Два мира, одно сердце (гет)

Солнечный луч настырно щекотал лицо, и Саша, поморщившись, перевернулся на другой бок. Будильник ещё не звонил, но спать уже не хотелось. «Первый день в универе», — пронеслось в голове. В груди приятно щекотало от смеси волнения и предвкушения. Новая жизнь, новые знакомства… Он даже мысленно прикинул, в чем пойдет — джинсы и новая рубашка, которую он купил специально для этого дня, должны произвести впечатление. «Интересно, какие там преподаватели? Строгие? А одногруппники? Смогу ли я найти друзей?» — мимолётные мысли теснились в голове.

Не открывая глаз, он потянулся к телефону, чтобы отключить будильник, который вот-вот зазвенит. Но что это? На привычном месте телефона нет. Неужели он остался в кармане брюк? С трудом открыв один глаз… Саша подскочил, инстинктивно ожидая ощутить привычный матрас, но оказался на чём-то твёрдом и непривычно тёплом. Комната, в которой он находился, совершенно не походила на его собственную. Вместо привычных обоев стены были украшены каллиграфией и картинами, изображающими незнакомые пейзажи. Вместо кровати — какая-то низкая платформа, застеленная толстым, но упругим матрасом и множеством подушек и одеял из блестящей, похожей на шёлк, ткани. Вместо шкафа — богато украшенный сундук в углу. Мебель в виде низкого шкафчика с кучей дверей и ящичков, столика и нескольких изящных низких табуретов была сделана из темного, блестящего дерева. Через большие окна, затянутые тонкой, пропускающей свет бумагой, открывался вид на ухоженный сад с цветущими деревьями и чем-то вроде пруда.

Оглядев себя, Саша заметил, что одет не в свою пижаму, а в какие-то свободные белые штаны и рубашку с запа́хом из ткани, похожей на хлопок. В голове теснились мысли от непонимания, что происходит. Глаз задёргался, а в руках парень почувствовал дрожь. Он попытался встать, но ноги не слушались. Всё же с трудом поднявшись, шатаясь, подошел к большому зеркалу в бронзовой оправе, стоящему на низком столике.

Из зеркала на него смотрел… не он. Точнее, не совсем он. Лицо принадлежало молодому человеку явно азиатской внешности: благородные черты, высокий лоб, прямой нос, темные, проницательные глаза. Волосы были темными и длинными, собранными в странный пучок на макушке, закрепленный какой-то заколкой и повязкой. Саша проморгался, заглянул за зеркало, пытаясь убедиться, что это не муляж и там не стоит другой человек, повторяющий за ним движения.

— Это… это не я, — прошептал Саша, проводя рукой по чужому лицу. — Это… это какое-то сумасшествие…

Он несколько раз протер глаза, чтобы убедиться, что не спит, даже ущипнул себя, и, в итоге, довольно больно шлепнул себя по щеке.

— Айщ, — воскликнул он, поморщившись от жжения, а затем застыл, осознав, что сказал не «ой» или «ай», а какое-то странное, незнакомое слово.

Дверь, украшенная резьбой, тихо отворилась, Саша испуганно оглянулся, упав на задницу. Он увидел, что, поклонившись чуть ли не в пояс, в комнату вошла красивая девушка в длинном, непривычном платье с запа́хом, перехваченном широким поясом. Оно было сделано из блестящей ткани нежных пастельных цветов, расшитое вышивкой.

— Вы уже проснулись, мой господин?

Саша резко замер. Сердце бешено колотилось, а в голове царил хаос. «Господин? Что происходит? Где я?»

В голове, словно в замедленной съёмке, промелькнул вчерашний вечер. Он сидел с мамой на кухне, она налила ему ароматный чай и увлеченно рассказывала об очередном корейском сериале. Кажется, там опять какой-то дворцовый переворот в эпоху Чосон… Саша не выдержал и фыркнул:

— Мам, ну серьезно! Это же просто сериалы! Мыло! Там всё неправда!

Мать резко замолчала, посмотрев на сына с такой обидой, что Саше стало не по себе.

— Ты так говоришь, потому что ничего не знаешь, — тихо сказала она. — Ты смеёшься над тем, чего не понимаешь. Вот попал бы ты сам в такую дораму! Посмотрела бы я, как бы ты там выкручивался! Да ты бы там и дня не продержался со своими-то замашками!

Саша хотел было извиниться, но гордость не позволила.

— Да ладно, мам, — буркнул он. — Что я там, в Корее этой, не видел?

Он демонстративно уткнулся в телефон, показав, что разговор окончен.

Мать тяжело вздохнула и вышла из комнаты. Саша ещё какое-то время листал ленту новостей, пытаясь отвлечься, но слова матери занозой сидели в голове. Отправившись спать, долго ворочался, не находя себе места, снова и снова прокручивая в голове этот дурацкий разговор. Он чувствовал себя виноватым, но признать это не хотел.

— Ну и пусть, — подумал он, с силой сжимая подушку. — Подумаешь, дорамы…

С этой мыслью он, наконец, провалился в беспокойный сон, а проснулся в этом странном месте.

Неужели?.. Догадка пронзила его, отдаваясь гулким эхом маминых слов «Вот попал бы ты сам в такую дораму!»

«Да нет, — нервно ухмыльнулся своим мыслям, — не может быть. Мы не богаты, чтобы мне устроили «Холопа», да и что я такого сделал? В универ поступил. Никого не обижал. Ну, подумаешь, дорамы мне не нравятся».

Тем не менее он оглянулся в поисках каких-нибудь скрытых камер, но ничего не обнаружил, а лишь наткнулся взглядом на вошедшую девушку, поразившись её красоте. Волосы были уложены в сложную прическу, украшенную причудливыми, явно дорогими, шпильками и шелковыми лентами. Она выглядела очень юной, но держалась с достоинством и едва заметной учтивостью. В её темных, раскосых глазах светились забота и интерес.

— Г-г-господин? — переспросил Саша дрожащим голосом.

Девушка слегка поклонилась, её темные глаза смотрели спокойно и немного вопросительно.

— Завтрак уже готов, мой господин. Вас ждут ваши отец и матушка, — её голос был мягким и мелодичным, но незнакомые интонации резали слух. — Я помогу вам одеться.

— К-кто вы? — запинаясь, спросил он. — И где я?

Брови девушки едва заметно приподнялись, но она быстро взяла себя в руки.

— Меня зовут Юн Соль, мой господин. Я ваша жена, — она снова поклонилась, на этот раз чуть ниже. — Вы находитесь в своем доме, в деревне… — она назвала деревню, но это название ничего не говорило Саше, это было незнакомое слово. — …недалеко от Ханяна.

Саша почувствовал, как к горлу подступает тошнота. «Жена?! Ханян?! Что за бред?! Дорамы мама смотрит, а не я, чтобы мне такое снилось».

Юн Соль подошла ближе, её лицо выражало беспокойство.

— Господин, вам нехорошо? Вы очень бледны. Может быть, позвать лекаря? — в ее голосе слышалась искренняя тревога. Она протянула руку, чтобы потрогать лоб, но он отшатнулся.

— Не… не подходи! — выкрикнул он, сам пугаясь своего голоса. Он чувствовал, что теряет контроль над собой. — Где я? Что происходит?! Я… я хочу домой!

Юн Соль отступила, опустив глаза. Она явно была напугана и смущена поведением мужа.

— Господин… я не понимаю, что с вами… Вы… вы сердитесь на меня? Я сделала что-то не так? — на её глазах выступили слезы, а плотно сжатые губы слегка задрожали.

Саша схватился за голову. В голове смешались обрывки воспоминаний, чужие имена, незнакомые слова. И снова слова мамы: «Вот попал бы ты сам в такую дораму!»

Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. «Так, спокойно. Надо взять себя в руки. Если это сон, то я скоро проснусь. А если… если нет…». Эта мысль была слишком страшной, чтобы её додумывать.

— Н-нет, всё в порядке. Я не сержусь, — выдавил он, стараясь говорить как можно спокойнее и попытавшись улыбнуться. — Просто… голова болит. Наверное, переутомился вчера…

Юн Соль посмотрела на него с недоверием, но всё же немного успокоилась.

— Я принесу вам успокаивающий отвар, мой господин. И распоряжусь, чтобы вас не беспокоили.

Она тихо исчезла за дверью, оставив Сашу в плену своих мыслей и страхов. «Что же мне делать? Как вернуться домой? И… кто такая эта Юн Соль? И что значит… «жена»?»

Саша судорожно пытался вспомнить, что могло произойти, и как он тут оказался. Но тщетно — ничего не приходило в голову. Крадучись подошёл к окну, выглянув в сад, где несколько слуг занимались своими делами.

В саду, казалось, цвело всё: каждое дерево, каждый куст, каждая травинка. Щебетание птиц должно было дать чувство умиротворения, но не в этот раз.

— Доброе утро, господин, — сказал неожиданно появившийся рядом взрослый усатый мужчина в грубой серой одежде с соломенной шляпой на голове, низко кланяясь.

Саша вздрогнул от неожиданности и скрылся в комнате, заметив, как мужчина удивлённо хмыкнул и покачал головой.

Он сел на постель, пытаясь подвести хоть какой-то итог происходящему. Итак, судя по всему, он каким-то образом оказался в Корее, да ещё и в прошлом. Что же делать? Как вернуться домой? Он понимал, что говорит на чужом языке, абсолютно его не зная прежде, и понимает речь, с которой к нему обращаются. Если его называют господином, значит он имеет вес хотя бы в этом доме. А судя по убранству и саду, хозяева дома весьма не бедные.

Пока Саша сидел, погруженный в свои мысли, дверь в комнату тихо открылась. Он поднял глаза и снова увидел Юн Соль. Она низко поклонилась. Саша, растерявшись, подскочил с места, собираясь поклониться в ответ, но в последний момент передумал, словно интуиция подсказывала ему, что он не должен этого делать.

— Я принесла вам успокоительный чай, мой господин, — сказала Юн Соль, ставя перед ним низкий табурет и керамическую пиалу с какой-то прозрачной жидкостью и плавающими на поверхности цветами.

Саша недоверчиво покосился:

— Что это?

— Это чай из хризантем. Он успокаивает головную боль, — сказала она, пододвигая к нему напиток. — Ваша матушка беспокоится за вас и, возможно, придет навестить вас позже. Ваш отец ушел, кажется, в управу, пожелав вам скорейшего выздоровления. Принести вам завтрак сюда?

Саша посмотрел на девушку, которая с лёгкой улыбкой нежно смотрела на него. Он хотел было отказаться от еды, но желудок предательски заурчал. Чтобы скрыть неловкость от этого момента, Саша схватил чашу с напитком и залпом, жадно глотая, выпил, с грохотом поставив пустую ёмкость на стол, словно выпил не первую рюмку водки, он шумно выдохнул, вытирая рот рукавом.

И снова поймал на себе странный недоверчивый взгляд.

— Пожалуй, принесу вам завтрак, — вернув на лицо улыбку, сказала она, вставая.

Саша не знал, должен ли что-то ответить на это. Видимо, посчитав его молчание за положительный ответ, Юн Соль вышла.

Надеясь, что этот чай, вкус которого он даже не успел понять, не принесет ему вреда и, что самое главное, не отравлен, Саша попытался вспомнить рассказы матери о исторических сериалах про Корею. Точно, вчера она говорила что-то про Чосон. Несколько раз он видел на экране телевизора подобные комнаты и людей в таких костюмах, как на нем и Юн Соль. Вспомнить бы что-то полезное из её рассказов, чтобы выжить здесь, прежде чем сможет вернуться домой, ведь вариант, что ему всё это снится он уже окончательно отмёл. Непрерывный поток мыслей, обрывков воспоминаний своих… и чужих смешались в голове. Всплывали то образы друзей, знакомых и одноклассников, то абсолютно незнакомые лица с раскосыми глазами, места, которые он никогда не видел, и обрывки разговоров, которые никогда не вёл, и не смог зацепиться за них, чтобы хоть какая-то информация была на пользу.

Юн Соль вернулась быстро, словно поднос с едой стоял буквально за дверью. Она прошла в комнату, поставила на тот же табурет еду. Незнакомые ароматы щекотали ноздри. Саша с любопытством уставился на блюда: белая горка риса, темный коричневатый суп с плавающей в нем какой-то травой и несколько маленьких тарелочек с чем-то ярким и непонятным.

— Я помогу вам умыться и переодеться перед завтраком, — сказала она, а затем выглянула за дверь и взяла из чьих-то рук таз и полотенце.

Юн Соль поставила латунный таз с водой перед Сашей и, присев рядом, намочила край полотенца. Она аккуратно протёрла его лицо, смывая остатки сна. Саша замер, поражённый её близостью и нежностью.

Их взгляды встретились, и девушка заметно смутилась. Саша, неловко прочистив горло, тоже отвёл взгляд, пытаясь смотреть куда угодно, только не на нее.

Закончив с умыванием, она вынесла таз, передав его кому-то за дверью.

Подойдя снова к Саше она потянулась к завязкам на его груди, отчего он дернулся, схватившись за узелок.

— Ч-что ты делаешь? — испуганно спросил он.

— Помогаю вам переодеться, мой господин, — невозмутимо ответила она.

«Неужели, чтобы женщина переодевала мужчину, в порядке вещей?» — мелькнуло в голове Саши.

Он должен максимально соответствовать местным обычаям. Что же делать? Позволить ей себя раздеть? Его, конечно, раздевали девушки раньше, но совсем для других целей.

Саша постарался расслабиться и встал. Юн Соль аккуратно распустила завязки и, обойдя парня со спины, стянула с него тонкую белую рубашку, оголив подтянутый торс. Ветерок из окна обдул оголенную кожу, отчего та покрылась мурашками. Затем она достала из сундука точно такую же чистую рубашку, помогла одеть, дальше накинула на него шелковый халат, застегнув и завязав все завязки. Проведя концы широкого пояса за его спину, ей пришлось его приобнять, отчего он затаил дыхание от её близости. Наконец, закончив с одеванием, Юн Соль удовлетворённо оглядела парня, а затем указала ему на стол:

— Пожалуйста, мой господин, приступайте к еде.

Саша сел, но тут перед ним встала другая проблема — как это есть? Перед ним лежали палочки и ложка. Живот урчанием снова дал о себе знать.

— Ешьте, мой господин, — сказала она.

Саша решил пойти по простому пути: взял ложку и стал есть. Сначала съел суп, а затем рис. Все было очень вкусно, хоть и немного непривычно.

Пока он ел, Юн Соль спросила:

— Как вы себя чувствуете, мой господин? Голова больше не болит?

Саша, стараясь не смотреть ей в глаза, ответил:

— Немного лучше. Но у меня… будто туман в голове… Я плохо помню вчерашний день…

Юн Соль удивлённо на него посмотрела, а затем зарделась, опустив глаза:

— На вас наша свадьба так повлияла?

Это что же получается? Они только вчера поженились? И что теперь делать? Что ей сказать? А прошлой ночью что-то было, раз они женаты? А следующей что-то должно быть? Эти вопросы мелькали в голове парня, отражаясь на его лице. Заметив замешательство Саши, девушка ещё больше засмущалась.

— Вы вчера много выпили и быстро уснули, мой господин. Поэтому, наверное, болит голова и память подводит.

Саша облегчённо выдохнул. Она сама дала ему подсказку, как выкрутиться из этой ситуации.

— Тогда расскажи, что вчера было? Что я мог забыть? — спросил Саша, с интересом посмотрев на девушку.

— Церемония прошла очень сложно. Все эти поклоны. Я так волновалась, что споткнулась и чуть не упала.

— Ах, да-да, помню, — соврал Саша, натянуто улыбнувшись, сделав вид, что действительно что-то вспомнил.

— Затем нас поздравили и проводили в вашу спальню.

— Сюда? — Саша обвёл взглядом комнату.

— Да, мой господин. Здесь было много блюд, выпивка. Я постаралась соблюсти все положенные обряды. Но вы… Вы… — она запнулась, на глазах выступили слезы.

— Что я? Я тебя обидел? — Саша чуть не подавился. «Что же хозяин этого тела сделал с бедной девушкой, что она чуть не плачет?»

— Вы ругались на меня. Сказали… Сказали…

— Да, что я сказал? Говори… — Саша совсем разволновался.

— Сказали, чтобы я вела себя тихо и ни на что не надеялась, что вы будете моим мужем только для людей, что не хотели этого брака и вас заставили.

— Я правда так сказал? Наверное, я был очень пьян. Совсем не помню этого.

— Нет, вы это сказали будучи трезвым, а потом напились и уснули, не раздеваясь.

— Но я же проснулся не одетым… — чуть не подавившись, пробормотал он с набитым ртом. — Кто меня раздел?

Юн Соль покрылась румянцем:

— Я… — нерешительно сказала она, а затем затараторила, стараясь оправляться, словно он мог ее поругать за этот поступок: — Не могла же я опозориться тем, что мой муж вместо выполнения супружеского долга просто уснул, — губы девушки дрожали, из глаз полились слезы.

Саша перестал есть и, не зная, что делать, потянулся к волосам девушки, погладив по голове:

— Прости, не знаю, зачем я это наговорил тебе вчера. Ну, не плачь, пожалуйста.

«Вот же ж придурок! — пронеслось в голове, пока провел пальцами по ее щекам, вытирая слезы. — Как он мог обидеть эту красавицу? Что, так сложно было выполнить свой долг? Она ж красивая. Подумаешь, заставили жениться. Если у вас тут традиции такие, то просто прими и радуйся, что жена красотка досталась».

Наконец, доев, он отодвинул от себя столик. «А что я должен вообще делать? Пока сослаться на болезнь и постараться разведать обстановку? Черт! Я даже не знаю, как зовут этого придурка, в теле которого оказался».

Юн Соль встала, взяла поднос в руки и, слегка поклонившись, сказала:

— Отдыхайте, мой господин. Вам что-нибудь нужно?

— Нет, ничего не нужно, спасибо, — поспешно сказал он. — Когда ты вернёшься?

— Я принесу вам обед позже, если вы не будете в состоянии выйти в общий зал. Сейчас к вам придет слуга, который приведет в порядок ваши волосы, мой господин.

Не успел Саша даже подумать о чем-нибудь, как в комнату вошёл скромно одетый молодой мужчина. Лицо было гладко выбрито, глубокопосаженные глаза смотрели с уважением. Низко поклонившись, он подошёл к столику с зеркалом, положив перед ним большую подушку.

— Прошу, учёный Пак, садитесь.

«Пак это имя или фамилия? Черт, да я даже не знаю, как здесь принято обращаться к людям! Учёный? Это ещё что такое?» — задумался Саша, послушно вставая и направляясь к зеркалу.

Когда он сел, то видел, как мужчина распустил ему волосы и аккуратно стал расчёсывать. Какими-то замысловатыми движениями он быстро собрал волосы в пучок, закрепив их каким-то цилиндром и шпилькой. Весь процесс мужчина молчал, не проронив ни слова.

— Будете бриться сегодня, господин? — спросил он, закончив с волосами.

Саша прикоснулся к лицу и, не заметив особой щетины, поспешил ответить:

— Нет, я плохо себя чувствую…

— Понимаю, — протянул тот, как-то странно улыбнувшись с огоньками в глазах.

Заметив этот взгляд, Саша хотел возмутиться, уж не намекает ли тот на бурную брачную ночь, которой на самом деле не было, но подумал, что лучше вести себя как можно спокойнее.

В животе вдруг предательски заурчало. Нет, ему срочно нужно в туалет! Этот звук не скрылся от ушей мужчины.

— Позвольте сопроволить вас в отхожее место, господин?

— Да, пожалуй…

При этом в голове куча мыслей уже только от названия «отхожее место». Что там его ждёт? «Надеюсь, не хуже, чем у бабушки в деревне» — подумал он, вспомнив, туалет в виде вертикального гроба с дыркой в полу, по-другому он никак и не мог назвать это сооружение.

«Нужно изобразить слабость, чтобы не выдать себя, иначе самостоятельно ничего не найду. Пусть он меня отведет», — промелькнула мысль, поэтому он встал и опёрся об руку мужчины, скрючившись, будто действительно ему совсем плохо.

Они вышли во двор. Саша огляделся. По двору бегали куры, мальчишки, ходили люди, кто с метлой, кто с корзиной, видимо, слуги.

Наконец, он заметил небольшую пристройку в углу двора, куда его и привел мужчина, даже не предупредив, что его ждет внутри. Заглянув туда, он едва не задохнулся от отвратительного запаха. Это была просто яма в земле, над которой стоял деревянный ящик.

«Чёрт! — подумал Саша. — И где здесь туалетная бумага?»

Осмотревшись, он не нашел ничего, кроме кучи сухих листьев в углу.

«Ну, что ж…» — вздохнул Саша и, зажав нос, попытался приспособиться к ситуации. Это было непросто. Он запутался в полах халата и широких штанах, отчего чуть не упал.

Когда всё закончилось, он выскочил из туалета, как ошпаренный, и жадно вдохнул свежий воздух.

«Больше никогда! — подумал Саша. — Буду терпеть до последнего!»

Казалось, что запах преследует его, въевшись в одежду. Слуга протянул кувшин с водой, помогая вымыть руки, и подал полотенце.

Саша вернулся в комнату и замер на пороге. У окна стояла женщина в шелковом платье насыщенного сливового цвета. Её волосы были аккуратно убраны, в них поблескивала серебряная шпилька.

— Мин, сынок, — сказала она, направившись к нему навстречу. — Как ты себя чувствуешь?

Саша застыл как громом пораженный. «Это что… его мать?!»

— Э-э-э, — промычал он, лихорадочно соображая, что ответить, и как вообще называть эту женщину, неуверенно сказав: — Мне уже лучше, благодарю.

Она подошла к нему, заботливо трогая его лоб.

— Жара нет, но ты бледен, — сказала она. — Тебе стоит прилечь.

— Да, ма… ма… матушка, — наконец выдавил он, заикаясь, — мне уже значительно лучше.

Он прошел внутрь, садясь за низкий столик с письменными принадлежностями на нем. Ему вспомнился кадр из сериала, что мать смотрела, где мужчина с умным видом сидел именно за подобным столиком.

Саша заметил, что в комнате была проведена уборка, пока его не было: постель была заправлена, одежда, которую Юн Соль с него сняла, исчезла. Женщина села напротив на большую подушку, на которой до этого сидел сам, когда его причесывали.

— Вы хотели о чем-то поговорить, матушка? — спросил он, не зная как себя вести, когда молчание затянулось.

— Я все ещё чувствую себя виноватой, что не смогла защитить тебя от этого брака, Мин, — грустно сказала она.

— Ну что вы, матушка, — нашелся он. Кто-нибудь дайте этому парню «Оскара» за лучшую мужскую роль. — разве вы могли что-то сделать?

— Нет, — вздохнула она, — таковы традиции, и этот брак был обговорен ещё до твоего рождения.

«А вот это уже интересно», — подумал он, а вслух сказал другое:

— Да, матушка, понимаю. Вам не о чем беспокоиться. Юн Соль прекрасная девушка…

Он осекся, ведь не знал не слишком ли много он говорит, для человека, который оказался в этом месте, ничего о нем не зная.

— Она из хорошей семьи, — подтвердила мать. — К тому же ее отец, дворцовый советник Юн, помог тебе получить титул ученого. Хоть за это мы должны быть ему благодарны.

— Да, матушка, безусловно, вы правы.

— Твой тесть приложил немало усилий, чтобы ты получил эту должность в Королевской Канцелярии. Ты должен оправдать его доверие. Завтра твой первый день. Будь внимателен, слушай старших, не вступай в споры. Помни, что от тебя зависит репутация нашей семьи и семьи твоей жены. Я уверена, ты справишься, Мин, но будь осторожен. В Канцелярии много завистников и интриганов.

«Ох, я ещё тут не знаю, что делать, а завтра мне ещё идти куда-то, — пронеслось в голове. — Господи, да за что мне это? Ну, пожалуйста, верните меня домой… Мама, я больше не буду смеяться над твоими сериалами, обещаю».

— Да, матушка, я постараюсь, — неуверенно выдохнул он.

— Хорошо, сынок, — сказала она, вставая, — мне пора. Скоро твой отец вернётся.

— Да, матушка, — он встал следом, провожая мать до двери.

Наконец, оставшись один, он тяжело опустился на подушку и снова стал анализировать. Саша абсолютно не понимал, что должен делать и как себя вести. Работа в Канцелярии говорит о том, что ему придется писать, но он же не умеет. Или умеет? Что делать? Как выпутаться? Как выжить? Как вернуться домой?

Он нервно расхаживал по комнате, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь составить хоть какой-то план. Заглянул в шкафчик, найдя в нём какие-то книги с кучей иероглифов, которые он, к своему ужасу, не понимал. К сожалению, навыки чтения и письма вместе с чужим телом ему не передались. Ещё и эта девушка, Юн Соль. Она ведь его жена. Чужая жена, по сути. Но она этого не знает. Что ему делать? Как вести себя с ней? Попадись ему такая красотка в России, в его время, он вряд ли бы отказался провести с ней пару вечеров. Но она замужняя женщина, а это уже для него абсолютное табу.

Примечания:

Ну вот, как-то так))

Как вам такая история?

Иллюстрации к этой работе будут на канале https://t.me/Na_Perekrestke_Mirov

Пока он был глубоко погружён в эти размышления, Юн Соль пришла, приглашая на обед.

— Как вы себя чувствуете, мой господин? Не соблаговолите ли вы пройти к столу? Вас ждёт отец.

— Наверное, я должен? — с сомнением спросил он, думая о том, что вряд ли у него есть выбор, а, увидев ее кивок, продолжил: — Да, подожди меня секунду. Я иду с тобой.

Саша последовал за Юн Соль. Как же ему сложно было делать вид, что знает, куда идти. Когда он едва не прошел мимо нужного поворота, Юн Соль тихо окликнула его:

— Сюда, мой господин, — указав на дверь, проговорила она, и уголки её губ дрогнули в едва заметной улыбке.

Саша вошел в большой зал. Стены были оклеены светлой рисовой бумагой, на которой тушью были изображены изящные пейзажи и каллиграфия. Пол устилали плетеные циновки, а в дальнем конце комнаты располагалось небольшое возвышение с расписной ширмой. Он увидел двух мужчин, сидящих за отдельными низкими столиками, а немного в стороне, ближе к двери, сидела его, Пак Мина, мать. Саша замер на пороге, но Юн Соль, поспешила вперед:

— Приветствую вас, батюшка и матушка, — произнесла она звучным голосом, растягивая гласные, а затем опустилась на колени и совершила глубокий поклон, коснувшись лбом пола.

Саша в полном замешательстве застыл, не зная, что должен делать, растерянно переводя взгляд с одного лица на другое.

— Поклонись родителям, сынок, — мягко улыбнулась мать.

Саша неловко опустился на колени, следуя примеру Юн Соль, а госпожа Пак поспешила его оправдать:

— Он нездоров сегодня. Прошу простить его, господин Юн.

— Понимаю, — ответил советник Юн, с усмешкой глядя на Сашу. — Первая брачная ночь — дело непростое.

— Поднимитесь, дети мои, — сказал господин Пак. — Желаю вам благоденствия и многих сыновей.

Саша и Юн Соль поднялись. Он не знал, что делать дальше, а Юн Соль и госпожа Пак, низко поклонившись, пятясь, вышли из зала

Мужчины пристально смотрели на него. Пока Саша кланялся, он не мог понять, кто из них отец Мина, но теперь предположил, что госпожа Пак сидела ближе к своему мужу, а советник Юн был чем-то похож на Юн Соль.

— Не стесняйся, Мин. Садись, — сказал господин Юн, указывая на столик напротив.

Саша подошел к указанному столику и неуклюже опустился на подушку, чуть не опрокинув столик. С ужасом он вновь увидел палочки. Перед ним стояла чаша с рисом. На отдельном блюде лежала целая отварная курица. «Неужели я должен съесть ее всю?» — пронеслось в его голове. Рядом стояла пиала с бульоном. Саша сидел, не смея прикоснуться к еде. Украдкой взглянув на господина Пака, он увидел, что тот ест курицу руками, и, посчитав это самым безопасным способом, тоже нерешительно взял кусок, стараясь не смотреть на остальную еду.

— Мин, завтра ты должен явиться во дворец. Не забудь свою именную табличку и свиток с указом о назначении, — негромко сказал господин Юн.

— Хорошо, — ответил Саша, слегка кивнув.

— Что за манеры, сын?! — строго воскликнул господин Пак. — Ты должен как следует поблагодарить господина советника за оказанную милость!

«А как это сделать?» — пронеслось в голове Саши. Кусок курицы словно встал поперек горла, и он закашлялся, судорожно схватив пиалу с бульоном и сделав большой глоток, чтобы протолкнуть пищу.

— Не стоит, господин Пак, — спокойно ответил советник Юн. — Его усердная служба и будет лучшей благодарностью.

Аппетит у Саши пропал окончательно. Мужчины завели неспешный разговор о государственных делах: о бесплодии королевы, о требованиях китайских послов… Саша совершенно не понимал, о чем идет речь, и погрузился в размышления о своем незавидном положении.

— Мин, можешь идти, если поел, — вдруг сказал отец. — Ты какой-то бледный. Хорошо отдохни. Завтра важный день. Не подведи.

— Хорошо, отец, — сказал Саша, вставая, и, поклонившись, покинул зал.

За дверью выдохнул, а затем вдохнул свежий воздух, словно и не дышал до этого. Оказалось, что уже вечерело и становилось прохладно. Посмотрев по сторонам, судорожно пытался вспомнить, куда идти. Выбрав направление наугад, пошел, плутая по коридорам. Ему казалось, что он ходит все время вокруг одного и того же места, настолько все было похоже, никак не мог найти свою комнату.

Вдруг он услышал доносящееся из ближайшего помещения тихое пение. Любопытство взыграло в нем, и он слегка приоткрыл дверь. Комната была освещена лишь несколькими масляными лампами, отбрасывавшими мерцающие тени на стены. Юн Соль сидела в большом деревянном чане с водой, что-то напевая. Ее влажные волосы струились по плечам, а большие глаза были прикрыты. От воды поднимался пар, поэтому было сложно разглядеть девушку, но тем не менее Саша не мог оторвать взгляда, ловя каждое её движение. Он прислушался к пению. Она пела о любви к молодому господину, о том, что он ее отвергает, как она встретила его много лет назад, а он её не узнаёт. Песня была такой грустной, что сердце Саши сжалось. Неужели, она поет о своих чувствах к нему? Оступившись от волнения, он нечаянно толкнул дверь, отчего та скрипнула и широко распахнулась. Песня оборвалась, а Юн Соль застыла, широко раскрыв глаза.

— Прости, — Саша быстро отвернулся. — Я ничего не видел, клянусь.

Он закрыл дверь и поспешил уйти. Образ девушки стоял перед глазами, словно впечатался под веки, а песня звучала в ушах, вновь и вновь вызывая чувство непонятной тоски.

В конце концов, не зная куда идти, Саша прошел в сад, освещенный лишь бледным светом луны. Он уселся в ближайшей беседке, с которой открывался вид на небольшой пруд с цветущими лотосами. Может быть, кто-то найдет его здесь и отведет в комнату, с отчаянием подумал он.

Снова мысли путались в голове. Он не знал, как попал сюда, чтобы хоть как-то наметить путь возвращения. Завтрашний день, где ему нужно идти в Канцелярию, в которой не знает, что делать и как себя вести, тоже вызывал беспокойство. Юн Соль, напевающая грустную песню, не выходила из головы. «Может, я зря переживаю, и мне просто нужно лечь спать, и я проснусь уже дома? — вдруг осенила его мысль. — Только бы комнату свою найти. И уже холодно, вообще-то. Неужели никто не заметил моего отсутствия?»

Саша вздрогнул от того, что на его плечи легло что-то большое и теплое.

— Не лучшее время для ночных прогулок, мой господин, — услышал он голос Юн Соль. — Вы можете простудиться. Не соизволите ли пройти в свою спальню?

Ну, хоть кто-то вспомнил о нем и нашёл. Он поднял глаза и увидел её совсем в другом наряде, чем была днём. Вместо расшитого платья, на ней было более простое — нежно-розовый верх и цвета слоновой кости низ. Волосы, собранные в простой узел на затылке, открывали тонкую шею. В воздухе витал аромат цветов то ли из сада, то ли от неё.

— Ты пойдешь со мной? — спросил он, посмотрев на девушку с мольбой в глазах, ведь без неё он снова заблудится.

— Если вы того желаете, мой господин, — она склонилась в лёгком поклоне.

«Да что они все тут постоянно кланяются. «Мой господин да мой господин», ну сколько можно?» — возмущался он про себя, вставая и пропуская девушку вперёд, жестом показав идти. Юн Соль немного замялась, но всё-таки пошла вперёд, опустив голову и теребя ленточку на платье.

Оказалось, что он сидел буквально в двух шагах от своей комнаты. Юн Соль открыла перед ним дверь, пропустив первым. Постель была уже расстелена, и только одна лампа немного рассеивала мрак.

Атмосфера комнаты была слишком интимной, а Саша не знал, что должен делать. В его воображении снова всплыл образ купающейся девушки. Мысленно ударив себя по лбу, заставлял себя перестать об этом думать. «Она чужая жена. Ты не можешь к ней прикасаться».

— Господин, — раздался тихий голос. — Я помогу вам раздеться и лечь.

О нет, только не это. Он не может позволить ей прикасаться к себе. Только не сейчас. Вернётся Мин и пусть тогда делает, что хочет. А Саша не может… Ни за что… не должен.

— Спасибо. Но я справлюсь сам. Иди. Тебе тоже нужно спать, — не поворачиваясь, сказал он.

— Вы снова отвергаете меня, мой господин? — её голос дрожал от обиды.

— Я переутомился сегодня, Соль, — пытался он оправдаться, впервые назвав ее по имени, что не укрылось от девушки, ее щёки слегка порозовели. — А завтра мне приступать к новой должности. Я волнуюсь и переживаю из-за этого.

— Хорошо, — сказала она, опустив голову. — Я все понимаю.

Она была такой грустной, что Саша не удержался и подошёл ближе. Он нежно поднял её голову за подбородок, заглядывая в глаза.

— Что тебя так расстраивает? Ты должна ненавидеть меня после того, как я отверг тебя вчера и отсылаю сегодня.

— Если я сейчас пойду в свою комнату, то пойдут слухи, что либо у нас плохие отношения, либо вы слабы… Ваша матушка будет меня ругать, что не могу вас расположить к себе.

«Да не того ты пытаешься завоевать, милая Соль», — мелькнуло в его голове. В очередном порыве жалости к ней он обнял её, пытаясь убедить себя, что будет относиться к ней, как к младшей сестре, которой у него никогда не было. Брат ведь может обнять сестру? Она сначала застыла, а потом прижалась головой к мужской груди, обвив его торс руками. Саша почувствовал, как бьётся её сердце. Или это было его собственное? Он гладил её по голове, вдыхая аромат ещё влажных волос.

— Если хочешь, останься здесь, только не знаю, как мы разместимся.

Она подняла голову, слегка отстранившись:

— Правда? Я могу остаться?

Саша утвердительно качнул головой.

— Спасибо, мой господин, — совсем выбравшись из плена его рук, она несколько раз поклонилась. — Я лягу на полу.

После нескольких поклонов, Саша не выдержал и остановил ее, удержав за предплечья. «Боже, какая она хрупкая».

— Хватит уже кланяться. Достаточно, — раздражённо сказал он. — Лучше ложись давай. Поздно уже.

И что она сделала? Стала раздеваться. Саша наблюдал за ней, не в состоянии отвести взгляда. Сняла с себя пару слоев одежды, оставаясь только в почти прозрачной белой нижней одежде. Распустила волосы и легла… на пол, абсолютно ничего не постелив, а под голову положив руки.

— Да ты с ума сошла? — возмутился Саша, придя в себя.

Она испуганно подскочила, опустив глаза и заламыая пальцы.

— Мне уйти, мой господин? — смотря на него глазами полными слез, спросила Юн Соль.

— Да нет же, глупая. Ложись на постель. Кто ж спит на полу? Заболеть решила?

Юн Соль села в замешательстве, растерянно глядя на него, что Саша снова сказал, добавив твердости в голосе:

— Ложись на постель. Это приказ.

Видимо, воспитание взяло верх, и она подчинилась, расположившись с самого краю, что от малейшего движения могла свалиться на пол.

— Нормально ложись, а я… — Саша оглядел комнату и, не найдя ничего более подходящего, стал с серьезным видом собирать подушки для сидения, раскладывая их паровозиком на полу, чтобы можно было лечь. — Я тут посплю.

Он лег на соединённые подушки, сложив руки под голову, но попытавшись разместиться поудобнее, почувствовал, как всё под ним стало разъезжаться, а его задница уже оказалась на полу. Он тяжело вздохнул и, кряхтя, сел на своем импровизированном ложе, понимая, что не сможет уснуть.

— Нет, мой господин, вы не можете там спать, — с тревогой в голосе сказала Юн Соль. — Что скажут люди? Что скажет ваша матушка?

— Так никто ж не узнает, — возразил Саша.

— Поверьте, о молодоженах всегда все всё знают, — с грустью вздохнула она, медленно встав и натягивая юбку. — Выговора от вашей матушки мне все равно не избежать, так что я лучше пойду в свою комнату.

Саше совсем не хотелось, чтобы из-за него девушка пострадала. Борясь с собой и своими принципами, тщетно убеждая себя относиться к ней, как к сестре, он сказал:

— Хорошо. Ты ляжешь с одного краю, а я с другого. Положим между нами свернутое одеяло, чтобы не мешать друг другу. Так сойдёт?

Она снова замерла в нерешительности, абсолютно не понимая поведение мужа. Саша подошёл к постели и свернул одеяло, уложив его по центру кровати, а затем и сам лег на одну половину.

— Вот. Я сплю здесь, а ты здесь, — он указал на пустуещее место, но видел, что она не двигается с места. — Мне тебе снова приказывать или ты всё-таки сделаешь то, что говорю?

Юн Соль сняла юбку и, нерешительно подойдя, легла. Но возникла другая проблема. Хоть было лето, ночью, после жаркого дня, было довольно прохладно, чтобы спать без одеяла. А так как одно одеяло Саша свернул, сделав из него барьер, то осталось ещё одно, но достаточно узкое, чтобы под ним уместились двое. Конечно, тут же началась делёжка единственного одеяла. Юн Соль пыталась накрыть Сашу, он — её. Каждый раз, когда один из них тянул одеяло на себя, другой оставался почти неприкрытым. В конце концов, этот нелепый спор превратился в смех и бой подушками.

— Всё, прекрати, — совсем запыхавшись, сказал Саша, хватая тонкую руку, которая замахнулась на него. — Мне уже жарко и одеяло не нужно.

Юн Соль замерла, с подушкой в руке, которая не успела прилететь по голове Саши. Их взгляды встретились. В больших темных глазах Саша увидел удивление, смущение и… что-то еще, что он не смог сразу понять, а электрический разряд прошел между ними. Саша, наконец, осознав, что всё ещё держит девичье запястье, неловко и поспешно отдернул руку.

— Ну всё. Ложись уже. Мне моего халата хватит.

Наконец, Юн Соль подчинилась и, натянув на себя одеяло до самого подбородка, легла, повернувшись к Саше спиной.

Саша лег, укрывшись халатом, прислушиваясь к размеренному дыханию девушки. Его влекло к ней, и ее образ во время купания снова, как наваждение, нарисовался в воображении. Он ворочался с боку на бок, пока, наконец, не провалился в беспокойный сон.

Проснулся он от того, что что-то щекотало его нос. Открыв глаза, он увидел, что уткнулся в чью-то макушку, а рука покоится на тонкой талии. С быстро бьющимся сердцем, пытаясь осознать где он и что происходит, он осторожно, чтобы не разбудить, сел на кровати. Вспомнил вчерашний день и вечер и понял, что ничего не изменилось. Он всё ещё в Чосоне, и обречённость снова навалилась на него, к тому же ему вступать в должность. Он посмотрел на мирно спящую девушку. Волосы растрепались по подушке, ресницы тихонько вздрагивали, а на губах играла легкая улыбка. «Интересно, что же тебе снится, Соль?» — подумал он, тоже улыбнувшись.

Ещё только брезжил рассвет. Петухи завели свою утреннюю перекличку, что у Саши вспыхнуло чувство злости на этих птиц, которые могут разбудить это прелестное создание, умиротворенно спящее рядом. Он поймал себя на том, что готов любоваться этим вечно, а возвращение домой уже не кажется таким желанным, как ещё вчера.

— Вы уже проснулись, мой господин? — Саша вздрогнул от неожиданного вопроса, ему стало неловко от того, что его застали за неприкрытым разглядыванием. Он резко сел, и если бы не стена, то мог свалиться на пол.

— А? Да! То есть, нет… То есть, да, проснулся, — он запутался в словах, потирая глаза. — А что? Я проспал?

Юн Соль улыбнулась, наблюдая за его замешательством.

— Нет, мой господин, вы не проспали. Еще очень рано. Просто… вы так пристально на меня смотрели, что я подумала, вы уже давно не спите.

Жар прилил к его лицу, вызывая лёгкий румянец. Опять он попался…

— Я… э-э… Я просто проверял, дышишь ли ты, — выпалил он первое, что пришло ему в голову, и тут же мысленно стукнул себя по лбу. «Что за чушь я несу?!»

Юн Соль тихонько хихикнула.

— Благодарю вас за заботу, мой господин, но, уверяю вас, я дышу вполне исправно.

— Ну, мало ли, — пробормотал Саша, чувствуя себя полным идиотом. — Вдруг тебе кошмар приснился, и ты задохнулась во сне. Всякое бывает.

Она наклонила голову набок, с любопытством разглядывая его.

— Вы так беспокоитесь обо мне, мой господин?

— Конечно, беспокоюсь! — Саша сам удивился своей горячности. — Ты же… ты же… — он замялся, не зная, как закончить фразу. «Ты же не Мин, Саша, успокойся!»

— Я же ваша жена, — закончила за него Юн Соль, и в ее голосе послышалась легкая грусть.

Саша почувствовал укол вины.

— Да, — тихо сказал он. — Жена.

Он протянул было руку к ее лицу, но остановился на полпути, сделав вид, что отгоняет муху.

— Э-э… Да, — он откашлялся, пытаясь принять более непринужденный вид. — И вообще я… Просто… э… любовался рассветом. — Он врал, как никогда раньше. — Эти проклятые петухи! — добавил он, пытаясь перевести разговор на другую тему. — Я уже собирался выйти и свернуть им шеи, честное слово!

Юн Соль тихонько рассмеялась, прикрыв рот ладошкой.

— Не стоит, мой господин. Они не виноваты, что вы так крепко спали. И так сладко посапывали.

Саша почувствовал, как краска заливает его уши. Сладко посапывал? Он?!

— Я не посапывал! — запротестовал он, но тут же осекся, увидев лукавый блеск в глазах напротив. — Ну, может, самую малость…

Он неловко почесал затылок.

— Ты очень красивая, Соль, — и только после сказанного осознал, что вырвалось с его губ.

Юн Соль зарделась, опустив глаза.

— Я принесу воды для омовения, — сказала она, быстро и ловко надев на себя всю эту традиционную одежду. И как только не путается во всем этом?

Она вышла, а Саша был мысленно благодарен ей, что не стала развивать эту неловкую ситуацию.

Саша сидел, уставившись в одну точку. «Красивая, значит? И что дальше, умник? Ты в чужом теле, в чужой стране, влюбляешься в чужую жену. Гениально!» Он провел рукой по волосам. «Надо взять себя в руки. Сегодня первый рабочий день. Нельзя облажаться.»

Он встал и направился к сундуку в поисках одежды. Что же он должен надеть? Не может же он явиться на службу в халате! Или может? Он не хотел, чтобы Юн Соль переодевала его. Слишком уж он реагирует на нее. Но нашел только точно такую же рубаху и штаны, решив сменить хотя бы это. Пока возился с завязками на рубахе, Юн Соль вернулась с тазом, кувшином и полотенцем.

— Подождите, мой господин, не так, — улыбнулась она, видя его безуспешные попытки справиться с завязками. Она, поставив принесенное на табурет, подошла к нему, принимаясь за завязки. — Вас всегда слуги одевали, что вы с такими простыми вещами справиться не можете?

Ага, знала бы она, что он вообще никогда такое не носил. Он неловко улыбнулся, а она, закончив, пригладила ленты, проведя ладонью, словно довольная проделанной работой. Саша сквозь ткань чувствовал жар ее маленькой ладошки.

— Сегодня я сам умоюсь, — сказал, прервав молчание и направившись к тазу.

И даже здесь он оступился и чуть не опрокинул таз. Его рука дрогнула, и вода плеснула на пол. Она засмеялась, поливая ему водой, а он брызнул ей в лицо:

— Не хорошо смеяться над мужем… — «Мужем, Саша? Серьёзно?» — Так, а что мне надеть?

— Сейчас принесут наряд ученого.

В комнату вошла служанка, неся аккуратно сложенный сверток из темно-синей ткани. Развернув его, она почтительно преподнесла Саше одежду.

Саша неуверенно взял в руки халат, ощупывая непривычную ткань. «Как в этом вообще можно ходить?»

— Какая красота, — пробормотал Саша, забыв о своей неловкости.

Юн Соль улыбнулась.

— Это одежда, достойная вас, мой господин. Она подчеркнет ваш ум и благородство.

Она начала помогать ему одеваться, ловко завязывая тесемки и расправляя складки. Саша чувствовал себя неловко под ее умелыми руками, но в то же время испытывал странное удовольствие от процесса. Он смотрел в зеркало и видел не себя, а преобразившегося Мина.

Саша послушно поднимал руки, позволяя Юн Соль облачать его в непривычные одежды. «Чувствую себя как ребенок, которого одевают в карнавальный костюм, — думал он. — Только вот карнавал, похоже, затянулся».

Когда он, наконец, был полностью одет, Юн Соль отошла на шаг, чтобы оценить результат.

— Вы выглядите превосходно, мой господин, — сказала она с восхищением.

Саша посмотрел на свое отражение. «Да уж, преображение налицо. Только вот… Это не я, а Мин»

Примечания:

Фидбэк очень важен. Не обязательно писать развернутые отзывы. Просто "спасибо за главу" или "мне прнравилось" очень радует.

Спасибо, что читаете ?

Жду вас на канале

https://t.me/Na_Perekrestke_Mirov

Примечания:

Небольшой флешбек

Посмотрим на главную героиню

Жизнь Юн Соль проходила, как и жизнь всех девушек ее положения. С раннего детства ее готовили к тому, что она будет верной спутницей своему мужу и матерью его детей. Ее учили вышивать, готовить, вести хозяйство, быть скромной и послушной. В отличие от двоюродной сестры, мечтавшей о свободной жизни художницы, или от дочери служанки, которой предстояло унаследовать участь матери, Соль была готова к своему будущему. Она знала, что ей предстоит выйти замуж за Пак Мина, ведь еще в юности, будучи лучшими друзьями, Юн Чанмин и Пак Сонхван пообещали поженить своих будущих детей, если родятся мальчик и девочка.

Ее отец часто рассказывал о своем друге и о его сыне, Мине, который был всего на несколько лет старше ее. Мать говорила, что Мин — прилежный ученик и будущий ученый, очень похож на отца — такой же высокий и смуглый. Говорили, что он редко улыбается и не любит шумных игр. Соль представляла себе Мина высоким, сильным и мудрым, склонившегося над книгами, быть может, с бледным лицом и слабым здоровьем от постоянных занятий. Она втайне надеялась, что он будет хотя бы добрым.

Друг отца был строгим человеком. Юн Соль, зная, что это её будущий свёкр, еще будучи ребенком, побаивалась его. Он всегда был хмурым, мало улыбался, в отличие от её отца, который был человеком веселым и общительным. Однажды летним днем, когда Соль играла в саду, воздух был наполнен ароматом жасмина. Сквозь открытые двери доносились голоса мужчин, почти заглушаемые стрекотом цикад. Она видела, как отец разговаривал со своим другом. Вдруг девочка услышала резкий окрик и с любопытством посмотрела в сторону гостевой комнаты. Пак Сонхван, лицо которого стало багровым, кричал на слугу, который, дрожа от страха, пытался собрать осколки разбитых чашек. Отец Юн Соль, привыкший к более сдержанному обращению с прислугой, положил руку на плечо друга и тихо произнес: «Сонхван, успокойся. Это всего лишь чашка». Господин Пак, сразу остыв, смущенно пробормотал извинения и поспешно вышел из комнаты. Девочка заметила, как отец тяжело вздохнул, глядя ему вслед. «Он слишком вспыльчив, — пробормотал отец, словно говоря сам с собой. — Надеюсь, Мин не унаследовал эту черту». Но при этом он всегда говорил, что господин Пак — человек чести и долга, но Соль все равно не могла отделаться от чувства, что он чем-то опечален. Даже тогда она задумывалась, как два таких абсолютно разных человека так близко дружили.

Впрочем, мать Мина, госпожа Ким Гымсун, казалось, была полной противоположностью своего мужа. Она была женщиной пухлой и улыбчивой, но её постоянные восхваления сына вызывали у Юн Соль скорее раздражение, чем уважение. «Он у меня такой умный, такой образованный, такой благородный!» — говорила она, словно перечисляя достоинства дорогого товара. У Юн Соль было неприятное ощущение, будто ее судьбу решают без ее участия, словно она — фигура в игре взрослых, но тем не менее понимала, что должна принять свою участь, ведь таковы традиции.

Юн Соль знала, что как только достигнет брачного возраста, её отправят в дом Паков. Но не знала, что этот момент так быстро настанет.

Однажды, когда Соль с матерью занимались вышиванием и вели обычные беседы о роли женщины в доме мужа, в комнату вошла взволнованная служанка.

— Госпожа, вас и госпожу Соль срочно приглашает к себе господин Юн, — протараторила она в поклоне.

— Что-то случилось? — спросила женщина.

Служанка с сияющими глазами и счастливой улыбкой, словно это ей пришло предложение о браке, сказала:

— Пришло письмо из семьи Пак. С красной печатью.

Соль с любопытством посмотрела на мать, чувствуя, что происходит что-то важное. Женщина взволнованно взглянула на дочь и с едва заметной дрожью в голосе произнесла:

— Ну вот и пришло время… выйти замуж за Пак Мина.

Соль, услышав эти слова, выронила иглу из рук. Она побледнела, руки задрожали. Девушка смотрела в одну точку, словно увидела призрак прошедших беззаботных дней.

Мать, заметив реакцию дочери, поспешила добавить:

— Сын лучшего друга твоего отца. Ты же знаешь, они еще в юности поклялись поженить своих детей. Правда, тогда, наверное, никто и подумать не мог, что твой отец добьется таких высот. Теперь он постоянно повторяет, что выполнение данного другу обещания важнее любых титулов и богатств. Он безмерно рад, что сможет сдержать свое слово. Семья Пак, конечно, знатная, но все же уступает нашей.

Видя, что девушка не сдвинулась с места, она всплеснула руками:

— Пойдем скорее, дочка, что ты сидишь?

Соль словно очнулась ото сна:

— А? Что? Да, матушка, иду…

На ватных ногах она пошла вслед за матерью в кабинет отца.

— Соль, — торжественно объявил Юн Чанмин, — это письмо с предложением брака. Тебя сватает Пак Мин, сын моего дорогого друга, Пак Сонхвана.

Соль замерла, сердце ее забилось быстрее. Мать с улыбкой подошла к мужу и заглянула в письмо.

— А… что еще прислали? — спросила девушка дрожащим голосом.

Отец открыл ларец и достал оттуда небольшой сверток. Развернув его, он показал Юн Соль портрет.

— Вот, посмотри на своего жениха, — сказал он с теплотой в голосе.

С холста на нее смотрел молодой мужчина с тонкими чертами лица. Высокий лоб, темные, проницательные глаза и строго сжатые губы придавали ему суровый вид. Он был привлекателен, но в его взгляде Соль не увидела теплоты.

— Он выглядит умным, — наконец произнесла она, скорее чтобы нарушить молчание, чем выразить свое истинное мнение.

— Да, дочка, это самая подходящая для тебя партия, — сказал отец, по-доброму улыбнувшись. — Мы с твоей матерью уже начали обсуждать подготовку к свадьбе. Завтра придут свахи, чтобы обговорить детали церемонии.

Позже, оставшись наедине с матерью, Соль робко спросила:

— Мама, а ты… ты счастлива за меня?

Мать, гладившая ее по руке, мягко улыбнулась.

— Конечно, доченька. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Пак Мин — хорошая партия. Твой отец не стал бы выдавать тебя за него, если бы не считал его достойным. Он бы не посмотрел ни на какие договоренности, лишь бы ты была счастлива.

— Но что, если мы… если мы не полюбим друг друга? — спросила Соль, едва сдерживая слезы.

— Соль, в браке главное — уважение и взаимопонимание, — вздохнула мать. — Любовь… любовь может прийти со временем. А сейчас тебе нужно довериться отцу и мне. Мы хотим для тебя только лучшего.

Девушка обняла мать. Ее слова не развеяли тревогу в душе, но придали ей хоть немного уверенности.

Через несколько дней после получения письма, Соль с матерью и служанкой отправились на рынок, чтобы выбрать украшения для приданого. Воздух гудел от гомона торговцев, зазывавших покупателей, смешиваясь с ароматами специй, сладостей и благовоний. Разнообразие шелков, вышивок и драгоценных камней кружило голову. Соль, обычно живая и любознательная, сегодня была тихой и задумчивой. Мысли о предстоящем браке не давали ей покоя.

— Посмотри, какая прекрасная шпилька с нефритом, — мать показала ей изысканное украшение. — Она идеально подойдет к твоему ханбоку.

Соль рассеянно взглянула на шпильку. Вдруг служанка, стоявшая немного поодаль, осторожно толкнув Соль локтем, загадочно прошептала, кивнув в сторону обувной лавки:

— Госпожа, посмотрите, вон он.

— Кто? — спросила Соль, проследовав за взглядом служанки.

— Ваш жених… Господин Пак.

Мужчина стоял спиной к ним, разговаривая с продавцом. Соль замерла, наблюдая издалека. В простом ханбоке, он казался моложе и менее суровым, чем на портрете. Когда он улыбнулся в ответ на шутку продавца, сердце Соль невольно сжалось. В этой улыбке было столько теплоты и озорства, что суровость, которую она заметила на портрете, исчезла без следа. Внезапно он показался ей совершенно другим человеком.

Мин присел, чтобы примерить туфли, и Соль смогла рассмотреть его профиль. Да, он был действительно красив. В жизни его черты казались мягче. Он повернул голову, и на мгновение их взгляды встретились. Соль быстро отвела глаза, щеки ее запылали. «Он меня заметил?» — пронеслось в голове.

— Соль, ты меня слышишь? — голос матери вернул ее к реальности. — Тебе нравится эта шпилька?

— Да, матушка, она очень красивая, — пробормотала Соль, снова взглянув на Мина, не в силах оторвать взгляд от него. Он расплатился с продавцом и направился прочь, исчезнув в толпе.

— Тогда берем? — спросила мать.

— Да, берем, — ответила Соль, и на ее лице появилась легкая улыбка. Внутри разливалось теплое, незнакомое ей ранее чувство. Предстоящая свадьба уже не казалась такой пугающей. Наоборот, она с нетерпением ждала момента, когда снова увидит Пак Мина.

Вернувшись домой, Соль не могла думать ни о чем, кроме случайной встречи с будущим мужем. Тревога не исчезла полностью, но теперь её затмевало любопытство и даже… романтические мечты. Она представляла, какой будет их жизнь вместе, и в её сердце теплилась надежда на счастье.

Подготовка к свадьбе велась с небывалым размахом. Брак дочери дворцового советника Юна и сына знатного рода Пак был важным событием, которое должно было продемонстрировать мощь и влияние обеих семей. Во двор дома Юн беспрестанно въезжали повозки, груженные тканями, мебелью, посудой — частью приданого Юн Соль. Лучшие повара города были наняты для приготовления свадебного пира. Шили роскошный ханбок для невесты, украшенный золотыми и серебряными нитями. Дом наполнился шумом и суетой, а Соль позволяла матери и служанкам управлять всеми приготовлениями, сама же витая в облаках своих новых, смущающих её мечтаний.

Примечания:

Все новости в тг

https://t.me/Na_Perekrestke_Mirov

Пак Мин рос в строгом соответствии с конфуцианскими идеалами. С ранних лет его готовили к роли главы семьи, вменяя в обязанность почтение к старшим, усердие в учебе и преданность клану. О браке с дочерью советника Юна, Соль, говорили давно, и Мин воспринимал это как неизбежность, как часть своего долга. Он не питал иллюзий насчет любви, понимая, что в его положении чувства не имеют значения. Гораздо важнее было укрепить положение семьи, заключив выгодный союз.

Будущих тестя и тещу он уважал, хотя и видел их лишь мельком на официальных приемах. Советник Юн был известен своей ученостью и влиянием при дворе, а его жена славилась своей красотой и изысканными манерами. Мин понимал, что породниться с такой семьей — большая честь для клана Пак.

Однако, несмотря на внешнее спокойствие и принятие ситуации, внутри Мина зрело глухое беспокойство. Он знал о своей особенности, о своей неспособности испытывать сексуальное влечение. Этот секрет, известный лишь ему и родителям, тяжелым грузом лежал на его душе. В те времена подобное состояние не имело названия и считалось либо проклятием, либо одержимостью злым духом. Семья Пак тайно обращалась к лекарям и шаманам, проводились обряды изгнания злых духов, Мин пил отвары из целебных трав, но все было тщетно. Он понимал, что предстоящий брак станет обманом, ложью, которая рано или поздно выйдет наружу, принеся позор всей семье.

Несколько недель назад отец сообщил ему, что отправил в дом Юн письмо с предложением о браке. Мин тогда промолчал, понимая, что его мнение никого не интересует. Он лишь надеялся, что семья невесты откажется, найдя какой-нибудь благовидный предлог. Но надежды эти не оправдались.

Мину сообщили, что его ждёт отец. Глава семьи Пак, Сонхван, сидел в своем кабинете, просматривая бумаги. За окном сгущались сумерки, слуга зажег масляную лампу. Юноша, войдя в комнату, осторожно прикрыл дверь и почтительно поклонился.

— Отец, вы звали меня?

— Да, Мин. Садись, — Сонхван указал на подушку напротив. — Пришло важное письмо из семьи Юн.

Мин сел, сдержанно ожидая продолжения. Он знал о давнем уговоре между отцом и советником Юном, и эта тема всегда была болезненной для всей семьи.

— Они приняли наше предложение, — продолжил Сонхван, протягивая сыну письмо с красной печатью. — Вот письмо с согласием. И сведения о невесте.

Мин взял письмо, но не спешил его разворачивать. Он и так знал, что там написано, и от этого знания становилось только тяжелее.

— Отец, — начал он, с трудом подбирая слова. — Мы ведь уже говорили об этом… О моей… проблеме.

Сонхван устало вздохнул, но в его глазах не было сочувствия, лишь холодная решимость.

— Говорили, Мин. Помню. Но этот брак — наш единственный выход. Он скроет твой недостаток, породнив нас с почтенным домом Юн. И я дал слово Юн Чанмину, ещё когда вы оба не родились. Нарушить клятву — бесчестье для меня.

— Но как же… — Мин запнулся. — Как же Юн Соль? Она ведь не знает… Она будет несчастна, узнав правду.

— Она не узнает, — жестко сказал Сонхван. — Ты будешь вести себя как подобает мужу. Будешь почтителен, обеспечишь ей достойную жизнь. А остальное… остальное не её дело. Твоя обязанность — хранить эту тайну.

— Отец, но как же честь семьи Юн? — Мин повысил голос, что было для него крайне нехарактерно. — Что, если они узнают правду?

— Выполни долг перед семьёй, остальное — не твоя забота, — Сонхван устало потер лоб. — Иногда приходится поступать так, как должно, а не так, как хочется. Этот брак выгоден обеим семьям. Советник Юн получит зятя из знатного рода, а мы… мы сможем прикрыть твой позор.

— Позор… — тихо повторил Мин.

— Да, Мин, позор, — Сонхван посмотрел на сына в упор. — Твоя неспособность… это пятно на чести нашей семьи. И мы должны его скрыть. Любой ценой. И повторюсь, обещание, данное другу ещё до твоего рождения, я не могу нарушить.

— Не приведёт ли это к ещё большему позору, если кто-то заподозрит неладное? — Мин пытался отстоять своё. — Люди начнут задавать вопросы…

— Не начнут, — отрезал Сонхван. — Мы позаботимся об этом. Ты будешь вести себя безупречно. А если и возникнут слухи, мы их пресечем. У нас достаточно влияния. Главное, чтобы ты молчал. Никто, кроме нас, не должен знать правду.

— Но как же… наследники? — пролепетал Мин, чувствуя, как его охватывает отчаяние.

— Об этом не беспокойся, — Сонхван усмехнулся. — Есть разные способы. Важно, чтобы род Пак был продолжен. И он будет…

Мин вздрогнул от этих слов. Мысль о таком обмане была ему противна.

— А сейчас не время для пререканий, — сказал Сонхван. — Решение принято. Ты женишься на Юн Соль. И не забывай, кому ты обязан своим местом в канцелярии. Советник Юн оказал нам большую услугу, поспособствовав твоему назначению. Завтра начнем готовить подарки для обручения. И ни слова больше об этом.

Мин молча опустил голову, ощущая себя раздавленным. Он понимал, что отец непреклонен. Его ждала жизнь, полная лжи и притворства. И где-то там, в другом доме, ничего не подозревающая девушка тоже становилась жертвой этой лжи, жертвой его проклятия и амбиций его отца.

Подготовка Мина к свадьбе проходила в атмосфере мрачного смирения. Он механически выполнял всё, что от него требовалось, словно наблюдая за происходящим со стороны.

Портные снимали с него мерки для роскошного свадебного ханбока, но Мин не проявлял никакого интереса к тканям и узорам. Он стоял неподвижно, пока вокруг него суетились мастера, обсуждая детали отделки и фасона.

Учитель этикета наставлял его в тонкостях свадебной церемонии, объяснял, как правильно кланяться, какие слова говорить, как вести себя с невестой и её семьей. Мин внимательно слушал, но в его глазах не было ни искорки энтузиазма.

Он участвовал в выборе подарков для семьи невесты — шелков, украшений, предметов роскоши. Но даже самые изысканные вещи не вызывали у него эмоций. Он лишь молча соглашался с выбором отца и слуг.

Родственники приезжали поздравить его с предстоящим браком, желали счастья и скорейшего появления наследников. Мин вежливо благодарил, но каждое такое пожелание отзывалось в его душе болью.

Внутренне юноша был опустошен. Он чувствовал себя актером, играющим роль в чужой пьесе. Мысли о предстоящей лжи, о том, что обманывает не только невесту, но и весь свет, не давали ему покоя. Он пытался заглушить эти мысли учебой и молитвами, но тщетно. С каждым днем приближение свадьбы становилось всё более невыносимым. Он понимал что единственный способ не жениться — умереть. Но и это был не выход.

Редкие разговоры с отцом сводились к напоминаниям о долге перед семьей и необходимости хранить тайну. Сонхван не пытался понять чувства сына, его интересовало лишь соблюдение приличий.

В целом, подготовка к свадьбе для Мина была не радостным событием, а тяжелым испытанием, проверкой на прочность его духа и воли. Он старался не показывать своих истинных чувств, скрывая их за маской послушания и смирения, но внутри него нарастало отчаяние.

И лишь его мать, хоть и поддерживала решение мужа, временами ловила себя на мысли, что цена этого брака слишком высока. Она старалась гнать от себя эти сомнения, убеждая себя, что все делает правильно, что так будет лучше для всех, но взгляд сына, полный немого укора, заставлял ее сердце сжиматься от боли. Она украдкой посещала старую шаманку, питая тайную надежду, что древние силы смогут изменить судьбу ее сына, пусть даже самым непредсказуемым образом. Она сама не до конца понимала, чего ждет, но верила, что что-то должно произойти, что его болезнь пройдёт.

В ночь перед свадьбой Мин не мог заснуть. Его мучили тяжелые мысли о предстоящем обмане. Он вышел в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Там он встретил старую служанку, которая когда-то нянчила его. Она была очень стара и почти слепа, но её глаза, казалось, видели больше, чем другие.

— Не спится, молодой господин? — тихо спросила она.

— Не спится, — ответил Мин, поклонившись старушке.

— Тяжело тебе, дитя, — она покачала головой. — Вижу я твою печаль. Не хочешь ты этого брака.

Мин удивился её проницательности.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Старая я, многое видела, — уклончиво ответила служанка. — Не бойся, дитя. Всё будет хорошо. Пусть этот брак станет началом новой жизни, непохожей на прежнюю.

Она погладила его по руке и ушла, шаркая ногами по садовой дорожке. Мин проводил её взглядом. Слова старухи показались ему странными, но он не придал им особого значения.

Мин вернулся в свою комнату. Убранство, приготовленное к завтрашнему дню, казалось ему сейчас чужим и неуместным. Он лег на постель, но сон никак не шел. Слова старой служанки эхом отдавались в голове, смешиваясь с чувством вины и страха. «Начало новой жизни… — думал он. — Но какой ценой?»

Наконец, усталость взяла свое, и Мин провалился в беспокойный сон.

Ему снилось, что он стоит в зале предков, освещенном лишь тусклым мерцанием поминальных свечей. Ряды портретов, висящих на стенах, казалось, ожили. Строгие, непроницаемые лица предков смотрели на него с немым осуждением.

— Ты предал нас! — раздался гулкий, раскатистый голос, от которого у Мина похолодело внутри. — Ты опозорил наш род!

Он попытался оправдаться, сказать, что делает всё ради семьи, ради спасения чести рода, но слова комом застревали в горле, не находя выхода.

Затем видение сменилось. Он увидел себя на свадебной церемонии, но что-то было не так. Рядом с ним стояла девушка, ее фигура расплывалась в тумане. Он не мог разглядеть лица, но чувствовал, что оно излучало печаль и разочарование.

— Ты обманул меня, — тихо, словно шелест осенних листьев, сказала она. — Ты отнял у меня надежду.

Мин протянул к ней руку, жаждая коснуться, утешить, но она растаяла в воздухе, как дым, оставив после себя лишь пустоту.

Он снова оказался в зале предков. Лица на портретах исказились в гневных гримасах, полных ярости и презрения.

— Ты недостоин! — гремел неумолимый голос. — Ты будешь проклят!

Пол под ногами Мина внезапно разверзся, и он начал падать в темную, леденящую душу, бездну. Он кричал, истошно звал на помощь, но никто не слышал его, лишь эхо его собственного отчаяния металось в пустоте.

Внезапно он проснулся, резко сев на постели. Сердце бешено колотилось, лоб покрылся холодным потом. Он судорожно хватал ртом воздух. За окном занимался рассвет — рассвет того дня, который должен был изменить его жизнь. Но вместо радости и предвкушения Мин чувствовал лишь ледяной страх и глубокое отчаяние.

Он поднялся, шатнувшись, подошел к окну и распахнул его. Свежий утренний воздух ворвался в комнату, но не смог прогнать тяжесть, которая свинцом лежала на душе. «Что же я могу поделать? — с болью подумал он. — Смогу ли я жить с этим?»

Вот и настал день брачной церемонии. Комната Юн Соль была похожа на растревоженный улей. Служанки суетились, примеряя на нее свадебный ханбок, укладывая волосы в сложную прическу, подбирая украшения. Пар стоял от благовоний, а в воздухе витали ароматы цветов и сладостей. Мать, госпожа О Минхва, давала последние наставления:

— Будь послушной женой, Соль. Уважай мужа и его семью. Слушайся свекровь и не перечь свекру. Помни, теперь ты — часть рода Пак, и твоё поведение должно быть безупречным. Не позорь нашу семью.

Юн Соль слушала вполуха, а мысли ее были далеко… «Интересно, какой он?» Она лишь однажды видела его на рынке, но этого было достаточно, чтобы в её сердце зародилось смутное волнение. Она мечтала о любви, о счастливой семье, но понимала, что в её положении это скорее всего несбыточные грезы. Её долг — быть хорошей женой, достойной дочерью, и она сделает всё, чтобы оправдать ожидания семьи.

— И помни, дочь, — продолжила мать. — Твой главный долг — родить наследника. Продолжить род Пак. Это самое важное.

Соль покраснела. Она знала это, но говорить об этом вслух было неловко.

— Да, матушка, — тихо ответила она.

— Я желаю тебе счастья, дочь, — сказала мать со вздохом, обнимая Соль. — Пусть этот брак принесет тебе радость и благополучие.

Но Соль чувствовала, что в голосе матери звучит тревога. Она знала, что этот брак — прежде всего договорной союз, и ее счастье в нем — лишь второстепенный фактор.

* * *

Комната Мина была наполнена приглушенным светом и тихим напряжением. Слуги, бесшумно ступая, помогали ему облачиться в свадебный ханбок из темно-синего шелка. Мин стоял неподвижно, словно каменное изваяние, пока они затягивали пояс, поправляли складки, надевали на него головной убор. Он смотрел на свое отражение в бронзовом зеркале, но не видел себя. Видел лишь маску, которую должен носить.

Отец вошел в комнату, окинул сына оценивающим взглядом и кивнул:

— Достойно выглядишь. Помни, сегодня ты представляешь не только себя, но и весь наш род. Будь сдержан, почтителен. Ни тени сомнения, ни единого лишнего слова.

— Я помню, отец, — глухо ответил Мин.

Мать, стоявшая в дверях, подошла к нему и поправила воротник ханбока. В её глазах застыло странное выражение — смесь тревоги, надежды и… сожаления?

— Сын мой, — тихо сказала она, — пусть этот день станет для тебя… началом.

Мин не ответил. Он не знал, началом чего может стать этот день. Концом — возможно. Но точно не началом.

Закончив сборы, Мин наконец вышел из дома. Перед воротами его ждал белый конь, украшенный богато расшитой попоной.

Процессия двинулась. Впереди шли музыканты, наигрывая традиционную свадебную мелодию. За ними — слуги, несущие сундуки с подарками для семьи Юн: шелка, драгоценности, изысканную посуду. Затем следовал Мин на своем белом коне, а за ним — отец и другие старшие родственники.

Он старался держаться прямо, не выдавая своего внутреннего напряжения. «Это всего лишь дорога, — повторял он про себя. — Дорога, которая ведет меня в ловушку».

По мере продвижения по улицам города, процессия привлекала все больше и больше внимания. Люди останавливались, чтобы поглазеть на жениха из знатного рода, одни завистливо вздыхали, другие шептались, обсуждая предстоящий союз. Мин старался не обращать на них внимания, но чувствовал на себе их взгляды, словно они прожигали его насквозь.

Чем ближе к дому Юнов, тем больше он чувствовал, как нарастает тревога. Звуки города — шум рынка, крики торговцев, детский смех — казались ему чужими, далекими. Он словно находился в каком-то вакууме, отделенный от всего мира невидимой стеной.

Вскоре процессия достигла ворот дома Юн. Мин спешился с коня и был встречен распорядителем церемонии, который проводил его в специально подготовленную комнату. Там, в окружении слуг, он должен был ожидать начала свадебных обрядов.

В комнате было прохладно и тихо. Мин сел на подушку, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Он закрыл глаза и попытался представить себе лицо Соль, своей будущей жены. Он видел ее лишь однажды, ещё в детстве, много лет назад, но помнил ее как нежное, хрупкое создание, похожее на цветок. «Как я могу обмануть ее? — подумал он. — Как я могу лишить ее счастья?»

Но ответа у него не было. Он знал лишь одно: он должен выполнить свой долг. Он должен жениться на Юн Соль и продолжить род Пак. Такова его судьба. Воспоминания из детства и юности проносились перед глазами. Ему хотелось исчезнуть из этого мира или вернуться в беззаботные дни, когда перспектива заключения брака казалась далёкой и призрачной.

* * *

Свадебная церемония проходила в главном зале семьи Юн, украшенном цветами и красными лентами — символами счастья и процветания. Гостей было много — знатные чиновники, уважаемые ученые, дальние и близкие родственники обеих семей.

Когда Мин вошел в зал, сопровождаемый отцом и старшими родственниками, взгляды всех присутствующих устремились на него. Он двигался медленно, с достоинством, как и подобает жениху из знатного рода.

На нем был надет свадебный кванбок, цвета глубокого ночного неба. Этот цвет символизировал силу, мудрость, стабильность и благородство — качества, которые должны быть присущи главе семьи.

На груди и спине красовалась хёнбэ — квадратная нашивка, выполненная с изумительным мастерством. На темно-синем фоне были вышиты десять символов долголетия (сипчангсэн): солнце, пробивающееся сквозь облака, горные вершины, омываемые водами бурной реки, вечнозеленые сосны и бамбук, невозмутимая черепаха, благородный олень, пара журавлей и грибы, дарующие бессмертие. Все эти символы, выполненные золотыми, серебряными, красными и зелеными шелковыми нитями, переливались в свете ламп, словно оживая.

Широкий пояс в тон основной одежды, охватывающий талию Мина, подчеркивал его статную фигуру. На голове красовался само — традиционный головной убор жениха из знатной семьи, высокий, с закругленными «крыльями» по бокам, сделанный из черного шелка и конского волоса. Само символизировал зрелость и ответственность, которые ложились на плечи юноши вместе с новым статусом мужа.

Несмотря на всю роскошь и торжественность своего наряда, Мин чувствовал себя не в своей тарелке. Одежда казалась ему тяжелой, сковывающей движения, словно напоминая о той ноше, которую ему предстояло нести. Он старался держаться прямо, не выдавая своего внутреннего напряжения. «Лишь бы не оступиться, не выдать себя, — думал он. — Только бы выдержать». Он знал, что сегодня на него смотрят не только гости, но и предки, и он не имел права опозорить свой род.

Звучала тихая, торжественная музыка. Мин, следуя за распорядителем церемонии, медленными, размеренными шагами приблизился к алтарю, но за этой внешней сдержанностью скрывалось нарастающее волнение.

Первым обрядом был чоналлё. Мин преподнес Юн Чанмину, своему будущему тестю, искусно вырезанного из дерева гуся — символ верности и супружеской гармонии. Юноша поклонился, произнося заранее заученные слова, полные почтения и уважения:

— Почтенный тесть, примите этого гуся в знак моей верности и преданности вашему дому и вашей дочери.

Советник Юн, с достоинством приняв дар, ответил благословением, одобряя союз.

Затем наступил самый волнующий момент — кёбэрё. Соль, скрытая от посторонних глаз богато расшитой ширмой, ожидала своего часа.

Когда, наконец, ширма была откинута, и Мин смог увидеть свою невесту, он на мгновение замер, пораженный её красотой. Юн Соль, стоявшая перед ним, казалась сошедшей со страниц древних легенд о прекрасных феях.

На ней был надет хвальот — роскошный свадебный ханбок из ярко-красного шелка. Казалось, ткань сама излучает свет, подчеркивая нежность и хрупкость невесты. По всему наряду были искусно вышиты пары журавлей, парящих среди облаков. Золотые, белые и серебряные нити, которыми были выполнены журавли, мерцали в свете ламп, словно оживая при каждом движении Соль. Между журавлями распускались дивные цветы, расшитые шелком. Пышная юбка-чхима из нежно-голубого шелка колыхалась вокруг неё, словно облако. Широкий золотой пояс, завязанный большим бантом, подчеркивал тонкую талию.

Волосы Соль были уложены в высокую, сложную прическу, которую венчала большая шпилька ттольчам. Казалось, что шпилька сделана из чистого золота, настолько искусно она была выполнена. От нее спускались вниз тонкие подвески из нефрита, жемчуга и кораллов, которые мелодично позванивали, когда Соль, смущенно опустив глаза, сделала шаг вперед. Две длинные красные ленты из шелка, украшенные тонкой вышивкой, спускались по ее спине, словно два потока расплавленного рубина.

Лицо Соль было безупречно. Рисовая пудра придавала коже матовый, фарфоровый оттенок. Тонкие брови были изящно изогнуты, а губы, тронутые ярко-красной помадой, казались нежными лепестками розы. На щеках и на лбу алели небольшие круглые пятна — ёнджигонджи — оберегающие невесту от злых духов и приносящие удачу в браке.

Но за внешней торжественностью скрывались волнение и страх. «Что ждет меня? Каков он, мой муж? Будет ли он добр ко мне?» Она старалась не смотреть в сторону жениха, боясь встретиться с ним взглядом и выдать свой трепет.

Мин же не мог отвести взгляда от Соль, будучи очарованым её красотой, но в то же время испытывая мучительное чувство вины. Он знал, что не достоин этой прекрасной девушки, что обманывает её, лишая возможности на настоящее счастье. Но он также знал, что не может отступить. Он должен сыграть свою роль до конца.

Соль, опустив глаза и слегка покраснев, сделала шаг вперед и чуть не упала, оступившись. Присутствующие ахнули, ведь это было дурным предзнаменованием. Мин, очнувшись от оцепенения, тоже шагнул навстречу. Они одновременно поклонились друг другу — глубоко, медленно, с безупречным изяществом, как того требовал этикет. В этом поклоне было не только уважение, но и безмолвное обещание — обещание, которое Мин не был уверен, что сможет сдержать.

Настало время хапкыллё. Соль украдкой взглянула на Мина. Наконец, она смогла рассмотреть его лицо. Он был красив, как и говорили, но в его глазах, которые на мгновение встретились с её, она увидела не радость, а какую-то странную печаль, даже боль. «Что его тревожит? — подумала она. — Неужели он не рад этому браку?» Эта мысль кольнула её сердце, но она тут же отогнала её. «Он из знатного рода, он должен быть счастлив».

Распорядитель церемонии поднес Мину и Соль чашу, сделанную из двух половинок тыквы. Они по очереди отпили из неё терпкое вино — сначала Мин, затем Соль. Горьковатый вкус вина обжег горло Мина, словно напоминая о горечи обмана, который лежал в основе этого союза. Распорядитель произносил нараспев благословения, желая молодым долгой жизни, множества детей и процветания.

Мин и Соль преклонили колени перед родителями, выражая свою благодарность и почтение.

Когда основные обряды были завершены, к Мину и Соль стали подходить родственники и гости, чтобы поздравить их. Звучали пожелания счастья, здоровья и благополучия. Мин вежливо улыбался, кланялся, принимал поздравления, но чувствовал себя так, словно играет роль в чужом спектакле. Он видел, как сияют глаза Соль, как она смущенно улыбается, принимая поздравления, и от этого ему становилось ещё тяжелее на душе. Он понимал, что не сможет ей дать того, о чем мечтают девушки выходя замуж, не знал как вести себя с ней, когда они останутся наедине. Все дни до свадьбы Мин прокручивал в голове множество вариантов — от побега до собственной смерти — но побоялся навлечь на себя ещё большее проклятие семьи и предков, поэтому постарался смириться с этой участью.

«Вот и всё, — подумала Соль, когда церемония подошла к концу. — Теперь я жена Пак Мина». Она украдкой взглянула на мужа, чьё лицо было непроницаемо, словно маска. «О чем он думает? Что чувствует?» Ей хотелось заглянуть ему в душу, но она понимала, что это невозможно.

Мин, стоя рядом с Соль и принимая поздравления, чувствовал на себе взгляды гостей. «Они видят лишь то, что хотят видеть, — думал он. — Они видят счастливый брак, союз двух знатных семей. Они не видят лжи, не видят моей… пустоты». Он старался не смотреть на Соль, боясь, что она увидит в его глазах правду. «Прости меня, — мысленно прошептал он. — Прости, что я не тот, кем кажусь».

Поздравлениями гостей закончилась свадебная церемония. Молодожёнам предстояла поездка в дом семьи Пак. Соль усадили в паланкин, богато украшенный цветами и красными лентами. Мать, госпожа О, подошла к паланкину и взяла девушку за руку.

— Будь счастлива, дочь, — тихо сказала она. — И помни: теперь твой дом — там, где твой муж.

Соль лишь кивнула, не в силах произнести ни слова. Слезы стояли в её глазах, но она старалась сдержаться, чтобы не испортить макияж. «Теперь это мой дом, — думала она. — Моя новая семья». Она старалась не думать о том, что ждет её впереди, но страх перед неизвестностью не отпускал.

Мин ехал верхом рядом с паланкином, стараясь не смотреть в его сторону. Он чувствовал себя вором, укравшим чужое счастье. Каждый стук копыт его коня отдавался в его голове тяжелым ударом. «Как я буду жить с этим? — мучительно думал он. — Как я буду смотреть ей в глаза?»

По обеим сторонам дороги, ведущей к дому Паков, собрались любопытные, желающие поглазеть на новую невестку знатного рода. Мин слышал их шепот, видел их взгляды, и ему хотелось провалиться сквозь землю. Он понимал, что с этого дня он будет жить под пристальным вниманием, и каждое его слово, каждый жест будут обсуждаться и истолковываться.

Наконец, они прибыли в дом Паков. Соль помогли выйти из паланкина и повели в дом, где её ждали новые родственники. Она, вздохнув, огляделась. Дом был величественным и внушительным, но он не вызывал у нее чувства тепла и уюта. Он казался ей холодным и чужим.

Мин, спешившись, последовал за ней, чувствуя себя марионеткой в чужих руках. Он знал, что с этого момента начинается его новая жизнь — жизнь, полная лжи и притворства, но не знал, как долго сможет выдержать эту ношу.

В момент их взгляды встретились. В глазах Соль он увидел нежность, надежду и… страх. И Мин понял, что должен сделать все возможное, чтобы защитить её от правды. Он должен сыграть свою роль до конца. Но как?

Молодожены шли по широкой, усыпанной мелким гравием дорожке, ведущей к главному входу, где выстроились родственники жениха с его родителями во главе.

Ноги Соль слегка подрагивали от волнения и усталости, но она старалась держаться прямо и с достоинством, как подобает невесте из знатного рода. Глубоко вздохнув, она шла навстречу своей новой семье.

Следуя наставлениям, которые неустанно повторяла про себя всю дорогу, Соль медленно приблизилась к родителям Мина и отвесила им глубокий, почтительный поклон. Её голова была опущена, и она видела лишь полы их роскошных ханбоков.

— Примите мой поклон, почтенный свёкор, почтенная свекровь, — произнесла она тихим, но ясным голосом. — Я пришла в ваш дом с чистым сердцем и готовностью стать достойной женой вашему сыну и преданной дочерью вам.

Госпожа Ким Гымсун, мать Мина, сдержанно улыбнулась. Её взгляд, внимательный и оценивающий, скользнул по фигуре Соль, по её наряду, по её лицу. Она отметила и красоту невестки, и её скромность, и то, с каким достоинством та держится. В душе её снова кольнуло беспокойство, что ничего не ведающей девушке уготована горькая судьба.

— Добро пожаловать в наш дом, Соль, — ответила госпожа Ким мягким голосом, но в нём чувствовалась властность. — Мы надеемся, что ты станешь достойным членом нашей семьи.

Затем начался обряд пхйебэк. Служанки, сопровождавшие Соль, развернули богато расшитые ткани, на которых были разложены дары. Соль, следуя за ними, начала подносить подарки родителям Мина и другим старшим родственникам, соблюдая строгий порядок старшинства.

Сначала она преподнесла родителям теперь уже мужа большую плетеную корзину, наполненную сушеными плодами хурмы — ярко-оранжевыми, словно маленькие солнца.

— Примите эти плоды хурмы, символизирующие изобилие и процветание, — произнесла Соль, снова отвешивая поклон. — Пусть ваш дом всегда будет полон достатка.

Затем она поднесла им горсть крупных, блестящих каштанов.

— Эти каштаны — пожелание здоровых и сильных сыновей, продолжателей вашего славного рода, — сказала она.

Следующими дарами были вяленое мясо, искусно приготовленные сладости, орехи и другие деликатесы. Каждое подношение сопровождалось почтительным поклоном и словами, выражающими уважение и преданность.

В ответ на подношения Соль получила благословения и подарки. Свекровь достала изящно расшитый отрез шелка цвета весеннего неба и нефритовую заколку для волос, украшенную тонкой резьбой.

— Прими этот шелк, Соль, — сказала она, пытаясь не выдать в голосе волнение и жалость к девушке. — Пусть твоя жизнь в нашем доме будет такой же гладкой и красивой, как эта ткань. И пусть эта заколка украшает тебя и напоминает о нашем благословении.

Отец Мина преподнес Соль несколько золотых монет, перевязанных красной лентой.

— Пусть в твоем доме всегда будет достаток, — сказал он, слегка улыбнувшись. — И пусть эти монеты станут началом твоего благополучия.

Другие старшие родственники также одарили Соль, желая ей счастья в браке, здоровья, и, конечно же, скорейшего рождения наследников — мальчиков, которые продолжат род Паков. Соль принимала подарки с благодарностью, стараясь запомнить лица и имена всех новых родственников. Она понимала, что отныне это её семья, и она должна сделать все возможное, чтобы стать ее достойной частью. Но в глубине души, за маской учтивости и спокойствия, скрывалось растущее беспокойство. Что же ждет ее впереди?

Всё это время Мин стоял немного в стороне, стараясь казаться счастливым новобрачным. Он сцепил руки за спиной так сильно, что побелели костяшки пальцев, ведь его внутреннее напряжение в тот момент можно было сравнить с тем, как чувствует себя человек перед прыжком в пропасть.

Он мельком видел, как Соль, с изяществом и достоинством, выполняет все положенные ритуалы. Она была прекрасна, но эта красота не вызывала в нем восхищения, а лишь усиливала странное, давящее чувство. Он старался не думать о том, что ждёт их впереди, старался не смотреть ей в глаза.

Мин невольно ловил на себе взгляды родственников — любопытные, оценивающие. Он знал, что они ждут от него наследника, и это знание холодным камнем лежало на сердце. Юноша выпрямился, стараясь казаться выше и увереннее, чем чувствовал себя на самом деле.

Он избегал смотреть на мать, с трудом заставляя себя обмениваться с ней короткими взглядами, стараясь, чтобы его улыбка выглядела естественной. На одобрительные взгляды отца отвечал коротким кивком, не позволяя себе расслабиться даже на мгновение.

Внутренне Мин был похож на натянутый лук. Чем ближе приближался момент, когда он останется наедине со своей женой, тем больше утверждалась в нём решимость сохранить свою тайну. Он постарался загнать свои сомнения в самый дальний угол сознания, заперев их там на множество замков. Мин словно шел по канату над пропастью, и любое неверное движение могло стать роковым.

Наконец последние свадебные обряды были завершены. Мина и Соль проводили в брачные покои, в которые была превращена комната юноши. Комната была роскошно украшена: пионы и орхидеи, алый шелк, приглушенный свет красного светильника. На низком столике, помимо светильника, стоял поднос с угощениями: сушеными фруктами, рисовыми лепешками, орехами и кувшин с рисовым вином, а рядом — две изящные пиалы.

Мин прошел в комнату и сел за стол, опустившись на подушку. Соль, как положено, села напротив, стараясь не смотреть ему в глаза. Она не знала, что её ждет, но предчувствие беды сжимало сердце.

— Ты должна кое-что понять, — сказал он, чеканя каждое слово, отчего Соль вздрогнула.

— Что… что вы имеете в виду, мой господин? — пролепетала она.

— Я имею в виду, — как можно равнодушнее сказал Мин, — что я не буду твоим мужем. Никогда.

Соль побледнела, как полотно, абсолютно не понимая, в чем она провинилась, если ее муж так с ней разговаривает.

— Но… обряды… семья… — пробормотала она, не веря своим ушам.

— Это всё для вида, — грубо прервал её Мин, чувствуя, как болезненно сжимается сердце от необходимости причинять ей боль, но тут же подавляя в себе это чувство, напоминая себе, что это единственный выход. — Для людей. Для наших семей. Но между нами… ничего не будет.

— Но почему, мой господин? — в голосе Соль звучало отчаяние.

— Потому что я не хотел этого брака, — отрезал Мин. — Меня заставили.

Он встал и отошёл к окну, словно ища спасения в темноте, словно пытаясь сбежать от собственных слов.

— Веди себя тихо, — продолжал он, не оборачиваясь. — Никому ни слова. Понятно? Это для твоего же блага.

Соль молчала, потрясенная, раздавленная. Слёзы заблестели в её глазах. Всё, о чем она мечтала, всё, чему её учили, стало бесполезным, растаяло как первый снег, даже не успев превратиться в реальность.

— Я спрашиваю, понятно?! — повысил голос Мин, чувствуя, как нарастает внутри раздражение от собственной беспомощности и от того, что он вынужден играть эту жестокую роль.

— Да, мой господин, — едва слышно прошептала Соль. — Понятно.

Наступила тишина, нарушаемая лишь едва слышными всхлипываниями Соль. Она не знала, что делать, как себя вести. В отчаянии, пытаясь хоть как-то заполнить эту гнетущую тишину, она дрожащими руками взяла кувшин и наполнила пиалу рисовым вином.

— Мой господин… выпейте, — тихо предложила она, протягивая ему пиалу. В её голосе не было ни надежды, ни упрека — только смирение.

Мин обернулся, посмотрев тяжелым, непроницаемым взглядом. Он словно изучал её, пытаясь понять, что скрывается за этим предложением. Мелькнула ли в его глазах тень жалости? Или, может быть, проблеск вины? Но тут же исчез, сменившись привычной маской холодности. Он вернулся к столу.

Мин залпом осушил пиалу. Крепкое вино обожгло горло. Он с гримасой отвращения поставил пиалу на столик.

Соль молча наполнила пиалу снова и протянула ему. Мин, не говоря ни слова, выпил и вторую, и третью…

Вино начало действовать. Гнев и раздражение постепенно уступали место тяжелой, тупой апатии. Мысли путались. Веки тяжелели.

Он попытался встать, шатнулся и, не удержавшись на ногах, опустился прямо на пол, привалившись спиной к резному комоду.

— П-проклятый б-брак… — пробормотал он заплетающимся языком. — П-проклят-тая ж-жизнь… П-проклят-тая н-ня-ня… Твое п-пож-желание… б-бесп-пол-лезно…

Его голова бессильно склонилась на грудь. Еще несколько бессвязных слов, и он затих, погружаясь в тяжелый, беспробудный сон.

Соль смотрела на спящего мужа. Слезы ещё не высохли на ее щеках, но в душе уже воцарилась пустота. Она осталась одна, в его комнате, которая никогда не станет их общей, со своим господином, который никогда не станет ей мужем. Ее жизнь, едва начавшись, уже была разрушена.

Соль долго сидела неподвижно, глядя на Мина. Потом, словно очнувшись, она поднялась. Несмотря на всё, что он ей сказал, он всё еще оставался её мужем перед лицом закона и общества. И она должна была исполнить свой долг, хотя бы формально.

Осторожно, стараясь не разбудить, она принялась снимать с него тяжелый свадебный наряд. Сначала она расстегнула верхние пуговицы, затем, с трудом, освободила его от пояса. Ткань была плотной, расшитой золотом, и Соль приходилось прикладывать усилия, чтобы справиться с застежками. Она делала всё медленно, аккуратно, словно боясь прикоснуться к нему лишний раз. Ей никогда не приходилось прикасаться к мужскому телу, кроме моментов, когда обнимала отца. А сейчас перед ней был ее муж, такой чужой и далёкий. Слезы снова навернулись на глаза. Слезы обиды и беспомощности. Она понимала, что назад дороги нет. Ей придется играть роль довольной всем жены, чтобы не опозорить не только своего отца, но ещё и семью Пак.

Когда Мин был, наконец, освобожден от свадебных одежд, Соль, собрав все свои силы, попыталась поднять его. Он оказался тяжелым, словно каменная статуя. Она напряглась, пошатнулась, но ни на дюйм не смогла сдвинуть его, чтобы дотащить до постели.

— Господин, — она трясла его за плечо, все ещё всхлипывая. — Вам нужно лечь в постель. Пожалуйста, идите в постель.

— А, что? — Мин приоткрыл один глаз.

— Вам нужно лечь в постель…

Наконец, её слова возымели действие, и Мин прополз на четвереньках пару шагов, оказавшись половиной туловища на расправленном ложе. Дальше дело оставалось за малым — передвинуть остальную часть тела. Но всё-таки и это далось девушке с трудом. Уложив и ноги Мина на постель, она расправила одеяло и укрыла его. Он спал, не шевелясь, словно мертвый.

Соль ещё некоторое время стояла над ним, глядя на его безмятежное лицо. В этот момент он не казался ей жестоким и холодным. Он был просто уставшим, сломленным человеком. И, несмотря на всё, что произошло, в её сердце шевельнулось что-то похожее на сострадание.

Она отошла к окну и посмотрела на темный сад. Ночь была тихой и безлунной. И в этой тишине Соль почувствовала, что она, возможно, не так уж и одинока. Что, возможно, у неё хватит сил, чтобы пережить эту ночь. И все последующие…

Затем Соль подошла к столику и затушила светильник. Сняв с себя верхнюю одежду, она осторожно легла рядом с мужем, стараясь не потревожить его, на самом краю постели, спиной к нему, оставив между ними как можно больше пространства. Она не знала, правильно ли поступает, но другого выхода у неё не было. Это была их брачная ночь. И, несмотря ни на что, она должна была провести её рядом с ним.

Соль долго лежала без сна, вглядываясь в темноту, и думала о том, что ждёт её впереди. Страх, неопределенность, одиночество — вот что наполняло её душу. Но где-то в глубине, возможно, теплилась крошечная искорка надежды на то, что всё ещё может измениться. Что эта ночь — не конец, а только начало. Пусть и очень трудное. Она постарается быть примерной женой и, возможно, сердце её мужа расстает, и он проявит к ней хоть чуточку симпатии.