Мира и Матвей (гет)

— Скажите, что Лео… то есть Джек, идеальный, — Катя первой нарушила молчание в их тесной компании. Всё трое — Мира, Марина и Катя — сидели на подушках у телевизора, по экрану которого уже шли финальные титры.

Из открытого настежь окна дул лёгкий освежающий ветерок, пахло сиренью, а со двора доносились ритмичная музыка и громкая ругань соседей, но даже эта какофония не могла перебить грустного настроения, царившего в комнате. Под впечатлением от концовки фильма девчонки сидели притихшие, с покрасневшими глазами, и задумчиво грызли сухарики.

— Роза тоже ничего, — заметила Мира, запустив руку в Катькину пачку.

— Да ну, это из-за неё Джек погиб! — тут же возмутилась Маринка. — Неужели нельзя было подвинуться на этом плоту?

— Их бы двоих он не выдержал.

— Выдержал, если бы она подвинула свою толстую задницу!

— Она у неё не толстая, а очень даже…

— И всё-таки я считаю, что таких, как он, не бывает, — повысила голос Катя, видимо, желая пресечь начавшуюся было перепалку. — Вот есть у вас среди знакомых парни, которые бы уступили место?

— Неа, — покачала головой Маринка. — Скорее столкнули бы в воду.

«Матвей бы мне уступил», — пролетела случайная мысль. От картины, против воли нарисованной воображением, Миру пробрало февральской стужей. Нет, невозможно! Она бы точно умерла на месте, потеряй она брата вот так. Что угодно, только не это. Захотелось сию же секунду увидеть Матвея, чтобы рассеять это пугающее чувство потери, но она пересилила себя. Не сбегать же с их посиделок из-за надуманных страхов? Это будет глупо.

— Вот и я о чём, — подхватила Катя. — Это так обидно, что все классные парни только в кино бывают, а в реале таких почти не встретишь.

— А каким для тебя будет идеальный парень? — полюбопытствовала Мира.

— Ну, он должен быть красивым, — начала загибать пальцы Катя, — добрым, заботливым, внимательным и, главное, адекватным. Из нашего класса просто ноль попаданий.

— А я знаю одного такого, — хихикнула Мира. Стоящая перед глазами душераздирающая картина уже начала тускнеть, и тиски, сжимающие грудь, постепенно ослабевали. — Ты описываешь моего брата.

— О, вот это другой разговор, — оживилась Маринка, — он же свободен? Может, организуешь нам свидание? — она поиграла бровями, и в следующий же миг ей в лицо прилетело подушкой. — Эй!

— Даже не думай! Фу, — Мира скривилась, — это ужасно.

— Да ладно, я же шучу, — рассмеялась Маринка, — и вообще, что в этом такого?

— Это стрёмно, — пришла на выручку Катя. — Вы же подруги, только подумай, как это может быть неловко.

— Вот-вот, поэтому даже не смотри в его сторону, — шутливо пригрозила ей Мира.

— Окей, уговорили, — примирительно подняла руки Маринка. — Хотите мамин пирог с чаем?

Все дружно согласились.

Возвращаясь домой тем вечером, Мира не могла понять почему сердится. Всё было хорошо, они весело провели время (несмотря даже на грустную концовку фильма), и тем не менее тлеющий в груди уголёк раздражения и не думал остывать. Неужели её так задели слова Маринки о свидании с Матвеем? Впрочем, кому бы на её месте это понравилось: твой брат и твоя лучшая подруга. Катя права — это отвратительно. Уже второй раз за день воображение сыграло с ней злую шутку: перед глазами вспыхнула картинка идиллистически прогуливающихся за ручку Маринки и Матвея. От представленного Миру замутило. Ну уж нет, такого она не допустит! Не стоило ей вообще упоминать Матвея в том разговоре, но как быть если она бесконечно гордится им и хочет поведать всему миру о том, какой он замечательный и самый лучший?

Мира словно споткнулась от внезапной догадки: а что если это и правда когда-то кто-то заметит? Нет, Маринка никогда не сможет поступить с ней так подло, но что если он всерьёз понравится посторонней девчонке и даже ответит ей взаимностью? На миг её охватила растерянность, а сердце забилось в предчувствии смутной беды, но Мира тут же постаралась выбросить из головы неприятные мысли. Её Матвей слишком занят учёбой, чтобы интересоваться девчонками, к тому же он скромный и тихий, а из своего класса дружит близко только с Серёгой, значит, ей не о чем волноваться. Ободрённая своими выводами и вновь укрепившейся уверенностью, что Матвей — только её, Мира быстрее зашагала домой.

Однако, разобравшись с основной причиной своего беспокойства, мысли тут же заняла другая — менее острая, но уже давно не дающая ей покоя. Подруги рассуждали о парнях так, как будто это и правда имело для них значение. И хотя сегодня по большей мере они их только ругали, но Мира прекрасно знала, что это никоим образом не мешало в них влюбляться, начиная с пятого класса. Уже тогда вокруг мальчишек устраивался настоящий балаган, который и озадачивал, и смешил Миру. Она не могла разделить ни бурных восторгов, ни не менее бурных разочарований, ощущала себя не совсем нормальной среди своих подруг. Чтобы не прослыть белой вороной, ей и самой приходилось придумывать себе несуществующие влюблённости. Когда они были детьми, это не составляло особого труда — всего-то называть имя то одного, то другого мальчишки.

Но с возрастом всё менялось. Подруги взрослели, и с каждым годом их влюблённости становились глубже и серьёзней. Мира понимала, что не сможет с необходимой правдоподобностью отыграть несуществующие чувства, поэтому по большей мере молчала, избегая говорить о себе. Долго ли это сможет продолжаться? Когда-то её непохожесть вычислят. Но что делать, если, как бы она ни пыталась, никто из знакомых парней не вызывал у неё ничего похожего даже на симпатию? Её максимум — влюбиться в вымышленного персонажа, да и то это чувство длилось не дольше её увлечения очередной книгой или фильмом. Но чтобы в реального человека — нет, никогда. Возможно, ей просто пока не встретился тот самый, а когда встретится, она по заветам всех книжек о любви поймёт всё сразу и влюбится с первого взгляда. Нужно только подождать.

* * *

Оказавшись дома, Мира скинула в прихожей кроссовки и направилась прямиком к брату. Дверь в его комнату была приоткрыта, поэтому ей удалось бесшумно проскользнуть внутрь. Матвей сидел, склонившись за письменным столом, и что-то писал в тетради. Наверняка делал домашку.

От открывшейся картины веяло теплом и уютом. Верилось, что так будет всегда: в любое время она сможет вернуться и застать его дома, занятого каким-то своим делом. Мира окончательно успокоилась, выбросив глупые Маринкины слова из головы.

Однако долго оставаться наблюдателем она не собиралась. На цыпочках Мира подкралась к брату, который, очевидно, с головой ушёл в решение какой-то задачи, и с громким: «Попался!» принялась щекотать его бока.

— Эй, ну, Мир, ну всё, хватит! — Матвей повернулся на стуле, со смехом пытаясь перехватить её руки.

— Что, не ожидал? — Мира оставила его в покое и присела на край стола.

— Брось, конечно же я тебя слышал, — ответил Матвей, наградив её снисходительным взглядом.

В этом был весь её брат — заранее предугадывал ловушку, но всё равно позволял себе в неё угодить.

— Чем занят?

— К контрольной готовлюсь.

— Мне кажется, ты уже всё выучил. — Мира захлопнула его тетрадь. — Пора сделать перерыв.

К её удивлению Матвей не попытался с ней поспорить даже для вида.

— Да я не против, — откинулся он на спинку стула, разминая плечи. — Чем займёмся?

— Сыграй мне на гитаре.

— Хорошо, — и в этот раз он тоже с лёгкостью согласился. Должно быть, действительно, был сыт учёбой по горло.

Они расположились на кровати: Мира — подобрав под себя ноги и прислонившись к подушке, Матвей с гитарой — вполоборота к сестре. Он с сосредоточенным лицом перебирал струны, чуть склонив голову, а Мира, замерев, слушала. Из-под его пальцев лилась спокойная лирическая мелодия, названия которой Мира не знала, да оно и не казалось сейчас важным. Музыка словно наполняла её светом, а в груди теснило от самых разных чувств: грусти, трепетного восторга и хрупкой нежности. В комнате царил полумрак, освещаемый лишь настольной лампой. В её рассеянном свете брат казался таким одухотворённо красивым, что Мире захотелось запечатлеть его на бумаге. Желание так и осталось тлеть где-то на задворках уплывающего вдаль сознания, потому что прерывать такой момент — кощунство. Магия может и не повториться. Мира не чуяла ни себя, ни своих мыслей, только — музыку, которая переливами звучала в ней самой, как будто Матвей непостижимым образом задевал струны её души. Он изредка поднимал на неё взгляд, легко улыбался — и сердце ухало в жаркую бездну.

Скрипнула дверь, и громкий мамин голос вмиг оборвал всё волшебство и всю сказку:

— Дети, давайте есть, ужин готов.

* * *

Наступило долгожданное лето. Экзамены, которых так боялась Мира, остались позади, а впереди маячили три долгих месяца свободы, которые она планировала прожить на полную катушку. Родители по старой традиции отправили её с братом в посёлок к бабушке, клятвенно пообещав в августе взять для всей семьи двухнедельную путёвку на море. Миру устраивал такой расклад. Она любила проводить лето у бабушки — объедаться малиной и блинами, ходить на речку и в лес, гонять на великах по пустым просёлочным дорогам, — и каждый год с нетерпением ждала возвращения туда. Ритм её родного города отличался — там всё менялось чуть ли не ежедневно, здесь же, у бабушки, время словно замедлялось, и Мире удавалось чуть дольше задержаться в покидающем её детстве.

Однако же то лето всё-таки чем-то отличалось от всех предшествующих ему. Вокруг всё оставалось прежним — всё так же мычала по утрам корова их соседки тёти Вали, кудахтали в курятнике куры, а по вечерам стрекотали кузнечики, — что-то менялось в самой Мире, что-то, чему она не могла дать ни объяснения, ни определения. Временами её без причины охватывала меланхолическая тоска, она глубоко вздыхала, как будто её мучило что-то, но мука эта ощущалась горько-сладкой, тревожащей сердце. Оно то замирало, то начинало ускоренно биться, словно в предчувствии чего-то грандиозного, что навсегда изменит её жизнь. Мелодрамы, которые по вечерам смотрела бабушка, теперь вызывали не смех, а искреннее сопереживание героям, которые сталкивались с перипетиями на пути к их любви. По ночам же Мире снились сны с романтическими сюжетами, после которых всё утро она ходила в мечтательном настроении.

Перемены в ней не укрылись и от бабушки. Они завтракали на веранде, когда Мира услышала:

— Чего сидишь как засватанная?

— Что? — очнулась от своих мыслей Мира. Только тогда она заметила, что держит над тарелкой гречки с молоком ложку, которую не помнит, когда успела набрать.

— Спрашиваю, о ком мечтаешь, — по-доброму усмехнулась ей бабушка. — Уж не влюбилась ли ты?

— Чего?! — под возмущённый Мирин возглас ложка плюхнулась в тарелку, а по столу разлетелись молочные капли. Лицо мигом вспыхнуло жаром. Бабуля не представляла, о чём говорит: в тот момент Мира всего лишь вспоминала их с Матвеем вчерашнюю прогулку на речку. Как брат нашел в песке камушек «Куриный бог» и подарил его Мире, со словами, что по поверьям тот защищает от злых духов и приносит удачу. Он и сейчас на тонкой веревке висел на шее у Миры, и она неосознанно касалась пальцами его шершавой поверхности.

— В Борьку нашего что ли?

— Фу! Нет, конечно!

Завтракающий рядом Матвей прыснул от смеха. Мира бросила на него сердитый взгляд. Борька, долговязый и конопатый парень, который жил через пять домов от них вниз по улице, не ранее чем позавчера звал Миру в местный клуб на танцы, а когда они пришли туда с Матвеем, попытался всучить ей букетик из ободранных с какой-то клумбы петуний, который Мира не знала позже, куда деть.

— Ты же смотри, осторожнее, — не унималась бабушка, как будто не замечая настроения Миры. — У парней в этом возрасте только одно на уме…

— Хватит! — Мира вскочила из-за стола, трясясь то ли от злости, то ли от подступающих к горлу слёз. — Прекрати нести ерунду! Я не собираюсь это слушать! — И под удивлённые взгляды убежала в огород.

Матвей нашёл её под яблоней минуту спустя. Мира стояла, прислонившись спиной к кривоватому стволу дерева, и с ожесточённым усердием тёрла яблоко, ещё зелёное с едва подрумянившимися боками, о край своей длинной футболки.

— Мир, ну ты чего? — Брат шагнул, обходя дерево, чтобы встать напротив неё.

— Ничего. — Мира разгадала его манёвр и вовремя отвернулась, не давая встретится с ней лицом к лицу.

Глаза жгло от выступивших слёз, и от этого Мира злилась на себя ещё сильнее. Какой, стыд! Она же психанула почти на ровном месте. Только расплакаться не хватало, а она ведь никогда не была плаксой. Что с ней происходит?

— Идём завтракать, — Матвей ухитрился взять её за руку, а Мира не нашла в себе достаточного желания её отдёрнуть. — Бабушка не хотела тебя обидеть.

— А я и не обиделась. Просто бесят тупые догадки, вот и всё.

— Да не ты бери в голову. — Он сделал ещё шаг и легко приобнял Миру за плечи. — Если что, я верю, что ни в какого Борьку ты не влюблялась.

Стоило брату оказаться ближе, как Миру словно магнитом притянуло к нему. Она порывисто и крепко обняла Матвея в ответ, уткнувшись лицом ему куда-то в шею.

— Я вообще ни в кого не влюбилась, — пробормотала Мира, закрыв глаза. От Матвея пахло нагретой на солнце свежевыстиранной рубашкой и ним самим — такой знакомый и вместе с тем дурманящий запах. Мира вдыхала его осторожно, боясь пошевелиться и разрушить их хрупкую гармонию. Казалось, стоит им вот так постоять чуть дольше, и всё станет ясно. Что именно ясно — она не знала, равно как и то, возможно ли вообще найти ответ на вопрос, который не задавали.

Матвей не спешил отстраняться — он всегда безошибочно чувствовал потребность Миры в его поддержке, а она беззастенчиво и бессовестно пользовалась его добротой, ни на секунду не ослабляя хватки. В голову ударила мысль — а что если коснуться губами его шеи? Какой нежной и тёплой будет ощущаться его кожа. А потом короткими поцелуями пройтись до самой ключицы и провести кончиком носа по яремной впадине… Миру дёрнуло всем телом, как от удара тока. Но не успела она решить, нормально ли вот так целовать брата, как услышала голос бабушки, звавшей их вернуться назад.

Они отступили друг от друга, и Мира, отчего-то смущаясь, потупила взгляд. К счастью, она обнаружила, что всё ещё сжимает в руке яблоко.

— Хочешь? — стараясь звучать непринуждённо, спросила она, протягивая его брату.

— Неа, они кислые ещё, — мотнул головой Матвей. — Ну пошли, бабушка ждёт.

Мира откусила яблоко и скривилась. Действительно, кислое.

* * *

Лето пронеслось стремительным вихрем ярких красок и впечатлений. В августе состоялась обещанная поездка на море, пусть только на десять дней, но Мира по своим ощущениям успела накупаться на год вперёд. Родители как будто пытались наверстать упущенное: ходили с ними загорать на пляж, кататься на водных горках и местных аттракционах. Мире даже удалось уговорить маму прокатиться на «Банане», после чего та, конечно же, зареклась даже близко к нему подходить, но всё равно все отлично повеселились. В тот период Миру почти не беспокоили ни беспричинные перепады настроения, ни непонятные ей чувства, она снова ощущала себя почти нормальной. А потом лето закончилось.

Первого сентября Мира вернулась домой после того, как они с одноклассниками вдоволь нагулялись по городу. В прихожей она с наслаждением скинула с ног пыльные балетки, которые успели натереть ей мозоли. Она надеялась застать Матвея, чтобы позвать его в кино на вторую «Мумию». Ей повезло: судя по звукам гитары, доносящимся из комнаты брата, тот был дома. Недолго думая, она направилась к нему, но перед дверью остановилась: мелодия вдруг оборвалась, и Мира услышала незнакомый девчоночий голос:

— Вау, у тебя классно выходит.

В груди что-то неприятно сжалось. Нужно было или уйти к себе, или зайти внутрь, но какая-то неведомая сила заставила Миру стоять и с острой сосредоточенностью прислушиваться к чужому разговору.

— Хочешь попробовать? — спросил Матвей.

— У меня не получится…

— И это говорит человек, который отлично играет «Лунный свет» Дебюсси на фортепиано.

— Фортепиано и гитара — это абсолютно разные вещи. — Пауза. — Ну ладно, только если что, не смейся.

— Я бы и не стал. Вот, держи гитару. Ага, левую руку вот так, на гриф. Теперь поставь сюда локоть. Правую руку расслабь… Большой палец на шестую струну, он должен быть вот здесь, примерно на середине розетки. Указательный — на третью струну, средний — на вторую…

— А безымянный на первую?

— И как же ты догадалась? — Смех. — Хорошо. Теперь попробуем поиграть на струне. Большим пальцем легонько дёрни шестую струну и отпускай.

Раздался протяжный вибрирующий звук.

— Вот так?

— Да, ты молодец. Теперь повтори ещё пару раз.

Не дожидаясь пока будут освоены все струны, Мира резко распахнула дверь и вошла в комнату. Матвей и его гостья синхронно подняли на неё глаза.

— Привет! — преувеличенно бодро поздоровалась Мира. — У тебя гости?

— Да, — радостно улыбнулся ей Матвей. — Мир, познакомься, это Алёна, мы с ней ходили в одну музыкальную школу. Алёна, это Мира, моя сестра.

В своей белоснежной блузке и чёрной выглаженной юбке Алёна выглядела пай-девочкой, из тех, кого мама часто ставила ей в пример. «Прямо с линейки?», — раздражённо подумала Мира.

За пару секунд она успела оценить и то, как близко друг к дружке они сидят на кровати, и как при этом соприкасаются их колени.

— Приятно познакомится, — Алёна мило улыбнулась и поправила кокетливо перекинутые через плечо волнистые русые волосы.

Мира только сухо кивнула в ответ.

— Я послушаю, вы не против? — Не дожидаясь согласия, она развернула стул и уселась на него, закинув ногу на ногу.

Мира поймала на себе удивлённый взгляд Матвея, и на миг стало совестно за свою бесцеремонность. Но лёгкий укол стыда, как сухой лист, тотчас же сгорел в бурлящей в ней лаве.

Она ни за что не уйдёт и не оставит их наедине.

Как назло, в эту же секунду её позвала мама:

— Мира, ты дома уже? Иди сюда!

На кухне не терпящим возражений тоном мама велела ей переодеваться, мыть руки и садиться обедать.

Любимый зелёный борщ с перловкой сейчас не вызывал ни малейшего аппетита. Несколько секунд Мира гипнотизировала взглядом уныло свисающий с ложки щавель, а затем спросила:

— А чего Матвея не позвала?

Мама, занятая ревизией кухонных ящиков, ответила:

— Они с Алёночкой уже пообедали.

Алёночкой. Её сейчас стошнит.

— И давно эта Алёна здесь? Откуда она вообще взялась?

— Так-то они давно знакомы, а недавно на концерте встретились, — сказала мама неуместно довольным тоном.

И что же её так злит? То, что Матвей уделяет внимание не ей? Или то, что это была на её памяти первая девчонка, которую он пригласил домой? Раньше здесь бывал только Серёга, но с ним у Миры проблем не возникало. Они втроём рубились в приставку или играли в «Монополию», и Мира не чувствовала себя лишней. Сейчас же, за короткое время проведённое в комнате брата, она ощутила себя не просто лишней, ей показалось, что её место самым наглым образом пытаются занять. Это она должна сидеть рядом с Матвеем, её он должен учить играть на гитаре.

От досады захотелось треснуть себя по лбу. А он и пытался научить, пару лет назад! Вот только Мире очень быстро наскучило из раза в раз повторять одни и те же упражнения, она забросила гитару через неделю. Зато теперь Матвей нашел себе способную ученицу! Пальцы у неё не кривые и слух есть, ведь она «отлично играет на фортепиано».

Мамин голос прервал сеанс самобичевания:

— Ты чего не ешь?

— Не хочу, — вяло отозвалась Мира.

— Опять сухариков с чипсами объелась?

— Ага.

Она прислушивалась к звукам, доносящимся из комнаты брата: музыка, неразборчивые разговоры, смех. Долго ещё она там торчать собирается? Наконец в коридоре послышался шум, и Мира тотчас же поднялась из-за стола. «Ура, сваливает», — подумала она в злом раздражении.

В прихожей Матвей надевал свои мокасины, пока Алёна стояла у зеркала, поправляя волосы.

— Ты уходишь? — спросила Мира, в упор глядя на брата.

— Да, проведу Алёну.

Когда они ушли, Мира закрылась в своей комнате. Пыталась читать, слушать музыку, но «Приключения Гекльберри Финна» не развлекали, а музыка в плеере очень скоро начала утомлять. Мира упорно отгоняла от себя чувство, что просто ждёт, когда Матвей вернётся. Никогда ещё она не ждала его в таком мучительном нетерпении.

Щёлкнул замок, и Мира подскочила на своей кровати, как от звона будильника. Она вихрем пронеслась в прихожую, и застыла, оглядывая брата с ног до головы. Слишком хорошо она умела его читать, чтобы не понять, что он был в отличном настроении — уголки губ приподняты в полуулыбке, глаза блестят.

Чёрт. Мира проглотила язвительное: «Тебя не было два с половиной часа! Ты что до Лысой горы её пешком провожал?» и сказала нарочито беззаботным тоном:

— А я тут тебя заждалась. Делать совсем нечего. Может, сыграешь мне на гитаре?

Да, так правильнее. Совсем не упоминать Алёны, сделать вид, что она пустяк, как секундные помехи на телевизоре, после которых как ни в чём не бывало продолжается любимый фильм.

— Прости, я устал, — одарил её извиняющейся улыбкой Матвей, прежде чем пройти мимо. — Давай в другой раз?

За ним уже хлопнула дверь, а Мира так и осталась стоять в прихожей, переваривая услышанное. День оказался безнадёжно испорченным.

* * *

В детстве Мира руководствовалась принципом — если не замечать монстра, он исчезнет. Она укрывалась одеялом и закрывала глаза в полной уверенности, что пусть хоть все чудовища из страшилок столпятся у её кровати, они ничего не сделают ей, пока она их не видит. И принцип действовал — ни одной осечки. Его же она и попыталась перенести на насущную проблему, однако Алёна оказалась монстром иного уровня. Никакое игнорирование не могло заставить её исчезнуть из их жизни. Она приходила к Матвею в гости, и Мира, сцепив зубы, пыталась делать уроки под музыку и разговоры, доносящиеся из комнаты брата. Если Матвей задерживался после занятий, то ответ был всегда один — гулял с Алёной, и даже когда её не было рядом, она всё равно была: брат мог часами висеть на телефоне, обсуждая с ней всякую чепуху.

У своего окружения Мира не смогла найти поддержки. Когда она пожаловалась родителям на то, что Матвей проводит слишком много времени со своей знакомой, мама только загадочно улыбнулась и сказала, что Алёна хорошая девочка, а Матвей ответственный и серьёзный мальчик, так что им не о чем волноваться. Папа почему-то пустился в воспоминания о своей молодости и об их с мамой знакомстве. Этого Мира уже не смогла выдержать:

— Да причём здесь вы? — негодующе перебила она папин рассказ. — Матвей и… Они не встречаются, они просто дружат.

В ответ на её слова мама одарила Миру такой снисходительной улыбкой, что желание продолжать спор исчезло подчистую.

Маринка оказалась более лаконичной. На целую Мирину тираду о глупых прилипалах, из-за которых она почти не видит брата, подруга, не переставая жевать жуйку, спросила:

— И чё это тебя так парит?

Мира не нашлась с ответом. Как объяснить то чувство, когда у тебя из-под носа забирают самое ценное, самое дорогое, а ты ничего не можешь сделать, кроме как стоять и смотреть? Разве они поймут? Никто из них никогда не знал и не узнает, что для неё значит быть сестрой Матвея.

* * *

На смену сентябрю пришёл октябрь с его хрустящей листвой и первыми контрольными. Синоптики обещали скорые дожди и шквалистый ветер, но пока погода радовала: по прозрачному осеннему небу неспешно плыли редкие облака, светило солнце, а ветерок играл с пожелтевшими листьями. Парочка таких сорвалась с клёна и, выделывая в воздухе круговые пируэты, упала к ногам Миры.

Она сидела на скамейке, надёжно укрытой от посторонних глаз густыми кустами шиповника, и слушала музыку на своём CD-плеере. В школе на перемене к ней подошла Светка и, отчего-то смущаясь, предложила заценить новый альбом «Тату». «Только дома, не здесь, — попросила она. — Скажешь потом, что думаешь?» От группы Мира в восторге не была, больше предпочитала ту же Земфиру с её надрывно-глубокими песнями о любви, но, чтобы не расстраивать подругу, согласилась.

С деревьев под дуновением ветерка слетали жёлтые, рыжие и красные листья, медленно кружились в воздухе и падали. Красиво. В ушах играла песня:

«Только скажи,

Дальше нас двое.

Только огни

Аэродрома.

Мы убежим,

Нас не догонят.

Дальше от них,

Дальше от дома…»

Мира постукивала носком ботинка в такт музыке, пока звук не начал барахлить, становясь тише и тише.

— Чёрт, — сняла она наушники и встряхнула плеер. Похоже, опять сели батарейки. Если подняться домой за новыми, то там мама обязательно пристанет с обедом, а заодно с расспросами о контрольной по алгебре. Лучше застрелиться.

Мира ещё пару минут пыталась реанимировать плеер, прежде чем сдалась и бросила его назад в школьную сумку. Она уже решилась уходить, как вдруг услышала голос, который ни с чьим бы не спутала.

— Смотри, по-моему, тебе идёт.

— Ой, ну скажешь тоже.

Говорившие стояли в паре тройке метров, но оставались невидимыми для Миры из-за деревьев и густо посаженных кустов. Зато их было отлично слышно. Мира сжала лямку школьной сумки, отчётливо понимая, что совсем не хочет становиться свидетелем разговора Матвея и его… знакомой. Тем не менее, она не могла сдвинуться с места. Под оглушительные удары своего сердца с предчувствием неминуемой катастрофы Мира вслушивалась в каждое слово.

— И вообще, тебе пойдёт больше! А ну-ка давай…

— Ну нет, стой! — раздался смех Матвея, а следом — быстрые бегущие шаги по шуршащим листьям.

Мира не выдержала и поднялась. Вспомнилась фраза из недавно пройденного по литературе «Вия» — «Не гляди!», но удержаться, как и несчастный герой повести, она не смогла. Она посмотрела в просвет между деревьями: Матвей и Алёна стояли рядом, друг напротив друга на пёстром ковре из опавших листьев. Слишком близко — успела отметить Мира, прежде чем Алёна протянула руку и аккуратно вложила Матвею за ухо кленовый лист.

— Ну вот, я же говорила, что тебе пойдёт, — с довольной улыбкой сказала она, а затем смелым уверенным жестом погладила его по волосам так, словно она его сестра и имеет на это право.

Вместо того чтобы отстраниться и убрать её руку Матвей улыбнулся, а после, к ужасу Миры, наклонился и поцеловал Алёну.

В груди сдавило так сильно, что стало сложно дышать. «Нет, нет, — повторяла про себя Мира. — Этого не может быть». Она сделала шаг назад, затем другой, а потом, испугавшись, что её заметят, сорвалась с места и помчалась прочь.

Ноги сами понесли в сторону гаражей — к месту, где её вряд ли кто-то побеспокоит. Спустя несколько минут быстрого бега Мира, тяжело и часто дыша, в бессилии прислонилась к холодной бетонной стене. Только теперь она заметила, как её трясёт. Обхватив себя руками, она сползла вниз, опускаясь на корточки. Перед глазами всё ещё стояла увиденная ранее картина. Мира всхлипнула, закусив губу, но за первым всхлипом тут же последовал второй, третий, а потом уже она, не в силах себя сдерживать, зашлась в горьком рыдании.

Слёзы всё текли и текли бесконтрольным потоком, не было смысла их вытирать. Мира глотала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и всё никак не могла успокоиться.

«Предатель!» — стучало в голове. «Как он мог?.. С ней! Ненавижу!»

И всё по-новому.

Когда её всхлипывания стали редкими, а мир перестал расплываться перед глазами, Мира заметила, что не одна здесь. Перед ней сидел, внимательно на неё глядя, местный дворняга Шарик, неизменный обитатель гаражного кооператива.

— И чего тебе? — икнув, спросила Мира.

Шарик подошел к её сумке, виляя хвостом, и начал её обнюхивать.

— Эй, там ничего… Ах, точно. — Она открыла сумку и вынула оттуда завернутый в пакет бутерброд с сырокопчёной колбасой, который мама приготовила ей в школу. — Вот держи. — Мира бросила его псу, предварительно вытащив из пакета.

В два счёта проглотив угощение, Шарик подошел ближе и щекотно ткнулся носом ей в ладонь.

— Всё, не наглей, приятель, больше нет, — хихикнула Мира и почесала его за ухом. — Я знаю, тебя тут кормят.

Она поднялась. В затёкшие от долгого сидения ноги будто бы разом вонзилась сотня иголок. Мира зашипела от боли и принялась их разминать. Боже, сколько она уже здесь?

Минувшая истерика оставила после себя лишь пустоту и усталость. Не думалось ни о чём и ничего не хотелось. Перекинув через плечо сумку, Мира побрела в сторону дома.

Вернувшись, первым делом она тщательно умылась, стерев с лица следы слёз. Дальнейшие её действия плохо отложились в сознании, по большому счёту делала она всё механически: ела, не чувствуя вкуса, и так же на автомате отвечала маме. Кажется, та, заволновавшись, спросила, что с ней. Кажется, Мира ответила что-то про плохую оценку, и такой у неё, наверное, был вид, что мама вместо того, чтобы строго отсчитать, принялась её утешать.

Не важно. Всё не важно уже.

Матвея ещё не было дома, поэтому Мира зашла в его комнату и прилегла на кровать с твёрдым намерением дождаться брата. Пора всё прояснить до конца. Нет смысла больше отворачиваться от правды.

Тоскливые мысли лезли в голову, цепляясь одна за другую. Что ей теперь делать? Как себя вести? А главное: что будет теперь с ними? Матвей станет проводить больше времени с Алёной, а не с ней, Мирой? Она будет трогать его, обнимать, целовать, а он… он будет позволять ей всё это? Не будет больше их, Миры и Матвея, как единого целого? Будет он и Алёна?

Её будто выбросили на помойку, как ту собаку. Наверное, Шарик чувствовал себя таким же одиноким и растерянным, не знающим куда идти. И почему ни в одной книге или фильме, которые ей встречались, не описывалась ничего похожего? Почему парочка влюблённых всегда стоит во главе угла, а братья или сёстры, если присутствуют в сюжете, то играют второстепенную роль? Они или выступают оплотом поддержки и помогают незадачливой парочке сойтись, или же мерзко ведут себя, строя козни, а иногда просто не отсвечивают, появляясь от силы раз или два за всю историю. Мира не хотела играть ни одну из этих ролей. Почему нет истории, в которой у сестры рвётся сердце от того, что брат нашёл себе девушку? А может и есть, просто ей не попадалось…

Скрипнула дверь, и голос Матвея вывел её из раздумий.

— Привет, а что ты…

— Ты встречаешься с ней? — без обиняков спросила Мира, садясь на кровати.

Матвей опешил и как будто смутился, но всё-таки ответил прямо:

— Да.

— Как давно?

— Две недели.

Мира судорожно вздохнула, чувствуя, как в ней снова поднимаются гнев и обида.

— И ты мне ничего не сказал?! Почему? Почему ты скрыл это от меня?

Матвей опустился на стул и скрестил руки на груди.

— Я не скрывал. И вообще, ты разве не дала понять, что тебя не интересует ничего, что касается Алёны?

Мира в удивлении уставилась на брата: обиду в его голосе она никак не ожидала услышать. Да, возможно, она выражалась резко, когда дело касалось Алёны, но её-то можно понять!

— Потому что она мне не интересна! И я не думала, что это может быть важно. Но ты, — она вперила в него долгий и осуждающий взгляд, — ты мог бы и рассказать о том, что происходит в твоей жизни, чтобы я не узнавала об этом так…

— А как ты узнала?

— Какая разница, — отрезала Мира. — Мы всегда раньше обо всём разговаривали, а теперь ты, похоже, считаешь, что со мной не стоит делиться чем-то важным.

— Да нет же, — попытался что-то объяснить Матвей, но Мира уже встала с кровати.

Не хотелось больше продолжать этот разговор. Всё в нем было не так: от начала и до конца. Они словно оказались по разные стороны баррикад, тогда как раньше всегда были на одной стороне.

«Дурацкая Алёна! Всё из-за неё».

— Мир, ну ты чего?.. Подожди. — Матвей взял Миру за руку, но она выдернула её и подошла к двери. — Давай поговорим.

— Не хочу. Мне уроки делать надо. И вообще голова разболелась, так что отстань от меня. — Из-за противного кома в горле слова звучали сдавленно, как будто она вот-вот расплачется, а этого сейчас никак нельзя было допустить. Мира глубоко вздохнула через нос и выдохнула. — Завтра поговорим, — обрубила она и вышла.

У себя в комнате Мира первым делом заперла дверь, а затем упала на кровать лицом в подушку.

Хуже быть не может. Её привычный мир рушился, а она ничего не могла с этим поделать. А Матвей… ему как будто плевать на это, его всё устраивает. Ну зачем ему эта Алёна? Почему бы просто не разойтись с ней, чтобы всё стало как раньше — легко и понятно?

«Но как раньше уже никогда не будет», — ей словно шепнул кто-то эту мысль, такой она показалась внезапной и чужой, и вместе с тем до ужаса правдивой. Мира села на кровати, вытирая кулаком остатки не понятно когда успевших набежать слёз.

И как ей прежде не приходило этого в голову? Проблема же не в Алёне, как таковой. Не она, так другая. Когда-то Матвей всё равно начал бы с кем-то встречаться. Есть ли хоть одна девушка, с которой Мира могла бы примириться?

Только задав себе этот вопрос, она уже знала ответ.

Она не хотела видеть рядом с Матвеем никого.

Под утро Мире приснился сон. В нём они с Матвеем гуляли по пустым дворам многоэтажек. Все люди словно куда-то исчезли, но страшно не было, наоборот, было спокойно и хорошо. Землю укрывал плотный ковёр из опавших листьев, которые мелодично хрустели и шелестели под подошвами кроссовок. Матвей держал Миру за руку, а другой рукой она прижимала к себе свою старую игрушку — Рекса. Они о чём-то беседовали, пока Матвей вдруг не остановился и не спросил, непривычно серьёзным голосом:

«Почему ты злишься на меня?»

Мира хотела возразить: с чего он это взял? Они же только что мило общались. И тут же поняла: да, злится.

«Потому что ты целовался с ней». — Мира вскинула подбородок, глядя брату прямо в глаза.

Они стояли друг напротив друга, больше не держась за руки. Рекс куда-то пропал. Взгляд Матвея казался совсем не удивлённым, скорее понимающим, как будто он знал и то, что она ответит, и даже то, о чём пока не догадывается.

«Ты хочешь, чтобы я целовал тебя?»

Как просто прозвучал вопрос, и каким простым был единственно возможный ответ на него:

«Да».

Губы Матвея тронула ласковая улыбка, и Мира, с ослабевшими коленями и подскочившим в груди сердцем, поняла: это случится сейчас.

Она протянула чуть дрожащую руку к его лицу, провела по приятно щекочущим ладонь волосам. Её палец, едва касаясь кожи, очертил ушную раковину, прошелся по линии челюсти, подбородку и застыл на губах брата. Матвея взял её руку в свою и поцеловал сначала пальцы, затем тыльную сторону ладони, а потом прижался губами к запястью. С каждым его поцелуем сладко ёкало сердце — и замирало, в предвкушении большего счастья.

Тёплая ладонь Матвея легла Мире на щёку, он наклонился ниже, но ничего не случилось. Внезапно вокруг них вспыхнул ослепляюще золотой свет, и мир утонул в нём.

Солнечный луч бил в глаза. Мира зажмурилась и накрылась с головой одеялом, отчаянно желая вернуть свой сон, но он, как огонёк догорающей свечи, неумолимо угасал. В ней всё ещё плескались остатки эйфории, смешанные с горьким разочарованием от того, что проснулась она так не вовремя. Ну почему всё так несправедливо? Ещё бы минуту и…

Сознание окончательно прояснилось, и Мира в испуге распахнула глаза. Ей правда приснилось, как они с Матвеем едва не поцеловались? И ей хотелось этого? Миру накрыло волной удушливого стыда и раскаяния, как будто она совершила что-то неправильное. Боже, да что с ней не так?

Она села на кровати, обхватив голову руками. Сердце билось загнанным зверьком, пока её атаковали полчища панических мыслей. Что же она за человек такой? Ей должно было быть мерзко от того, что привиделось ей во сне, но тело помнило и ватную слабость в ногах, и приятное покалывание в кончиках пальцев и затопившую её бескрайнюю нежность. И всё же… Это ведь был просто сон, да? Мира ухватилась за спасительную мысль и стала разматывать её, как клубок ниток. Ну конечно, сон, не стоит воспринимать его всерьёз. Всё из-за вчерашнего. У неё просто всё перепуталось в голове, и подсознание решилось сочинить вот такой бред. Сны ведь нельзя контролировать, а значит, она ни в чём не виновата. Сейчас она увидит Матвея и поймёт, что ничего подобного к нему не испытывает. Он ведь её брат. Да, боже, она знает его всю жизнь! Это смешно, в конце концов.

Приободрённая и немного успокоившаяся, Мира начала собираться в школу.

На кухне негромко бормотало радио, включённое лишь затем, чтобы разогнать действующую на нервы тишину. Мира крутила в руках чашку с растворимым кофе, время от времени делая маленькие глотки. К тарелке с пирожками, оставленной мамой, она не притронулась. Её мутило то ли от пропущенного вчера ужина, то ли от нарастающего с каждой минутой волнения. Она ждала Матвея и в то же время, впервые за всю свою жизнь, боялась встретиться с ним лицом к лицу. А что если он, только взглянув ей в глаза, поймёт, какие ужасные мысли её посещали?

Когда Матвей вошел на кухню, Мира, несмотря на то, что готовила себя к этой встречи, вздрогнула, словно её застали врасплох.

— Доброе утро.

— Доброе… — остаток фразы застрял в горле. Мира во все глаза наблюдала за братом — как он пересёк кухню, поставил чайник на плиту, открыл холодильник — и не могла понять, что происходит с ней сегодня.

Ведь это всё тот же Матвей — так хорошо знакомый ей от макушки до пят — в майке и пижамных штанах, с взъерошенными после сна волосами. Она знает наизусть созвездие родинок на его спине, помнит каждый его жест и привычку, могла бы с закрытыми глазами отличить звук его шагов от сотен чужих. Он — всё тот же, ни на йоту не изменился за прошедшую ночь, это она сошла с ума, потому что от одного взгляда на него — привычного и родного, — в ней закручивается настоящий смерч, в груди становится горячо и тесно, а саму её разрывает от диаметрально-противоположных желаний: бежать без оглядки и обнять его, прижавшись как можно крепче.

Её будто бы бросили в лодку посреди бушующего океана. Что она могла сделать? Только отдаться на милость шторму и надеяться, что её не затянет на дно.

— Тебе тоже сделать бутерброды?

— Что? — Смысл вопроса никак не хотел достигать сознания.

— Бутерброды, Мира, — Матвея будто развеселила её заторможенность. — Ты что не выспалась?

— Нет, я нормально спала, — выпалила она, чувствуя, как щёки начинают гореть огнём. — И я не хочу есть. Спасибо.

— Всё хорошо? — Матвей сел рядом и заглянул ей в лицо.

Чашка, которую держала Мира, едва не выпала из ослабевших враз ладоней. Она успела подхватить её, но часть кофе всё же выплеснулась на руку и стол.

— Ты не ошпарилась? — Матвей тут взял её руку, видимо, чтобы проверить на наличие ожогов.

— Нет, кофе тёплый был, — выдохнула Мира. Единственное, что обжигало сейчас кожу — его прикосновение. — Чёрт! Я забыла, мне же надо уже бежать. — Она поспешно высвободила свою ладонь и встала. — Мы с Маринкой договорились раньше встретиться.

Ещё до того, как Матвей успел что-то ответь, Мира опрометью бросилась прочь из кухни.

Пока она кидала учебники в сумку и обувалась в прихожей, в голове оглушительным набатом било: «Нет. Нет. Нет. Этого не может быть».