Великолепная семерка (джен)

Ровно в десять утра Сережа, по-летнему в шортах и майке с динозаврами, изнывающий от любопытства, ждал на лавочке у подъезда. Черный Председатель подошел к нему и стал тереться об ноги, задрав хвост, как флагшток.

— Мы с тобой оба в белых носках, — сказал коту Сережа. — Хочешь оливку?

Председатель, конечно, хотел.

— Ой, он что это делает?

— Это он с чем играет?

Одна за другой во двор высыпали и девчонки, кто в платьях, кто в шортах, а Рамиля — с двумя хвостиками вместо кос.

Кот, совсем позабыв свою важность, катался по земле и кувыркался, гоняя всеми лапами продолговатую зеленую ягоду. Так что она закатилась под лавку и там застряла в асфальтовой трещине. Председатель возмущенно замявкал. Пришлось Сереже выковыривать ее оттуда, и, к сожалению, оливка уже перестала быть круглой.

— Ну извини, — сказал Председателю Сережа. — Я думал, ты ее сразу съешь. Но больше не осталось, мама в солянку всю банку выложила.

Председатель мявкнул типа «ну ладно уж», и аккуратно скушал то, что осталось от угощения.

— Надо же, он оливки ест! — изумилась Рамиля.

— Это что, Рыжик-2 свежие огурцы знаешь как лопает! — сказала Полина.

— А Рыжик-1 почему-то не ест, — прибавила Лиу. — Ему только мягкий корм подавай.

Котики, конечно, всё делают лучше, но не подумайте, что котики заставили всех забыть про секрет. Нет-нет-нет, девочки сами ждали этого не меньше Сережи.

— Ну, пойдемте! — торжественно объявила Полина и двинулась впереди посвящаемого — в сторону Пепелища. Остальные за ней.

Но секрет оказался не там. Девочки остановились около старой бордовой машины.

— А теперь смотрите внимательно, — Полина огляделась по сторонам — убедиться, что взрослых и вообще посторонних на горизонте не наблюдается. — Смертельный номер, фокус века… — она, присев, пошарила под машиной и вытащила явно заранее припрятанную палку длиною в метр. — Барабанная дрожь… — она подсунула заостренный конец палки под неплотно прилегающую, с признаками ржавчины, крышку багажника.

— А это можно? — неуверенно уточнил Сережа. — Машина ведь чья-то чужая…

— Не говори глупостей, — перебила Лиу. — Машина старая и ничья. Вон, видишь, у нее уже даже колес нет, стоит на кирпичах.

— Ну так-то да… — Сережа все еще сомневался.

Полина, не подверженная сомнениям, ловко двинула своим рычагом — и крышка со скрипучим щелчком отошла. Полина подняла ее до конца и подставила ту же палку как фиксатор для крышки.

— Любуйся!

Сережа заглянул. Багажник под завязку был набит книгами! Он разглядел потрепанные томики «Библиотека приключений», с тисненными по бежевой обложке вигвамами и деревьями, и другой — темно-зеленый в ржавых потеках, с накренившимся кораблем среди волн. И там еще, и еще, и еще!

— Офигеть! — выдохнул Сережа.

Девочки с энтузиазмом вытаскивали на свет божий свое богатство. Чего тут только не было! «Библиотека приключений» — чуть ли не полностью, еще какие-то книги вне серий, с вытертыми обложками, с оторванными матерчатыми корешками и заклеенные тетрадной бумагой в косую линейку, которая уже сама пожелтела от времени и отходила, обнажая желтые полосы клея… Где-то тонкими штрихами, черным по желтовато-серой обложке, или темно-красным, почти коричневым, или черным и потускневшим, но некогда ярким красным — высокие сосны, деревья под снегом, избушки и хижины, силуэты далеких гор… На одной — были скрещенные шпаги с причудливо завитыми рукоятями и имя «Александр Дюма». Многие другие авторы — совсем никому из ребят незнакомы. Фенимор Купер, Майн Рид, Жюль Верн и Артур Конан Дойль — эти имена кое-кто да слыхал.

Многие книги были с картинками; листая их наугад, ребята в одном месте наткнулись на заваливающегося назад рыцаря в черных доспехах и торжествующего над ним победителя, вскинувшего копье. В другой книге — в стремительном рывке взлетающий птеродактиль, и шарахнувшиеся от него в разные стороны джентльмены… как-то сразу ясно было, что это именно джентльмены. Один даже выронил от неожиданности монокль.

Сережа посмотрел на обложку: «Затерянный мир».

Это было особое чувство: листать и рассматривать эти книги, совсем не такое, как когда смотришь новые, на полках в книжном магазине. И оно захватило всех четверых, как будто разлилось между ними и объединило их чем-то незримым, но явственно ощущаемым всеми. «- Я шел по отпечаткам их ног, — ответил молодой индеец, — узнал, что число их равняется количеству пальцев на моих обеих руках. Но ведь они трусы и прячутся в засадах.». То один, то другой поднимали головы и читали кусочки вслух. «- Да, — бормотал он, — все здесь осталось по-прежнему: то же дерево, только оно стало еще выше и гуще, та же калитка — она лишь потемнела и покосилась… и девушка похожа на ту, которую я любил в шестнадцать лет, но это не она. А где та, которая стояла здесь много лет назад с корзинкой абрикосов и сама смуглая и сладостная, как абрикос?!»

Уходил май. Первый день долгих-долгих летних каникул обвевал ребят легким и теплым ветром, листвяным и травным, пахнущим летом. Шевелил волосы и страницы, и на страницах, открытых не глядя и наугад, вдруг оказывалось: «Они взяли с собой наиболее смышленых собак, вожатых упряжек; одна была совершенно черная, другая почти белая; Первую звали Крот, Вторую — Белуха. Никифоров с третьим вожаком — Пеструшкой — провожал товарищей, чтобы добыть себе и собакам пропитание на ближайшие дни.»

Они точно открывали кусочки каких-то неведомых и удивительных стран и миров, пахнущих приключениями, северным снегом, знакомым Полине, и шелестящим бамбуком, какой как-то раз случилось увидеть Лиу, и вовсе неведомыми — чинарами, и секвойями, и степными буйными травами, незнакомыми пока никому. «Последний мешок разорвался, когда его спускали, и на нас хлынул белый дождь драгоценных камней. Большое ожерелье из поразительных по красоте и величине изумрудов упало мне прямо на голову и повисло, зацепившись за мое плечо. — Возьми его себе, брат, на память об этой ночи! — рассмеялся Куаутемок, и я с радостью спрятал бесценный дар на груди.»

Но в этих книгах открывались и кусочки совсем другой жизни, жизни обыденной… и почему-то не менее таинственной и завораживающей. То из книги выпадала свернутая в трубочку закладка-бумажка — и она оказывалась фантиком от ириски, красной с изогнувшимся гладиться черным котом, напоминающим Председателя — только без белых носочков. Где-то в книгах были подчеркнуты строчки, виднелись тщательно стертые ластиком, но все-таки еще видимые следы от карандаша, а кое-где — и не стертые, и даже расплывшейся от влаги и времени фиолетовой ручкой. В маленькой книжке про Лильберна на нескольких страницах подряд, на всех более-менее свободных местах, повторялся один и тот же карандашный рисунок: птица с острыми крыльями и хвостом, и с загнутым клювом. Лиу предположила, что кто-то тренировался изображать пикирующего сокола, или, может, орла. А может быть, буревестника. Кого бы он (или она?) не изображал, получалось, все согласились, как-то не очень. А вот нарисованная там же на полях голова лошади, с пышной челочкой и ресничками на глазах — даже очень. Все согласились, что лошадь прикольная. Она даже как будто бы улыбалась.

В толстом Киплинге к фразе «говаривал Шерхан» было ручкой решительно подписано «вы» перед «говаривал», а «Этюд в багровых тонах» был заложен фантиком от конфеты «Мишка на Севере». Выцветший, но улыбающийся, прямо как лошадь, белый медведь красовался среди зеленовато-голубых льдин, под радиально расходящимися клиньями зеленого северного сияния. Вроде бы и знакомый фантик от знакомых конфет, такие в «Пятерочке» продаются — но все-таки рисунок был немножко другой, и никакого списка ингредиентов на трех языках, зато вместо этого значок, напоминающий вписанного в пятиугольник безголового человечка, вместо головы — буквы «СССР».

На задней корочке в левом верхнем углу у большинства книг стояла цена: где «1 руб. 50 коп.», где «70 коп.», где сколько. А на некоторых, с годами издания восемьдесят какие-то и девяностого, девяносто первого — цена зачеркнута ручкой и написана новая, больше чуть ли не вдвое.

— Это, получается, раньше ценники не отдельно приклеивали, а прямо сразу на обложке печатали?

Сережу почему-то это особенно удивляло.

— Ну так в СССР ведь цены на все были фиксированные, — пояснила Лиу. — Так почему бы сразу не напечатать, зачем лишнюю бумагу и клей на ценники переводить?

В другой книге — бумажный кораблик из автобусного билета, тоже печатного, ценой в шесть копеек — кто только и сумел сложить такого малютку? В еще одной — сушеная гроздь синей акации. Бумажка с торопливо записанным телефоном — интересно, а по нему можно еще позвонить? Кто ответит? Желтоватая картонка с рядами мелко напечатанных цифр — ребята долго гадали, но так и не поняли, что же это за штука. Ясно, что не просто закладка — но что же это, для чего такая нужна? Дарственная надпись очень красивым, с завитушками, наверное, девчоночьим почерком: «Ниночке в день рождения от Тани Маковой и Светы Уманец 7«А» школа № 4».

— Да это же наша школа! — воскликнула Рамиля. — Только сейчас она называется гимназия № 4. А тогда, наверное, просто школа.

Кроме книг, имелись и целые кучи журналов, связанные мохнатыми веревочками, Полина пояснила, что веревочки из пеньки, сейчас таких и не делают (это тетя Белка сказала, что из пеньки). Некоторые связки девочки раньше развязывали, и не все смогли завязать обратно, но некоторые смогли. Журналы были вразнобой, не полными сериями, за семидесятые и восьмидесятые годы, несколько даже шестидесятых, но этих мало. «Костер», «Семья и школа», «Роман-газета», «Иностранная литература». Детские в основном попозже по годам, а «Иностранная» и «Роман» — эти более старые. Некоторые были целиком, из других — только вынутые куски с нужными текстами и остатками других, попавшими на страницу.

А еще Полина с особой бережностью извлекла плоскую коробку из-под зефира в шоколаде. Изначально она была, конечно, вовсе не плоская, а какая положено, но теперь помялась и сплющилась. В коробке обнаружился… ну, наверное, постер. Сложенный пополам и сильно протертый на сгибе — с постера солнечно улыбался Юрий Гагарин. И еще там была куча всяких газетных вырезок — про космонавтов и космические полеты.

— Вот это богатство! — выдохнул Сережа. Девочки бы тоже выдохнули то же самое, если б сейчас, вместе с ним, видели всё это впервые.

— Чтения на всё лето! И еще на учебный год останется, — авторитетно подтвердила Лиу.

— И всё это можно читать! Все это наше! Ну то есть, строго говоря, так-то оно Полинино… — уточнила Рамиля.

— Наше общее! — твердо определила Полина.

— А почему они в машине лежат? — задал закономерный вопрос Сережа.

— Ой, это такая история! — с радостью воскликнула Полина. Рассказать ей хотелось не меньше, чем показать. Если честно — ее распирало рассказать с самого утра, и даже со вчерашнего вечера. — Сейчас расскажу!