Два мира, одно сердце (гет)

Пак Мин рос в строгом соответствии с конфуцианскими идеалами. С ранних лет его готовили к роли главы семьи, вменяя в обязанность почтение к старшим, усердие в учебе и преданность клану. О браке с дочерью советника Юна, Соль, говорили давно, и Мин воспринимал это как неизбежность, как часть своего долга. Он не питал иллюзий насчет любви, понимая, что в его положении чувства не имеют значения. Гораздо важнее было укрепить положение семьи, заключив выгодный союз.

Будущих тестя и тещу он уважал, хотя и видел их лишь мельком на официальных приемах. Советник Юн был известен своей ученостью и влиянием при дворе, а его жена славилась своей красотой и изысканными манерами. Мин понимал, что породниться с такой семьей — большая честь для клана Пак.

Однако, несмотря на внешнее спокойствие и принятие ситуации, внутри Мина зрело глухое беспокойство. Он знал о своей особенности, о своей неспособности испытывать сексуальное влечение. Этот секрет, известный лишь ему и родителям, тяжелым грузом лежал на его душе. В те времена подобное состояние не имело названия и считалось либо проклятием, либо одержимостью злым духом. Семья Пак тайно обращалась к лекарям и шаманам, проводились обряды изгнания злых духов, Мин пил отвары из целебных трав, но все было тщетно. Он понимал, что предстоящий брак станет обманом, ложью, которая рано или поздно выйдет наружу, принеся позор всей семье.

Несколько недель назад отец сообщил ему, что отправил в дом Юн письмо с предложением о браке. Мин тогда промолчал, понимая, что его мнение никого не интересует. Он лишь надеялся, что семья невесты откажется, найдя какой-нибудь благовидный предлог. Но надежды эти не оправдались.

Мину сообщили, что его ждёт отец. Глава семьи Пак, Сонхван, сидел в своем кабинете, просматривая бумаги. За окном сгущались сумерки, слуга зажег масляную лампу. Юноша, войдя в комнату, осторожно прикрыл дверь и почтительно поклонился.

— Отец, вы звали меня?

— Да, Мин. Садись, — Сонхван указал на подушку напротив. — Пришло важное письмо из семьи Юн.

Мин сел, сдержанно ожидая продолжения. Он знал о давнем уговоре между отцом и советником Юном, и эта тема всегда была болезненной для всей семьи.

— Они приняли наше предложение, — продолжил Сонхван, протягивая сыну письмо с красной печатью. — Вот письмо с согласием. И сведения о невесте.

Мин взял письмо, но не спешил его разворачивать. Он и так знал, что там написано, и от этого знания становилось только тяжелее.

— Отец, — начал он, с трудом подбирая слова. — Мы ведь уже говорили об этом… О моей… проблеме.

Сонхван устало вздохнул, но в его глазах не было сочувствия, лишь холодная решимость.

— Говорили, Мин. Помню. Но этот брак — наш единственный выход. Он скроет твой недостаток, породнив нас с почтенным домом Юн. И я дал слово Юн Чанмину, ещё когда вы оба не родились. Нарушить клятву — бесчестье для меня.

— Но как же… — Мин запнулся. — Как же Юн Соль? Она ведь не знает… Она будет несчастна, узнав правду.

— Она не узнает, — жестко сказал Сонхван. — Ты будешь вести себя как подобает мужу. Будешь почтителен, обеспечишь ей достойную жизнь. А остальное… остальное не её дело. Твоя обязанность — хранить эту тайну.

— Отец, но как же честь семьи Юн? — Мин повысил голос, что было для него крайне нехарактерно. — Что, если они узнают правду?

— Выполни долг перед семьёй, остальное — не твоя забота, — Сонхван устало потер лоб. — Иногда приходится поступать так, как должно, а не так, как хочется. Этот брак выгоден обеим семьям. Советник Юн получит зятя из знатного рода, а мы… мы сможем прикрыть твой позор.

— Позор… — тихо повторил Мин.

— Да, Мин, позор, — Сонхван посмотрел на сына в упор. — Твоя неспособность… это пятно на чести нашей семьи. И мы должны его скрыть. Любой ценой. И повторюсь, обещание, данное другу ещё до твоего рождения, я не могу нарушить.

— Не приведёт ли это к ещё большему позору, если кто-то заподозрит неладное? — Мин пытался отстоять своё. — Люди начнут задавать вопросы…

— Не начнут, — отрезал Сонхван. — Мы позаботимся об этом. Ты будешь вести себя безупречно. А если и возникнут слухи, мы их пресечем. У нас достаточно влияния. Главное, чтобы ты молчал. Никто, кроме нас, не должен знать правду.

— Но как же… наследники? — пролепетал Мин, чувствуя, как его охватывает отчаяние.

— Об этом не беспокойся, — Сонхван усмехнулся. — Есть разные способы. Важно, чтобы род Пак был продолжен. И он будет…

Мин вздрогнул от этих слов. Мысль о таком обмане была ему противна.

— А сейчас не время для пререканий, — сказал Сонхван. — Решение принято. Ты женишься на Юн Соль. И не забывай, кому ты обязан своим местом в канцелярии. Советник Юн оказал нам большую услугу, поспособствовав твоему назначению. Завтра начнем готовить подарки для обручения. И ни слова больше об этом.

Мин молча опустил голову, ощущая себя раздавленным. Он понимал, что отец непреклонен. Его ждала жизнь, полная лжи и притворства. И где-то там, в другом доме, ничего не подозревающая девушка тоже становилась жертвой этой лжи, жертвой его проклятия и амбиций его отца.

Подготовка Мина к свадьбе проходила в атмосфере мрачного смирения. Он механически выполнял всё, что от него требовалось, словно наблюдая за происходящим со стороны.

Портные снимали с него мерки для роскошного свадебного ханбока, но Мин не проявлял никакого интереса к тканям и узорам. Он стоял неподвижно, пока вокруг него суетились мастера, обсуждая детали отделки и фасона.

Учитель этикета наставлял его в тонкостях свадебной церемонии, объяснял, как правильно кланяться, какие слова говорить, как вести себя с невестой и её семьей. Мин внимательно слушал, но в его глазах не было ни искорки энтузиазма.

Он участвовал в выборе подарков для семьи невесты — шелков, украшений, предметов роскоши. Но даже самые изысканные вещи не вызывали у него эмоций. Он лишь молча соглашался с выбором отца и слуг.

Родственники приезжали поздравить его с предстоящим браком, желали счастья и скорейшего появления наследников. Мин вежливо благодарил, но каждое такое пожелание отзывалось в его душе болью.

Внутренне юноша был опустошен. Он чувствовал себя актером, играющим роль в чужой пьесе. Мысли о предстоящей лжи, о том, что обманывает не только невесту, но и весь свет, не давали ему покоя. Он пытался заглушить эти мысли учебой и молитвами, но тщетно. С каждым днем приближение свадьбы становилось всё более невыносимым. Он понимал что единственный способ не жениться — умереть. Но и это был не выход.

Редкие разговоры с отцом сводились к напоминаниям о долге перед семьей и необходимости хранить тайну. Сонхван не пытался понять чувства сына, его интересовало лишь соблюдение приличий.

В целом, подготовка к свадьбе для Мина была не радостным событием, а тяжелым испытанием, проверкой на прочность его духа и воли. Он старался не показывать своих истинных чувств, скрывая их за маской послушания и смирения, но внутри него нарастало отчаяние.

И лишь его мать, хоть и поддерживала решение мужа, временами ловила себя на мысли, что цена этого брака слишком высока. Она старалась гнать от себя эти сомнения, убеждая себя, что все делает правильно, что так будет лучше для всех, но взгляд сына, полный немого укора, заставлял ее сердце сжиматься от боли. Она украдкой посещала старую шаманку, питая тайную надежду, что древние силы смогут изменить судьбу ее сына, пусть даже самым непредсказуемым образом. Она сама не до конца понимала, чего ждет, но верила, что что-то должно произойти, что его болезнь пройдёт.

В ночь перед свадьбой Мин не мог заснуть. Его мучили тяжелые мысли о предстоящем обмане. Он вышел в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Там он встретил старую служанку, которая когда-то нянчила его. Она была очень стара и почти слепа, но её глаза, казалось, видели больше, чем другие.

— Не спится, молодой господин? — тихо спросила она.

— Не спится, — ответил Мин, поклонившись старушке.

— Тяжело тебе, дитя, — она покачала головой. — Вижу я твою печаль. Не хочешь ты этого брака.

Мин удивился её проницательности.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Старая я, многое видела, — уклончиво ответила служанка. — Не бойся, дитя. Всё будет хорошо. Пусть этот брак станет началом новой жизни, непохожей на прежнюю.

Она погладила его по руке и ушла, шаркая ногами по садовой дорожке. Мин проводил её взглядом. Слова старухи показались ему странными, но он не придал им особого значения.

Мин вернулся в свою комнату. Убранство, приготовленное к завтрашнему дню, казалось ему сейчас чужим и неуместным. Он лег на постель, но сон никак не шел. Слова старой служанки эхом отдавались в голове, смешиваясь с чувством вины и страха. «Начало новой жизни… — думал он. — Но какой ценой?»

Наконец, усталость взяла свое, и Мин провалился в беспокойный сон.

Ему снилось, что он стоит в зале предков, освещенном лишь тусклым мерцанием поминальных свечей. Ряды портретов, висящих на стенах, казалось, ожили. Строгие, непроницаемые лица предков смотрели на него с немым осуждением.

— Ты предал нас! — раздался гулкий, раскатистый голос, от которого у Мина похолодело внутри. — Ты опозорил наш род!

Он попытался оправдаться, сказать, что делает всё ради семьи, ради спасения чести рода, но слова комом застревали в горле, не находя выхода.

Затем видение сменилось. Он увидел себя на свадебной церемонии, но что-то было не так. Рядом с ним стояла девушка, ее фигура расплывалась в тумане. Он не мог разглядеть лица, но чувствовал, что оно излучало печаль и разочарование.

— Ты обманул меня, — тихо, словно шелест осенних листьев, сказала она. — Ты отнял у меня надежду.

Мин протянул к ней руку, жаждая коснуться, утешить, но она растаяла в воздухе, как дым, оставив после себя лишь пустоту.

Он снова оказался в зале предков. Лица на портретах исказились в гневных гримасах, полных ярости и презрения.

— Ты недостоин! — гремел неумолимый голос. — Ты будешь проклят!

Пол под ногами Мина внезапно разверзся, и он начал падать в темную, леденящую душу, бездну. Он кричал, истошно звал на помощь, но никто не слышал его, лишь эхо его собственного отчаяния металось в пустоте.

Внезапно он проснулся, резко сев на постели. Сердце бешено колотилось, лоб покрылся холодным потом. Он судорожно хватал ртом воздух. За окном занимался рассвет — рассвет того дня, который должен был изменить его жизнь. Но вместо радости и предвкушения Мин чувствовал лишь ледяной страх и глубокое отчаяние.

Он поднялся, шатнувшись, подошел к окну и распахнул его. Свежий утренний воздух ворвался в комнату, но не смог прогнать тяжесть, которая свинцом лежала на душе. «Что же я могу поделать? — с болью подумал он. — Смогу ли я жить с этим?»