Адажио чёрной звезды (гет)

Держа в руках кружку горячего свежесваренного какао, я монотонно раскачивалась в только что трансфигурированном из стула кресле-качалке на веранде моего убежища. Если бы на меня в этот момент кто-то смотрел со стороны, он бы, наверное, решил, что я размышляю о чем-то весьма некомфортном, не сказать больше неприятном. Я чувствовала свои плотно сжатые губы и представляла себе как выгляди слегка прищуренный взгляд, который я время от времени кидала на тисовую рощу, расположившуюся почти рядом с границами моего домика. Немного покачавшись, я все же подобрала ноги под себя, так как в вечернем лесу уже начинало хоть и немного и по-летнему, но холодать. Призвав заклинанием плед из спальни я прикрыла свои немного озябшие ступни и сделала еще один глоточек какао. Ну что ж. Пора подвести промежуточные итоги.

Четыре дня назад, в миленьком ресторанчике под названием «Синяя иллюзия» меня охватил натуральный шок. Ничего ещё не понимая, я с довольно глупым и забавным выражением лица смотрела на дату выпуска «сегодняшнего» Пророка» — Двадцать четвертое июня 1995 года. Смотрела и долго не могла поверить своим глазам. Наскоро перекусив и практически молниеносно уничтожив пирожное и вторую чашку кофе, я, расплатившись, выскочила на улицу и почти мгновенно аппарировала в сторону своего временного пристанища. В голове был какой-то сумбур и непонимание. Оказавшись на моей временной базе, я даже немного пожурила себя за то, что убралась из Кардифа столь импульсивно, просмотрев газету всего лишь в одном ресторане, и не заглянув в другие. И я сейчас и про рестораны, и про газеты. Это ведь, в конце концов, мог оказаться какой-то нелепый розыгрыш, который непонятно кто устроил специально для меня.

В том что это точно не розыгрыш, я убедилась назавтра, когда решилась вернутся в Кардиф и изучить газеты за следующий день. Новая свежая газета была датирована Двадцать пятым июня и весь первый разворот занимала подробнейшая статья моей бывшей одноклассницы Риты Скиттер о трагедии, омрачившей финал международного турнира Трех волшебников, проходившего в стенах Хогвартса последние несколько месяцев. Прямо под невзрачной и какой-то мутной колдографией чрезвычайно злого Гарри Поттера с кубком за победу в турнире, был размещен еще один снимок. В траурной рамке и с изображением красивого молодого парня с волшебной палочкой в руке и улыбкой во все тридцать два зуба. Подзаголовок статьи оповещал, что и в этот раз во время турнира не обошлось без смертей. В тот момент я не стала внимательно читать передовицу, а ограничилась тем, что, кинув продавцу положенные сикли, сунула газету под мышку и отправилась в ближайшую бакалейную лавку прикупить кое-каких мелочей для хоть немного комфортной жизни в старом заброшенном доме. Внимательно газету я прочитала уже по возвращении домой, пожалев при этом, что вчера не захватила вчерашний Пророк. Не то чтобы я ожидала найти там что-то интересное — мне было просто очень любопытно. Отойдя от первого потрясения, я наконец-то вспомнила о существовании окклюменции, сконцентрировалась и волевым решением пригасила все лишние эмоции чтобы попробовать спокойно обдумать сданный мне расклад.

Итак, я каким-то образом выжила. Это, на мой взгляд, было самое настоящее чудо, какое происходит не чаще раза за всю жизнь, а в некоторых жизнях и вовсе не происходит. Я совершенно точно умирала, и это я помню отчетливо. Не то, чтобы я как-то чувствовала приближение смерти — этого точно не было. Но я чувствовала, как магия оставляет меня и как разрушалось, иссыхая мое магическое ядро. А это — однозначная смерть. Наши медики давным-давно доказали, что ни маг ни сквиб не могут жить при полностью остановившемся и опустошенном ядре. Собственно, и разница основная между магами и сквибами на энергетическом уровне тоже заключена в ядре. У сквибов оно вращается очень медленно и не в состоянии дозированно выпускать из себя энергию. Заклинание, которое использовала Прюэт, заставляло магическое ядро бесконечно наращивать скорость оборотов и, как результат, высвобождать огромное количество магии в сверхкороткое время. При подобной скорости истекания энергии, ведьма просто не успевает придать ей хоть какую-то форму в виде заклинания или проклятия. Все происходит слишком быстро, чтобы накастовать хоть что-то осмысленное. Но даже если ведьма опытная, не хуже меня, например, и точно понимает с чем столкнулась, максимум можно успеть что-то одно, пусть и чрезвычайно мощное, ведь поток энергии с мгновениями только нарастает и оседлать его в последний миг перед тем, как магия полностью иссякнет, очень сложно. Я сама, например, не будучи заранее настроена на подобные чары, не смогла сообразить себе последний прощальный салют, хотя, как я сейчас понимаю, я могла успеть выпустить что-то значимое. Да то же Адское пламя, зарево которого уже освещало Хогвартс той ночью, несколькими часами ранее. Теоретически я могла, но на практике шок от неминуемой смерти был настолько силен, что я мгновенно погрузилась в отчаяние и у меня не было и шанса оседлать эту последнюю, назовем её так, суперволну. Вместо этого я слишком хорошо чувствовала, что магия покидает меня и могла думать только о близящейся смерти. И я должна была умереть. Каким же это образом я внезапно очнулась на заброшенном кладбище? И что произошло со мной между моментом моей предполагаемой смерти и моментом пробуждения. Этого я боюсь уже никогда не узнаю. Чертовы стиратели, применившие ко мне Обливэйт, пока я была без сознания. Умудрились стереть все мои объяснения, если они конечно вообще были. Кто теперь может за это поручиться?

В целом, эту воссозданную, часть моего возрождения я находила довольно логичной, а значит, как минимум, возможной. У меня вообще не осталось магии, затем я вроде как умерла, чтобы потом появится строго в дату возрождения Лорда строго там, где он возродился. Но, почему-то, я оказалась там одна, без сознания и уже под присмотром сотрудников министерства, которые обнаружив во мне отсутствие магического ядра, приняли меня за маглу и строго по инструкции провели Обливэйт, стерев все мои недавние воспоминания. Надо бы расспросить этого мистера... забыла как его зовут. Уточнить так ли все было на самом деле и сколько часов он удалял.

Большинство сотрудников этих отделов достаточно недоразвиты магически. У нас даже поговорка когда-то была смешная на эту тему. Мол, если ума нет — одна дорога в стиратели, если не берут даже в конюхи для фестралов. А будучи достаточно посредственными волшебниками, они, как правило, все время кастуют один и тот же стандартный для себя вариант заклинания с расчетом подтереть ровно один и тот же срок. Это не слишком удобно для гарантированного и качественного заметания следов, ведь никогда сразу не знаешь, сколько часов тебе надо забрать — иногда два, а иногда двенадцать. И вот если тебе сложно выбирать самостоятельно этот промежуток времени, то в старательской работе могут начаться проколы, например если у магла забрали двенадцать часов памяти и не слишком усердно навели ложные, то он может потом ходить и задаваться вопросам, как же так, что вот он помнит как завтракал дома в пригороде, а потом что-то случилось и он уже приходит в себя в самом центре Лондона в каком-то кафе и уже поздний вечер. Бывали, знаешь-ли, преценденты.

В первую магическую мы вообще не стремились нарушать статут секретности и сами тщательно следили за тем, чтобы наши столкновения не выплескивались до поры до времени в магловский мир. Так что, мне, наравне с моими соратниками, пришлось пройти и краткий курс работы стирателей, причем получив инструктаж прямо из первых уст — начальник стирателей того времени — Роули, был одним из нас и ближе к концу войны даже уволился из министерства и уже открыто примкнул в нашей Организации.

Так что в своей способности разговорить этого мистера, не могу вспомнить какого, я была совершенно уверена. С другой стороны, что мне это даст? Я пойму сколько часов пропало из моей жизни, но не получу ответа на вопрос почему я не умерла. Да и вопрос с моим неожиданным преображением в школьницу тоже останется без ответа. Из зеркала на меня смотрела однозначно я сама. Я прекрасно помнила, как выглядела в юности. Сходу я бы сказала, что я нынешняя сейчас чуть подальше от пятнадцати лет и чуть поближе к семнадцати. В общем точный возраст установить невозможно, но для себя я решила считать, что двадцать четвертого июня мне исполнилось ровно шестнадцать. Так чувствовало и выглядело мое тело и так я помнила себя на колдографиях с последних курсов Хогвартса.

Вчера утром, через пару часов после завтрака, решив протестировать свои физические кондиции я устроила себе легкую тренировку и сразу поняла, что укреплением своего тела придется заниматься почти с нуля. Все мои натренированные мышцы остались видимо в девяносто восьмом. После сорока приседаний мое сердце было готово выскочить из груди наружу, а я с трудом пыталась поймать хоть немного воздуха и отдышаться. Отжимания и прыжки на месте тоже не особо задались. В общем, я вновь стала слаба физически и лишилась наработанной десятилетиями механики движений. Долохов учил нас очень хорошо и, среди прочего, значительное время в нашей подготовке всегда уделялось банальной физнагрузке.

Под его руководством, ну и понятно используя кое-какие, давно придуманные специально для этого зелья, мы сначала довольно долго укрепляли свои тела, а потом отрабатывали заклиная в комплексе с физикой. Кастовали на ходу, на бегу, в прыжках и ползком. Лежа на земле и стоя на головах. Наши учебные поединки частенько проходили после длительных пробежек или головокружительных пируэтов на метлах. Магия великая вещь, говорил нам Антон Михайлович, но магия — это далеко не все. Что стоит ведьма, у которой свело кисти от усталости, а ей нужно поднять палочку? Что стоит пожиратель, который не в состоянии колдовать на бегу или на лету? Мало такой стоит, почти бесплатно идёт. Уверенно резюмировал он ту часть своего объяснения, когда очередной наш будущий соратник задавал набивший Антону Михайловичу оскомину вопрос о разумности тратить время на какую-то жалкую физкультуру. Тогда я прошла его полный курс и, по результатам, стала самой лучшей в своем выпуске. Антон Михайлович лично вручил мне мои первые ножны для палочки на бедро, с вышитыми инициалами моими и Лорда. Ножны с которыми я проходила практически всю первую войну и заменила их только в восьмидесятом, когда в них перестала помещаться моя новая палочка. Они остались лежать где-то в гардеробной в моей спальне в особняке Лестренжей и, скорее всего, все еще находятся именно там. После нашего освобождения я почему-то совсем не хотела посещать свой вроде бы родной манор, предпочитая проводить время у Малфоев. Сейчас бы они мне, наверное, снова пригодились, но добраться до них я вряд ли смогу. Если предположить, что я сейчас в своем собственном теле и мне реальных шестнадцать лет, то у меня еще не появилась привязка к фамильному манору моего мужа, а значит охранный контур меня не пропустит. А просить разрешения войти у Рудольфуса, или, того хуже, Рабастана я совершенно не собиралась. И надо всё же подумать об очередной метаморфозе. Куда пропала с руки черная метка? Вчера я уже крайне внимательно и даже с применением нескольких заклинаний, осмотрела свое левое предплечье, пытаясь найти хоть какие-то следы некогда любимого мной знака: какие то шрамы, следы магических ожогов, следы применения зелий замены кожи или каких-то маскирующих чар, которые могли спрятать метку или сделать ее временно невидимой, однако ничего подобного не было. Как будто этого знака и не было никогда. Лишний повод убедиться, что я действительно в своем собственном молодом теле, еще не успевшем принять на руку череп со змеей. Пожалуй, это единственное, что я смогла выжать из анализа своего физического состояния и воспоминаний за последние дни в новой жизни. А еще был вопрос настоящего времени.

Итак, я оказалась в прошлом. До дня взятия Хогвартса оставалось еще без малого три года и вчера на свет повторно появился мой бывший поводырь, пастух и господин. Омерзительно было думать о себе, как о какой-то племенной корове, взятой толи на разведение, толи попросту смеха ради. А может он так самоутверждался, таская, словно на поводке, за собой по жизни блестящую принцессу рода Блэк, словно походную игрушку. Воспоминания об этом отвратительном открытии вновь бритвой резанули мое израненное сердце.

Какое-то время я еще сомневалась в себе и своих чувствах — ну не могло же быть, чтобы вся моя любовь была просто заурядным, ну или, честно признаемся сами себе, незаурядным колдовством! Я повторяла себе это много раз, но, к сожалению, каждый раз сама в это не верила. Хотя ну могло же мне почудится что-то при смерти? С кем не бывает, как говорится. Я умирала, заклинание высасывало из меня магию. Всё это еще и во время жуткого стресса и, мягко скажем, не совсем ясного уже разума, после нескольких часов непрекращающейся взаимной мясорубки, когда воспаленное сознание может запросто увидеть то, чего нет, и не заметить то, что на самом деле есть — и да, вспоминаем как мы с Пьюзи просто прохлопали Нимфадору. Что я там могла почувствовать, лишенная всех чувств и уже умирающая на грязном полу Главного зала? Раз за разом спрашивала себя я в надежде услышать от кого-то или даже от самой себя какой-то простенький ответ типа — Да все тебе почудилось, дорогая. Не бери в голову. Показалось. По-ка-за-лось! Жалко, что нет Думосбора под рукой, подумалось тогда мне. Смогла бы попробовать воскресить посекундно все свои воспоминания и, возможно, даже чувства, за те последние минуты и убедиться, что я не сошла с ума. Впрочем, осознание того, что я в здравом уме и моя память, ну за вычетом одного Обливэйта, безупречна, все это время уже крепко сидело у меня в голове.

Мрачная уверенность в нехорошем постепенно пустила корни в моей душе, и зиждилась на том, что я больше ничего не чувствовала к Лорду. Вообще ничего. В моей душе и в моем сердце абсолютно ничего не шевелилось, как раньше, стоило мне только подумать о моем Господине. А это, отметила я беспристрастно, весьма однозначный симптом. Ранее при мыслях о Повелителе у меня постоянно туманился разум и бедра сводило от желания обнять его и никогда больше не отпускать. Он был для меня воздухом, водой и пищей одновременно. Он одним взглядом или самым простым ласковым словом умел зажечь во мне негасимый костер моего счастья и желания. Именно эти чувства, да плюс внутренний контур здоровья, замкнутый Лордом вокруг моего магического ядра, и поэтому недоступный магии Дементоров, помогли мне выжить и сохранять нормальное в общем здоровье в течении пятнадцати лет в Азкабане.

Я вспоминала, как меня буквально распирало от гордости что из всех наших светских кумушек, из всех бесконечно предлагающих себя Повелителю, жён сиятельных лордов, он выбрал именно меня и именно мне был верен все эти долгие годы. Я помнила свою торжествующую улыбку, когда, как мне казалось, я путем неимоверно продуманных ухищрений, умудрилась соблазнить его в самый первый раз — прямо перед церемонией принятия метки я в красивом белье под мантией пробралась к нему в кабинет, буквально обманув его домовика. Помню, как я, отчаянно зажмурившись, скользнула ему на колени, обвивая его сильное тело своими руками. Как я гордилась собой тогда и как сладки были эти воспоминания потом. Я действительно была счастлива всё время с ним. Я его безумно любила и была уверена, что он тоже в меня влюблен. Пусть по-своему, по-королевски, величественно и совсем не так, как у простых людей, но влюблен. Я помню, как была счастлива, когда в день моей ненастоящей свадьбы с неплохим в общем-то парнем Рудольфусом, мой Лорд отозвал Рудольфуса в сторону и приказал, под страхом его гнева, не прикасаться ко мне никогда. Руди кстати, как мне кажется, не расстроился. Он не любил меня и на свадьбу пошёл только по прямому приказу Лорда, которому нужно было что-то от Лестренжей. Я и раньше периодически размышляла, что именно нужно было от них Лорду, что понадобилось организовать целую свадьбу наследника рода, но так и не нашла никаких ответов. Теперь это, наверное, пустое. Вот разве что беспрепятственный доступ в хранилище рода и в библиотеку? Но эту задачу можно было решить и совсем другим способом. Да приказать в конце концов. После получения меток мы вряд ли могли бы ослушаться нашего Лорда безнаказанно.

А метка! Я была так счастлива получив ее практически без ожидания и испытаний, всего буквально через полтора часа после того, как первый раз навязала себя Ему. Я тогда думала, что своим поступком я смогла убедить его что я достойна. Достойна носить на себе его знак и достойна встать у него за спиной и быть там верной и любящей, в горе, радости, на войне на торжестве, и вообще абсолютно в любой ситуации. И именно это я, собственно, и делала всю свою жизнь. Я любила его!

И все это оказалось бредом. В прямом смысле этого слова. Бредом, вдохновленным проникшим в душу и сердце заклинанием. Бредом, таким сладким и таким настоящим, но все же полнейшим бредом — хмыкнув, я мысленно извинилась перед собой за каламбур, прогнав в себе эту мысль пару раз.

И вот сейчас я понимала, что я вообще ничего к нему не чувствую. Полный штиль. Безмолвие в душе и сердце. Никаких даже отголосков радости и счастья при воспоминании о его тонких губах и длинных сильных пальцах, которыми он иногда снисходил до меня. Любви нет и видимо никогда и не было. И полное осознание и принятие этого бросило меня тогда на колени на пол, где я затем, наверное минимум полчаса, рыдала и выла в голос, оплакивая столь бредово прожитую жизнь. В тот день я мучительно собирала себя из осколков и буквально заставила себя переключиться на хоть какое-то дело, чтобы дать немного отдохнуть истерзанным и израненным разуму и душе. Я отправилась варить себе кашу. Кашу на колодезной воде, с щепоткой соли и тремя полновесными ложками коричневого сахара. Ровно такую же, как мне многократно приходилось варить во время боевых действий, когда мы, иногда неделями, прятались от Авроров и Орденцев в различных норах в лесах или в куда более обустроенных подвалах союзных маноров. Эта каша показалась мне самым вкусным блюдом на свете, куда более сытным и изысканным, чем съеденный в Кардифе накануне сочный бифштекс. Эта каша спасла мой вновь обретенный разум от распада, думала я, вспоминая, как методично, словно опытный зельевар, изготавливающий Феликс Фелицитус, я помешивала ее, обжигая руки в поднимающемся от огня жаре. Она продолжала спасать меня и когда я отправляла в себя ложку за ложкой, и затем тщательно соскребала остатки со стенок толстого медного котелка. В тот момент, доедая сваренную в непригодных для готовки условиях, кашу, для приготовления которой я безо всякого сожаления режущим заклятием порубила в стружку древний деревянный стул, я наконец-то смогла принять все что со мной произошло и безоговорочно поверить в происходящее.

Я в прошлом. Я никого не люблю и никому не подчиняюсь. Мои предплечья девственно пусты и мое ядро до отказа наполненно магией и силой. У меня есть палочка, просветлевший разум, молодость и красота и я, похоже, хочу его убить. Очень хочу. Причем не только его лично, но и все его демонские крестражи. Поштучно и по очереди. В старых балладах есть присказка про влюбленных. Про то, что жили они долго и счастливо и умерли в один день. Мы в один день заново родились, и я постараюсь не потерять так бесполезно, вновь обретенную жизнь. И еще я постараюсь закончить начатое Гарри Поттером в далеком восемьдесят первом году. Может быть, в будущем я и охладею к этой мысли, но сейчас во мне поднимала голову знаменитая Блэковская ярость и жгла меня изнутри, словно безумное и беспредельное Адское пламя, требуя выхода и мести. Требуя направить Аваду прямо в его бессовестное сердце и потом долго и с удовольствием танцевать на его могиле и пить бесконечное количество веселых и похабных тостов на его пышных похоронах. Я упивалась этой мыслью и безумно хохотала, заранее представляя себе этот прекрасный финал. Если бы кто-то посмотрел на меня со стороны в этот момент, он бы точно решил, что мое безумие только окрепло и усилилось. Проросло волшебным бобом в моей душе и оплело своими вечнозелеными побегами мой разум. Я отдавала себе отчет, что выгляжу, как настоящая сумасшедшая в тот момент, и я была чертовски рада, что вокруг нет ни одного свидетеля моего временного помешательства.

Уже через пару часов я окончательно пришла в себя. Волна ярости схлынула и разум очистился от кроваво-красной пелены. Полоса безумия в прошлом. Свидетелей нет, и я об этом никогда и никому не заикнусь. Никто не видел, а значит и не было ничего. Как-то так.