалось сомнительным, но Ранульф не разделял его скептицизма.

— Что плохого в том, что мисс Блэк послушает, о чем мы говорим? Руди, ты же сам хотел поделиться с ней этой частью твоей жизни…

— Рассказать ей — да, — Рудольф нервно расхаживал по библиотеке. Ему почему-то было тревожно — и ужасно не хотелось, чтобы Белла шла на собрание. Он не знал причин этого ощущения. Чувство было совершенно иррациональным — но от этого не становилось менее сильным. — Рассказать — да, но собрание… Зачем? Я не хочу ее в это втягивать, не хочу, чтобы она участвовала в этом лично! Я просто хотел иметь возможность делиться с ней…

Отец посмотрел на него серьезно и строго:

— Хорошо, Руди, что тебя не слышит сейчас сама мисс Блэк. Или Темный Лорд, если уж на то пошло. Ты говоришь, как магл-патриарх, который считает, что женщина способна только еду готовить, дом в порядке содержать да слушать мужнины рассказы о его делах, — Ранульф покачал головой, вздохнул и заговорил куда мягче: — Я и сам считаю, что женщинам не место в Организации. По крайней мере, я не хотел бы, чтобы моя жена или невестка участвовали в серьезных операциях — потому что я люблю их и волнуюсь. И тем не менее я всегда считал, что каждый человек должен сам распоряжаться своей судьбой, имея полную и достоверную информацию о последствиях любого своего выбора. Пусть мисс Блэк послушает, Руди, ведь это ни к чему ее не обязывает. О том, чтобы она всерьез к нам присоединилась, речи не идет — по крайней мере, пока.

Рудольф вздрогнул. Слова отца нисколько его не успокоили — но что он мог поделать? Белла осталась. И то, что происходило дальше, Рудольф запомнил на всю свою жизнь.

Как на собрании появляется Темный Лорд. Как все приглушенно ахают и подскакивают со своих мест. Как Ранульф представляет Лорду Беллу. Как Лорд говорит, что он «счастлив видеть такую очаровательную юную леди в наших рядах». Как щёки Беллы вспыхивают пунцовым, как она нервно теребит рукава мантии, как прикусывает нижнюю губу…

С того момента все и началось.

* * *

После собрания Белла ни словом не упомянула самого Лорда — зато очень много говорила о его идеях и планах.

— У меня такая четкая картина сложилась в голове, Руди! Я только теперь поняла, насколько глупо и опасно то, что происходит. Мы стоим на десять ступеней выше маглов и грязнокровок, и мы сами, своими же руками отдаем им власть над нашими жизнями! Скрываемся, скрываем самую свою суть, прячемся — от кого? От тех, кого и людьми-то можно назвать с большой натяжкой? Мы принимаем стоящих ниже нас как равных — и в итоге их становится все больше и больше! Они отбирают наши ресурсы, наши рабочие места, портят наших детей, внушают им свои идиотские представления — они попросту оккупируют наш мир! Они отнимают то, что принадлежит нам, то, что наше по праву! Я только сейчас поняла, Руди…

Рудольф немного нервно улыбнулся:

— Я думал, Блэки знают все это с детства.

Белла скривилась.

— Одно дело — знать это, а другое — понимать, как это работает. Кроме того, что толку в пустых возмущенных разговорах, которые ведут мама с папой? Теперь я поняла, что такое положение вещей — не данность. Что мы можем все изменить.

Ох, как же ему не понравилось это «мы»!

— Беллс… Ты хотела бы в этом участвовать?

Белла взглянула на него с вызовом:

— Да, конечно — так или иначе.

— Так или иначе?

— Так или иначе! — она даже голос повысила. — Приносить пользу нашему делу — как смогу. Или ты считаешь, Рудольф, что от меня не будет никакого толка? Почему же? Уж не потому ли, что я женщина?

— Тише, Беллс, у меня такого и в мыслях не было, — не совсем искренне оправдался Рудольф. Но Белла и сама уже немного сникла.

— Во всяком случае, сейчас рано об этом думать. Впереди еще год школы. Давай сменим тему, Руди.

Он был рад закончить этот разговор — но по тому, как поспешно Белла заговорила об уроках, понял, что она что-то недоговаривает. Белла что-то задумала.