Право на жизнь (гет)

Они спустились ниже уровня хранилищ, туда, где даже эльфы не работали. Туда, где пыль была не пылью, а останками чужих секретов. Министерство хранило свои позорные главы не в архивах, а в глубине. Место называлось Картотека Молчания. Формально — не существовало.

— Всё, что мы найдём здесь, останется между нами, — тихо прошептала Гермиона, когда за ними захлопнулась массивная дверь с барельефами заклятий.

— У нас даже брака нет на бумаге. Почему бы и тайну к тайне, — отозвался Гарри, но его глаза были не насмешливы, а насторожены.

Им выдали лишь четыре слова: "Скорлупа Истины. Слой первый."

Это была загадка. Или приговор. Зависело от того, как прочитать.

Внутри, между пыльных шкафов и закрытых стеллажей, они нашли ящик под печатью рода Нотт.

— Тео? — Гермиона нахмурилась.

— Лорд Нотт давно не в игре, — Гарри сжал палочку. — Но может быть, это связано с его сыном.

Она наклонилась и прочла:

"Откроется тому, чья кровь знает стыд."

— Это про меня, — прошептала Гермиона. — Моя кровь... маггловская. В ней всё, чего они боятся.

Она провела кончиком пальца по гравировке. Ящик дрогнул, крышка с глухим шорохом раскрылась — и внутри оказался сосуд с чёрным дымом, пульсирующим, словно живой.

Изнутри послышался голос Теодора Нотта:

— Если ты слышишь это, значит, правда ближе, чем тебе удобно. Гермиона. Ты не должна была сюда спускаться. Уходите, пока не поздно. Он уже здесь.

— Кто "он"? — Гарри резко отшатнулся, но было поздно.

Темнота вырвалась из сосуда, оплела их, как щупальца. Магия в палочках угасла.

— Гарри! — Гермиона схватилась за его руку.

Он держал её. На этот раз — крепче. Не отпускал.

Из теней выступила фигура в чёрной мантии, с металлической маской на лице. Рука у него была вместо обычной — руна, горящая прямо на костях.

— Авроры-невидимки. Лжебрачная пара. Как мило.

Гарри шагнул вперёд. Без палочки.

— Кто ты?

— Один из тех, кто остался после Поттера и его финальных побед. Те, кому не дали умереть красиво.

Маска откинулась.

Это был Стан Шанпайк. Бывший Пожиратель, пропавший без вести после Войны.

Стан Шанпайк выглядел как человек, чей внешний вид сам по себе мог насторожить. Его бледное, узкое лицо с резкими скулами было обрамлено редкими, неухоженными чёрными волосами, слегка взъерошенными, будто он только что вышел из тёмного переулка. Глаза — узкие, холодные, цвета темного янтаря — мерцали хитростью и жадностью, а тонкие губы скривились в гадкую, вызывающую ухмылку, будто он уже заранее праздновал свою победу.

Он носил потёртый, но чистый чёрный сюртук, с серебристыми пуговицами, которые едва поблескивали в тусклом свете. Вокруг шеи болтался слегка поношенный шарф тёмного оттенка, придавая ему вид человека, привыкшего сливаться с тенями. На руках — кожаные перчатки, скрывающие следы былых схваток и тайн.

Его походка была лёгкой и уверенной, а взгляд, устремлённый на Гермиону, был полон холодного расчёта — он изучал её как потенциальную женщину в своей постели, не скрывая амбиций и желания завоевать её любой ценой.

Гермиона пошатнулась.

— Его же казнили…

— Нет, — Стан гадко улыбнулся. — Меня спрятали. И теперь я возвращаюсь. Чтобы напомнить вам: правда Министерства страшнее Волдеморта!

После его слов Гермиона почувствовала, как по коже пробежали ледяные мурашки — тонкая дрожь, будто тень чего-то опасного коснулась её души.

Она невольно сжала руки в кулаки, пытаясь сохранить контроль, но внутри всё словно пылало и вздымалось волнами, заставляя её чувствовать себя одновременно уязвимой и живой.

В тот момент Гарри стоял рядом с Гермионой как непоколебимая скала — его лицо оставалось холодным и бесстрастным, будто слова Шанпайка вовсе не могли коснуться его. Ни тени эмоций, ни сомнений — только строгая профессиональность, которая исходила от него с каждой чертой.

Он держал позу уверенного защитника, не позволяя себе ни малейшего проявления раздражения или страха. Его взгляд был направлен не на пустые речи Станка, а на Гермиону — словно молчаливо обещая, что пока он рядом, никакие угрозы не пройдут. Эта невозмутимость давала ей силу и спокойствие, позволяя не поддаваться внутреннему напряжению и оставаться собранной даже в самые мрачные моменты.

Стан легко вынул второй сосуд.

— Это не миссия, Поттер. Это ловушка. Добро пожаловать домой.

Когда сосуд с тенью треснул, казалось, сама смерть прошлась по полу. Камни почернели. Воздух запел. Гермиона сделала шаг назад — и едва не рухнула. Пространство дрожало, как ткань над огнём.

Гарри толкнул её за каменный обломок.

— Не смотри на него! Он заклинанием стягивает волю. Старый магический паразитизм. Только слух и запах!

Но голос Стана был уже внутри их разума. Без слов, без звуков. Он касался их стыда. Их боли. Их самых тёмных мест. Он был опухолью, отравляющей всё живое и очерняя всё светлое.

— Ты всегда хотела быть "чьей-то". Даже когда спасала всех, ты хотела, чтобы он заметил. А он — нет. Он был с Джинни. Тебя жалел. Ты была для него удобством.

Гермиона вжалась в пол. Не от страха — от правды. Такой неудобной.

— Замолчи... — прохрипела она, сжимая руками свою голову, — ты не знаешь...

— А ты, Поттер… Герой. Легенда. Мальчик-Который-Выжил. Но когда последняя битва закончилась, ты понял, что всё, что у тебя есть — это долг. Не выбор. И вот ты здесь, живёшь ложью, спишь с женщиной, которую никогда не заслуживал. Не потому что ты хочешь… а потому что она единственная, кто не забыл, кто ты был.

Кровь застыла. Гарри поднял голову, глаза полыхали. Он схватил жену за руку, выдергивая кинжал из сапога. Старый, серебряный, с вырезом «Сириус».

— Держись за меня. Сейчас будет больно.

— Что ты...

— Аппарировать отсюда нельзя. Но мы можем пройти через «тоннель».

— Какой тоннель?! — Гермиона отпустила его руку, отступая на пару шагов назад.

Он разрезал воздух — и тот зашипел.

— Один из старых чёрных ходов Министерства. Им пользовались только в случаях... когда не всех хотели вернуть.

Гарри обернулся, протягивая свою руку. Гермиона посмотрела на него — и, несмотря на страх, вложила свою ладонь.

— Ты уверен?

— Нет.

Однако, они шагнули.

Камни сжимались вокруг них, как живые. Каждый шаг отдавался плачем и эхом чужих голосов. Впереди — чёрная вязкая стена. Позади — Стан, кричащий:

— Вы уже не выйдете теми, кем были!

Гарри закричал, прочерчивая магию в воздухе.

— Eximo Umbrae!

Тьма распалась. Они выпали на пол древней пыточной камеры, забытой секции Министерства. Дыхание сбилось, руки сжимались в судорогах. Магия горела в венах.

Гермиона лежала на спине. Кровь из носа. Пальцы дрожали. Голова раскалывалась.

— Гарри… — едва слышно.

Он схватил её за локоть, не отвечая. Только дыхание в ухо:

— Я здесь. Я не отпущу тебя.

Они остались лежать на холодных плитах. Угли страха дымились внутри. Тьма не ушла. Она вошла в них.

И теперь — только начиналось.

Министерство уже не было безопасным. Оно было голодным.

Сводчатые коридоры гудели, как глотки, наполненные старой магией. Гермиона шла первой, за её спиной — Гарри, напряжённый, с заклинанием у самого языка. Они несли документы, которых не должно существовать. Им грозил не арест — исчезновение.

Но даже сейчас — когда всё рушилось — между ними была искра. Не флирт. Не игра. Огонь, который они слишком долго гасили, чтобы остаться «правильными».

— Знаешь, — сказал Гарри, когда они остановились в нескольких метрах у двери архива, — ты была права.

— В чём именно? — она обернулась, приподнимая брови.

— Что мы живём не своими жизнями. Не той правдой. — ответил Гарри, рассматривая каждую чертинку её лица. — Я устал прятать то, что между нами. От страха, что это разрушит всё, что я пытаюсь сохранить.

Гермиона отступила на шаг, но глаза её горели — не от упрёка, а от боли и желания.

— Ты боишься потерять контроль, — сказала она холодно, — но мы уже давно потеряны. Это не про нас и мир вокруг. Это про то, что мы сами прячем в себе. В этом молчании — целые вселенные, Гарри. — Гермиона зорко взглянула на него.

Он приблизился, дыхание стало тяжёлым, голос — почти хриплым.

— Я хочу сломать это молчание. Не потому что уверен, что это спасёт нас. А потому что иначе я просто не смогу спокойно жить от того, что не смогу быть с тобой честным.

Гермиона сделала маленький шаг вперёд.

— Честность стоит дороже любых страхов, — сказала она, — но она не прощает слабость.

Гарри взял её лицо в ладони, пальцы касались кожи как ножи и одновременно как спасение. Гермиона зажмурилась от усталости, освобождая себя от строгих взглядов и мыслей, позволяя человеку напротив быть с ней сеи секунды.

— Тогда пусть будет так. Я выберу тебя — даже если это будет моей последней битвой.

Её губы дрогнули, словно сдерживая крик страсти и отчаяния. Её ресницы затрепетали, дыхание затруднилось.

— Тогда не отпускай меня, — прошептала она, осторожно опуская голову на его плечо.

Её голос был едва слышен, но в нём таилась некая решимость, но в то же время робость и неуверенность в своих действиях.

Гарри не ответил сразу — он смотрел на неё с такой глубиной, что у неё словно замерло сердце. Его руки осторожно обвили её талию, словно боясь причинить боль, но в этом прикосновении уже пылала страсть, которую нельзя было скрыть.

Чувствуя мужской одеколон Гарри, девушка коснулась кончиком своего носа шеи мужа, ощущая насколько приятно его чувствовать.

Вдруг Гарри схватил Гермиону за руку, и они, не оглядываясь, рванулись по коридору, сердце девушки бешено колотилось в груди. Вскоре перед ними открылся незнакомый кабинет — дверь была приоткрыта, словно приглашая укрыться внутри. Они влетели туда, едва не задыхаясь от напряжения и страха, быстро закрыв за собой дверь.

В тесном помещении с тусклым светом их дыхание медленно выравнивалось, но напряжение не отпускало — стены казались чужими и холодными, но в этот момент они были их единственным убежищем от грозящей опасности снаружи. Гарри бросил взгляд на Гермиону, и в этом взгляде читалась смесь облегчения и беспокойства — внутри их обоих бурлили эмоции, которые пока никто не решался произнести вслух.

Он не стал долго ждать. Его руки обвили её талию крепче, притягивая ближе, а губы встретились с её в поцелуе, который не оставлял сомнений — это не была игра. Это был вызов. Вызов им самим, страхам и темноте, что их окружала.

Гермиона положила руки ему на плечи, медленно спуская на его грудь, обтянутую чёрной, строгой рубашкой. Рука Поттера на секунду сжала её пучок, но в следующую секунду волнистые, пушистые волосы Гермионы расспылись по её плечам, касаясь щеки мужа.

Каждое касание было словно вспышка в ночи — жестокое и нежное одновременно. Они знали цену своей близости, но желали друг друга сильнее, чем страх.

Гермиона отвечала на страсть, которую долго подавляла, растворяясь в ощущениях, которые приносил Гарри — холод его решимости и жар прикосновений, как обещание, что в этом хаосе они найдут друг в друге опору.

Гермиона дрожала, но не от холода — от эмоций, которые переполняли её и которые она редко позволяла себе показать, особенно на работе, где они практически всегда рядом. Она прижалась к нему, чувствуя, как его дыхание становится всё тяжелее и более решительным.

— Гарри… — прошептала она, и голос её стал чуть тише, почти невнятным, — я… я боюсь, что это всё слишком быстро. Что мы потеряем контроль.

Он улыбнулся, мягко, без привычной самоуверенности, скорее с теплом и пониманием. Он мягко погладил её висок, продолжая большому пальцу его поглаживать.

— Тогда позволь мне вести, — сказал он, — а ты просто доверься.

Её губы дрогнули, и она выпустила лёгкий вздох, который вырвался почти невольно.

— Мне всегда казалось, что я не умею доверять… — сказала она тихо, немного жмурясь от волнения, — что я… что я слишком много думаю.

Гарри нежно коснулся её лица, и она едва сдержалась, чтобы не закрыть глаза и не уйти в этот миг целиком.

— Иногда думать — это единственное, что спасает, — ответил он, — но сейчас — не время для мыслей.

И тогда их губы встретились снова — на этот раз с тихой решимостью, но с той же глубиной, которая заставляла всё внутри дрожать.

Гарри провёл рукой по её спине, держа Гермиону близко, но осторожно, будто боясь её сломать.

Она шептала в ответ непонятные слова, маленькие глупости, чтобы хоть как-то скрыть дрожь в голосе:

— Ты… ты такой сумасшедший… а я — такая обычная…

Гарри усмехнулся, прижав Гермиону к себе сильнее, его взгляд был одновременно мягким и пылающим огнём.

— Обычная? — прошептал он в ответ, — ты для меня — нечто большее, чем кто-либо другой. Даже в твоей обычности я вижу силу, которой нет ни у кого.

И в этом мраке, под сводами, где раньше хранили дела по пыткам и казням, раздался шепот её заклятия-глушителя. Чтобы никто не слышал их правды. Никто, кроме них.