Тени на стенах (гет)

Старая спортплощадка пахла мокрым бетоном и ржавчиной. На потрескавшемся покрытии ещё оставались следы недавнего дождя — редкие лужицы отражали тусклое, затянутое облаками небо, а паутины оборванной баскетбольной сетки колыхались на ветру. Железная перекладина на турнике звенела от ветра, будто сама не верила, что ещё держится.

Жан сидел на погнутой скамейке, закинув руки за голову. Его светло-каштановые волосы, слегка взъерошенные, влажные от дождя, прилипали к лбу и вискам. Спортивная фигура казалась одновременно напряжённой и расслабленной, словно парень пытался унять внутренний шторм. Он сначала просто ждал, потом достал телефон, проверил сообщения, но ответа не было. Вдохнул дым из сигареты, которая теперь казалась единственным спутником в пустоте вокруг. Сердце билось тяжело — злость медленно накатывала, разбавленная беспокойством.

С детства он приходил сюда, когда дом становился слишком душным — когда мать, несмотря на всю любовь и заботу, начинала говорить слишком громко и слишком много. Она его любила — он это знал, знал глубже, чем хотел признавать. Но и этого было мало, когда ты не можешь выдохнуть, не можешь объяснить, что злость — это не на неё, это на всё. Она старалась. Он — не всегда. Парень часто срывался, хлопал дверьми, молчал назло, убегал в ночь — сюда.

Эта площадка была его тихим укрытием. Здесь почти никогда не было людей. Разве что изредка приходили подростки — курить травку, распить дешёвое пойло или разрешить конфликт кулаками. Пустые бутылки валялись у турников, на перекладинах кто-то нацарапал угрозы и признания. Но Жану нравилась эта тишина — с краем напряжения, с привкусом злости. Она была честной.

— Сорок минут, Мерсер, — буркнул он себе под нос, глядя на пустые ворота, из которых торчала трава.

Он не любил ждать. Особенно когда дело касалось чего-то серьёзного. Особенно когда это было возможностью нажиться. А особенно — когда он чувствовал себя идиотом, сидящим один на ржавой площадке.

Над головой пролетели вороны. Он проводил их взглядом, ощутил, как под курткой зябко дёрнуло плечо. Воздух был пропитан сыростью и чем-то железным, почти кровяным. Детская площадка поодаль скрипнула качелями — от ветра или… нет, от ветра.

Он сжал челюсть.

«Если она не придёт через десять минут — я ухожу».

И вот, за спиной послышался тихий, но уверенный звук шагов. Мокрые локоны чёрных волос, тяжёлые от дождя, прилипали к лицу, капюшон сполз с головы, а промокшая джинсовка, выцветшую от частых стирок и плохой погоды, облегала стройную фигуру. Уставшее лицо Тины, с лёгким румянцем на бледной коже, казалось, выносило на себе груз последних месяцев. Её серо-голубые глаза светились внутренним огнём, несмотря на всю усталость.

Она тихо села рядом, бросив рюкзак на землю, и без лишних слов попросила сигарету. Жан, не отводя взгляда, вытащил одну из пачки и протянул ей. Он смотрел на неё, будто пытаясь прочесть невысказанные слова, но голос был твёрд и хрипел от напряжения:

— Долго, — сказал он.

Тина молча чиркнула зажигалкой, глубоко затянулась. Дым на секунду скрыл её лицо. Когда она выдохнула, в воздухе повис терпкий, сухой запах.

— Не могла раньше уйти, — наконец ответила. — Один козёл из учителей решил устроить внеплановую контрольную.

— И даже не извинишься, — он отвернулся, глядя в сторону пустых ворот. — Не удивлён.

Тина выдохнула ещё раз, долго, как будто пытаясь согреть в себе что-то кроме лёгких.

— Не люблю извиняться, когда меня ставят в позу. Я же пришла.

Жан чуть склонил голову, словно соглашаясь. Но и это ничего не значило.

— Давай перейдём к плану. Каким образом ты хочешь его надуть? — Жан говорил тихо, почти без выражения.

Тина глубоко затянулась дымом, закрывая лицо дымной завесой. Её глаза, яркие и решительные, выглядели словно два огонька в полумраке. Она прикусила нижнюю губу, задумчиво вздохнула и, выпуская дым, сказала:

— Он сам этого хочет, Кирштайн. Тебе даже особо стараться не придётся. Всё, что нужно — дать ему почувствовать, что он тебе нужен. Что ты его принял.

Жан скосил на неё взгляд, поднимая бровь в ироничной полуулыбке — циничной, но не лишённой интереса:

— Ага. И как?

— Подрежешь его. "Случайно", — сказала она, словно выделяя кавычки пальцем в воздухе. — На мотоцикле. Царапина на его любимой машине, паника, мат, гнев. А потом — ты такой весь с виной, предлагаешь загладить. Типа "чувак, сорри, не хотел, давай загладим неловкость — приходи, вечеринка, все свои".

Парень тихо усмехнулся, глаза заблестели:

— Думаешь, клюнет?

— Уже клюнул. Он же бегает за тобой с весны, как собачонка. Сделай шаг — он бросится навстречу. На тусовке веди себя чуть теплее, пусть почувствует, что ты его "впустил". Всё остальное он сделает сам. Подтянется к тебе, станет звать, платить, устраивать. Он же из тех, кто покупает дружбу, если настоящей не выходит.

Жан откинулся на спинку скамьи, тяжело выдохнул, и на мгновение в его обычно равнодушном лице появилось задумчивое, почти уязвимое выражение.

— И что дальше?

— Пока пусть платит. Пусть приглашает. Пусть делает вид, что ты — его лучший друг. Чем выше поднимешься рядом с ним — тем больше узнаешь. Про отца. Про дела семьи. Про его слабые места. Дальше уже по ситуации.

— Шантаж?

Тина пожала плечами, взгляд её остался холодным, словно в нем слышалась тень цинизма:

— Возможно. Или просто подложим ему мину под ноги. Главное — чтобы ты оказался рядом, когда она сработает. Так все и решается в этом мире, разве нет?

Ветер снова сорвал с перекладины клочья ржавчины, шуршание сухих листьев разнеслось по площадке. Спортплощадка, наполненная тишиной и едва уловимым напряжением, казалась живой, словно сама держала дыхание вместе с ними.

Его глаза сузились в прищуре.

— Интересно, Мерсер, если я сделаю из него своего лучшего друга… как ты думаешь, кто из нас в итоге поверит в это первым?

Тина посмотрела прямо на него, глаза её казались прозрачными, но холодными, словно стекло:

— Тот, кто забудет, зачем всё это начинал.

Тишина между ними снова уплотнилась, натянулась, как струна.

— А тебе-то зачем всё это? — наконец спросил он, голос был глухим, но внимательным.

— Чем он тебя так зацепил, этот Флок Фостер?

Тина на мгновение замерла. Её глаза опустились к земле, пальцы крепче сжали край джинсовки.

— Он однажды сделал выбор, — наконец сказала она, не поворачивая головы. — Был момент. И он выбрал не меня.

Жан смотрел на неё молча, и от этой тишины воздух между ними стал ещё плотнее. Тина не отвечала сразу. Только сильнее вдавила пятку в мокрый бетон, будто хотела вытереть о него не грязь, а собственные мысли.

Потом вдруг выдохнула — как будто не смогла больше держать в себе. Слова вырвались резко, будто рвались наружу уже давно:

— Я думала, он заступится. Или хотя бы просто… не сбежит. Но он испугался. И сделал то, что тру́сы делают лучше всего: отдал меня, чтобы от него отстали.

Сказав это, она будто осеклась. Повернулась в сторону, отвела взгляд, будто пожалела о сказанном. Губы её дрогнули — тонко, едва заметно, но Жан уловил этот срыв. Тина втянула воздух, опустила глаза, прикрыла себя тишиной. Только потом добавила, уже тише, почти глухо:

— Я не хочу в это влезать снова. Просто… он не должен ходить с чистыми руками.

Жан не двинулся. Только глаза его потемнели, стали напряжённее.

— Он…

— Не спрашивай, — сразу отрезала Тина, — я и так взболтнула лишнего.

— Ладно, — выдохнул парень. Он не собирался врываться в ее душу с грязными ботинками.

Он поднялся со скамейки, стряхивая с джинсов грязные капли. Окинул взглядом площадку — всё то же: ржавчина, следы старых драк и забытые подростковые обещания на стенах. Потом посмотрел на Тину. Она всё ещё сидела, словно часть этого серого пейзажа, только с глазами, в которых горело что-то живое.

— Есть один момент, — сказал он, и теперь в голосе слышалась осторожность, почти забота. — Если ты хочешь, чтобы я с ним сблизился — тебе придётся держаться в тени. Он не дурак. Если просечёт, что мы заодно — сорвётся всё.

Девушка кивнула. Медленно, не споря.

— Я знаю. Буду как призрак.

— Ты и так будто с того света, — усмехнулся он, но тут же погасил улыбку. — Прости.

— Не стоит, — отозвалась она, наконец поднимаясь. Жан был на голову выше, и его взгляд легко скользил по её фигуре, которая казалась ещё более хрупкой рядом с его высоким, широкоплечим силуэтом. Несмотря на явную разницу в росте, движения Тины оставались чёткими и уверенными, но в них скрывалась усталость. — Всё нормально.

Ветер вновь пробежал по площадке, шевельнув сорванные листья и клочья старой сетки. Где-то вдалеке хлопнула дверь подъезда или сорвался замок с гаража.

— Ты в это впрягся слишком легко, — произнесла она, слегка наклонив голову.

— Я просто хорошо делаю вид, — ответил парень, глядя в её глаза. — А ты?

Тина не ответила. Только на миг улыбнулась — чуть, одними уголками губ, будто проверяя, помнит ли вообще, как это делается.

— До завтра, Кирштайн.

— До завтра, Мерсер.

Они разошлись в разные стороны — как актёры, выходящие со сцены. За спиной у Жана — звук её шагов по мокрому бетону, а у неё — его фигура, теряющаяся в вечернем мареве. Над площадкой вновь повисла тишина, и старый турник, звякнув на ветру, казался свидетелем чего-то большого, что только начиналось.