Великолепная семерка (джен)

В одном провинциальном русском городе, не большом и не маленьком, в одном самом обычном доме на берегу реки, живут четверо самых обычных детей: Полина, Лиу, Рамиля и Сережа.

Лиу и Полине одиннадцать лет. Рамиле — двенадцать. А Сережа младше всех, ему девять. Дом у них очень старый. Девочки даже говорят: старинный. А Рамиля, которая знает много удивительных слов… папа у Рамили филолог, он работает со словами. Папа Рамили преподает в университете — потому что город хоть и провинциальный, но университет там есть, и в нем учится много иностранных студентов. Собственно, вот так и появилась в этом городе Лиу. Точнее, сначала так в городе появились папа Лиу и мама Лиу, которые тогда еще вовсе не были ни папой, ни мамой, а были еще просто студентами — ну а потом появилась уже и сама Лиу. Но об этом рассказать стоит отдельно и как-нибудь в другой раз. Ну так вот. Рамиля знает от папы множество удивительных слов и щедро делится ими с друзьями. И дом она называет так: винтажный.

Дом у них такой старый, что в нем нету даже горячей воды. Вода греется от колонки на кухне. У колонки округлые белые бока и гофрированная серебряная труба наверху. Сереже иногда представляется, что на самом деле это не труба, а космический портал. Вот так заходишь в портал на одной планете, проходишь по трубе, можно даже без скафандра, если обе планеты класса М (если нет, тогда, конечно, без скафандра никак нельзя), там открывается тяжелый люк, как на МКС — а там другая планета! Должен же быть между планетами какой-нибудь подпространственный переход — это ж логично.

Надо сказать, все ребята переехали в этот дом (в разное время) из более современных домов, и никто раньше колонок не видел, и все как один именно этим особенно впечатлились. Лиу тогда было девять лет. И вот она долго, долго смотрела, как мама моет на кухне посуду, и то включает, то выключает воду, и когда она включает — колонка электрически трещит, и вдруг внутри нее вспыхивает и тотчас расправляется, как лепестки у цветка, газовый синий огонь. И наконец сказала:

— Я поняла. Когда говорят «гори оно синем пламенем» — вот так оно и загорается.

Еще в доме есть подвал, он тоже очень старый и интересный. Но подвал стоит отдельного рассказа. А главное — в доме есть двор.

Точнее, двор есть при доме. Неверно говорить, что в доме, папа Рамили, конечно же, не одобрил бы такую конструкцию. Но двор есть! И еще какой! Это, можно сказать, Двор с большой буквы Д. Поскольку дом старый, то старый и двор. Это логично, как с недавних пор любит говорить Лиу. Большинство взрослых, которые живут в этом доме и в двух соседних, сами играли в нем, когда еще были маленькими. И за эти долгие годы чего в нем только не появилось. В нем есть песочница, качели и лазалка. Песочница новая, из ярко-желтых досок с круглыми углами, как и в разных других дворах. А вот качели — железные. На них можно очень сильно раскататься, если у тебя сильные ноги, и тогда, когда качели раскачиваются до самой верхней точки — они стучат. Слышно, как железные штанги качелей стукаются об железную перекладину. Чтобы сильно раскататься, надо только кататься стоя. Сидя все равно неудобно, потому что за долгие годы качели уже вросли в землю, и когда сидя катаешься, ноги по земле задевают. А когда раскатаешься хорошо, и летишь — ух! И юбка взлетает, как парус (если ты, разумеется, в юбке). Летишь до самого верха, аж дух перехватывает, и вот наконец качели — стук! И ты разом ухаешься вниз, и пока летишь — что-то сладко прокатывается у тебя в животе щекочущим холодком.

Лиу предполагает, что в песне «взлетают выше ели» говорится как раз про эти качели. Во всяком случае, про такие же. По хронологии как раз идеально подходит, они с Полиной проверили. И ведь ель тоже есть! Ель растет в соседнем дворе, за забором, и иногда, когда ветер, докидывает шишки и досюда. Правда, выше ели подняться на них никак невозможно, это проверено эмпирически (как говорит Рамиля, а проверили девочки и еще до нее; а Рамиля потом перепроверила). Но это потому, что качели вросли в землю, а ель, наоборот, выросла. А сначала наверняка так и было, что выше ели.

Во дворе есть Дерево. Точнее, деревьев там даже много, но одно из них — самое старое и интересное. Оно такое старое, что всё скрючилось, и ветки у него — совсем как мозолистые пальцы, такие скрюченные и с буграми, как бывают у очень старых людей. На дерево можно лазить, это даже легко, если опираться ногами на наросты и бугры на стволе, а дальше уже на ветки. И в нем, если залезть достаточно высоко, имеется даже маленькое дупло. Где можно прятать записки с секретами. Главное, чтобы залезть. Зимой-то, в зимних сапогах и по веткам со снегом, туда не очень залезешь, да и записка в снегу приморозится и затем размокнет. А летом в сандалях — запросто.

Когда Полина была еще совсем маленькой, только-только пошла в школу, сосед дядя Толик пугал ее, что это дерево на самом деле живое. Это на самом деле Старый Лох, которого за дурной нрав выгнали из Средиземья, и вот он шел-шел на своих корявых корнях, как на ногах с мозолями, пока не дошел досюда, и вот тут решил поселиться и замаскировался под обычное дерево. А на самом деле он ждет… и если кто-нибудь будет под ним играть, а тем более, если попытается на него залезть — он каааак раскроет дупло, как рот, и ам! Сразу проглотит, прожует и переварит, и даже костей не оставит, наверное. Полина как раз размером со среднего хоббита, ему как раз на обед.

Дядя Толик выбрал не тот перевод. Расскажи он про Старца Иву — Полина, наверное, и правда бы перепугалась до жути. И ни за что бы не стала лазить! Ну а Лох — он и есть лох, лоха-то что бояться?

За домом есть палисадник. Когда Рамиля была совсем маленькая (и жила, разумеется, в доме без всяких палисадников, видала их только на картинках и в книжках читала, то есть, читала ей тогда мама или папа), она думала, что полисадник — это от слова «поли», много. Как поливитамины — много витаминов в одной витаминке, полигиния — многоженство, когда было много жен, как в «Тысяче и одной ночи», полигон — место, где гоняется много техники. Так и полисад(ник) — много садов. И это ее всегда удивляло. Ведь на самом же деле там не то чтобы много — там и один сад никак не уместится за забором, там половинка сада от силы, или даже четверть от сада. Может, сад — это от слова сажать, а не сад, место, где много всего сажают на маленьком кусочке земли? Поэтому и полисадНИК — как рассадник.

А потом Рамиля выросла и стала читать книги сама. И удивилась еще больше, когда прочитала, что пишется «палисад». Она даже сначала подумала, что в книге опечатка, неправильно написано. А потом прочитала в другой книге, исторической про сражения, где там шпаги, мушкеты и все такое, что там-то были возведены укрепления и палисады. И удивилась уже окончательно и бесповоротно. Как врага задержат грядки с цветочками? Разве что там крапиву посадить… это мысль! Рамиля очень сильно не любила крапиву. Вот прямо очень! Но потом она подумала, что тогда же все носили ботфорты, а ботфорты, наверное, никакая крапива не прокусит. И тогда Рамиля пошла и спросила папу. Когда дело касалось слов, она всегда спрашивала папу. А когда дело касалось вещей — тогда маму. И папа ей объяснил, что ни много, ни даже сад тут вообще ни при чем, а на самом деле это все от французского слова palisade, то есть забор, изгородь. И средневековые палисады были еще какими мощными, из толстенных бревен. Крапива там, правда, наверное, тоже росла. Крапива против врагов никогда не лишняя.

Но в этом палисаднике нет никакой крапивы. И там насажено столько всего, что впору на самом деле писать про него в виде исключения «поли»: и цветы, и помидоры, и маленькая вишенка, на которой пока еще не растет ягод, и зеленый мох, и газонная травка, и еще всякие другие цветы, и кусты, и даже маленький бассейн с водорослями. Это, конечно, не настоящий бассейн, это вкопанная в землю ванна, оттуда поливают цветы. И помидоры. Маленьким детям там купаться нельзя, потому что вода не очень чистая, а большим — потому что уже не уместятся. А вот куклам — как раз в самый раз.

Лиу как-то сказала, что это похоже на садик той старушки из «Снежной королевы», где Герда застряла, пока не обнаружила розу. И Полина с ней согласилась. Что очень похоже. Но этот сад безопасный, потому что розочки там есть, они даже цветут. С этим согласилась и Лиу. И с тем, что это хорошо. А то было бы обидно застрять в садике на целый учебный год. Оно, может, само по себе и не так плохо… но когда отстрянешь, все равно ведь придется опять идти в школу. А поскольку придется идти в тот же класс, который пропустил — то тогда они станут уже второгодниками. Взрослые часто рассказывают всякие ужасы про второгодников и любят пугать «вот останешься на второй год»; хотя если честно, ни Полина, ни Лиу, ни кто другой из приехавших позже никогда не видели ни одного живого второгодника. Они бы даже были и не против взглянуть разочек из любопытства… но только чтобы не в зеркало!

В палисаднике есть трап для котов. Одно из окон почти все время бывает открыто (ну кроме когда совсем холодно), и из него спущен вниз трап, совсем как на кораблях, только кошачьего размера по ширине: длинная доска с набитыми поперек нее рейками. И коты по нему все время ходят туда и сюда, в окно и на улицу из окна.

Во дворе много котов. Целый прайд! Когда Сережа поселился в Доме, он одним из первых дел попытался посчитать котиков. И насчитал девять душ. Хотя про котиков, конечно же, правильнее говорить «особей». Но это был еще не полный состав прайда, тогда собрались погреться на солнышке большинство, но не все. Некоторые из них хозяйские и живут в квартирах, и на улицу ходят только гулять. Другие ничейные и живут в подъезде. А еще есть совсем ничейные. То есть абсолютно. Они живут на пепелище. Потому что во дворе имеется и Пепелище.

На самом краю двора, как рассказывают взрослые, в старину стоял частный деревянный дом. Потом он сгорел. И некоторое время там стояло черное пепелище с обгорелыми бревнами. Потом там поставили новый дом. А потом он тоже сгорел. На этот раз черное пепелище из бревен стояло дольше. И там, говорят, жили очень злые бомжи. Правда, другие рассказывают еще ужаснее. Что там собирались тайком на свои тайные сходки преступники. И, наверное, там делили награбленную добычу и планировали новые грабежи, как всегда описывают в книгах, если там фигурируют разбойники. Впрочем, третьи говорят куда прозаичнее: в таком месте даже приличный бомж не поселится, не то что бандиты, а собирались там обычнейшие алкаши — бухать. Но уже практически в наше время (никто из всей четверки в Доме пока еще не поселился, но большинство уже родились) пепелище наконец окончательно снесли и расчистили, и начали строить там новый дом, на этот раз кирпичный. И даже небольшой кусок его возвели. А потом и этот кусок сгорел. Уж чему там было гореть, почти один бетонный фундамент да чуток кирпича, но оно загорелось и горело, пока не приехала пожарная машина и не залила всё водой из пожарного рукава.

На этом происшествии все окончательно махнули на это место рукой, и больше никто никогда ничего на этом месте даже и не пытался строить. Пепелище заросло по краям бурьяном, а затем и кустами, и теперь там живут кошки. Вот те, абсолютно ничейные, там и живут. Жители Дома иногда выносят им остатки еды, у них, у кошек, даже поставлены для этого специально тарелочки. А на Новый год и другие праздники котам насыпают даже настоящего магазинного корма. Чтобы и коты праздновали.

И это еще далеко не всё, что есть во Дворе. Если перечислять всё, что там есть интересного для детей — это не то что не все, но даже еще и не половина. Расскажу только еще про две важнейшие вещи.

Если пройти мимо Пепелища, поздороваться с котами, посмотреть, убавилось ли чего-нибудь на старой машине, которая стоит там уже так давно, что тоже начала врастать в землю, поднырнуть под полосатый шлагбаум (потому что зачем открывать шлагбаум, если можно под него поднырнуть?), свернуть и пройти еще метров десять — там будет мост. Раньше он был проезжий, а теперь пешеходный, и поперек бывшей проезжей части лежит бетонный поребрик. Мост очень старый, такой старый, что по краям кое-где обвалился асфальт и из него торчат ребристые железные прутья. По этой стороне моста, где железные прутья, детям ходить, разумеется, запрещается. Да и взрослые там стараются не ходить. А по другой в самый раз. Этот мост очень красивый, с фигурными перилами и старинными фонарными столбами перед въездом на мост, и очень похож на питерский. Жаль только, что он не разводится, но ведь и в Питере не все же мосты разводятся, верно? И тут можно играть, как будто мы в Санкт-Петербурге. Поэтому на мосту и лежит поребрик. Если бы не играли в Санкт-Петербург — на мосту лежал бы бордюр. Это ж логично.

А если идти по Двору прямо в противоположную сторону, пройти мимо много чего еще, о чем пока слишком долго рассказывать, то там будет Усадьба. Усадьба стоит за высоким кирпичный забором, над которым клонятся густые вишневые и боярышниковые ветви, и кто живет там в Усадьбе — никто толком мне знает. Даже взрослые, и даже председатель. Знают только, что какие-то очень богатые и не очень общительные люди. Детей там вроде бы не живет. И вот, когда идешь мимо Усадьбы — можно играть, как будто это Малфой-мэнор.

А пройдя мимо Усадьбы, можно тоже выйти к реке, и там будет много еще интересного. В том числе и другие мосты, и даже еще не один. А если пройти подальше (а лучше проехать на велике; или хотя бы на самокате), то можно прийти и в другие не менее интересные места. Про которые тоже потом. А то этот рассказ получится таким большим, что все читатели устанут от него, как школьники от «Войны и мира» (говорят, школьники от них всегда устают; кто его знает, правда ли это — никто из нашей четверки, и даже семерки, «Войну и мир» пока не читал).

А дальше будет рассказ о том, как в Дом приехал Сережа.

Надо сказать, о том, что на третьем этаже будет снимать квартиру семья, и с ребенком, мальчиком помладше их, девочки узнали заранее. И не сказать, чтобы отнеслись к этому известию с энтузиазмом.

— Дело в том, что нас трое, — рассуждала Полина, болтая ногами под железным днищем качелей. Она для разговора качалась сидя и немножко, чисто символически. Качели поскрипывали, и Полинины розовые кроссовки то и дело задевали об влажную землю, и один из них на носке сделался уже не совсем розовым, а скорее цветом как чернозем. — Как три мушкетера.

— Или три как богатыря, — подтвердила Лиу. Она сидела на самом верху железной лазалки и тоже болтала ногами. Лазалка была практически малышовая, делать на ней акробатические трюки с переворотами и даже просто висеть, как гигантский ленивец, стало со временем сначала несколько затруднительно, а затем и вовсе никак невозможно, к большой досаде обеих девочек. Но сидеть просто так нормально. И видно гораздо дальше, чем с лавочек.

— Или как три товарища, — согласилась Рамиля. Но, вспомнив, что книгу про трех товарищей она не читала (книга стояла на полке у папы, подарочное издание на немецком языке, и Рамиля на нее всегда любовалась. Ей нравилась дама в шляпке, которая, как Рамиля знала, называется клош, с красивым изгибом очень длинной и худой шеи, и ретро-автомобиль на заднем плане, но, во-первых, книга была на немецком, а во-вторых, даже если бы Рамиля его и учила, а не английский, она бы всё равно навряд ли стала читать — потому что уже знала от папы, что там заканчивается всё плохо), а следовательно, не может быть объективна в этом вопросе, поправилась, — или как Золотое Трио.

— Или как три медведя, или как три девицы под окном, — продолжала развивать свою мысль Полина. — Три — это классическое число. В книгах, и фильмах, и везде, всегда всех по три.

— Ну, если подумать… есть кино «Пятеро друзей», — справедливости ради заметила Лиу. — Хотя на самом деле их там четверо и собачка.

— Исключения только подтверждают правило, — парировала Полина. — Вот, например, цыган подошел к цыпленку на цыпочках и так далее. И сразу всё запоминается, что через и. А в жи-ши исключений нет — и про него фиг вспомнишь, когда как писать. Нас было сначала двое, и это тоже хорошее число, как Тимон и Пумба, Иван-царевич и Серый волк, всё такое. Но три — стало совсем идеально. Классическое число, — повторила она. Полине нравилось это выражение. Ей вообще нравилось слово «классический». — Так зачем нам еще кто-то четвертый? Тем более мальчишка, тем более маленький?

Остальные в душе были с ней согласны.

Надо сказать, получалось так, что не только в Доме, но даже и в целом Дворе больше не было детей разумного возраста. Были парочка старшеклассников, которые носились со своими ЕГЭ и ОГЭ, было несколько совсем малышей, в том числе и из соседних домов, которых мамы приводили в спокойный от машин двор поиграть в песочнице и полазать по лазалке. Против малышей девочки не возражали, они даже немножко гордились своим Двором, куда приводят детей, как на экскурсию, хотя у них есть свои. Но в плюс-минус своей возрастной категории Полина и Лиу долго были единственными. Рамиля переехала в Дом только в этом году, в самом начале весны, когда еще оставалось даже немножко снега, и они как-то сразу же подружились. И может быть, они были бы и не против еще одной девочки одних с ними лет… Но вот пацан! Да еще мелкий! Такое пополнение представлялось всем совершенно излишним.

Дело было накануне майских праздников. Девочки по дороге в школу каждый день с любопытством отслеживали, где проклюнулись какие новые листики, где уже распустились, где сережки опушились невесомой золотистой пыльцой, как будто неизвестно на чем держащейся, вообще ни на чем, прямо в воздухе. И потом делились друг с другом каждая своими наблюдениями. В школы они ходили все в разные, Рамиля в свою вообще ездила, так что наблюдений набиралось в общей сложности много.

В этот день Лиу собиралась огорошить (в хорошем смысле) друзей потрясающим известием: у них будет настоящее ханами! Ее папа, которому по работе часто приходится ездить по области, нашел замечательное место, где много красиво цветущих деревьев, и все это еще и на берегу озера. Так что на майские праздники он всех их отвезет, и они возьмут побольше бутербродов с чаем и с газировкой, и у них будет пикник под цветущими вишнями. Правда, вишни все-таки белые, а не розовые, но с этим уж что поделать, и детских кресел на всех троих нет, но папа сказал, что они уже достаточно выросли, и могут ехать и на бустере (мама называла этот предмет несколько по-другому, но Лиу считала такое название категорически неприемлемым; а главное — лингвистически некорректным.Это слово означает, когда обидчика поймаешь — и наподдаешь ему коленом пониже спины, а вовсе не облегченный вариант автокресла). Но это не принципиально, главное же, что поедут! И все-все наснимают!

Лиу даже успела этой новостью поделиться и впечатлить остальных. А затем Полина поделилась собственной новостью: скоро в квартиру над ними въезжают новые жильцы, и там, вроде бы, тоже ребенок, младшеклассник.

Девочки еще пообсуждали сложившуюся ситуацию. За это время они успели посидеть на качелях и лазалке, забраться на крышу подвала, с досадой стряхнуть оттуда накиданный какими-то придурками мусор и с удовольствием полюбоваться зеленеющим мхом, погладить Рыжика и поспорить, который это из них: Рыжик 1 или Рыжик 2 (коты были похожи, как близнецы, каковыми, собственно, и являлись — один чуть поупитаннее, у другого кончик хвоста чуточку потемнее; различить их было возможно, если смотреть на обоих, но вот опознать по отдельности — задача намного сложнее), слазить на тумбу, на которой высилась труба от котельной, очень похожая на ракету на стартовом столе, традиционно крикнуть оттуда «Поехали!», пройтись по набережной от моста до моста, поискать там одуванчиков, найти, хотя и намного меньше, чем ожидалось, посидеть на ветле над рекой, не теряясь и не падая духом, сплести вместо одуванчиковых венков одуванчиковые браслеты, расчихаться от них (Полина), пройтись по набережной от моста до еще одного моста, накачаться на качелях-скамейках аж до того, чтобы капельку укачаться (Рамиля), погадать, пустят ли в этом году кораблики, и когда, и куда, покидать стационарным уткам корки от хлеба, принесенные из столовки, еще раз пройтись от моста до моста, обратным маршрутом… Всё это время они обсуждали: принимать ли в свою компанию так некстати явившегося (то есть скоро явящегося) пришельцА (да-да, незадолго перед тем все трое по очереди прочитали баллады Жуковского), или же спокойно его игнорировать. И, если игнорировать человека — не окажется ли это человеку обидно, и не будет ли человеку грустно оттого, что во дворе ему не с кем играть?

И вот, как раз на Красном, он же Подвесной, он же Большой, мосту, когда они все втроем стояли и смотрели на воду, бегущую мелкими волнами, местами даже с барашками, и искрящуюся частыми бликами — день был очень солнечный и очень ветреный — Лиу вдруг осенило:

— Слушайте, а ведь если нас будет четверо — мы же сможем играть в вышибалы два на два!

— И в четыре факультета, и в трех мушкетеров, — заторопилась подхватить, пока ее не перебили, Полина, до которой это тоже только сейчас дошло, — трех мушкетеров ведь на самом деле как раз четверо! И четвертый как раз младше всех! И в ковбоев и индейцев два на два тоже даже еще лучше!

— Это надо еще посмотреть, что это за пацан, — заметила Рамиля. Что ей не нравилось… нет, вовсе не предполагаемое расширение их союза. Больше всего ей не нравилось, что декоративная пуговка, мышка с сыром, на ее джинсовке совсем разболталась, даже хвостик бежевой нитки торчал наружу; как она его ни приматывала — разматывался все равно. А это означало, что пуговицу придется пришивать, и пришивать сегодня. А мама наверняка скажет: ну пришей сама, не умеешь, что ли? И это всё Рамиле чрезвычайно не нравилось и вызывало скептицизм в отношении всего в мире. Включая неизвестного пока пацана. — Может, он выделывается. Типа вот еще, с девчонками играть. Или он тормозной и ему всё по сто раз объяснять надо. Или любит только танчики.

— Да ну, в четыре факультета все любят… — неуверенно протянула Поляина.

— Посмотреть, разумеется, надо, — подтвердила Лиу как самая рассудительная. — Ну вот и посмотрим.

Впрочем, надо ли говорить, что теперь приезда неизвестного пацана они ждали с гораздо большим энтузиазмом? Даже Рамиля, которой пришлось-таки пришивать свою мышку самостоятельно. Маме за сегодняшний вечер предстояло нашить пуговиц сорок, все размером с горчичное зернышко, и еще очень длинную молнию, поэтому ей было решительно не до мышки.

Ждать пришлось долговато, всем даже успело поднадоесть. За это время они так-таки съездили на ханами. Папа Лиу поговорил с папой Рамили, и они вместе перемонтировали кресло в другую машину; Рамиле оно было уже маловато, но Полине как раз подошло, так что все разместились, а мама Лиу, хотя и не без труда, вместилась в середину на заднем сиденье. И она наделала целую кучу бутербродов, и с сыром, и с колбасой, и даже с омлетом с сыром! И с шоколадным маслом. И там были майские жуки! И еще они взяли блокнот и фломастеры, и каждый написал на странице по хокку. А папа Лиу даже написал настоящими иероглифами. Потому что если просто есть бутерброды и пить тархун — то это и будет просто пикник. А чтобы было настоящее ханами — это обязательно надо писать хокку.

А самое интересное они пропустили. Как раз когда в сумерках подъехали к дому и стали все выгружаться — там во дворе стояла грузовая газель, из которой крепкие дядьки в зеленых кепках заносили в подъезд огромные сумки и замотанные скотчем коробки. А сами жильцы уже зашли внутрь.

— Уууу… — разочарованно протянула Полина. Но все-таки сходила за кирпичом подпереть дверь, чтобы дядькам было удобнее носить груз. Откуда им было знать, где хранится этот кирпич. Жильцы все знали, но грузчики-то ведь не жильцы.

На другой день девочки втроем играли во дворе в динозавра. В летнем, разумеется, варианте. Майское солнце светило вовсю, так что впору было не то чтобы расстегнуть, а даже сбросить джинсовки, от вишен из всех дворов намело столько лепестков, что вдоль бордюров скопились их целые белые полосы, и в лужах плавали белые лепестки, точно они, лужи, сами зацвели — но не ряской, как старые пруды, а белыми лепестками. На самих вишнях цветков уже почти не было, только пустые красноватые черешки с завязью, но зато на смену им у соседнего дома богато расцвела яблоня.

Полина, удирая от отвлекшегося тирекса, выбежала с площадки к подъездам… и остановилась, пытаясь разглядеть через мутноватое стекло над козырьком, что происходит там внутри, кто спускается вниз по лестнице. Разумеется, динозавр-Лиу тут же заловила ее, причем даже не выходя из образа — не пришлось тянуться, совсем немножко протянуть поджатую тиранозавровую ручку.

— Ням!

С другой стороны уже бежала Рамиля с ракеткой от бадминтона, досадуя, что не успела.

— Да погоди ты! — отмахнулась Полина. — Стоп игра.

Из подъезда вышел незнакомый пацан.

Девочки сразу догадались, что это тот, кто им нужен. На вид мальчику было лет восемь-девять, но он был совсем не мелкий, ростом почти как Рамиля и уж точно выше всех младших девочек, и при этом у него было какое-то очень детское, милое и как будто чуточку удивленное личико, и белокурые кудряшки. Честное слово, такие кудряшки, каких у настоящих пацанов и не бывает, во всяком случае, никто из троих никогда раньше не видел — только на картинках в книжках в сказках про старую жизнь, типа «Щелкунчика», и у коллекционных кукол на сайтах. Его из-за этих кудряшек даже как-то неловко было называть пацаном, хотелось именно мальчиком. Одет был мальчик в толстовку с динозаврами и коричневые бриджи, именно бриджи — с ботинками и носками, что тоже было ужасно похоже, как рисуют в книжках про старую жизнь, типа Тома Сойера или Кристофера Робина. И с интересом оглядывался, рассматривая все вокруг. Девочек тоже увидел, но, наверное, застеснялся.

— Ага, — констатировала Лиу.

И решительно двинулась прямо к мальчику.

— Здравствуй. Ты, наверное, новый жилец из десятой квартиры?

— Здравствуйте. Да, мы только вчера переехали, — сказал мальчик очень воспитанно, точно Миядзаковский ребенок. — А вы тут живете?

— Да, — подтвердила Лиу.

Так уж получалось, что дипломатические переговоры досталось вести ей — и она их вела.

— Я Лиу, — она протянула мальчику руку. — Если взрослые будут говорить Лия — это неправильно и бюрократия, — прибавила она строго.

Мальчик немножко смутился, и неуверенно протянул Лиу собственную мягкую ладошку.

— Сережи… то есть Сергей.

— Это Полина, это Рамиля. Склоняется по первому склонению, — тоже сочла благоразумным уточнить Лиу. Люди часто неправильно склоняли имя Рамиля. А некоторые даже — куда это годится! — не склоняли вообще. Как будто в школе не учились, честное слово! — Мы все тут живем.

Темпераментная Полина даже обняла новенького, отчего тот совсем рассмущался.

— А мы играем в динозавра, — сказала Рамиля. — Будешь с нами?

«Сергей» тут же загорелся:

— Спрашиваешь! Конечно! А как в него играть?

Рамиля начала тоном экскурсовода:

— Ты — динозавр…

— Полина динозавр! — тотчас возразила Лиу. — Я ее поймала!

— Это не считается! — возмутилась Полина. — Мы уже не играли!

— Ты не сказала «стоп игра» — значит, считается!

— Давайте считать, что у нас уже новая игра, — примирительно предложила Рамиля. — Раз у нас появился новый игрок. И тогда новенький и динозавр.

— Это логично, — согласилась Лиу.

— Ты динозавр, — продолжила Рамиля с того места, на котором остановилась. — А мы сотрудники Юрского парка. Ты хочешь нас поймать. А мы от тебя бегаем. Вот это, — она указала на ракетку, — электрошокер. Если шокером коснуться динозавра — он замирает на десять секунд. Только считать вслух! Зимой если играем — тогда кидаем снежками. А летом с ракеткой. Шокер можно передавать другому. За динозавром с шокером не гоняться. И со всей дури не лупить! Кого динозавр почекалил — тот становится динозавром.

— Чего? — не понял Сережа.

— Чего? — не поняли Лиу с Полиной его непоняток.

Рамиля, как девочка из филологической семьи, первой поняла суть проблемы.

— Ну, в смысле осалил. Погоди-ка... Тот, кто ловит других — он как называется?

— Вода, — несколько удивился такому вопросу Сережа. — Ну, потому что водит.

— Вот! — Рамиля даже подняла указательный палец. От удовлетворения. — Я же вам говорила: если салить, то и водИть, и вОда.

— А что, это неправильно? — совсем удивился Сережа.

— Это — литературная норма, — пояснила ему Рамиля. — А остальное — диалектизмы. В нашем городе говорят «чекалить» и «вАдить». Почти все, только взрослые некоторые говорят как в «Лунтике».

— А диа…лектизмы — это неправильно? — на всякий случай уточнил Сережа.

Девочки рассмеялись. Они-то уж за полтора месяца досконально изучили этот вопрос!

— Это правильно в нашем городе,- смилостивилась наконец Рамиля, видя, что мальчик совсем запутался и даже немножко от этого покраснел. — А в других — уже не очень. А литературная норма — это когда везде правильно.

— Ясно… — протянул Сережа. — А динозавром можно быть любым?

— Любым.

— Тогда можно я буду диплодок?

И он изо всех сил вытянул шею, сжал губы маленькой точечкой и грузно затопал, переваливаясь с боку на бок. Девчонки со счастливым визгом кинулись во все стороны.

Как потом вспоминала Полина — в этот момент они сразу поняли, что это — наш человек.

На детской площадке в этот день побывал и диплодок, и трицератопс, и спинозавр, и еще один тираннозавр, и велоцираптор, и даже один Индоминус. А когда все окончательно запыхались и плюхнулись на скамейку под ивой, девочки предложили показать Сереже реку.

— Мне мама сказала, без взрослых только во дворе гулять, дальше двора никуда не ходить… — неуверенно пробормотал Сережа. Ему ужасно хотелось посмотреть речку.

— А никуда ходить и не надо! — возразила Полина, которая особенно гордилась своим уникальным местожительством. — Это же всё и есть двор — от реки тут до реки тут.

Над рекой бежали белые облака — такие белые, и в таком голубом небе! Такие белые и в таком голубом, что казалось: запрокинешь голову, будешь смотреть в это небо и облака — и сам не заметишь, как упадешь в это небо и полетишь… сам не зная куда, куда-то — далеко-далеко. А какая река была синяя, вода синее, чем небо, и вся искрилась! А какая нежно-зеленая дымка — от ив и от тополей, а утки-то, утки! Какие коричневенькие, и какие у некоторых блестящие, глянцевые сине-зеленые «зеркальца». И плывут — целая флотилия в кильватерном строю, а как садятся на воду — это вообще авиашоу!

Честно сказать, Сережа такого вообще никогда раньше не видел. Уток на пруду в городском парке — это да, но чтобы прямо природных, и как они летают, и взлетают и садятся на воду — такого еще ни разу. Подумать только, жить у реки! И прямо у самой реки, и ходить на нее смотреть каждый день. Вот так просто выйти из дома, и как люди ходят в магазин, или на мусорку, или в сквер на качели — пойти на реку! Это было так удивительно, что где-то так бывает, на самом деле, не в книжках. А что теперь у него будет! Взаправду, на самом деле, хоть каждый день!

Всего несколько дней назад Сережа жил совсем в другом городе, где всё было совсем по-другому, где все было привычно, и где он прожил все свои девять лет без одного дня. Всего несколько дней назад он уезжал из дома, оставляя свой диванчик, над которым висел темно-красный ковер с желтыми узорами, по которым он вечером перед сном каждый раз водил взглядом, стараясь не проходить второй раз по тому же месту, и все равно каждый раз запутывался, потому что глаза начинали слипаться… Свой письменный стол, исчирканный красной ручкой, которая так никогда и не оттерлась, магнитики на холодильнике с маленьким Сережей в зоопарке и в динопарке, пятно на потолке, похожее на Антарктиду, балкон с рассадой и огромным тополем, почти до балкона, который в ветреную погоду качался, точно пальма в тропический шторм, как показывают в новостях про Америку, так что даже было страшно (и чуточку интересно) — а вдруг кааак стукнется по балкону! Но который так ни разу и не дотянулся. Свои игрушки и свою одежду, из которых «уже вырос, зачем тащить лишнее?», своих школьных друзей и бабушку с дедушкой, и много, много, много кого и чего еще, всё разве перечислишь.

Уезжал с грустью, и даже, когда поезд застучал колесами, все быстрей набирая ход — даже немножко заплакал. И вместе с тем — уезжал с интересом, жадным ожиданием чего-то нового и совершенно удивительного. Запах шпал, который ни с чем не перепутаешь, совершенно точно был запахом приключений! И запах вагонного чая, в дребезжащем, как какая-то удивительная музыка, подстаканнике, и даже запах доширака и разведенного картофельного пюре в картонных стаканчиках, и плавленого сыра, который можно размешивать ложкой прямо в этом пюре.

Итак, что же оказалось у нас по приезде? Люди, знающие толк в динозаврах, и речка, на которую можно ходить прямо из дома хоть каждый день. Да еще и с утками! Сережа сказал себе, что ему определенно здесь нравится.

Впрочем, и это оказалось еще не всё на сегодняшний день интересное. Когда вся четверка вернулась к дому, девочки наперебой закричали:

— Тетя Лена!

— А что это у вас?

— А что вы делаете?

Тетя Лена, пожилая соседка из соседнего дома, поставила прямо в песочницу большущий пластиковый пакет со смешной собачкой в черных очках, из которого вытаскивала… игрушки.

Как выяснилось вскоре, «внуки выросли», а тетя Лена провела у себя в доме генеральную уборку, сгребла ненужные больше игрушки и решила, чем выкидывать — лучше вынести их во двор, пускай малыши играют.

— Тёть Лен, а можно мы вам поможем? — с замиранием сердца выговорила Полина.

Игрушки в пакете оказались в основном совсем малышовые: посудки и формочки для песочницы (заодно выяснилось, что в родном Сережином городе они называются «пасочки»), разноцветные пластмассовые машинки и всякая техника, резиновые рыбки и уточки для ванной. Но ведь всегда же интересно, у кого какие игрушки, даже если сам играть в них не собираешься!

Впятером, считая саму тетю Лену, художественно разложили все это богатство в песочнице и по всей площадке. Всем понравилась задорная резиновая акула с курносым носом и солидный розовый краб. Полина с Сережей даже в них чуток поиграли. Пристроили, заглубив в грунт для устойчивости, ярко-розовый беговел. Лиу взяла на заметку, что по размеру на него как раз хорошо будет сажать кукол. Тетя Леня рассадила по веткам мягкие игрушки: толстого кота из «Попугая Кеши», с лопнувшим (видать, от обжорства) и заштопанным белыми нитками пузиком, фетрового Незнайку и еще каких-то то ли попугайчиков, то ли пингвинов. Самого большого (ростом с первоклассника, вот никак не меньше! Ну ладно, с первоклассника, который пошел в школу в шесть лет. Но точно не меньше!) белого плюшевого медведя она приспособила у основания старой березы и закрепила его пластиковыми хомутиками для надежности; а то медведь все время норовил завалиться на бок.

— Всё, теперь у нас тут Двор Коммунизма! — торжественно объявила Лиу, оглядывая пестрый многоцветный результат их совместных трудов. — Заходи кто хочет, играй во что хочешь. И совершенно бесплатно!

Все оглядели и согласились. Правда, Рамиля коммунизм не особенно одобряла, а Полине он был решительно пофигу, по барабану, до лампочки и фиолетово. Она предпочитала эпоху мушкетеров, на крайний случай освоения Дикого Запада. Но все согласились, что получилось здорово. Малышам должно понравиться! Правда, Сережа вдруг отчего-то несколько приуныл.

— Ты чего? — забеспокоилась Рамиля.

Сережа сначала не хотел говорить, но потом неохотно сказал:

— Мишка как-то так грустно сидит под деревом… что его даже немножко жалко.

Сережа любил динозавров. Он любил их горячо и преданно с самого раннего своего детства, с самого первого своего слюнявчика с динозавриком, которого даже сам не помнил, но мама рассказывала, что он точно был с зелеными тираннозавриком. А еще Сережа любил медведей, зайцев, звездолеты, тоторов, подземные ходы, безлюдные пространства, гномов и Эребор, и еще много всяких вещей — в разное время и с разной степенью интенсивности. На данный момент наиболее актуальны были медведи. Но любовь к динозаврам оставалась вечной и неизменной константой его, Сережиного, бытия. Если бы он знал такие слова, разумеется. Впрочем, то, что не знал — никак не меняло дело.

Свою немаленькую диноколлекцию Сережа, разумеется, всю перевез с собой. Все дело в том, что Сережиному папе предложили хорошую работу, с повышением, в филиале их же компании — но в другом городе. Что самое главное, и для мамы подходящая вакансия тоже имелась, не такая завидная, но если бы захотела — взяли бы на работу охотно. Но решать надо было немедленно, до конца года, до конца учебного года и прочее ждать бы никто не стал. Вот почему они так и сорвались аж в середине четверти, хорошо хоть были майские праздники — получилось несколько дней непосредственно на переезд и на обустройство. Даже Сережин день рождения справляли в дороге, в поезде.

Еще как-то по зиме Сережа, шарясь по сайтам с игрушками (а кто из детей не любит шариться по сайтам с игрушками? Это почти то же самое, как прильнуть носом к витрине игрушечного магазина… и дождь, и снег, и жара, и даже снующие и толкающиеся прохожие — все забывается и уходит куда-то в туманную даль… пока не вернет к действительности возмущенный звонок чужого велосипеда), набрел на плюшевого мишку. Медведей игрушечных продается много, на любой вкус… но этот мишка — он был по-настоящему плюшевый, и по-настоящему набитый опилками! Так и написано было в описании: мишка Каштанчик, материал — плюш, набивка — древесные опилки, в нижней части для утяжеления стеклянные гранулы. И какой же это был замечательный мишка! С блестящим кожаным носом, с милыми черными, немножко грустными глазками, в вязаном костюмчике с шарфиком и шапочкой, смешно надетой на одно ушко. И ушки у него были такие миленькие и чудесные! У мишки был собственный конвертик из голубого ситца (сразу понятно, что мишка-мальчик!) и прелестнейшая постелька с голубеньким вязаным одеялком. И весь мишка был такой, такой… что его так и хотелось прижать к сердцу и не отпускать никогда-никогда-никогда.

Сережа, как современный ребенок, показал мишку маме (и на всякий случай еще и папе) и деликатно намекнул, что был бы очень рад, если бы ему подарили на день рождения плюшевого мишку, вот такой, например, очень милый, мам, ну правда же?

После чего оставалось только с нетерпением ждать.

Не то чтобы Сережа только о мишке и думал целый квартал, конечно же нет. Много о чем еще было думать: и школа, и всякие прочие вещи, и выпавшие на это время праздники, а их прошло до майских целых четыре, включая папин дэрэ. Грядущий переезд тоже занимал много мыслей. Но все-таки Сережа время от времени думал о мишке, и часто заглядывал на сайт, полюбоваться на него (и не без страха — а вдруг Каштанчика уже купили? Уже купил кто-то другой?). Чем ближе приближался его день рожденья — тем чаще. Если б только узнать наверняка, что мишку ему купят! Ну почему было бы не купить? Он, конечно, довольно дорого стоит, но все равно не так много, как лего Юрский Мир, который ему купили в прошлом году. И от мишки повсюду не будет валяться мелких деталей, как от лего, сплошная выгода. Сережа на всякий случай еще пару раз напомнил маме про мишку. И даже на всякий случай сказал, что лего он не очень хочет («совсем не хочет» он все-таки не решился сказать, это уж как-то опасно). А вот мишку прям очень. Мама чмокала его в макушку и говорила: «Будет день, будет и пища». Но ведь мама не говорила, что дорого, и не говорила «ты что, с мишкой будешь спать, ты что, маленький, что ли?», чего Сережа втайне больше всего опасался. Значит, говорил он себе, наверное, купят, только не говорят, что да, чтобы был сюрприз.

Сережа совсем уверился в этом, и теперь, в преддверии дня рождения, каждый день залазил на сайт, и каждый вечер перед сном любовался Каштанчиком в телефоне (он даже скачал его фотку и поставил себе на обои), и мечтал, как у него будет Каштанчик, и как он будет его с собой везде брать, во все интересные места, а на ночь будет укладывать его в его постельку рядом с собой, на широкую спинку дивана. Он даже с Каштанчиком иногда разговаривал, конечно, когда никто не слышал. А то бы взрослые, наверное, посмеялись и сказали, что, мол, за глупости.

День рождения, как уже говорилось, Сережа отметил в дороге, в поезде. Это было прямо-таки приключение! Мама достала из сумки-холодильника бутерброды с язычком, крепко запакованный в контейнер салат и даже торт! Правда, покупной, в картонной коробке, и без свечей, но все-таки торт. А свечку зажгли электрическую, от выносного аккумулятора. Так что она все же была. А ситро купили у проводницы, и пили его из звенящих стаканов в подстаканниках с изображением мчащихся поездов.

Сережа получил в подарок двух маленьких лего-динозавриков, тираннозавра и птеродактиля, морской костюм с настоящим воротником-гюйсом (о котором тоже мечтал, хотя и не так сильно, как о Каштанчике), книжку «Плутония»… и всё.

Он сразу собрал динозавров, благо они ехали в купе втроем и весь столик был в их распоряжении, залез на верхнюю полку и стал читать книгу, время от времени устраивая динозаврам побег из сетки и путешествие по белым простынным равнинам и подушечным горам, а потом снова отлавливая их пакетом из-под постели и водворяя за сетку в «вольер». И там, на полке в мерно покачивающемся вагоне, с книжкой и собранными динозавриками, Сереже сделалось так невыносимо горько, обидно и грустно, что он второй раз за дорогу заплакал.

По счастью, родители вышли как раз покурить. Да если б родители были тут, Сережа, конечно, изо всех сил бы постарался не плакать. Конечно же, он уже был большой, конечно, он всё понимал, что коробка большая, и как ее тащить в поезд, и что мишка стоит дорого, а на переезд нужно много денег, и что, в конце концов, игрушечный мишка — это совершенно бесполезная вещь, он всё, всё понимал, честное слово! И все-таки ему было так отчаянно горько от того, что у него нету мишки Каштанчика, и что уже никогда, никогда, никогда не будет Каштанчика, следующий день рождения еще через год, и даже новый год через полгода с лишним, за это время, такого замечательного мишку, конечно же, уже купят, Каштанчик уедет куда-нибудь неизвестно когда, и ему, Сереже, останется только фотка на телефоне, и уже не будет никогда, никогда, никогда…. и он плакал, уткнувшись в свернутую вагонную подушку, и плакал, и плакал, и плакал, пока не уснул.

Папа с мамой, наверное, так ничего и не узнали, что он плакал. Во всяком случае, Сережа на это надеялся.

Мишка во дворе, конечно же, был далеко не Каштанчик. Самый обыкновенный мягкий большущий мишка, какие стоят напоказ в магазинных витринах, потому что их видно и с другой стороны улицы, и каких дружные, но не слишком сообразительные коллеги всем коллективом вручают новоиспеченным бабушкам и иногда дедушкам. Не слишком сообразительные — потому что новорожденному медведь слишком велик, место в доме, и так заставленном колясками, пеленальными столиками, запасами памперсов и никогда не убирающимися сушилками с бельем, занимает до ужаса много, и валяется где-то, куда смогли упихать, собирая на себя пыль и грязь.

Собственно, вот так этот мишка у тети Лены и появился, и такой была его и судьба. А старший внук ее, который и был отмечен дарением мишки, в этом году как раз пошел в колледж.

И какой бы ни был этот мишка обыкновенный, никак не соизмеримый с замечательным, чудесным, и увы, недоступным Каштанчиком… у него были большие и грустные янтарные глаза, и весь вид у него был такой унылый и неприкаянный, замызганная когда-то белая шерстка и какая-то клетчатая тряпка, наверное, бывший шейный платочек, на шее… и еще и привязан к шершавому дереву. Конечно же, тетя Лена хотела как лучше, и вообще это был ее медведь, а своих медведей люди имеют право даже выбрасывать на помойку, не то что размещать на детской площадке для красоты и развлечения малышей. Это Сережа точно знал. Что собственность — это собственность.

Одиннадцатого мая Сережа пошел в свою новую школу. Мама с утра отвела его. Папа тоже в первый раз отправился на свою новую работу. А мама пока еще оформлялась и бегала собирала всяческие бумаги, медосмотр и все прочее. Так что она в обед забрала Сережу из школы (в продленку его записать, к тайной радости самого Сережи, в этом учебном году не получилось, так что весь май ему предстояло вторую половину дня сидеть одному дома, а дальше решим), быстро разогрела ему обед на плите (микроволновки в доме пока что не завелось) и умчалась по своим делам дальше.

Девочки тоже знали, конечно, что у Сережи сегодня первый день в школе, и заранее договорились, что после своих школ зайдут за ним, и пойдут вместе гулять. Кроме Рамили, ей до школы и обратно было далеко добираться, надо ехать на транспорте, и уроков у нее было больше, но она тоже обещала присоединиться, как только вернется.

Небо в тот день с самого утра хмурилось, можно подумать, что и небу не нравилось, что праздники кончились и людям надо идти в школу и на работу. А к обеду, когда все вместе вышли гулять, отложив уроки на вечер, в небе обнаружилось вообще удивительное! В небе облака, точнее даже серые тучи, лежали слоями, а между ними синело небо и солнце светило сквозь них. Отчего тучи сделались похожи на потертые серые овчинные шубы, с изнанки подсвеченные мощным фонариком, а лучи солнца, невидимого за маленькой тучкой, расходились вниз широкими плоскими полосами, так четко очерченными, точно их нарочно нарисовали, и по линейке.

— Ничего себе! — восхитилась Лиу. — Прямо как на плакате!

— Гелиос существует! — на другой лад восхитилась Полина. И, подумав, прибавила, что и Зевс соответственно тоже, ведь главное дело тут как раз в тучах.

Они покатались по очереди на качелях, потом прошлись вдоль реки. Потом к ним, как обещала, присоединилась и Рамиля, прямо со школьным рюкзаком, щедро обвешанным брелоками (нет слова «брел»!) и значками.

— Кажется, дождь собирается, — первым делом заявила она, как Пятачок. И действительно, тучи заметно сгустились, спрятав плакатное солнце, да и Гисметео на вторую половину дня обещал осадки. Стоило двигаться в сторону дома.

Проходя через двор, Сережа завернул к привязанному медведю, посмотрел на него и сказал:

— Если будет дождь, жалко, что мишка намочится.

— Плюшевые медведи не болеют простудой, — нравоучительно заметила Лиу.

— Это да, — согласилась и Рамиля. — Жалко, конечно, если намокнет, но он ведь на свежем воздухе и на ветерке, как намокнет, так и высохнет.

Но тем не менее и девочкам в глубине души не нравилась эта мысль: что медведь так и будет мокнуть и пачкаться под дождем. Зайку бросила хозяйка, уронили мишку на пол — ну куда это годится, это детские стишки, а не реальная жизнь! У Полины даже возник в памяти голый, бессильно согнувшийся, умирающий человек, привязанный за локти к зловещей березе, с обложки какой-то из книг, какие стояли в шкафу у тети Белки. Книжку она не читала, тетя Белка сказала ей, что там местами довольно страшно, стоит подождать хотя бы еще годик, а лучше два, но чтобы она не расстраивалась, там все кончается хорошо.

— Нужно выдать медведю зонт! — внесла конструктивное предложение Полина.

— А где его взять? И как закрепить? — поначалу засомневались все остальные.

Но Полина пресекла все сомнения:

— У тети Белки есть старый зонт, он все равно ни для чего не нужен, мы им балконную дверь подпираем, когда жарко, чтоб не захлопывалась. А для медведя как раз пойдет!

Сказано — сделано. Зонт нашелся, где ему и полагалось быть, на обувной полке в прихожей. У него, правда, были сломаны целых две спицы, но медведю какая разница? Его раскрыли и приспособили над головою белого мишки, затолкав ручку сзади между ним и березой. Сломанные спицы как раз пригодились, были бы они целые — так бы воткнуть не получилось. После чего все четверо, чрезвычайно довольные собой, отправились пить чай домой к Лиу.

У Полины пить чай было гораздо лучше — у нее в квартире балкон выходил на реку, и в хорошую погоду можно было устраивать чаепитие там. Но у Лиу папа вчера принес с работы для дегустации новые глазированные сырки — а для правильной дегустации требуется как можно больше дегустаторов. Вот когда они всей семьей прошлым летом ездили на юг и там на экскурсию — там для дегустации меда специально привозили целый автобус с туристами.

Ребята пили чай — благо у Лиу был дома электрический чайник, который не надо ставить на плиту и зажигать опасный огонь — дегустировали сырки, смотрели в планшете всякие смешные видосики, и время от времени поглядывали в окно, где небо уже не просто хмурилось — бурно клубилось иссиня-черными тучами, обещая в скором времени ту самую настоящую «грозу в начале мая».

Из сырков всем понравились малиновый и картошка; только Полина сказала, что фисташковый вкуснее малинового. А со вкусом апельсина и шоколадной крошкой, все дружно решили, это фигня.

Вдруг внезапно и ожидаемо громыхнул гром — грохнул и прокатился долгим, протяжным рокотом, точно тысячи пустых бочек. И тотчас ветер вздул тюлевую занавеску, захлопавшую, точно белое крыло, а через миг снова грохнуло — это захлопнулось от ветра окно, варварски защемив белый тюль. На миг даже показалось, что он разорвался.

Лиу бросилась к окну, забыв и планшет, и чай — спасать штору и скорей закрывать окно, чтобы не залило подоконник.

В стекло ударили первые звучные струи дождя — и потекли вниз, зашумев, длинными струями — вертикальными реками, сливаясь в один сплошной серый вертикальный поток и один сплошной дождевой шум.

Со шторой, по счастью, ничего не случилось, не порвалась и не испачкалась даже. А на Лиу, пока она возилась с окном, через москитную сетку вовсю летели мокрые дождевые брызги. Так что она даже позвала остальных, и все ребята тоже по очереди подставляли ладони поближе к сетке, чтобы и до них доходили брызги. Пока подоконник совсем не намочился, и они решили, что хватит, пора запирать окно и нести тряпку — все вытирать.

Через окно они попытались разглядеть мишку, но видно было очень плохо из-за дождя. Вроде бы зонт — он был яркий, малиново-золотой — над ним виднелся.

Все снова вернулись к прерванному чаепитию, но это уже было вовсе не интересно — что такое чай, тем более сырки уже все доели, когда тут такой ливень с грозищей! Грозу, наверное, лучше всего было бы видно в те окна, которые выходят на реку, но и отсюда тоже неплохо. Им даже удалось один раз разглядеть ветвистую молнию — не просто вспышку, как обычно бывает, а прямо молнию-молнию, как на картинках в энциклопедии — золотистую, трепещущую, повисшую прямо над горизонтом… Впрочем, и гроза им постепенно тоже поднадоела, и все четверо снова вернулись к планшету, только время от времени поглядывая в окно да подскакивая от внезапного грома.

В один из таких разов Рамиля задержалась у окна, присматриваясь:

— Что это там?

Остальные тоже подошли посмотреть.

— Зонтик, что ли?

По двору катилось, крутилось волчком, заваливалось в лужу, крутилось и снова катилось, подгоняемое ветром, что-то круглое и золотисто-малиновое.

— Мишка! — воскликнул Сережа.

— Эх, точно, от него зонтик выдернуло. Некрепко закрепили, — огорчилась Полина.

И вдруг Сережа, не говоря ни слова, кинулся к двери и лихорадочно закрутил вертушку замка.

— Ты куда? — остальные высыпали в прихожую.

Замок — он был туговат — наконец поддался.

— Мишка! — выкрикнул одно только слово Сережа и устремился по лестнице вниз.

Остальные — за ним.

Сережа выбежал первым, к тому же прямо как был — в тети Белкиных тапках с пушками. У девочек все же хватило здравомыслия влезть в кроссовки. Но время на этом они потеряли, и поэтому, когда выбежали из дома — Сережа уже был возле мишки и, отчаянно дергая, пытался отвязать его от березы.

— Ты чего?

— Ты чокнулся?

— Он же игрушечный, что ему сделается!

— Промокнешь насквозь — до самых каникул болеть будешь!

Крича это и всякое еще в том же духе, наперебой и наполовину не слыша друг друга из-за дождя, девчонки тоже крутили и дергали мишку. Дождь хлестал, и они за полторы минуты все промокли насквозь. Но пластиковые хомутики были затянуты намертво, их и сухими было не расстегнуть, они же специально так и устроены, а уж мокрые и мокрыми руками, к тому же толкаясь и под дождем, даже не очень видя из-за дождя — совершенно без шансов. Они пытались их расстегнуть, пытались их разорвать, Рамиля даже достала в качестве рычага палку, но палка оказалась мокрая и гнилая, и сразу переломилась, только испачкав руки и мишку. Пытались отжать, чтобы вытянуть мишку из-под хомутов — но мягкий медведь, под завязку напитанный влагой, сделался неподъемно тяжелым и совершенно непрожимаемым. Даже немножко сжать, даже лапы, чтобы пропихнуть их и вытянуть из-под хомутика — сделалось никак невозможным.

Дождь хлестал, кажется, он стал даже еще сильнее, заливал глаза, было уже даже плохо видно, что вообще происходит. Над домом вспыхнула молния — было не до того, чтоб разглядывать, какая, ветвистая или нет. Лиу куда-то исчезла, но этого не заметили.

— Мишка, мишка! — отчаянно всхлипывал Сережа, дергая изо всех сил дурацкие хомуты. Может и даже плакал. А может, и нет, фиг его разберешь, когда дождь заливает лицо. — Мишка, мишенька! Мы тебя вытащим, все равно вытащим!

А Лиу, вбежав обратно в подъезд, отчаянно трезвонила в дверь квартиры, где жила Рамиля.

— Тётя Эльмира! У вас есть большущие ножницы? — выпалила она.

Мама Рамили охнула, увидев на пороге совершенно мокрую, встрепанную девчонку.

— Нам мишку надо отрезать! — торопливо тараторила Лиу, не дав тете Эльмире выговорить и слова. — У вас должны быть, такие большие, какими ткань разрезают… одолжите их нам, пожалуйста!

К чести тети Эльмиры, она не стала после этого охать, кричать «куда вы под дождь», «а ну марш домой» и ничего в этом роде.

Молча кивнув, она сбегала в комнату за огромными закройными ножницами, накинула куртку, сунула ноги в ботинки и выбежала вслед за Лиу на улицу.

— Отойдите-ка… погодите, не суетитесь, сейчас всё будет.

Тётя Эльмира осмотрела крепления.

— Варварство, ох варварство… — простонала она. Имея в виду то ли идею закройными ножницами резать пластик, то ли саму идею привязывать к деревьям медведей… то ли вообще что-то еще.

Но ножницы бодро щелкнули раз, и другой, и еще несколько — и вот мишка был на свободе!

Тетя Эльмира схватила его в охапку и крикнула всем:

— Живо, все в дом, у кого ключ — откройте мне дверь.

Даааа, это было то еще зрелище — когда вся компания ввалилась в крохотную прихожую, дети, взрослые и медведь. Все мокрые так, что лило, грязные по уши и счастливые выше крыши.

— Так, — деловито распоряжалась тетя Эльмира. — Все живо в ванную, сейчас дам вам полотенца, моете ноги и вытираетесь. Головы вам посушу феном. Без возражений!

Спустя где-то четверть часа вся четверка сидела на очень длинном диване, с которого сняли части раскроенной ткани и целые свитки рыжей миллиметровки, все высушенные феном и потому ужасно лохматые, и переодетые в толстые вязаные носки и Рамилины штаны и домашние майки, кому что подошло. Для Сережи нашлись синие трикотажные шорты и зеленая майка с пандой. Впрочем, он был так счастлив, что ради этого бы согласился одеться хоть с головы до ног в ярко-розовое с единорогами и пайетками. Мама Рамили, тоже угваздавшая свой очень красивый халатик с узором «пейсли» (а по-простому — турецкими огурцами), переоделась в спортивный костюм. Все пили из большущих прозрачных кружек какой-то удивительный чай, в который было намешано что-то очень сладкое, пахнущее пихтою, медом, какими-то травами и корицей. Тетя Эльмира сказала, что это сбитень, и его надо пить для профилактики простуды.

Мокрые шмотки их были горой свалены в ванной в тазу, тётя Эльмира сказала, что закинет всё в стирку, и потом заберете сухое, чего четыре машины отдельно гонять. А многострадальный и наконец совместными героическими усилиями спасенный белый медведь в это самое время крутился в стиральной машине в режиме «деликатная стирка». Ребята то и дело подбегали посмотреть, как он там. Белая пена крутилась, как облака, то затягивая иллюминатор сплошной пеленой, то открывая просветы, в которых можно было различить белую лапу, или бок, или ухо, или черный нос, или желтый янтарный глаз.

— Он тут прямо как в морской пене, — довольно сказал Сережа.

— Как в естественной среде обитания! — подхватила Лиу.

— Нет, слушайте! Смотрите, он тут как во льдах! — горела энтузиазмом Полина. — Вот это белое — это как будто шуга, а вот это — прямо как будто целая льдина!

Белый мишка кувыркался в белой пене, а может, в шуге, и его янтарные глаза блестели из пены уже вовсе не грустно, а как раз очень весело! Мишке явно нравилось купаться, да еще и кататься, как на аттракционе — все вместе.

Майский дождь был, наверное, уже теплый — тогда, за суетой, было не до того, чтобы замечать, но раз никто в итоге не простудился — значит, скорей всего теплый. А через несколько дней Сережа пригласил друзей к себе на день рождения.

— У тебя ж уже был?.. — удивилась Рамиля.

А Полина засмеялась и процитировала:

— Мы, слоны, особый народ, день рожденья справляем два раза в год.

— Не, так-то один! — тоже рассмеялся Сережа, потому что и ему стало смешно. — Только первый раз мы справляли в поезде, а это, как папа говорит, не день рождения, а профанация. А теперь будет по-настоящему. Как говорил рыцарь Штаден: лучше слишком поздно, чем никогда. Это мама так говорит.

На день рождения девочки, не сговариваясь, пришли в вязаных платьях: Лиу в кремово-васильковом с юбкой большими складками, Рамиля — в бело-розовом, как малинка, а Полина — в фисташковом с длинными широкими рукавами. День рождения действительно вышел совсем как настоящий, хотя и не в тот день! Весь дом был украшен разноцветными шариками с разными динозаврами, были и пирожки с мясом, и салат с сухариками, и газировка, и сливовый компот, и даже крохотные шашлычки, зажаренные на деревянных шпажках, и целая гора мороженого! Это не преувеличение, мороженое на самом деле было сложено в виде горы, внизу из обычной земли, в смысле из мороженого шоколадного, коричневого, как земля, на котором росли грибочки, ягодки и зеленые кустики из веточек мяты, выше — кусочки альпийских лугов из зеленого фисташкового мороженого, а на самой вершине — снежная шапка пломбира. И еще был, разумеется, торт с девятью настоящими свечками.

Полина подарила имениннику целую коробку наклеек со Звездными войнами и Гарри Поттером, и маленький вязаный брелок с малышом Йодой. Лиу — толстенную энциклопедию «Все о динозаврах». А Рамиля — подарок, который специально для именинника сшила ее мама: джинсовую сумку, расшитую яркими смешными пуговками. Чего тут только не было! И, разумеется, динозаврики, и игрушечные мишки, и ракетки, и тапочки, и ракеты, и кометы, и НЛО. А когда свечи были задуты, и мама Сережи начала разрезать торт, в дверь позвонили. Папа вышел открыть, и через минуту позвал из прихожей:

— Сережик, это тебе приехал заказ!

Сережа ужасно удивился, ведь все заказы всегда заказывали на имя папы, или на имя мамы… но курьер в красной бейсболке на самом деле спросил: такой-то? И назвал не только фамилию, но и именно Сережины имя и отчество. И когда тот расписался в квитанции — очень старательно, чтобы подпись была разборчивая — вручил ему довольно большую запечатанную коробку.

Все дети столпились вокруг, сгорая от любопытства. Сережа разрезал скотч — и среди кучи мелкорезанной бумажной лапши сразу увидел знакомый голубенький ситец.

— Каштанчик! — завопил Сережа.

Конечно же, это был он! Живой, настоящий, плюшевый, набитый опилками и для утяжеленья стеклянными гранулами, с блестящим черным кожаным носом, и с шарфиком, и чудесными, милыми, блестящими глазками!

— Я его так хотел, так хотел! — смеясь и плача от счастья, повторял друзьям Сережа, прижимая своего долгожданного мишку к груди. — Я его как увидел на сайте, что продается -так захотел! Даже поплакал немножко, как сильно хотел. Прямо как тот мальчик у Крапивина хотел слона Дамби. И теперь он у меня есть! Его зовут Мишенька Каштанчик. И я его везде-везде с собой брать буду.

Вот как и пригодилась тети Эльмирина сумка. Она как раз оказалась Каштанчику в точности по размеру

Как оказалось, Сережины родители Каштанчика сразу купили. Но поскольку доставка идет неизвестно сколько, они побоялись, что придет, как раз когда они будут в дороге. Поэтому заказали уже как переехали, сразу на новый адрес. А не сказали Сереже — это для того, чтоб был настоящий сюрприз.

А что до спасенного белого мишки, которого, после бурных споров об имени, решили называть просто Мишкой — то ни родители Сережи, ни родители Рамили, ни родители Лиу, ни тетя Полины, словом, никто из взрослых не согласились поселить такого здоровяка у себя в квартире. Все дружно сказали, что он занимает места, как настоящий. Но это получилось как раз и лучше! Тетя Эльмира сшила для Мишки джинсовый комбинезончик с яркими цветными ситцевыми заплатками и джинсовую кепку. Мишку посадили на подоконник в подъезде, рядом с кустом герани, и дали ему в лапу флажок, на котором было вышито золотыми нитками: «Добро пожаловать». И теперь Мишка радостно приветствовал всех, входящих в подъезд.

А поскольку в подъезде на стенах по всем этажам были нарисованы цветочки, а на подоконниках стояли на первом этаже герань, а на втором каланхоэ и маленький кактус, то все гости Дома в один голос утверждали, что это — самый приветливый подъезд во всем Городе.

Мишка с ними вполне соглашался.

Сережа тоже.

Весна после майских праздников пробегает стремительно. Это до того она раскачивалась, разворачивалась и тянулась. А как прошли майские праздники — мчится, точно кто-то ее подгоняет. Вот уже и зеленая дымка незаметно превратилась в густую листву. Вот и кончились ханами — даже опавшие лепестки уже вымели дворники, и на деревьях вместо цветов — тугая зеленая завязь. Пролетел по городу запах черемухи — и улетел. Точно занавеской из запаха над городом покачали — и прибрали ее до нового мая, подвязали надежной листвяной завязкой. Закипела сирень — точно пена на море, или в кипящем чайнике, если вовремя его не выключать, или облака, как клубятся в небе, только на земле на кустах. Не успели найти себе пятилистников столько, чтобы загадать все желания — как уже конец и сирени. Как акация пролетела — так и вовсе нечего говорить, вот уже и в стручках. Одуванчиковых венков навились, это да. Даже Каштанчику сплели маленький. Но вот уже и ищи-свищи одуванчики, вместо бесконечного золота — сплошь белые шарики, полупрозрачные, невесомые, готовые отпустить семена в далекий вольный полет. А в школе — уроки, уроки, уроки, контрольные и контрольные! Вот почему это так? Как раз в то время, когда их совсем не хочется делать, ну совершенно не склонения существительных в голове, и не задачи про кучки яблок — так как раз в это время и все годовые контрольные.

У Полины в доме был лакированный письменный стол. Сейчас таких уже и не продают; разве что, может, на тематических сайтах. С началом учебного года стол разворачивали к окну, чтобы было хорошее освещение, а с наступлением летних каникул — отворачивали к стене, чтобы занимал меньше места. А сейчас до каникул оставалось совсем немного — но все-таки оставалось. И Полина сидела перед окном, распахнутым настежь (жара была уже совсем летняя, уже пару раз надевала шорты и майку), и смотрела в небо в столе. В небе плыли белые облака, они были почти совсем белые, только кое-где в легких-легких золотисто-чайных разводах, а небо — вовсе не синее, а золотисто-коричневое, и совершенно бездонное. Такое бездонное, какое не бывает и в небе! Такое, что кажется: если наклониться пониже, раскинуть руки — и можно нырнуть в него, точно в море, и полететь… раскинув руки, в бездонном коричневом небе, среди белых облаков в чайных разводах, вместе с кофейными острокрылыми темными птицами.

А потом приходила с работы тетя Белка. Тетя Белка уроки не проверяла принципиально. И уж тем более не делала их вместе с Полиной, если только та не попросит помочь. Она говорила: ты уже достаточно взрослый человек, и я на тебя полагаюсь — что ты сама знаешь, что тебе делать, и со всем справишься, а если с чем не будешь справляться — чтобы понять, что не справляешься, и что тебе нужна помощь.

Так что тетя Белка обычно не спрашивала, сделала ли Полина домашку, только если они куда-нибудь собирались и требовалось сориентироваться по времени. Но как только из прихожей доносился звук поворачиваемого ключа — Полина сама спохватывалась, что домашка-то еле-еле продвинулась, и скорей закидывала коричневое небо учебниками и тетрадями.

Тетя Белка была, конечно, вовсе не белка, а вполне себе человек. И даже не рыжая, а хвостик у нее быть-то был — но совсем не пушистый, а очень маленький. Когда она его завязывала. Но звали ее все-таки тётя Белка — по такому же принципу, как и космическую собаку из мультика.

Родители Полины строили корабли. Они жили далеко-далеко на севере, за Полярным Кругом, где летом даже не белые ночи, а целый полярный день, и солнце стоит на небе и даже не думает заходить, как будто потеряло ключ от горизонта, и такое: а пофиг! Буду тогда гулять, пока не придет осень и мне не откроет. Где летом миллиард комаров, а в прозрачном лесу из тоненьких невысоких деревьев растут грибы-моховики и только они, и еще немножко морошки с брусникой, на пустырях буйно цветет иван-чай, а на городских площадях стоят памятники оленям, северянам в больших рукавицах и малицах, и отважным подводникам. И живые моряки с развевающимися лентами на бескозырках ходят по улицам, день и ночь шумит неумолчный порт, у Морского вокзала плещется антрацитово-черное море, облизывая серый бетон, а за городом то же море — серое как графит, а в хорошую погоду — пронзительно голубое, набегает на каменистую полосу пляжа, местами с большущими валунами, местами с редкими кустиками травы, а в отлив отступает, оставляя пронзительно-зеленые, полупрозрачные, пахнущие морем обрывки водорослей. Где в городе на газонах и во дворах тут и там лежат красивые гранитные глыбы, некогда принесенные ледником, а по автотрассам, в самом деле как в анекдотах, бродят медведи, а порой заходят и в города и шарятся на свалках за магазинами — вдруг да выкинули что-нибудь для них вкусное? И где еще очень много всего замечательного, но есть один недостаток: маленькая Полинка там постоянно болела.

Да, Полина тоже сначала жила в этом северном городе, и даже неплохо его помнила. Но северный климат, увы, был для нее безнадежно вреден, поэтому ее стали отправлять к тете Белке: сначала на лето, как следует прогреться на солнышке средней полосы, затем и на зиму — подальше от простудоопасных морозов и полярной ночи, а ближе к тому, как Полине идти в первый класс — окончательно на постоянное жительство.

Так что Полина жила у тетки, совсем как Том Сойер. Только тётя Белка, разумеется, не дралась и не ругалась за сахар (Полина как-то раз, для эксперимента, попыталась потырить сахар из сахарницы; правда, для этого ей пришлось сначала упросить тетю Белку купить сахар кусочками — потому что как же тырить сахар-песок?), а только за то, что фантики от конфет валяются по всему дому. В отношении фантиков тетя Белка была неумолима — а Полина, увы, безнадежна.

В общем, Полина эти последние весенние дни жила в ожидании каникул. И все остальные примерно так же. У Рамили мама все дни была дома (она работала на дому), так что Рамиле и вовсе было не полентяйничать. Лиу, как всегда в конце учебного года, папа уже несколько раз напомнил, как будет замечательно отправить бабушке фото дневника с прекрасными оценками за год. Разбираться в русских оценках бабушка уже научилась (правда, до сих пор каждый раз 1 апреля поздравляла внучку с началом учебного года, а не четвертой четверти), но вот названия предметов по-русски читать не умела. Но ведь, поскольку год закончен и дневник больше уже не потребуется — их можно подписать рядышком иероглифами. А у Сережи всё было вообще сложно. Он ведь перешел из другой школы, где программа несколько отличалась — и теперь отчаянно пытался впихнуться в почти пройденное новыми одноклассниками.

Рамиля как-то раз, когда они все вместе сидели на причале для лодок и болтали над водою босыми ногами, оставив кроссовки повыше на берегу, сказала со вздохом:

— Эх, вот бы как у Астрид Линдгрен — пришел в школу, а там на двери замок и написано: «Школа закрыта по причине лета».

Впрочем, вечный скептик Лиу предположила, что в Швеции тоже все пишут годовые контрольные, только в книге это опустили как не относящееся к сюжету.

Кстати насчет сюжета. Девочки ждали начала каникул и еще по одной дополнительной причине. У них был секрет. Нет, не подумайте что пустяковый детский секретик, какие закапывают в тайные места младшеклассницы и какие Полина и Лиу в свое время тоже прятали, и чужие секретики тоже искали, и даже пару раз находили. Но нет, то всё осталось в далеком прошлом, в первом и втором классах, вместе с детством, большими бантами и первыми прописями. Сейчас они были уже гораздо взрослее, и секрет у них тоже был — практически взрослый, большой и настоящий! Рамиля тоже была в деле, поскольку секрет образовался уже при ней и при ее непосредственном участии. А вот Сережа — пока нет. Девчонки, посовещавшись, решили Сережу в секрет посвятить. Но не сейчас — а в первый день летних каникул. Согласитесь, такой серьезный секрет требовал соответствующей обстановки, нельзя же было рассказывать его между делом и впопыхах!

Так что они ждали каникул. С нетерпением и одновременно с приятным щекочущим чувством из-за своей тайны. Сережа скоро всё тоже узнает, но ведь пока он даже ни о чем не догадывается, и даже не догадывается, что ему надо о чем-то догадываться!

И вот, наконец, прозвенел последний звонок. Почему-то в новостях всегда так говорят (и пишут): прозвенел последний звонок, там-то и там-то прогремят грозы, прогремел праздничный салют и т.п. А ведь в этих событиях главное вовсе не звук! Ребята заранее сговорились встретиться — была как раз пятница, у тети Белки был короткий день на работе, и она обещала в честь окончания учебного года сводить всех в парк, а затем в пиццерию. Так что не было еще и трех часов дня, когда все собрались во дворе, в уже беззаботном и радостном ожидании.

Деревья все отцвели, но зато в палисаднике вовсю розовели и бордовели пионы, а у соседнего дома раскрылся первый голубой ирис. Черный кот мягко спрыгнул с капота заброшенной машины и потрусил к Пепелищу.

— Добрый день, Председатель, все ли в порядке в доме? — очень вежливо прокричала ему вслед Полина.

Кот не ответил и скрылся в зарослях.

— Это не Председатель, — заметил Сережа. — У него ножки не белые.

Председателем ребята прозвали кота, черного с белыми носочками на всех лапах, самого важного во дворе. Лиу утверждала, что это — альфа-самец в этом прайде.

— Точно, — согласилась Полина. Она успела приглядеться — и вынуждена была согласиться. — Значит, теперь и у Председателя появился брат. И мы будем пытаться их различать, как Рыжиков.

— Будет тоже Председатель-1 и Председатель-2? — внесла предложение Рамиля.

— Председатель и его зам! — засмеялась Лиу.

— Точно, этот кот будет Заместитель!

— Да он, может, и вовсе не здешний. Может он чей-то.

Они разговаривали, столпясь возле старой машины. Полина хотела сесть на капот, как на лавочку. Но тот, и до того не так чтобы чистый — старый жигуленок (еще действительно «Жигули», а не «Лада»!) не мыли лет десять, сколько он тут стоит; и вовсе не факт, что его мыли до того — оказался усыпан желтовато-зеленой пыльцою с деревьев.

— У тебя будет желтый хвост, как у цыпленка, — сказала Лиу. — И налетит коршун и тебя утащит.

— Кондор! — воскликнула Полина.

— Кондоры у нас не водятся.

— А коршун меня не поднимет!

— А это будет очень большой коршун. Нет, лучше орел!

— А орлы тут водятся? — с интересом спросил Сережа.

Девочки задумались.

— Вроде да… — неуверенно предположила Полина.

— А мы когда в прошлом году на юг ездили, видели, такой здоровенный летел — это точно орел. Точно не ястреб, ястребы маленькие. Только я не уверена, это еще в нашей области было, или уже нет, — рассказала Рамиля.

Разговор перешел на то, кто тут водится, а кто нет. Лосей, которые регулярно заруливают в соседний, за рекой, городок, зайцев, которые скачут на окраинах по новостройкам…

— О! — сказала вдруг Лиу, внезапно сообразив. Они все трое присели у Питерского моста на поребрике, а Полина залезла даже на мостовую тумбу, откуда торчит фонарь. Хотя ее и уговаривали не лазить… не вообще, а сейчас, а то тетя Белка увидит и заругается: ты что, в речку отсюда хочешь булькнуть — и кранты котенку? Но Полина возразила, что спрыгнуть она успеет, а отсюда она тетю и высматривает — сверху же лучше видно! Терпения ждать во дворе не доставало ни у кого из ребят. — О! — повторимся, сказала вдруг Лиу. — Это ж уже половина доклада!

Остальные заспрашивали, что за доклад.

— Да на лето задали доклад: чем известна наша область.

— Лосями в Заречном! — засмеялся кто-то из ребят.

— А что, вполне себе вариант!

— Нам тоже задали презентацию: достопримечательности нашего города, — сказала Полина.

— А нам — история нашего города, — сказала и Рамиля.

Сережа вдруг засмеялся, да так звонко, что остальные кинулись его расспрашивать, что смешного, сами не в силах удержаться от смеха.

— Вот это поворот! — покатывался со смеху Сережа. — Нам тоже на лето задали! Презентацию «Мой родной город». А что будет, если я правда напишу про МОЙ РОДНОЙ город?

За смехом они чуть не проворонили тетку, хорошо, что тетя Белка ходила в очках, и иногда забывала переодевать очки для близи на очки для дали, и наоборот. Так что Полина спрыгнуть успела. Только приземлилась на коленку и запачкала джинсы асфальтовой пылью.

— Сейчас, сейчас! — со смехом отбивалась от насевших на нее ребят тетя Белка. — Сейчас только заскочу домой сумку скинуть — и сразу пойдем.

В парке Сережа ни разу еще не бывал, а Рамиля — была только один раз. Так что оба готовы были прыгать от нетерпения.

Парк в этом городе был большой и достаточно старый; в нем, можно сказать, встречались десятилетия и даже века. Парк был расположен в горах — точнее, на неком горном плато; сначала до него нужно было идти (или ехать) весьма круто наверх, а от самого парка — вниз уходил заросший травою склон, вниз до пешеходной тропы, а от тропы — еще ниже, еще круче, склон устремлялся вниз почти что крутым обрывом, а под ним — лежал город. Привольный и разномастный, где-то тонущий в молодой зелени, где-то суетящийся пестротою крыш частных почти деревенских домиков и массивами солидных усадеб. А над головой — смыкали ветви таинственные дубы.

Дубы в парке были везде, они тут главенствовали и первенствовали, уступив только чуточку места кленам, и еще меньше — голубым городским елям. Дубы были всякие — старые и молодые, столетние, очень высокие и толстенные, молодые и тоненькие; на одном, обнесенном цепями, впору ходить коту, висела даже бронзовая табличка, что этот дуб — ровесник самому городу. И у всех, старых и молодых, причудливо изгибались ветви, темные в небесной голубизне и собственной зелени, почти черные, узловатые и прихотливые, какие-то совершенно сказочные дубовые ветви. Кое-где на них чернели птичьи гнезда, похожие на лохматые круглые шапки, а где-то — лепились к стволу, сияя свежей желтизною, скворечники. Настоящие, деревянные, выструганные чьими-то умелыми и заботливыми руками и ждущие теперь своих летучих жильцов. Еще совсем легкая, свежая, как бывает только в самом начале лета, листва шелестела, сливаясь в сплошное нежно-зеленое облако, а попозже вечером, когда солнце опустилось пониже — зажглась невероятным закатным золотом.

— А летом, наверно, тут столько будет желудей! Это же почти лес, в каком живут тоторы! А может, они тут и правда живут? — тараторил в восторге Сережа.

Он нашел на клумбе прошлогодний желудь, большущий, уже треснувший — но вовсе даже не сгнивший, наоборот, даже проросший! Через длинную трещину в гладкой, глянцевой кожуре проглядывал любопытный росточек, а когда Сережа отколол большой кусок и так уже еле державшейся кожуры (или даже скорлупы?) — под ним оказалось крепкое желудевое тело, чистое и уже даже порозовевшее, похожее на розовый мрамор — но только совсем не жесткий и теплый.

Сережа бережно завернул желудь в кусочек бумажной салфетки и положил в сумку, сказав Каштанчику, чтобы он этот желудь берег и случайно его не помял.

А уж аттракционов-то было — на любой вкус! Старинные советские лошадки с ручкам на ушах, вороные, гнедые и серые в яблоках, бегающие по дощатому кругу, с деревянной беседкой посередине — для мам и пап. Эти лошадки были для наших ребят, пожалуй что, маловаты… а вот современные — как раз в самый раз. Они и для взрослых были вполне в самый раз. Современная карусель с лошадками была прямо как торт — белая и кремовая, кружевная, переливающаяся розовыми, белыми, красными, золотистыми огоньками, с розовыми розетками, точно розы из крема, и белыми лошадями, ну совершенно из цирка!

Покатались всей командой на Гусенице — почти как американские горки, только поменьше и безопасные для детей. Но дух захватывало еще как! На подъеме, когда гусеница ползла вверх по рельсам медленно, медленно, с заметной натугой, поскрипывая и почти отдуваясь, кто-нибудь говорил:

— Скотти, прогрев двигателей.

— Есть прогрев. Варп… — вся фишка была в том, чтобы варп один пришелся ровнехонько на вершину подъема. — …один! — и вагонетки ухали вниз, разгоняясь с каждой секундой. — Варп два!

— Варп три! Варп четыре! — орали все на пять голосов. — Варп пять! Варп шесть! СТА-А-АР-ТРЕК!!!!

Гусеница, покачиваясь и замедляясь, подкатывалась к началу, и всем с разочарованием думалось: что, неужели уже всё? Но вагонетки проползали досадный участок, и начинали понемногу разгоняться на следующий круг… и кто-нибудь из ребят начинал тоже, они не сговаривались:

— Космос, последний рубеж. Это путешествие корабля Энтерпрайз…

Настоящие американские горки в парке в парке тоже когда-то были. Внизу за склоне, если хорошо присмотреться, еще можно было различить в траве остатки зеленых рельсов. Как рассказывала тетя Белка, их открыли где-то в начале девяностых, и постоянно то закрывали из-за каких-то технических неполадок, то открывали снова. И где-то лет двадцать назад, после — уже не первого — несчастного случая с переломами закрыли окончательно. И постепенно растаскали на металлолом.

«Сафари», где нужно ехать в вагончике и стрелять из электрического маузера по фигурам зверей (если попасть — они выпускали фонтанчик воды и включалась веселая музыка) дружно забраковали. Сережа — потому что зверей жалко, Рамиля — потому что ноги в вагончике не уместятся, а остальные — по экономическим соображениям. В детстве Полина обожала этот аттракцион, но теперь у нее были другие приоритеты.

Полина хотела на ракушки. Они так резво бегали по кругу, крутясь в неслышимом вальсе! Аттракцион так и называется: «Вальс». И стоили как раз ровно столько же, как «Сафари».

Рамиля на ракушки благоразумно не полезла. Тетя Белка полезла, потому что детей без взрослых туда не пускали, и вылезла зеленее салата. А трое остальных — с огромным удовольствием визжали на поворотах, кричали про тренировку космонавтов и вылезли, хотя и немного пошатываясь, но живые-целые и довольные выше ушей. Тем более что после ракушек всех, включая взрослых и тех, кто не катался, пришлось отпаивать газировкой из красного автомата.

Над газировочным автоматам кружились большие полосатые осы, и одна даже умудрилась хитро залезть в стакан, наверное, рассчитывая, что тархун прямо в рот польется. А вместо этого чуть было не утонула. Но ее, конечно, вызволили с помощью веточки (предварительно сфоткав, как желто-черная оса плавает в зеленой воде с пузырьками) и посадили на спинку дубовой скамейки обсохнуть. А газировку вылили и купили заново.

Полина сначала хотела еще на Емелю, но после ракушек даже она временно отказалась от этой идеи. Так что все только полюбовались с земли, как взмывает к самому небу гигантское «деревянное ведро» с визжащими и орущими катающимися, и пошли в более спокойное место, а именно в тир.

Тиров в парке тоже было два: старый советский, где со щелчком переламывали пополам тяжелые черные винтовки и закладывали в них крохотные шайбочки черных пуль, чтобы сбивать с деревянных полок разноцветные банки от колы. А недавно построили еще один, новый, с автоматами и винтовками с лазерными прицелами, и огромным призовым фондом мягких игрушек, развешанных по боковым стенам. Туда все и пошли. Веселый носатый дядька-тирщик (или как они правильно называются, те, кто всё это делает в тире?) спросил, кому сколько лет, и расставил всех по возрастам, выдав и разное оружие. Игрушек, правда, никто не выиграл, хотя и стреляли долго, не по одному заходу, но дядька выдал им на всех маленький утешительный приз — какого-то смешного чучундрика на колечке, то ли собачку, то ли панду.

Чучундрика отдали Сереже, потому что у него была сумка, куда его можно привесить как брелок. Единственное, что омрачило тир, во всяком случае, для Сережи — это что там встретился его, Сережин, одноклассник Савка Дрыщ. Сережа его несколько… ну, не любил. По той очевидной причине, что Савка весьма не любил его, Сережу. Уж Бог весть, почему. Но за неполную четвертую четверть в школе он уже наговорил ему столько гадостей, как будто она была полная!

Савка — это тоже было прозвище, от фамилии Савельев. А так-то имя у него было Вадим. Так что Савка носил целых два прозвища и очень этим гордился. Хотя что почетного в том, чтобы зваться Дрыщом?

На самом деле Савка дрищом не был. Наоборот — еще каким бугаем. А все потому, что он был самым старшим в классе. Но не потому, что второгодник, второгодников Сережа еще никогда не видел. А просто день рождения у Савки был в сентябре, но его по неизвестной причине отправили в школу все равно в полных семь лет.

Савка, кстати, хорошо стрелял и даже выиграл приз: мягкого роботика из «Звездных войн», похожего на бело-оранжевую матрешку. И это Сереже настроение еще дополнительно немножко подпортило.

Впрочем, настроение сразу улучшилось, когда тетя Белка объявила, что пришла пора немного подкрепиться, и повела всех есть мороженое. Мороженое было — как полагается в парке, как в книжках про Мери Поппинс и т.п. — из тележки с веселыми нарисованными пингвинами, его накладывали круглыми шариками в хрустящие вафельные рожки, и вкусы были самые-самые разные, каких только нет! И еще можно сделать микс из двух шариков, и еще полить сверху сиропом, и посыпать разноцветными посыпушками, или маршмелоу!

Все съели по большому мороженому, и еще раз попили газировки из другого красного автомата, а тетя Белка — кофе, тоже из красного автомата с надписью «Сначала захвати кофе, потом мир». А затем отправились на любимый тети Белкин аттракцион, на каком она каталась, еще когда сама была гораздо младше любого из них — лодки по воде. То есть на самом деле назывался он, когда на нем каталась маленькая тетя Белка, «Волной», а после реконструкции в наше время — стал зваться попросту «Лодочки». И там был круглый бассейн с водой, по которому двигались друг за другом, прикрепленные длинными штангами к центральному кругу, самые настоящие лодки! И в лодку входить надо было по самому настоящему, шаткому и проседающему под ногой, трапу!

Впрочем, Сережин восторг снова подпортился, и снова все тем же Савкой Дрыщом. Который тоже приперся кататься на лодках, будто мало в парке аттракционов! А тетя Белка еще и посадила их в одну лодку. Потому что в лодки можно было не больше четырех человек, и детям без взрослых нельзя. А с Дрыщом, как оказалось, была его старшая сестра, недовольного вида девушка в большой кепке с низко опущенным козырьком, которая, как только села в лодку, сразу уткнулась в свой телефон и ни на что больше не обращала внимания. И тетя Белка, ничего не подозревая, сказала: это же твой одноклассник? Вот и отлично, садитесь вместе, вы же не против? И подвинула к этой лодке Сережу, а за ним и Полину. Ну не мог же он начать рассказывать ей о своей с Дрыщом нелюбви. То есть, конечно, мог, но Сереже было ужасно неловко: прямо сейчас, да на весь парк, да при самом вредном Савке, который, конечно же, только обрадовался бы… Так что он без вопросов сел и постарался отодвинуться как можно дальше.

Лодки были зеленые. Темно-зеленые, и центральный круг — тоже темно-зеленый, с нарисованными на нем хищными рыбами, а наверху, над бассейном, и тут — темные ветви дубов в зеленой листве. И от этого всего сама вода в бассейне была зеленая — темно, густо-зеленая, черно-зеленая и переливчатая, в маленькой ряби, прозрачная и непроницаемая одновременно, уходящая в таинственную непроглядную глубину… А от лодки, когда она шла — разбегалась волна; небольшая, не как от больших и быстрых катеров, бегающих по Реке, но все-таки настоящая волна, даже с легкими набросками белой пены. А интересно, что там, дальше, под лодочкой? А может, бассейн глубокий-глубокий?.. Сереже хотелось потрогать воду. Хотя на вывеске и было написано: не опускать в воду руки и посторонние предметы. Но как же не опускать? Хочется потрогать, какая она, вода? Теплая? Или наоборот, холодная, как в озере, где бьют родники?

Сережа украдкой опустил в воду ладонь. Вода оказалась совсем не холодная, но и не теплая — как пишут в приключенческих книгах, «мы поняли, что вода имела около тридцати шести и шести десятых градусов по Цельсию, потому что когда опустили в нее руки, не почувствовали ни тепла, ни холода». И — какая-то словно бы мягкая…

— Не боишься? — услышал он над собой голос Савки Дрыща, и чуть было не подскочил.

Сереже так не хотелось смотреть ни на Савку, ни на его сестрицу в надвинутой кепке, что он вообще никуда не смотрел, даже на Полину (ну уж так получилось), а только на воду. Вот и не заметил, что Савка-то на него смотрит.

— Чего «боишься»? — недружелюбно отозвался Сережа.

— А ротанов! — с удовольствием пояснил Савка. — Ты знаешь, что тут ротаны водятся?

— Какие еще ротаны?

— Ээээ, дерёвня! Ротаны — это рыбы такие. С огромными ртами, поэтому так и называются, и во ртах — тыща зубов! Острее, чем у пираньи. Ну ладно, может и не острее, — все-таки снизил Савка ихтиологический градус. — Но почти такие же, мало чем отличаются. Если руку опустить — могут и откусить. И они темные, пока подплывают — их и не видно. А потом разом — цап!

Сережа смотрел на Савку, на его довольное лицо под бейсболкой с прицепленным к ней значком с чем-то из Звездных Войн. Кажется, это был звездный разрушитель, но может и нет — с того места, где Сережа сидел, было плохо видно, что за значок. Савка, разумеется, врал. Посмотрел на нарисованных рыб — и придумал. А если нет? Конечно, врал, откуда в парке, в бассейне, где катаются дети, могут быть опасные рыбы? Их бы всех выловили и отправили а океанариум, показывать по билетам!

— Врешь ты всё, — неуверенно объявил Сережа. То есть хотел заявить уверенно, но получилось как-то не очень.

Но… не просто же так написано «не опускать в воду руки». А если там, в глубине, и вправду плавают беззвучные темные рыбы, с огромными ртами, полными острых зубов…

— Не веришь — сам проверь, — небрежно пожал плечом Савка. — Сунь руку поглубже — может, не цапнет?

— И что ротаны! — вдруг звонко подала голос Полина. — Ротаны — это ерунда, тоже мне рыба. Их на удочку ловят и на сковородке жарят.

— И ничего не фигня! — возмутился Савка. — Сама попробуй…

Но Полина даже и не стала дослушивать повтор все той же Савкиной песни:

— А ты знаешь, какой этот бассейн глубины? А может, он только кажется маленьким, а на самом деле глубиною сто метров! И знаешь, кто живет там в глубине? Вот, не знаешь. И никто не знает. А может, там мегалодон . Он там, на дне, сейчас спит, поэтому его никто и не видел, но в любой момент может проснуться. Может, как раз прямо сейчас открывает глаза…

— А может, там мозозавр! — весело подхватил Сережа.

Полина подосадовала про себя. Она тоже хотела сказать про мозозавра, но забыла, как он называется, и сказала мегалодон. Но вслух подтвердила:

— Очень может быть, что и мозозавр. Даже еще вероятнее.

— Что вы за ерунду городите! — раздался голос Рамили.

Все обернулись к ней, назад на другую лодку. Кроме Дрыщевой сестры, которая как воткнулась в телефон — таки не вытыкалась.

— Ротаны, мозозавры — как есть детский сад! — крикнула им через воду Рамиля. — Ясен пень, никого такого тут нет. А знаете, кто тут на самом деле? — Она выдержала театральную паузу на целых десять секунд. — Сойдем на берег — я вам расскажу, чтоб сейчас не кричать. А то вдруг мы их разбудим. Маловероятно, конечно, но вдруг.

Когда катание кончилось и все выбрались из лодок на твердую сушу, она действительно рассказала.

— Знаете, что было раньше на этом месте, где сейчас парк? Давным-давно, еще в восемнадцатом веке. Это тогда еще было за городом, и тут везде были всякие деревни и помещичьи усадьбы. А вот прямо тут, где бассейн с лодками, был пруд. Почему бассейн-то тут сделали, а не в другом месте? Вот потому — чтобы использовать уже имеющийся водоем. И вот, когда было восстание Пугачева…

— Кого восстание? — перебил Савка.

Рамиля посмотрела на него снисходительно.

— Ты «Капитанскую дочку» читал?

— Читал, только не помню, — буркнул Савка. Врал он, конечно, Сережа это сразу по лицу понял, что врет. Тут-то сомнений не вызывало.

— Так прочитай еще раз, освежи в памяти, — благородно предложила Рамиля. Она тоже догадалась, что врет. — Так и так в школе проходить будете.

— А если книга для тебя слишком длинная, прочитай табличку на памятнике, — Лиу, в отличие от Рамили, благородства проявлять и не думала. — На углу возле детской библиотеки, если не знаешь.

— В честь кого, как ты думаешь, улица названа? — поддела еще и Полина. — В честь певицы, что ли?

— В общем, в восемнадцатом веке было восстание под предводительством Пугачева, — смилостивилась Лиу. В восстаниях и прочих социальных вещах она разбиралась лучше всех из четверки. — Против помещиков и царских властей, и против всяких вообще угнетателей, за свободу крестьян. Пугачев со своим войском даже вошел в наш город — это первый раз, раньше с самого основания никто не сумел захватить, ни разу. Но потом его все-таки выбили… и, в общем, кончилось восстание плохо. Восстания вообще редко когда хорошо кончаются. Для повстанцев.

— Так вот, — продолжила Рамиля. — И в этом пруду Пугачев топил помещиков.

— Зачем топил? — не понял Савка.

— Потому что с крестьянами плохо обращались.

— Некоторых, которые своих крепостных не тиранили, он не тронул, — на всякий случай утешила слушателей Лиу. — Но много кого утопил!

— Да. Их хватали, притаскивали сюда и бросали в пруд. А он был тогда глубокий! Как сейчас — не знаю, а тогда — глубокий, дна не видать, — вдохновенно фантазировала Рамиля. — И всего здесь утопили сто сорок семь человек — мужчин, женщин, стариков… всех. И несколько человек их слуг, слуг никто не считал.

— Слуг-то за что?! — возмутился до глубины души Савка.

— А потому что они были за своих хозяев, а не за повстанцев, — объяснила Лиу.

— Все равно! Тоже мне, освободители! Говорят, типа мы за свободу — а сами топить!

— Так рассказывать дальше? — спросила Рамиля.

— Конечно! — разом воскликнули все, и даже Савка оставил на время свое социально-политическое негодование.

— Так вот. Восстание подавили, всё кончилось… и с тех пор в этом пруду живут привидения. Днем их так-то редко когда видят, да днем привидение и не увидишь, если твоя фамилия не Винчестер. А темными, безлунными ночами они поднимаются из воды. Одно за другим… одно за другим… белые, полупрозрачные, в старинных одеждах, с манжетами и кружевами, в париках с косичками, женщины в платьях с фижмами и в высоких прическах… поднимаются и идут… а с них льется вода… настоящая вода, которая постепенно становится призрачной… И вот они идут, идут по парку, а деревья и аттракционы просвечивают сквозь них, и они мерцают в свете звезд. Они воздевают к небу свои призрачные руки и стенают так, что кровь стынет в жилах. Из парка они выйти не могут, потому что тут же ограда, а где ворота — там под землей проложены дорожки из соли, чтобы они не вышли. А по всему парку ходят. А если встретят живого человека — то начинают спорить между собой: не повстанец ли это? У них, у привидений, время же по-другому идет, они не знают, что восстание было давно и повстанцев в живых уже не осталось. И если решат, что похож на повстанца — тогда хватают его, и утащат к себе в пруд. И больше его уже никто никогда не увидит. Тетя Белка, скажи же, что правда! Что раньше тут и таблички висели, что тут видели привидений! — неожиданно закончила она.

— Ну… — тетя Белка ненадолго задумалась. — В девяностых, даже, кажется, еще в начале нулевых они были, тут на ограде парка действительно висели плакаты… ну или стенды, не знаю, как они правильно называются. Про разные аномальные явления, которые были замечены в этом парке и в окрестностях. Точно не помню, что там было… но каких-то призраков тут точно видели. Про привидения точно было.

А еще они на закате прокатились на колесе обозрения. Тетя Белка нарочно так подгадала, чтоб на закате — чтобы пониматься навстречу солнцу. Тут тоже не разрешалось кататься без взрослых, но тут почему-то взрослые считались с двенадцати лет, так что все хорошо разместились на две кабинки. Это тоже было здорово — медленно подниматься высоко-высоко, и смотреть на город внизу: какой он огромный, и какой разный!

А потом, когда солнце окончательно село, и уже начало темнеть, двинулись на выход из парка и в пиццерию, через другие ворота. Там, где они заходили днем, была огромная клумба и памятник писателю, в честь которого назывался парк. А здесь — бронзовый памятник Ленину перед неработающим планетарием. Памятник Ленину тоже был в некотором роде достопримечательностью. В буклетах с видами города его иногда печатали. Так-то — Ленин как Ленин, как во всех городах. Но во всех городах памятники обычно бывают или в костюме-тройке, или в пальто нараспашку. А тут — в штанах и рубашке, и кепка не в левой руке, а на голове. Как будто у Ленина тоже отпуск и он пришел в парк погулять. Тетя Белка сказала, что в их пионерском детстве это памятник называли так: «Товарищи, мороженое там!». (На самом деле в те далекие годы речь шла про пиво, и пиво в парке тогда действительно продавалось… но детям двадцать первого века стоит ли рассказывать такие подробности. Тем более что мороженое тоже действительно было!).

— А знаете, как различить, это памятник вождю или монарху? — сказала Лиу.

— И как?

— У вождей всегда рука так, — Лиу показала своей ладошкой, как: руку вперед и ладонь вертикально, — типа вперед бодрым шагом! А у всяких царей и князей — вот так, — она перевернула руку ладонью вниз, — спокойно, спокойно, не суетимся.

Все за день аппетит нагуляли такой, что в пиццерии взяли целых две пиццы, одну — где чего только не было, и колбаски, и ветчина, и бекон, и грибы, и одну — чисто сырную. И еще картошки фри, и еще наггетсов, и еще, на десерт — по мороженому в вафельных стаканчиках, похожих на олимпийский факел. И само мороженое было завернуто в виде огня, только белого. Это же был пломбир без всего. Но тоже вкусный, не хуже чем из тележки с пингвинами!

А затем — двинулись вниз по горе, по главной улице, вымощенной плиткой, почти как брусчаткой, как рисуют в книжках про старину. Было совсем не холодно, ветерок немножко был, но совсем летний и теплый, фонари горели приветливым оранжевым светом, над головой в синем-синем вечернем небе висела огромная светлая луна с горами, морями и кратерами и рассыпчатые летние звезды, и впереди ждало целое лето.

У подъезда, когда всем расходиться, Полина позвала:

— Серё-ёж!

Остальные девочки тоже столпились.

— Серёж, — важно заговорила Полина. — Хоть завтра и каникулы, ты завтра долго не спи. Встречаемся утром в десять. Завтра ты узнаешь Очень Важный Секрет!

Ровно в десять утра Сережа, по-летнему в шортах и майке с динозаврами, изнывающий от любопытства, ждал на лавочке у подъезда. Черный Председатель подошел к нему и стал тереться об ноги, задрав хвост, как флагшток.

— Мы с тобой оба в белых носках, — сказал коту Сережа. — Хочешь оливку?

Председатель, конечно, хотел.

— Ой, он что это делает?

— Это он с чем играет?

Одна за другой во двор высыпали и девчонки, кто в платьях, кто в шортах, а Рамиля — с двумя хвостиками вместо кос.

Кот, совсем позабыв свою важность, катался по земле и кувыркался, гоняя всеми лапами продолговатую зеленую ягоду. Так что она закатилась под лавку и там застряла в асфальтовой трещине. Председатель возмущенно замявкал. Пришлось Сереже выковыривать ее оттуда, и, к сожалению, оливка уже перестала быть круглой.

— Ну извини, — сказал Председателю Сережа. — Я думал, ты ее сразу съешь. Но больше не осталось, мама в солянку всю банку выложила.

Председатель мявкнул типа «ну ладно уж», и аккуратно скушал то, что осталось от угощения.

— Надо же, он оливки ест! — изумилась Рамиля.

— Это что, Рыжик-2 свежие огурцы знаешь как лопает! — сказала Полина.

— А Рыжик-1 почему-то не ест, — прибавила Лиу. — Ему только мягкий корм подавай.

Котики, конечно, всё делают лучше, но не подумайте, что котики заставили всех забыть про секрет. Нет-нет-нет, девочки сами ждали этого не меньше Сережи.

— Ну, пойдемте! — торжественно объявила Полина и двинулась впереди посвящаемого — в сторону Пепелища. Остальные за ней.

Но секрет оказался не там. Девочки остановились около старой бордовой машины.

— А теперь смотрите внимательно, — Полина огляделась по сторонам — убедиться, что взрослых и вообще посторонних на горизонте не наблюдается. — Смертельный номер, фокус века… — она, присев, пошарила под машиной и вытащила явно заранее припрятанную палку длиною в метр. — Барабанная дрожь… — она подсунула заостренный конец палки под неплотно прилегающую, с признаками ржавчины, крышку багажника.

— А это можно? — неуверенно уточнил Сережа. — Машина ведь чья-то чужая…

— Не говори глупостей, — перебила Лиу. — Машина старая и ничья. Вон, видишь, у нее уже даже колес нет, стоит на кирпичах.

— Ну так-то да… — Сережа все еще сомневался.

Полина, не подверженная сомнениям, ловко двинула своим рычагом — и крышка со скрипучим щелчком отошла. Полина подняла ее до конца и подставила ту же палку как фиксатор для крышки.

— Любуйся!

Сережа заглянул. Багажник под завязку был набит книгами! Он разглядел потрепанные томики «Библиотека приключений», с тисненными по бежевой обложке вигвамами и деревьями, и другой — темно-зеленый в ржавых потеках, с накренившимся кораблем среди волн. И там еще, и еще, и еще!

— Офигеть! — выдохнул Сережа.

Девочки с энтузиазмом вытаскивали на свет божий свое богатство. Чего тут только не было! «Библиотека приключений» — чуть ли не полностью, еще какие-то книги вне серий, с вытертыми обложками, с оторванными матерчатыми корешками и заклеенные тетрадной бумагой в косую линейку, которая уже сама пожелтела от времени и отходила, обнажая желтые полосы клея… Где-то тонкими штрихами, черным по желтовато-серой обложке, или темно-красным, почти коричневым, или черным и потускневшим, но некогда ярким красным — высокие сосны, деревья под снегом, избушки и хижины, силуэты далеких гор… На одной — были скрещенные шпаги с причудливо завитыми рукоятями и имя «Александр Дюма». Многие другие авторы — совсем никому из ребят незнакомы. Фенимор Купер, Майн Рид, Жюль Верн и Артур Конан Дойль — эти имена кое-кто да слыхал.

Многие книги были с картинками; листая их наугад, ребята в одном месте наткнулись на заваливающегося назад рыцаря в черных доспехах и торжествующего над ним победителя, вскинувшего копье. В другой книге — в стремительном рывке взлетающий птеродактиль, и шарахнувшиеся от него в разные стороны джентльмены… как-то сразу ясно было, что это именно джентльмены. Один даже выронил от неожиданности монокль.

Сережа посмотрел на обложку: «Затерянный мир».

Это было особое чувство: листать и рассматривать эти книги, совсем не такое, как когда смотришь новые, на полках в книжном магазине. И оно захватило всех четверых, как будто разлилось между ними и объединило их чем-то незримым, но явственно ощущаемым всеми. «- Я шел по отпечаткам их ног, — ответил молодой индеец, — узнал, что число их равняется количеству пальцев на моих обеих руках. Но ведь они трусы и прячутся в засадах.». То один, то другой поднимали головы и читали кусочки вслух. «- Да, — бормотал он, — все здесь осталось по-прежнему: то же дерево, только оно стало еще выше и гуще, та же калитка — она лишь потемнела и покосилась… и девушка похожа на ту, которую я любил в шестнадцать лет, но это не она. А где та, которая стояла здесь много лет назад с корзинкой абрикосов и сама смуглая и сладостная, как абрикос?!»

Уходил май. Первый день долгих-долгих летних каникул обвевал ребят легким и теплым ветром, листвяным и травным, пахнущим летом. Шевелил волосы и страницы, и на страницах, открытых не глядя и наугад, вдруг оказывалось: «Они взяли с собой наиболее смышленых собак, вожатых упряжек; одна была совершенно черная, другая почти белая; Первую звали Крот, Вторую — Белуха. Никифоров с третьим вожаком — Пеструшкой — провожал товарищей, чтобы добыть себе и собакам пропитание на ближайшие дни.»

Они точно открывали кусочки каких-то неведомых и удивительных стран и миров, пахнущих приключениями, северным снегом, знакомым Полине, и шелестящим бамбуком, какой как-то раз случилось увидеть Лиу, и вовсе неведомыми — чинарами, и секвойями, и степными буйными травами, незнакомыми пока никому. «Последний мешок разорвался, когда его спускали, и на нас хлынул белый дождь драгоценных камней. Большое ожерелье из поразительных по красоте и величине изумрудов упало мне прямо на голову и повисло, зацепившись за мое плечо. — Возьми его себе, брат, на память об этой ночи! — рассмеялся Куаутемок, и я с радостью спрятал бесценный дар на груди.»

Но в этих книгах открывались и кусочки совсем другой жизни, жизни обыденной… и почему-то не менее таинственной и завораживающей. То из книги выпадала свернутая в трубочку закладка-бумажка — и она оказывалась фантиком от ириски, красной с изогнувшимся гладиться черным котом, напоминающим Председателя — только без белых носочков. Где-то в книгах были подчеркнуты строчки, виднелись тщательно стертые ластиком, но все-таки еще видимые следы от карандаша, а кое-где — и не стертые, и даже расплывшейся от влаги и времени фиолетовой ручкой. В маленькой книжке про Лильберна на нескольких страницах подряд, на всех более-менее свободных местах, повторялся один и тот же карандашный рисунок: птица с острыми крыльями и хвостом, и с загнутым клювом. Лиу предположила, что кто-то тренировался изображать пикирующего сокола, или, может, орла. А может быть, буревестника. Кого бы он (или она?) не изображал, получалось, все согласились, как-то не очень. А вот нарисованная там же на полях голова лошади, с пышной челочкой и ресничками на глазах — даже очень. Все согласились, что лошадь прикольная. Она даже как будто бы улыбалась.

В толстом Киплинге к фразе «говаривал Шерхан» было ручкой решительно подписано «вы» перед «говаривал», а «Этюд в багровых тонах» был заложен фантиком от конфеты «Мишка на Севере». Выцветший, но улыбающийся, прямо как лошадь, белый медведь красовался среди зеленовато-голубых льдин, под радиально расходящимися клиньями зеленого северного сияния. Вроде бы и знакомый фантик от знакомых конфет, такие в «Пятерочке» продаются — но все-таки рисунок был немножко другой, и никакого списка ингредиентов на трех языках, зато вместо этого значок, напоминающий вписанного в пятиугольник безголового человечка, вместо головы — буквы «СССР».

На задней корочке в левом верхнем углу у большинства книг стояла цена: где «1 руб. 50 коп.», где «70 коп.», где сколько. А на некоторых, с годами издания восемьдесят какие-то и девяностого, девяносто первого — цена зачеркнута ручкой и написана новая, больше чуть ли не вдвое.

— Это, получается, раньше ценники не отдельно приклеивали, а прямо сразу на обложке печатали?

Сережу почему-то это особенно удивляло.

— Ну так в СССР ведь цены на все были фиксированные, — пояснила Лиу. — Так почему бы сразу не напечатать, зачем лишнюю бумагу и клей на ценники переводить?

В другой книге — бумажный кораблик из автобусного билета, тоже печатного, ценой в шесть копеек — кто только и сумел сложить такого малютку? В еще одной — сушеная гроздь синей акации. Бумажка с торопливо записанным телефоном — интересно, а по нему можно еще позвонить? Кто ответит? Желтоватая картонка с рядами мелко напечатанных цифр — ребята долго гадали, но так и не поняли, что же это за штука. Ясно, что не просто закладка — но что же это, для чего такая нужна? Дарственная надпись очень красивым, с завитушками, наверное, девчоночьим почерком: «Ниночке в день рождения от Тани Маковой и Светы Уманец 7«А» школа № 4».

— Да это же наша школа! — воскликнула Рамиля. — Только сейчас она называется гимназия № 4. А тогда, наверное, просто школа.

Кроме книг, имелись и целые кучи журналов, связанные мохнатыми веревочками, Полина пояснила, что веревочки из пеньки, сейчас таких и не делают (это тетя Белка сказала, что из пеньки). Некоторые связки девочки раньше развязывали, и не все смогли завязать обратно, но некоторые смогли. Журналы были вразнобой, не полными сериями, за семидесятые и восьмидесятые годы, несколько даже шестидесятых, но этих мало. «Костер», «Семья и школа», «Роман-газета», «Иностранная литература». Детские в основном попозже по годам, а «Иностранная» и «Роман» — эти более старые. Некоторые были целиком, из других — только вынутые куски с нужными текстами и остатками других, попавшими на страницу.

А еще Полина с особой бережностью извлекла плоскую коробку из-под зефира в шоколаде. Изначально она была, конечно, вовсе не плоская, а какая положено, но теперь помялась и сплющилась. В коробке обнаружился… ну, наверное, постер. Сложенный пополам и сильно протертый на сгибе — с постера солнечно улыбался Юрий Гагарин. И еще там была куча всяких газетных вырезок — про космонавтов и космические полеты.

— Вот это богатство! — выдохнул Сережа. Девочки бы тоже выдохнули то же самое, если б сейчас, вместе с ним, видели всё это впервые.

— Чтения на всё лето! И еще на учебный год останется, — авторитетно подтвердила Лиу.

— И всё это можно читать! Все это наше! Ну то есть, строго говоря, так-то оно Полинино… — уточнила Рамиля.

— Наше общее! — твердо определила Полина.

— А почему они в машине лежат? — задал закономерный вопрос Сережа.

— Ой, это такая история! — с радостью воскликнула Полина. Рассказать ей хотелось не меньше, чем показать. Если честно — ее распирало рассказать с самого утра, и даже со вчерашнего вечера. — Сейчас расскажу!

— Сегодня День Защиты детей, а нас наказали. И защитить некому!

Так с досадой и со слезами воскликнула девятилетняя Милана. Её сестра Диана, которой уже было одиннадцать, добавила:

— И начало лета! Значит, надо искупаться в море.

Но папа с мамой были непреклонны — дочки заслужили наказание. И никакие мольбы и слезы не помогут.

В курортном городе, где живут сестры-погодки Ратушевы, Диана и Милана, море совсем близко. Из окон их дома его не видно, но стоит спуститься на набережную, где летом народу столько, что можно потеряться, а затем пройти по песку пляжа — и вот они, теплые ласковые волны.

Песок мягко щекочет ноги, если сбросить шлепки. А волны лижут их, как игривый щенок. И можно помочь друг другу надеть нарукавники — просто так, ведь обе девочки отлично плавают. А как можно не уметь плавать, если вырос у моря? Но раз идешь плавать без мамы и папы, нарукавники лишними не будут. А то утонешь — потом дома влетит!

— Мы даже нарукавники не забыли! — сказала Диана.

— Да. И кремом мазались! — Милана достала из рюкзачка тюбик с кремом.

На пороге появилась очень сердитая мама:

— Нечего оправдываться! Вы прекрасно знаете, что на море одним ходить запрещено.

— Но мы там не уходили с чужими! И ни с кем не знакомились. Только с другими детьми поиграли в волейбол и все.

— И не плавали далеко! Хоть и в нарукавниках. И сейчас еще не жарко, как бывает в августе. Днем наоборот было хорошо.

— А вода уже прогрелась.

— Хватит тараторить, — мама прижала пальцы к вискам, будто у нее болела голова.

— Мам, давай я в магазин сбегаю. Или полы подмести надо?

Диана поняла, что надо действовать.

— Ничего не надо! Сидеть и думать над своим поведением — вот что надо!

Сестры отошли, уселись рядышком на нижний ярус двухэтажной кровати, на которой Милана спала на верхнем этаже, хоть и была младше.

Легко сказать — сиди и думай. А что тут думать?

С утра мама, собираясь на работу, даже не думала, что, придя в обед, не застанет дочек дома. И вечером — тоже. А уж когда они пришли к семи вечера, с мокрыми волосами, притащили пляжные полотенца и мокрые купальники и развесили все добро в своей комнате, а не на сушилке на балконе, сразу стало понятно, что дети нарушили Самый Главный Запрет.

Купаться без взрослых запрещали категорически. Нет, запрещали многое, на самом деле. Например, есть сладости перед обедом, хватать «двойки», даже иногда, прогуливать гимнастику и рисование, бегать до ночи на улице…. Но к этим запретам взрослые относились снисходительно. Детей, даже девочек, дома запереть невозможно. А если запирать — тогда что за жизнь у них будет?

Так что за «двойки», выброшенное тайком в раковину пюре, разорванные куртки ругали, но не сильно.

А вот на море одни они сбежали сегодня впервые. И получили серьезное наказание тоже впервые.

То, что можно утонуть, Милана и Диана знали, конечно. В классах перед летними каникулами им рассказывали, как опасно заплывать далеко, баловаться в воде, и что ни в коем случае нельзя купаться без взрослых.

Но это, как думали сестры, если не умеешь плавать. Как те приезжие ребятишки, что каждый год отдыхают в их курортном городке.

А они обе плавать умели. И не баловались в воде. У берега брызгались, но там утонуть нельзя никак. Им там по пояс всего, где тонуть-то?

А еще смотрели, как пятиклассники играли в волейбол, а какая-то девочка, уже успевшая загореть, позвала их.

— Бегом к нам, у нас в команде человека не хватает.

Вместо одного человека появилось два, но разве это плохо? А потом они решили еще раз искупаться, потому что вспотели, пока играли, и плавали долго-долго, а потом выяснилось, что телефоны отключили еще утром на празднике. И не включили до сих пор.

Собственно, с праздника все и началось. Каждый год на Главной Площади первого Июня проводили концерт, посвященный Дню Защиты Детей.

В прошлом году Милана даже принимала участие — с младшей группой гимнасток. Они красиво шли с обручами и лентами по Площади, а все вокруг аплодировали.

В этом году с младшей группой ее уже не взяли, а старшая — там с пятого класса. Зато обещали, что гимнастки из спортивной школы будут принимать участие в Карнавальном Шествии.

Диана ходила на рисование и в танцевальную группу, но в этом году с ее выступлением тоже не сложилось. Их группа расформировалась из-за того, что руководитель уехала в другой город. А художники могли принимать участие только в мастер-классах после концерта.

— Не хочу на мастер-классы, — надулась Диана, — летом надо отдыхать.

И Милана полностью была с ней согласна.

Вот тогда им и пришла в голову мысль тайком взять купальники, полотенце, одно на двоих, и нарукавники, оставшиеся с прошлого года. А потом, поглазев на других, которые выступают, сбежать на пляж.

Когда вернулся папа, девочки не встретили его, по обыкновению, в прихожей. А мама очень сердито гремела кастрюлями, убирая на кухне и накрывая папе ужин.

— Почему война? — весело спросил папа, снимая туфли.

— Нас мама наказала, — сразу заявила Милана. Она была, по мнению Дианы, папиной любимицей.

— А вы скажите, почему наказала, — откликнулась с кухни мама.

Узнав, в чем причина, папа отчего-то пошутил:

— Царь испугался, издал манифест: мертвым свободу, живых — под арест.

— Пап, мы же не утонули, — наперебой закричали дочки, мы живы-здоровы, и плавали в нарукавниках. Давайте пить чай с пирожными, а? Праздник ведь!

— Никаких пирожных, — отрезала мама, — и никакого праздника.

Папа потер подбородок:

— Да-а, дела. Думаю, вы сами поняли, что наделали. Рисковать собой — это неумно и очень плохо. Мама расстроилась и рассердилась.

— Вы же с мамой нас редко на море возите! — канючила Диана.

— Потому что работу никто не отменял. Хорошо, что с понедельника летний лагерь в школе. А в воскресенье, если не будет никаких непредвиденных обстоятельств, поедем на галечный пляж.

— Ура! А обстоятельств не будет? — на всякий случай уточнила Милана.

— Кто ж знает! — пожал плечами папа, — но я надеюсь, на море сами вы больше носа не сунете. Иначе придется тетю Валю приглашать к вам на все лето.

— Ой, не надо! Не надо-о-о! — закричали обе наперебой.

Тетя Валя, одинокая пожилая женщина, следила за сестрами, пока они были помладше. Папа и мама порой задерживались на работе надолго, и она забирала Милану и Диану из садика, кормила ужином и громко описывала им свои болячки. Мама узнала об этом, когда четыре года назад Милана лечила плюшевого медведя от гипертонии и почечных колик.

Впрочем, она была доброй, только вот слишком тряслась за девочек. И если мама пригласит ее сидеть с ними, как с малышами, то лето, можно сказать, пропадет даром. Будут прогулки в ближайшем сквере, обязательные панамки и громкое сетование на то, что дети слишком разбалованные, а вот в прежние времена….

Такая перспектива очень не радовала.

— Пап, мы обещаем сами на море больше не ходить, — торопливо сказала Диана, — только не надо тетю Валю.

— Тогда держите слово, — серьезно сказал папа, — как говорится, не дал слово, крепись, а дал слово — держись.

Милана подумала, что вообще не надо было ничего обещать, но взрослые, они такие…Хорошие, но с ними не договоришься.

Так девочки и уснули — без чаю и пирожных. Выпив на сон грядущий буднично по чашке молока с простым печеньем.

— А давай придумаем, будто мы пленницы в огромном замке… или тюрьме, — начала рассказывать Диана, у которой, по словам мамы, было художественное воображение, — и завтра нас сбросят со скалы…

— Угу, — во сне ответила Милана.

Утром выяснилось, что мама заперла их на ключ. Проснулись — а двери на замке, и ключей нет.

— Ну, ма-ам! — заныли они вдвоем, позвонив маме по телефону. Вообще-то это тоже было под запретом, за исключением особых случаев. Но сейчас такой и был. Вдруг мама просто переложила ключи?

Оказалось, они, и правда, под замком.

— У вас есть чтение на лето. Вот и займитесь, — посоветовала мама, — нечего носиться по улицам. Скоро лагерь, тогда нагуляетесь под присмотром. Я из-за вас полночи заснуть не могла. Все, я занята, приду на обед, поговорим.

Что делать? Не будешь же вылезать в окно? Хотя второй этаж не такой уж высокий, но если еще и из дома через окно сбежать, тогда точно тетю Валю приставят до сентября.

А вдруг упадешь и сломаешь ногу или руку? Тогда лето в больнице — тоже такая себе перспектива.

— Не буду я читать, — сказала Милана, сев за стол и доставая кукол, — я шить буду.

— О, давай! Сошьем им платья для бала.

Они достали лоскутки, иголки, нитки и принялись мастерить наряды. Но вскоре это занятие им надоело — бальные платья походили на мешки с дырками для головы и рук. И выходили криво-косо.

Запихав все материалы вместе с куклами в коробку с игрушками, которую они, кстати, не так уж часто доставали, потому что считали себя уже взрослыми, девочки принялись бродить по квартире.

Дом, где жили Диана и Милана, был построен давно. Очень давно, как им казалось. Папа говорил, что год постройки дома тысяча девятьсот пятьдесят пятый. А это больше полувека назад! Конечно, в других городах бывают и более старые дома, но такие, как их Дом, бывают только на юге. Он был высотой всего в два этажа и в три подъезда длиной, если так можно считать. И квартир в нем было совсем мало. Шестнадцать.

— Наверное, это про наш дом сочинили песню, в которой есть такие слова: «Где без спроса входят в гости, где нет зависти и злости, милый дом», — сказала как-то Диана.

— Так песня же старая.

— А дом разве новый?

Свой дом девочки любили. Потому что там, кроме трех комнат, была еще и огромная лоджия, на которой можно было летом валяться на матрасе и смотреть на звезды прямо из окна. Матрас был надувной, для моря. Но летом он лежал на лоджии, чтоб лишний раз не надувать, и там можно было даже подремать днем. Правда, ночью их отправляли в кровати, потому, что мама считала, что спать на надувном матрасе вредно для позвоночника.

Но сейчас-то не ночь. И спать они не собираются.

— Сколько там до обеда? — спросила Милана.

Диана достала телефон:

— Долго. Еще десять всего. Точнее, девять пятьдесят семь.

За окном манило ласковое июньское солнышко. Высокие сосны, растущие под окнами, шумели ветками под ветром. Зимой они раскачивались в сильный норд-ост, так называется ветер, который дует зимой и ранней весной. И даже страшновато было, вдруг рухнут на крышу дома? Ветки отламывались и падали, правда, во дворе.

Но то — зимой, а сейчас началось лето.

Но разве это дело, сидеть под замком в самом его начале?

Милана села на подоконник, широкий, словно полка, и свесила ноги на улицу. Так сидеть тоже запрещалось, но сейчас ее никто не видел. Диана забралась рядом, и так они сидели, выглядывая в окно на залитый лучами двор.

Сначала во дворе не было ничего интересного, а затем…

Затем из их подъезда вышла девочка с темно-рыжими волосами.

— Это с первого этажа, — сказала Милана сестре, — помнишь, в апреле переехали новые соседи? Наверное, дочка той женщины, которая здоровалась с мамой и спрашивала, где ближайший магазин.

Диана пожала плечами. А девочка, заметив, что за ней наблюдают, обернулась и несмело махнула рукой.

Обрадованные Милана и Диана замахали так, что чуть не свалились в подоконника.

— Эй, идите гулять! — позвала их незнакомка.

— Не можем. Нас заперли, — ответила Диана, — а тебя как зовут?

— Маруся. А вас?

— Диана и Милана! — крикнули обе хором.

— А вы двойняшки?

Да, сестер часто принимали за двойняшек, так они были похожи. Не совсем одинаковые, но ведь и двойняшки, в отличие от близнецов, различаются.

Милана доросла до сестры еще год назад, чем очень гордилась. Правда, у Дианы волосы были намного длиннее — потому, что Милане не хватало терпения расчесывать их каждое утро.

— Нет, просто сестры! Я в пятый пойду, а Милана в четвертый. А ты?

— Во второй, — ответила Маруся.

Девочки удивились. Тощая Маруся была ненамного ниже их. И странно, что она только закончила первый класс. У них в школе первоклашки были «малявки», еле до плеча сестрам.

— Просто я пошла в школу в восемь лет, потому, что в тот год первый класс не набрали, не будут же учить трех человек. И я пошла на следующий год, нас в классе семеро было.

— Как семеро козлят — засмеялась Милана.

— Ага. А учительница — волк! Но она была добрая, подарила мне старинный букварь, по таким еще наши бабушки учились. Я потом покажу, просто еще вещи мама не разобрала. А с утра на работу ушла.

— И ты одна весь день гуляешь?

— А что? Я ж не маленькая. Я в Рощиповке еще до школы гуляла сама.

И Маруся рассказала сестрам, а заодно и всем, кто невольно слушал её, что Рощиповка — это село, где она жила раньше у бабушки и деда, пока мама с папой работали на севере. Она б рассказывала еще дольше, но тут раздался скрипучий голос ворчливой соседки, Натальи Ивановны, которая громко вопрошала, сколько можно орать на улице, и почему оглашенные дети не дают ей кино смотреть.

— Беги к нам, будем через двери разговаривать, — позвала Марусю Милана, — эта старая тетка теперь весь день ворчать будет.

Слова «старая тетка» она произнесла нарочито громко.

Мама Дианы и Миланы пришла чуть раньше — сердце было не на месте. И каково же было ее удивление, когда она застала незнакомую девочку, активно ведущую беседу и ее дочерьми прямо через двери.

— Здравствуйте. Меня Маруся зовут. Мы с мамой вчера приехали.

— А твою маму как зовут?

— Ольга Владимировна, но можно тетя Оля, ее все так звали, и в столовой тоже. Она теперь поваром работает в санатории… не помню, как называется. Вроде голубой, но не так…

— «Лазурный» — догадалась мама.

— Ага. А можно мы все вместе погуляем?

— Только если пообедаете сначала. И пообещаете не ходить на море.

— Обещаем! — закричали наперебой Диана и Милана.

— Они не будут, я присмотрю за ними, — сказала Маруся.

Мама позвала Марусю поесть с Миланой и Дианой за компанию, но та сказала, что мама ей оставила обед и велела съесть.

— А два обеда в меня не поместятся. Это много. В Рощиповке можно было Дружку вынести еду. Или Бармалею.

— Кому-кому?

— Бармалею. Это так собаку зовут у дядь Паши. Он уезжает, а мы кормим иногда. Бармалей добрый, хотя и большой. Он хлеб любит.

Но тут мама сказала, что ей пора на работу, а про милого пса она непременно дослушает в другой раз.

— Хорошо. Только вы Милану и Диану не запирайте больше, ладно?

— Хорошо, — так и быть, согласилась мама. Потому что она же уже до того согласилась их отпустить погулять. А нельзя же отпустить и одновременно запереть. Это было бы уж совсем нелогично. — Но далеко не ходить! И никакого моря! И чтобы к ужину всем быть дома.

Так что после обеда все собрались во дворе и стали думать, куда пойти.

— А пойдемте на Тупой мыс, — предложила Милана.

— На Тупой мыс — это далеко, а нам сказали далеко не ходить.

— И ничего это не далеко, всего-то четыре остановки, — не сдавалась Милана. — И гостям города всегда полагается показывать достопримечательности, а там знаешь сколько достопримечательностей.

— А почему мыс тупой? — прыснула Маруся. — Он что, совсем бестолковый? Или его поточить забыли?

— Скорее второе, — авторитетно откликнулась Дина.

Дело в том, что в городе было два мыса: Тупой и Острый. Назвали их так, конечно, за форму. Острый мыс был совсем далеко, туда полтора часа на маршрутке пилить. Туда девочки даже с папой и мамой редко ездили, а уж тем более чтобы без них! А тупой — он почти рядом, всего четыре какие-то остановки. Это все Диана и объяснила гостье… которая, строго говоря, была уже вовсе никакая не гостья, я жительница.

— Четыре остановки — это недалеко! — храбро сказала Маруся. Ей ужасно хотелось посмотреть на Тупой мыс и всякие достопримечательности. Правда, насчет недалеко она была не так чтобы очень уверена… Если в Рощиповке сесть на автобус и проехать подряд четыре остановки, то там будет Антоновка, а это уже даже другая область. Но если Милана с Дианой говорят, что недалеко — то, наверное же, и правда не очень? А мысов Маруся вообще еще никогда не видела, ни тупых, ни острых, ни вообще никаких!

Так что туда они и отправились. А по пути увидели столько всего! Столько достопримечательностей, еще даже не доходя до мыса!

Сначала идти надо было вниз, мимо сосен, а уж сосны тут были — всем соснам сосны! Реликтовые! Иголки — вдвое больше, чем на обычных, а шишки, которые кое-где валялись на буроватой хвойной подстилке, оставшейся с прошлого года — так втрое, если не вчетверо. И они пахли. Сам воздух пах — сосновой смолою и хвоей, далеким морем, уже нагретыми от солнца заборами, какими-то незнакомыми Марусе цветами, дымком от жарящегося шашлыка, и этими соснами, больше всего — соснами. Сестры сказали, что на этих соснах живут белки, но белок в этот раз они не увидели, зато увидели каких-то птиц, похожих на голубей, только немножко побольше и мягкого серого цвета. Диана сказала, что это горлинки, и Маруся восхитилась:

— Так вот они какие! Это про которых в песнях поется: прилечу я горлинкой к милому окошку… или еще так: ой, то не горлица, не горлица воркует, над рекою, над водой красна девица горюет.

Так интересно было разглядывать дома, заборы, магазинчики и палатки со всяким курортным добром. Везде было что-нибудь замечательное: тут кованый указатель в виде руки с вытянутым указательным пальцем красной надписью: «Шашлык там». Там — на почтовом ящике нарисован дилижанс с лошадьми и с кучером, трубящим в рожок, тут — над оградой раскинуло ветви дерево с ярко-розовыми цветами, там — флюгер в виде смешного железного человечка, наверное, это Железный Дровосек, тут — на вывеске толстый кот держит в лапах картонный стаканчик, и надпись: «Котики и кофе всё делают лучше».

А потом они вышли на набережную, и тут Маруся прямо-таки ахнула!

Море! Там было море! Конечно, ничего удивительного, что в приморском городе имеется море, потому ведь он и называется приморским, если бы не было моря — назывался бы как-нибудь по-другому. Но как это было! Все было залито солнцем, весь мир — ослепительно солнечный, белый и пронзительно-синий, и немножко зеленый. Ослепительно-белые перила набережной, за ними — синее, по-настоящему синее море, за ним — зеленоватые горы дальнего берега, осыпанные белыми брызгами каких-то высотных зданий и чего-то еще, и на горе — огромные буквы названия города, прямо как «Hollywood», а еще выше — снова синее, ослепительно-синее небо, и в нем — легкие клочочки белоснежных морских облаков.

К морю девочки не пошли, даже по лестнице на пляж спускаться не стали — они же обещали маме, что не пойдут. Маруся своей маме пообещала тоже, что на море сегодня без нее не пойдет — потому и гуляла пока по дворам. Поэтому они двинулись дальше по набережной, и на пляжи только смотрели сверху, с набережной… не без некоторой, честно признаем, зависти.Там тоже было интересно, и по другую сторону интересно тоже: и кафешки, и сувенирные магазины и просто ларьки и палатки с плавательными кругами в виде пончиков, розовых фламинго, зеленых крокодилов, шеренгам разноцветных шлепанцев и майками «мамина радость», «не тронь — укушу», «земля — крестьянам, фабрики — рабочим, чурчхела — мне», «самый лучший пацан» и всякой другой смешной чепухой. И тут тоже были сосны, а на соснах — кормушки для белок, прямо как настоящие терема. И много детских площадок, и ларечки с мороженым (девочки поскребли по сусекам карманные деньги и купили себе по большому рожку с посыпкой и топингом), и цветущие кусты и деревья, и арка в виде киношного кадра, где все фотографировались, типа они снимаются, и всякие другие прикольные штуки, и парк с аттракционами, куда девочки не пошли, потому что карманных денег у них уже осталось мало, только что на обратный проезд (и немножко на газировку) и потому что они обещали не долго, а разве получится недолго в парке с аттракционами?

— А когда будет Бестолковый мыс? — спросила Маруся.

— Тупой! А не Бестолковый! — засмеялась Милана.

А Диана сказала:

— Да вот он уже, по сути, и есть.

И правда, с другой-то стороны ничего такого заметно и не было, набережная как набережная, а вот если посмотреть на море… То есть если смотреть назад, откуда они пришли — там так и видны были зеленые горы по другой стороне, только они как-кто сдвинулись и загнулись, что теперь несколько по-другому смотрелись. А впереди — там синело открытое море! Вдалеке (да и не так чтобы очень уже далеком) — конец берега, и еще один конец берега, увенчанный маяком, между ними — вода, это вход в бухту, а за ними — синее-синее открытое море!

Да и спуск к морю выглядел теперь совсем уже по-другому, не по широким лестницам, между которыми лепились навесы, палатки и всякое такое — а по крутому откосу, поросшему кустиками и травой, с одной-единственной узкой, почти заржавленной железною лестницей.

— Там дальше дикий пляж, — сказал Милана.

— А почему он дикий? — снова засмеялась Маруся. — Потому что он невоспитанный? Или неприрученный, как дикие звери? Или мелкий и кислый, как дикие сливы в лесу?

На дикий пляж уж тем более спускаться не стоило, раз уж на домашний не стали спускаться. Вместо этого девочки прошли еще немножко...

— А вот тут у нас… — загадочным тоном начала Милана.

— …одно из знаменитейших, уникальных мест… — подхватила Диана.

— … жемчужина нашего города…

— …Парк Скульптур!!!

— Ух ты! — выдохнула Маруся.

В этом парке чего только не было! Под прохладными кронам реликтовых сосен резвилась целая стая акул. И по ним можно было лазить и играть, как будто мы — рыбы-прилипалы и на акулах катаемся. На самом берегу смотрели в морскую даль, каждый приставив руку ко лбу козырьком, женщина в косынке и маленький босой мальчик — «Семья рыбака». И рыбак на лодке там тоже был. Девочки, обсудив, пришли к выводу, что это их папа — только он почему-то причалил к берегу в другом месте, не где всегда, ну, может, из-за большого прибоя или что-нибудь в этом роде. И потому они его пока не увидели, но он скоро к ним подойдет и скажет: «Сюрприз!».

А еще там был прикольный зайчик, барабанящий по пеньку: причем пенек настоящий, от дерева, а зайчик бронзовый. И Ученый кот, сидящий на дереве, обмотанном толстой цепью. Единственно что не понравилось Марусе, и остальные с ней согласились — это что дерево было вовсе не дуб. Не сосна, какое-то лиственное, но точно не дуб, уж дуб-то бы Маруся точно узнала, их вокруг Рощиповки знаете сколько растет — целая дубрава!

В парке было так хорошо и тенисто, а то девочки уже несколько упыхались мотаться по жаре. Так что они посидели на скамейке в тенечке… жалко, тут никакой газировки не продавалось, и даже кваса. С одной стороны за соснами синело море, прямо точь-в-точь на как эмалевой брошке или значке. А в другой — уходили вдаль сосны, и конца им не было видно, как будто там прямо лес.

— Ну практически лес, — подтвердила Милана, когда Маруся поделилась своими соображениями. — Там такая большая роща, она идет и идет, и до самого конца мы даже с мамой и папой ни разу не доходили, такая она большая.

— А давайте дойдем! — тотчас загорелась Маруся. Она же отдохнула в тенечке и была готова к новым открытиям. Ведь такой удивительный день сегодня! Сегодня, как ей казалось, вообще все что угодно может быть и может открыться! Вот завтра — не факт, завтра день будет тоже замечательным, но все же обычным, а сегодня — самый-самый первый день в новом городе, такой один раз бывает, дальше уже не то!

— Так это будет уже далеко, а мама сказала, чтобы недалеко, — с сожалением вздохнула Милана. Ей бы тоже хотелось еще погулять и посмотреть, что там далеко в роще — но маму сегодня сердить явно не следовало.

— И недолго, — сказал Диана.

Она посмотрела на солнечные часы… в парке, в самой его серединке на хорошо освещенном месте имелись даже солнечные часы: ровный каменный круг, где по кругу бронзой были выложены блестящие римские цифры, а в середине торчала такая продолговатая штука. Гномон — Диана знала, как она называется, они как раз проходили это по окружайке. Не путать с гномом. Только тут и путать было не надо — гномон как раз и сделан был в виде гнома в высоком колпаке и с киркой.

Гном(он) показывал почти пять.

— До ужина точно не успеем, — со вздохом сказала Диана. — Нам же еще обратно ехать, а это надо до маршрутки идти.

— Эх, жаль… — немножко огорчилась Маруся. Но не сильно — потому что сильно огорчиться в такой удивительный день было ну никак невозможно!

— Мы в другой раз дойдем, — сказала Милана.

— Завтра? — обрадовалась Маруся.

— Ну, может, и завтра… — неуверенно протянула Диана. — Ну или послезавтра, как уж получится.

— Завтра мама, наверное, опять скажет: только недалеко, только ненадолго… Но мы будем внимательно следить, когда она забудет это сказать. И тогда отправимся с чистой совестью! — заключила Милана.

Примечание. Эта глава в основном написана Зайкой-побегайкой.

В прежние времена на Реке бывал ледоход. И горожане сбегались смотреть, точно на зрелище, как идут, с треском и грохотом, белые льдины, налезая друг на друга, громоздясь и переворачиваясь, открывая зияющие чернотой полыньи. Но это было давно, про это рассказывали только самые старые жители Города, и даже тетя Белка, которой вообще-то лет было немало, и которая жила тут всю жизнь, только очень смутно вспоминала, что вроде как в детстве ее как-то водили смотреть ледоход, но она ничего не помнит, что и как было. Зато тетя Белка вспоминала, как в пору ее молодости несколько раз был большой разлив, и вода однажды заходила даже во двор.

— Это с тех пор тут и лужа? — понятливо уточнила Полина, которая тогда была еще совсем маленькая.

Лужа во дворе, пересыхающая хорошо если только к середине лета, и то, если лето сухое, связана была, скорее всего, не столько с рельефом местности и гидрографией, сколько с состоянием асфальта… но эта лужа была, определенно, непреложным фактом жизни Двора. Дети пускали в ней кораблики, коты опасливо обходили по периметру, собаки иногда пили, а взрослые чертыхались, особенно если были с большими сумками или с колясками.

А Река, упорядоченная водохранилищем и плотинами, текла уже много лет мирно и ровно, летом зарастая плантациями желтых кубышек, а зимой — покрываясь льдом. Иногда, когда мороз падал стремительно — черным и гладким, как зеркало, в котором отражались мосты и деревья на берегах, и который постепенно, за несколько дней, заносило снегом. А если зима приходила неторопливо — тогда рыхловатым и белым, сразу заснеженным. И так Река лениво почти спала до весны, иногда только ее тревожили рыбаки, крутившие во льду лунки, да еще на Крещение — когда уж долбили огромную прорубь.

А в начале марта начинается… нет, не ледоход. Уже в самых первых числах внезапно оказывается, что темная тень под мостом — это уже не тень от моста, а промоина. За несколько дней промоины увеличиваются в числе и размерах, а потом в один прекрасный день что-то происходит — видимо, в водохранилище сбрасывают воду, и утром (или вечером, если утром не вспомнишь взглянуть) обнаруживается, что лед уже сошел, и в реке бежит уже обычная, темная вода, и никакого льда, ни единой льдинки — разве что кое-где у берега белеют последние небольшие остатки, можно сказать, чисто декоративные. Почему-то никому и никогда не удавалось застать тот момент, когда лед массово переходит в воду.

Ну вот, в общем-то, все и таяние. И больше никто до самой зимы на этот предмет не думал. Разве что засушливым летом иногда вздыхал, как река-то высохла, возле пристани катеров проглядывает уже мель.

Но в этот год все оказалось совсем не так. В этот год зима выдалась суперснежная. Такая снежная, что первые лыжники вышли на лыжню уже 1 декабря, к концу второй четверти ребята ходили в школу по тропинке, протоптанной в снежной целине, а мешки для второй обуви тащились за своими хозяевами волоком по снежной обочине. На новогодних каникулах от елки на главной площади снег отгребали бульдозерами, а к концу февраля в школу уже нужно было идти между двух снежных стен, за которые могли выглянуть только немногие из младшеклассников. Лиу говорила, что на Хоккайдо это обычное дело — там снеговые стены бывают и выше человеческого роста, так что и взрослые не выглянут, даже баскетболисты.

Когда все это добро начало таять, лужа во дворе сделалась вообще непролазной, как маленький ледовитый океан. Полина уверяла, что на северных морях бывает большой прилив, так вот, у этого моря прилив на весь двор. Конечно, были в этом и свои преимущества — можно было наделать бумажных корабликов и прямо во дворе играть в экспедицию Беллинсгаузена и Лазарева. Лазареву, кстати, в Городе стоял памятник, только он был во внутреннем дворе одной из гимназий, через решетку немножко видно, а рассмотреть тем, кто учится в другом месте — никак, хоть ты тресни.

И вот как раз в это время в Дом и переехала Рамиля. И внесла предложение: названия кораблей писать на бортах не ручкой, а контуром по ткани, который не растечется. Чем сразу же показала себя своим человеком.

А между тем снег все таял и таял, и стекал в Реку. В местных новостях написали, что под большим мостом организована снегоплавильная станция. Девочки ходили ее смотреть — но когда добрались, оказалось, что никакая станция там не функционирует, только стояли какие-то неинтересные контейнеры и прочие железяки.

Потому что снега и без всяких станция таяло уйма. Начали поговаривать о возможном паводке. И даже о подтоплении.

— Почему по телевизору всегда говорят «подтоплено столько-то домов»? — рассуждала Рамиля после очередной порции новостей из других регионов. — ПОДтоплено- это когда чуть-чуть. Это как когда я в субботу шторку в ванной плохо задернула. А там — это ж уже прямо ЗАтоплено!

Вода в Реке начала прибывать. Девочки каждый день после школы ходили на набережную смотреть, как она прибывает. Сначала практически незаметно, они даже в первые пару дней не верили, что действительно прибывает, и были несколько этим разочарованы. А потом как пошло! День — и вода пляшет уже у самой кромки гранитной набережной, даже иногда захлестывая на нее и оставляя на граните влажные следы, точно огромная собака языком лизнула. Следующий — и на нижний уровень набережной уже не спустишься, весь под водой. Еще день — и воду следить уже можно по причалу для лодок чуть подальше от набережной. К причалу нужно было спускаться по крутой железной лестнице, а сам он был деревянный, и со стороны воды — прибиты вертикально несколько шин, чтобы лодкам было мягко толкнуться боротом. Сперва скрылся под водою причал, затем полностью шины, затем — начала исчезать ступенька за ступенькой и лестница.

— Интересно, а нарисуют ли потом отметку, что в таком-то году вода дошла вот досюда? — как-то задалась вопросом Лиу.

— Как в Питере? — сразу же поняла Полина. — Ну, если поднимется прямо как в Питере — тогда, конечно, нарисуют.

Всем троим было и страшновато, и ужасно интересно одновременно.

— Вот, наверное, для таких случаев и придумали выражение «ужасно интересно»,- предположила Рамиля. — Когда и страшно, и очень интересно, что будет.

Ветки могучих вётел, желтоватые от проклюнувшихся почек, купались в воде уже не в фигуральном, а в самом буквальном смысле: нижние кончики их были погружены в воду, точно над рекой устроились мини-беседки и арки, а в этих беседках плавали совершенно невозмутимые утки.

Вода сделалась очень мутной, и течение — заметней обычного. Река несла сломанные ветки и даже большие коряги, какие-то ящики, бутылки, другой мусор, а однажды девочки видели, как мимо них проплыл холодильник «Горизонт» с оторванной дверцей. Марки разглядеть, они, конечно, с берега не могли, но по всему был похож на старый «Горизонт». Наверное, у кого-то в огороде стоял вместе шкафа для секаторов и перчаток, и водой унесло с огорода.

Где-то в области, говорят, уже и огороды в деревнях ПОДтопило.

В этот день, вернувшись из школы, они обнаружили во дворе грузовик с непонятными аббревиатурам на борту, а несколько крепких дядек в оранжевых жилетках коммунальных служб закладывали выход к реке здоровенными мешками с песком. Мешки уже высились, точно крепостная стена.

Теперь из двора можно было выйти только через тот проход, который вел наверх, мимо машины и Пепелища, и к Реке, соответственно, только в обход.

— Тетя Белка, а что будет, если вода так поднимется, что по улицам надо будет на лодках плавать? — спросила Полина за ужином, распихивая кусочки сыра между длинных спагеттин. Макароны с сыром — это искусство. Нельзя просто взять и бухнуть поверх каких-нибудь рожков горсть натертого сыра. Не все взрослые это понимают. Но тетя Белка, может, и не понимала — но принимала как данность.

— Что будет… — тетя Белка задумалась. — Лодки у нас нет, значит, плавать не будем. Завалим дверь в подъезд изнутри мешками с песком, чтобы не выдавила вода, несколько мешков нам оставили, в подвале лежат. Разместим у себя по квартирам, кто сможет, жильцов с нижнего этажа. И будем сидеть куковать.

— А она может так подняться?

— Не думаю. Оно, конечно, всё бывает. Но последний раз наводнение у нас в городе было в восемнадцатом веке.

— А ты же сама рассказывала, как вода во двор заходила!

— Ну так она чуток заходила, в болотных сапогах можно пройти. А теперь там еще и всё загорожено. Так что не должно.

— Тетя Белка… — помолчав, осторожно заговорила Полина. — А может, нам купить лодку? На всякий случай, пускай лучше будет.

— Будет-то будет… — не сказать, чтобы тетка отнеслась к этой идее с энтузиазмом. — Паводок бывает раз в десятилетие, а хранить ее где-то надо всегда.

— Будем плавать, как в Винни-Пухе, на зонтиках и горшках из-под меда! — объявила Полина. — Правда, горшков из-под меда у нас тоже нет.

Ночью Полина проснулась от треньканья телефона за стеной. И очень разозлилась: что это за дурацкие банки, почему они не могут со своим начислением процентов подождать до утра! Все равно ночью никто не побежит те проценты снимать, ночью же сами банки закрыты!

Но телефон тренькнул еще, и еще, и за стеной прибавились и другие звуки, как будто кто-то там что-то делал.

Полина встревожившись, выглянула из своей спальни.

Тетя Белка, не зажигая верхнего света, торопливо одевалась, а телефон пищал уже беспрестанно. Полина теперь узнала этот звук: это сообщения в общедомовом чате.

— Тё-ооть, что случилось? — спросил Полина, зевая.

— Ничего страшного, иди спи. Я ненадолго, — тетя Белка зашнуровывала свои самые худшие ботинки.

— Да что случилось-то? — уже всерьез всполошилась Полина. Какое тут спать, когда тут такое творится! — Потоп, да?

— Не совсем, — тетя Белка все-таки остановилась, уже в дверях. Поняла, что в такой ситуации нельзя отмахнуться и держать никого в неведении. — Грунтовые воды поднялись и заливают подвал. Нужно скорее оттуда спасать вещи. Хорошо, что вовремя обнаружили и в чат написали.

— Я с тобой, я тоже сейчас оденусь!

— Пожалуйста, иди спи. Ничего страшного не случилось, если что страшное случится — я тебе скажу, можешь даже не сомневаться. Эти все ящики очень тяжелые, ты все равно не поднимешь, а ноги промочишь запросто. Сиди дома. Не забудь закрыть дверь!

И тетя Белка исчезла.

Полина послушно заперла дверь. Но сна не было ни в одном глазу. Откуда тут сон! Как можно спать, когда потоп!

На удивление, она даже ни чуточки не испугалась. Чего пугаться, если заливает подвал. Весь не зальет. А даже если и зальет — туда же нырять не надо будет, как на первый этаж у Муми-троллей. Но интересно же! А тут сиди на кровати, как маленькая, в полном информационном вакууме. Из окна ничего не видно, и даже телефон с чатом тетя унесла с собой.

Полина посидела еще несколько минут, подумала — и оделась и пошла к Лиу. У них хотя бы окна во двор, хоть посмотреть.

Лиу тоже уже была одета и совсем не спала. У нее родители тоже ушли, сказав ей: сиди, не беспокойся, ничего страшного не происходит.

Девочки попытались что-то высмотреть во дворе. Там, в темноте, суетливо и хаотично двигались человеческие фигуры, метались рыжие огоньки то ли фонариков, то ли телефонов, и ничего было не понятно. Потом вдруг разом стало светлее: кто-то сообразил включить фары в припаркованной машине. И стало видно, что действительно — кто-то что-то таскает и сваливает на детской площадке.

— Пошли, — решительно заявила Полина.

— Куда? Помогать?

— Ну да. Там ведь не всё тяжелое, некоторые вещи и легкие!

— Пошли. Только Рамилю позовем, — так же решительно согласилась Лиу. Она и сама думала о том же самом.

Рамиля, оказалось, преспокойно спала, и девочкам пришлось долго звонить и колотить в двери, и громко кричать, пока она не открыла, в халатике с винни-пухами и зевающая. Но как только узнала, в чем дело — была готова за три минуты.

А внизу в подъезде творилось нечто. Двери были распахнуты: дверь в подвал, дверь на улицу, двери в квартиры первого этажа, откуда выходил свет. И взрослые: взрослые, неровной цепочкой, уходившей в темноту подвала и под бьющие фары во двор, молчаливо, с кряхтеньем и пыхтеньем, волокущие и передающие по цепочке один другому тяжелые вещи. Хлюпанье воды из подвала; тяжелое дыхание работающих людей; стук об ступеньки, шуршание, звяканье и металлический скрежет, чей-то внезапный вскрик «ох, блин, тяжелый!», звук — волоком по асфальту, плеск и хлюпанье в луже, шаги по ступеням, со двора — молодецкий гик и падение чего-то тяжелого, отчего и сам дом, как показалось, вздрогнул, закачалась, мигая, тусклая лампа на потолке. Тени, мечущиеся по стенам — тени людей и вещей, непохожие, незнакомые и причудливые…

— Полина! Я тебе что сказала — дома сидеть и не соваться! — тетя Белка, увидев их, выкрикнула со злостью. Плюхнула на ступеньку связку каких-то бумаг, по виду — тяжеленную.

— Погодите, Белла Владимировна, — вступился папа Лиу. Они тут все были: и родители Лиу, и родители Рамили, и дядя Толик, и дядя Ашот, и тетя Лена, и баба Нина с первого этажа, чуть ли не все соседи. — Может, они как раз нам и будут нужны.

Девочки изо всех сил закивали: нужны, конечно, будем нужны!

— Кто из вас в резиновых сапогах… двое — берите фонарики, Елена Николаевна, дайте, пожалуйста, ваш. Одна идет вниз… Рамиля, иди ты, свети там. Полина — спустись вниз по лестнице, будешь светить на лестницу. Там в подвале везде вода, электрический свет нельзя включить, будет КЗ. Лиу, ты возьми у меня из кармана телефон, снимай все, что выносят во двор. Чтобы потом не было путаницы, где чья картошка.

Что впоследствии, возвращаясь мысленно к этой ночи, больше всего вспоминали все трое, и что больше всего впечатлило их — это как слаженно все работали, и как папа Лиу всем распоряжался. Все жильцы дома, вечно препирающиеся в домовом чате, на собраниях, которые девочки старались пробегать как можно скорее, если вдруг случалось застать во дворе, и просто так… Тут были, конечно, не совсем все — старики много ли натаскают, да и от маленьких детей куда побежишь среди ночи. Но и баба Нина, которая, кто бы что где ни делал, всегда придиралась, что делаете всё не так, и дядя Ашот, который совершенно не мог стерпеть, когда ему говорили, что он делает что-то не так, и все остальные — не было ни криков, ни споров. Все были — как одна большая бригада, и все работали слаженно и четко, в едином ритме. Полина даже потом уверяла, что она реально слышала этот ритм. И они трое — тоже были частью этой бригады, и так же, в общем едином ритме, работали вместе со всеми.

А еще было очень интересно, какие вещи повытаскивали из подвала. Чего там только не было! У кого-то — самые обычные, логичные вещи: запас картошки, квашеная капуста, банки с вареньем и с солеными огурцами, большие тазы, чтобы это самое варенье варить, велосипеды, которые еще рано доставать, и детские санки, которые уже убрали на лето. У кого-то — детская коляска или столик для кормления, из которых дети уже выросли, какие-то здоровенные стеклянные бутыли, удочки в защитном брезентовом чехле, разобранный на детали стол, неработающий телевизор с антеннами, эмалированная ванна, которую так-таки выволокли с огромным трудом — и, спрашивается, зачем? Что бы ей от воды сделалось? Как потом уверяли злые языки (не девочек; у девочек языки были, честно, добрые!) в ближайшую неделю количество объявлений на Авито резко скакнуло вверх. Но правда — многие и сами не помнили, какое старье у них лежало в подвале, и если б не потоп — так бы и не вспомнили никогда. Там нашлись даже часы с кукушкой, какие девочки раньше видели только на картинках в книжках. Правда, без одной гири. Так что проверить, работают ли они, так и не удалось.

Приключение затянулось чуть не до утра, как процитировал дядя Ашот «Ромео и Джульетту» — «так поздно, что скоро сможем мы сказать, что слишком рано». Потом еще некоторые перетаскивали свое добро к себе в квартиры. Но большинство оставили лежать на детской площадке, как вынесли — до утра, а там разберемся. Девочки договорились утром перед школой посмотреть, что там есть интересного, пока все не разнесли… в смысле, к себе по домам.

Но утром в школу все, конечно, проспали. И мчались со всех ног, уж было ни до чего. Потопы — они не смотрят в календари и расписания уроков.

К возвращению из школы большую часть вещей уже разобрали, но кое-что еще лежало на детской площадке. Благо погода «сверху» была сухая, а посторонние по Двору не шастали. Они и так-то не слишком шастали, а теперь, когда вход во двор был перегорожен мешками с песком — и подавно.

На связки книг Полина обратила внимание еще тогда, ночью, а вот теперь при свете дня рассмотрела и впечатлилась вовсе до глубины души. Книги сложили на лавочки внутри беседки на детской площадке, и их там было столько! Полина рассматривала корешки, не решаясь — ведь все же чужое имущество — развязать веревки, чтоб полистать, и сладко завидовала хозяину этого богатства. А может, если попросить, он даст что-нибудь почитать? В доме у тети Белки книг было немало, а уж в библиотеке — и вовсе почти неограниченный запас, но все-таки — такая уймища, и можно (ну, теоретически) самому выбирать!

С помощью записи, которую вела Лиу, установили, что книги принадлежат дяде Леше. И… и на следующий день, и через день — девочки, заинтересовались уже все трое, заглядывая в беседку, каждый раз видели связки на прежнем месте. Дядя Леша почему-то не торопился их забирать. Полине, в конце концов, стало просто обидно за книги!

Может, это и глупо и вовсе по-детски для человека одиннадцати лет, но Полина жалела их, брошенные — как жалела бы забытые игрушки, выброшенных щенков, никому не нужных стариков, обломанные деревья. Если они никому не нужны — то кое-кому они как раз очень нужны!

Она обдумывала это весь вечер и даже немножко ночью, и в итоге пришла к решению.

Оставалось его воплотить.

Дома мама с папой называли это «включить лису». Вечером Полина караулила дядю Лешу с работы. А заслышав вдали шаги и убедившись, что это он, принялась, как будто за этим и выходила во двор, раскладывать возле Пепелища заранее запасенные колбасные обрезки, приговаривая «кис-кис» и все, что принято в таких случаях.

— Дядя Леша, здравствуете! — очень мило и совершено «случайно» закричала ему Полина. — А вы Председателя не видели?

— Которого из них? — засмеялся дядя Леша. — Кота нет. А человека видел утром, когда на работу шел.

— Конечно, кота. Я тут котикам еды принесла…

Полина пошла рядом с дядей Лешей. И через несколько фраз спросила-таки наконец главное:

— Дядь Леш, а это ваши там книжки лежат?

— Мои, — подтвердил тот.

— А чего вы их домой не заберете?

— Да надо бы… только класть некуда. В подвале еще мокро, а дома-то куда? Они целый шкаф занимали в свое время.

— И вам их совсем-совсем некуда класть? А они вам… — Полина задержала дыхание, как перед прыжком. — …еще нужны?

— Да как сказать… — дядя Леша задумался. — Ну не выбрасывать же на помойку. Отец мой в свое время собирал коллекцию. «Библиотека приключений» и все такое. Эх я в школьные годы и читал под одеялом с фонариком! Эх, воспоминания… Зато вот сейчас минус три на левом. Хотя, может, и не от этого… ну куда их девать. Я читать уже не буду, я больше по фантастике, да и если что — все в электронном виде есть. А и выбросить рука не поднимается.

— Дядя Леша! — обрадовано воскликнула Полина. — А хотите, я их возьму? За деньги, вы не подумайте, что просто так! У меня деньги есть!

Полина и в самом деле вскрыла сегодня свою копилку. Говорят, в прежние времена копилки разбивали. Вот варварство, жалко же разбивать! Но, по счастью, на дворе стоял двадцать первый век, и в керамическом зайчике с номером года на пузе нужно было всего лишь подцепить чем-нибудь крышечку в днище. Железная линейка самое то. Полина понятия не имела, сколько может стоить такая коллекция, но уж сколько скопила — столько и есть. Копила она на планшет, и потому и колебалась так долго.

— Ну ты даешь! — рассмеялся дядя Леша. — Если тебе так сильно надо — забирай за так. Хотя погоди… — вдруг прибавил он, и Полина похолодела, даже не успев толком обрадоваться. — Дай я сначала их прогляжу все-таки.

Лиу и Рамиля, пришедшие позже, застали такую картину: Полина с дядей Лешей, сидя в беседке, сортировали книги по кучкам, Рыжики наперегонки ели колбасу, а Председатель лежал на лавке под деревом и всех игнорировал.

Забрал, на самом деле, дядя Леша совсем немного, книг пять. «Морского орла» Олдриджа, что-то из детективов, детские журналы оставил все, даже не стал развязывать, а из «Иностранной литературы» выбрал три куска без обложек, завернутые в общую «суперобложку» из сильно выцветших обоев в цветочек. Девочки прочитали написанное печатными буквами: «острова в океане».

— Оставлю на память, — объяснил дядя Леша. — Все равно вам еще рановато читать. Там много бухают и охотятся за немецкими подводными лодками. — Он вдруг засмеялся непонятно чему. — И там много котиков! Прямо как у нас тут. Папа Хэм бы оценил!

Вот так девочки стали обладателями бесценного (в обоих смыслах) сокровища. Но даже это еще не конец истории.

Как говорит дядя Тоширо, папа Лиу, во всяком деле всё решает логистика. Тетя Белка, узнав про сокровище, задумчиво сказала:

— Это, конечно, круто… нет, это правда круто. Если б у меня в одиннадцать лет оказалось такое богатство — я была бы самым счастливым ребенком на свете. Но вот только где все это хранить?

Полина надулась. Вот у взрослых это их вечное: где хранить, где хранить.

— Если только в подвале, но там, во-первых, еще мокро, а во-вторых, там велосипед.

— Велосипед можно на Авито продать, он все равно мне уже мал, нужно новый большой, — сказала Полина.

— Новый родители летом приедут — сами купят, они уже пообещали. Я в них не разбираюсь, — тетя Белка задумчиво вылавливала из вазочки с вареньем золотистые крыжовниковые ягоды. Вишневый лист она всегда оставляла Полине, листья в крыжовенном варенье — это же самое вкусное. К тому же эти листья Полина сама собирала прошлым летом с вишен всего Двора и соседних. — А пока новый не купили, старый продавать рано, а пока его не продали, его надо где-то хранить.

— Уууу, ждать до лета… — Полина тоже зачерпнула ложкой варенья и сунула в рот. Когда попеременно глоток несладкого чая — ложка сладкого варенья — глоток несладкого чая — ложка сладкого варенья, это самая красота. До лета, да еще наверняка не до самого начала, ждать было огого сколько. Но возразить тут было нечего. Тетя Белка разбиралась во множестве разных вещей, не имевших никакого отношения к ее работе и образу жизни, в объединении Японии, русских князьях, значении образа зайца в разных культурах, внутренней политике Федерации Планет, фенотипах синдар и нолдор, методах заворачивания шаурмы и в чем угодно еще… но она абсолютно не разбиралась в двух категориях вещей: ни в чем, связанном с транспортом, и ни в чем, связанном с физкультурой и спортом. Настолько нет, что когда в прошлом году покупала форму на физру, а в школе сказали, что кроссовки должны быть с белой подошвой — она купила с подошвой цвета ириски. Так что сами понимаете: у велосипеда шансов было ровно ноль.

— А может, раз уж ты говоришь, что они общие… — начала тетя Белка, и Полина снова похолодела. Взрослые вечно предлагают то, что им кажется ненужным, отдавать посторонним людям. Своё бы имущество раздавали, если такие щедрые! Впрочем, справедливости ради, тетя Белка всегда только предлагала и никогда не настаивала. Но тетя Белка не сказала, как уже успела испугаться Полина, «тогда давай отнесем в библиотеку», а внесла предложение довольно логичное, — частично Лиу и Рамиля у себя разместят?

Но у Лиу и у Рамили дома было всё точно так же.

В конце концов тетя Белка согласилась временно сложить книги в кладовку — на срок в неделю, начиная с завтрашнего дня, чтобы Полина за это время нашла для них постоянное место.

Место нашла Лиу. Это она придумала, что если машину никто не использует — то почему бы ее не использовать нам.

Можно подумать, что Рамиля не внесла никакого вклада в эту книжную историю, и даже найти этому убедительное объяснение: она ведь переехала в Дом совсем недавно, и пока еще мало что знала тут, и, соответственно, мало что могла бы придумать. Но это будет вывод из совершенно ложной посылки.

Рамиля свой вклад тоже внесла, и весьма интересный.

Дело в том, что у нее в доме эта история была воспринята с наименьшим (из всех) энтузиазмом. Мама Эльмира тут же разохалась: да разве ты знаешь, какая там может быть зараза, да там же сплошные микробы, микроб на микробе микробом погоняет, и микроб регулирует движение, да там наверняка всё в мышиных какашках!

— Маам, у нас в подвале нет никаких мышей! — возразила Рамиля. — Если б они были, то кошки бы их ловили, и мы бы их видели, и даже если бы не ловили, то они бы все утонули при потопе, и уж это-то бы точно все видели. Ты видела в подвале хоть один мышиный труп? Ну ладно, хоть одну живую мокрую мышь?

Но маму эти аргументы совершенно не убедили. Мамы, увы, не всегда мыслят логично, а уж маму Рамили с Вулкана депортировали бы в первый же день. Хорошо, что Вулкан еще не открыли.

И тогда Рамиля предприняла дезинфекционные меры. Сначала она подумала. Потом позвонила бабушке Гузели и кое-что у нее выяснила. После чего пошла к папе и тоже включила лису:

— Паап, а ты меня свозишь к бабушке? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Папа свозил. Папа Нияз всегда делал, что ему говорят.

От бабушки Рамиля привезла старую лампу, светящую синим. Когда Рамиля была совсем маленькая, этой лампой обсвечивали ее пижаму, и кровать, и всю комнату, когда в дом приходила простуда. Теперь уже давно забросили это дело.

И этой лампой, вытянув из дома аж четыре соединенные переноски, Рамиля тщательно обсветила все книги в багажнике, сам багажник, и на всякий случай еще и салон, куда смогла дотянуться через отсутствующе окно.

И так решился вопрос с мышами, и оснований для опасения более не осталось.

Девочки решили между собой: до летних каникул каждому брать только по одной книге за раз, и обязательно потом рассказывать, что там интересного. Ну а уж как настанут каникулы — тогда можно отрываться по полной! А затем приехал Сережа, и произошли все остальные события, ну и план несколько изменился. Но с началом каникул часть «оторваться по полной» вступила в действие!

А вода после потопа простояла в подвале еще два дня. Разлива реки так и не случилось, вода начала отступать, постепенно показались из-под воды причал для лодок, набережная, причал для катеров, заляпанные зелеными водорослями, река вошла в свое русло, мешкопесочную баррикаду разобрали и увезли, ну и вода из подвала ушла, как и пришла. Подвал потом долго сох, потом в нем требовалось делать ремонт, о чем еще долго ругались с управляющей компанией и спорили на собраниях и в общедомовом чате… но это уже совсем другая история. Взрослая.

А дети… забегая вперед, дети за лето перечитали уйму книг и еще больше журналов. И, как естественный результат, все лето играли в индейцев, в кочевников, в детектива и вора, в открытие Центральной Африки, в римлян и варваров (варвары, разумеется, всегда побеждали), в ковбоев, в рыцарей, в замок с призраками… ну и, наверное, что-то еще. Благодаря «Иностранке» они узнали, что в Мексике до сих пор живут индейцы, а благодаря «Костру» у них в лексиконе появилась присказка «И все засмеялись» и стишок про Сережку и двенадцатую серию, который он с удовольствием декламировали вслух на весь двор. Что было досадно, так это что не все романы из журналов оказались полными. «Орла Десятого Легиона» в «Костре» они прочитали полностью, после чего переименовали плюшевого волчонка по имени Сынок (если честно, в Детском мире он продавался как хаски, но какая разница?) в Волчка и таскали везде за собой. Кстати, Каштанчику временно присвоили имя Малый Гризли. А вот «Парижские тайны» начали публиковать там в одном номере — а больше номеров не оказалось. То ли не сохранилось, тоо ли и не публиковали потом… Всех, понятное дело, грызло любопытство, что же там будет дальше. И Полина однажды спросила об этом тетю Белку.

— Парижские тайны?.. — переспросила тетя. — Ну да, читала. Там долго рассказывать, книга длиннющая, два тома… или даже три, не помню. Сейчас все равно не успеем.

На следующий день тетя спросила, не хочет ли Полина позвать друзей в гости. Полина, конечно же, захотела. Тетя Белка налила всем чаю, поставила на стол блюдце с пенками от абрикосового варенья и ноутбук. И включила «Парижские тайны» с Жаном Маре.

— Ну вот, — сказала она, когда все досмотрели кино. — Как-то так. Фильм от книги, правда, отличается, и довольно сильно, но в целом сюжет вы представляете. А книгу подождите еще года два, а лучше три. Она интересная, но там местами довольно страшно… — тетя Белка задумалась. — И там местами бухают.

Полина вдруг неудержимо рассмеялась:

— И там много котиков?[/MORE]

Большую часть (да что там, практически 100%) своей жизни Рамиля прожила с бабушкой. Ну, то есть, конечно, с мамой и папой — и с бабушкой, папиной мамой. И до довольно большого возраста, до самого первого класса, была уверена, что только так и бывает. Всякие детские книги про добрых бабушек, со смешными или милыми картинками, с пирогами, самоварами, чаем с вареньем, занавесками в цветочек, геранями на окнах и сказками на ночь — все они были для Рамили обычной литературою реализма.

Только уже в школе, разговаривая с одноклассниками, она с изумлением узнала, что, оказывается, бабушки бывают строгие, которые ничего не разрешают, бабушки бывают сердитые, которые вечно ругаются, и даже бывают такие бабушки, которым до внуков вовсе нет никакого дела, они с ними никуда не ходят и даже нисколечко не сидят!

Нет, у Рамили бабушка была совсем не такая. Бабушка Гузель пекла вкуснейшие перемячи (двух видов — печеные и жареные) и чак-чак, водила маленькую Рамилю в развивашки, в детский сад, в поликлинику (в ту пору мама Эльмира еще работала не на дому), по выходным — на долгие прогулки с мороженым или горячим чаем с вкусняшками (смотря по сезону), проглаживала утюгом собранные в букет желтые листья, заплетала Рамиле косы, вязала кофточки для ее кукол, учила правильно заваривать чай и вырезать жестяными формочками фигурки из песочного теста. А еще бабушка Гузель знала много сказок, причем малоизвестных, не тех, которые печатают в книжках с картинками, и еще больше всяческих медицинских баек — она всю жизнь проработала медсестрой; и, кстати, чтобы записать ребенка к врачу, никогда никаких проблем не было.

Можно было бы предположить — ведь взрослые всегда ко всему скептично настроены и считают, что слишком хорошо никогда ничего не бывает — что бабушка, например, недолюбливала маму Рамили. Но нет — бабушка Гузель всегда говорила: какую мне невестку сынок привел — лучше не сыскать, чистое золото!

Но, тем не менее, взрослые не ошиблись бы в своем скептицизме. У Гузель Абдулловны имелся один большой недостаток. Ну или два маленьких, это как посмотреть. Гузель Абдулловна была чрезвычайно общительна и несколько старомодна. А старомодность ее проявлялась в том, что ее любимыми темами для общения были свадьбы, женихи и декреты.

Нет, несмотря на нежную любовь к Магомаеву и Толкуновой, бабушка Гузель ничего не имела и против современной музыки, и говорила: «Чего-то там лопочут, не разберу, ну да и пусть лопочут, надо же людям на жизнь зарабатывать». Она знала о существовании аниме и даже не шарахалась от вида странных героев с огромными глазами и волосами на глазах — только вздыхала: «Ему бы (или ей) причесаться»; а что люди рядятся в причудливые костюмы, даже весьма одобряла — и весело, и Эльмирочке прибыль.

Гузель Абдулловна вообще весьма радовалась Эльмирочкиным клиенткам, а уж редким клиентам особенно, а с тех пор, как Эльмира окончательно забила на нудную работу на швейной фабрике — и вовсе наступили золотые деньки. Клиентка стояла вся в булавках, пытаясь разобраться, насколько ей нравится то, что она видит в зеркале… и тут как тут раздавался деликатный стук в дверь и появлялась радушная хозяйка с чаёчком и разговорами.

Слово за слово, неудобно же не общаться, если с тобой общаются, тем более такая приятная бабулечка — и не успела еще портниха сделать все нужные защипы и подгибы, как разговор уже сам собою катился по накатанным рельсам. Сколько ни пыталась мама Эльмира объяснять, что все это мило, но несколько устарело, в наше время такие вещи считаются бестактными и далеко не всем это надо вообще — все это было что дождик в дырявое ведро.

Бабушка Гузель говорила стриженной под миллиметровый ёжик студентке с мускулатурой штангистки и татуировкой письменами Кольца Всевластия вокруг щиколотки: «Тебе так пойдут платьица! Вот дошьешь наряд — и со стипендии пусть тебе Эльмирочка пошьет платьишко… летнее, в горошек. Ты такая красивая девочка! Все мальчики будут твои!». Она говорила директрисе филиала — с идеальным маникюром и брошкой золотою веточкою на лацкане, пришедшей заказать себе летнее платье для двухнедельного путешествия по Европе: «Как замечательно отдохнешь, сколько всего увидишь! Жаль только, как же в отпуск ехать одной, а уж в таком платье-то! Но ты, дочка, не переживай, я тебя научу. На заграничных кавалеров не гляди, они там пшик один, все малахольные. Ты в следующем году поезжай в санаторий в Сосновку, там кавалеров — на любой вкус!». Замотанной матери троих сыновей-школьников, притащившей всю свою шилохвостую банду — одному подогнуть школьную форму, купленную на вырост, другому отогнуть вот так же купленную в прошлом году, третьему перешить штаны и пиджак старшего брата — она говорила: «Ой, милая, тебе б еще доченьку, чтоб была маме помощница. Мальчуганы-то какие славные, сразу видно, смышленые, и симпатичные — все в маму. Но это ведь когда еще они невесток в дом приведут!»

Последняя капля звучно капнула в начале этой весны.

Это был довольно сложный заказ, не по самому шитью, и даже не по крою, но по моделированию силуэта. Эльмира крутилась вокруг клиентки, соображая, на какой высоте следует завязывать хакама, чтобы создать сурового жилистого самурая средних лет из российской пухленькой барышни. И тут, разумеется, появилась бабушка Гузель и завела свою песню, не обращая внимания ни на то, слушают ли ее, ни на то, как именно слушают. И завершила свою речь оптимистичным: «Ты нисколько не огорчайся, деточка, мужчины — они не собаки, на мослы не бросаются!».

Барышня разрыдалась и выскочила из комнаты.

Хорошо хакама успели-таки завязать.

Рамиля сама этой сцены не видела, она тогда была в школе. И даже узнала о ней только в очень сжатом и сухом изложении, в котором происшествие вовсе не выглядело хоть сколько-нибудь важным, не то что судьбоносным. Так что она преспокойно легла вечером спать, ни о чем таком даже и не думая. А ночью встала сходить кой-куда, и босиком вышла в коридор, очень тихо и не включая света, чтоб никого не будить. И тут и услышала с кухни приглушенные родительские голоса.

Мама с папой, конечно же, думали, что все уже спят.

— Я так больше не могу! Понимаешь: НЕ-МО-ГУ! — говорила мама, и в ее голосе Рамиле слышались слезы. — Нет, я все понимаю, твоя мама замечательный человек, она прекрасно ко мне относится, я понимаю, сколько хорошего она для нас сделала, и я ей очень за это все благодарна, я понимаю, что она из самых лучших побуждений, и что в пожилом возрасте люди неизбежно становятся… негибкими, и что надо относится с пониманием и делать скидку на возраст… нет, я всё понимаю. Но ты тоже пойми: я тоже живой человек! И я так больше не могу! Больше ни одного дня! Она мне всех клиентов распугает! А главное — я сама так больше не могу, понимаешь — Я САМА! Не могу ежеминутно сидеть на нервах и ждать, чего еще в этот раз выкинет! У меня уже все нервы кончились! А хочу спокойно жить. Просто нормально спокойно жить, принимать клиентов — и всё. ВСЁ! Это что-нибудь сверхъестественное? В общем, делай что хочешь — но мне нужна нормальная жизнь. И прямо сейчас, а не в туманной перспективе.

Рамиля, куда собиралась, так и не добралась — вовсе об этом забыла. И забралась к себе под одеяло в состоянии недоумения и тревоги. Что вообще происходит?

Наутро ничего яснее не стало, никто ничего на эту тему не говорил, и все в доме шло, как обычно. За несколько дней Рамиля совсем успокоилась и выбросила странный случай из головы.

А ровно через неделю папа сделал то, что ему говорила мама. Папа Нияз всегда делал, что ему говорят.

Вечером после ужина папа достал из портфеля прозрачную папку-файлик, а из файлика — распечатанные на принтере документы.

— Вот — договор на покупку квартиры, а это — договор на ипотеку. Осталось только подписать. Квартира двухкомнатная, правда, она довольно старая и без ремонта, и сам дом старый, без лифта, но там всего второй этаж, думаю, это не страшно. В новом доме мы ничего приличного не потянем, я смотрел цены — даже однушка стоит, как будто в ней стены из золота. А ремонт так и так пришлось бы делать, так лучше все полностью обновить постепенно. Зато там большая светлая гостиная, как раз прямо для мастерской. И хороший закрытый двор, где можно спокойно гулять, и совсем рядом набережная. И практически в центре, клиентам удобнее, и мне до универа ближе, чем отсюда. Правда, Рамиле до гимназии будет далеко, но что поделать — будем возить. По крайней мере, до конца учебного года, а там будем думать. Денег на машину как раз хватает на первоначальный взнос, тик в тик. Ну, машину тогда пока не будем менять, полик пока вроде ездит, поживем еще с ним.

Бабушка проводила всех до грузового такси, вынесла второй Рамиляшин рюкзак и так поджала губы, что Рамиле стало вдруг жалко ее чуть не до слез. И одновременно ужасно интересно было: переезд, новый дом, новое место, столько всего! А что там будет? Наверное, будет здорово! И одновременно все равно грустно немного — покидать родной дом, и бабушку, и вообще.

На новом месте действительно оказалось интересно, даже еще до того, как она познакомилась с Полиной и Лиу. Хозяин продавал квартиру частично с вещами, и среди вещей оказались настоящий огромный сундук, такой большой, что в него можно залезть, как в чемодан НьютаСкамандера, и железная кровать с панцирной сеткой, на которой было не очень удобно спать, но зато здорово прыгать. И еще невероятно огромный кактус, почти в человеческий рост, одеревеневший до полной твердости и с иголками сантиметра по два, если не по три. Папа с огромным трудом доволок его до помойки, укутав во все старые тряпки, которые нашлись в доме. Жалко, что уволок — вот когда они потом летом играли в ковбоев и в Мексику, как бы он пригодился.

А с бабушкой они постоянно говорили по телефону и иногда даже по скайпу, и папа регулярно к ней ездил, и иногда брал с собой Рамилю.

Августовским утром по небу бродили маленькие белые облачка, бархотки на клумбе (которые на самом деле бархатцы) были такие ярко-оранжевые с чуточкой шоколадного, что аж светились, рябина и боярышник уже начали наливаться цветом, голубь ел у помойки кашу из картонной фастфудовской миски, а на кирпичной стене дома, над лавочкой, красовалась надпись розовым мелом: «заец». И начатый портрет соответствующего зверя. Но не законченный — пока без усов и второго уха.

Полина, сидя на Дереве, болтала ногой и читала Шерлока Холмса. Хорошо бы было художественно усесться, привалившись к могучему стволу и свесив одну ногу, как на картинке в какой-то из книг, но то ли дерево было все-таки еще не очень могучим, то ли Полина уже великовата, так что как получилось усесться — так и сидела.Лиу плела цветочный браслет из клевера и цикория,а Сережа пытался убедить Отоми гоняться за лазерной указкой, как полагается котикам. Черный котик, которого чуть было не перепутали с Председателем и нарекли Замом, прижился во Дворе, оказался кошкой, переименовался в Заместительницу, но это имя ей не подошло, и, опробовав еще несколько вариантов, ребята в конце концов назвали ее Отоми в честь дочери Монтесумы. Отоми лениво поглядывала на бегающую красную точку и время от времени двигала одной лапой.

Рамиля вышла из подъезда последней. Отоми, грациозно поднявшись и качнув хвостом в сторону лазера, неспешно двинулась в ее сторону, точно черный ягур. Только маленький. Баба Нина, которая как раз шла от мусорки, остановилась.

— Вы ее не бойтесь, — вежливо сказала Лиу. — Что черная кошка перешла дорогу — в местах их постоянного обитания это за примету не считается.

Отоми мимоходом обнюхала мусорное ведро (баба Нина консервативно не признавала никаких пакетов, которые надо выбрасывать) и подошла к Рамиле — гладиться.

— Две приметы самокомпенсировались, — задумчиво сообщил Серёжа, глядя, как за бабой Ниной закрывается подъездная дверь.

— Ребят, я с вами сегодня не могу, — извиняющимся тоном сказал Рамиля. — Сегодня к нам бабушка придет. Мама с утра ставит тесто, а меня сейчас за арбузом послала.

— Куда за арбузом? — не поняла Полина.

— На базар, арбуз покупать.

— Ты умеешь покупать арбузы? — изумилась Полина.

— Ты разве дотащишь арбуз? — удивилась более практичная Лиу.

— Ну да, — Рамиля ответила всем сразу. — Приходишь на базар, выбираешь арбуз, платишь деньги и забираешь арбуз. Тут же ничего сложного. Это же не диван какой-нибудь! Мы с папой всегда за арбузами сами ходим. А тащить тоже не трудно, у меня тачка есть.

И она продемонстрировала всем причудливую, явно рукотворную, конструкцию из металлических трубок, колесиков, темно-зеленой сетки-авоськи и брезентовых ремней.

— Вот это тачка! — прыснула Полина. — Самая крутая тачка этого города!

— И с арбузным креслом, — сказал Сережа. — Только еще госномер надо.

В итоге на базар решили идти все вместе. Все равно же гулять! Никто из ребят, кроме Рамили, еще ни разу не бывал там без взрослых, и вообще самостоятельно ходили разве что за хлебом в мини-пекарню и за водой в автоматический водный ларек. А Сережа еще вообще никуда. Коржики в школьном буфете не в счет, буфет — это же общепит, а не торговля.

До базара нужно было идти вдоль реки по набережной. Если ехать — это остановки три или даже четыре,смотря где садиться. А тут по прямой и в конце немножко свернуть. По дороге побросали хлеба стационарным уткам (и в очередной раз погадали, они стационарные — или все-таки перелетные; сошлись на том, что что до осени этого однозначно не определишь) и полюбовались на ярко-желтые сочные кубышки; но кубышки, как всегда, предусмотрительно цвели вне досягаемости с берега. Свернули вскоре после Ракеты, прошли мимо забегаловки с непритязательной надписью «Чубуречная» (именно так) — и вот он, базар. С этой стороны как раз был вход в арбузно-дынные ряды.

На самом деле это место, конечно, носило официальное название «Центральный рынок». Но его все и всегда звали базаром. Разве что последние несколько лет это имя чуууууточку начало подсдавать позиции. Рамиля объясняла это достаточно сильным в регионе восточным влиянием. Сережа, когда тетя Белка объясняла его маме, куда лучше всего ходить за картошкой, мясом и фермерским творогом, даже удивился сначала. Он был уверен, что базар — это в Тысяче и Одной Ночи. Кстати, несмотря на влияние, слово «киоск» в Городе почему-то не прижилось. Эти маленькие сооружения там обычно называли ларьками, даже «Союзпечати», когда они еще существовали.

А базар правда был похож на восточный, как в книжках рисуют. Только продавцы не в чалмах, а в кепках, и вместо верблюдов — прицепы от легковушек. Зато фрукты и овощи — огромными разноцветными грудами, в точности как рисуют. Зеленые арбузы, желтые дыни: сочно-желтые — маленькие, такие, что аж сам цвет, кажется, капает сладким соком, светло-желтые — большие и продолговатые, одетые хрусткой сеточкой толстой корки.Бархатистые акварельные персики и большие гуашные нектарины, маленькие нектарины — всех оттенков от бело-зеленого до рыже-вишневого, яблоки — точно свет выскочил из светофора, свернулся клубочками и улегся себе на прилавок, кучка красная, кучка желтая, кучка зеленая, а вот тут цвета не поленились смешаться — здесь желтые с красным бочком, а тут и вовсе — присмотреться, так не просто двухцветные, а полосатые, по желтому тончайшие полосочки красного, сливающиеся в общий цвет. Сизые сливы, точно бы запотевшие, малиновая малина в пластиковых прозрачных стаканчиках, и рядом с ней — такая же, почти черная, ежевика. А помидоры, а огурцы, а огромные яркие перцы — точно елочные игрушки! Тут даже тем, кто не любит салат, салата захочется! А зелень, пахучая, в блестящих капельках прохладной воды!

А сухофрукты? Сухофрукты — они в компоте смотрятся скучно, кто их и ест из компота, понятное дело, все выбирают одну курагу, ну, может, иногда чернослив, если он там будет. И в магазине в затянутых пленкой лотках — тоже так себе, товар и товар. И вот когда они все вместе на наклонном прилавке, насыпанные по квадратным ячейкам, специально рассортированные по оттенками… курага — всех оттенков янтаря, от бледно-золотистого до рыжего и почти шоколадного, следующим рядом — изюм, от мелкого и бледного, полупрозрачного, до здоровенного почти черного, надо очень хорошо присматриваться, чтобы в черные морщинах различить легкий, очень легкий оттенок синевато-коричневого. И даже сушеные яблоки смотрятся очень нарядно, яблоки — они матовые, только тоненькая полосочка шкурки чуть-чуть блестит. Продавец захватывает курагу глубоким совком, сыпет в пакет на весах, и курага сыпется с сухим перестуком. А сушеные яблоки — вот те скорей с шелестом. Лицо у продавца улыбчивое и веселое, а пальцы — смуглые, сами похожие на какие-то сухофрукты.

А где сухофрукты — там и орехи, знаете, какой арахис интересный, если прям в скорлупе, там и чурчхела — висит, точно разноцветные сосульки для чудного летнего нового года. А в другом месте — сухофрукты с орехами даже не в ячейках, а в больших рогожных мешках, еще интереснее. Дальше лотки с конфетами и печеньем — продавщица, отвернувшись, считает что-то на калькуляторе, а сама не видит, как воробей запрыгнул на прилавок и расхаживает там, присматривается, чего бы ему поклевать… о, нашел печенье, творожное, мягенькое. Теперь вопрос, как его унести в гнездо, печенье-то чуть ли не больше самого воробья.

Большая ленивая собака, помахивая хвостом, грызет арбузную корку. Культурно, в стороне от газелей, где арбузы с дынями лежат прямо в открытых кузовах — но все-таки время от времени поглядывает туда, а вдруг хозяин отвернется, а тут какой-нибудь арбузный вор?

По базару хоть полдня можно было ходить, особенно если пройти подальше — в ряды, где продаются цветы и всякие саженцы, а уж если дойти до рядов со всякой железной мелочью — так и вовсе пропадешь, все это рассматривая, от подшипников до поводков для собак. Но ребята явились с конкретной целью, так что глазеть было особо-то некогда. Только так, капельку поглазели. И Рамиля, поразмыслив, остановилась около одного из лотков, где арбузы лежали черно-зеленой грудой внизу, на асфальте. Кстати, а вы знаете, что арбуз вообще не зеленый? Арбуз на самом деле черный, а по черному фону на нем нарисованы зеленые полосы с неровными боковыми краями, как будто нарочно рисуют фактуру неровно оторванной ткани. И местами — со светлыми проблесками, как на рисунках акварелью попадаются иногда случайно непрокрашенные места. Или нарочно оставленные блики. Так тоже делают. А иногда даже нарочно поверх акварели делают блики белой гуашью. Вот и арбуз — если его рассмотреть, то вот так он выглядит, как будто его так расписали. Это только издалека кажется, что черные полосы по зеленому — на самом деле как раз ровно наоборот. Арбуз выбрали на славу: звонкий, как барабан, и такой здоровенный, что дяденька-продавец сам его погрузил им в тачку, и на всякий случай спросил, точно ли увезут. И еще бонусом бесплатно дал им большущее красное яблоко! Яблоко тщательно помыли минералкой — у Сережи оказалась маленькая бутылочка, он почти всегда носил с собой воду попить — и вчетвером кусали по очереди на обратном пути. Яблока как раз хватило до дома — вот какое оно было огромное.

Надо сказать, мама Эльмира не зря так суетилась. Визит бабушки — это действительно было событие, важность которого могут оценить далеко не все, но кто может — те, конечно, оценят. С момента переезда, вот уже около пяти месяцев, еще чуть-чуть и будет полгода, бабушка… общаться с младшими поколениями, конечно, общалась, но новое их место жительства принципиально игнорировала, и на все приглашения поджимала губы и сообщала, что вот именно тогда, так уж вышло, никак не может по такой-то причине. А тут вдруг сменила гнев на милость и сама заявила, что придет в гости.

Неудивительно, что мама Эльмира хлопотала второй день подряд: выдраила дом до блеска, причем припрягала к этому папу Нияза и Рамилю, наготовила всяких вкусностей и даже уговорила Рамилю переодеться в платье и заплести косы. Это был предмет их многолетней, хотя и мирной, борьбы. Мама, как и бабушка — в этом они были едины — хотела, чтобы дочка ходила в красивых платьицах, и шила ей их в огромных количествах — действительно красивые, каких ни у кого больше нет. А Рамиля хотела ходить в джинсах; в джинсовых бриджах, в джинсовых шортах, джинсовых комбинезонах, ну ладно, на крайний случай, так уж и быть — в джинсовых сарафанах. И с простым хвостом, а не с косами. Хотя, если честно, это было не так уж удобно — волос у нее было столько, что хвост аж голову назад перетягивал. По поводу волос все семейство, включая папу Нияза, было едино: такую роскошь да стричь? Ни за что!

Так вот. В платье Рамиля переоделась: в сарафанчик в цветочек, с рисунком голубых колокольчиков, и с белыми кружавчиками.

Папа был еще в универе, а мама на кухне намазывала сладкой глазурью только что вынутые из духовки сдобные булочки, когда зазвонил домофон.

— Рамиляяя! Иди открывай! — крикнула из кухни мама. У нее руки были в глазури, от процесса не оторвешься, домашнюю глазурь надо мазать быстро, а то засохнет — и пиши пропало. А в идеально чистой гостиной, она же мастерская, она же спальня родителей, были разложены по дивану детали от платья, лиф отдельно, юбка отдельно, подкладка отдельно, и две подушечки с иголками и булавками. Клиентка недавно ушла, а убрать не успела — убирать изделие надо не абы как, а складывать аккуратно, а складывать было некогда — пора булочки вынимать, и сразу их мазать глазурью, если остынут — это уже не то.

— Бабуляяя! — радостно завопила Рамиля, повиснув у бабушки на шее.

— А я вам виноград принесла, — сказала бабушка. — По пути на базар заехала, смотрю — шикарный виноград, ну и купила.

Скоро вернулся и папа. Квартира бабушке понравилась. Особенно растрогали ее кровать и сундук.

— Уютно в вас тут, — сказала она. — Хорошо обустроились. А чего балкон открытый?

— Будет зимой дополнительный холодильник, — сказала мама Эльмира. — Можно будет суп прямо в снег ставить.

— А кошки не слопают? — обеспокоилась бабушка.

— Кошки сюда не долезут, — сказал Рамиля. — У них вон там трап, вон, смотри под балкон, видишь? Они на первый этаж залезают, их пускают туда. А выше никак не могут залезть.

— А что у вас тут вообще интересного? — заговорила после обеда бабушка, отламывая рассыпчатые кусочки сахаристого ярко-красного арбуза, нашпигованного лакированными черными семечками. — На речку ходите?

— Бабуль, давай я тебе все покажу и проведу экскурсию! — подскочила Рамиля. Ей ужасно хотелось всё-всё показать, хотелось поделиться с бабушкой и Двором, и Рекой, и всем этим богатством. А еще… если они сейчас пойдут на экскурсию, то существует ненулевой шанс, что когда они вернутся, посуда уже помоется.

— Идите-идите, — сказала мама. — И виноград с собой возьмите, будете есть по дороге.

Виноград они взяли. И еще взяли хлебные огрызки для уток, арбузные семечки для голубей и рыбные бошки для котиков. И еще пару булочек — просто так.

Бабушка Гузель сказала, что двор симпатичный. Одобрила машинки в песочнице. Полюбовалась в палисаднике лиловыми георгинами и бурыми помидорками, и даже поболтала на этот предмет с бабой Ниной, которая высунулась из окна. Заодно погладили котиков. Отоми от рыбных голов отказалась, а вот оба Рыжика хрустели за милую душу. Потом вальяжно подошел Председатель, но ему уже ничего не осталось.

— А это — моя лучшая подруга Полина.

Полина сидела на Дереве и читала. Дерево все еще было не слишком удобное для сидения, как и утром — но Полине все равно нравилось. Это дерево только за лето успело побывать и мачтой пиратского корабля, и дозорной вышкой от кочевников, и тайником жуликов, и чем оно только не было; один раз даже действительно Старцем Ивой.

— А давайте позовем всех и устроим большую экскурсию! — с энтузиазмом предложила Полина. Разумеется, не забыв поздороваться.

И они так и сделали.

Где они только не прошлись и чего только не показали! И набережную, и уток, и мост, похожий на Питерский. Бабушка всё удивлялась:

— Я в этой части города лет десять не была, как тут все изменилось! А подвесной мост раньше был не красный, я его хорошо помню, как он совсем новенький был — и все ходили на него смотреть и удивляться. А еще раньше это место называлось Козье Болото. Ничего себе, вот это тут лопухи! В самом деле в человеческий рост! Поленька, деточка, ты только в него волосами не влезь, эти репьи ведь не отдерешь. У нас в деревне и то лопухи поменьше были. Мы из таких репьев в детстве делали человечков. И еще игрушечную мебель. Вы что, правда не умеете? Да это проще простого, сейчас научу.

Хоп, хоп — и вот уже готов колючий смешной человечек и с длинными болтающимися ручками и ножками, и роскошным розовым султаном на голове. Единственно что держать его не очень было удобно, все-таки он был колючий и без конца норовил зацепиться за майку. И вообще за что угодно. Хоп, хоп — и готово крошечное уютное мягкое креслице. Правда, тоже колючее.

— А у тебя маленькие динозавры есть, они пластиковые, к ним ничего не прицепится! — воскликнула Полина, осененная идеей. — Сережа, мы можем сделать дом динозавров, и даже кафе динозавров, как ты нарисовал! Они как раз подходящего размера.

— Надо будет коробку из-под конфет найти, — поддержала идею бабушка Гузель. — Только чтобы поглубже.

— Конфеты можно купить, — развила мысль Лиу. — Вон как раз магазин. Выберем коробку, какую нужно.

Сережа был счастлив. Особенно когда бабушка Гузель подсказала ему, как сделать динозаврового размера мисочки из шляпок от желудей. Когда в следующий раз пойдут в парк, возможно, там желуди уже выросли и начали падать.

Так постепенно они вышли на парадную набережную, где красовались, поскрипывая на ветру, белоснежные лавки-качели, вдоль причала теснились кораблики под яркими тентами, а со смотровой площадки, откуда открывался вид во все стороны на реку, взмывала, как с космодрома, Ракета — один из главных символов Города.

— А вот здесь, — торжественно объявила Полина, как конферансье объявляет гвоздь программы, — было заложено письмо потомкам!

— Ой, помню-помню. Я же тут была, когда его закладывали. Такая была церемония, столько народу! Жалко, когда открывали, попасть не удалось, только по телевизору посмотрела.

Ребята, как один, уставились на бабушку так, как если бы она заявила, что лично гладила диплодока.

— Бабуль… это же давно было! — первою отмерла Рамиля.

— Ну да, я тогда как раз студентка была, как сейчас помню, пошли втроем с Ниной и Танечкой, у меня было зеленое драповое пальто… А что вы так удивляетесь? Давно, но не в прошлом же веке. А, хотя как раз в прошлом, все время забываю! — бабушка рассмеялась. — Я имела в виду, не век назад. А всего-то пятьдесят с небольшим лет.

В общем, это еще вопрос, кто кому экскурсию проводил.

А потом, конечно, все вернулись домой (помылась уже посуда, помылась) — пить всей компанией чай, всемером.

А мораль всей этой истории? А нету ее, морали. Это в «Лунтике» в конце каждой серии мораль, а у нас не мультики для малышей, а реальная жизнь!

Впрочем, скажем на всякий случай, что с этих пор уже не только Рамиля ходила иногда в гости к бабушке, но и бабушка Гузель — в гости к младшему поколению.

Сережа плакал уже полчаса. Нет, не так — он рыдал, громко всхлипывая и шмыгая носом, совершенно несерьезно и недостойно девятилетнего человека. Ревел, как малыш, которому не дали конфету. Или машинку в магазине не купили.

Папа, расстроенный и сердитый, ушел на работу. Мама, сначала пытавшаяся утешить сына, махнула рукой и ушла в магазин. Звала и Сережу, но отмахнулся. Еще не хватало — выходить на улицу в таком виде.

Так он рыдал в одиночестве, пока не уснул.

А все началось со звонка бабушки. Она решила затеять дома генеральную уборку и спрашивала, какие игрушки прислать.

Папа настаивал на том, что прислать только несколько книжек, которые Сережик любил еще в детстве, да коллекцию динозавров. Мол, услуги почты отнюдь не дешевые, а отсылать все игрушки — дорого и бессмысленно. Не малыш уже, играть по целым дням.

Мама с папой была согласна. Коллекция — это да, это собирали всей семьей, ее заранее упаковали в несколько больших обувных коробок. Книги — тоже можно. Остальное — отдать соседским ребятишкам.

— А лошадку? — робко спросил Сережа.

— Да она не выдержит, — отмахнулась бабушка, — и какая посылка будет, лошадка-то не маленькая, тяжелая. Не примут на почте. И куда тебе лошадку, ты ж не поместишься на ней уже. Отдала бы, только больно ветхая. Вынесу, и все дела.

У Сережи сердце пропустило удар. Это как так? Вынести старого друга? Даже у былинных богатырей верный конь, состарившись, доживал свой век в конюшне. Его не выкидывали на улицу.

Сережа так и сказал всем маме, папе и бабушке.

— Ой, придумал тоже, — засмеялась та, — богатырям коня по почте не надо было отсылать в другой город! И лошадь деревянная, не живая.

Сережа начал горячо доказывать, что лошадка его (он так и звал ее — Лошадка) любимая игрушка, хоть и ветхая, что она ему очень-очень нужна. И что она его лучший друг.

— А как же медвежонок твой, Каштанчик? — спросил папа.

Тогда сын ответил, что друзей может быть несколько, даже игрушечных, что, если бы он знал, то взял бы Лошадку с собой в поезд… А потом разревелся. Позорно, как маленький.

— Ну, вот, — бабушка огорченно махнула рукой и отключилась.

Папа заявил, что мужчины не плачут, затем посмотрел на часы и сбежал — не столько потому, что опаздывал, сколько от Сережиных слез. Мама прижала к себе сына и стала говорить, что пересылать Лошадку дорого и бессмысленно, что у бабушки не такая уж большая пенсия, чтоб на его, Сережины прихоти тратить деньги.

Он кивал, всхлипывая — все это ясно. Но он вернет деньги, накопит с карманных расходов и вернет обязательно. А Лошадка…. Она ж первый, самый первый его верный друг.

Лошадку он помнил столько же, сколько себя. Мама говорит, что ее подарили на годик. И маленький Сережик качался на ней, приговаривая «игого». Сначала ее так и звали «Игого», потом, когда он научился говорить, переименовали в Лошадку.

И она всегда жила у его кроватки, он даже покачивал ее, когда болел. Мама специально ставила поближе, чтоб можно было рукой дотянуться. Сереже даже чудилось легкое тихое ржание. Так верный конь стоял у постели раненого хозяина, будто утешая.

Эту Лошадку он выносил во двор, если разрешали. Но потом Сережа вырос, а деревянный конь стал рассыпаться. Кататься на нем стало невозможно, отвалились полозья, отлетала правая задняя нога. Папа починил любимую игрушку, но велел верхом на нее не садиться. И Лошадка жила по-прежнему возле кровати.

И теперь лучшего друга, самого первого — на помойку?

Сережа прижал к себе Каштанчика и стал шептать ему на ухо:

— Она такая хорошая… такая же, как ты. Вы бы подружились.

Мама пришла из магазина, обняла крепко. Слезы, утихшие какое-то время назад, снова потекли из глаз.

— Ты не заболел ли, друг мой? Рыдаешь и рыдаешь…

Сережа снова отчаянно замотал головой — нет, при чем тут «заболел»? Мама вечно придумывает что-то такое… наверное, все мамы боятся, что их дети заболеют.

Сережа сел за книгу, но буквы расплывались, и он не заметил, как уснул и проспал почти до вечера. Сквозь сон он чувствовал, как мамина прохладная ладонь ложилась на лоб. От этого становилось легко и хорошо, но плакать хотелось снова.

А через неделю пришло извещение на… грузовую перевозку. Там, в большой коробке, плотно упакованная, лежала его Лошадка. Дед починил ее, чтоб не рассыпалась в пути, а бабушка завернула в старое одеяло и обшила простыней сверху.

Кроме Лошадки, в коробке лежали книги, почти все, та самая коллекция динозавров и даже мягкие игрушки. Оставили совсем уж малышковые игрушки, да сломанные машинки.

— Ну вот, — сказала мама, когда все вещи от вокзала довезли до дома на такси с большим багажником, — сколько хлопот всем доставил.

Сережа не отвечал, он бережно обнимал большущий одеяльно-простынковый сверток.

— Только садиться на нее не вздумай, — предупредил папа, когда коня распаковали.

— Что я, совсем, что ли? — буркнул Сережа и бережно поставил Лошадку у кровати.

Затем посадил на нее Каштанчика.

— Вот и подружились — счастливо выдохнул он.

Эта глава полностью написана Зайкой-побегайкой.

— А что это? — Полина увидела какие-то пакетики в руках тети Белки и живо заинтересовалась их содержимым.

— Да вот, в «Магните» дают монетки для игры за покупки на определенную сумму. Одна наша сотрудница попросила брать для ее дочек, они в магазин играть любят.

— А мне?

Полина возмутилась до глубины души.

— Солнце, тебе пять лет? Или три года? Хочешь играть в магазин? Я думала, ты уже выросла из таких игр.

— Да не в магазин. А вот в пиратов… Смотри, это же «клад магнитного моря». А мы как раз прочитали «Остров Сокровищ», Лиу принесла почитать.

— Помню-помню, кто-то читал с фонариком, а потом зевал весь день.

Полина опустила глаза:

— Просто интересно же. И Лиу еще обещала Рамиле и Сережику дать, тут очередь. Надо быстрее читать.

— Да уж, раз в нашем сухопутном городе бушуют волны морские и плывут за сокровищами галеоны, тогда могу понять. Но давай уже эти две отдам, раз пообещала, а остальные — в вашу пиратскую коллекцию. Хорошо?

— Ура! — ответила тетке Полина.

В каждую эпоху все поколения детей любили играть в пиратов.

Роберт Льюис Стивенсон явно сделал отличное дело, сочинив свой «Остров Сокровищ». Кого не привлекали плеск волн, шум прибоя, скрип снастей и хриплый голос попугая «пиастры, пиастры»?

А сколько фильмов сняли по этой книге! От самых старых, довоенных, которые сейчас мало кто видел, до современного, десятилетней давности, сериала.

Но больше всего и взрослым, и детям всем нравился юмористический мультфильм с песенкой про мальчика Бобби, который деньги любил и копил.

Вот и компания решила пойти по его стопам и начать копить монетки. Тем же вечером Сережа показал пару монеток "магнитного моря" — одну с кошкой, другую — прямо-таки почти настоящую, со сфинксом. Который, как ни крути, тоже представитель семейства кошачьих.

Для сокровищ Лиу отыскала среди домашних вещей на полочке небольшой сундучок, привезенный из поездки на папину родину. На крышке были иероглифы. Вполне себе пиратский, правда, маленький. Но кто сказал, что сундуки должны быть громадными?

Так и появилась небольшая пиратская команда. Корабль называли долго и в конце-концов остановились на "Пиратском счастье".

Решили не передирать «Остров сокровищ», это скучно — играть по написанной книге. Надо создать свой сюжет.

Это Рамиля предложила. Она всегда вносила дельные предложения.

— Так намного лучше. Нас четверо, и мы составим свою команду. Пускай на настоящих пиратских кораблях народу было намного больше. Но нас четверо, так что будет команда четырех.

— А кто будет капитаном? — спросил Сережа.

— Ты хочешь? — спросила Полина.

Он отчаянно замотал головой.

Для себя роль он уже выбрал. Он будет юнгой Джимом.

Оказалось, есть еще одно произведение — оперетта «Остров Сокровищ», по мотивам повести Владислава Крапивина. И, кажется, она называлась «Кораблики или помоги мне в пути». К сожалению, неоконченная.

Эту повесть Сережа не читал. Зато он слышал песню. Даже не так — Песню. И каждый раз, когда он ее слышал, у него начинало щипать в глазах. Не от слез, а словно от соленого резкого морского ветра.

С нашим домом сегодня прощаюсь я очень надолго,

Я уйду на заре, и меня не дозваться с утра.

Слышишь, бакен-ревун на мели воет голосом волка,

Это ветер пошел, помоги мне осилить мой страх.

О своих морских мечтах Сережа не рассказывал никому. Даже маме с папой. Потому что… это было слишком «его», слишком личное.

Теперь он твердо решил рассказать это Полине, Лиу и Рамиле, потому что настоящим друзьям можно доверить любые тайны. Но попозже. Когда всё придумают.

А сейчас он сказал:

— Можно, я буду юнгой? Юнгой по имени Джим?

— Будь, — разрешила Лиу.

Капитаном стала Полина.

— Капитан Джек-Воробей? — спросила Лиу.

— Пф, — фыркнула Полина, — вот уж нет. Мы же договорились не передирать из фильмов и книг. Буду…

Она задумалась.

— Капитан Шаутер. От английского « shoot» — стрелять.

Полина гордо приосанилась, словно и вправду стала капитаном, который отправил ко дну немало вражеских кораблей.

— Тогда я буду боцманом, — сказала Лиу.

Что именно делает боцман на пиратском корабле, никто не знал, но решили — вместе со всеми пиратствовать.

Рамиля решила стать помощником капитана и еще участвовать в переговорах с капитанами других судов.

— Это для тебя самое то, — похлопала ее «по-пиратски» по плечу Полина.

Итак, четверо стали пиратами — самой отчаянной командой их двора. Кораблем служило то самое дерево, на котором они любили читать. Лавочка стала капитанским мостиком, а по веткам лазать можно было не хуже, чем по вантам.

Играли они несколько дней, неделю или больше. Брали на абордаж подлые вражеские суда. Решили ни одну страну не обижать, так что врагов придумали, причем они были подлыми и не гнушались работорговлей.

Это Лиу вспомнила, она как раз не так давно «Хижину дяди Тома» прочитала. Рабов немедленно отпускали на свободу, а пленников запирали в трюме.

— Может они все-таки исправятся? — робко спросил юнга Джим, он же Сережик.

Ему почему-то было жаль отправлять их на корм акулам, как приказал капитан Шаутер-Полина. Даже воображаемых врагов воображаемым акулам.

Песню он спел — вечером, когда все корабли врагов были пущены на дно, а сами бывшие работорговцы высажены на необитаемый остров с запасом воды и солонины. Девочки слушали, молча, и потом Полина сказала, что именно такая песня и нужна для юнги.

О сокровищах как-то подзабыли. Некогда было прятать монетки и копать клады. Девочки, по совету тети Белки, зарыли во дворе один «секретик» с монеткой, ярким фантиком, камушком, который Лиу нашла у крыльца, и ярким обломком заколки Рамили. Закрыли это стеклышком и плотно закидали землей.

А остальные монетки (их, вопреки ожиданиям, оказалось не так уж много) великодушно отдали маленьким дочкам тети-Белкиной сотрудницы для игры «в магазин».

— Мы же хоть и пираты, но благородные, значит, маленьких не обижаем, а наоборот, — сказала Полина на правах капитана. Остальные с ней согласились. Благородными пиратами быть намного интереснее.

Потом все прочитали книжку «Верная рука — друг индейцев». Про Виннету — вождя апачей.

И пиратские приключения сменились похождениями в прериях.

Эта глава полностью написана Зайкой-побегайкой.

— Тут два котика у нас, — рассказывала Милана, — одного Марафон зовут, а второй — это Леня.

— Лёня? — удивилась Маруся.

— Леня, с буквой «Е» — добавила Диана, — он ленивый и пушистый.

— Да уж. А у бабушки коты все неленивые, мышей ловят. Там их много, в кладовке, и в сарае, я даже один раз семью мышиную видела, и сухарики носила. Мне их жалко. Хоть бабушка ворчит, что они вредные… но разве они могут быть вредными, они ж такие маленькие.

Диана ничего не ответила, а Милана сказала:

— Смотри. Вот они.

Молодой котик лежал возле кота постарше, пихал его лапой в бок и толкался. Старший, тот самый Леня, не обращал на это никакого внимания. Он дремал, прикрыв зеленые глаза.

— А давайте шалаш построим, — предложила Маруся.

— Шалаш? У нас была палатка, — сказала Милана, слегка удивившись предложению подруги, — только уже она мала, и мама ее выкинула.

— Зачем палатка? Это для малышни. А шалаш строить интересно. Нужны палки.

Палки подходящие найти оказалось не так-то просто. Это в Рощиповке, где лес за домом, подходящий материал валяется на каждом шагу. А тут, в курортном городе, веток и палок еще поискать надо.

Девочки побродили, нашли у одного дома обрезок пластиковой трубы, взяли его… И на этом поиски окончились.

— А я знаю, где можно палки взять. Точнее, не палки, а пластиковые трубы, вот такие. Только подлиннее, — сказала Диана.

— И где?

— А за садиком, куда нас водили. Там ремонт сейчас, вот трубы старые выкинули, они там валяются за садом на мусорке.

— Бегом! — крикнула Маруся, и, не дожидаясь никого, помчалась куда-то.

— Эй! Ты куда? Это в другой стороне!

Они быстро дошли до садика. За высоким забором гомонила ребятня.

— Хорошо, что нам туда не надо, — сказала Милана, — а то каша невкусная, молоко с пенками и спать днем. Брррр.

— Зато домашку не задают, — ответила Диана. А Маруся сосредоточенно выбирала трубы подлиннее.

Кроме пластиковых трубок разной длины, было решено взять еще и плюшевого слона-качалку. Он был очень старый и облезлый.

— Давайте, будет жить в шалаше. А то его на помойку вывезут.

Все согласились, что слона на помойку везти жаль.

— А он не грязный? — поинтересовалась Диана.

— Да что ты! Мы же его не домой понесем. А в шалаше все равно, какой. Ты смотри, у него глаза такие… будто грустные, — ответила Маруся.

И все принялись за строительство шалаша на небольшом участке земли под окнами квартиры, где жили Маруся и ее мама.

Из окна высунулась Наталья Ивановна и закричала визгливо:

— Вам кто разрешил играть? Тут у людей цветы растут! Помнете еще!

— Это наш участок, — ответила твердо Маруся, — и мама разрешила, она не будет сажать цветы, она работает, ей некогда.

— Так другие участки потопчете!

— Они за забором, — сказала Диана, — мы же не мальчишки, чтоб по заборам лазать.

По презрению в ее тоне она явно показала, что мальчишки — существа второго сорта, которые только и умеют, что лазать по заборам.

Наталья Ивановна скрылась в окне, пообещав рассказать все взрослым.

— И пускай расскажет, — отмахнулась Милана, — она всегда такая. Жалуется и жалуется.

— У нас в Рощиповке тоже такая была, баба Люда.

Они пришли к выводу, что такие бабки, а порой и дедки бывают в любом населенном пункте. И стали думать, чем закрыть шалаш.

Нашли ветки, обрезанные на той неделе. Но сейчас ветки были сухие и колючие, да и мало их было.

— Сюда бы пленку для парника. Я брала, правда, дед ругался.

— А что если… — Милана задумалась, а потом понеслась домой.

Вернулась с двумя детскими покрывальцами. На одном, зеленом, была нарисован слоник, на втором, желтом — черепашка.

— Маловато, зато точно никто не заругает.

— У нас дома нет старых покрывал, — серьезно ответила Маруся, — мы же только переехали.

С помощью прищепок, принесенных предусмотрительной Миланой, покрывальце прикрепили на ветках и трубах. Кое-что зацепили махровыми резиночками для волос, стянутых прямо с головы.

И вот — шалаш готов.

— Ой, как уютно! — Диана первая сняла шлепки и залезла на «черепашье» покрывало.

Места едва хватило на троих, было очень тесно и все-таки уютно. Они сидели там почти до темна. И лишь когда у Дианы зазвонил телефон, и мама поинтересовалась, где ее дочерей носит, все засобирались домой.

— А покрывала жаль убирать, пускай лежат. И слону на них мягче будет.

— Не украдут? — по-взрослому спросила Маруся.

— Нет, тут под окнами никто не ходит.

Так шалаш и остался неразобранным.

А утром, едва родители ушли на работу, и у троих подружек начался очередной длинный день каникул, они мигом примчались к шалашу.

Там на покрывале лежал Леня. Прятался от ярких солнечных лучей и щурил зеленые глаза.

Тут же материализовалась… Наталья Ивановна с тарелочкой, на которой лежала котлетка и пара кусков колбасы.

— Не гоняйте котика, — сурово сказала она, будто сама вчера строила это убежище специально для Лени.

— Не будем гонять, — пообещала Милана. Не потому, что боялась ворчливой старушки, а потому, что любила дворового котейку.

— Пушок, — позвала Наталья Ивановна, — иди, я тебе покушать принесла.

Кот неторопливо вышел из шалаша, всем видом делая одолжение. И начал неторопливо есть.

Тут к нему подбежал шустрый Марафон и из-под носа утащил котлету. Леня понял, что колбаса его не привлекает и отошел с обиженным видом от тарелки.

Тут Марусю позвала мама:

— Ой, мам! Ты так рано? — удивилась та.

— Да, вот поменялась сменами. Так что идем домой, поможешь немного.

— Мам…а можно, мы вместе поможем?

— Ага, — кивнули Диана с Миланой, — мы помогать умеем.

— Ну, значит у меня целая команда. Хорошо, тогда девочки покажут, где тут рынок, но чуть позже. А пока будем прибирать.

— Ура! — закричала Маруся, — будем прибираться!

Милана и Диана переглянулись. Им и в голову не могло прийти, что такое скучное занятие, как уборка, может быть веселым.

Марусина мама была высокой и полноватой женщиной.

— Тощий повар — стыд и позор, — говорила она, — и совершенно не реклама в профессии.

А еще она клала гигантские порции, говоря, что ни один ребенок не погиб оттого, что пообедал дважды. Но обеды в семье Маруси были такими вкусными, что даже Диана, привереда и малоежка, съедала все. Или — почти все.

Девочки не часто бывали друг у друга дома, потому что гулять летом намного интереснее, чем сидеть в четырех стенах.

Сейчас всем троим вручили по тряпке для пыли, и Диана с сестрой шустро вытирали пыль на подоконниках. Маруся раскладывала по местам книги и наводила порядок в столе.

А мама одновременно пылесосила, мыла полки на кухне и чистила ванну.

— Мам, наша квартира сияет чистотой! — радовалась Маруся.

— А теперь на рынок. До него далеко?

— Двадцать минут пешком, — серьезно сказала Милана, — но если быстро, можно и пятнадцать.

На рынке они закупили все, что можно. И даже огромный арбуз, который сестры тащили в пакете вдвоем.

А еще Марусина мама купила три чурчхеллы.

Вечером все трое сидели в беседке в соседнем дворе и рассказывали друг другу страшилки.

— И вот когда черный гроб прилетел в ту квартиру, где жила девочка, и она открыла двери, хотя знала, что этого делать нельзя. Так вот, из гроба высунулась черная рука. И ка-ак закричит…

— А у нее рот был? — скептически поинтересовалась Диана, считавшая эти страшилки чем-то для малышни.

— Нет, из гроба закричал мертвец.

Милана с досадой дернула плечом. Настрой был потерян. Надо было крикнуть «Отдай мое сердце», и протянуть руки к тому, что поближе, а именно, к Диане.

— В Рощиповке настоящие страшилки, — со знанием дела заявила Маруся, — про колдунов, которые помереть не могли. Бабушка рассказывала бабе Люде, а я пряталась под кроватью и все слышала. Колдун стонал, кричал, просил, чтоб его за руку взяли — силу передать. Никто не брал, а потом ветер начался, просто ураган! И в том доме, где колдун умирал, крышу поломал. Тогда тот и помер.

— А не страшно было там, под кроватью?

— Не-а, только пыльно. Страшно на кладбище ночью ходить.

— А ты ходила?

— Да ну, вон, Ваня-тракторист на спор пошел и дурачком стал. Это давно было, там в Рощиповке рассказывали. Еще мама маленькая была, меньше, чем мы сейчас. А еще пастух корову искал и тоже забрел ночью на кладбище…

— Мару-уся! — донеслось издалека.

— Иду, мам!

Маруся резво соскочила с перил, на которых сидела, как на насесте, и помчалась домой. Милана и Диана — за ней.

А рано утром…

— Папа! — Маруся открыла глаза оттого, что кто-то щекотал ее усами.

— Дочурка, как уже выросла! — пробасил рыжий, похожий на викинга папа.

У него была рыжая борода и усы, а ростом он был под два метра.

— Ура-а-а! — Маруся выскочила из постели и мигом вскарабкалась к папе на плечи. По сравнению с ним она казалась совсем маленький, хотя для своих восьми лет была рослой, и никак не меньше девятилетней Миланы. Они вчера специально мерялись по спинам. Диана подтвердила.

— Пап, а у тебя отпуск?

— Ага. Вот, буду на юге отдыхать.

— Не отдыхать, а жить, пап! Мы теперь тут живем. Ты знаешь?

— Знаю. Эх, море синее, белый пароход. Сядем и поедем — полный вперед.

После завтрака мама ушла на работу, а папа с дочкой пошли гулять.

Милана и Диана были в дневном лагере, решили во второй половине дня погулять с ними. А сейчас…

— Папа, а у тебя плавки есть? Смотри, мама мне купальник специально для моря купила, синий, с якорем.

— Это хорошо. А плавки купим по пути.

Они купили и специальные подстилки для пляжа, и огромный зонтик от солнца, и крем и даже разноцветные нарукавники и матрац для плавания.

Нагруженные этими покупками, двинулись дальше, на пляж.

— Пап, давай я понесу матрасик, а ты меня, — сказала Маруся.

— Давай, — ответил папа, и легко подхватил дочку.

Миг — и она сидит почти на высоте второго этажа.

А как здорово отсюда видно! Вон тот самый рынок, куда они ходили вчера. Вон там их дом, если обернуться. Во-он школа, куда ходят Диана и Милана, и куда пойдет в сентябре Маруся. А если присмотреться вдаль, то…

— Такая большая, а у папы на плечах едет, — услышала девочка.

Маруся посмотрела сверху вниз и увидела толстого мальчишку. Он шел рядом с пожилой женщиной, видимо, бабушкой.

Маруся показала ему язык, он показал ей в ответ. Тогда она ответила:

— Завидуй молча. Мой папа такой сильный, что мог бы таскать даже такого… как ты.

Она на миг задумалась. Хотелось сказать «жиртреста», но это было некрасиво все-таки.

— Ха! Мой папа тоже бы носил меня, просто он на работе.

— А мой — в отпуске. Вот так!

Но потом Маруся все-таки слезла с папиных плеч — ведь ходить босиком по горячему песку приятнее, чем даже ехать на плечах.

Вечером были переговоры — чтобы Диану и Милану отпускали с папой Маруси к морю. Для этого дети решили пригласить дядю Мишу в гости.

Мама Дианы и Миланы очень смутилась, что ничего не испекла к чаю, но папа Маруси сказал, что они принесли с собой, и водрузили на стол мамину фирменную шарлотку. И все уселись за стол. Дети вели себя очень благовоспитанно, все трое. Не фыркали чаем, аккуратно ели пирог и почти не крошили, локти на столешницу не клали. И друг друга ногами ради смеха под столом не толкали. Просто чудо-дети!

— Вот в чем вопрос, — сказала Маруся, помешивая чай, — можно мы все вместе будем ходить на море? Папа приехал в отпуск с Севера, он будет долго с нами, и он умеет плавать, если надо спасать.

Смущенный рыжий «викинг» кивал, точно так же помешивая в чашке.

— И я умею плавать, — подала голос Милана, — и Диана тоже.

— Еще как умею.

Мама с папой переглянулись и, к вящей радости, согласились. Правда, обменялись номерами телефонов с папой Маруси и дочкам велели звонить с моря.

— Да мы даже слать фотографии будем — пообещала Диана, — я сама всех фоткать буду.

— Телефоны не потеряйте.

— Не потеряем, папа будет смотреть. И мы сами, — ответила Маруся.

Вскоре им надоело изображать «благовоспитанных девочек из частной школы», вроде тех, о которых пишет Чарская. И они, взяв мячик, пошли во двор, где вскоре на них стала кричать все та же Наталья Ивановна, которая испугалась, что они разобьют окно. Хотя мяч был мягкий, резиновый, и девочки играли « в собачку», а не лупили по нему со всей мочи.

— Мы же не в футбол играем, — возмутилась Милана.

Но вскоре пришлось расходиться, потому, что Маруся с папой пошли встречать маму с работы.

— До завтра. Не проспите на море! — помахала она сестрам на прощание.

— Не проспим.

А наутро было синее море — такое, что можно только задохнуться от радости, от восторга, если не визжать, когда «викинг» подкидывает прямо до неба. И — плюх! А вода теплая-теплая.

И бырзги во все стороны.

Накупаться до синевы, до дрожи — и греться под горячим солнцем, мазаться кремом и грызть сухарики и сушки, запивая лимонадом. Играть на краю пляжа, подальше от воды, в мяч. И никто не сердится, что окно разобьют.

А до конца лета еще долго-долго!

Эта глава полностью написана Зайкой-побегайкой.

Сережа вдруг ахнул.

— Смотрите! — позвал он всех. — Вот, сюда, встаньте на это место и смотрите наверх по горе!

Посмотреть определенно было на что. Здесь они стояли на самом берегу, за ними, огороженный перилами, круто обрывался вниз берег, поросший высокой жесткой травой, чем-то типа камыша и осоки, и ниже переливалась на солнце серо-голубая вода. А если смотреть вперед и вверх — за хитрыми асфальтовыми петлями развязки серела бетонная стена ограждения, на которой кто-то нарисовал зеленого тиранозавра с красным арбузом в маленьких лапках, а дальше поднимался вверх почти такой же крутой склон, поросший цикорием и маленькими кустами, еще дальше лепились по склону разноцветные дома, между которыми петляла, то исчезая, то выныривая, узкая дорога наверх, где просто дорога, асфальтовая, где лестница, местами даже с перилами. Это был интересный, но в целом знакомый вид. Но на самом верху… дома вдруг расступались по сторонам — и в этом прогале темнела крохотная отсюда, но все равно величественная фигура пахаря-воина со своим могучим конем. Солнце зажглось на острие копья. А за Поселенцем — уже смазанный расстоянием, но все-таки вполне различимый, поднимался крепостной вал древнего города, а над ним — сияла белизной и золотом громада собора, белая и золотая на фоне ярко-голубого неба, точно солнце и облако. А над всем этим — огромное голубое небо с солнцем и сияющими белыми облаками.

— Красота! — в один голос выдохнули Рамиля и Лиу.

— Вот отсюда, из этой точки, как всё здорово видно, — пояснил Сережа. — Все как по одной линии. Так красиво!

— Слушайте, я поняла! — воскликнула Полина. — Вот отсюда всё как раз хорошо понятно.

— Что понятно? — не поняли остальные.

— Как тут всё было устроено! — нетерпеливо воскликнула Полина. — Когда тут была крепость! И понятно, почему ее именно тут и построили. Вот прямо в этом месте.

— Ну, потому что на холме, — предположила Лиу. — Крепости всегда на холмах строят.

— Вот, смотрите, как всё здорово продумано, — торопилась объяснить свое открытие Полина. — Крепость ведь от кого? От кочевников. Кочевники приходят с той стороны реки, где берег низкий, на своих конях переправляются через реку, и тут им надо штурмовать крепость. Представьте, что тут никаких домов нет, их тогда еще не было, просто склон. И вот кочевники атакуют вверх по склону, на своих конях разгоняются — а их сверху из крепости обстреливают, вот тут как раз удобно стрелять со стен, из пищалей, или даже из луков… тогда, наверное, из луков тоже еще стреляли. И вот тут как раз всё прекрасно простреливается сверху донизу. И кочевники до крепости не доходят! И убираются восвояси, обратно за реку.

— Точно! — выдохнул Сережа, завороженно слушавший.

— А зачем им именно здесь атаковать, если тут всё так хорошо простреливается? — проявила скептицизм Рамиля. — Они могут в другом месте переправиться, и там подняться, и атаковать… — она задумалась, как это правильно назвать, но ничего не придумала, и попыталась показать это рукой, — сбоку.

Полина задумалась.

— А тогда, пока они будет двигаться, их обнаружат из крепости и навстречу отряд отправят! И все равно в итоге кочевники уберутся восвояси. — Почему-то Полине ужасно понравилось это выражение. — Ну, слушай, кочевники же крепость ни разу не взяли? Не взяли. Значит, всё так было, как я говорю. Если бы им было как атаковать по-другому — они бы так и делали.

Рамиля пожала плечами, не слишком-то убежденная.

Но что-что, а вид города на холме впечатлил всех без исключения. И всем представлялась деревянная крепость, и стрельцы в красных кафтанах, как в «Иване Васильевиче», или не в кафтанах и не стрельцы, а бородатые воины в кольчугах и плавно скругляющихся шлемах с алыми флажками-яловцами на самой верхушке. И как мчится наверх темная лава мокрых всадников на мокрых конях… конечно же, они были мокрые, раз только что переплавились через реку, и потому же и темные, мокрое всё темнеет.

Полина первая предложила играть в кочевников и в оборону крепости.

— А для кочевников лошади у нас уже есть. Мы же делали для индейцев, — эпопея с индейскими конями стоила родителям немалых переживаний, а также пряжи, веревок, выметенных стружек и йода для порезанных пальцев (детских). Но кони из палок, с нарисованными мордами, приделанными хвостами и съемными уздечками, надо признать, получились на славу. — Только надо будет придумать им кочевнические имена.

— А кто будет кочевниками? — спросил Сережа.

— Рамиля, — логично предложила Полина. — И еще кто-нибудь. Двое кочевников и двое защитников крепости. А крепость у нас будет на горке. Она как раз высокая. Ну или если ты не хочешь, тогда посчитаемся… — неуверенно прибавила она.

— Давайте тогда сначала играть, как мы кочуем, — внесла встречное предложение Рамиля. — Кочевники кочуют, юрты ставят, охотятся и все такое. А земледельцы строят крепость и тоже всё делают. А потом кочевники отправятся в набег, и вот тут и будет защита крепости. А то чего сразу нападать! Кочевники должны кочевать, в этом и смысл, а то какие они кочевники, если не кочуют, а только на всех нападают.

Вариант с юртами потребовал дополнительных вложений, а именно вьючную лошадь, на которую грузить юрту… и собственно юрту. Лошадь сделали по проверенной технологии. Сережа, который вместе с Полиной пошел в земледельцы (Полина — заодно в воеводы), решил, что им тоже нужна дополнительная лошадь, которую запрягать в плуг, и тоже сделал еще одну. Он даже нарочно ходил смотреть на памятник, чтобы морду нарисовать, как у того коня. Похоже получилось или не очень — если честно, трудно сказать, когда конская морда изображается акриловой краской на сучке. Но сам Сережа остался вполне доволен результатом и нарек нового коня Орликом. И предупредил, что будет как будто он очень сильный.

Для юрты использовали те же старые детские одеяльца, которые ранее успели побывать частью вигвама. Но юрта с вигвамом имеют принципиальное конструктивное отличие, поэтому палки от помидор сюда никак не подошли бы. К тому же они уже все равно уже стояли в помидорах. Но тут тетя Белка включилась в процесс и раздобыла где-то дуги от огурцов. Такие металлические штуки, которые втыкают в огуречную грядку и накрывают сверху пленкой, чтобы получился парник. Законный владелец дуг в этом году огурцы не сажал и согласился одолжить конструкцию — с условием, что к концу сезона ее вернут в целости и сохранности.

Набеги были грозными, оборона из водяных пистолетов, вполне правдоподобно изображающих пищали — отчаянной и неизменно успешной, а все вместе — настолько шумным, что баба Нина однажды даже высказала всей компании:

— Да что ж у вас за бедлам! Вы же девочки… в основном. А носитесь и орете, как сущие сорванцы!

А закончилось дело тем, что всем надоело воевать, и воевода и ханша (вопреки предположениям баба Нины, Рамиля прекрасно помнила, что она девочка) решили заключить между собою союз, торговать и обменивать творог и адыгейский сыр на булочки с маком. Адыгейский сыр, конечно, делают в Адыгее, но они же играют — а в этот день у Лиу в холодильнике имелся только такой. В честь заключения союза даже лошадей угостили булочками (понарошку). И медведя тоже. Конечно же, в крепости имелся медведь! Его даже нарисовали на стяге, потому что у каждой заслуживающей рассмотрения крепости должен быть стяг.

— И все-таки мне не нравится эта идея, — говорила Рамиля, орудуя иголкой. Она шила лошадь.

— Какая? — спросила Лиу.

За окном шумел летний дождь, окно было распахнуто, и в него входил влажный запах — листвы, помидорных кустов под окном и близкой реки. Вся компания собралась у Полины, потому что у Полины был самый лучший вид из окна — а когда в летний дождь сидишь у окна, это очень важно, какой из этого окна вид.

Рамиля шила лошадь. Полина сначала хотела шить наряд для куклы и принесла куклу с собой, но потом подумала и тоже решила шить лошадь, только свою. Лиу рисовала всадников, а Сережа — кафе динозавров. Все это хорошо, крепости, кочевники, лошади и всё прочее, но динозавров он всё равно любил больше всего.

— Что во всех книгах кочевники всегда на всех нападают, — объяснила Рамиля.

— Но они же правда нападали на земледельцев, — сказала Полина. — В летописях это зафиксировано. И крепость тут ведь не просто так построили — если бы не нападали, то и крепость бы строить не надо было.

— Ну да, — сказала Рамиля. — И именно это мне и не нравится. — Она отмотала красную нитку, чтобы вышить лошади рот. — Что-то здесь не так. Что получается как-то вот так, — она показала на картинку в книге, которая была открыта перед Лиу — для образца, как правильно рисовать сбрую.

На монохромной гравюре, на заднем плане, горели две избы, а на переднем, на весь разворот, всадник в шапке конусом с мехом гнался за двумя удирающими со всех ног босыми детьми, явно намереваясь ухватить старшую девочку за косу.

— Что кочевники вроде как злые и то и дело совершают набеги, тем и живут, и от них надо защищаться. Но вот в Монголии и сейчас полно кочевников, помните, мы читали журнал про Монголию, и еще книжку, забыла как называется, про то как лошади из Англии сбежали в Монголию? И ни на кого они не набегают. Или вот даже не в Монголии. Вот дедушка Абдулл — он ведь был почти кочевник. Ну то есть это папин дедушка, а мне прадедушка. Я его совсем мало застала, только когда он уже на пенсии был. А до пенсии он работал табунщиком, это почти совсем как кочевничья жизнь, лошадей пасти и табуны куда надо гонять. У него даже маленькая юрта была, он мне показывал. И он был совсем не злой, наоборот, очень добрый. Он всех птичек кормил. У него даже в засохшем дереве жил уж, уж — он ужас какой противный, я к тому дереву подходить боялась, только если с дедушкой и не очень близко. А он дерево специально не пилил, хоть и место занимало, чтоб там уж жил в дупле, и ужа тоже кормил. Он бы точно ни за что не стал никого за косы хватать!

Рамиля задумалась.

— Он однажды собаку за шкирку схватил, — призналась она. — Там у них в деревне, не у дедушки, была такая здоровенная собака, Акбар. Прямо огромная! И этот Акбар хотел выскочить на дорогу, а там по дороге фуры носятся. И дедушка схватил его прямо за шкирку, потому что больше не за что было, у него ни ошейника, ничего такого не было, а если бы не схватить — он бы прямо на дорогу выскочил. И Акбар разворачивается — и своими здоровенными зубами его за руку как укусил! У дедушки даже шрам на ладони остался, он мне показывал. И дедушка даже на него ни капельки не ругался!

Лошадь у Рамили получилась бурой масти, из трикотажа от водолазки, веселая и пухленькая. Рамиля назвала коня Найман, как в книжке «К последнему морю». Она сделала ему попону, седло из кусочка кожи от сумки (какие на сумках к биркам приделывают, как раз подходящего размера) с подпругой и даже стременами из проволоки. И уздечку, только без трензеля, его тоже можно было бы сделать из проволоки, но рот у коня не открывался, он был вышит нитками (и получился, как будто конь улыбается, это само так получилось), так что смысла в трензеле не было.

Полина шила конкретно мустанга, а правильный мустанг должен быть стройный — поэтому Полина сделала ему длинные ноги и длинную шею. Ноги, к сожалению, в сшитом и вывернутом виде получились слишком тоненькие, так что их вовсе не получилось набить наполнителем. Но Полина сказала, что так и надо, это будет лошадь не стоячая, а висячая. Типа как брелок. Только без веревочки. Мустанг был блестящий, в черно-синюю ёлочку (ткань — это были обрезки от юбки, и, собственно, для юбки изначально и предназначались), и Полина сказала, что это тоже так и должно быть, вот такой он необычной масти. Хвост и гриву она сделала из черных ниток, предусмотрительно завязав каждую прядь у основания узелком, чтобы нитки не выдергивались при расчесывании. И тоже сшила попону на бельевой резинке. А сбрую отложила до следующего раза. Зато сделала денник из коробки от чая пакетиками, и нарезала туда бумажного сена. Своего коня она назвала Морис-мустанг. Вот есть Морис-мустангер — а это мустанг.

Через пару дней тетя Белка заметила, что если ребята так заинтересовались историей города, что даже в нее играют, то почему бы в выходные всей компаний не сходить в краеведческий музей. Идея нашла полный и восторженный отклик. Тем более что Сережа в музее вообще еще ни разу не был. А там есть настоящий мамонт! Так что в субботу после завтрака все двинулись туда — с разрешением каждый от своих родителей после музея зайти в кафешку напротив и там купить хачапури с сыром.

Классический маршрут по музею начинался с зала СССР, но ребята никак не могли удержаться и первым делом помчались в доисторический зал. Мамонт — он такой огромный! И с вот такущими бивнями! Такой огромный, что никто даже не смог дотянуться до бивня, даже тетя Белка. Правда, мамонт еще и стоял на подставке, не на полу, но все равно, если вычесть высоту подставки, все равно никто бы не дотянулся. А бивни — они на вид как будто деревянные, вот бывают такие, например, в деревенских заборах, столбы из старого рассохшегося дерева — вот так они выглядели. А если присмотреться как следует — тогда видно, что все-таки костяные.

— А представляете, вот такие прямо по улице ходили! — восхитилась Полина. — Ну то есть, понятно, тогда еще улиц не было, просто по земле ходили, там, где сейчас у нас улицы. Здоровенные, меховые — и целое стадо!

А еще там был кусочек ихтиозавра! Оказывается, в древности на месте Города было море…

— По-моему, неправильно говорить «плескалось море», как тут написано, — заметила Рамиля. — Вот если бы тут был берег, тогда да, у берега был бы прибой, и он бы плескался. Но тут как раз была самая глубина. А где глубина — там море или неподвижное, когда штиль, или по нему бежит рябь, или оно бушует, когда буря. Но никак не плещется. Обо что ему плескаться, если берега нет?

Как бы то ни было, плескалось оно или делало что-то другое, но море здесь было, и в нем водились морские динозавры. Останков в хорошем состоянии, чтобы их можно было включить в экспозицию, пока нашли мало, только от ихтиозавра, но они точно водились, всякие, неоспоримые свидетельства этого найдены, и все это было написано и нарисованы динозавры, какие водились. Сережа прямо завис у этой витрины, все остальные уже обошли весь зал и вернулись к нему, а он всё рассматривал окаменелые позвонки и кусочки черепа.

— Представляете, — обернулся он к друзьям, — он же живой был! Настоящий живой ихтиозавр! И он тут плавал и рыбу ел, может, вот прямо тут, где мы сейчас стоим!

Зато от ледникового периода осталось куча всего! Кроме мамонта — еще полно всяких разных зверей, от кого только черепа, а от кого — прямо целый скелет. И пещерный медведь, и шерстяной носорог, и древняя лошадь, и гигантский олень, прямо как лось короля Трандуила. И первобытные люди. Оказывается, в окрестностях Города раскопали аж несколько поселений: одна совсем древняя стоянка, неолит, в витрине были выставлены пара наконечников от каменных стрел и черепки от горшка. И более поздние, где уже были металлические вещи и даже украшения. Девочек особенно впечатлилипозеленевший бронзовыйн акосник: это какую же косу надо иметь, чтобы такую тяжесть на ней таскать!

В зале фауны посмотрели на чучела всяких животных и птиц, которые водятся в области. Волков, и зайцев, и белок, и ласку, и выхухоль, и лису, и медведя. Это было ужасно интересно, но только немножко грустно. Сережа опять первый нашел интересное.

Позвал:

— Лиу, иди сюда, гляди что!

Лиу подошла — и позвала остальных:

— Смотрите, оказывается, у нас тут тануки водятся!

Тут чучела не было, поэтому, наверное, раньше и никто не обратил на это внимания, только фотография енотовидной собаки и текст, что в таком-то и таком-то году их завозили в область и выпускали в таки-то районах.

— Тут написано, что пытались разводить, но они не прижились, — с огорчением возразила Рамиля.

— Ха! Конечно, написано — они же замаскировались! Они знаете какие хитрые. Стопудово развелись, еще как, и от людей замаскировались, чтобы люди думали, что не водятся. Если увидите в местных новостях про какие-нибудь странные происшествия — теперь мы знаем, кто их устраивает! — торжествующе заключила Лиу.

А в зале средневековой истории они посмотрели макет самой первой крепости, и старинное оружие, и детали от крепостных ворот, и кафтаны и всякую одежду. Одежда в основном была — современная реконструкция по археологическим материалам, а вот оружие — настоящее. А еще тут появилась совсем новая экспозиция, которой не видели еще даже завсегдатаи музея.

Несколько лет назад случилась научная сенсация: совсем недалеко от Города археологи обнаружили место средневекового сражения, которое знали по летописям и давно искали. Во время монгольского нашествия объединенное войско булгар, буртасов и мокши билось здесь с монголами; победили монголы. Раскопки там все еще шли; но первые результаты, о которых столько писали в СМИ, и даже не только в местных, наконец выставили на обозрение публике.

Были тут заржавевшие наконечники стрел, обрывки кольчуг, стремена и остатки упряжи, даже с кусочками очень и очень ветхой кожи, целый, но тоже насквозь проржавевший шлем и ржавые обломки меча — так что непонятно, сломался меч еще во время сражения, или потом уже развалился от старости. Мелкие монетки, которые были в кошеле у какого-то воина; глиняная свистулька-птичка — ей совсем ничего не сделалось, может, она предназначалась в подарок ребенку, а может, наоборот, ребенок сунул тяте в руку на счастье?

Ребята выходили из зала переполненные информацией и задумчивые. А в зале быта народов области оказалось весело! Девочки как-то в прошлые разы этим залом мало интересовались, они любили мамонта и зверей, и еще немножко оружие. А тут, оказывается, тоже было так интересно! Тут наряды все были подлинные: русские, татарские и мордовские, повседневные и праздничные, со всякими украшениями и вышивками, такие красивые! И всякие старинные вещи, прялки, коврики, горшки и кувшины, и чего только нет! И некоторые вещи разрешалось даже потрогать, посидеть на деревянной лавке и попробовать покрутить веретено. И даже попробовать поиграть на ложках. Попробовали все. Не получилось ни у кого.

И еще был зал СССР, куда они пошли в самом конце, хотя и полагалось в начале. И там был макет спутника, оказывается, в Городе делали какое-то оборудование для первых космических полетов. И, наверное, не только для первых. Так вот почему один из главных памятников в Городе — это Ракета! И швейная машинка, как у тети Белки! И еще много макетов кораблей и морская форма с бескозырками и тельняшками.

Ну уж а потом — все с огромным удовольствием засели в кафе, нагрузив подносы горячими хачапури, чаем, какао и лимонадом, кто чем, а также пончиками и кленовым пеканом. Тетя Белка едва успевала носить.

И вот тут-то, за какао с зефирками вприкуску с шоколадным рогаликом, Лиу и заявила, что она все поняла.

— Что поняла? — спросили все у нее.

— Про кочевников! Какое тут выпавшее звено, чего мы не видим, почему у нас не складывается полной картины.

— И чего?

Лиу потыкала трубочкою в стакан, подцепила наконец-то размокшую маршмелоу, съела ее и принялась излагать свою теорию.

— Вот, смотрите сначала пример. Вот у нас есть наш двор — и он наш, правильно? Мы в нем непосредственно не живем, живем в доме, но во двор ходим играть. А вот представьте, что какая-нибудь другая компания, из другого дома, построят там вигвам и будут сами играть, что нам и места совсем не останется. Мы же возмутимся?

— Еще бы! — воинственно подтвердила Полина.

— И будем правы.

— Конечно, правы!

— А они нам скажут: двор — это общественная территория. Если забором огорожено, на замок заперто и табличка висит «ЖК Такой-то» — тогда да, тогда территория частная. А если нет — тогда общественная, могут играть все желающие. И самое интересное, что они будут правы.

— Ну… пожалуй… — неуверенно согласился Сережа.

— И с кочевниками то же самое. Кочевники — они ведь везде кочуют, где место есть, там и кочуют. А оседлые земледельцы — они где деревню построили, там и живут. А им ведь надо искать пахотные земли. У них же было перекладное земледелие.

— Переложное, — поправила Рамиля.

Ей подумалось, что это какое-то неправильное название, как будто от слова «ложить», которое само по себе неправильное. Перекладное звучит логичнее. Но вслух она этого не сказала, чтоб не перебивать.

— Переложное. И вот, земледельцы смотрят: о, свободное место. Тут же его распахали, построили деревню, и живут. А тут прикочевали кочевники — и очень удивились: с какой стати вы тут живете, это наши земли! А земледельцы еще больше удивляются: где на них написано, что они ваши, раз мы тут деревню построили — значит, теперь наши. А кочевники им: как построили, так и снесете! А не снесете сами — так мы поможем. И так слово за слово — тут и до драки недалеко. А если только начинаешь драться — потом уже никак не остановишься.

— Это точно, — вздохнул Сережа.

Все подумали.

— Или еще может так быть, — дополнила Рамиля. — Кочевники слишком далеко закочевали, видят — свободное место. А земледельцы эти земли считают своими. Может, еще распахать не успели, или наоборот, уже переложились на новое место, а это оставили, но раз оно освоенное — то считают своим. И тут им земледельцы говорят: убирайте свои юрты, это мы тут живем. А кочевники им: а где написано, что вы тут живете, тут даже домов нету!

— Ну да, — согласилась Лиу. — И вот так оно все и происходило. Кочевники думают, что они правы, земледельцы — что они. И все друг с другом дерутся. И так распространяется на целые государства. А если где сообразят, как договориться по хорошему — там никто ни на кого и не нападает.

— А вы знаете, что на одном и том же пастбище можно пасти и коров, и лошадей? — внезапно сказал Сережа.

— Ну да, — не удивиласьЛиу. — Мы же когда купаться на озеро ездили, видели, как пасутся и коровы, и лошади.

— Нет, не одновременно! — нетерпеливо воскликнул Сережа. — Лошади траву откусывают ниже, чем коровы. Земледельцы попасли своих коров, они траву на пастбище объели, и им здесь больше делать нечего. А кочевники могут пригонять свой табун — для лошадей там еды еще полно осталась.

— Главное, коз туда не пускать, — сказала тетя Белка, подходя со вторым стаканом кленового бамбла. — После коз уже никому ничего не останется.

На берегу, в его «дикой» части, одно время ходила бабуся с козами. Козы были забавные, особенно маленькие козлята. Но выедали они всю траву подчистую, так, что после них не попастись было бы даже кузнечику.

Июльским вечером, когда гроздья на рябине были еще зелеными и тугими, твердыми, точно связки зеленых бусин, а дни еще длинными-длинными, такими, что после ужина ребята сидели во дворе допоздна, никак не хотели идти домой и то один, то другой кричали наверх в открытые окна: «Еще светло же!»… вот одним таким вечером Сережа встретил друзей так:

— Я вам такое покажу! ТАКОЕ! Я тут знаете что обнаружил…

Он перевел дыхание и выдал:

— Безлюдное пространство!

Здесь надо сделать отступление и рассказать, почему Сережа вообще Сережа. А не Миша, например, или Коля. Или еще кто другой. А все дело в том, что мама Сережи была большой фанаткой кинорежиссера Сергея Эйзенштейна. Она пересмотрела все его фильмы, перечитала все его книги и все книги о нем, и даже сама писала о нем фанфики. (Собственно, так оно остается и до сих пор… но как вы сами понимаете, у людей обычно не так чтобы много времени писать фанфики, когда у людей ребенок девяти лет и переезд в другой город.) Так что не удивительно, что когда у них с (будущим) папой Сережи встал вопрос о ребенке, мама (будущая) предложила, если будет мальчик, назвать его Сергеем.

Папа Сережи фанфиков не читал. Даже маминых, И уж тем более не писал. И к Сергею Эйзенштейну был равнодушен — ну, то есть знал, что есть такой режиссер, даже какие-то фильмы смотрел, признавал их высокие художественные достоинства и неоспоримый вклад в развитие мирового кинематографа и т.д. и т.п… ну и в общем и всё. Зато папа Сережи был фанатом Сергея Есенина. И даже в собственном детстве однажды сыграл Есенина в школьном спектакле. Для чего целую четверть не ходил в парикмахерскую, чтобы отрастить для роли светлые кудри. (Сережа волосами в папу пошел, у него тоже светлые кудри — но это лирическое отступление.) А еще папа был большим фанатом Крапивина, а особенно «Сказок и былей безлюдных пространств», а особенно «Самолета по имени Сережка».

И, в довершение комплекта — его собственного папу, то есть дедушку будущего Сережи, звали Сергей Макарович.

Так что, сами понимаете, у Сережи не было ни единого шанса стать не Сережей!

Из всего этого следует, что наш Сережа прекрасно разбирался в безлюдных пространствах. Сам он эту книгу пока не читал, хотя она и стояла у папы в книжном шкафу на прежнем их месте жительства. Но все подробности, и их свойства и признаки давным-давно у папы выспросил.

И вот как сегодня у него получилось.

А получилось у него так, что сегодня утром гулять ему было не с кем. У девочек, всех троих, были у каждой какие-то свои дела, кто-то куда-то ходил, кому-то требовалось быть дома… Сережа бы тоже, конечно, мог вернуться домой и посидеть почитать или поделать еще что-нибудь, но раз уж он вышел — то неохота было возвращаться, и он, закинув на плечо сумку с Каштанчиком, двинулся сам по себе куда глаза глядят. За прошедшее время, когда родители имели возможность узнать, как тут все устроено, и убедиться, что в целом ни быстрых машин, ни злых гопников тут не встречается, разрешенная география прогулок расширилась до «не дальше набережной». Как-то по умолчанию в набережную включились и начала мостов. А вот их, мостов, окончания?.. Сережа прошелся привычным ходом туда и обратно, не нашел ничего интересного, даже уток почему-то сегодня не было. Одни кубышки желтели и зеленели. И прямо на листе кубышки, как турист на листе виктории регии, возлежала бутылка из-под лимонада!

Сережа даже огорчился, что это за безобразие. Поискал на берегу палку, благо отломанных веток там вечно валялось достаточно, и попытался дотянуться, чтобы бутылку спихнуть. Но она была далеко, кубышки рядом с берегом не растут, как раз, Сережа не сомневался, чтобы быть подальше от вот таких варваров. Хотя варвары — настоящие правильные варвары, галлы, бритты, даки и всё такое — у себя в диких лесах бутылки везде не кидали, вот стопудово! Им там римляне, наверно, кидали, римлянам-то что, этот лес засорили — пойдут захватывать следующий. В общем, до бутылки он так и не дотянулся, только палка из трухлявой осиновой ветки сломалась, и отломанный кусок плюхнулся в воду. Но это ладно, это мусор природный. Сережа сначала еще чуток огорчился, но потом сообразил, что если бы получилось спихнуть, мусор бы всё равно упал в воду и там и остался, так что невелика разница.

Но в целом на берегу было неинтересно; он прошелся до Питерского моста, посмотрел с него в одну сторону, где за поворотом реки поднимался берег, по которому некогда мчалась лава мокрых кочевников, в другую, где под густыми ветлами желтел свежим деревом летник-кафе-на-воде… все это тоже было не ново. А вот что там на том берегу? Интересно же!

Сережа стоял на мосту и колебался. Как мятник. Как он потом рассказывал, так колебался, что если бы поколебался еще хоть минуту, от этих колебаний бы мост разрушился! С одной стороны, переходить через реку ему не разрешали. Но с другой… официально ведь и не запрещали. Мама сказала «только по набережной», но на другом берегу ведь тоже набережная. Но с третьей, если мама узнает, то точно скажет «я тебе не разрешала!». Но с четвертой, тут-то все обхожено миллион раз, а там все-таки интересно, что там. Но с пятой — можно попросить в выходной погулять туда с мамой и папой. С шестой — с взрослыми разве что интересное увидишь, взрослые ходят по тротуарам и даже через заборы не лазают, даже через самые низенькие загородки. А он сейчас далеко не пойдет, только чуть-чуть пройдется по берегу, и сразу назад. Чтобы только увидеть, что вообще там.

На том берегу тоже была набережная, но только какая-то совсем печальная и покинутая. Трава росла сквозь асфальт и каменные ступеньки, а мусора было накидано столько, что двести дворников не уберут. Некоторые бутылки уже вросли в землю, а сквозь фантики пробилась трава.

Над тропою склонились рябины. Шагая между деревьев, Сережа сам не заметил, как и набережная давно кончилась, и река осталась далеко позади… вдруг открылся маленький скверик, отгороженный стендами почетной доски. Здесь были деревянные лавочки и небольшой обелиск, увенчанный чугунной милицейской фуражкой, а на доске почета красовались заслуженные полицейские. Где-то вдалеке простучал поезд. И — никого… Сережа поразился, когда осознал, насколько здесь никого. Ни людей, ни машин… даже звуков от них не доходило досюда. Только — опять паровоз. Где-то и далеко, и одновременно как будто близко. И — совершенно не видно, где.

Тропа с очень старым асфальтом вела дальше, и Сережа пошел по ней дальше…

— И вот тут-то я догадался, что тут безлюдное пространство! — вдохновенно тараторил Сережа. — Я в окно заглянул — там правда всё-всё заброшено. А в заборе дыра, туда можно пролезть, и посмотреть, что там. Но я без вас туда не полез, — честно признался он. — Я бы слазил… только Каштанчик побоялся и сказал, что лучше вас подождать.

Исследовать безлюдное пространство решили завтра утром. Хотя всем и не терпелось. Но чтоб уж не на ночь глядя. А то уж и темнеть может начать. И все-таки спросить у родителей, можно ли на тот берег. На этом особенно настаивала Лиу.

— А то, если пойдем без спросу, а там будет интересно — а мы и рассказать не сможем. А если случайно проболтаемся — тогда будут ужасно ругаться и больше совсем не отпустят.

Полина предложила на всякий случай спрашивать без конкретики: "На тот берег, недалеко, как получится". На том и порешили.

Остаток вечера катались на качелях, изображали гигантских ленивцев на лазалке и обсуждали новости.

У Лиу новость была шикарная: в августе они едут в Японию! Папа уже купил билеты и скоро поедет в Москву подавать им с мамой на визу. Они поедут к бабушке в Осаку. А по пути туда на один день заедут в Северобайкальск в гости к маминой двоюродной сестре, у которой недавно родился малыш. Так что у Лиу теперь есть троюродный братик!

А за Полиной примерно в это же время, плюс-минус несколько дней (билетов еще не купили) должны были приехать родители, купить ей велосипед и повезти на юг. Полину, а не велосипед, разумеется.

Рамиля промолчала. Ей этим летом никаких поездок не светило совершенно точно. Потому что ипотека.

А вот Серёжа вздохнул.

— А я так хочу на море... Я его никогда не видел, море. А так хочу увидеть!

Рамиля сочувственно тоже вздохнула. Она-то понимала, что переезд в другой город — это почти как ипотека.

— Может, еще поедешь! — великодушно предположила Полина.

— Ты думай вот о чем: что ты в этом году уже приехал сюда на поезде, значит, уже попутешествовал, — внесла конструктивное предложение Лиу.

— Да вот в чем и дело, — невесело пояснил Сережа. — Мы же в этом году приехали. Поэтому мама, и папа тоже, на своей работе еще недавно работают. А кто недавно работает, тому отпуск еще не положен.

— Ну, может, все равно как-нибудь получится! — не сдалась неунывающая Полина.

Сережа пожал плечами.

Вопреки опасениям, перейти реку, с законными оговорками "только чтобы все вместе", "только чтобы недалеко", "только чтобы недолго" и прочее в том же духе, разрешили всем. Так что на следующее утро, после завтрака, все собрались во дворе, собранные для похода: с кепками и фонариками.

На ту сторону реки перейти было — все равно что через какую-нибудь Рио-Гранде! Хоть она и совсем не широкая, и на том берегу, так-то, старожилы не раз бывали, но все равно, с родителями и на автобусе переезжать по обычному автомобильному мосту — это совершенно другое дело. А тут — приключение!

Миновали захламленную набережную, по тропинке среди рябин, увешанных тугими зелеными гроздьями, дошли до памятника и постояли, разглядывая заслуженных полицейских на стенде. Двинулись дальше.

Ребята и сами не заметили, когда местность переменилась. Кажется, только что был город как город, а что прохожие не встречаются, ну так не так и много гуляет прохожих посреди рабочего дня. А вот теперь — сделалось как-то безлюдно. Словами разницу толком не описать, но по ощущениям — не перепутаешь.

Тихо было. Даже вездесущие воробьи и голуби спрятались. У глухого металлического забора вырос большущий куст колокольчиков. Светло-фиолетовые цветки отразились в рифленом металле, как в зеркале.

Асфальт весь потрескался, через него то и дело пробивались кустики травы и даже целые настоящие кусты, местами идти было трудно. А по обе стороны от дорожки — кусты, одичавшие кусты целой стеной. Под ногами — то битое стекло, то залежи осыпавшихся с осени листьев. За кустами встала красная кирпичная стена, старая и на вид ветхая, но не глухая — с окнами.

Ребята, хоть и не сразу, нашли, где пронырнуть между веток.

Это оказался корпус завода. Завода давно заброшенного. Окна на нижнем этаже были выбиты, зияли черными провалами, за которыми угадывались помещения. А на верхнем этаже — все заколочены; туда, видимо, хулиганы, бьющие стекла, пока что не добрались.

Прямо из подоконника рос зеленый кустик американского клена. Полина, стараясь как можно осторожнее, чтобы не наступить на битое стекло или железку, и чтобы не вляпаться в грязь, долезла до этого окна и, поднявшись на носочки, заглянула вовнутрь.

— Идите сюда! — позвала она всех. — Только по одному, все не уместятся, и осторожно, тут из рамы стекло торчит.

Когда-то это, видимо, было офисное помещение. Хотя, как тут же поправила Рамиля — учитывая время, когда оно было, наверное, не офисное, а конторское. В полумраке можно было различить угол стола и свисающую с него телефонную трубку очень старого вида. Как на дисковом телефоне, ну, таком, на котором надо пальцем крутить кружок с дырочками, как показывают в кино. И еще разломанный стул. Сиденье у него совсем провалилось вовнутрь, как будто нарочно ломали. Тоже старый-престарый, деревянный еще, сейчас таких уже не осталось даже во дворце пионеров!

Лиу тоже позвала:

— Поглядите наверх!

А наверху, кроме названия на крыше, заросшего — прямо на крыше! — травой и кустам настолько, что различить можно было только буквы «З», «ВО», «им.Ф», и ничего больше — имелся и цветной барельеф, вот его было видно отлично, несмотря на поблекшие краски: орден с надписью «СССР» и профиль сурового дядьки в фуражке.

— Наверное, имени его, — логично предположила Лиу. — Понять бы еще, кого именно…

Ужасно интересно было бы посмотреть, что внутри! Но как туда было забраться. Дверей нет, даже запертых, единственное окно, к которому подберешься — без стекла, зато за решеткой, да и осколки стекла из него опасно торчат.

Пришлось, построив разные догадки и планы, все-таки двинуться дальше.

Маленькая площадка типа скверика никого не удивила, хотя и заинтересовала. В Городе такие часто встречались, вот только сегодня видели — с полицейским памятником.

Здесь тоже нашелся памятник — бюст все того же дядьке в фуражке. Только на этот раз без фуражки. А за ним, на постаменте — зеленая пушка с облупившейся краской. На дуле кто-то написал краскою из баллончика «ewoks rule».

От сквера был поворот, и дальше снова тянулся забор — уже не сплошной, а наподобие парковой решетки, из черных чугунных прутьев на кирпичном основании. А над ним — свесили свои темно-зеленые лапы густые ели. А может, и не совсем ели? Может, пихты, или кто-нибудь в этом роде? Ели были очень высокие. Очень-очень. А нижние ветви их накрывали сверху дорожку будто зеленой сенью — как раз взрослому человеку пройти; впрочем, дяде Ниязу, например, местами бы пришлось пригибаться.

Под сенью зеленых ветвей стало сумрачно. Хотя, пожалуй что — все четверо согласились с этим — не мрачно. Просто сумрачно и таинственно, точно в лесу. И даже пахло — точно в лесу! Здесь по-настоящему пахло хвоей. Не сосново, как от новогодней ёлки, и не пихтово, как от сбитня или того хуже, всяких лекарств, если простудишься — какой-то другой, но определенно хвоей.

— Вот тут дырка в заборе, — позвал всех Сережа.

Здесь кирпичное основание забора было частично разрушено, так, что залезть на него не составляло труда, и одного прута в решетке недоставало, а соседний погнулся. Сразу за забором угадывалась канава, заросшая густою травой.

— Интересно, что там, — сказала Полина.

— Давайте я первая, — предложила Рамиля. — Я же больше всех ростом, если там будет глубоко, мне спрыгивать проще.

Остальные не возражали.

Рамиля, подобрав косы, протиснулась в дыру, помедлила мгновение и спрыгнула вниз.

И тут же раздалось:

— Ой! Забодай меня назгул!

Все кинулись к дыре.

— Ничего страшного! — Рамиля показалась из зарослей, с приставшим листом на макушке. — Тут совсем не высоко. Только тут — ой! — крапива!

С осторожностью, один за другим, все спустились в ров и выбрались из него, точно хоббиты у границы Шира. Крапивной опасности избежать удалось не всем.

Дальше двигались наугад, стараясь, на всякий случай, шуметь как можно меньше. Здесь было все то же зеленое месиво деревьев, кустов, высокой и низкой травы, диких цветов типа колокольчиков и ромашки, куч то ли сломанных, то ли спиленных веток, через которое кое-где просматривались остатки дорожек… Но, пожалуй, в этом хаосе проглядывал и некий порядок.

— А знаете, похоже, тут раньше был сквер, — первой предположила Полина.

— Только сквер какой-то странный, — заметил Сережа. — Смотрите, вот тут идет дорожка, идет, идет, а тут вдруг на ней какая-то горка, типа колдобины.

— Наверное, это и есть колдобина, — сказала Лиу.

— Нет, — убежденно возразил Сережа. — Смотри, тут на ней асфальт целый… ну, более-менее. И такой же, как и в других местах. Ее точно специально тут сделали.

— А вон там прямо совсем овраг, — разглядела Рамиля. — И туда тоже дорожки идут, даже не одна.

— И лавочек ни одной не видно, — сказала Лиу. — Правда, может, их спёрли.

— Зато окурки валяются. И по виду свежие, — тоном Шерлока Холмса сообщила Полина.

Они нырнули в овраг — а что было делать, если дорога вела именно туда — и выбрались из него, благо это оказалось нетрудно, асфальтированные дорожки частично заросли и частично вспучились из-за растущих корней, но все-таки оставались дорожками. И тут увидели доселе скрытый деревьями еще один заводской корпус, заметно больше первого, и тоже кирпичный и по виду совершенно заброшенный. Но к главному входу с заколоченными дверями было не подойти, все заросло крапивой так густо, точно ее нарочно тут разводили. Пошли в обход.

Корпус, оказалось, был построен буквой Г, и главный вход был с наружной стороны длинной палки, а ребята прошли вдоль наружной стороны палки короткой. Выбитых окон тут особо-то видно не было, наоборот — на нижнем этаже, откуда можно было бы заглянуть внутрь, все заколочено, а выше даже как будто целые. Хотя нет — вот на одном стекле расходилась во все стороны дырка, как будто в него выстрелили из рогатки. А может и не из рогатки?..

Сережа, шедший впереди, первый дошел до торца здания, откуда уже немножко было видно что-то типа внутреннего дворика. Край этого двора. И там — ярко синело что-то, показавшееся Сереже странно инородным здесь, среди этой ветхости и развалин. Что-то определенно НОВОЕ.

— Тсс! — прошептал он, обернувшись назад и прижимая палец к губам.

И, уже догадываясь, что он там увидит, осторожно, прижимаясь к стене, выглянул из-за угла.

Именно так. Во дворе была припаркована машина. Самая обычная, кажется, Лада, синяя с аэрографией двух дерущихся тиранозавров, не так чтобы прямо новая (наверное; Сережа не так чтобы сильно разбирался в машинах, во всяком случае, далеко не так, как в тиранозаврах), но явно современная и на ходу. А еще к кирпичной стене прилепился невзрачный домик примерно метр на метр на метр, покрытый очень старым шифером. Можно бы было погадать, что за это домик… но возле него, отметая всякие сомнения, разместились две миски.

Сережа отшагнул назад — сказать друзьям, что увидел.

И в этот момент произошло сразу много всего.

Что-то грохнуло во дворе. Собака взорвалась лаем. Взвыла сигнализация на машине, точно ее задели.

— План В — валим! — заорала Полина.

Хотя у них и не было никакого плана В. У них даже планов А и Б не было.

Но они рванули во все лопатки.

Трава хлестала по ногам, ветки кустов — по рукам, по плечам, цеплялись за майки, за спиной беспрестанно надрывалась лаем собака, грохотали тяжелые шаги — казалось, все ближе! Ребята мчались, не разбирая дороги. Быстрее! Быстрей! Лиу запнулась ногою об корень и с размаху проехалась по земле. Рамиля скорей помогла ей подняться. Мельком кинула взгляд назад. Собака была здоровенная! Кажется, алабай!

Дядьку она не рассмотрела. Некогда было рассматривать! Некогда думать о ссадинах!

— А ну стойте, ворюги! — грохотало у них за спиной. — Стойте по-хорошему! Иначе по-плохому ляжете!

В голове у Полины мелькнула паническая мысль о ружьях, заряженных солью — так ведь во всех книжках у сторожей!

Алабай надрывался.

— Жульё несчастное! Вот ведь вас развелось! — орал сквозь собачий лай сторож.

— Сюда! — шепнул Сережа.

Перед беглецами выросло какое-то здание. Дверь покосилась и висела на одной петле. Раздумывать было некогда. Ребята один за другим нырнули в затхлый, сразу пахнувший пылью и плесенью мрак — благо, протиснуться между заклинившей дверью и косяком получилось у всех — и замерли, где стояли, даже затаили дыхание.

Видно отсюда ничего не было, только слышно: как ругается сторож, как лает собака, как, наконец, звук шагов изменился. Ноги и лапы уже не бежали, а расхаживали туда-сюда, и сквозь этот звук стало слышно и шумное, тяжкое дыхание. И сторож, и собака явно тоже запыхались от бега. А уж у самих ребят и вовсе сердце готово было выскочить из груди, у всех четверых. Им казалось, что такой стук должен был быть слышен даже снаружи. И еще собака их, конечно, унюхает! Вот сейчас отдышится — и точно унюхает.

Собака, гавкнув еще пару раз, умолкла. Шаги все еще слышались — шумные, грозные, взад и вперед по покореженному асфальту.

— Развелось тут охотников за металлом! Думают, завод закрылся — так и имущество тут ничье? Фигушки вам! Статья 158 УК РФ, кража то есть тайное хищение чужого имущества — наказывается штрафом в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период до шести месяцев, либо обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо… — сторож то ли задумался, то ли перевел дыхание. Рамиля отметила про себя, что голос у сторожа довольно-таки молодой. Раньше, когда он гнался за ними и орал что есть мочи — так не казалось. — Исправительными работами на срок до одного года, ограничением свободы до двух лет, принудительными работами до двух лет, арестом до четырех месяцев, лишением свободы на срок до двух лет. А если часть вторая, группой лиц по предварительному сговору или с незаконным проникновением в помещение — то уже до пяти лет тюрьмы!

Алабай подтверждающе гавкнул. Можно подумать, и он разбирался в УК РФ.

— А эти воришки вечно думают: да ничего нам не будет, мы несовершеннолетние, — пожаловался алабаю сторож. — А вот нифига подобного! Часть 2 статьи 20 УК РФ: по статье 158 уголовная ответственность с четырнадцати лет.

Ребята старались не дышать и не шевелиться. Сереже ужасно хотелось чихнуть, но он держался изо всех сил.

Как ни странно и ни похоже на чудо — но, похоже, сторож так и не догадался, куда исчезли беглецы. Потому что вскоре звук шагов начал удаляться, вместе с голосом, все еще ворчавшем что-то и перечислявшем стать и их части. И наконец так-таки умолк.

Сережа, не в силах больше сдерживаться, оглушительно чихнул.

— Тише ты! — шикнула на него Рамиля.

Но ничего не случилось. Сторож с собакой, видимо, были уже далеко.

— Он что, правда что ли подумал, что мы металлы воровать собрались? — с обидой проворчала Полина.

— Тише! — шикнула Рамиля и на нее.

И сама прибавила шепотом:

— Ну так откуда ему знать, что мы не жулики? Если сюда жулики бесконечно лазают?

Лиу тоже чихнула.

Сквозь приоткрытую дверь и остатки забранных решетками окон — частично выбитых, частично с очень мутными грязными стеклами — внутрь пробивалось немножко света, к тому же глаза у ребят успели привыкнуть, так что кое-что можно было разглядеть, хоть и довольно смутно.

Судя по всему, они находились в том же заброшенном здании, которое увидели первым и не нашли входа: вход в него был с другой стороны, из сквера. Ребята в своем путешествии сделали круг и вернулись к нему же.

Здесь явно когда-то была проходная: путь в глубину здания перегораживал вращающийся турникет, как в парке на колесо обозрения, и тут же виднелось отгороженное стеклом помещение, где, наверно, когда-то сидел охранник.

— Интересно, что там, интересно, что там… — проворчала Лиу, промакивая влажной салфеткой большую ссадину на коленке. — А там сторож с собакой. Вот и вся загадка.

Полина не ответила, хоть и камушек явно был в ее огород. Она рассматривала что-то на стене. И даже включила фонарик, чтобы лучше увидеть.

— Что тут? — заинтересовался Сережа. И все остальные тоже подошли, даже Лиу. Хотя и прихрамывая. Это когда удираешь от сторожа со здоровенной собакой — не больно. А потом еще как больно!

Тут была доска объявлений, совсем как у них в подъезде. При свете фонариков — хорошо, что фонариков захватили целых четыре — ребята попытались прочитать объявления. Бумага на всех пожелтела, местами вздулась от влаги (крыша наверняка протекает), а буквы расплылись. Но кое-что удалось разобрать. Было несколько цветных рекламных листовок: банк такой-то, кредиты по такой-то ставке, и картинка со счастливой семьей со счастливой собакой, кажется, лабрадором. Один приказ об установлении новой тарифной сетки; если одни правильно разобрали дату, то когда люди получали зарплату по этим тарифам, еще не все из ребят даже были на свете. Объявление, написанное от руки: найдена золотая сережка, обращаться в комнату такую-то, и телефон. Еще одно от руки, что отдаются в добрые руки котята.

— Интересно, пристроили их в добрые руки? — заинтересовался Сережа. — Или завод закрылся и не успели пристроить?

— Наверно, пристроили, — сказала Лиу. — Им же, наверное, не только здесь искали хозяев. Может, еще в доме, или еще где.

— Те котята сейчас уже здоровенные котяры, — сказала Рамиля. — И может даже, уже их котят хозяева в добрые руки пристраивают.

— Да погодите вы с котятами, смотрите, что тут еще есть! — воскликнула Полина.

Теперь она светила своим фонариком на другую доску, рядом с первой. Если та была доской объявлений, то эта — доской почета.

— Вот это борода у дядьки! — восхитилась Рамиля, разглядывая контролера ОТК Мокшанова Николая Прокофьевича. — Прямо как у дворников в книжках про старую жизнь.

— Да погоди ты со своей бородой! — нетерпеливо перебила ее Полина. — Сюда смотрите! И читайте фамилию!

С той фотографии, на которую указывал ее фонарик, смотрела тетенька с пышной короткой стрижкой и в блузке в цветочек.

— Инженер 2 категории Уманец Светлана Владимировна, — прочитала Лиу. — А что?

— Ну, вспоминайте, где вы видели это имя! — чуть не подпрыгивала от нетерпения Полина. — Ну, ну!

— Эврика! — подскочил Сережа, как Архимед. Хорошо, что тут ванны не было. А то представляете, как тот Архимед все вокруг залил? И побежал разбираться со своим открытием, так лужу и не вытерев, это наверняка. Впрочем, тут заливать было все равно нечего. — В одной книжке, ну, которые из подвала, было написано «Свете Уманец с днем рождения», как-то так.

— Именно! — обрадовалась Полина. — Это же одна и та же Света Уманец, наверняка. А это значит что? Если эта книжка была у дяди Леши, значит, это его родственница. И она же работала тут на этом заводе, и работала так хорошо, что ее повесили на доску почета.

— Тесен мир, — заключила Рамиля.

Как ни заманчиво было пройти через турникет и поглядеть, что тут еще есть интересного, ребята все же единогласно решили, что пора возвращаться. Во-первых, если объект охраняется, значит, он не совсем заброшен. А если он не совсем заброшен, то лазить по нему без разрешения незаконно. А во-вторых, исследования исследованиями, а обед никто не отменял. Осторожно высунув нос за дверь и убедившись, что сторожа на горизонте не видно, все выбрались наружу и торопливо зашагали в сторону дома. Как оказалось, здание можно обойти с торца с еще другой стороны, и так выйти на пустую автостоянку, а с нее, пустыми улицами, уже на улицы оживленные.

Всем не терпелось поделиться впечатлениями, но получилось так, что все вчетвером они собрались только спустя два дня. С впечатлениями несколько поостывшими — но зато с информацией.

Собрались в этот раз у Сережи. Снаружи погода была не гулятельная совершенно — нет, дождя не было, но зато был сильный ветер. Такой, что практически настоящая пыльная буря. Стоило только выйти, как прямо в лицо летели пыль и песок, серая пыль мелась неровными волнами и закручивалась бурунчиками по асфальту. Почти как в пустыне Гоби, где раскопали множество динозавров. Сережа как раз сейчас читал книгу про эти раскопки, и с воодушевлением рассказывал.

— А я сначала думаю: я бы ведь тоже мог участвовать в такой экспедиции, там ведь наверняка еще много динозавров осталось, которых пока не нашли! Ну и что, что холодно и пыльные бури, это можно потерпеть, ничего страшного. А потом, оказывается, там куча змей и всё время в палатки лезут. И я думаю: нет, тогда, наверно, я не смогу. Я лучше куда-нибудь в другое место, где змей нет. Ведь есть же такие местонахождения, в других странах, где без змей. А то представляете: заходишь в палатку — а там посреди палатки щитомордник сидит!

Если честно, змей не любил никто.

Динозавры из Сережиной диноколлекции сидели на полке и осуждающе смотрели на пыльную бурю за окном. В те времена, когда они жили в Гоби, такого безобразия не было!

Сережа сказал, что он теперь знает, как делать картошечку с яичком. Эта мысль встретила всеобщее одобрение. Даже еще большее, чем про Гоби и змей.

Рецепт картошечки с яичком таков, записывайте, кто желает. Берешь сковородку и ставишь ее на плиту. Кладешь на сковородку кусочек масла. Режешь туда вареную картошку. Разбиваешь яйцо и выливаешь его на картошку. Можно два яйца. Можно даже три. Все тщательно перемешиваешь. Немножко солишь. И жаришь, пока не зажарится. Всё! Можно есть, приятного аппетита.

Лучше всего есть прямо со сковородки, всем вместе.

Посуда в квартире, которую снимали Сережины родители, была в основном хозяйская, а следовательно, разномастная. Лиу досталась детская чашка еще старинная, из набора со сказкой «Бычок смоляной бычок». От всего набора осталась одна эта чашка, где был нарисован бычок на фоне березового плетня с горшком и подсолнухами. Сереже обычная в голубой цветочек. Рамиле тоже детская, но современная, прозрачная, с Машей и Медведем из мультика. А вот Полине — керамическая чашка без ручки.

И вот тут-то пришло время для Лиу поделиться найденной информацией. Сережа принес на кухню Каштанчика и усадил его на окно. В конце концов, Каштанчик участвовал в первой экспедиции и тоже имел право всё знать!

Лиу, как современный человек, засела за компьютер гуглить: по известной части названия и прочим имеющимся скудным данным. Отсеяв все заведомо не подходящие результаты, она пришла к бесспорному выводу: это Велзавод. А дальше оставалось только ввести в поиск полное название.

Завод оказался действительно очень старым. Даже старинным. Основан он был в начале двадцатого века, еще до революции, и изначально выпускал трубы и всякие такие вещи. В 1920-х годах он освоил производство велосипедов. Параллельно тут производилась еще куча всяких вещей: детали для водопроводов, дверные ручки, и даже керосиновые горелки — первые в России, то есть в СССР, до того были только импортные. А из обрезков металла делали канцелярские скрепки, ничего не пропадало зря. Одно время там выпускали даже часы, но потом построили часовой завод, который работает до сих пор, и это производство передали туда.

К середине двадцатого века завод окончательно специализировался на велосипедах и тогда получил современное название в честь одного знаменитого революционера. Что любопытно, этот революционер в Городе никогда не бывал и к велосипедам отношения не имел никакого. Он на велосипеде, может, даже и не ездил никогда, только верхом! Тут, на заводе, выпускали лучшие в СССР велосипеды, которые дальше продавали во всех городах, и даже немножко на экспорт. На многих фотографиях с велогонок и всяких соревнований зафиксированы именно эти велосипеды, а еще чаще — на фотографиях обычных, с видами городов и городской жизни.

В конце двадцатого века для завода, как и для всех заводов в стране, настали трудные времена. Там опять стали выпускать, кроме великов, всякую мелочевку типа сковородок и амбарных замков. Завод изо всех сил держался, и продержался долго. Но к началу двадцать первого века он все-таки пришел в упадок, вынужден был распродавать имущество, и десять лет назад окончательно обанкротился. Так и не дожил до столетнего юбилея, а ведь совсем чуть-чуть оставалось. Завод закрыли и два оставшихся корпуса выставили на торги. Но их до сих пор так никто и не купил.

— И не удивительно, — заметила Рамиля. — Там же теперь, прежде чем можно будет работать или что делать, нужно ремонтировать все от верху донизу, ремонт дороже самого здания будет.

— Так вот, значит, что там за сквер! — сообразила Полина. — Это не сквер, а полигон, где новые велосипеды испытывали! Со всякими подъемами-спусками, искусственными препятствиями и всяким таким.

Сережа слушал всё это, не вступая в обсуждение, и определенно что-то обдумывая. Какая-то мысль крутилась у него в голове и пыталась сформироваться. Внезапно он подскочил и с возгласом:

— Я сейчас! Надо одну вещь проверить! — умчался в гостиную.

И через несколько минут вернулся — торжествующий и с книжкой, которую заложил собственным пальцем.

— Вот! — выложил он свой трофей на кухонный стол. — Крапивин, «Синий город на Садовой». Там у них велосипед был, Росинант, который собрали из разных частей. А знаете, какая основа была? Вот, смотрите! — он развернул книгу и тыкнул пальцем в нужную строчку. — Как раз велосипед с нашего Велзавода! Там прямо название и написано. Я сначала не обратил внимания, потому что не знал, а теперь сообразил: да это же он! И точно он.

— Тетя Белка говорит, что это прямо книга про их детство, — заметила Полина. — Только в другом городе, а так и в то самое время, и всё так и было, именно такая жизнь, когда они с мамой в нашем возрасте были.

Сережа думал, что все-таки немножко жалко, что это не настоящее Безлюдное пространство, но все равно, так, может, даже и лучше: у них получилось настоящее крапивинское приключение, вот, даже документальное подтверждение есть! Надо будет показать тете Белке это место, может, она тоже сначала не обратила внимания, а теперь узнает и точно обрадуется.

— А я тоже кое-что выяснила, — похвасталась Полина.

Полина пошла более традиционным путем — она расспросила свидетелей. А именно дядю Лешу.

— Оказывается, мы неправильно все понимали! Эта Света дяде Леше совсем не родственница. То есть мы неправильно вспомнили, и из-за этого сделали неправильные выводы. На книжке была надпись «Ниночке от Тани и Светы». То есть Света эту книжку подарила. А если она подарила, то как бы она к ней опять попала, чтобы ее отдать дядя Леше? То есть ее ему передать могла только Нина. И вот она ему ее и отдала. Эта Нина дяде Леше двоюродная сестра. И она на самом деле ему эту книжку дала почитать, а забрать обратно забыла. Дядя Леша думал-думал, а потом посмотрел на книжку и вспомнил, как дело было. Но! — Полина со значением подняла палец. — В главном мы все-таки были правы. Дядя Леша действительно знаком со Светой Уманец, и эта Света действительно раньше работала на этом заводе. И дядя Леша там тоже работал. Только он недолго, он говорит, что устроился сразу после института, но как понял, что там мало платят — так и стал другую работу искать, и нашел, и там с тех пор и работает. И Света долго работала, пока завод совсем не закрылся. А Таня и Ниночка вообще в других местах. И, оказывается, они все вчетвером в детстве дружили: Леша, Нина, Света и Таня.

— Прямо как мы, — сказал Сережа.

— Точно! Сейчас-то они все в разных городах, только дядя Леша тут живет, а пока не разъехались, до самого института и даже немножко еще — была неразлучная компания.

Полина сделал паузу, показывая, что самое интересное еще впереди.

Все послушно затаили дыхание.

— Дядя Леша мне показал фотографии. И одну даже дал с собой, вам показать. Только, сказал, чтобы вернуть в целости и сохранности.

Фотография была цветная, но старая, даже немножко выцветшая. Напечатанная на настоящей бумаге! И с фотоаппарата пленочного, Лиу это сразу определила, у папы на телефоне в фотокамере была такая функция — ретро-съемка, как будто на пленку. Только тут на пленку на самом деле.

Ребята сразу узнали и место, и молодого дядю Лешу, без шапки, зато с дедморозовской бородой, сдвинутой вниз под подбородок. И Свету с доски почета узнали тоже, хотя и с трудом. А еще две девушки в больших меховых шапках, как все догадались и как подтвердила Полина — это Нина и Таня.

— Ничего себе, сколько тогда было снега! — поразилась Рамиля.

На фото внизу, оранжевыми квадратными цифрами, как на электронных часах, была напечатана дата: чуть больше двадцати лет назад, ровнехонько накануне нового тысячелетия.

Среди огромных сугробов, деревьев в белых пушистых шапках и лавочек, похожих на белые диваны, четверо веселых молодых людей показывали в камеру кто «во!», а кто «виктори», обступив со всех сторон каменного революционера. На котором красовался красный с белым колпак Санта-Клауса.

— Тесен мир, — сказала, в свою очередь, Лиу.

А Рамиля спросила:

— А дядя Леша на тебя не ругался, что ты суешь нос не в своё дело?

— Ни чуточки, — возразила Полина. — Он наоборот! Он сказал, что я ему мысль подала. А то они уже много лет не виделись, только в соцсетях переписываются — надо будет на Новый год предложить всем собраться.

Рамиля думала. Ей тоже хотелось поделиться с друзьями какой-нибудь информацией, но разузнать ей так ничего и не удалось. Если честно, она и не узнавала, в эти дни некогда было. Но потом и она кое-что вспомнила.

— А я знаю, что значит надпись про эвоков!

— Эвоки рулят, — сказала Полина.

— А вот и нет! Это типичный случай так называемых «ложных друзей переводчика».«To rule» переводится «править». Как в английском гимне: «правь, Британия». Так что правильно будет «эвоки правят».

— Я думаю, так и так правильно, — выдвинула гипотезу Лиу. — По-русски ведь говорят «рулят». Как раз в таких случаях. Папа говорит, когда переводишь художественный текст, важно соблюдать точность, но иногда лучше чуть отступить от точности, чтобы лучше передать смысл и слог. Так что можно и эвоки правят, и эвоки рулят.

— Пожалуй что можно, — подумав, согласилась Рамиля. — Но главное не в этом. Я знаю, кто ее написал.

— Кто? — в один голос воскликнули все.

Теперь уже Рамиля выдержала интригующую паузу.

— Ее написал сторож.

— Почему сторож? — больше всех удивился Сережа.

— Вспомните, как он разговаривал.

— Как полицейский, — вспомнила Полина.

— Скорей как студент юридического факультета, — уточнила Рамиля.

Подумав, все согласились. Полицейских все четверо видели только в кино, а всем известно, это знают даже дети — в кино люди разговаривают не совсем так, как на самом деле. А уж в студентах Рамиля, как дочка университетскогоп репода, явно кое-что смыслила.

— Так вот. В этом году на студвесне — меня папа водил — у юридического факультета была сценка по Звездным войнам. И там были эвоки!

Весь вечер Маруся ходила грустная. Она даже не пошла гулять во двор. Только вышла, чтоб отнести Лене и Марафону пакетик с кормом и пару котлет, которые мама принесла специально для котов из столовой. Даже если на душе печаль, коты не должны оставаться голодными.

Появилась даже мысль уговорить маму отвезти ее в Рощиповку на август. Там бабушка, дед… там двоюродные братья, и полный двор живности. А что теперь делать тут?

Милана с Дианой уехали в соседний город в летний лагерь. Августовская смена была короче, чем в июне или июле. Две с половиной недели. Их родители улетели в отпуск — аж в Египет.

В школу Маруся еще не ходила, так что школьными подружками обзавестись не успела. А скучать день напролет в квартире — то еще «удовольствие». На море одной нельзя. А на ближайших площадках скучно.

Мама везти в Рощиповку отказалась — на работе никто отпуск не даст.

Правда, человек и в одиночестве тосковать не должен. Книг написано столько, что за всю жизнь не прочитаешь. И папа перед отъездом на вахту скачал их в электронном виде — на три месяца хватит, если только читать, без перерыва на сон и еду. И купил бумажные — почему-то они нравились больше. Там были картинки, а еще так приятно касаться бумажных теплых листов.

А пока ни одной не прочитано.

Маруся решительно стянула с полки любимую. «Сборник сказок». Старая, мама ее еще в Рощиповку покупала. Бабушка читала их перед сном, если Маруся болела.

Правда, сказки уже не для человека, который пойдет во второй класс, но разве взрослые их не любят? А взрослым намного больше, чем восемь с половиной.

Но даже сказки не радовали. Маруся со вздохом отложила книгу. Мама сегодня на полный день, вернется только поздно вечером.

«Буду сочинять сама» — решила она, — сейчас досочиняю до конца, а завтра утром запишу в тетрадку». Начала придумывать сказку про веселого слоненка, который гулял по джунглям и встретил смешную мартышку, запутавшуюся в лианах. Слоненок помог ей выбраться, потому что у него был крепкий хобот.

Девочка сама не заметила, как заснула.

А утром….

Почему-то все интересное начинается ранним утром. Видимо, встает вместе с солнцем.

Утром оказалось, что двери в зал, обычно открытые, плотно закрыты. Маруся даже хотела заглянуть, почему их закрыли — но не успела. Двери приоткрылись, и из зала вышел… совершенно незнакомый мальчик.

Скажете, такое бывает только в сказках? А вот и нет! И в жизни бывает.

— Привет, — сказал он, — тебя зовут Маруся?

— Ага. А тебя как?

— Сережа. Мы с мамой ночью приехали. Я сразу лег спать, и вот сейчас проснулся.

— А ты в гости к нам? Или отдыхать на море?

— В гости, — решительно ответил Сережа.

И добавил:

— И на море, конечно.

— Тогда пойдем завтракать, — пригласила Маруся, — ты какао холодное будешь? Бутерброды я сделаю.

— Спасибо, я все буду, кроме манной каши.

— Я кашу варить не умею, мама не разрешает плиту включать. Только микроволновку.

— Тогда ладно.

Умыться они забыли, Маруся, увлеченная ролью хозяйки, а Сережа — потому что зубная щетка и паста остались в чемодане.

За завтраком — холодное какао и бутерброды с сыром и колбасой, а еще конфеты из привезенной коробки и яблоки с рынка, Сережа рассказал, что они с мамой ехали на поезде, а потом на такси, и его даже чуть-чуть укачало на поворотах, но это не беда.

И что он ни разу еще не видел моря.

— Пойдем, я тебе его покажу, — сказала Маруся, — купаться, наверное, без взрослых нельзя. А то и нас запрут дома, как Диану и Милану.

— А это кто такие?

— Мои подруги, только они сейчас в лагере. Одевайся, выходим. До моря не очень близко.

Сережик проскользнул в зал и вскоре вышел в морском костюмчике синего цвета. С белыми якорями.

— Ой, какой ты морской! Сразу видно, на море собрался, — Маруся приложила ладошки к щекам.

Удивительно — но у нее нашелся в шкафу костюмчик почти из такой же ткани, синей с якорями. Только девчачий — вместо рубашки был топик на лямках.

— Ух, ты, мы как родные брат и сестра! — восхитился Сережа.

— А Милана и Диана любят наряжаться в одинаковые платья или футболки, чтоб их считали близняшками. На самом деле они не близняшки, а эти… погодки. Они похожи, только Милана младше, а Диана — старше.

— Это твои подруги?

— Ага.

— Здорово. У меня тоже есть. Рамиля, Полина и Лиу.

— Лиу?

— Ага. У нее папа настоящий японец.

— Ладно, пойдем.

Они бы вышли, но тут Маруся вспомнила, что на улицу идти непричесанной как-то неприлично. И взялась за расческу. У кого кудрявые волосы, тот знает, как нелегко их расчесать по утрам. Пока Маруся пыхтела на всю квартиру, встала ее мама.

— Так, вы куда?

— Море смотреть. Мам, мы не купаться, только посмотрим. Сережа так мечтает… можно?

На море договорились пойти через час, а пока мама позволила погулять во дворе.

Маруся была рада и этому. Потому что надо же было показать новому другу и беседку, и шалаш в их личном палисаднике, где все равно ничего не росло. И покормить проголодавшихся за ночь котиков.

Сережа слушал, кивал, рассказал, что они тоже кормят котов, и у них даже есть Председатель. Что в их доме река совсем близко. И что им тоже разрешают гулять во дворе самостоятельно.

А потом все вчетвером пошли на море. По пути мама Сережи рассказала, что они с мамой Маруси дружили в юности, а потом как-то разъехались по разным городам. И, спасибо соцсетям, нашли друг друга спустя много лет. А уже потом оказалось, что у них дети — почти ровесники.

— Мам, а почему ты не говорила мне, что приедет Сережа? — спросила ее дочка.

— Потому что с работой было неясно, отпустят или нет, — ответила мама Сережи.

Август настолько жаркий месяц, что море становится теплым-теплым. И можно купаться сколько хочется. Выбраться, когда зовут съесть мороженого и — снова в воду.

К обеду пошли домой. Потому что стало уж слишком жарко, по мнению взрослых. А Маруся и Сережа плескались бы до самой ночи.

Но пришлось вылезать, бежать в раздевалку по раскалившемуся песку. Оба поджимали пальцы, потому что было горячо. И потом снова забежали в воду, несмотря на оклики мам.

По пути домой зашли в торговый центр за какой-то мелочью, типа крема после загара. И тут Сережа увидел то, что он всегда видел. В отделе, где продавались носки, кошельки, игральные карты и сувениры, лежала туба с маленькими динозаврами. Марусе они очень понравились.

— Мам, — он выразительно взглянул на нее, — а можно взять те деньги, что остались с дня рождения? Очень-очень нужно.

Мама сразу поняла:

— У тебя ж есть точно такие, — она кивнула на тубу.

— Нет, не мне. В подарок…

— Ну, если это дар Прекрасной Даме, тогда можно.

Она полезла за картой.

— Ура, — шепотом сказали хором Маруся и Сережа. Потому что в магазине во весь голос кричать не полагается.

И после обеда, пока взрослые отдыхали, дети устраивали динозаврам их доисторический мир.

— Они у нас будут антропоморфные? — спросил Марусю Сережа. От Рамили он уже знал это слово.

— Какие? — Маруся таких сложностей не знала.

— Ан-тро-по-морф-ные, — по слогам повторил Сережа.

И пояснил:

— Вообще-то это человекоподобный или человекообразный. Но в данном контексте это значит, что у них будут магазины, дома, кафе или просто кусты и деревья?

— А, поняла! Конечно, дома и магазины нужны.

Благо, из конструктора «Лего», подаренного на память одним из двоюродных братьев, они вдвоем построили кучу домиков для динозавров. И еще магазин, для которого сделали табличку красным фломастером на картоне:

Открыто всегда

И только диплодок собрался пойти в этот всегда открытый магазин за свежими листьями для обеда, как мамы всё испортили.

Они велели убирать игрушки.

— Мы ж еще не поиграли! — возмутилась Маруся.

— А что вы все это время делали?

— Мы строили дома, и все такое.

— А на море не пойдете?

Конечно, вдвоем дети завопили «Пойдем!» так громко, что даже люстра зазвенела под потолком. Им так показалось, во всяком случае. И далее честное-пречестное слово убрать все после ужина, чтоб ночью ни на что не наступить.

— А сейчас, пока мы на море, никто не наступит, — объяснил Сережа, — дома же никого не будет.

Мамы покачали головами и разрешили. Видно, на отдыхе все становятся чуточку добрее, и даже чистота в доме не так важна, как хорошее настроение обоих детей.

Потом Сереже и Марусе разрешили поболтать перед сном. Это вообще было лучше любых подарков.

— Эх, здорово, если бы приехать в следующем году с Рамилей, Полиной и Лиу.

— И чтоб Диана и Милана были тоже здесь.

— О, тогда было бы нас семеро. Есть такое кино, называется «Великолепная семерка».

— А про что?

— Про ковбоев. Точнее, про то, как семеро борются за справедливость.

Маруся задумалась.

— И мы тоже за справедливость. Правда?

Она подумала, а как бороться и стоит ли бороться вообще, и главное — с кем. А потом незаметно заснула. И Сережа уснул, прямо в кресле в ее комнате. Как маленький верный рыцарь.

Его, уже сонного, пришлось раздевать и укладывать на разложенный диван в гостиной.

Ему снились кони, прерии, заросшие высокой травой. И все они, семеро — в ковбойских шляпах и с револьверами в руках. Револьверы точно и метко стреляли пластмассовыми пульками. Только бороться было не в кем, и они просто стреляли по бумажными мишеням, а потом складывали из них кораблики. И Сережа во сне подумал, что надо завтра непременно сделать бумажный кораблик. Даже несколько. И запускать в море.

Глава написана Зайкой-побегайкой

— Мам, мам, ну скорее! — прыгал вокруг мамы Сережа.

Мама отбивалась:

— Да погоди ты, сейчас загрузится.

Маруся тоже прыгала. В Рощуповке было плоховато с современными технологиями, там что для нее происходящее было внове. Диана с Миланой проявляли солидность.

И вот, наконец, интернет показал какие нужно значки, запиликал сигнал вызова, и вскоре на экране возникла загорелая мордашка Полины с намокшими волосами.

— Привет! — радостно закричала она в телефон. — А мы на море!

— Привет! И мы на море! — закричал Сережа в ответ.

В окошке экрана, теснясь, возникли еще три девчоночьих личика: Маруси и Дианы с Миланой. И тут же открылось еще одно окошко, и в нем, отодвинув подальше телефон, замахала всем свободной рукою Лиу.

— А мы на море! — в один голос закричали Полина, Сережа и Маруся.

— А мы с утра были, — сказала Лиу.

— А сейчас что, разве не утро? — удивилась Милана.

Маруся не удивилась. По-здешнему пол-одиннадцатого, может, и утро, а по-рощиповски — давно белый день. А вот Диана удивилась тоже.

— Лиу сейчас в Японии, — счастливо рассмеялся Сережа.

— Офигеть! — выдохнула Милана

— Ничего себе интернет, — сказала Диана.

— У нас тут половина пятого, — пояснила Лиу.

— Коничива! — сказала Маруся. Они это в кино видели.

Лиу немножко удивилась, но очень вежливо ответила:

— Конити ва.

До сих пор еще одно окошко вызова молча и бесполезно мигало, но тут и оно наконец заработало.

— Всем привет!

— Рамиля, а ты где? — изумилась Полина.

На заднем плане за Рамилей синела речная гладь с желтоватыми островами и отмелями и даже какой-то кораблик, судя по темному цвету и нагромождению палуб — грузовой, а не прогулочный. А вокруг — что-то подозрительно похожее на древние развалины!

— В Казани! То есть сейчас я в Булгаре, — поправилась Рамиля. — А вообще в Казани. Представляете, как вы все разъехались, а тут бабуля звонит и вдруг говорит: куда это годится, ребенка в каникулы без путешествия оставить! Говорит, я пока ещё в состоянии свозить внучку в Казань в гости к родне. И мы за один день собрались и поехали. К тете Расиме и дяде Мише, они тут живут, в Казани, и мы у них живем. У них на доме рисунок с акбарсом, на целую стену!

— А у нас тут море! — счастливо закричал Сережа.

Его распирало от счастья: от того, что море, и что друзья, что все вместе, и что у Рамили тоже путешествие, и от солнца и синего неба, и от всего от всего! От морского соленого воздуха, точно воздушный шарик, наполненный этим солнечным и влажным воздухом с водорослями и йодом -сейчас так и взлетит!

— А это Маруся, — сообразил он, что девочки все еще между собой не знакомы. — Мы с мамой у нее поселились. А это Милана и Диана, они тут совсем живут. Мы тут уже так подружились! А это тоже мои друзья, мы с ними подружились сначала: это Полина, это Рамиля, склоняется по первому склонению, это Лиу, только не Лия, это неправильно и бюрократия.

— Вот это имена, — удивилась Диана. Хотя она эти имена и уже слышала от Сережи — но надо же проявить вежливость, когда тебе имена говорят.

А затем все затрещали наперебой.

Солнце сияло над южным городом, как оно и сияет обычно летом, как ему и положено сиять: прямо как на детском рисунке. Синее-синее море, за ним, через бухту — узкая белая полоса набережной, за ней -зеленые горы, увенчанные, как короной, белыми буквами названия города, а над ними — синее небо, белые облака и ярко-желтое солнце.Разноцветные корабли сновали по бухте: белые теплоходы, белые катера с оранжевыми тентами над палубами, алые катамараны, желтые и зеленые смешные бананы, и один драккар в виде банана, точнее, банан в виде драккара, красный и золотой, и почти настоящий пиратский корабль под черными мачтами… белые чайки чертили небо над бухтой, а серые, белые, пестрые голуби по-хозяйски расхаживали по серой и пестрой гальке, выискивая черные семечки от арбузов и желтые крошки от слоек, чебуреков или самсы. Там — плескался прибой и со счастливыми воплями плескались в волнах счастливые дети, тут — шипел, сдуваясь, у кого-то уже накупавшегося матрас, там — звучно стукался, а скорей звучно шлепался об песок волейбольный мяч, тут курлыкали голуби, там — голос из мегафона зазывал на морскую прогулку, обещая кристально чистую воду в открытом море, целебный воздух и встречу с дельфинами.

Мама Дианы и Миланы в синем купальнике загорала, подставив солнышку спину, тетя Оля читала что-то в своем телефоне, пока дети воткнулись в другой, а мама Сережи складывала пирамиду из гальки и время от времени поглядывала на детей — чтобы не утопили телефон и не потеряли панамки. Предыдущая пирамида была в восемь камней; но в этот раз мама твердо намерился довести их число до одиннадцати.

А дети наперебой рассказывали друг другу.

Сережа — про море, и как они катались на настоящем корабле с настоящим бассейном, и там можно плавать, представляете, одновременно плаваешь в бассейне, и одновременно на корабле, и одновременно сам корабль плавает в море! Тройное плавание! И что тут везде сосны, и с такими огромными иголками и с такими шишками, что каждая шишка размером с белку, непонятно, как белка ее утащит! И они были в парке динозавров, и там есть диплодок и стегоцефал, и очень большой птеродактиль. А еще у Миланы с Дианой целая коллекция динозавров, на весь шкаф!

А Милана с Дианой поддакивали и тоже вставляли свои кусочки. А Маруся рассказала, как они строили шалаш, и как там поселился котик Леня, и как они решили, что шалаш на четверых мал, и окончательно переоборудовали его в домик для котиков. Им хотелось еще рассказать, как они втроем, еще без Сережи, как-то пробрались на территорию заброшенного санатория… но когда взрослые сидят совсем рядом, рассказывать об этом лучше не стоило. Во избежание лишних вопросов.

А Полина тоже рассказывала про море, и что они тоже катались на настоящем корабле, и там бассейна не было, зато было купание в открытом море, представляете: слезаете вы по трапу (некоторые даже прыгают прямо с борта, но инструктор сказал, что детям прыгать нельзя по инструкции, да и взрослым лучше не стоит), так вот, слезаешь по трапу — а там прямо море, и даже дна не видно, и прямо так и плаваешь! Как в книжках про моряков! И еще они ездили на экскурсию в горы, и ехали на джипе прямо по горной речке, и вода во все стороны из-под колес — ффух! И все визжат, а Полина — громче всех! Не от страха, вы не подумайте, потому что это же нарочно так делается, прямо по воде, чтобы все визжали. Вот Полина — она добросовестно визжит, как полагается, изо всей силы! А то чего некоторые взрослые, так, еле пискнули — это ж разве катание!

А Лиу рассказывала, что они ездили на экскурсию в замок Осака, там прямо настоящий замок! И еще в парк, а там были поздние лотосы, вообще лотосы уже отцвели, но там еще немножко осталось, и вот ездили на них смотреть. И тоже на море, и сидели на пляже под зонтиком и ели арбуз. Тут все сидят под зонтиками, так чудно — а зачем под зонтиком, если солнца мало? А тут так чудно — солнца мало, а все равно такая жарища, что днем даже гулять не ходят, все сидят дома под кондиционером. А еще Лиу нашла фото, где папа в школе, и папа, оказывается, в школе играл в бейсбол, и их команда даже однажды заняла первое место на общепрефектурном школьном турнире! И папа ее научил играть в бейсбол, и купил настоящую бейсбольную биту, она приедет и всех научит, как играть, и будем играть! И еще они купили японскую школьную форму и портфель с котиками. И пусть только в школе скажут, что форма неправильная! В школе форма какая? Синяя юбка и синяя жилетка — и вот, пожалуйста, юбка и жилетка, и всё одинаково синее. А еще тут знаете какое мороженое? Мороженое из льда со сгущенкой! То есть простое мороженое тут тоже есть, а это не совсем мороженое, это называется какигори. Но раз ледяное — то ведь тоже, по сути, мороженое? Представляете, у нас детям запрещают снег есть, а тут, наоборот, покупают!

— А я тоже видела лотосы! — радостно закричала и Рамиля. — Они тут тоже растут! На озере Кабан. Тут есть большое озеро, на которое всех туристов водят, у которого набережная, а еще есть озеро маленькое, про него мало кто знает, а там на нем прямо целый ботанический сад на воде, и все написано, какие растения как называются. И там цветут настоящие лотосы! И еще ирисы, но они сейчас не цветут.

— А у нас было вертикальное купание! — закричала Милана.

— Это как?

— А мы позавчера пошли на море купаться, идем по улице, а тут вдруг как налетит туча, и кааааак хлынет дождь! Мы пока до остановки бежали, чтобы от дождя спрятаться, а забежали под навес, смотрим — а мы все уже и так мокрые, даже купальники. И пришлось домой ехать на маршрутке. Сережа говорит: ну вот, так в море и не искупались. А Маруся говорит: зато мы искупались вертикально!

— А еще у нас открыли новый океанариум, и мы туда завтра пойдем! — сказала Диана.

— А я знаете где нахожусь? — Рамиля поводила телефоном, чтобы все увидели вокруг камни, остатки каких-то древних стен и широкий навес на толстых деревянных столбах. — В ханском дворце! И представляете — он такой маленький, весь дворец не больше нашего дома.

— Зато с видом на Волгу! — восхитилась Диана. — Вот так представьте: проснулся хан утром…

— В девять утра, — уточнила Милана.

— Может даже в полдесятого, — согласилась Диана. — Подходит к окну, смотрит, а там — синяя-синяя Волга, а по ней во все стороны корабли идут, товары везут, у берега коней поят, рыбаки на лодках с уловом уже возвращаются. Потому что это были старые времена, и рабочий день у всех тогда начинался в семь. А у рыбаков, может, даже в пять. Или в четыре. Потому что на зорьке поклевка лучше всего. И хан на это все смотрит, и такой: ну все, значит, в ханстве с экономикой все в порядке!

Ярко синело Черное море, ярко синела Волга, а бирюзовые волны Японского моря, прямо сейчас пока никому не видные, все равно набегали на светлый песок, раскидывая по пляжу ракушки. И летних каникул еще впереди было — целая неделя!

Этот день и грустный, и веселый.

Грустный — потому что закончилось лето, пора приключений, удивительных открытий, пора новых знакомств и забавных историй. И начало осени, даже там, где море еще теплое. Осень — конец летней вольной жизни.

Радостный — потому что впереди еще столько всего нового и интересного. Новым пахнут вещи, туфли, учебники, портфели и пеналы. В новых тетрадках еще нет ни единой помарки. Даже для уроков физкультуры новые белые футболки и цветные кеды.

Первого сентября главное — это встреча со старыми друзьями. Хотя кто сказал, что с друзьями нельзя видеться летом? Но на линейке встречаешься с теми, кого не видел все лето. Пускай они не самые близкие друзья, просто одноклассники, приятели. Но разве плохо увидеть тех, с кем предстоит просидеть бок о бок на уроках до будущего мая?

Солнечный, яркий сентябрь. Чуточку странно — так же тепло, как вчера, но уже не лето, а осень. Скоро, совсем скоро пойдут дожди. И холодный ветер будет с утра подгонять в спину — идите быстрее. А еще выдергивать зонтики из рук. Скоро парты, ставшие за лето чуточку выше, будут слегка (или не слегка) почерканы ручками и карандашами. А доска будет протираться мокрой тряпкой сотню раз за день. Скоро, совсем скоро школа наполнится веселыми детскими голосами. Звонки будут отмерять школьное время. На уроках — тишина, порой такая, что слышно жужжание мухи. Но зато на переменках будет гвалт в коридорах, толкотня в буфете и порой — громкие окрики дежурных учителей.

— Дорогие ребята! Разрешите поздравить вас с началом нового учебного года.

Наверное, в каждой школе нарядная улыбающаяся директор произносит в микрофон эти слова. Скоро, совсем скоро ей придется решать тысячу вопросов, а то и отчитывать особо провинившихся. Но пока она рада детям. Рада тому, что пришли все, от малышей, испуганно и восторженно смотрящих на первую учительницу, до снисходительных старшеклассников. И слова, сказанные перед школьниками, что построились рядами, звучат от души и искренне. Так же искренне, от души льет на землю лучи уже нежаркое сентябрьское солнце. А потом в небо взлетит стайка разноцветных шаров, и школьный двор огласится бурей аплодисментов. И кажется, впереди — только хорошее. Особенно так кажется малышам, которых ждет самый важный этап их жизни. Старшие уже знают, что за праздником начнутся школьные будни, а значит, будут и «двойки», и замечания. И контрольные с диктантами и всякими проверочными работами, и «родителей в школу». Но сейчас не хочется думать об этом. А хочется просто наслаждаться моментом праздника и атмосферой нового учебного года.

Разные школы — в разных уголках страны, в разных городах.

Одна стоит в окружении пожелтевших березок и покрасневших кленов, лишь елки остаются темно-зелеными. Да могучий дуб, стоящий тут, наверное, с позапрошлого века, еще не перекрасил свою листву. И ученики уже в курточках, пускай и легких, осенних. Их так и называют — ветровки, чтоб не холодно было стоять на линейке на ветру.

А в другой школе линейку начали на час раньше, чтоб никто не перегрелся потом на ярком солнце. И о ветровках тут даже не вспоминают. Наоборот — у всех короткие рукава, загорелые руки и лица. А когда смолкнут речи и шум, и ребята разойдутся по классам, то в тишине можно будет услышать гул прибоя. Не так уж далеко море от школьных стен. И, можно с уверенностью сказать, что многие ребята, побросав портфели и наскоро переодевшись, побегут к нему после линейки и уроков. Их сегодня совсем мало.

У Маруси в руках букет гладиолусов. Он такой огромный, что девочку за ним совсем не видно. Маруся стоит во втором ряду, она почти самая рослая из всего второго «Б». Выше почти всех мальчишек и точно выше всех девочек. Она с гордостью думает, что когда на уроке физкультуры их поставят по росту, она будет первая в строю. А еще — что те два мелких шкета, оказавшихся ее одноклассниками, те, что дразнили новенькую «Длинной линейкой» (при чем тут линейка, а?) вряд ли смогут удрать от нее на перемене. Догонит и щелбанов надает. Не зря она росла в Рощиповке со старшими братьями. А вот с этой девочкой с белыми кудряшками она уже успела познакомиться. Её зовут Лиза. И они сядут за парту вдвоем. Новая учительница — молодая и очень веселая. Она всегда улыбается, даже когда отчитывает расшалившихся мальчишек.

А Милана и Диана — уже в четвертом и пятом. Диана с гордостью вчера рассказывала, что у них будут вести уроки разные учителя. И что они называются «предметники» А еще, что пятиклассники изучают историю, географию, биологию. И все остальное. А в будущем году у них будет не математика, а даже алгебра и геометрия. Причем говорила Диана это таким тоном, будто она уже в одиннадцатом классе учится и вообще в институт скоро пойдет, а Милана и Маруся еще в ясли ходят. Правда, ей это не помешало бегать наперегонки и играть в догонялки на большой площадке, и в «выше ноги от земли». Вчера так хотелось нагуляться и наиграться от души. Будто первого сентября заканчивается вся жизнь, останется только школа и уроки.

Но ничего, если подумать — школа и уроки это тоже не так уж и плохо. А впереди еще долгий-долгий жаркий южный сентябрь!

Сережа, Полина, Лиу и Рамиля нарочно поторопили родителей выйти сегодня пораньше, чтобы сфотографироваться всем четверым во Дворе — с букетами, с новыми портфелями и в нарядной форме.

Дальше всем расходиться по школам.

Рамилю, вместе с нарядной мамой, папа повезет на линейку в гимназию. Папа Нияз тоже особенно нарядный сегодня, в костюме-тройке и белой рубашке с галстуком, на лацкане пиджака — значок университета. Ему встречать сегодня новых студентов, которые всего год назад были такими же школьниками и так же с родителями шли на линейку.

Полина сегодня, в честь праздника, уступила уговорам тети Белки, и сегодня у Полины на голове два огромных пышных белоснежных банта. Надо же отправить папе с мамой фотку «настоящая школьница»! И букетов у нее, как и бантов, целых два. Второй для Лиу — они с тетей Белкой накануне специально выбирали в цветочном магазине, потому что самолет прилетает 31-го вечером, цветами заниматься уже совершенно некогда.

А вот Сережин папа успел сгонять на базар сегодня с утра, и у Сережи в руках — высоченный букет гладиолусов, разноцветных, и белых, и красных, и даже один, самый красивый — темно-бордовый, бархатный. Сережа вынес с собой и Каштанчика. Конечно, в школу он мишку не понесет, он не маленький — но надо же сфотографировать и Каштанчика с игрушечным портфелем и настоящим букетом из голубых сентябринок. В игрушечном медвежьем мире тоже есть свои школы, и сегодня Каштанчик идет первый раз в первый класс.

Лиу выходит во двор последней, и видок у нее несколько заспанный — ну а что вы хотите, лететь через большую часть евразийского континента это вам не баран чихнул! У них еще даже не разобраны чемоданы, стоят в прихожей, только успели достать и отгладить форму и достать и заполнить портфель. Но зато в чемодане припасены для друзей необыкновенные японские сладости, целый пакет, и ракушки из Японского моря.

— Ну, становитесь скорей все кучкой! — торопит всех тетя Белка с телефоном в руках. — Опоздаете на линейку, а некоторым еще ехать! Вот сюда, тут на фоне красивый куст и на дереве уже есть желтые листья.

1 Сентября — день, когда в воздухе пахнет горьковатым дымком, терпкими астрами и новыми, только из типографии, книгами. Это день суеты, праздника и предчувствия чего-то нового в жизни. День возвращения на привычный путь — начала уже другого пути.

Глава частично написана Зайкой-побегайкой.

Первого сентября уроков в школе немного. Да и на дом — о чудо! — сегодня пока ничего не задали. Так что после обеда вся четверка с совершенно чистой совестью собралась во дворе под Деревом.

За день разогрело, солнышко припекало так, что все поскидывали ветровки и кофты. Так странно: ходишь еще в майке, как летом, все еще точно как летом, а между тем на календаре уже страница с желтыми листьями, и вот они, желтые листики — прямо над головой. И сегодня уже ходил в школу, и завтра пойдешь…

Всем четверым было о чем порассказать, каждый о своем путешествии. У каждого на рюкзаке (а у Сережи на кепке) красовалось теперь по значку, у кого с крылатым барсом с тюльпаном в лапе, у кого с дракончиком Зилантом, а магнитики с морем и динопарком и маленькие ракушечные фигурки в карманах ветровок дружно ждали, когда займут место каждый в своей квартире. Ребята по очереди выдавливали себе в рот прикольные желешки конняку, с разными вкусами, в тюбиках с иероглифами — прямо точно космическая еда! Большая коробка с чак-чаком и поменьше с лукумом дома ждали вечернего чаепития, потому что гостинцы гостинцами, а санитарных норм и правил никто не отменял, брать еду немытыми руками никуда не годится.

— А у вас уже спрашивали презентацию про Город? — полюбопытствовала Рамиля.

— Ага, — откликнулась Полина. — Мне пять поставили! И Людмила Герасимовна даже сказала, что видно, что работа написана самостоятельно, а не из интернета научным методом копи-паст.

Все рассмеялись.

К ребятам подошел один Рыжик и начал тереться по очереди обо все ноги. Потом спрыгнул с забора и тоже подошел и второй.

Сережа выдавил котам по маленькому кусочку желе с персиковым вкусом. Других просто не осталось уже.

— Ты уверен, что им это можно? — усомнилась Рамиля. — Лиу, можно это котам?

— Понятия не имею, — честно призналась Лиу. — Если им нельзя — они ведь тогда и не будут. Наверное.

Рыжик-2, подозрительно обнюхав угощение, демонстративно мявкнул, задрал хвост и удалился, как охотник на оленей из веганской столовой. А вот Рыжик-1 с интересом потыкал полупрозрачное нечто кончиком лапы, понюхал уже внимательнее — и умял за милую душу, быстрее, чем «индейку в нежном желе» из пакетика.

— А про что ты написала в презентации? — спросила опять Рамиля.

Полина начала загибать пальцы:

— Про памятник Первопоселенцу, и почему он стоит именно там. Про Ракету, и как в нее закладывали письмо потомкам, и как потом доставали, и что там было написано; ну это я, правда, в интернете нашла, что там было в письме. Еще про мосты: про Красный мост, который раньше назывался не Красным, а Подвесным, про Питерский, который на самом деле Казанский, и про самый новый, который недавно открыли. Что если вечером дойти до такого места на набережной, откуда их все три видно сразу, когда уже темно и подсветку включили, то получается подряд три моста: красный, синий и белый. И они же еще и в реке отражаются. И что у нас есть практически настоящий восточный базар, где можно купить любые фрукты-овощи, но даже если не покупать, то даже просто ходить и смотреть интересно. И еще про памятник революционеру около Велзавода! Про него, оказывается, вообще никто не знал, что такой памятник есть!

— Мне тоже пять поставили, — сказала и Рамиля. — Правда, с минусом. Потому что задано было доклад на пять минут, а у меня получилось почти на десять. Я так-то поняла, что много, но жалко было что-то выбрасывать. Что сначала тут было море, потом в ледниковый период водились мамонты, про первобытных людей, потом как тут были поселения буртасов и мокши, и даже очень большие для Средних веков. И что даже само название города пришло из мордовского языка. Потом про монголов, какое тут было грандиозное сражение. Не на самой территории современного Города, это я на всякий случай написала, потому что задание же было про город, а не про область, но очень близко. А про это сражение в музее в Булгаре есть даже целый отдельный стенд! Потом дальше про то, как уже во времена Московского царства тут основали крепость для защиты от кочевников, потому что тут была граница с Полем, как с кочевниками сначала враждовали, а потом все-таки научились жить мирно и сотрудничать, и так граница отодвинулась дальше. Ну дальше немножко про Пугачева, потом про девятнадцатый век и писателей, потом про двадцатый, и про Велзавод тоже написала, потому что это же важная часть истории города! И закончила нашим временем, что теперь в наш университет приезжают учиться студенты со всего мира.

— Я тоже написала про университет, — сказала Лиу. — И про студвесну, это, оказывается, на все Поволжье известное мероприятие! И тоже про мамонтов и про сражение. Еще про наш парк, а кто скажет, что такой большой и старый парк это не то, чем область знаменита. Мало где такой есть! И про нашу Реку, нашла даже открытки с ней, и упоминания в нескольких книгах. Еще про писателей, это само собой. И про лосей написала! И еще про то, как к нам завозили тануки… тут я, правда, тоже немножко схалтурила и фото вставила из музея в Осаке, а не из нашего. Но я честно указала, откуда! Я, если честно, эту презентацию в аэропорту доделывала между самолетами, на папином ноуте. Когда обратно самолет ждали. Сижу такая, в одной руке сэндвич с индейкой, второй рукой клавиши нажимаю. Хорошо, что звук не надо было записывать, а то бы что было: через каждое слово «внимание пассажирам рейса такого-то!». И, понятно, про Велзавод, что во времена СССР наши велосипеды и часы славились по всей стране — а теперь велосипедам конец пришел, и часы тоже не процветают. Ну это для реализма, чтобы была и капля дегтя, а то скажут, что лакировка действительности. Но зато у нас теперь производят детали для спутников, так что кусочки нашего города летают в космосе и, может быть, прямо сейчас проплывают у вас над головой. А когда вы берете свой телефон и открываете в нем интернет — это вы делаете в том числе и благодаря нашему городу! И вот этим я закончила. По-моему, самое то для финала!

— Тум-тум-ту-тум! — тут же напела Полина Имперский марш.

— Не, лучше так, — возразил Сережа, — космос, последний рубеж — это путешествие звездолета Энтерпрайз!

— Я вообще думала на финальном слайде музыку пустить, — призналась Лиу. — Только я не успела и решила — пускай будет просто вид на Землю из космоса.

— Тебе стопудово тоже отлично поставили, — предположила Рамиля. — Такой доклад, столько всего интересного!

— Пять с плюсом! — с гордостью подтвердила Лиу.

— Ой, а у нас что было! — воскликнул Сережа. — Вы со смеху умрете!

— Что? — воскликнули все.

А Лиу добавила, чтобы он все-таки постарался, по мере возможности, рассказать без опасности летального исхода.

И на всякий случай забрала на колени Рыжика-1. Для пущей котячей безопасности. А то вдруг у котиков тоже есть чувство юмора.

— Представляете, сидим мы, и Татьяна Николаевна всех спрашивает по очереди — не по алфавиту, а произвольно, кто руку поднял, и все читают свои сочинения. Ну, не целиком, целиком мы потом их сдали, и их проверят и оценки поставят, а по кусочку, где самое интересное. Меня вызвали — я прочитал. Потом еще двух человек, потом вызывают Савку Дрыща. И он читает: в нашем городе было восстание Пугачева, и он топил помещиков в пруду… это я своими словами рассказываю покороче, у него там красочно было про восстание. Теперь на этом месте разбили парк, но по ночам из пруда поднимаются привидения помещиков и блуждают по всему парку в поисках своих обидчиков!

Все покатились со смеху. Даже, кажется, Рыжик-1.

— Ой, не могу! — больше всех веселилась Рамиля. И даже от избытка чувств подскочила и несколько раз кувыркнулась на лазилке. — Ох, не могу! Привидения выходят! И что ему учительница на это сказала?

— «Откуда ты взял такую ерунду, ты бы еще написал, что у нас в лесу бабки-ёжки водятся!».

— Ну, тануки у нас в лесу водятся, — заметила Лиу справедливости ради. — А это тоже мифическое существо. Но они на самом деле есть совершенно точно.

— А ты сам что написал? — спросила Полина.

— Ой, я вам сейчас даже прочитаю! — обрадовался Сережа. — Я из тетрадки нарочно на старый телефон сфотографировал.

Но тут, как по волшебству… кто сказал, что «но тут, как по волшебству» бывает только в сказках и мифологии? И в жизни бывает, еще как!

Итак, тут, как по волшебству, во Дворе появился именно этот Савка Дрыщ. Он шел со стороны Питерского моста, который на самой деле Казанский, и оглядывался по сторонам, как человек, который что-то ищет. Или кого-то.

Честно сказать, Сережа даже несколько обеспокоился. А еще больше, когда Савка увидел их компанию — и направился прямо к ним.

Девочки тоже несколько поднапряглись. Не то чтобы они испугались, вот еще! Но сами согласитесь, когда ты только что над кем-то смеялся, а тут этот кто-то и появляется и шагает прямо к тебе — тут любой испытает некоторые не самые приятные чувства.

Рамиля спрыгнула с лазилки.

Савка подошел прямо к Сереже. И, не здороваясь, брякнул:

— Спасибо.

— Пожалуйста… — растерянно отозвался Сережа.

— Ну тогда я пошел, — сказал Савка. — Пока.

И он и вправду пошел.

— Эээ… и что это было вообще? — наконец озвучила общее изумление Полина.

— Ну… не знаю, чего он… я же так просто… — Сережа совсем смешался, еще даже больше чем раньше.

— Давай рассказывай! Самое интересное же! — насела на него Лиу.

— Сказал А, говори и Б! — поддержала ее Полина. — А то мы правда умрем, но не от смеха, а от любопытства!

Даже Рыжики присоединились ко всеобщему хору. На свой котячий манер — запрыгнули на лавочку и принялись тереться об Сережу сразу с обеих сторон. Именно РыжикИ, потому что Рыжик-2 тоже вернулся. То ли он наконец нашел в себе силы простить некошачий корм, то ли ему тоже стало интересно, что же происходит такое.

— Ну ничего такого… вы не подумайте… — сдался наконец Сережа. Уши у него покраснели. — Татьяна Николаевна начала возмущаться, что за ерунда, откуда ты такое взял… Ну я тут руку поднимаю. Она меня спрашивает: что ты хочешь сказать, ты же уже отвечал. Ну а я говорю: можно мне уточнить. Говорю: про призраков это не ерунда, а городская легенда, я ее тоже слышал. Конечно на самом деле это неправда, никаких привидений нет, но легенда-то есть. Тема сочинения была «Мой родной город», там же не сказано конкретно, про что писать — значит, можно писать про все, что есть в городе. А городские легенды в нем как раз и есть.

— А Татьяна Николаевна что?

— Говорит: что-то я сколько лет тут живу, а про такую легенду не слышала. Ну ладно, Савельев, садись, принимается. Раз есть — значит есть. Ну я уж не стал ей говорить, что она только три месяца назад появилась, — скромно прибавил Сережа. — Не все же легенды старинные! А раз ее уже пересказывают — значит, она уже действительно есть.

— Наверное, это считается, что есть… — Рамиля почесала в затылке. — Точно! Я спрошу у папы, пусть он спросит на кафедре фольклористики — когда городские легенды начинают считаться, что они бытуют.

Сочинение Сережи.

Я живу в этом городе еще совсем мало. Поэтому когда в прошлом году нам дали это задание, я даже подумал: «Я ведь так мало знаю, наверное, я не смогу ничего написать. Может, мне лучше написать про город, в котором я родился?». Но за лето я узнал очень много, и оказалось, что этот город очень интересный. Раньше здесь плескалось доисторическое море, в котором плавали ихтиозавры и плезиозавры, а теперь производят детали для космических кораблей.

В этом городе есть Река. Она очень красивая, над ней склоняются ивы, а в воде цветут желтые кубышки и плавают утки, которые не улетают в теплые края даже зимой, а плавают в полыньях, как Серая Шейка. Но лис в городе нет, только очень далеко в лесу, поэтому птицам ничто не угрожает. К сожалению, некоторые люди не ценят красоту реки и бросают на берег и даже прямо в воду всякий мусор. Это очень грустно.

В этом городе есть Краеведческий музей, где представлена история города с самых древнейших времен, и очень хороший парк, где имеется много интересных аттракционов. Больше всего мне понравились «Колесо обозрения» и «Лодочки», которые ходят по настоящей воде. А еще там растут таинственные огромные дубы с раскидистыми узловатыми ветвями, которые рассыпают по всему парку свои желуди. Кажется, как будто где-то неподалеку скрыта нора, в которой живут Тоторо, и это они приносят эти желуди и распространяют их по газонам, чтобы в парке вырастали новые деревья.

Мне вообще кажется, что у этого города есть особенное свойство: в нем как бы само собой находится то, что напоминает любимые книги и фильмы. Например, на берегу реки есть такое место, что если оттуда смотреть вверх по горе, то становится понятно, где и как в старое время была устроена крепость. И нетрудно представить, что эту крепость охраняли стрельцы в красных кафтанах, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию». А если хорошо постараться, то можно даже представить, что тут стоял Минас-Тирит из фильма «Властелин Колец».

Еще один пример. В этом городе есть одно место, которое очень похоже на Безлюдное пространство из книг Владислава Крапивина, особенно из повести «Самолет по имени Сережка». Там находится заброшенный завод. И, что самое удивительное, этот завод даже упоминается у самого Крапивина!

А еще в этом городе живут очень добрые люди. Здесь я нашел друзей: Полину, Рамилю и Лиу. Мы все четверо живем в одном доме, но в разных квартирах, и ходим везде вместе. Почти все эти интересные места мы исследовали с ними вместе.

И взрослые тут тоже очень добрые и хорошо относятся к детям. Один раз продавец на базаре просто так подарил нам огромное яблоко. А наш сосед подарил нам целую кучу книг! Правда, взрослые иногда ругаются, когда им кажется, что дети сильно шумят или лезут куда не следует. Но мне кажется, что это они не со зла. Тут даже сторожа не очень сердитые. Потому что если человек любит эвоков — как же этот человек может быть злым?

Так что я очень рад, что я теперь живу в этом городе. И я думаю, что в нем есть еще очень много всего интересного, что нам с друзьями еще предстоит узнать».

КОНЕЦ