Тебя давно здесь нет (гет)

—Не пей сегодня.

Коротко бросает он, игнорируя мою потерянность, как просто ненужный факт, как бессмысленную пыль в воздухе, что нет нужды даже пытаться отогнать.

Так странно. Дазай так сказал, будто бы, только из необходимости быть учтивым.

Хотя, о какой учтивости можно говорить, когда речь идёт об Осаму.

Он был человеком крайне противоречивым.

В комплекте с желанием умереть, он ни за что не позволял себя серьезно ранить. Не давал даже шанса покуситься на свою безопасность. Всегда был целым и нетронутым, как необработанный обсидиан. Лишь только в своей первозданной форме, не допускающей никаких изменений.

При этом, будучи галантным и вежливым, он не переставал усердно пропускать яд через свои слова. Если ему было нужно, он мог бы задеть глубоко за живое, натянуть нервы до напряжения, заставить глотать ком в горле одной лишь жестоко проницательной, правдивой фразой, приправленной своей обычной надменной уверенностью. Сарказм, издёвка, ледяная насмешка, что всегда присутствовала в его взгляде и голосе, как бы напоминая, с кем ты имеешь дело.

И всё — с таким непоколебимым видом, словно он — тысячелетний дракон, которого не трогают такие жалкие вещи, как человеческое чувства и мнения. Он просто существует, глядя на других свысока своим холодным взглядом карих глаз.

—Не пей сегодня.

Я ненавидела, когда мне кто-то указывал, что я должна делать. Ненавидела, когда мне говорили о моих ошибках. Ошибках, о существовании которых я и так прекрасно знала. Ненавидела непрошенные советы, ненавидела, когда меня, как провинившегося котёнка, тыкали носом в оплошность.

Но сейчас во мне не вспыхнуло раздражение, не появилось желание ответить резко, съязвить или нагрубить. Я просто молча смотрела, как он уходит, уже чистым инстинктом держа руку у набедренной кобуры пистолета.

—Долго ещё будешь стоять на месте? — прохладно поинтересовался Осаму, лениво развернув голову в мою сторону. Ах да, мы же должны вместе вернуться в офис.

Я, слишком уж резко срываюсь с места и шагаю вслед за ним, старательно избегая зрительного контакта. Глядя себе под ноги я пыталась выглядеть естественно, а не так, как если бы мою волю изрядно пошатало.

Почти с первой же нашей встречи я пообещала себе не показывать слабости рядом с ним. Я в целом старалась не выдавать своих больных мест, не позволяя понять, что я имею те области, ударив в которые меня можно сломить. Рядом с Дазаем мне казалось чем-то ужасно важным быть сильной.

Наверное, всё дело в моем стремлении быть на высоте. Я никогда не позволяла обойти меня хоть в чем-то, даже если это что-то — всего лишь уровень самообладания. Поэтому я так стремилась держать тот же уровень невозмутимости, что видела в его глазах каждый раз, когда ненароком цепляла его взгляд.

Дазай, сам того не ведая, стал для меня неким эталоном уверенности. Планкой высшей способности держать себя в узде, пересечь которую стало моей целью.

* * *

В тот вечер я не пила. Отчаянно пыталась убедить себя в том, что это было исключительно мое решение, но разум неистово шептал, что я снова подчиняюсь, безвольно делая то, что мне укажут.

По какой-то причине у меня появилось навязчивое чувство, что Осаму лучше не перечить. Твою мать, с каких пор меня волнует, что скажет кто-то из моего рабочего окружения?

Но, быть может, я просто отчаянно не желала признать, что Дазай уже не просто "кто-то из рабочего окружения". Он — ярко-алое пятно в моей беспросветно гниющей жизни. Появился слишком внезапно, буквально разрывая границы моей зоны комфорта (если то, как я живу, вообще можно таковой зоной назвать), и теперь переворачивает меня и мое жалкое бытие с ног на голову, заставляя меня шататься на грани жизни и не жизни, в попытках удержать себя на одном месте. Удержать волю и рассудок, не позволить себе скатиться на дно и рассыпаться пеплом, оставив на земле лишь тлеющий хладный труп.

Так тяжело удержать себя от желания глотнуть спиртного, забыться и не думать. Не помнить. Не чувствовать. Пусть на время, но заглушить ту отчаянную боль, что расползается в моей душе, разъедая нутро.

Мне стало противно от самой себя. Что я делаю? Как живу?

Мне всего 17. Я иногда забываю, что я, вообще-то, так молода. Я уже давно перестала опираться на возраст, думая о чем-либо. Ментально я уже столетняя старуха, чьи истлевшие кости скрипят на ветру, и чьи жалобы разносятся вокруг, как единственный шанс справиться с гнилью внутри.

Ночь прошла как в тумане. Я лежала на своей постели, а не на полу в пьяном угаре. Молча глядя в потолок я тщетно пыталась заснуть. В голове вертелись комки из обрывков мыслей, многие из которых обрывались на половине, сменяясь новым паническим размышлением.

Было болезненно непривычно ломать свой обыкновенный план действий: напиться, уснуть на полу в рабочей одежде, проснуться с ужасным похмельем, но зато толком не помня кровавых деталей предыдущего дня.

Теперь же я лежала, смотрела в потолок и не могла отогнать навязчиво крутящиеся мысли. В голове возникла дурацкая фраза, на фоне остальных — "как заткнуть свой мозг?".

Час. Два. Три. Сколько времени прошло?.. Я была не уверена, что вообще спала. То, что я ощущала, было не похоже ни на сон, ни на явь. В полубессознательном состоянии я слушала белый шум в своей голове. Все мысли смешались в кашу, не давая разобрать чего-то конкретного среди всего этого хаоса.

Если бы меня попросили нарисовать мое душевное состояние, я бы не думая начала изображать каракули. Бессмысленный комок беспорядочных ломаных линий, сливающихся в один цельный колючий кусок хаоса.

Меня разбудила внезапная тишина. Гробовая. Мёртвая, бездонная тишина внутри черепа. Даже белый шум исчез, оставив звенящую пустоту. Это было неестественно, жутко и неприятно.

Всегда на фоне моих мыслей маячило что-то беспорядочное. Паника, тревога, страх, вина, слабость, всё вместе в одной куче, но никогда, никогда там не было такой давящей на барабанные перепонки тишины.

Я не была готова к тишине. Я не чувствовала дикой боли в черепе, лишь лёгкое головокружение. Кости ныли также, как всегда. Хотелось спрятаться от мира, исчезнуть и никогда больше не выходить наружу.

Взять себя в руки. Я должна собраться. Нет, без алкоголя мне не стало лучше. Я не чувствовала себя более сосредоточенной, нет. Напротив, от недосыпа я чувствовала себя раздавленно. Моя же воля вдавила меня в стену, размазала остатки самосознания по полу.

"—Не пей сегодня." — брошенная через плечо, такая безразличная, отстраненная фраза от ненавистного мне человека, заставившая меня отказаться от своего принципа на одну единственную ночь.

Ненавижу.

Стою перед зеркалом в ванной, из крана льется струя воды, но я как будто даже не слышу. Просто молча смотрю невидящим взглядом на ледяной поток жидкости, словно забыв, зачем я тут.

Тишина в голове потихоньку начинает наполняться привычными фоновыми мыслями, и напряжение спадает.

Возвращаюсь на круги своя.

Я умылась. Холодная капля воды сорвалась и скатилась на ключицу, задержавшись на кончике выпирающей кости, будто собираясь стечь вниз, но не решаясь.

Я такая же, как эта капля. Каждый раз говорю себе — "ещё чуть-чуть, и я сорвусь", но в конечном итоге продолжаю висеть на краю, хватаясь за последние бездумные цели и желания, как за свой последний шанс остаться на поверхности. Не упасть на дно, не сгинуть в гробовой тишине темного мира отчаяния.

В этом, видимо, и состоит моя жизнь.

Отправлять людей во тьму, окрашивая руки алой кровью, разбивая остатки собственной человечности вдребезги, убивая в себе то маленькое и живое, что еще теплилось где-то там, внутри груди. Пряталось между рёбер, задевая сердце огнём оставшихся у меня чувств. После себя оставляя лишь жгучие ожоги вины.

Такая у меня доля. Говорят, человек сам волен вершить свою судьбу.

Лишь человек, имеющий стремление жить, способен сам решать, как сложится его существование.

А я не способна. Я могу лишь обрывать чужие ниточки жизни, как струны арфы бытия, что с неприятным звоном отлетают в стороны, оставляя за собой лишь сырую тишину.

Я не вольна вершить свою судьбу. Я вольна губить чужие, а вслед и собственный рассудок.