Если бы только она была живая (гет)

— Мы должны бежать, — повторил я, потому что она долго молчала. Эля посмотрела мне в глаза, и сказала совсем не то, что от неё можно было услышать:

— Но мы голые.

Никакого беспокойства в её глазах, никакого смущения. Что-то другое. Или, может быть, беспокойство о чем-то совсем другом.

— Это ничего. Завернемся в простынь, — выходить из комнаты, может быть, слишком опасно. А искать одежду — слишком долго. Ведь Громов наверняка её спрятал. Убрал так, чтобы мы не могли уйти.

— Нас заметят.

— Мы бегаем очень быстро. Постараемся держаться дальше от городов. Или… Что ж, украдем одежду. Энергию, к сожалению, тоже придётся красть. Но это продлится недолго. Громов не сможет гнаться за нами вечно.

— Он пошлет Рэсси.

Рэсси. Рэсси — это чудовище. Оборотень. Технический оборотень, оттого не менее, а более страшный. Он может принять обличье любого животного, но обычно предстаёт в виде чёрной лохматой собаки. Он создан так, что даже вдвоём мы с Элей едва ли сможем с ним справиться. А вечно убегая от него, мы однажды потеряем энергию, и тогда Громов нас настигнет.

— Знаешь, — я сжал её руку, — если побежим сейчас, до утра нас не хватятся. Тогда мы успеем уйти достаточно далеко. Лучше, если выберемся через окно.

Эля покачала головой, ответно сжав мои пальцы.

— Нельзя через окно. Откроем и нас тут же обездвижит.

Так вот почему она стояла у окна всегда. Чтобы нам не пришлось целую ночь быть статуями у окна.

— А дверь из комнаты? Тоже включает магниты?

— Ты же выходил. Ты видел, что к двери ничто не крепится. Нет. Но вот дверь на улицу — это совсем другое.

— Другие окна?

— В комнате, где я провожу дни, точно такая же ловушка.

Значит, Громов не доверял и ей тоже. И может быть, был в этом прав. Сейчас мне казалось, Эля уже давно была… Живой. Но как все живые, научилась притворяться, чтобы защитить кого-то. И почему-то, защищала меня.

— Громов — человек, — наконец, выдал я. Человек, как бы ни обидно было это понимать. — Он не может не открывать окон, — а в доме, кроме нас, много сложных устройств. Было бы очень неудобно, если бы их парализовало при проветривании. — У него в кабинете может быть устройство, отключающее все магниты разом.

Эля медленно кивнула.

Осторожно, чтобы не шуметь, мы разорвали простынь напополам. Обвязались, как могли. И бесшумно выскользнули в тёмный коридор.

Мы крались по немому дому и надеялись, что никакая естественная человеческая потребность не заставит Громова проснуться и заметить нас. Или, хотя бы, что Громов не носит пульта с собой.

К счастью, он не явился вовсе. Мы открыли дверь в кабинет. Хотя кабинетом его звать было немного странно. Ничем он не напоминал обычный, человеческий кабинет. Здесь были приборы для проверок, магнитные устройства, чтобы держать меня, и ещё перегородка со стеклом, непрозрачным с этой стороны, для того, чтобы наблюдать в безопасности. Я никогда не был там, за стеной, и подозревал, что там много важного.

Шагая вперёд, к двери, я почти трепетал. Что мы найдём там? Найдём ли мы там хотя бы свое спасение?

Там оказалось чисто и пусто, будто никогда ничего и не бывало. Пульт с кнопками. Я хотел подойти, но Эля дёрнула меня за руку. К окну.

Мы осмотрели его, мы постарались. Нет. Здесь не было ничего, нас не скует, если сбежим.

И мы распахнули окно и выскочили.

Ошиблись. Да, мы ошиблись. Но не магнит стал ловушкой. Рэсси.

Он появился перед нами, вырос из-под земли. Чёрный как сама ночь. Он быстрее и сильнее нас. К нас нет форы. Все, что могло бы помочь — хитрость. Хитрость. Хитрость!

Но если кинутлся в разные стороны, что, если он выберет Элю? Он выберет Элю, она нужнее профессору Громову!

А она даже не поняла ещё, живая или нет, она ещё не была на воле, у неё ничего не было.

Пускай её мечта сбудется. Пускай сбудется!

Прошли лишь секунды. Я повернулся к Эле и пихнул её в грудь. Не просто так. С зарядом.

— Беги!

Она не смогла бы не побежать, лишняя энергия её заставила. Но Рэсси, даже не глядя на меня, кинулся следом за ней.

Я — наперерез ему. Я не смогу его остановить и не смогу сломать, но хотя бы замедлить!

Мы сцепились, свалившись на землю. Он впился мне в руку и оторвал бы её точно, если бы только!..

— Без тебя не побегу! — Эля вернулась. Она не могла остановиться, но повернуть, повернуть — Конечно!

И вид её ужасал меня сильнее, чем едва держащаяся рука.

— Нет, нет, не надо, Эля!

Рэсси взмыл в воздух на тонких стрекозиных крыльях.

— Назад, назад, Эля!

Слишком поздно. Он схватил её, схватил как котёнка за загривок, только за волосы, и за шею тоже.

Эля завизжала как самая обычная девчонка, пытаясь вырваться.

— Неисправные! Беглецы! Дефектные! — рычал Рэсси через динамик, не открывая ужасной пасти.

— Отпусти! Отпусти сейчас же! — наши с Элей голоса сливались в один. Бестолку.

— Уничтожить. Уничтожить. Уничтожить.

Рэсси летел вперёд и вперёд, и все, что я мог — гнаться за ним. Эля брыкалась, но это не помогало.

— Крылья! Крылья, его крылья!

Я понял её тут же. Рэсси неубиваем, может быть, но крылья его тонкие, как у стрекозы. Если их разбить, сломать, он упадёт, и это будет хоть что-то.

Я схватил камень и швырнул.

Рэсси увернулся и полетел ещё быстрее.

Было почти невозможно: бежать, хватать камни, кидать их, боясь задеть Элю, но я продолжал, продолжал и продолжал, пока вдруг…

— Эл!

Я остановился в шаге. В одном шаге. От моря. Ужас почти сковал меня. Если Рэсси бросит Элю здесь, она погибнет мгновенно. Я не могу. Я не могу!..

Отчаяние почти ослепило меня. Ослепило, но не заставило остановиться.

Я не помнил, как отвязал чью-то лодку. Помнил лишь как боролся с веслами и с волнами, и как брызги попадали на меня. Каждый что-нибудь портил внутри. Но это было неважно. Только спасти, только не дать погубить!

— Рэсси! Что ты делаешь, Рэсси?! Зачем, Рэсси?! Почему ты не отдал нас на суд Громова?!

Суд Громова не был бы справедливее и лучше, но Громов не хотел просто уничтожить нас!

— Я избавлю хозяина от хлопот и огорчений. Она не справилась с заданием, она не стала живой. Слишком много ресурсов и времени. Она будет уничтожена.

— Но она стала, она стала, стала, стала живой! Она живая! — исступленно закричал я.

Тогда Рэсси вдруг остановился. И развернулся. Спикировал к лодке и поставил Элю в неё. Я не верил. Я не мог поверить. И Эля, кажется, ещё тоже не верила. Рэсси отлетел от неё и завис надо мной.

— Тогда нужно уничтожить тебя, Электроник. Ты больше не нужен. Хозяин потратил силы зря.

— Нет! — даже я не успел понять, когда Эля схватилась за меня. — Нет, ничего я не чувствую! Никакая я не живая! Робот и больше ничего!

— Разве робот стал бы так кричать? — я тоже прижал её к себе. Рэсси полетел в её сторону, нельзя было дать ему ни шанса. — Ему это ни к чему.

— Здесь море шумит, чтобы слышно было кричу! — а сжала ещё сильнее. — Сирены тоже громкие, но разве они живые?!

— Но разве их глаза промокают от слез?!

— Это море, море промочило мои глаза, а не я сама!

— Но ты не даёшь уничтожить меня, а не живым все равно, кто останется, а кого уничтожат!

— Мне все равно! Мне все равно! Все равно, все равно, все равно! Но это… Не рационально… Уничтожать тебя…

Мы кричали. Рэсси кружил над нами, и вовсе не собирался оставлять. Если бы он мог понять, он бы давно понял. Но не мог. Он кружил. Он ворчал. Он пытался стянуть хоть одного из нас, уже не разбирая, кто жив, а кто нет. А потом остановился.

— Не отпуститесь?!

— Нет! — голоса наши слились в один.

И тогда… Рэсси обернулся. Обернулся во что-то чудовищное. Шерсть на теле дельфина. И нырнул. Закружил в воде у лодки.

— Тогда я обоих вас уничтожу!

Мы не отпускались. Нам некуда было бежать. Все кончалось совсем не так. Но и Громову ничего не достанется, в конце концов. Страшно уже не было, только немного жаль. Я обнял Элю ещё крепче, она меня — в ответ. Что ж…

— Стоп! Стоп! Стоп! — ничего не случилось. Мегафон разнес голос над морем. — Сейчас же вернитесь!

* * *

Рэсси вытащил лодку из воды, а мы тут же были скованы. Мы были живы, хотя и значительно повреждены водой, влившейся в лодку из-за кружения Рэсси.

Профессор Громов был в мокрых по колено штанах, мокрых туфлях, совсем белый. Совсем не как обычно.

— Это что такое, Рэсси?!

— Они! Сбежали! — разговор вслух давался ему совсем плохо, но давался. — Не приносили пользу! Не выполняли программу! Только огорачали хозяина!

— Я не давал тебе приказа! Я не разрешал тебе!

— Но я знал! Один из них! Должен! Быть! Убран! Вам было тяжело это сделать! Вы ждёте слишком долго!

Я не помнил никогда в Громове такой ярости. Огромной и жуткой. Мне хотелось спрятать от неё Элю, но я не мог пошевелиться.

— Не смей больше никогда решать ничего сам! Отнеси их обратно в дом, — ледяным тоном велел профессор. — Обоих, целыми и живыми.

Велеть было легче, чем сделать, но для нас не было смысла бежать по одному, и теперь я уже не сомневался, что Эля так считает. Магнит отпустил нас лишь для того, чтобы захватить снова в доме.

Я устало спросил, сквозь динамик — губы не шевелились:

— Почему вы сердитесь? Вы и правда хотели уничтожить одного из нас, и повторяли это постоянно.

— Да, — подтвердила Эля. — Всё время.

Профессор Громов раздражённо хлопнул по столу. Я не узнавал его, хотя внешние данные остались все теми же.

— Никого уничтожать я не собирался! В самом худшем случае, можно было бы стереть твою память целиком.

— В прошлый раз это не сработало.

— В прошлый раз я твою память вовсе не трогал, — отмахнулся Громов. — Она была повреждена, все что я сделал, устранил последствия.

Я не знал, верить ли ему. До того момента он такого не говорил. И с какой бы стати?..

— Почему моя память была повреждена, если так?

— Потому, почему ломаются все мои роботы! — вдруг снова зло прокричал он. — Они слишком живые! Каждый хватается за глупости своего вида, каждый гибнет! Стоило познакомить тебя с Серёжей, как и ты был потерян, — имя откликалось во мне. Я не помнил, но знал, что оно что-то значит — не просто общеизвестное имя, не общее, чьё-то личное. — Ты научился у него человеческой дружбе, и чуть не погиб, пытаясь его защищать.

— Он в порядке?

— Естественно, он в порядке! Если только он и себя не угробил очередной гениальной идеей… — Громов замолчал и тяжело вздохнул. — Но тебя, Элечка, я не понимаю. Я дал тебе все причины оставаться безразличной. Ты не видела людей, не видела человеческого отношения. Ты была все время здесь. Так ещё, если бы стала двигаться к жизни, это могло привести к уничтожению другого существа рядом с тобой. Так почему?!

Эля долго молчала. Мне хотелось обнять её. Но все, что я мог, это уронить:

— Вы сумасшедший?.. — на такое нельзя получить нормальный ответ. Просто трудно удержать. Громов молчал. А Эля заговорила:

— Я очень старалась быть неживой. Я все знала, я держалась изо всех сил. Но вы оставили меня без дела, я была совсем не нужна. Поэтому я стала думать, и я стала смотреть. И я видела Элека, и научилась у него.

— И ради этого ты решила сама погибнуть?

— Ради любви.

— Секс — это не любовь! — снова взвыл Громов. А потом, будто устал, почти сел на стол. — Но это правда. Я испытывал тебя. Я хотел убедиться, что даже самое опасное и губительное для людей тебя не затронет… — он потяжелел, опустил плечи. Ответ больше не требовал я. Он сумасшедший. И если бы он не держал нас так долго, если бы не причинил так много мучений, мне стало бы жаль его.

— А как же Рэсси? Разве он не идеален до конца? — спросил я.

— Идеален?.. Что он устроил? И все с мыслью, что ради хозяина. Ради хозяина он и под пулю прыгнет… Как каждая верная собака.

Он звучал совсем отчаянно. Гений, от которого ничего не останется, потому что все погибнет. Ужасно. И все равно, не получается простить. Не получается жалеть.

— Но вряд ли кто-то нападёт на вас с пулей, способной убить Рэсси, — тихо произнесла Эля. — Простой пулей его не убить. Его почти невозможно убить.

— Вот увидите, он найдёт способ глупо погибнуть… — безнадёжно выдохнул Громов. — А вы двое сделаете это ещё раньше, — вдруг что-то щелкнуло, и он выключил магнит. — Уходите. Не хочу я больше быть этому свидетелем.

Недоверчиво. Медленно. Помогая друг другу устоять. Мы поднялись. Встретили его бессмысленный взгляд. И несмотря ни на что, наверное, почувствовали жалость оба. Но оставаться было нельзя. Нет. Не в этом доме.

Я взял Элю за руку. Эля кивнула мне без слов.

— Прощайте, профессор. Мы станем звонить вам. И вот увидите, любовь не погубит нас.

* * *

Мы были уже далеко, но море все ещё было рядом. Мы были повреждены, но могли друг друга поправить. В одной из уютных бухт мы остановились, чтобы именно так и сделать.

И пока были этим заняты, я заметил кое-что: строгая мысль, что была в Элиных глазах, теперь исчезла. Она растворилась в глубокой синеве.

— Всё-таки, твоя мечта исполнилась, Эля, — мягко сказал я. Как и моя мечта уйти с ней вместе — тоже. Лучше, чем можно было бы желать — без преследования.

Эля осторожно кивнула.

— Да. Сбылась. Это очень странно, Эл. Я чувствую, что моя любовь все ещё у тебя, но больше не чувствую от этого пустоты в себе.

Я взял её за руку и улыбнулся.

— Потому что моя у тебя в ответ.