The final fire of a fallen star | Последний огонь упавшей звезды (гет)

Примечания:

Много AU:

1. Джинни старше Рона на два года (Рон на 5 курсе), близнецы уже выпустились.

2. Сириус и Регулус моложе на одно поколение — Регулус учится на одном курсе с Джинни. Сириус с близнецами.

3. Много оригинальных второстепенных персонажей (так как, по сути, весь курс Джинни и Регулуса выдуман, все их однокурсники — ОВП).

4. Гарри Поттер — девушка, сейчас находится в Форксе с вампирами.

Это основные, которые бросаются в глаза.

В Малфой-мэноре царит тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. Я стою посреди гостиной, чувствуя, как мои ладони вспотели от волнения. Это был момент, которого я искренне ждал — Темный Лорд, наконец, обратил на меня свой взор. Он посчитал меня достойным.

— Ты готов служить мне, юный Блэк? — его голос подобен шелку, но каждый звук отдается во мне холодной дрожью.

Я выпрямляюсь, стараясь казаться увереннее, чем чувствую себя на самом деле. Сердце колотится где-то в горле, а мысли путаются. Вот он, тот самый миг, ради которого я жил. Представлял, как приму метку, которая сделает меня частью чего-то великого, значимого... Но прежде чем я успеваю выдавить из себя ответ, происходит что-то непредвиденное.

Матушка шагает вперед. Её чёрная мантия колышется живой тенью.

— Мой Господин, — её голос звучит раболепно, но я и не ожидаю, что можно как-то по-другому общаться с Таким человеком. — Я вынуждена просить вас об одном. Сейчас не самое подходящее время для того, чтобы мой сын получил заветную метку.

Казалось, само время замерло. Я чувствую, как кровь застыла в жилах. Моя мать только что осмелилась перечить Темному Лорду!

— Объяснись, — цедит Властитель, и его палочка змеёй покачивается в руке.

— Мой сын еще слишком молод и неопытен, мой Господин, — матушка говорит быстро, заискивающими глазами ловя взгляд Темного Лорда. — Школа требует от него полной сосредоточенности, особенно на последнем курсе. Если он получит метку сейчас, это может привлечь нежелательное внимание со стороны Дамблдора... Мы не можем позволить, чтобы кто-то заподозрил нашу семью в чем-либо преждевременно. Прошу Вас! — она бросается в ноги к Темному Лорду, целуя края его мантии.

Несмотря на всю свою безграничную любовь к матери, в тот момент я почувствовал, как внутри закипает злость. Она говорила обо мне так, будто я всё ещё несмышленый мальчишка! И делала это перед Ним! Но даже сквозь раздражение я понимал, что здравым смыслом сейчас будет промолчать. «Считай до семи, Регулус. Один, два…»

Темный Лорд задумчиво смотрит на нас обоих. Его алые глаза, кажется, прожигают душу.

— Твоя мать права, — произносит он наконец, проходясь по мне острым взглядом. — Ты будешь ждать год. Но знай, мальчик: если ты когда-нибудь окажешься недостоин моего доверия, цена будет высока.

Я едва сдерживаю дрожь. Когда собрание заканчивается, я чувствую себя опустошенным, словно из меня вытянули все силы. «Семь шагов до выдоха. Семь шагов до вдоха, чтобы не потерять самообладание».

Драко подходит ко мне в коридоре, и мы привычно оседаем в его комнате. Мы оба молчим, пока он не нарушает тишину:

— Похоже, мы в одной лодке, — говорит он с легкой усмешкой, но в его голосе слышится горечь.

— Это не то, чего я хотел, — цежу я, сжимая кулаки до боли в ладонях. — Я готов. Я был готов. Почему она...

— Похоже, смерть Ориона сильно ударила по ней, — бормочет он.

Эти слова больно отзываются в груди. Я знаю, что Драко прав, но принять это до зубного скрежета сложно. «Если бы отец был жив, всё было бы иначе. Если бы…» Но нет, таких мыслей допускать нельзя. Он мёртв. Это факт. Драко продолжает что-то говорить, но я едва слышу его сквозь шум в голове.

Вместо этого мысленно собираю все мелочи, которые произошли за сегодняшний день, пытаясь разложить по строчкам в воображаемом списке. Завтра мне предстоит снова надеть маску, снова делать вид, что меня не заботит этот проигранный бой. Потому что в войне важен не один сражённый день, а весь путь целиком. И в конце пути меня всё равно ждет его знак на коже.

Мать всегда учила меня терпению. «Большая игра требует времени», — повторяла она, поправляя мой воротничок перед светскими мероприятиями, на которых мне было по-детски скучно. Но сейчас её действия кажутся мне предательством. Неужели она не понимает, что я больше не тот мальчик, который боялся темноты?

Эльф зовет нас на ужин. Его тонкий писк режет слух, отзываясь, как ножом по стеклу. Я вздрагиваю, и это движение выдает моё напряжение.

— Реджи? — голос Драко прерывает поток мыслей. Он уже стоит у двери, глядя на меня с недоумением. Обращение раздражает тонкую душевную организацию, но я не подаю вида. Так звал меня только Сириус и только в детстве. Лицо онемело — оно давно разучилось выражать эмоции.

«Раз — я чувствую пол под ногами.

Два — воздух дрожит под моими шагами.

Три — боль улетает, как пепел с огнём.

Четыре — разум наполнен спокойствием в нём.

Пять — страх исчезает, как звук в тишине.

Шесть — мир обретает порядок во мне.

Семь — смело шагаю навстречу судьбе», — мысленно повторяю я, поднимаясь с кресла. Механически поправляю манжеты рубашки, словно этот ритуал способен вернуть мне контроль над ситуацией.

— Иду, — отвечаю я, и голос уже звучит ровно.

Темный Лорд исчез по своим делам. Ужин проходит в тягостном молчании. Люциус сидит во главе стола, его лицо — маска безупречного спокойствия. Но я замечаю, как его пальцы сжимают нож для масла чуть сильнее, чем нужно. Нарцисса, напротив, сохраняет невозмутимость истинной Блэк. Её движения изящны, почти механически точны. Знает ли она, о чём я думаю сейчас?

Они все знают. И никто не скажет ни слова. Потому что мы — Блэки. А Блэки всегда играют свою роль до конца.

Мать сидит рядом со мной, и её присутствие давит, как свинцовое покрывало. Я не могу заставить себя посмотреть на неё. Вместо этого я сосредотачиваюсь на тарелке перед собой.

Утка с запечённой картошкой режет глаз. Четыре куска. Неправильное число. Я нарочно отвожу взгляд, чтобы не видеть их.

— Регулус, ты едва притронулся к еде, — замечает Нарцисса мягким, но настойчивым тоном, от которого я едва заметно вздрагиваю. Вилка звенит о край тарелки.

— Простите, — бормочу я, не глядя ни на кого.

Я заставляю себя посмотреть на ужин и ножом быстро исправляю это недоразумение. Семь кусочков мяса. Семь ломтиков картофеля. Семь листиков зелени. Я перемещаю их по тарелке, создавая идеальный порядок, который существует только в моей голове. И только тогда я позволяю себе начать трапезу.

— Ты всегда был таким перфекционистом, Регулус, — произносит мать тихо, но в её голосе слышится что-то новое — нотка грусти, которую она не в силах полностью скрыть. Она протягивает руку, чтобы поправить мой воротник, как делала это тысячи раз в детстве, но останавливается на полпути. Такое проявление нежности она позволяет себе невероятно редко и только перед самыми близкими. Но сейчас я не могу вполне насладиться этим теплом.

Я не отвечаю. Не могу. Потому что если я заговорю сейчас, то, возможно, выплесну всё: гнев, страх, разочарование. Или хуже — покажу слабость. А этого нельзя допустить. Особенно здесь, особенно сейчас. Тем более перед Драко, который наблюдает за нами обоими с осторожным любопытством.

Люциус продолжает есть, его движения размеренны, будто он не замечает трещину, которая медленно расползается между всеми нами. Драко откашливается, явно чувствуя напряжение. Он пытается перевести разговор на что-то нейтральное — рассказывая о прошедших каникулах или о подготовке к новому году в Хогвартсе, — но его голос теряется в шуме крови, пульсирующей в ушах.

«Семь секунд до следующего удара часов. Пять... шесть... семь...» Бой часов в коридоре раздается громче, чем должно. Он эхом отдается в голове, как метроном, отсчитывающий последние моменты нормальной жизни.

Почему этот порядок не приносит мне покоя? Я закрываю глаза на мгновение, представляя, как всё это растворяется в темноте. Но когда я открываю их снова, ничего не меняется.

Всё остаётся на своих местах: идеально расставленные приборы, безупречно сложенные салфетки, отражения в глянцевой поверхности стола. Только внутри меня бушует хаос, который я не могу усмирить, сколько бы ни считал, ни поправлял манжеты, ни выстраивал идеальные ряды еды на тарелке.

Когда ужин, наконец, заканчивается, я первым поднимаюсь из-за стола, но останавливаюсь и поворачиваюсь к матери и Малфоям.

— Ужин был великолепным. С вашего позволения, — произношу я формально-вежливо, с теми идеальными манерами, которые она сама меня научила демонстрировать. Мой голос звучит чуждо даже для самого себя.

Её глаза встречаются с моими, и на мгновение маска безупречной леди Блэк трескается. Я вижу в них ту же боль, которую чувствую сам. Но она быстро меняет взгляд, привычно пряча эмоции за непробиваемым барьером. Кивок — едва заметный, но достаточно красноречивый.

В холле меня встречает старинное зеркало, и я невольно останавливаюсь перед ним. Отражение смотрит на меня чужими глазами: аккуратно уложенные волосы, безупречно сидящая мантия, идеально ровные манжеты. Но за этой маской — пустота. Холодная, всепоглощающая пустота.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть себя, и направляюсь к выходу. Вечерняя прохлада ударяет в лицо, как долгожданное облегчение. На улице темно, но я знаю каждую деталь этого сада: восемнадцать деревьев вдоль дорожки, десять фонарей, мерцающих едва заметным светом. Здесь, среди теней и тишины, легче дышать.

Я достаю из кармана маленький блокнот — тот самый, куда записываю свои мысли. Пальцы судорожно сжимают перо, оставляя вмятины на пергаменте. «Причины ненавидеть этот день», — пишу я, но рука замирает после первого пункта. «Мать опозорила меня перед Темным Лордом». Звучит слишком грубо. Слишком... ребячливо.

Промокашка впитывает лишние чернила, но не мои мысли. Те продолжают метаться, как пойманные в клетку птицы. Что, если она права? Что, если я действительно еще не готов? Вырвав и смяв пергамент, я бросаю его в карман.

Резкий порыв ветра заставляет меня вздрогнуть. Я поднимаю глаза и вижу, как листья кружатся в причудливом танце, словно насмехаясь над моими попытками навести порядок в своей голове.

Когда я возвращаюсь в свою комнату, первое, что делаю, — проверяю, все ли книги стоят на своих местах. Потом подравниваю уголки одеяла и раскладываю одежду на стуле так, чтобы каждая складка была идеально ровной. Это успокаивает. Почти.

На письменном столе лежит мой список причин служить Ему. Я беру перо и исправляю запись: «Доказать, что я не мальчишка». Достав из кармана смятый лист, я бросаю его в камин. Пламя пожирает бумагу, заставляя завороженно наблюдать.

Перед сном достаю скрипку. Пальцы дрожат, когда я провожу смычком по струнам. Первая нота выходит фальшивой, но я продолжаю играть. Мелодия сегодня звучит иначе — более резко, более болезненно.

Часы пробили полночь. Я закрываю окно, переступая через трещину в полу, и направляюсь к кровати. Последняя мысль перед сном: «Год — это семь раз по пятьдесят две недели. Время пролетит незаметно».

Но даже во сне меня преследуют алые глаза и холодный голос, обещающий высокую цену за возможную ошибку.