Бедные-несчастные (гет)

​— Будет небольно, — коротко проговорил хмурый светловолосый мужчина, замерший напротив Антонина с волшебной палочкой наготове. Рядом с ним стоял заранее подготовленный омут памяти — серебрилась водная гладь, жаждущая сожрать новые воспоминания. — Не бойся.

​Антонин проигнорировал слова Эйвери и прикрыл глаза. Кончик волшебной палочки коснулся его виска, и голову обдало холодом — тонкими нитями утекало его прошлое.

* * *

​— Будь осторожен, — Том коротко пожимает ему руку. Ночь, безумствие погоды — дождь хлещет как из ведра, ветер почти сбивает с ног. — Это очень важно. Я на тебя полагаюсь.

​Антонин широко улыбается ему и отвечает что-то глупое и колкое, но Том не слышит — ветер подхватывает его слова и, искажая, уносит прочь.

* * *

​Старая, пропахшая пылью и деревом съемная квартира. Сумка падает на пол и, словно столб дыма, вздымается маленький пыльный смерч. Мебель накрыта белыми покрывалами, которые давно утратили яркий, выкалывающий глаза цвет — серо-желтые, блеклые заплатки. 

​— М-да, — выдыхает Антонин и достает новехонькую пачку сигарет из кармана. Впереди долгие месяцы — если все пойдет по изначальному плану, примерно полгода, — жизни на Родине. Время от времени он возвращался сюда, но всегда быстро, словно стыдясь своего юношеского побега. Только и успевал, что поцеловать в щеку с каждым годом стареющую и седеющую мать, помолчать с отцом (им давно не о чем разговаривать. А было ли когда-то о чем?), пробежаться по бывшим однокурсникам и исчезнуть так же резко и без предупреждения, как и появиться.

​Ему было ужасно неуютно, словно Антонин ходил по тонкому льду.

​Он притягивает к губам белоснежную полоску, горечь растекается по языку. Это последняя сигарета — нужно избавиться ото всех привычек, которые принадлежат ему настоящему. Он должен создать нового человека, который будет стерт с лица земли ровно в тот момент, как Философский камень пересечет границу.

​Антонин тушит сигарету после одной затяжки, а следом испепеляет вместе с полной пачкой. Не жалко. Внутри натягивается струна, и он на долгие, тягучие и напряженные месяцы (каждое утро начинается с мысли, что тебя вот-вот рассекретят, каждый вечер заканчивается анализом прожитого дня — он н-е и-м-е-е-т права оступиться) забывает о чувсвтах, друзьях, близких и своих желаниях, действуя, словно идеальная, собранная лучшими мастерами на свете, машина.

* * *

​— Спасибо, Фатьма, — Антонин возвращается поздно. Уставший, сгорбленный, он кажется далеко не человеком в темноте лестничной клетки, но молодая соседка-волшебница — покрытая девушка с ужасно выразительными глазами, не шугается. Она стоит в проходе своей квартиры, и теплый желтый свет облепляет ее, словно ангельское свечение (ни она, ни мама н-е п-о-з-в-о-л-и-л-и бы Антонину такое сравнение). 

​В руках у нее дымится тарелка с ужином — пряно пахнущее мясо.

​Они подружились нечаянно — часто сталкивались на площадке. Перекинулись парой слов. Антонин знал, что она сбежала из семьи. Фатьма знала о нем то же, что и все остальные новые и незначительные знакомые: он путешественник, сейчас работает в Министерстве магии как знаток чего-то там.

​Конечно же, он никому не говорит про Отдел Тайн. Тем более, про его сердцевину — алхимические лаборатории.

* * *

​— Иван, ваше предложение смешать разные металлы имеет смысл, — Николай Андреевич Чайкин — ведущий проекта Философского камня, задерживается перед рабочим местом Антонина на секунду. Он неразговорчивый, мрачный человек, который больше орет на подчиненных, чем разговаривает с ними, но, несмотря на это, — мастер своего дела.

​На губах появляется идеально выверенная польщенная и чуть смущенная улыбка.

​— Рад стараться, Николай Андреевич.

​Это короткий и чуть ли не единственный их разговор. В проекте задействованно много людей, но лишь двое или трое на самом деле знают, чем занимаются. Николай Андреевич, его помощник — Степан Аркадьевич, и Министр магии, лично давшая им поручения — княгиня, как ее называют. Антонина взяли в штат как знатока алхимии — Вальпургиевы рыцари х-о-р-о-ш-о подготовили его историю.

​

Выяснить бы, зачем столько людей занимаются поиском Философского камня, когда в мировой практике, пусть и сведений об этом слишком мало, это дело одного, максимум двух человек. Не только бессмертие или обогащение казны преследует княгиня?

* * *

​В центре Ленинграда Антонин замечает мать. Она выходит из модного бутика с несколькими пакетами — уже полностью седые волосы собраны в строгий низкий пучок, на плечи накинута элегантная шуба. Сапоги на каблуках. Она выглядит прекрасно — его мама всегда выглядит прекрасно. Следом семенит старый домовик, который больше похож на друга и компаньона, чем на слугу. Он что-то говорит — Антонин почти уверен, что снова ворчит, — и тянет руки к пакетам, но мама улыбается и несет их сама. Антонин почти слышит ее слова:

​— Я не немощная старуха!

​Вдруг эльф оборачивается — Антонин делает несколько шагов в сторону, чтобы слиться с толпой. У него другая внешность, кольцо с камнем, что меняет восприятие его магии для других, но ему на мгновение кажется, что старый, нянчившийся с ним маленький компаньон узнал его. Конечно же, это не так — эльф хмурится и семенит следом за хозяйкой. Антонин еще долго смотрит им вслед — даже когда ни мамы, ни домовика больше не видно.

​Тугой узел свернулся под ребрами. Смутное предчувствие пробилось сквозь каменный барьер вокруг сердца.

​(Когда он вернулся в Британию, обнаружил два письма трехмесячной давности — мама умерла. Отец, не продержавшись без нее и недели, повесился).

* * *

​Фатьма стучится к нему поздно вечером. На ней красивая серо-голубая мантия и такого же оттенка платок. Глаза подведены черным карандашом, губы еле видно тронул розовый оттенок. Щеки красные, она тяжело, словно напуганно, дышит.

​Забыла ключи от квартиры и захлопнула дверь, а защитные руны не позволяют открыть замок с помощью заклинания. Нужно дождаться мастера и хозяина, который даст разрешение на взлом. Не могла бы она недолго подождать у Антонина?

​Он знает, что она лжет. Чувствует. Но все равно пускает. Угощает своим скудным обедом и говорит что-то незначительное. Фатьма не смотрит ему в глаза.

​Их руки соприкасаются, и она не убирает свою. 

​Антонин знал, что он ей нравится. А еще знал, что ее вера не позволяет подобных вольностей. Он считал ее хорошей и, хотя и изнывал от одиночества и чужой личности, облепившей его и кажущейся грязью на коже, которую невозможно было отмыть, сколько бы он не тер себя мочалкой, поэтому захотел спасти ее душу (как бы издевательски-благородно это не звучало). 

​Сделать хоть что-то хорошее.

​Он убирает руку.

​— Фатьма.

​Всего лишь ее имя, сказанное таким ласковым, но настойчивым голосом, что она прекрасно все понимает. Побледнев, она резко вздернула голову — глаза блеснули зло и в то же время уязвленно, выбился черный локон из-под платка, но Фатьма не обратила на это совершенно никакого внимания — не сказав Антонину ни слова, она бросилась прочь.

​Он больше не видел ее ни разу, хотя знал, что она все так же живет по соседству.

* * *

​Помимо обогащения казны княгиня хочет создать идеальную армию. Они готовятся к войне — переговоры с Востоком идут не по плану. Дипломаты все еще улыбаются друг другу, но Министры уже натчивают кинжалы. Княгиня желает вывести из камня зелье, которое, быть может, и потеряет свое самое важное свойство — бессмертие, но сделает воинов почти неуязвимыми.

​Дело пахнет мировым скандалом, либо тихой зачисткой — смотря на то, насколько ловко Антонин все провернет.

​Остаются считанные недели. Почти все ловушки расставленны. Он не должен (да уже и не может) отступить.

* * *

День Х. 

​

Копия Антонина — образ, видение, мираж, а на деле — обращенный инфернал (он с трудом призвал и контролировал одного. Том умел поднимать десятки) — вместо него покидает министерство. Антонин сливается с тенью. Горошины пота от напряжения выступают на висках. Нужно удержать свое прикрытие и довести инфернала до дома, откуда он не сможет выбраться и навредить кому-либо, тем самым привлекая ненужное внимание (если все сложится удачно, тварь самоуничтожится благодаря нацепленному на нее артефакту).

​Судя по последним разговорам и делам в команде по разработке Философского камня, развязка близка. Николай Андреевич остался один в своем небольшом кабинете, как часто делал. Его помощник писал отчеты княгине в лаборатории. Дверь они держали открытой, хотя, судя по глазам Николая Андреевича, он давно уже не доверял Степану. Он почти вполовину сократил штат, стал более замкнутым и злобным. 

​Антонин был уверен, что исследование Философского камня свело его с ума. Поэтому нужно было действовать быстро — лишняя минута промедления станет фатальной ошибкой.

​Никем не замеченный, он скользнул в кабинет и принялся ждать. Сегодня, завтра, послезавтра — он провернет этот трюк столько раз, сколько потребуется. Умение ждать и не совершать поспешных, нетерпеливых действий в последний миг, было его сильной чертой. Антонин выдрессировал себя, словно сторожевую собаку.

​(Может быть, именно поэтому Лорд Волдеморт так его ценил?)

* * *

​— Красивый кулон, — Гермиона крутит в пальцах небольшую подвеску, и Рита, неотрывно наблюдавшая за этим несколько минут, оказывает знак вежливости. Ей хочется с кем-то поговорить, чтобы заглушить кричащие, раздражающие и совершенно неподвластные разуму мысли. Она не может выбросить из головы Антонина Долохова — ей страшно заходить домой и быть одной в квартире, она постоянно оглядывается на улице. Ей кажется, что этот человек преследует ее всюду.

​О, Мерлин, она тысячу раз пожалела, что из-за своих гордости и тщеславия ввязалась в авантюру с работой на Темного Лорда!

​— Спасибо. Вроде обычная безделушка, а мне нравится.

​— Можно посмотреть? — Рита поднимается со своего места и приближается к столу Гермионы. Кулон — маленький цветок алой розы, который Гермиона часто прячет под одеждой, лукаво блеснул, поцелованный солнечным лучом.

​И правда, безделушка.

​— Он напоминает мне о том, кого я любила, но не помню.

​Рита удивленно приподняла брови.

​— Не помнишь?

​Гермиона кивает, словно в ее словах нет ничего такого. У нее ужасно грустные глаза. Рита почему-то никогда раньше не замечала этого. Она словно впервые по-настоящему смотрит ей в глаза — два карих омута на худом бледном лице с россыпью веснушек. В голову приходит лишь одно: несчастный человек. Гермиона Грейнджер — несчастный человек.

​— Я недавно получила сильную травму головы и потеряла память. Прохожу лечение, но это мало помогает. Мой лечащий врач — младший брат мистера Барнса, это он попросил взять меня на работу. Он надеялся, что новое занятие ускорит образование нейронных связей и это как-то повлияет на мой мозг. Не спрашивай, — она слабо улыбнулась. — У него огромная теория о том, как меня вылечить, но я не поняла и половины. Он очень добрый человек, и мне искренне жаль, что его попытки не работают.

​— Ты не говорила, — тихо произнесла Рита. Гермиона пожала плечами.

​— Странно будет прийти на рабочее место и начать со слов, что у меня проблемы с головой. Ты бы сразу напридумывала невесть что.

​Они коротко, словно вынужденно рассмеялись.

​— Мне жаль, что лечение не помогает.

​— Не знаю, есть ли смысл жалеть об этом. Вдруг у меня была ужасная жизнь и даже хорошо, что я многое забыла?

​Рита не знала, смогла бы на месте Гермионы так относиться к подобному положению дел. Вдруг мелькнула странная, дурацкая идея, и Рита вся приосанилась. Жаром облизнуло щеки — вновь вспомнился Антонин, и она поспешила сказать прежде, чем передумает:

​— Где ты живешь? Не хочешь переехать ко мне? Сейчас ужасно взлетели цены на недвижимость, а так, если станем платить пополам, ситуация не превратится в плачевную.

​Рот Гермионы округлился, но она ничего не сказала, удивленно глядя на Риту. Теперь была ее очередь чувствовать себя странно. Сказать ли правду? Что, если она просто признается во всем (или хотя бы в части)? Выложит обстоятельства без приукрас с такой же легкостью и открытостью, с которыми это сделала Гермиона?

​— Меня преследует мужчина. Я не могу жить одна, — быстро протараторила Рита и опустила взгляд. Слишком явно обнаженная слабость. Слишком вольный порыв — не быть одной. Слишком хорошо — не слышать себя, пока разговаривает кто-то другой.

​— Рита…

​— Неважно. Просто, раз ты тоже не в самой приятной ситуации из-за травмы, я подумала, что было бы неплохо присматривать друг за другом.

​Какое-то время Гермиона молчала. А потом — улыбнулась и протянула руку к ладони Риты, осторожно коснувшись ее кончиками пальцев.

​— Было бы неплохо съехаться. Иногда я падаю в обморок. Может быть, теория доктора Барнса не работает потому, что я слишком часто бьюсь головой?

​Рита позволила себе вновь рассмеяться.

​Кажется, они впервые в жизни поговорили с Гермионой.

* * *

​Переезд прошел быстро и гладко — в один день они перенесли то небольшое количество вещей, которыми обзавелась Гермиона, в другой завершили ее старый договор. По нему Гермионе должны были вернуть сумму депозита, но хозяин вдруг заарканился, и Рите пришлось взять дело в свои руки. Она умела быть бестактной и грубой, а, чтобы добиться окончательного эффекта, не упустила возможности пригрозить именем приятеля-однокурсника Яксли, чей отец славился на всю страну любовью к судам (поговаривали, будто он даже хотел судиться со всем Визенгамотом, но его вовремя остановили). С горем пополам волшебницы получили деньги обратно и, решив отпраздновать это, зашли в небольшую кофейню под домом.

​За эти два дня Гермиона разговорилась: Рита узнала, что она была магглорожденной, ее родители переехали в Австралию и они потеряли связь (почему, Гермиона не сказала), она училась в Хогвартсе на Гриффиндоре (из-за разницы в возрасте Рита совсем ее не помнила. Хотя она никогда сильно не рассматривала гриффиндорцев — разве что только для того, чтобы поддеть в любимой слизеринской традиции), но мало с кем общалась. У нее были друзья — она точно помнит, что были, но сколько не пытается откопать в памяти что-то большее, терпит неудачу.

​Они вспомнили С.О.В.. Рита заговорила было о профессорах, но по тому, как Гермиона нахмурилась, поняла, что она ничего не помнит, поэтому быстро замолчала.

​— Ты всегда мечтала стать журналистом? — размешивая сахар в чае, спросила Гермиона и приподняла голову.

​— В детстве я думала, что буду писать книги, но поняла что большие истории — это не мое. Да и в целом оказалось, что я не так уж хорошо умею придумывать, хотя мне нравится писать.

​— У тебя неплхо получается, — кивнула Гермиона. — Но иногда злобно.

​— Я думаю, что это моя фишка. Все вокруг пытаются облизать читателя с ног до головы и подать ложь — мы всегда лжем в газетах, Гермиона, — в красивой обертке, а это видно и раздражает людей. Я же пишу как есть, если хочешь, можно даже сказать, что искренне. Конечно, это не всегда вызывает одни положительные эмоции, но я постоянно получаю читательский отклик и цепляю аудиторию. Газеты покупают не только для того, чтобы узнать о последних событиях и сплетнях, но и чтобы обсудить мои статьи. Делаю кассу мистеру Барнсу, — горделиво улыбнулась Рита. Она заметила, что Гермионе не сильно понравилась ее позиция, но она ничего не сказала. Рита притянула чашку к губам и сделала глоток, а после — глянула в окно на улочку, на которой жила.

​— Тут тихо и спокойно. Мне нравится, — улыбнулась Гермиона.

​Взгляд Риты упал на дом напротив. Закатное Солнце окрасило персиковым каменную кладку. Попятам за поднимающимися к небу лучами ползла ночная тень.

​На мгновение ей показалось, что кто-то наблюдает за ними, и холодное, пугливое предчувствие обдало ее холодом. Но Рита всмотрелась в улицу и не увидела никого особенного — не увидела его. Присутствие рядом другого человека несколько успокоило.

​В конце концов, ее не убьют и не сделают с ней что похуже в присутствии свидетеля.

​(Рита уступила Гермионе свою спальню, а под себя переделала кабинет. Если кто-то ворвется в ночи, не зная, что в квартире поселилась еще одна волшебница, он может перепутать их с Гермионой.

​Рита не была хорошей. Она могла прилизать свой внешний вид, могла улыбаться, могла искренне сопереживать, насколько откликалось ее сердце, но она не могла не продумывать все возможные варианты развития событий. Она бы никогда не призналась, но с появлением Гермионы в ее квартире в ней появилась надежда, что, если что-то захотят сделать с ней, она успеет сбежать. Что направленный к ней человек просчитается.

​Что она ускользнет от Антонина Долохова, если ей будет грозить опасность).