На границе Рассвета и Тьмы. (окончание, главы 28 - 48) (гет)

Глава 31

Узкий проход со стороны углового коридора привёл в маленькую, спартански обставленную комнату на старом полуразобранном фрахтовике, как прекрасно знал Люк — обычный для Леи выбор места подобных встреч.

Что было нехарактерным, так это отсутствие Хана возле раздвижных дверей ремонтного ангара, в котором стояла «Оса». Там Люк оставил своих последних двух агентов в напряженном противостоянии с двумя подозрительными наблюдателями повстанцев. Только Мара прошла в отсек вместе с ним. Хотя Хан точно был на станции — его раздражение, неловкость, смесь беспокойства и гнева смутно чувствовались где-то вдалеке.

Позволив себе слегка усмехнуться отсутствию Хана, Люк приказал своему разуму и вниманию вернуться в настоящее. Осматривая массивный корпус потрёпанного среднетоннажного грузового судна, громоздко протянувшегося вдоль похожего на пещеру сорок восьмого отсека, удивился, что его вообще поместили в герметичном отсеке, а не в открытом доке, затянутом едва заметной плёнкой атмосферного щита, сдерживающего звёздный черный вакуум космоса. Возле него раздраженно фыркнула Мара оценивая состояние полуразваленного фрахтовика, впервые заговорив с момента их высадки. Если она всё ещё злится на него за попытку отстранить её, — размышлял Люк, — то ей лучше поскорее привыкнуть по крайней мере, в части таких передовых операцией.

— Ну, одно можно сказать наверняка, — проворчала она, заметно паря дыханием в холодном ангаре, — быстро он никуда не улетит.

Люк бросил взгляд на кучу компонентов двигателя, разложенных по полу отсека, четыре зияющие дыры в задней части старого грузовика VI класса, заполненные впускными трубами, охлаждающими решётками и направляющими вентиляционных отверстий, отмечающих места демонтированных двигателей. Пожалуй, поэтому его и хранили в закрытом отсеке, в вакууме потребовалось бы проделать больше работы.

Тем не менее, это было большое старое грузовое судно, и оно могло скрывать много секретов. Осторожно Люк потянулся к Силе, чтобы хоть как-то ощутить его, тут же заметив в носовой части фрахтовика присутствие нервничающей, но, как всегда, решительной Леи. Кроме неё и ещё одного разумного — салластанца, посчитал он, — больше никого Люк обнаружить не смог ни на корабле, ни в отсеке. Люк улыбнулся почувствовав, как Мара протягивает свои неуверенные усики недавно обученного сознания, решив было спросить её о виде второго разумного, однако отверг эту идею — сейчас не время для уроков.

Внутри потрёпанный грузовик выглядел не лучше, чем снаружи — освещение работало частично, двери открывались с астматическим шипением, которое тотчас напомнило Люку некоторые старые суда, на которых он жил и летал, когда ещё был пилотом в Альянсе.

— Ну, кто-то им пользуется, — слова Мары вывели Люка из задумчивости. Он оглянулся — она смотрела в пол, проследив за её взглядом, сразу понял: при слабом освещении середина коридора была очищена от пыли, собиравшейся по краям.

— Ты что-нибудь ощущаешь? — спросил Люк, всматриваясь в тонувший во мраке длинный коридор. Большой старый грузовой корабль эхом отозвался на его голос, — что-то…

— О, так теперь ты хочешь знать мое мнение, — храбро сказала Мара, — час назад ты не хотел, чтобы я пошла с тобой, а теперь вдруг это... что ты чувствуешь, Мара?

Люк, забавляясь, полуобернулся:

— Ну, я подумал, раз уж ты здесь, тебе, наверное, надо хоть что-то делать. Так что ты ощущаешь, Рыжая?

— Мне кажется... есть кто-то впереди, но это всё.

— Один человек?

— Да.

Люк расширил собственное сознание, понимая, что Мара почувствовала присутствие Леи — довольно сильное присутствие.

— Хочешь показать дорогу?

Мара изогнула бровь:

— Ты думаешь, я не смогу проследить за ней?

— Полагаю, ты не устоишь перед вызовом.

Она усмехнулась, ее бледная кожа тепло светилась в искусственном освещении:

— Называешь это вызовом?

* * *

Пока добирались, они пару раз свернули не туда, хотя Люк и не сказал об этом вслух. Это была долгая прогулка, но она всё равно отлично справилась пользуясь только ощущением на корабле такого размера. когда они подошли к открытой двери, Мара замедлила шаг. Яркий свет отражался в медленно изгибающемся проходе. Позволив себе лёгкое сомнение, Люк собрался с мыслями и вошёл.

* * *

Крепко сцепив руки Лея сидела за поцарапанным столом. Не считая стульев, это была единственная мебель в холодной, затхлой комнате. Стены были изъедены коррозией. Там, где они соприкасались с полом, краска облупилась и пузырилась. Повсюду стоял слабый запах старого, перегретого хладагента. На секунду Люк почувствовал укол ностальгии по своей прежней жизни, представив себе эхо шагов и смеха, которое наполняло это старое грузовое судно, когда оно использовалось Альянсом. По этой причине Лея приводила его в такие места... или это просто её жизнь? Он посмотрел на неё сверху вниз — на одежду, которую она носила: светлые брюки с потёртыми белыми ботинками и белым топом, старую стёганую жилетку, которую она так часто носила на Хоте, чтобы согреться... Её волосы заплетены в косу и собраны в узел на затылке.

Сегодня вечером она вернётся на какой-нибудь потрёпанный, едва работающий корабль и разделит трапезу в переполненной, шумной столовой с людьми, которых знала и которым доверяла много лет. Это была потеря, которую он ощущал острее всего — это чувство товарищества, доверия, общих убеждений и целей. Это было то, что Палпатин отнял у него... и всегда, когда он пытался восстановить это чувство доверия, что-то или кто-то появлялся и разрушал его.

Снова он почувствовал ностальгию по оставленной позади жизни, и снова решительно отогнал её. Сейчас у него другая жизнь, другой путь, а скоро у него будет совершенно новый путь. Осознание этого на несколько секунд обожгло его сердце, пока он не прогнал его, остро чувствуя близкое присутствие Мары в маленькой прихожей снаружи.

Позже. Он разберётся с этой проблемой позже.

Эта проблема... Что с ней делать? Это не проблема - это гибель всего, в чём он поклялся своему старому Мастеру, потеря всего, чего, как он был уверен, никогда не отдаст Палпатин... Но тогда он этого не сделал. Это, конечно, был выбор Мары... впрочем, сейчас споры кажутся ничтожными и бессмысленными. Он понятия не имел, обрадован он или ошеломлен... Нет, неправда — он в ужасе. Люк слегка качнул головой, взгляд рассеялся. "Дурная кровь". Невольно ему на ум пришли слова Палпатина: "Они сказали тебе, кто ты есть на самом деле? Этим безотчётно пропитана каждая клетка твоего существа… Дурная кровь… Твоё предназначение течёт в твоих жилах."

Лея слегка выпрямилась в кресле, и Люк вздрогнул, возвращаясь мыслями в настоящее, вдруг почувствовав её взгляд на себе — сосредоточься!

Он сел, пользуясь моментом, чтобы взять себя в руки. Когда он вновь поднял взгляд, его лицо было непроницаемо, а глаза пусты. Сотни раз сталкиваясь с Палпатином — более капризным да и при худших, чем сейчас, обстоятельствах, он всё же умудрялся реализовывать свои планы. По до конца не понятным Люку причинам, у Леи Органы было много способов задеть его за живое⁽¹⁾, но с каждой новой встречей ставки повышались, и сегодняшняя была слишком важна, чтобы позволить ей закончиться чем-то меньшим, чем реальный прогресс — так или иначе.

* * *

Наблюдая за сидящим Императором, Лея напомнила себе об определённом ею для самой себя плане действий: она полностью погрузится в эти переговоры, она позволит каждому вопросу и каждому возражению полностью заполнить её разум и внимание. Она не может думать ни о чём другом. Нет ничего другого. Ничего, кроме этой беседы и этой комнаты. Только это. Сосредоточиться на этом.

Она изучала сидевшего перед ней мужчину, его покрытое шрамами непроницаемое лицо, глаза разного цвета, проницательные, внимательные, слегка настороженные. Его волосы были распущены непокорными волнами, которые кому то другому могли бы придать некий юношеский, небрежный облик, но у него вызывали какое-то противоречивое замешательство — мужчина слишком молод и излишне еретичен⁽²⁾ в навязанной ему роли... Но разве она была какой-то другой?

Она вновь вспомнила его маленькую фотографию, которую она нашла в кармане Хана — неукротимый Император, уверенный и непреклонный... И до сих пор Лея так же хорошо помнила того застенчивого, скромного и непритязательного пилота — и кто из них был настоящим, потому что, конечно же, не могли же они оба быть… могли ли они?

Прочистив горло, она вновь распрямилась:

— Полагаю, будут уместны поздравления.

Он нахмурился, натянув верхний край шрама в месте его пересечения с бровью:

— С чем?

— Поправьте меня, если ошибаюсь, но, кажется, на паре каналов Голонета недель восемь тому я что-то слышала о свадьбе, — сухо сказала Лея. Нужно было быть запертым в глубокой пещере отшельником, чтобы не заметить безумия, устроенного недавно разрешёнными информагентствами. Всё, имевшее малейшее отношение к таинственному, загадочному Императору и его удалённой от дел новобрачной, показывалось на всех новостных каналах от Хелски до Хота.

— О...

Сбитая с толку Лея поморщилась — всё, что ей когда-либо было известно о сидевшем сейчас напротив мужчине, говорило, что он действительно искренне забыл этот факт. А теперь он закрылся, нахмурившись под её пристальным взглядом

— Что?

Лея сделала паузу, игнорируя резкость вызова:

— Ты кажешься... рассеянным?

Его специфические, беспокойные глаза на мгновение задержались на ней, прежде чем он отвёл взгляд. Голос был совершенно безразличным:

— Я в порядке, спасибо.

— Я просто… — помедлив, Лея отмахнулась от этого, качая головой, — неважно.

Она устроилась в кресле, собираясь с духом, заставляя себя сосредоточиться на нынешнем моменте и ни на чём более. На самом деле, каждая встреча с новым императором требовала этого при любых обстоятельствах.

— До того, как мы продолжим, мне надо кое-что знать... Правду.

Он молча ждал, поэтому Лея продолжила:

— Ты можешь читать мысли, не так ли? Как джедай...

— Что-то типа того.

— Да или нет?

— Да, — сейчас он не колебался, казалось, чувствуя себя более спокойно под её осторожными вопросами.

— Отдельные мысли?

— У тебя — да.

— Что ты имеешь ввиду?

— Это означает, что да, я могу читать отдельные мысли.

— Свободно?⁽³⁾

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Ответь мне.

— Полагаю, я достаточно отвечал. Ответь на мои вопросы.

Лея вздёрнула подбородок:

— Потому что я не могу продолжать эти переговоры, если думаю, что ты читаешь мои мысли.

Он наклонил голову:

— Тебе есть что скрывать?

В его голосе была только ироничная забава, но Лея почувствовала, как заколотилось её сердце:

— Да. Я лидер восстания против тебя, конечно, мне есть что скрывать.

— Я отлично знаю, что ты что-то скрываешь от меня. Если бы я пригласил тебя сюда только для того, чтобы порыться в мыслях в поисках информации, то, во-первых… ну, во-первых, мне не нужно встречаться с тобой. Мне вполне достаточно быть рядом с тобой, чтобы прочитать твои…

— Насколько близко?

— С тобой? Достаточно быть в любом месте в пределах этой космической станции, — он наклонил голову, — И нет, ты не выдала случайно секреты Альянса, помимо своей воли, по простой причине — я не смотрел. Я не пытаюсь читать твои мысли сверх пассивного восприятия.

— Почему?

— Это вряд ли укрепило бы доверие между нами, разве нет?

— Откуда мне знать, что ты этого не делаешь?

— Я полагаю, что понятие доверия распространяется за пределы доказательств. Я хочу, чтобы ты почувствовала, что можешь мне доверять.

— Чувствовать… или действительно быть в способной?

— Мы уже спорим о семантике?

Лея молча выдержала пристальный взгляд Люка, и он вздохнул:

— Эти переговоры — уже проявление доверия. Зачем мне рисковать этим?

— Потому что ты очень легко сделаешь это незаметно.⁽⁴⁾

— Я много чего могу сделать очень легко, но не всё это будет правильным.

Лея понимала, что это идеальный ответ от любого другого. Единственное, что не нуждается в объяснениях: если что-то неправильно, то этого просто не следует делать. От него... естественная это реакция или расчёт? Прочёл ли он её мысли, чтобы точно знать, что она хочет услышать, перед тем как говорить? Раздражённая своей уязвимостью, Лея поджала губы:

— Ты когда-нибудь читал мои мысли?

Люк откинулся на спинку стула, похоже, утомившись уже от этого потока вопросов:

— Нет, не более пассивного восприятия, которое я не могу блокировать.

— Что это?

— Фоновое понимание твоего настроения… которое, как я полагаю, сейчас просто немного настороженное, — сухо сказал он.

— Можешь ли ты читать мысли, которые я хочу скрыть?

— Да... Но не без твоего ведома.

— Почему?

Он наклонился вперед:

— Почему бы нам не перейти к делу. Я даю слово, что не буду заглядывать тебе в голову без разрешения.

— Почему ты не можешь их прочитать?

Он помолчал, окинул её тусклым, жёстким взглядом, на мгновение Лее почудилось, что он просто встанет и уйдёт — может быть, он задумался об этом на миг, но, пригладив непослушные локоны, он вздохнул:

— Как я сказал, я могу прочитать их. Но я не могу читать мысли, не заставляя думать о них... и поверь мне, если я начну копаться в твоей голове и направлять твои мысли, ты почувствуешь это.

— Дай мне слово, что ты не сделаешь этого.

— Я уже дал его.

— Повтори снова.

— Я даю слово, как,.. — он запнулся... Казалось, Люк искренне не понимал, чем можно поклясться, — я даю слово, что не выверну наизнанку твою голову из-за какого-нибудь ничтожного клочка информации, безотносительно от того, насколько важным он кажется для тебя лично…

— Должным образом...

Он придушил улыбку:

— Даю слово, что не буду пытаться читать твои мысли. Как и раньше. Довольна?

Лея понемногу расслаблялась:

— Есть ли способ помешать тебе читать мысли? Как это сделать?

— Ты этого не сможешь.

— Почему?

— Потому что я очень хорошо это умею. Потому что моя связь с Силой слишком сильна,.. — он замолчал, будто оценивая собственные слова, и вновь посмотрел на Лею, — Ты не сможешь. Это так просто. Даже ты не сможешь.

— Даже я?

На секунду она увидела, как что-то мелькнуло в его глазах, какая-то короткая вспышка досады от собственных слов, и подумала, а не было ли это ошибкой. Но это моментально пропало, и он без остановки продолжил говорить нарочито провокативным⁽⁵⁾ тоном:

— У тебя есть моё слово. Теперь мы можем обсудить что-то по-настоящему важное, что оправдало бы оказанную мной любезность?

— Например?

— Ты мне скажи. Это же ты просила об этой встрече.

Лея знала, что она легко может бросить ему вызов, но она не хотела язвить, не сейчас. Наоборот, она мешкала в поисках другого пути, способа разрушить эти преграды. Она не знала почему... Потому, наверное, что чувствовала — это был последний раз, когда он доверился ей. Почувствовав укол искренней вины, она удивилась ему. Не сейчас... Не думай об этом сейчас.

— Хан верит тебе, — сказала она наконец, — абсолютно.

Люк, сжав челюсти, опустил взгляд, и Лея продолжила:

— Он верит... но сегодня он не позволил мне прийти сюда одной. Он должен быть на другом конце галактики, но отказался от задания, чтобы быть здесь. Он доверяет тебе абсолютно... и совсем не доверяет. Скажи, что мне делать с этим?

— Спрашиваешь, что тебе следует делать... поверь мне. Объяви о прекращении огня. Сделай это, и позволь мне доказать свои намерения. Дай мне возможность пойти на компромисс.

— Дай мне повод, — это была просьба, а не требование.

— Я дал их тебе! — сказал Люк, — Я вернул вам ваших пилотов вопреки рекомендациям моих советников, наперекор доктрине моей армии. Я отдал тебе вторую Звезду Смерти… против воли моего совета, поверь мне. Я принёс на этот стол всё, что мог… Что принесла ты?

Лея замолкла, понимая, что до сих пор она не принесла ничего, кроме своего времени... а сейчас она привела врагов… Быстро вдохнув, она сделала паузу, пытаясь избавиться от этой мысли, и когда она посмотрела на него, его глаза были прищурены от любопытства. Прочитал ли он ее мысли? Он шевелился, не сводя с неё глаз, и Лея призадумалась, вновь засомневавшись.

Ведь дело в том, что Люк сделал всё возможное, использовал все шансы… да и были ли они вообще? Неужели они так дорого ему стоили? Как бутылка альдераанской медовухи⁽⁶⁾, чтобы купить и принести ей которую, он заплатил астрономическую четырехнедельную зарплату, будучи ещё пилотом повстанцев. Были ли они жестами великодушия и благожелательности, или для облечённого неограниченной властью человека они были не более чем пустыми актами принуждения?

Лея покачала головой, чувствуя себя неуверенно: "Кто же ты… на самом деле?"

Для неё всё сводилось к одному вопросу: что было подлинным, а что притворным. Он говорил не так, как Люк Скайуокер раньше — не акцент (любой акцент можно подделать при надлежащих уроках и хорошем лингвисте) — он использовал другие термины и обороты, изменился стиль его речи, а не только лишь диалект. Можно ли научиться этому, погрузившись в другой социолект?⁽⁷⁾ И как часто она видела его? Три часа за последние семь лет? Пять часов? Вряд ли это даёт точное представление, учитывая, насколько он осторожен рядом с ней. Сознательно ли он старается выглядеть перед неё иным, дистанцируясь, отделяя себя от человека, которым он был когда-то... мог бы быть, поправила себя Лея. Если да, то зачем? Что это ему даёт?

— Ты непостижимый человек, — сказала она наконец. Прищурив глаза, она коснулась истины, — вопрос в том, по своей ли воле?

— Мы разве не обсуждали это?

— Да, но ты никогда не отвечаешь на вопрос... И каждый раз, когда я вижу тебя, мне кажется, что я смотрю на разных людей... подчас в ходе одного разговора.

Он замешкался, казалось он ошеломлён её непосредственностью, и Лея попыталась снова, подталкиваемая осознанием и воспоминаниями об их последней встрече:

— Иногда... иногда, я смотрю на тебя и всё ещё ясно вижу его. Я всё ещё вижу Люка Скайуокера... И поэтому я не могу не задаваться вопросом, есть ли он ещё тут. Если он…

— Нет, — просто сказал Люк, отрезав.

Лея стояла на своём:

— Я думаю, что да. Я не вижу иного мотива, по которому Император отдал бы нам новую Звезду Смерти.

— Я не отдавал её тебе, — он опять отстранился, его тон стал резче, — я просто показал вам её наличие.

— А потом взорвал её... И, кажется, сейчас я наконец-то догадываюсь почему.

Моментальное напряжение его взгляда было заметно по ощутимо искривившемуся шраму. Пытливость — потребность знать… Из-за того ли, что он сам не знал, почему он это сделал, гадала Лея? Сейчас, глядя ему в глаза в этот миг, видя ту частичку скрытой неуверенности за почти идеальной маской хладнокровия, ей казалось это таким очевидным.

— Видишь ли, я думаю, что для Императора, диктатора такая мощная вещь, как Звезда Смерти, была бы крайне ценным активом, который должен быть введён в строй при первой же возможности... но Люк Скайуокер — тот Люк Скайуокер, которого я знала — не смог бы вынести её существования.

Его льдисто-голубые глаза сузились еще больше:

— Я уже умудрился терпеть её существование в течение двух лет. Фактически я помогал её строить.

— И всё же ты так и не воспользовался ею.

— Я не нуждаюсь в этом, — отмахнулся он, — и почему ты думаешь, что она единственная?

Вспыхнув на мгновенье Лея удивилась, поднявшаяся было паника стихла... Она покачала головой:

— Я думаю, потому что ты не стал бы использовать что-то подобное. Люк Скайуокер не стал бы… и, следовательно, Император тоже.

— Теперь ты считаешь меня благородным?, — он чуть не рассмеялся, и когда она слегка наклонила голову, искренне улыбнулся, — только недостаточно благородным, чтобы править?

— Я не думаю, что кто-то может править единолично.

— Почему ты думаешь, что десять индивидуумов могут править или сотня? Человеческая природа — это человеческая природа. Недостатки просто накапливаются.

— Чем больше разумных совместно принимают решение, тем больше в группе нивелируются индивидуальные черты.

— С Сенатом всё вышло иначе.

— Сенат существовал тысячелетиями.

— И рухнул от собственных пороков. И всё же вы хотите воссоздать его в точности.

— А ты хочешь всё полностью отбросить в сторону — и хорошее и плохое.

— Нет, я хочу найти золотую середину. Я хочу восстановить Сенат, у которого не будет абсолютных полномочий.

— То есть, ты создаёшь марионеточное правительство.

— Я ищу путь вперёд.

— Что, кстати, оставит за тобой полный контроль.

— Почему ты решила, что будешь править лучше меня?

Вызов Люка застал Лею врасплох, она вообще не ожидала, что он мог задать такой вопрос:

— Мы будем представлять волю народа!

— Всего? — спросил Люк, — или только тех, кто согласен с вашей собственной точкой зрения?

— Не думаю, что многие согласны с тобой.

— Что не делает меня неправым, — резко ответил он, — да и если бы это было так, это всё равно не обязательно делает правой тебя.

— Люди имеют право сами сделать свой выбор.

— Даже если они не правы, если всё, что они сделают — это усугубят ситуацию своей спонтанной реакцией?

— Да, даже тогда! Они имеют право совершать свои собственные ошибки, — Лея покачала головой, не понимая, как её заставили признать, что люди будут ошибаться, — дайте им шанс проголосовать, и посмотрим, кого они действительно хотят видеть у власти.

— Возможно, ты удивишься.

— Тогда вперёд, — бросила она вызов, как перчатку.

Но он лишь наблюдал, забавляясь её страстным возмущением и оставляя Лею гадать, когда он стал прожжённым политиком.

— Нет, — просто сказал он, — ещё не время.

И снова — это тонкое обещание того, что должно произойти, поддерживающее в ней надежду, поддерживающее диалог, когда всё, что она хотела — что она должна сделать — это вырваться из комнаты и оставить его Мадину.

Так почему же она остаётся?

Да потому что, что она действительно не знала — не понимала, что он задумал. Действительно ли он, как говорит, хочет возродить Сенат, постепенно расширяя его полномочия, и в конце-концов передать тому всю полноту власти... Или он не собирается вовсе уходить, оставив Сенат беззубой тенью, иллюзией демократии, местом пустословия, обмана и обольщения.

И по-прежнему, он улыбался учтивой, отстранённой улыбкой, будто в любой момент может встать и уйти, когда это всё перестанет казаться ему забавным. Но до сих пор он говорил правильные слова.…

— Когда всё будет обеспечено, я организую выборы.

— То есть, когда у тебя будет достаточно времени, чтобы подтасовать голосование, ты это имещь в виду? — спросила Лея.

— Я бы никогда так не сделал. Но я не буду сломя голову торопиться, чтобы выполнить собственную программу Альянсу.

— Или твою личную?

— Я давно понял — демократию нельзя подгонять. Она не может быть установлена к какой-то дате..

— Если ты не намерен проводить свободные выборы, тогда о чём вообще мы говорим?

— Я проведу выборы… когда придёт время. Когда всё будет готово. Я говорил уже, что для этого должны быть созданы определённые условия.

— Мы должны сложить оружие.

— Необходимо прекращение боевых действий — с обеих сторон.

— Ты хочешь, что бы мы прекратили то, что вынудило тебя к переговорам, ради ничтожной возможности, что в каком-то туманном будущем ты всего лишь сможешь провести выборы?

— Ничего вами предпринимаемое, ни к чему меня не принуждает, — сказал он с небрежной уверенностью.

— Тогда зачем ты здесь?

— Если ты искренне уверена, что я ничего вам не дам, тогда зачем здесь ты? — возразил он. В сознании промелькнула на мгновение другая причина, приведшая её сюда, но, безжалостно задавив это, Лея произнесла просто так, только чтобы занять мысли чем-нибудь другим:

— Подчас я сама удивляюсь.

— Тогда разреши объяснить мне. Ты здесь, потому что хочешь, чтобы этому пришел конец. Вы хотите видеть единую державу с демократическим правлением, и вы хотите добиться этого с как можно меньшим кровопролитием. Это именно то, чего хочу я. Поверь мне, Лея, я с лёгкостью могу уничтожить вас. Я могу продолжить вносить в законодательство изменения, которые сделают ваш бунт⁽⁸⁾ бессмысленным. Я могу в одночасье дать людям то, за что вы так стремитесь бороться, оставив вас тем самым бесполезными и ненужными.

— Почему же ты этого не делаешь?

— Потому, что я сделал бы это, контролируемый теми, кто является опорой существующего режима. Это будет то, в чём вы меня упрекаете, это будет та же абсолютная власть хоть и под другим названием. Мне нужны во власти люди, увлечённые демократией так же как и вы. Не создающие основу своей собственной власти, а верящие, что поступают правильно. Во власти мне нужны люди, готовые до последнего драться за эти убеждения, хотя бы на политической арене. Мне нужны верящие в демократию люди, чтобы противостоять тем, у кого другие ценности. У меня нет таких людей — слишком мало, чтобы сформировать крепкое государство. В силу своей природы почти три десятилетия Империя подавляла их. У меня попросту нет таких людей... но у вас есть. Ты сама сказала: количество и разнообразие сглаживают крайности, личные особенности нивелируются — имперцы и представители Альянса смогут встать бок о бок.

Лея кивнула, поражённая силой его слов, очевидной искренностью... желая верить, но как всегда не уверенная, что он говорит правду. Надо быть осторожной ради других.

— Ты так говоришь... Но я видела, как Двор⁽⁹⁾ Палпатина провозгласил тебя Императором. Я видела тебя на мостике Звёздного разрушителя.

— А ещё ты видела, как я помог вам бежать. Ты видишь, как с момента своего воцарения я неуклонно работаю над устранением старого императорского Двора. Как ты знаешь, я фактически ликвидировал его.

— Так ты знал, что он ущербен?

— Я думал, что он бесполезен, — отмахнулся он, — двор Палпатина не имел реальной власти. Никто при дворе не имел никакой власти, кроме той, что давал Палпатин, только лишь для того, чтобы поддержать желания Палпатина. Двор стал не более чем скопищем подхалимов, и я хоть завтра распустил бы его остатки, если бы мог.

— У него нет власти?

— Он имеет право, которым обладал всегда, а именно — право ходатайствовать перед Императором об изменении или принятии закона. К сожалению, несколько проблематично подавать прошения Императору, который не посещает Двор.

— Так это фасад?

— Я бы полностью распустил его, но не вижу в этом смысла, до тех пор пока не смогу заменить его чем-то лучшим. Двор всё ещё существует как орган, поскольку связан с имперской правовой системой. Когда у меня будет надёжный способ передать эту власть в другое учреждение, я это сделаю. До тех пор Двор останется, как минимум теоретически.

Лея прищурила глаза:

— Это ты предлагаешь нам, видимость демократии?

Люка совершенно не тронул её тон:

— Ты же знаешь, что это неправда.

— Откуда мне знать, что это неправда?

— Потому что я с лёгкостью могу создать видимость демократии без необходимости привлечения чего-то столь вздорного и провокационного, как Альянс повстанцев.

— Слова истинного Императора Ситхов.

Он слегка склонил голову на бок, крошечная полоска его безукоризненно белого стоячего воротника рубашки блеснула в тусклом освещении:

— Я разочарован. Я полагал, что ты выше подобных ограниченных взглядов. Жизнь редко бывает чёрно-белой, — он бросил небрежный, насмешливый взгляд, оценивая её внешний вид, — впрочем, сегодня мы выглядим исключением доказывающим правило.

Лея посмотрела на его тонко скроенную, мрачную, абсолютно черную одежду, и припомнила свою — чисто белую, сознательно выбранную сегодня, чтобы подчеркнуть перед Императором Ситхов свою веру в старый Сенат.…

Говорит ли он правду, нужны ли ему люди свободомыслящие, борющиеся за свои убеждения, на которых можно положиться, которые будут держаться и отстаивать те же ценности в новой политической обстановке? Все это было очень логично; они были именно тем, что нужно новому Сенату. Они также были именно теми, кого сохраняющаяся Империя хотела бы выявить и уничтожить.

— Меня определяет не то, что ты видишь, Лея, и не то, как меня называют. Меня определяет то, что я делаю.

Было ли это лишь напоминанием об их первой встрече, или это был искренний призыв, гадала Лея, но его голос, странно беззащитный в этот миг, привлекал, звал её за собой.

— И что ты будешь делать? — шёпотом спросила она.

Глядя на крепко сжатые руки Леи, Люк снова замешкался, видя её напряженность — понимая причину. Тем не менее, сегодня он чувствовал какое-то пересечение изменений, некий тонкий сдвиг, полускрытый, притягиваемый единственной вещью, которой он действительно доверял. Каждый день по пути сюда Сила неуловимо побуждала его к действию, нашёптывая ему во снах, подталкивая его помыслы, заряжая их настоятельной необходимостью открыться Лее, добиться её доверия, сейчас.

— Я говорил тебе — я уничтожу империю Палпатина.

— И заменишь её своей собственной?

— Если это всё, что мне нужно, зачем я здесь?

— Скажешь мне?

— Не могу. Нет причины. Если б я хотел власти, так она есть у меня... но я повторю снова: власть — это средство достижения цели, а не сама цель..

Она помешкала... В порыве наклонилась вперед:

— Отрекись.

Люк устало откинулся, потирая переносицу склонил голову... Так всегда случалось, как минимум раз за каждую встречу. Тем не менее, он ответил, излагая всё те же факты:

— Я бы так и сделал, но...

— Так сделай...

— НО,.. — резко повторил Люк, — кто-то должен занять этот разрыв. Кто-то должен направить Империю по более умеренному пути. Кто-то должен стать посредником в прекращении огня и превратить этот хрупкий, нестабильный мир в демократию — справедливую демократию с представительством для всех. И кому я могу доверить это?

— Я бы сделал это.

— Мятежница?

Лея выгнула брови:

— Конечно, мы же всё равно будем представлены в твоей будущей демократии — ведь именно это ты предлагаешь, не так ли? Почему не сразу?

— Потому что вы никогда не удержите Империю в целости, и тем более никогда не удержите вместе Моффов. Даже если ты не была бы уже известна как лидер Восстания против их Империи, они никогда не примут тебя. Вас сочтут радикалами до того, как вы начнёте что-то менять. Я служил Палпатину много лет — я был главнокомандующим Центральным флотом, и даже я балансирую на краю, мало что сделав для преодоления этого предубеждения. Мощь Империи основана на её многочисленной армии, которая печально известна своим консерватизмом. Ты никогда не сможешь контролировать или хотя бы сдерживать их, а если ты этого не не сможешь, то в течение нескольких месяцев, а может быть, даже недель они объединятся против тебя в грозную, сплоченную силу.

— Я сейчас управляю военными.

— Не так, — сказал он убеждённо, — ты управляешь военными, желающими что бы ими руководили — у них есть единая для всех цель и причина объединиться. Мои — совсем иная порода. Они говорят, что я — волк, — тогда это стая... и если они почувствуют запах крови, если они увидят малейшую слабость, они бросятся на тебя и растерзают в клочья, вожак ты или нет.

Лея нахмурилась, пораженная силой убеждения в его словах, явной уверенностью в том, что Люк констатирует абсолютный факт — ведь он, в конце концов, знал их. Был ли он столь беспощаден, потому что должен быть таким, потому что если он не удержит контроль, они вырвут его силой?

— Что произойдет, если ты отречёшься от престола? — спросила она наконец с искренним интересом.

Он презрительно пожал плечами:

— Прежде всего, они сделают всё возможное, чтобы убить меня, просто устраняя угрозу того, что я изменю своё решение. Потом они уберут большинство моих ближайших советников, полагая, что один из них является следующим в очереди наследования и, тем самым, представляет реальную угрозу. И Кирию, поскольку, хотя она и не является прямой наследницей, она всё равно станет фигурой, вокруг которой сплотятся Королевские Дома, так как они заинтересованы в сохранении традиционных линий прав, и они несомненно объединятся против угрозы одному из них — они всегда так делают. Я полагаю, что, прежде чем окончательно перегрызться между собой, они, по возможности, как можно быстрее устранят всех моих близких соратников, оставшихся во дворцовой иерархии и в армии, чтобы избежать любой ответной реакции и любой вероятной угрозы поддержки законной передачи власти.

Люк прервался, но Лея молчала, искренне слушая, и, что важно, понимая, что он явно много думал об этом.

— Каждый мофф с комплексом превосходства — а это они все — будет стремиться занять лидирующие позиции, разделив в процессе вооруженные силы. Армия и флот разделятся, и на основе существующих секторальных групп сформируют свои собственные фракции (я, пожалуй, могу назвать семь или восемь серьёзных претендентов), и все остальные, не контролирующие значительной военной силы, как минимум, в дюжине хорошо расположенных секторов, будут подчинены в течение нескольких недель. Империя разделится на системы или Сектора, лояльные или контролируемые той или иной фракцией. Я даже не стану говорить об аристократах из Королевских Домов, которые, утратив систему традиционных прав, начнут сотрудничать, заключать сделки и в итоге усугублять анархию. Однако, несмотря на это, я сомневаюсь, что кто-то сможет контролировать больше нескольких смежных секторов, что создаёт возможность для приграничных рейдов, когда линии снабжения прерваны, и ни у кого нет полного набора провизии и боеприпасов, необходимых для обеспечения своих баз. Последуют ответные меры... и разразится гражданская война, а кое-где будет даже и спровоцирована ради личной выгоды. Помни, это военные лидеры, а если вы дали человеку молоток, то в каждой проблеме он увидит гвоздь. Они будут искать военное решение, потому что они это понимают, в этом их сила и они будут использовать это. И у них будет власть и положение, чтобы заставить всех остальных выполнять их требования.

— Тогда сперва удали моффов.

Он улыбнулся:

— Как их удалить? Их почти тысяча. Ты предлагаешь отправить их в отставку, но это ничего не решит. Они сохранят свои связи и амбиции. А ведь ничего не разжигает огонь смуты лучше, чем хорошая доза уязвлённого честолюбия. Сейчас они связаны моими законами, уставами и предписаниями армии, в которой они служат. Если они решатся бросить мне вызов, то окажутся в ловушке и будут ограничены теми же условиями. Палпатин не был дураком, он никому не позволял иметь достаточно власти, чтобы представлять для него угрозу. Или, быть может, ты предлагаешь мне удалить их более... безвозвратно? В таком случае устранение всех, представляющих угрозу, создаст вакуум власти, с которым невозможно справиться, не породив именно то, от чего вы стараетесь избавиться. И в любом случае Альянс конечно же не одобряет такие крайности?

Лея лишь однажды моргнула в потоке обдуманной, целостной информации. Был ли это тот же человек, что ворвался к ней камеру на борту «Звезды Смерти» и беспечно представился её спасителем, не имея ни малейшего понятия, как они собираются выбираться оттуда? Человек, который завел их на обрубок перехода и тут же расстрелял управление, ни на секунду не задумавшись о том, как им вообще пересечь шахту?

Человек, который в ангаре "Звезды Смерти" бросился на защиту генерала Кеноби, ни на миг не задумавшись о собственной безопасности.

Человек, который полетел к "Звезде Смерти" с одним шансом на миллион. Сознательно.

Впервые за долгое время Лея посмотрела в эти разные глаза и задумалась…

Что, если это был он?

Что, если он был тем человеком и ему пришлось пройти через всё, что он пережил за семь последних лет? Что, если Люк Скайуокер — Люк Скайуокер, которого она знала — что, если он был настоящим?

Что бы это сделало с ним, если бы он прожил эту жизнь... столкнулся с этими испытаниями?

Это не сломило бы его, только не Люка. Но это изменило бы его, заставило бы стать кем-то другим, только чтобы выжить. Даже Хан согласен, что Люк Скайуокер, которого он знал, в решительно изменился из-за всего, через что ему пришлось пройти. Это ли то, что она видит сейчас? Или она всего лишь позволила сердцу управлять своей головой?

Когда она наконец обрела голос, он был тихим и спокойным, смягченным соображениями, проносившимися в ее мыслях.

— Ты можешь отстранить гранд-моффов, заменив их командующими Альянса — они не допустят дальнейших контактов смещённых моффов с военными.

— Серьёзно? Ты всерьёз думаешь, что имперские военные любого уровня, не говоря уже о секторальном командовании, будут подчиняться приказам командующего Альянсом? — в меру, чтобы не выказать пренебрежения, позабавившись Люк качнул головой. И почему, подумала Лея, почему, несмотря ни на что, она всё ещё не может думать о нем под каким-либо другим именем?

Она вновь посмотрела в эти тревожащие, но такие знакомые глаза, когда он продолжил, готовый говорить, обсуждать, а не просто отвергать.

— Они слишком укоренились. Это только поляризует ситуацию, привлечёт ещё больше сторонников к разжалованному моффу, поддерживающему Империю, которую они знали. Перемены должны быть постепенными. Мы всё должны подготовить заранее, сверху донизу.

— Тогда замени их своими людьми — теми, кому ты доверяешь.

— Все, кому я доверяю, уже находятся на руководящих постах, поверь мне. Но Империя большая, и их не хватает, чтобы охватить её всю... пока. Надёжных людей, стремящихся к власти, очень мало, а тех, кто способен успешно сдерживать стаю, не будучи разорванным в клочья, ещё меньше. Уж поверь мне, я знаю.

— Поэтому ты оставляешь у власти тех, кто не подходит?

— Мои враги нравятся мне там, где я их вижу, — легко возразил Люк.

Лея на мгновение запнулась, и Люк понял, что ошибся.

— Так вот почему я здесь, вот что это такое?

Он снова устало потер переносицу:

— Ты же знаешь, что это не так.

Она вздохнула и прищурилась, пытаясь заново оценить мужчину, которого, как ей казалось, она знала, в свете сказанного им сегодня. Он был сейчас лидером, расчётливым причём, со всем присущим: планами и целями, чётким осознанием собственной власти и положения, а также убеждённостью в том, что для достижения своих целей ему необходимо удержать и то, и другое. Вопрос в том, каковы именно эти цели и как далеко он готов зайти, чтобы достичь их. Он уже имел наглость свергнуть Императора ситхов, следовательно, можно допустить, что устранение любой другой помехи на пути его власти — ничто по сравнению с этим.

— В том и дело, — наконец пробормотала Лея, — что я не знаю. Ты идёшь то вперёд, то назад в одном и том же споре, порой в одном и том же предложении.

— Это не значит, что моя цель меняется — только средства достижения цели. Вот почему ты должна доверять мне; верить, что независимо от того, что я говорю или делаю, всё равно я двигаюсь в том же направлении.

— Демократия.

— Работающая демократия, — поправил он.

— И как ты заставишь её работать?

— Не знаю ещё,.. — он подался вперёд, и улыбка на его губах была искренней, дерзкой, энергичной, — почему бы нам не выяснить это?

И... О, в этот момент Лее так сильно хотела последовать за ним, хотела довериться ему, хотела…

Она виновато опустила глаза, реальность этой ситуации расплылась холодом внутри неё:

— Мадин считает, что мы можем научиться этому без тебя.

Его улыбка мгновенно сползла с губ:

— Мадин слишком долго бегал со стаей. Ему нельзя доверять. И ты это знаешь, не так ли?

— Это говорит человек, позволяющий волкам своей стаи бегать на свободе.

— Нет, свою стаю я контролирую. Я уже говорил — они следуют моим правилам.

Лея нахмурилась, чувствуя, как он изменился, но, как ни странно, не ощущая угрозы. Она оценила эту мысль, это интуитивное чувство:

— Правда в том, что для волка ты слишком редко обнажаешь зубы…

Холодные, несочетающиеся глаза встретились с ее взглядом:

— Это не значит, что я не кусаюсь — просто я редко угрожаю попусту.

Вспоминая прошедшие семь лет, Лея медленно покачала головой, понимая:

— Мне кажется, ты укусишь только если тебя загонят в угол.

— Тогда я предложил бы тебе не пытаться загнать меня в угол.

— Ты же знаешь, что это не так, — сказала она, отдавая себе отчет в том, что это лишь полуправда. Однако сейчас что-то шелестело, звучало на самом краю её мыслей — тот самый сигнал, который доносился сквозь темноту ночи, когда она не могла уснуть. То самое пронизывающее до костей осознание какой-то несформировавшейся связи, чего-то настолько очевидного, находящегося прямо перед глазами, но всё ещё неизменно остающегося за пределами её понимания. Она замерла, захваченная этим чувством, ощущением чего-то настолько близкого, что она почти касалась его.

— Я думаю... чем больше я тебя узнаю, тем больше мне кажется, что ты делаешь исключительно то, что считаешь необходимым... Я просто не знаю, достаточно ли этого... достаточно ли, чтобы вручить тебе судьбу Альянса.

Он, опустив взгляд, вздохнул, покачал головой, и вновь пригладил непослушные волосы:

— Ты судишь обо мне по тому, что слышала, а не по тому, что ты знаешь.

— Как иначе я могу судить о тебе? — сказала Лея.

Он подался вперёд, и Лея почти ощутила его потребность в... чём-то... в какой-то связи, в каком-то сдвиге.

— Ты знала меня так долго, Лея. Забудь, что говорят другие... Что говорит тебе твоя интуиция? Что говорит тебе твоё сердце?

В замешательстве покачав головой, она откинулась, облизнув пересохшие губы, когда этот тембр, этот неизменно совершенный тембр, отозвался резонансом, которого она никогда прежде не испытывала.

Он наклонил голову:

— У меня нет доказательств, Лея. Я никогда не смогу их тебе предоставить. Тебе надо просто поверить мне. Просто сделать шаг и поверить мне.

— Поверить тебе... Как я могу поверить тебе? Как я могу поверить Волку...

* * *

...И вот оно. Запнувшись Лея умолкла, не в силах поверить, что не замечала этого раньше — она никогда не называла его этим противоречивым именем, не воспринимала его таковым. Сейчас, когда она произнесла это вслух, это стало совершенно очевидно!

Её сны... Её вечные сны… так вот о чём они были! Она считала, что это тот сон, снившейся ей с момента уничтожения Альдераана... но всё оказывается вовсе не так... Это был не Альдераан. Это началось, когда она встретила Люка. Когда она встретила Волка.

Он застыл под её взглядом, чувствуя, что она только что получила какое-то откровение, но не представляя, какое... и всё, что она сейчас могла, это смотреть — просто смотреть на человека, который все эти семь лет преследовал её во сне. Волк, крадущийся в её тени, всегда рядом, всегда ждёт...

Оторвавшись от этого пристального⁽¹⁰⁾ взгляда, она посмотрела ниже... перед её глазами предстали его руки, расслабленно лежащие перед ним на столе, достаточно близко, чтобы она могла...

Как и во сне, Лея протянула руку — и он отпрянул назад, будто обжёгшись; будто её прикосновение, любое прикосновение, могло резать как нож. Она вспомнила времена, когда он обнимал её и смеялся с ней, как глубоко они были созвучны, как они привязались так непроизвольно и естественно, как две половинки единого целого. Вспомнила, как он подхватил её на руки и закружил, вернувшись на Явин после разрушения Звезды Смерти, вспомнила его радость, его жизнь и его восторг.

— Люк,.. — нерешительно спросила она, — что случилось? Что они сделали с тобой?

Он, почувствовав себя крайне неловко, отстранился, и она поняла, что её слова на мгновение пробили, пошатнули его мощные щиты...

Его глаза прикрылись, подбородок приподнялся слегка:

— Не больше, чем ты, Лея.

— Я?

— Они использовали меня, но ты… ты предала меня.

— Что я должна была делать?

— Верить! Верить в меня — в человека, которого ты так хорошо знала. Неужели я такой глупец, что прошу тебя сделать сейчас то, что ты не смогла сделать тогда? Мы были столь близки... Неужели наша дружба была настолько слабой, что ты не смогла этого сделать? Неужели она так мало значила?

— Это несправедливо. Это не из-за нас, это никогда не было из-за нас. Речь шла о спасении Альянса.

— И рассказав им, ты спасла его?

— Да! Если ты был шпионом…

— Если? — он чуть не рассмеялся на этом слове, — теперь ты говоришь, если . Что стоило вам сказать это тогда, что стоило Альянсу ждать и следить? Что стоило тебе сделать то же самое, когда я был объявлен Наследником? Неужто я в самом деле стал такой угрозой за одну ночь? Что такое я сделал Альянсу за всё время пребывания на Корусканте, что превратило меня в настолько серьезную угрозу?

— Ты унаследовал трон Палпатина! — Лея практически выкрикнула, подстёгиваемая его собственным внезапным всплеском искренних чувств.

— Это не сделало меня Палпатином.

— Мы не знали этого!

— Ты знала меня, но всё равно доверилась какой-то сомнительной комбинации косвенной лжи против нескольких лет дружбы. Всё, через что мы прошли вместе, всё, кем мы были — неужели для тебя всё это так мало значило?

Он замолчал, добавить было больше нечего, гнев его был весь растрачен. Лея тоже притихла, её собственные разочарования и сомнения были наконец высказаны. Пара медленно успокоилась, долго скрываемые обиды прошлых обвинений теперь были отброшены.

Склонив голову Лея прошептала:

— Скажи мне, что я ошиблась...

Она буквально умоляла, всё, что ему нужно было сделать — просто сказать это, хотя бы раз.

Но он лишь слегка помотал головой, как обычно не желая дать ей простой выход, хотя в его голосе звучало столько же извинения, сколько и оправдания:

— Я не могу тебе этого сказать — тебе придётся просто поверить. Если ты не поверишь мне сейчас, я не смогу сделать ничего. За пределами этой комнаты я постоянно буду говорить вещи и предпринимать действия, которые во всех отношениях будут казаться противоречащими этому соглашению, и, несмотря на это, тебе придётся доверять мне — вопреки всему, что я буду делать. Что бы ни происходило за порогом этой комнаты, ты и я должны продолжать верить. Мы должны доверять друг другу... или у нас ничего не получится.

— Я,.. — Лея прервалась, впервые она приостановилась и посмотрела не вовне — на общую картину и своё великое дело, защищённая неприкосновенностью и независимостью, которую оно давало — а внутрь, на своё собственное сердце, с опаской и настороженностью. На него, израненного и преданного. Она снова подумала о тех бесконечных снах в непроглядной тьме, о призрачном волке, который за все годы встреч ни разу не укусил, только кружил в тени, ожидая... и всё ещё ждал.

Неужто гордыня заставляет её молчать, страх, что он опять выставит её дурой, как говорил Мадин? Был ли это страх довериться человеку, который покинул её? Неужели это всё, что от неё осталось? Страхи, гордость и предательство? О, как бы огорчился её отец, который продолжал верить до самого конца.

Где её собственная надежда? Где её вера в тех, кому она когда-то поверила так полно и безгранично? Где та девушка, которую Люк Скайуокер подхватил на руки и кружил на Явине, девушка, ради спасения которой он отдал так много... спас ли он её вообще?

Она так много сделала для Альянса, так много отдала, чтобы поддерживать это пламя... но не потеряла ли она при этом какую-то жизненно важную часть внутри себя? Как и Люк, она была вынуждена встать на путь, который так много требовал от неё... но он упорно держался за эту часть своей сущности... Вопреки всему, он держался за эту самую глубокую часть себя. И если он смог, если он смог пронести эту искру сквозь все обстоятельства... тогда и она сможет. И она точно знала, какой именно шаг ей нужно сделать, чтобы вновь выйти на этот путь: "Я должна верить тебе. Я должна попытаться.".

В его лице что-то смягчилось, что-то появилось в его глазах, а может, это было в её собственных... но вдруг она увидела Люка Скайуокера — и откуда только он взялся? Что изменилось в лице Императора, что вновь его сделало таким совершенным Люком? Глядя в это лицо, глядя на друга, с которым она смеялась, плакала, обнималась, общалась... и которому было так больно, так плохо, что слова пришли легко.

— Мне жаль, — сказала Лея, — мне очень, очень жаль — ты можешь простить меня, Люк?

Плевать ей было на Императора и даже на всех ситхов разом. Она всего лишь хотела, что бы её простил он — Люк Скайуокер.

Он отвернулся, внезапно став таким же неуверенным, каким когда-то был Люк:

— Я тоже совершал ошибки, я знаю.

Что побудило её задать следующий вопрос, она не знала, но стоило ему слететь с губ, как она поняла его смысл:

— Ты веришь, что поступаешь правильно?

Это было секундное колебание, пропущенный удар сердца:

— Да.

И вновь, чуть нажимая:

— Ты всегда верил?

И Люк увидел — вот оно — опять было в её глазах, в её нежных, крепко сжатых руках — это ощущение настойчивости, закручивающее Силу ожиданием, давившее на его чувства, требуя действий, так что если прежде он бы уклонился или отмахнулся от этого вопроса, то теперь, столкнувшись с её собственной честностью, он испытал необходимость ответить на него. Честно.

— Я уже говорил тебе, мне никто не поможет. Империи — нет, она должна быть в центре внимания.

Лея не уступила:

— Никому не нужна помощь.

Люк пристально смотрел, чувствуя, что проваливается в эти огромные, полные сострадания глаза насыщенного тёмно-карего, как сердцевина дерева, цвета... Цвета сердцевины дерева... где он это мог слышать?

Он покачал головой, прервав череду своих мыслей:

— Я такой по своей природе. Я не прошу о прощении ни тебя, ни кого-то ещё.

И снова эта стремительная перемена, поняла Лея, совершенно изменившая его за одно предложение — ещё миг назад он казался отчаянно жаждущим её понимания. Сейчас же, встретив искреннее беспокойство, он сразу попытался оттолкнуть её — пытается до сих пор.

— Я прошу тебя помочь чему-то гораздо большему, чему-то действительно важному.

Как он может считать себя таким незначительным?

— Может быть, помогая одному, я помогаю другому?

— Мне уже не помочь. Я пал слишком глубоко, сделал слишком много, я сты,.. — он оборвал слово, но было уже поздно.

Стыжусь, поняла Лея, а стыд нельзя испытывать, если не сознаёшь своих ошибок, не чувствуешь раскаяния. Он не просто признаёт свои ошибки — он сожалеет о них.

Он сожалеет о них! Один промах, и перед ней сидит другой человек... или, может быть, очень знакомый.

— Люк, мы все оступаемся, — сказала Лея, отчетливо понимая, что разговор зашёл на новую почву.

— Оступился?! — он покачал головой, губы со шрамами разошлись в пустой, самоуничижительной улыбке: — нет, я не оступился. Я упал... и продолжаю падать. И теперь я обнаружил, что оказался настолько далеко от света, что даже не могу начать бороться за возвращение. Это не ошибки, не сиюминутные промахи или мимолётные просчёты. Это вопиющие недостатки, они только мои, и я не могу от них отрешиться — они часть меня.

Он сглотнул, сжав руки в кулаки:

— Да и не нужно, если они достигают более значимого результата, более важной цели.

Лея нахмурилась, вновь почувствовав неуверенность. Лея нахмурилась, вновь ощущая неуверенность. Он казался одновременно согласным и сожалеющим, как будто тысячу раз прокручивал это в голове и не мог прийти ни к какому другому выводу, кроме как проклясть самого себя. "Не понимаю".

— Ты веришь в судьбу? — спросил он серьёзно, уставившись на неё бледными, небесно-голубыми глазами.

— Нет.

Он лишь слегка улыбнулся, едва заметно:

— Ты веришь в наследственность? Я — сын Лорда Ситхов. Тьма во мне — она течёт вместе с кровью в моих жилах.

— Я не верю, что если ты сделал что-то плохое в своей жизни, то ты потерян — неискупим.

— Джедаи верили в это. Бен верил. И Йода.

— Значит, они ошибались, — твёрдо сказала Лея.

Призрачная улыбка коснулась его покрытых шрамами губ, когда он произнес слова, которые она так часто бросала ему:

— Вот так просто?.

— Да, точно так, — сказала Лея, впервые абсолютно уверенно. Для него — о нём.

Призрак улыбки так и остался на его губах, когда он отвернулся, голос был едва слышен, изменения были мгновенны, как всегда:

— Как-то ты сказала... ты сказала мне, что у меня нет понятия об аде, кроме как создавать его для других,.. — он резко умолк, когда Лея вздрогнула от собственного обвинения, а короткий хмурый взгляд на мгновение сделал его всё ещё молодые черты лица такими же старыми, как и его измученные жизнью глаза, — …Я никогда не верил в ад — никогда не думал, что Вселенная может быть настолько безжалостной. Но если бы ты спросила, я бы ответил, что ад — это огонь и сера, огромное, тяжёлое, кишащее людьми место, где толпятся миллионы нечестивцев, страдающих за свои грехи. Наказание, расплата… возмездие.

— Сейчас я без сомнения знаю, что ад существует, но я убедился, что он совсем не такой. Ад — это пустая комната. Ад — это тишина ночи. Ад — это я наедине со своим разумом, воспоминаниями и сожалениями. Ад — это моя жизнь.

Это был мимолётный проблеск, мгновенное ощущение истерзанной, измученной души. Тронутая абсолютным отчаянием, прозвучавшим в этих словах, она потянулась через стол и взяла его за руку — мягкую, тёплую и такую человечную.

Его пристальный взгляд встретился с её глазами:

— Если бы я мог это изменить, если бы был хоть какой-то способ, любой способ изменить это... ты думаешь, я разве не сделал бы уже это?

От прозвучавшей в этих словах мольбы словно лопнуло что-то внутри неё, как будто был прорван какой-то последний рубеж:

— Люк...

Это потрясло её, как удар по телу. Её глаза распахнулись от осознания, и она стиснула его пальцы, так что её ногти судорожно впились в плоть.

То, что менее часа назад казалось единственно верным, теперь было абсолютно, неоспоримо ложным — она ощущала это всеми фибрами своего тела, чувствовала, как кровь загорается в её венах, знание было настолько всепоглощающим, что ей было трудно говорить через сдавившееся горло:

— Ты должен уйти — сейчас же!

Люк нахмурился, в ответ на её страх его разум моментально очистился и вернулся в настоящее:

— Почему?

Лея наклонилась к нему, произнеся тише шёпота:

— Мадин!

Он приподнял подбородок, потянувшись к своим чувствам... но не было ничего — никого рядом, кроме Мары, никакой ощутимой угрозы, кроме откровенной паники Леи.

— Они здесь, сейчас! — прошептала она, — они повсюду вокруг тебя.

Он, полузакрыв глаза, слегка склонил голову набок и напряг все свои чувства в поисках хоть чего-нибудь, пусть даже самого ничтожного...

...но не было ничего — абсолютно ничего - и это было неправильно.

У него до бритвенности обострилось восприятие, и сейчас, разобравшись что именно он ищет, они все были вокруг него. Пузыри, трещины в его восприятии. Дыры, где Сила просто отсутствовала.

Он поспешно поднялся, не обращая внимания на грохнувшийся позади него стул. Не было уже смысла в осторожности. Если бы за ним следили или подслушивали, Лея не стала бы говорить ему так прямо, в лоб, а может быть, она чувствовала, что времени у него не осталось.

Раньше, чем он до добрался до двери, её с бластером в руке открыла Мара, которая почувствовала его внезапное волнение, хотя явно ещё не ощутила разрывов в Силе.

— Что?

— Что-то,.. — он не мог этого объяснить, не мог точно определить. Он никогда раньше не чувствовал ничего подобного.

Мара, подняв бластер, мгновенно повернулась к Лее:

— Полагаю, вы уже знаете, так что...

Люк перехватил её руку, отодвигая бластер в сторону:

— Она предупредила меня. Нам надо уходить прямо сейчас, — он снова повернулся к Лее:

— Есть безопасный выход?

Лея покачала головой, не понимая, почему она помогает ему, но абсолютно точно осознавая, что должна:

— Я не знаю... действительно не знаю. Я даже не знаю, как они это делают. Они ничего мне не сказали, чтобы ты не понял.

Люк чуть было не попросил Мару обратиться к Силе, намереваясь направить её, показать ей разрывы, но вовремя поймал себя на том, что, несмотря на новый уровень доверия между ним и Леей, ей не нужно знать о способностях Мары. Вместо этого он направился к двери, Мара повернулась, чтобы последовать за ним. Он на мгновение приостановился, оглянувшись на Лею.

— Это ещё не конец? — спросив, он кивнул на стол и стулья, намекая на их разговоры.

Лея почувствовала, как на ее губах появилась непрошеная улыбка:

— Нет. На самом деле я думаю, что все наконец-то начинается.

Лея видела, как, вопреки всему, лицо Люка расплылось в широкой, искренней улыбке — и, о... как он был похож на того Люка, которого она знала. В это мгновение последние семь лет сжались в один-единственный проблеск сомнения, настолько незначительный, что его можно было назвать ничтожным. Она почувствовала, как её собственная неуверенная улыбка становится все шире, ощутила, как между ними возникло глубокое чувство сопереживания...

...а потом он ушёл, его шаги отдавались едва слышным шёпотом, теряясь в тени.

---

1) 16. В оригинале: «to get under his skin» — проникнуть ему под кожу...

Вернуться к тексту

2) 17. В оригинале: «too unorthodox»...

Вернуться к тексту

3) 18. В оригинале: «Word-perfect?» — наизусть, назубок...

Вернуться к тексту

4) 19. В оригинале: "to do so without being found out" — "сделать это так, чтобы не быть уличённым".

Вернуться к тексту

5) 20. В оригинале: «his tone purposely provocative». И нет, в данном конкретном случае, — это не калька оригинала.

Вернуться к тексту

6) 21. В оригинале: «mead»...

Вернуться к тексту

7) 22. Социолект (sociolect) — тип языка, на котором говорят люди определенного класса или социальной группы.

Вернуться к тексту

8) 23. В оригинале: «Rebellion» — восстание, бунт, мятеж, сопротивление...

Вернуться к тексту

9) 24. В оригинале: «Court», что переводится в т.ч. и как «Двор».

Вернуться к тексту

10) 25. В оригинале: "feral" — "одичавший", "дикий", "жестокий"… Но вы как-нибудь загляните в глаза, например, собаке — подготовленной, обученной служебной собаке, в момент когда она отслеживает цель… ;)

Вернуться к тексту