Пятна на солнце (гет)

Примечания:

? Саундтрек: CRASPORE — Flashbacks (Slowed)

Будьте осторожны, триггерные темы и жестокость ⚠️

— Мисс Грейнджер, как Вы прокомментируете, что аврор Малфой послал призыв о помощи…

— Зачем Вы отправили отряд в логово «Медузы»…

— Почему прозвучало Ваше имя…

— Расшифровка последнего сигнала значка…

— Вы убили его…

— Подстроили…

— В самом сердце Министерства!

Гермиона продиралась сквозь толпу в Атриуме. Она задыхалась. Ее обступали со всех сторон, и ей было некому помочь. Крики, толчки, чужие руки. Но она видела только лифты, шла к своей цели, пока со всех сторон ее рвали на куски хищники с перьями и безумно щелкающими колдокамерами. На коже — обрывки чужой одежды, а в ушах — гул. Вспышки прожигали ей сетчатку, пока со всех сторон ее толкали и пинали в ненасытной жажде подробностей.

Авроры оттеснили безумную толпу от служебных помещений, но делали это не ради нее. Гермиона смогла выдохнуть только тогда, когда решетка лифта закрылась.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Пять. Четыре. Три. Два. Раз.

Шаг.

Вышла из лифта, семеня по темному коридору в управление. Нехороший человек поджидал ее и оттолкнулся от блестящего черного камня с ухмылкой. Он бы и сам мог стать этими тенями, и черная мантия с темной душой делала его неотличимой от этих стен.

— Каково это — быть обвиняемой в смерти собственного любовника? Как будто так все и было, — хмыкнул Харрис, приближаясь к ней.

— Ты слил подробности новой комиссии, да? — спросила Гермиона, уже и сама зная ответ.

— Это было несложно, — лениво вздохнул он. — Интересно, как ты теперь собираешься бороться с Пактом.

Гермиона лихорадочно перебирала связку в руке, ища нужный отпирающий амулет. К ней подошли сзади, дыша в шею, и приложили фигурный камушек за нее. Конечно, он давно сделал копию амулета от двери ее управления.

Ее схватили за запястье, удерживая на месте. Она дернулась, но это никого не остановило, попыталась выдернуться — но хватка была железной, и наверняка позже расцветут синяки.

— Но ведь главное не это. Каково тебе знать, что этот щенок мертв? Нашли тело. Пытаются поднять из какого-то злачного провала, — с нескрываемым удовольствием сообщил он.

Гермиона глубоко вдохнула, выдохнула и развернулась, упрямо глядя прямо в темные глаза. Внутри все скрежетало. Она желала ему самому смерти всей душой. Одеколон с запахом соленого бриза и шторма раздражал ноздри. Ей всегда в голову приходили глупые ассоциации с хозяином морей.

— Не было никакого призыва о помощи, — констатировала очевидное Гермиона. — И имя мое он точно не называл. Драко никогда не называл меня по имени. Задаюсь вопросом, а что же тогда и правда в расшифровке? Кого он назвал?

— Попробуй догадаться, — со снисходительной улыбкой направил ее Харрис, будто они были на уроке.

Дурная привычка. Конечно, там было что-то, что не способно вывести на него самого, но ниточка осталась. Драко оставил ее.

— И что Драко тебе сделал?

— Лично мне? Тогда — ничего. Но сейчас это приятный бонус, и не только политический. Драко, — перекатил он имя на языке. Недовольно посмотрел на нее. — Ты и правда была с ним. Пожирательская подстилка. А теперь еще и мертвого. После войны у тебя, видимо, совсем не осталось стандартов. Вряд ли ты сама веришь, что все это не было унижением.

Хлесткий звук пощечины разрезал тишину коридора. Гермиона вывернулась и пыталась закрыть дверь, но ее дернули обратно, почти прижимая к себе. Она смело не отводила взгляд от почти черных тоннелей, в которых не было ничего, кроме злости.

Она знала, как подстегнуть ее и заставить гореть ярче, вспыхивая неровными тенями, как факелы в коридоре. Ее собственные эмоции станут топливом. Хочешь грязи? Будет тебе грязь.

— Завидуешь? — выплюнула Гермиона. — Нам было очень хорошо. Всегда знал, что нужно женщине. Я просто таяла в его объятиях. Мог не давать мне спать до самого утра, и все было мало, — с блаженной и болезненной улыбкой зажмурилась она. — Говорил, что на вкус я как сахарный леденец. Иногда я забывала, как дышать.

Она надавила, глядя прямо в глаза.

— Однажды мы были прямо в твоем управлении, на том самом месте, где на следующий день ты проводил планерку. Ты сидел прямо там, где я ублажала его, стоя на коленях. А потом нам пришлось чинить этот самый стол, настолько мы были безумны. Тогда мне хотелось только этого, и мне было все равно, войдешь ли ты. Жаль, что этого не случилось.

Пусть его перекосит. Пусть он сгорит, представляя это.

— Ты врешь, — прошипел он, подступая ближе, но уперся в палочку, нацеленную в сердце.

Ее лицо говорило обратное. Потрясающий был вечер, а Харрис просто не хотел в это верить.

— Не-а. И тут не место пытаться удушить меня еще раз, — выдавила Гермиона, глотнув воздуха. — Оглянись.

Харрис раздул ноздри, унимая клокочущий гнев, и сделал шаг назад. Где-то вдалеке коридора ее звала Джанин.

— Ты не умрешь. Не от моей руки точно. И генеалогические исследования? Влияние нового генетического кода на магическое разнообразие? Это твой козырь? — напоследок спросил Харрис уже более спокойным тоном. — Прячь свои аргументы лучше. Тео снял защиту легко.

Джанин подхватила ее под локоть и втащила в управление, не сказав сама бывшему начальнику и слова.

Гермиона плотно закрыла за собой дверь и впервые позволила себе вдохнуть полной грудью, убирая из горла кислый привкус.

Они пили принесенный кофе, ждали остаток команды и смотрели в магическое окно, которое сегодня техники настроили на проливной дождь, который иногда сменялся на белесый туман. У кого-то тоже плохое настроение. Кто-то тоже бродил в молочных переливах. Сегодня все тонуло.

— Три дня до слушания, — наконец спросила помощница, бросив на нее тяжелый взгляд. — Что будем делать?

— Все пройдет так, как мы готовим. Я уже заявлена как спикер, они не успеют ничего сделать, а на месте разберемся. Это не конец. Что с материалами манифеста для других стран? — спокойно спросила Гермиона и выкинула стаканчик.

* * *

Приемная министра была роскошной. Все отвечало посылу: «я здесь главный». Кожа диванчика для посетителей была такой мягкой. Лучшая выделка. Гермиона провела по ней руками. Кожа скрипела, как старая пергаментная карта. Где-то там, под богатой обивкой, прятались швы, невидимые глазу. Точно как ложь министра, аккуратно замаскированная под благоразумие.

Она перекидывала ногу на ногу, бросая взгляд на часы. Ступня нервно дергалась вверх-вниз, покачивая туфлю. Каблук цеплял капрон, царапая ногу и возвращая ее в реальность. Выдавая напряжение, которое уже невозможно скрыть.

Долгое утро она раздумывала о смысле власти и политики. Власть не развращает людей; но дураки, забравшиеся на вершину власти, развращают власть, это верно.

— Проходите, — возвестила равнодушная секретарь, когда нестерпимо тянущиеся десятки минут кончились.

Гермиона подхватила папки и зашла в кабинет. Такой же тяжелый и помпезный, как и все здесь. Стол из ценных пород красного дерева был таким большим, что человека на том конце было еле видно. В воздухе витал запах лака и чего-то затхлого, словно кабинет десятилетиями не проветривали.

Доступ к телу был мало у кого, но ее это не остановило. Обычно она бы села в самом конце, левитируя документы через эту громадину. На отшибе, у края, вне зоны любви и заботы министра. Но сегодня Гермиона целенаправленно прошествовала по длинному кабинету, взяла стул и села прямо рядом, во главу стола, слегка пнув бедром кресло на колесиках, чтобы откатилось подальше, давая ей место. Оно послушно заняло свое место с мерзким скрипом.

— Субординация, мисс Грейнджер, — министр медленно провёл языком по зубам, будто всегда пробовал на вкус каждое слово. Его взлетевшие вверх кустистые брови выдавали удивление этой наглостью.

Она просто отодвинула папки-фальшивки от себя и достала действительно важное из сумочки под незримым расширением. Любовно разложила кадры перед собой. Погладила шершавую бумагу со статичными изображениями. Министр изумился еще больше.

— Вы знаете, о ком это. Политическое убийство два года назад, — сразу заявила Гермиона. — Вы и Ваши исполнители подстраховались от всего, кроме магловских технологий, с которыми боретесь. Концов не найти, но это и не нужно. Вас будет преследовать с вопросами толпа в два раза больше, чем меня сейчас. Это будет стоить Вам карьеры, хоть и останетесь на свободе.

Гермиона переместилась на стуле чуть ровнее. Министр неторопливо поразглядывал кадры, отшвыривая их так, будто они ничего не значили.

— Интересные встречи, переданные конверты… — протянула она, будто была недовольна им, как маленьким ребенком. — Люди, так же пропавшие без вести после этого громкого дела. Раскрутить можно много чего.

— Откуда это у Вас?

Ее окинули оценивающим взглядом. Цепким, жестким. Скинув маски и благодушные улыбки. Те люди, которые пришли к власти после войны, закаленные в суровой реальности и застрявшие там же. Противостоять этому — словно бороться с ветряными мельницами, но она попытается так, как сможет.

Иногда безысходность захлестывала ее с головой. Она приказывала себе не паниковать. Но предательский стук в груди напоминал: один неверный шаг — и все рухнет.

— У меня есть друзья, — наконец улыбнулась Гермиона.

— Чего Вы хотите? — холодным, как лед, голосом спросил министр, отбрасывая свою нарочито размеренную манеру.

— Мне дадут слово на слушании послезавтра, и Вы дадите мне обет обеспечить ход процедуры по протоколу. То есть, меня и мою сторону не перебьют и не удалят, пока мы не закончим. Вы сделаете все зависящее от Вас, чтобы никто не препятствовал. Как бы Вы не были согласны или не согласны. А от меня или моих доверенных людей никто ничего не узнает об этих фотографиях.

Это все, что она могла обеспечить их команде в текущих условиях.

Министр спокойно встал, отошел к резному столику и плеснул себе воды. Сделал несколько долгих глотков. Гермиона ненавидела эти манерные жесты.

— Я не буду плясать под Вашу дудку. Проще убрать Вас прямо сейчас, как Вы думаете? — спросил министр, крутя в руках палочку.

Гермиона расхохоталась.

— Как Вы думаете, я пришла сюда без страховки? Это копии. Если со мной что-то случится до слушания или мне не будет предоставлено слово, то все это, — обвела она фотографии на столе, — отправится прямо в газеты. Выводы люди сделают сами, независимо от того, жива я или мертва.

Условия сделки были озвучены и зафиксированы. Он испарил фотографии на столе. Исчезнувшие, как и его совесть.

— Пакт примут. Хотите Вы того или нет.

— У меня есть тузы в рукавах. Решать не Вам, а Визенгамоту. У него все еще есть какая-никакая независимость, — снова обворожительно улыбнулась Гермиона.

Министр ничего не ответил, лишь криво усмехнулся и деликатно попросил проваливать. Но она и не задерживалась, было у нее еще одно дело.

Помимо Джанин, в которой Гермиона теперь была уверена, только один человек из ее уст слышал такую версию о Драко и не был связан молчанием.

Прокуренный кабинет встретил ее, как родную. Она столько раз была тут, и потертый ковер с выжженными пятнами от сигарет был таким знакомым. Как и знакомый запах ударил в нос — смесь магловского табака и пыли, осевшей на папках с делами, которые Гарри так и не разобрал.

— Я не мог не ответить на прямые вопросы, — спокойно и без увиливаний сказал Гарри. Он потер переносицу, оставив на коже чернильное пятно. Знак привычной усталости. Или попытка спрятать вину. — После слушания тебя, скорее всего, возьмут под стражу, до выяснения обстоятельств. Я оттягиваю, как могу.

Как может, да. Гермиона не стала ждать иных оправданий и просто махнула рукой, призывая говорить дальше. Они оба знали: «не мог» в его устах значило «я выбирал тебя или службу». И выбрал второе. То, что было его единственным якорем. Он не предатель, он пленник системы.

— Скажу честно, без рапорта, — он передвинул пепельницу между ними, словно щит. — Обойти сыворотку трижды… Это даже для тебя слишком, Гермиона. Будет проверка. Малфой — в морге, проводится опознание, но пока это затруднительно: кто-то тщательно поработал над телом.

— Спасибо за честность, — кивнула она и покинула кабинет навсегда.

Взорвала напоследок сегодня почему-то чистую пепельницу, будто не было следов прошлого, будто не было обещаний, рассыпав кусочки хрусталя по всему помещению. Они преломляли и отражали осколки, танцевавшие и у нее в груди. Такая же хрупкая, как и иллюзия их отношений.

Она не оглянулась. Треснувшие грани шептали, что это еще не конец.

* * *

Последняя планерка прошла холодным осенним утром, а вечер накрыл ее дом моросящим дождем — и тишиной, которая звенела, как перед бурей. Гермиона металась из угла в угол, прогоняя в голове план. Аргументы. Детали. Речь. Имена и лица. Последовательность действий. Все это фактически сводило ее с ума, и нервная дрожь бегала по рукам, находя выход после искусного притворства днем, в стенах аквариума с пираньями. Ледяные воды топили каждого, кто не умел плавать.

Ее навестили. Гермиона так боялась неожиданностей, что впустила, просто чтобы знать, что ей хотят сказать. Важно услышать из первых уст, чтобы успеть подготовиться, и, при необходимости, подумать о других гамбитах.

— Зачем пришел? Завтра все равно свидимся. Что, не утерпел указать мне на мое место заранее? — усмехнулась Гермиона, крепко сжимая палочку и держа ее на виду, но собеседник не обращал на это внимания.

Он мог бы быть красив. Наверное, и был. Его выдавал взгляд — колючий, прожигающий, навязчивый. Он был старше, и это чувствовалось. Но смотрел всегда одинаково: как на ровню. Или как на собственность. И она до сих пор не знала, что страшнее.

— Почему ты решила выступить против именно сейчас? — Харрис даже не моргнул. Смотрел в упор.

— Я уже говорила: делаю то, что считаю правильным. Это идет вразрез с моими представлениями о справедливости и нормальном развитии общества.

— Но разве не было раньше того, что тебе не нравилось? — с сомнением протянул он, бросив взгляд за окно.

Гермиона молчала, ожидая, что он сделает дальше. Визитер напряженно расхаживал по комнате. Его беспокойство можно было пощупать руками, будто под кожей были тысячи шипов, которые он не мог вытащить. Напитки она не предлагала, не тот посетитель, чтобы быть вежливой.

— Где ты была те месяцы во время войны? — требовательно спросил Харрис.

Гермиона сглотнула, чувствуя, как скручивается узел напряжения в животе.

— Закрытая информация.

— Нет в ней ничего закрытого. Ее вообще нет, — он подошел ближе, и вздернутая в боевую готовность палочка совсем не смущала. — Где ты была?

— Закрытая… — начала она ломающимся голосом.

Собеседник подошел ближе, и вот теперь угроза была реальностью. Она чувствовала себя так, как много лет назад. Хотелось спрятаться в клубок. Забиться в угол. Стереть себя с этой комнаты. Не слышать, не чувствовать. Просто не быть.

— В плену, — выдохнула Гермиона, прячась в угол дивана. — Я была в плену. Меня схва…

— Ложь, — отрезал Игнатиус. — Все, что ты говоришь — почти сплошное вранье. И я бы поверил, если бы не копал.

На журнальный столик у камина полетели какие-то документы, смысл которых расплывался перед глазами. Гермиона считала про себя, отгораживаясь от реальности и цепляясь за внутренний стержень — как всегда. Как делала тогда.

— Ты хорошо замела следы, — одобрительно дернул Харрис подбородком. — Превосходно. Никто ничего не знает, не видел, в штабных документах числится особое задание с пометкой Кингсли, который мертв, и его не спросишь. Но ты не учла одну деталь.

Она уговорила взять себя в руки и сделала, что должна была. Силовое поле между ними защитило бы от физического воздействия, но не от мечущихся искр из глаз. Злых. Готовых на все. Зря она впустила его в дом. Повеяло соленым ветром, под ладонями ощущались каменные плиты.

— Подозреваю, что чары гламура большую часть времени, когда ты сначала якобы лежала в лазарете после боевого задания. Потом пропажа, — еще на секунду его будто озарило. — И ты так хорошо помнишь, сколько лет прошло. Не задумываясь. Выпало из внимания одно: книга Хогвартса, которую ты тоже подчистила. Вот только магия взяла свое и внесла туда запись снова, очень подходящую по срокам.

Гермиона прикрыла на секунду глаза, зная, что сейчас грянет гром.

— Где мой ребенок, маленькая мисс Грейнджер? — спросили ее то, на что она не хотела отвечать.

Ее будто ударили по голове. Она усилием воли осталась на месте. В голове мелькали картинки, которые она похоронила в себе. Уничтожила то, что, в его представлении, было взаимным согласием. От человека, который, как она тогда считала, способен заменить ей отцовскую фигуру в жизни, что он и делал, но видел в ней не только это. Маленькую смелую куклу, которую хотелось забрать себе, и забирал, пока не сорвалась и не огрела его первым, что попалось под руку — раскалённой кочергой — и не потребовала ждать, пока она сама не позовет. Уговаривал, нашептывал и ждал. Она прощала, хоть никто не извинялся, обосновывала в уме необходимость терпеть из-за военного положения, ненавидела и ломалась сильнее. Терпение истончилось тогда, когда ей это было нужно, но нить порвалась.

— Вот к чему твои отчаянные попытки. Для меня это тоже теперь личное. Я как будто всегда подсознательно знал, знал, затевая это, — рассмеялся Игнатиус, выглядя совершенно ненормальным. — Ты явно спрятала его у маглов. От войны, от Пожирателей, от меня. Записала на кого-то другого. Поэтому тебе не нравится этот закон. Ребенка обнаружат и заберут. Это мальчик?

— Я думала, что ты не можешь быть еще безумнее, но это — это выше всяких ожиданий, — попыталась усмехнуться она.

Его это не убедило. Вся тщательно выстроенная годами броня трещала по швам и сыпалась. Гермиона ведь так и знала, что так будет, если он узнает.

— Ответь мне. Немедленно, — Харрис достал палочку и скинул силовое поле так, будто его и не было.

Он выдохнул, и на секунду в его глазах мелькнуло что-то человеческое — страх одиночества, а не злобы. Как будто то, что могло дать его травмированному и израненному сердцу покой, заполнить пустоту, и он гонялся за этой мечтой столько лет. Но частью нее Гермиона быть не хотела.

Она вскочила и попятилась назад, судорожно дыша. Пятками нащупала край ковра. Еще шаг — и спина упрется в стену. Харрис провел пальцем по рубцу на шее — шраму от ее недовольства, который так и не поднялась рука заживить. Это было напоминанием.

— Я… — смогла выдавить Гермиона, пока горло сжало спазмом, а рука выронила палочку с громким стуком. — П-пожалуйста…

Эта игра в кошки-мышки могла бы продлиться долго, но тут Харрис будто окаменел и повалился на пол. Веревки крепко опутали его, не позволяя двигаться. Сверкнула новая вспышка, и он захлопал ртом, как рыба. Он не мог произнести ни слова, а две валявшиеся палочки просвистели куда-то. Шторы задернулись, погружая комнату во мрак.

— Довольно.

Гермиона бросила взгляд на букет гиацинтов в вазе в гостиной. Совсем иссох, отмерив срок. Какое совпадение.

Щелкнул выключатель настольной лампы, озарив комнатку светом, и у Гермионы екнуло сердце.

Стукнуло.

Взорвалось, рассыпая тревоги. Вырывая ее из того состояния, в котором она была секунду назад.

На стуле рядом с лампой сидел другой человек. Высокий, блондинистый и склонный к театральным жестам. Сбросивший покровы.

— Ита-а-ак, — пропел Драко, лениво, замедленно потянул свои длинные конечности и ухмыльнулся. — Гиппогриф из дома — мыши в пляс, и ты уже привела другого мужчину?

Сердце пропустило удар.

Второй.

Третий.

Внутри что-то закипало и леденело.

Оно вырвалось на свободу.

— Нет, ну что за невыносимый придурок! — начала возмущаться Гермиона с истерическим смешком, всплеснув руками, и Драко мелодично засмеялся, приближаясь к ней.

Просто прижал к себе, успокаивая. Засунул ей палочку в задний карман, но она была не нужна рядом с ним. Разжал кулаки, освобождая ладони от вонзившихся ногтей.

— И что ты тут делаешь? — недовольно спросила Гермиона, заглядывая в глаза.

— Спасаю тебя, как и всегда, — улыбнулся Драко, слегка щипая ее по щекам, чтобы кровь прилила к бледному лицу. — Чары оповестили, что он тут. Решил подстраховать. И так долго терпел.

— Вот скажи, что за шпионские игры ты затеял, оставляя у меня на пороге цветы и теперь заявившись сюда, а? Еще рано. Тебя могли уви…

Он глубоко выдохнул и прожег ее взглядом, ожидая разрешения.

— Поцелуй меня, — как всегда, быстро и без сомнений сказала она, но Драко всегда оставлял возможность для отказа. — Но это не значит, что…

Ее нетерпеливо заткнули, выбивая воздух из легких. Ему было, видимо, непонятно условие — скрыться с глаз всех, включая ее, но облегчение волнами накатывало на раскаленные нервы, пока ее сгребали в охапку, путая руки в волосах. В этих объятиях ей было ничего не страшно, они давали ей силы.

— Нет, ты не понимаешь, я так перепугалась, что тебя кто-то уви… — бормотала Гермиона в перерывах между чмоками и покусываниями. — И он теперь зна…

Но осеклась.

Вот как он на нее смотрел, заставляя умолкать. Будто нет ничего в жизни более ценного, чем она. Значимого. Любимого. Нужного. Важного. Необходимого. Оберегаемого. И она смотрела на него так же. Много лет.

— Ну, раз я тут, то и теряться нечего. Ты, человекоподобная личинка, полежи, пока я обожаю мою женщину, — брезгливо бросил Драко человеку на полу, а потом подхватил ее под ягодицы. — Я так скучал. Жить без тебя не могу.

— Знаю, знаю всегда, Драко. Я тоже.

Многие годы ей показывали контраст, как это должно быть. Когда любишь ты и когда любят тебя. Это заставляло ее забывать, покрывать пыльные страницы истории новым слоем бетона, если там появлялись трещины. Она была в эйфории от его торопливых движений и несдержанных хрипов. Накопленные эмоции наконец выплеснулись, хоть это ставило под угрозу все дело.

Гермиона на секунду оторвалась от любимых глаз и посмотрела совсем в другие, из-за крепкого плеча, не размыкаясь от тонких губ. Она видела там целый океан боли, целое море отчаяния. Треснувшее зеркало, и она этим наслаждалась. Упивалась. И это знали все в этой комнате. Шах.

— Думаю, нам нужно побеседовать, — насмешливо вскинул брови Драко, опуская ее на пол, и она кивнула.

Заклинание немоты было снято, но это не помогло пленнику сказать хоть слово пару минут. Драко просто ждал и упивался происходящим в ответ. Они понимали друг друга.

— Какой-то ты теперь молчаливый, — с иронией заметил любимый. — Я начну. Давно хотел сказать. Знаешь, в чем разница между мной и тобой? — спросил Драко все еще пребывающее в ступоре тело на полу, снова вынимая палочку из кожаной портупеи на предплечье. — Я считаю, что даже если женщина сто раз неправа — встань и уйди, не убивай в себе мужчину, поднимая руку на того, кто не может ответить. Хочешь попробовать, как это ощущается?

Драко взмахнул палочкой, обвивая крепкую шею, заставив задыхаться. И когда начали выступать синюшные вены, отпустил. Харрис продышался, скрючиваясь, насколько позволяло положение. Гермиона подозревала, что на этом все не закончится.

— Но ведь даже в этом случае… С этим Пактом, — задумался он. — Она же права. А ты ее за это наказываешь. И ты за это поплатишься.

— Ты мертв. Я видел твое тело сегодня. Видел, — наконец выдавил Игнатиус.

— Ага. Но я живучий, — пожал плечами Драко. — Можешь не продумывать стратегии. На теле мой магический след, и я очень хорош в трансфигурации. Твой идиотский план убрать человека с растущим в Аврорате влиянием не сработал, потому что у нас был свой план.

Гермиона обняла его за талию, ища опору, и он обхватил ее одной рукой. Ей нужно еще пару минуток, просто позволить ему вести немного.

— Как трогательно. Ты так ничего и не понял, щенок, — хмыкнул Харрис, пытаясь нащупать что-то сзади. Но Драко видел все, натянув тому жилы и веревки покрепче, и Харрис задохнулся, начав хрипеть. — Не объявись ты, ее будут судить. Сразу же завтра, как все рухнет. Завтра тебя будут искать. Слово за слово — и ты подставишь ее, Малфой. Как ты это любишь.

— Нет, это ты не понял, ублюдок.

— Драко! — возмутилась Гермиона.

Жуткий грубиян. И сколько бы она ни пыталась, он все равно продолжал озвучивать вслух каждую ругань, что приходила в голову. Но Драко старался.

— Прости, любимая, — похлопал он по губам, бросив на нее нежный взгляд. — Нехороший человек?

Гермиона пожмурилась, как бы размышляя, и Драко внимательно ждал, пока она кивнет. Он наклонился и чмокнул ее в нос, заставив сморщиться и фыркнуть, а потом развернулся к своему пленнику. В этом взгляде было только обещание кары. Холод, тьма и вьюга.

— Ну конечно. Белый рыцарь. Блестящие ботинки. Женщина в беде… Фарс, — выплюнул Харрис.

— И ты так не умеешь, — тихо сказал Драко. — Так вот, нехороший человек, тебе стоит знать пару вещей, — он выдохнул, почти удивляясь собственной терпеливости уже к нему. — Я прошел с ней войну, следя, чтобы ее никто не посмел тронуть. И ее никто не тронул. Кроме тебя. Я не уберег. Жаль, что я узнал твое имя слишком поздно, чтобы списать твою смерть на военные потери.

Горечь в его голосе, темную и болезненную, можно было ощутить кожей. Он не простит себя никогда за то, на что не мог повлиять. Просто не ожидал, что ей могут навредить свои. Хорошие парни. Никогда не винил ее, но бережно хранил в себе ненависть. Давая себе топливо.

— Драко… — взволнованно начала Гермиона, цепляясь за его рукав. Умоляюще. — Пожалуйста. Мы это пережили.

Он кивнул, послав ей мягкую улыбку. С потерями, но пережили, оставив это в прошлом. И Драко принял ее после такого и позволял использовать саму себя и свое тело как приманку сейчас. Гермиона его не заслуживает.

— Я последовал за ней в эту дракклову дыру, что вы зовете министерством, чтобы ее никто не обидел там, и выследил всех до единого, кто угрожал ей. Опять же, кроме тебя. Знаешь, что с остальными?

— Ты сидел в Аврорате, закапываясь в бумажки и бегая по поручениям старших, — процедил Харрис, отказываясь воспринимать реальность. — Ты веришь, что защищаешь ее? Потрясающе. Но ты — именно тот, кто ее и подставит. Ты же не умеешь иначе. Малфои умеют только делать выбор за других. И платить за него — не сами.

— Конечно, не знаешь, — понимающе ответил Драко, посадил Гермиону обратно на диван и начал разминать ей плечи, видя, что ее еле держат ноги. Третий человек в комнате следил за всем этим ненавидящим взглядом. — Я расскажу. Прикопаны на пригорке, без шумихи и восхвалений достижений Аврората. Смерть так прекрасна, когда не нужны драма и фанфары. По одному, по очереди. Я пришел за всеми, кого однажды считал соратниками и до кого смог дотянуться.

Гермиона сжала его ладонь, отпуская и позволяя делать свое дело. Драко опустился на корточки, грубо сжал Харриса за лицо и направил его мечущийся взгляд на себя. Он назвал имена, вызывая у нехорошего человека расширяющиеся зрачки, от понимания и страха.

— А потом для всего мира я умер, чтобы быть более полезным. И я спустился в самое пекло, чтобы помочь ей в достижении того, что важно для нас. Ты так и не понял, как с ней обращаться. Ее нельзя завоевать, нельзя взять силой. Ей можно только служить.

Когда Драко был сильным за них обоих, Гермиона любила его еще больше. Она ненавидела себя за то, что часть нее жадно следила за этим, требуя все больше. Как будто страдания Харриса смывали пятна с ее души — те самые, что оставил он.

— Женился на той, что изначально принадлежала не тебе? Увлекательно, что это не отражено в личных делах. Как тебе тот факт, что у нее есть от меня сын? — попытался Игнатиус выбить из колеи человека перед собой.

Метил в сердце, но не попал. Драко сейчас ничего не волновало, кроме наслаждения процессом, которого он так долго ждал.

— Мы разберемся, — почти лениво продолжал Драко, надавливая палочкой куда-то в район сонной артерии. Только обещания сдерживали его от того, чтобы проткнуть ее без всяких заклинаний. — Она не вещь. И я ей не муж, не жених и никогда им не буду. Этого просто недостаточно. Я — ее пятна на Солнце и твой самый страшный кошмар, — он сжал Харриса за челюсть сильнее, заставляя смотреть на себя. Слушать уравновешенный тон, от которого было еще страшнее. — А теперь молись, сука, чтобы ей хватило милосердия отговорить меня свернуть тебе шею, ибо видит Мерлин, я достаточно насмотрелся на твои ублюдские методы давления на нее. И если бы не Непреложный обет, который она заставила меня дать — я бы уже засунул твои руки тебе в задницу. Был соблазн нарушить, но я не могу оставить ее одну.

Наверное, для человека на полу было бы лучше, если бы Драко не вставал, но у него был ум ученого и большие познания об окружающей действительности, включая о человеческом теле, и он точно знал, как заставить это тело страдать. И оно страдало, с разбитым в кровь лицом и переломанными руками. У Драко явно был какой-то пунктик на них. Гермиона пыталась вспомнить очищающее заклинание, которое выведет кровь с половиц.

— Но то было про министерство. А ты явился к ней домой, так что… — вздохнул Драко, снова наступая на сломанное запястье сильнее. — Так что, нехороший человек, ты помнишь, что именно она говорила тебе о том, что будет, если ты еще раз прикоснешься к ней?

Еще и на пресс-конференцию заявился, последовав в лифт. Гермиона закатила глаза. До чего же смешно ему было слушать все эти излияния и слушания в ворованной мантии-невидимке про план, который они придумали вдвоем.

— Откуда? — прохрипел Харрис, откашливая кровь.

— Я же сказал, — недовольно поцокал языком Драко. — Я — ее тень. Я всегда рядом с ней. Как считаешь, у меня рука дрогнет?

Ее психическое здоровье требовало явной переоценки. Когда все закончится, Гермиона отведет их обоих к колдомедику разума, а пока она лишь наблюдала, как причиняли боль и получала удовольствие от этого. Харрис невнятно покачал головой в перерывах между вырывающимися криками.

Да, потом она обязательно так и сделает.

— Правильно считаешь, нехороший человек. Видел твое дело. Такой жестокий командир Сопротивления. Ярый противник режима Темного лорда. Говорят, у тебя руки по локоть в крови, — оценивающе поджал губы Драко, кивнув и наступив на второе запястье. Громко тикнули часы в такт хрусту и крику боли. — Считай, что я в ней искупался, пока ты получал славу и почет. И даже не веду счет, кроме тех чудесных лет, что она позволяет быть рядом с ней. Я всегда делал это из необходимости. Но сейчас… это чистый кайф, — довольно улыбнулся Драко, даже слегка вздрогнув от удовлетворения. — Я ждал этого все то время, что она тебе подарила. Прорва лет, а ты ничего не изменил. Плохо.

Гермиона заметила, что на кончике волшебной палочки попеременно мигал и гас зеленый свет, еле сдерживаемый волей Драко. Убивающее готово было сорваться с губ, и терпение висело на новой тоненькой ниточке. Магия в нем требовала выхода, подхлестываемая тихой яростью своего хозяина. Зеленый свет на палочке пульсировал в такт его дыханию. Чем сильнее эмоция — тем чуть ярче вспышки.

Нужно было подумать. Действовать разумом, а не эмоциями. За это отвечала она. Гермиона встала, со вздохом сжала его шершавую и теплую руку и провела ладонью по спине. Драко подался на это движение, чмокнув ее в макушку. Хоть мир вокруг гори, это всегда будет важнее. Это его успокаивало, она знала. Просто трогать и держать ее в поле моментального физического доступа.

— Ему пока нельзя умирать, дорогой, — прозвучал вердикт.

— Вы же понимаете оба, что я так просто это не оставлю? — вырвалось у Харриса из последних сил, с бульканьем в горле.

Гермиона не обращала на это внимания, занятая своими мыслями.

— Как скажешь, детка. Просто отпустим его? — чуть удивленно воскликнул Драко и убрал палочку в портупею, чуть помедлив.

Но он бы не стал спорить. Сделает так, как она скажет, если ей это нужно. Им нужно.

— Что-то вроде того, — улыбнулась Гермиона, положила ему руку на щеку, встала на цыпочки и поцеловала любимого.

Она дождалась, пока Драко выполнит ее просьбы и инструкции, удаляя третьего лишнего из дома. Привела все в порядок. Гермиона задержала взгляд на засохшей капле крови на полу. «Завтра», — мысленно пообещала она себе, выводя последнее пятно. Сейчас она выбирала жизнь, а не войну.

Сходила к зеркалу, распустила кудри, брызнула его любимый аромат на кожу, переоделась во что-нибудь поэлегантнее. А потом просто сняла все к чертям.

— Чем займемся, раз ты решил сегодня нарушать все правила? — встретила его Гермиона с улыбкой, повиснув на шее.

Она оказалась в сильных руках, будто ничего не весила.

— Я буду служить тебе всю ночь, пока с рассветом не скроюсь в тенях, — шепнул Драко в волосы, вызывая табун мурашек предвкушения на коже.

Его губы на шее обещали забытье, но в голове уже звучали речи для завтрашнего дня. Она умоляла себя об одном миге покоя.

— Ты уверена? — Драко прижал ее крепче, отрывая дверь в спальню, словно пытаясь впитать ее дрожь.

Она кивнула, не доверяя голосу. Завтра. Но прямо сейчас… она была просто Гермионой. С трещинами в сердце и мужчиной, который умел их склеивать. Драко — ее катализатор нормальности, он возвращает ее в тело, в дыхание, в здесь и сейчас. Всегда.

— Тогда забудь об остальном, — он опустил ее на гладкий муслин. — Сегодня только мы.

Дождь за окном шумел все громче. Но они уже не слышали ничего, кроме смешанного дыхания и терпких признаний с ноткой несбыточных обещаний.

Заседание эпохи, как назвали его в прессе, уже завтра. А сегодня — вспышки под веками, вспышки на Солнце, и пусть все пропадет безвозвратно.