Тернистый путь к исцелению (гет)

Лаборатория, некогда убежище, стала клеткой для мыслей Снейпа. Образ молодой Аризы с фотографии, ее письмо, полное сломленной гордости и принятого поражения, и ее же блестящие, заброшенные исследования — все это крутилось в голове, создавая непривычный вихрь. Теперь, глядя на Аризу, когда она входила, чтобы сменить повязку или принести еду, он видел не просто бывшую ученицу или спасительницу. Он видел жертву своей жестокости, которая, вопреки всему, не смотрела на него с ненавистью. В ее взгляде была усталость, осторожность, профессиональная отстраненность, иногда — тень старого вызова, но не злобы. Это непонимание грызло его сильнее любой физической боли.

— Почему?

Через пару дней, когда Снейп уже мог передвигаться по комнате без опоры на стены, хотя и медленно, Ариза сделала неожиданное предложение.

— Завтракать будем на кухне, — заявила она, появляясь утром с подносом, но не для него одного. На подносе было три тарелки. — Если чувствуете себя достаточно крепким.

Снейп кивнул, скрывая внезапную волну тревоги. Выход за пределы знакомых стен лаборатории и ее спальни казался прыжком в неизвестность.

Путь вниз по узкой лестнице дался тяжело. Каждый шаг отзывался слабостью в ногах, но Снейп упрямо молчал, опираясь лишь на перила. Дом оказался небольшим, уютным, но таким же аскетичным, как комната Аризы. Первый этаж: крохотная прихожая, гостиная с парой кресел и книжными полками, дверь в санузел и арка в кухню. Кухня была светлой, с большим окном, деревянным столом посередине и скромным набором мебели. Уже сидела Лили, болтая ногами, ее зеленые глаза с любопытством уставились на Снейпа.

Ариза старалась создать непринужденную атмосферу. Расставляла тарелки с овсянкой и тостами, наливала чай. Разговаривала с Лили о планах на день, о школе (Лили училась на дому, с репетитором от Министерства). Но ее жесты были чуть резче обычного, взгляд скользил мимо Снейпа, будто она боялась встретиться с ним глазами в этой новой обстановке.

Снейп чувствовал себя чужим, нелепым, как паук, попавший на праздничный стол. Он сидел прямо, почти не двигаясь, стараясь занять как можно меньше места. Каждый звук — звон ложки, чавканье Лили — казался оглушительным. Его завтрак стоял нетронутым. Он лишь пил чай, маленькими глотками, ощущая, как горячая жидкость обжигающе проходит по поврежденному горлу.

Его взгляд, вопреки воле, постоянно возвращался к Аризе. Он подмечал малейшие детали: как она аккуратно отламывает корочку тоста; как прядь волос постоянно выбивается из узла и она нетерпеливо закидывает ее за ухо; как на ее левой руке, чуть ниже запястья, тянется тонкий, едва заметный шрам (от неудачного эксперимента?); как ее пальцы слегка дрожат, когда она передает Лили варенье. Он ловил запах — не зелий, а просто чистого мыла и чего-то теплого, как свежеиспеченный хлеб. Это было… неожиданно. Обыденно. Человечно.

Неловкое молчание повисло, когда Лили закончила болтать. Чтобы разрядить его, девочка повернулась к Аризе:

— Сестрёнка, а когда придёт Кингсли? Ты обещала, что он покажет мне новые фокусы с оживлением статуэток!

Ариза замерла с чашкой у губ. Снейп почувствовал, как все его мышцы напряглись автоматически.

— Кингсли Шеклболт. Министр магии.

Его присутствие здесь было бы катастрофой. Снейп был уверен, что мир считает его мертвым — так и должно было быть. Его возвращение могло спровоцировать ненужные вопросы, панику, возможно, даже угрозы от оставшихся в тени приверженцев Старой Крови. Он резко поднял взгляд и встретился глазами с Аризой. В его взгляде было одно:

— Нет.

Ариза поняла мгновенно. Она слегка покачала головой, адресуя это Лили, но взгляд ее на долю секунды задержался на Снейпе — я знаю.

— Кингсли очень занят, солнышко, — сказала она мягко, но твердо. — Министр, понимаешь ли. Мы увидимся с ним позже, возможно, в кафе. Там он и фокусы покажет.

Лили надула губки, но не стала спорить. Снейп медленно выдохнул, разжимая незаметно сжатые кулаки под столом. Но в груди что-то кольнуло — остро и неожиданно. Ревность? Абсурд. Он тут же отогнал это чувство как слабость и последствие травмы. Просто нежелание быть обнаруженным. Только.

* * *

Они встретились в маленьком уютном кафе недалеко от Министерства. Запах свежего кофе и выпечки казался Аризе назойливым, почти фальшивым, после стерильной пыли лаборатории и тяжелых травяных запахов зелий. Она опоздала на пять минут, и Кингсли уже ждал у столика у окна. Его пурпурные мантии были безупречны, улыбка — широкая и уверенная, как всегда. Она почувствовала себя неряшливой, неуклюжей в своем слегка помятом рабочем платье, с тенью под глазами от бессонной ночи у котла.

— Ариза! Свежее утро после битвы с очередным кризисом в Отделе Тайн? — Кингсли поднялся, его движение было плавным, полным силы. Он шагнул навстречу, руки инстинктивно раскрылись для объятия. Ариза замерла на долю секунды, затем быстро подала руку — жесткое, четкое рукопожатие делового партнера. Его ладонь была теплой, твердой, ее пальцы на мгновение задержались в его хватке чуть дольше вежливого. Она почувствовала легкое замешательство в его взгляде, быстро скрытое.

— Кингсли. Прости за опоздание, кристаллы норвежские совсем вышли из повиновения, — соврала она, опускаясь в кресло напротив. Ее улыбка требовала усилия. — Как держишься под натиском бюрократии?

Он заказал ей чай (ее любимый, с бергамотом — он помнил), завел разговор о Министерских дрязгах, о новом законе о регистрации магических подписей. Расспрашивал и о Лили, о том, как Ариза справляется с опекунством, шутил, что ее дом стал для него запретной зоной. Он говорил легко, остроумно, стараясь ее расслабить. Ариза кивала, поддакивала, но ее мысли были далеко — в лаборатории, где Снейп, наверное, сейчас пытался встать без помощи, или с Лили, которая могла нечаянно зайти в запретную комнату. Она ловила себя на том, что взгляд ее скользит мимо Кингсли, к дверям кафе.

— ...а твой дом, Ариза, — его голос мягко вернул ее к столу. Кингсли отставил чашку, его темные глаза изучали ее лицо с непривычной пристальностью. — Он превратился для меня в настоящую «запретную зону». Шучу, конечно, — он быстро добавил, но шутка прозвучала напряженно. — Просто я уже начал подозревать, что ты там или дракона выводишь, или портал в Хаос открыла. Так давно не заглядывал. Лили, наверное, выросла? Может, заскочу на днях? Помогу с этим твоим… хаосом? Проведаю вас обеих. — Последние слова он произнес тише, и в них прозвучало то самое «что-то еще», от чего у Аризы похолодело внутри.

Она сделала глоток чая, обжигая язык.

— Он здесь. Сейчас. Раненый. Немой. Нелегальный.

Картинка всплыла перед глазами с пугающей ясностью: Кингсли в ее гостиной, его проницательный взгляд, скользящий по запертой двери лаборатории, его вопросы...

— Дракона нет, портала тоже, — ее голос прозвучал резче, чем она хотела. Она заставила себя улыбнуться, сделать вид, что поправляет салфетку. — Просто… бардак невероятный. Лили, мои эксперименты… архивы повсюду. Настоящий склад, Кингсли. Совершенно не для гостей. Даже таких важных. — Она постаралась вложить в слова легкость, но они повисли в воздухе тяжелым, неуклюжим отказом.

Кингсли молча смотрел на нее. Его улыбка не исчезла, но в глазах появилась тень — разочарования? Подозрения? Он протянул руку через стол, его пальцы легонько коснулись ее запястья, лежавшего на скатерти. Прикосновение было мимолетным, как случайность, но оно обожгло Аризу током тревоги.

— Этот хаос, — сказал он тихо, удерживая контакт на долю секунды дольше, чем следовало, — он может быть гораздо приятнее, если его делить с кем-то. Ты никогда не думала об этом?

Ариза резко отдернула руку, делая вид, что тянется за сахарницей. Ее сердце колотилось где-то в горле. С кем-то? В голове навязчиво всплыл образ: бледное лицо, черные глаза, наблюдающие за тем, как она режет хлеб утром. Глухое рычание ярости на разорванную газету. Робкое прикосновение к ее ладони в разгромленной лаборатории...

— Делегирование обязанностей — не моя сильная сторона, Кингсли, — прозвучал ее ответ, фальшиво-легкий. — И мой «хаос» мне пока… комфортен. — Она не смогла встретиться с его взглядом, уставившись на кружащуюся в чашке ложку сахара.

Он вздохнул почти неслышно, но улыбка не сошла с его лица.

— Как скажешь. Просто знай… предложение всегда в силе. И не только о помощи с хаосом. — Он осторожно коснулся ее руки на столе, всего на мгновение. Ариза сделала вид, что не заметила, отодвигая руку, чтобы взять сахарницу.

Они поговорили еще немного о нейтральном, и Кингсли, вежливо попрощавшись, ушел. Ариза долго сидела одна, допивая остывший чай. Его слова, его намек, его теплота… Она должна была чувствовать что-то. Благодарность? Привязанность? Но вместо этого было лишь легкое чувство вины за то, что не может ответить взаимностью, и… навязчивая мысль о том, как Снейп сегодня утром украдкой наблюдал, как она режет хлеб.

На следующий день в Министерстве Кингсли «случайно» пересекся с ней у лифтов.

— Ариза! Как раз кстати. Просматривал отчет по аномалиям в Запретном лесу — твой отдел делал экспертизу? Есть пара вопросов… Может, обсудим за обедом? В новой таверне «Три Метлы»? Говорят, там отличный тыквенный суп.

Его улыбка была дружелюбной, но в глазах светилась надежда и то самое «что-то еще».

— Кингсли, я… — Ариза почувствовала, как краснеет. — У меня сроки горят по отчету об энергетике тех кристаллов из Норвегии. Сегодня нужно все сдать. Может, завтра? Или… позже?

Он смотрел на нее внимательно, и она знала, что он видит ее смущение и уклончивость.

— Конечно, позже, — кивнул он, и легкая тень грусти скользнула по его лицу, прежде чем он снова улыбнулся. — Не перетрудись с кристаллами. И… подумай о моем предложении насчет хаоса.

Он ушел, оставив Аризу стоять у лифтов с чувством неловкости и стыда. И снова, вместо мыслей о Кингсли, в голову лез образ Снейпа: как он вчера вечером, превозмогая слабость, пытался незаметно подмести крошки со стола в лаборатории после ужина. Жест был неуклюжим, почти комичным, но в нем было что-то… трогательное.

* * *

Отдел Тайн, Министерство Магии. Поздний вечер. Несколько дней спустя.

Тишина лаборатории Отдела Тайн нарушалась лишь тихим шипением магической горелки и мерным тиканьем старинных часов. Ариза склонилась над столом, освещенным холодным светом магических шаров. Но перед ней лежал не норвежский кристалл. Стол был завален знакомым хаосом: раскрытые фолианты с закладками на страницах о змеиных ядах и темных токсинах, исписанные формулами пергаменты, склянки с редкими ингредиентами (одна из них, с мерцающим пеплом Феникса, стояла на самом виду), и черный котелок, над которым клубился пар неопределенного зеленовато-серого оттенка. Она водила волшебной палочкой над котлом, бормоча диагностические заклинания, лоб ее был наморщен от концентрации. Лицо в холодном свете казалось осунувшимся, под глазами залегли глубокие тени — плата за бессонные ночи у постели Снейпа и попытки усовершенствовать антидот.

— Попытка 23-Г... Концентрация экстракта Сумеречника явно недостаточна... нейтрализация магического вектора яда неполная...

В дверь постучали. Ариза вздрогнула, резко прервав заклинание. Котел булькнул угрожающе.

— Опять отчеты? — мелькнула мысль с раздражением. Она не поднимала головы, пытаясь стабилизировать зелье. —Войдите.

Дверь открылась, и в лабораторию вошел Кингсли Шеклболт. Его пурпурные мантии казались еще темнее в полумраке, но лицо освещала теплая улыбка. В руках он держал две картонные чашки с паром. Его взгляд скользнул по столу, мгновенно зафиксировав знакомые атрибуты зельеварения — котелок, фолианты, редкие ингредиенты. Улыбка на его лице замерла, сменившись искренним удивлением и легкой тревогой.

— Работа допоздна, Нокс? — его голос прозвучал мягко, но в нем появилась новая нота — осторожность. Он подошел ближе, внимательно глядя на котёл, затем на её измученное лицо. — И… над зельями? — Он поставил одну чашку перед ней. Аромат крепкого капучино смешался с резкими запахами трав и химикатов. — Двойной эспрессо с карамелью. Хотя, судя по виду и… содержимому стола, тебе нужен чистый адреналин. — Он указал подбородком на котелок и фолиант, открытый на схеме молекулярной структуры змеиного яда. — Я думал, ты… покончила с котлами, Ариза. — Его голос был мягким, но вопрос витал в воздухе: Что происходит?

Ариза почувствовала, как кровь приливает к лицу. Она поспешно захлопнула фолиант с ядовитым зельем, прикрыв его грудой других бумаг. — Кингсли! Я не ожидала… Это… — Она судорожно искала объяснение, мозг, затуманенный усталостью, работал медленно. — Это… побочный проект. Консультация. Для… для госпиталя Св. Мунго. Старый коллега попросил взглянуть на сложный случай отравления. Редкий яд. — Ложь вышла неуклюжей, ее голос звучал неестественно высоко. Она схватила чашку кофе, делая вид, что пьет, лишь бы избежать его пристального взгляда.

Кингсли наблюдал за ней. Он видел панику в ее глазах, когда она прятала книгу, слышал фальшь в голосе. Видел ее крайнюю усталость, которую она пыталась скрыть за ширмой работы. Его забота смешивалась с нарастающей настороженностью.

— Консультация? — он слегка наклонился, опираясь о край стола. — Выглядит как полноценное исследование. И довольно… интенсивное. Ты же клялась больше не прикасаться к этому. — Его взгляд стал проницательным. — После того экзамена… после того письма… — Он не стал продолжать, но напомнил ей о ее же клятве и боли. — Ты уверена, что все в порядке? Этот «хаос» в твоем доме… он не связан с этим? — Он кивнул в сторону котла.

Ариза почувствовала, как сжимается горло. Она не могла говорить о Снейпе. Не здесь. Не сейчас. — Все в порядке, Кингсли, — сказала она, слишком резко, избегая его глаз. — Просто… сложный случай. И горящие сроки по основным проектам. Норвежские кристаллы… — она снова попыталась увести разговор в безопасное русло.

— Норвежские кристаллы могут подождать, — мягко, но настойчиво перебил он. Его голос понизился, стал теплее, интимнее. — Я забочусь, Ариза. Не только как министр о ценной сотруднице. Как… друг. И как человек, которому не все равно. Видеть, как ты с головой уходишь в это, после всех тех лет… как ты выглядишь на грани… это тревожит. — Он протянул руку, осторожно коснувшись ее предплечья. Прикосновение было легким, заботливым, но Ариза вздрогнула, как от удара током. — Если тебе нужна помощь… или просто выговориться… Ты не одна.

Ариза посмотрела на него. На мгновение она увидела его — настоящую заботу, симпатию, готовность быть ближе. Но образ тут же перекрылся другим: бледным лицом Снейпа на подушке в ее лаборатории, хриплым дыханием, требовавшим ее внимания сейчас. И страхом разоблачения. Ее собственная усталость туманила сознание, делая невозможным искренний разговор.

— Я… я знаю, Кингсли, — сказала она искренне, но ее голос звучал рассеянно и устало. Она машинально убрала руку из-под его легкого касания, делая вид, что поправляет склянку с пеплом Феникса. — Твоя поддержка значит много. Правда. Просто… сейчас нужно закончить этот этап. Для коллеги. И потом домой. Выспаться. Обещаю. — Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась слабой, вымученной. Не отвержение, а… откладывание. Она не могла принять его заботу сейчас, когда все ее ресурсы и тайны были связаны с другим человеком. Она просто не слышала подтекст его слов, погребенный под грузом ее собственных забот и страха.

Кингсли задержал взгляд на ее руке, убранной от его прикосновения. Его взгляд стал чуть грустнее, а настороженность — глубже. Он кивнул, но принятие ее слов было уже не таким безусловным.

— Хорошо, — сказал он, выпрямляясь. Его министерская маска скользнула на место, но в глазах оставалась тень сомнения и тревоги. — Не засиживайся слишком долго. И… будь осторожна, Ариза. — Он подчеркнул последние слова, его взгляд скользнул по склянкам с опасными ингредиентами и прикрытому фолианту. — Давай знать, если что. Что угодно. — На этот раз в его словах звучало не только предложение помощи, но и предостережение, и невысказанная просьба к доверию.

— Обязательно, — ответила Ариза автоматически, уже мысленно возвращаясь к формуле в котле, к расчетам дозировки Сумеречника. — Спасибо за кофе, Кингсли.

Он постоял еще мгновение, глядя на ее склоненную голову, на пальцы, уже снова тянущиеся к перу, чтобы записать наблюдения. Затем тихо вышел, оставив ее в полумраке лаборатории с чашкой теплого кофе и зельем, чьи тайны были для нее в этот момент проще и понятнее, чем тайны человеческого сердца и нарастающей опасности разоблачения. Она даже не заметила, как он, уходя, бросил последний, обеспокоенный взгляд на приоткрытую страницу фолианта, где мелькнуло слово "Нагайна". Сомнение было посеяно. И Кингсли Шеклболт не был тем человеком, который оставлял сомнения без внимания.

Тиканье часов в пустой лаборатории Отдела Тайн звучало как удары молота. Кингсли ушел, оставив после себя не только аромат капучино, но и тяжелый шлейф подозрений. Усталость, которую она пыталась игнорировать, навалилась с новой силой, смешавшись с холодным страхом. Он заметил. Он заподозрил. Она не могла рисковать. Не сейчас, когда Снейп был так уязвим. Стиснув зубы, она снова взяла палочку и обратилась к бурлящему котлу. Формулы расплывались перед глазами. Единственная ясная мысль: Домой. Сейчас.

Она наспех погасила горелку, законсервировав неудачный эксперимент, спрятала самые опасные фолианты и Аппарировала прямо из кабинета.

Резкий толчок выбросил ее в знакомую, пропитанную травяными и лекарственными запахами тишину ее святилища-тюрьмы. Первое, что она увидела — Снейпа. Он сидел в кресле у окна, его темные глаза были прикованы к столу, где лежал раскрытый том — ее собственная папка с исследованиями. Он держал в руках лист пергамента — одну из ее сложнейших схем синтеза антидота. Его пальцы скользили по формулам, по ее пометкам на полях, и в его взгляде читалось не критическое оценивание, а… глубочайшее, сосредоточенное понимание. Он видел гениальность ее работы.

Ариза замерла в дверях. Страх перед Кингсли на мгновение отступил, сменившись новой волной уязвимости. Он видел ее мысли, ее борьбу. Видел ее настоящее «я» у котла.

Снейп поднял голову. Его взгляд встретил ее. Не было осуждения. Было что-то невероятно сложное: признание, стыд, и… уважение? Он медленно положил лист обратно в папку, аккуратно ее закрыл и отодвинул от себя, словно возвращая ей ее тайну. Жест был красноречивее любых слов.

— Вы… просматривали? — голос Аризы сорвался.

Снейп кивнул. Один раз. Твердо. Он поднял руку, указывая пальцем на ключевую формулу. Затем он медленно, с усилием, поднес руку к своей груди, чуть левее — к сердцу. И снова кивнул. Спасибо.

Ариза почувствовала, как что-то сжимается у нее в горле. Она отвернулась, делая вид, что снимает плащ. Ей нужно было время.

— Кингсли был в Министерстве, — сказала она в пространство. — Принес кофе. Увидел, над чем я работала. Задал вопросы. О клятве. — Она повернулась к нему. — Он заподозрил что-то. Не знаю, насколько сильно. Но он не дурак. И он министр. Если он начнет копать… Ваше «воскрешение» станет проблемой.

Снейп нахмурился. Его пальцы сжались. Он кивнул, показывая, что осознает риск. Потом сделал резкий, требовательный жест рукой. Что делать?

— Я не знаю, — честно призналась Ариза. — Пока… ничего. Держать уши остро. Быть готовым. И… — она посмотрела на него, — вам нужно становиться сильнее. Быстрее.

Снейп резко кивнул. Согласие. И вызов. Он встал. Медленно, опираясь на подлокотник, но твердо. Он сделал несколько шагов по комнате, превозмогая дрожь в ногах. Его взгляд упал на стоявший в углу старый, но прочный посох. Он подошел, взял его. Дерево было гладким, тяжелым, надежным. Он оперся, пробуя вес. Это было начало.

Следующие дни превратились в мучительный и интенсивный режим восстановления. Ариза стала его самым строгим, но и самым преданным физиотерапевтом.

Утром после легкого завтрака (Снейп уже мог есть мягкую пищу, хотя глотание давалось с трудом) — упражнения. Сначала простые: сжимание-разжимание кулаков, подъемы рук, вращение стоп. Потом сложнее: встать-сесть с опорой, потом без. Шаги вдоль стены, потом с посохом, потом — под пристальным взглядом Аризы — несколько шагов без опоры. Каждое движение давалось ценой пота, сжатых челюстей, немых стонов боли и разочарования, когда ноги подкашивались. Ариза не жалела. Она поддерживала его физически, когда он шатался, но ее слова были краткими, профессиональными: «Дышите глубже», «Не торопитесь», «Сосредоточьтесь на мышцах бедра». Но в ее глазах он читал не жалость, а уважение к его упорству. Иногда, когда он делал особенно сложное упражнение, превозмогая себя, в уголке ее губ мелькало что-то вроде… гордости? Старого вызова: Докажи, что можешь.

Днем было время для голоса. Ариза разработала серию зелий и упражнений. Теплые травяные настои (шалфей, ромашка, алтей), которыми он должен был полоскать горло, издавая протяжные, хриплые звуки — «аааа», «оооо». Сначала это было унизительно и больно. Звук выходил скрипучим, обрывистым, как скрежет ржавых петель. Снейп морщился, его глаза метали молнии раздражения на Аризу, но он подчинялся. Потом — легкие зелья для восстановления связок, которые он пил маленькими глотками, стараясь «протолкнуть» жидкость через поврежденные ткани, ощущая жжение и покалывание. Ариза сидела рядом, ее волшебная палочка была наготове для диагностических чар, отслеживающих малейшие изменения в тканях. Иногда она просила его попытаться произнести простые слоги: «ма», «ла», «са». Результат был плачевным, но она отмечала: «Отек чуть спал», или «Тонус связок улучшился». Маленькие победы.

Вечером Ариза приносила книги — не только по зельям, но и по истории, теории магии, даже детективы (Лили настаивала). Она просила его читать про себя, потом — передавать суть жестами или записывать ключевые мысли. Это была тренировка для ума, отвлечение от боли и проверка когнитивных функций, не пострадавших от яда. Иногда они играли с Лили в простые игры, требующие тактики и молчаливой коммуникации. Снейп, к удивлению Аризы, проявлял терпение и даже своеобразный сухой юмор, обыгрывая их обеих хитрыми ходами. Лили торжествовала, когда побеждала «больного человека», и он в ответ лишь слегка приподнимал бровь, что для него было эквивалентом улыбки.

Лили, почувствовавшая, что «больной человек» (она так и не называла его по имени) стал менее «страшным», начала осторожно включать его в свое пространство с детской непосредственностью. Она могла вбежать в лабораторию, где Снейп сидел с книгой, и разложить на полу рядом свои рисунки(единороги, фениксы, «очень страшные, но добрые драконы»), комментируя их вслух, не ожидая ответа. Иногда она подходила к нему и, держа два рисунка, смотрела вопросительно, жестом спрашивая, какой лучше. Снейп, после паузы и внимательного изучения (к удивлению Аризы), обычно кивал на тот, где композиция была удачнее или цвета сочнее. Лили торжествующе улыбалась, как будто получила высшую награду. Бывало садилась рядом, когда он делал упражнения, подбадривая его серьезным: «Вы молодец! Еще чуть-чуть!».

Однажды она притащила старую шахматную доску. Они играли молча, общаясь лишь взглядами и жестами. Лили проигрывала с треском, но была в восторге от «настоящей игры с умным человеком». Ариза, застав их за этим занятием, замерла в дверях с подносом. На ее лице отразилось что-то нежное и удивленное. Снейп почувствовал на себе ее взгляд и поднял голову.

Их глаза встретились через комнату. В этот раз ни один не отвел взгляда сразу. Молчание между ними, наполненное детским смешком и тиканьем часов, было уже не неловким, а… наполненным. Теплым. Хрупким.

Девочка стала невольным мостиком между ними. Она не боялась Снейпа теперь.

Именно Лили стала свидетелем первого, едва различимого, но осознанного слова.

Это случилось вечером. Ариза меняла повязку на его шее. Рана затягивалась, оставляя ужасающий рубец, но воспаление почти сошло. Она была сосредоточена, ее пальцы легонько касались его кожи. Снейп сидел с закрытыми глазами, терпя процедуру. Лили сидела на полу рядом, раскрашивая картинку.

— Сестрёнка, — вдруг спросила Лили, не отрываясь от раскраски, — а почему у него голос как у ржавой вороны?

Ариза замерла. Снейп открыл глаза. В них вспыхнуло знакомое раздражение, смешанное с досадой. Он посмотрел на Лили, потом на Аризу. Губы его сжались. Он сделал глубокий, шумный вдох, как перед упражнением. Грудная клетка напряглась. Ариза инстинктивно убрала руки с его шеи.

И тогда он произнес. Не хрип, не стон. Слово. Тихое, сдавленное, скрипучее, как старая дверь, но четкое и понятное:

— «Д…е…т…и…»

Тишина в комнате стала абсолютной. Лили уронила карандаш, ее глаза стали круглыми. Ариза застыла, не веря своим ушам. Снейп сам казался ошеломленным. Он прикоснулся пальцами к своему горлу, как бы проверяя, оттуда ли это вышло. Потом его взгляд медленно поднялся и встретился с взглядом Аризы. В его темных глазах, обычно таких нечитаемых, было столько эмоций — от изумления и боли до горькой иронии и… чего-то еще, очень хрупкого. Он только что назвал Лили «детьми» — обобщенно, почти презрительно, как делал всегда. Но в этом хриплом шепоте прозвучало нечто большее: победа. Победа над немотой. Победа над ядом. И признание их присутствия — этого ребенка и этой женщины — в его новом, хрупком мире.

Лили первая нарушила тишину.

— Он сказал! — прошептала она с благоговейным ужасом. — Он сказал слово! «Дети»! Но я же не дети, я одна!

Ариза не сразу смогла ответить. Она смотрела на Снейпа. Сердце бешено колотилось. Его голос… Тот самый голос, который когда-то резал ее душу оценками и сарказмом. Теперь он звучал сломанно, болезненно, но… живой. И в этом хрипе прозвучало первое, неуклюжее доказательство того, что он возвращается. Не только физически.

— Да, солнышко, — наконец выдохнула Ариза, отводя взгляд от Снейпа к Лили. Ее голос дрожал. — Он… сказал. Это… это очень хорошо. Но ему еще больно. И нужно быть тише.

Она снова посмотрела на Снейпа. Их взгляды сцепились. В ее глазах уже не было шока. Была сложная смесь: облегчение от прорыва, профессиональная гордость, старая, знакомая горечь от звука его голоса… и тревога. Тревога от того, что теперь, когда он может говорить, могут прозвучать слова, которые разрушат это хрупкое перемирие. Слова о прошлом. Слова о «Выше ожидаемого». Слова, которые она сама, возможно, тоже готова была высказать.

Снейп, казалось, читал ее мысли. Он медленно, с усилием, сглотнул, морщась от боли. Потом очень осторожно, будто пробуя новый инструмент, снова открыл рот. На этот раз не для слова. Для звука. Глубокого, хриплого выдоха, который мог быть вздохом облегчения… или началом чего-то неизбежного. Его черные глаза не отпускали Аризу, и в них был немой вопрос, висевший в воздухе с момента его пробуждения, но теперь обретший новую, пугающую остроту: Что теперь?

Хрупкий мир, построенный на молчании, маргаритках и тактике выживания, дал первую трещину. Зазвучал Голос. И будущее, которое до этого висело в тумане выздоровления, вдруг стало пугающе реальным и невероятно сложным. Первое слово было сказано. Следующие могли изменить все.

* * *

Несмотря на тень подозрений Кингсли и постоянную необходимость скрываться, жизнь в доме обретала свой хрупкий ритм. Ариза больше не запирала потайную дверь в шкафу лаборатории. Снейп, вопреки своему изначальному желанию оставаться невидимой тенью, постепенно втягивался в этот ритм. Он начал выходить из лаборатории, чтобы сидеть в кресле у окна в ее спальне, смотреть на заросший сад или (очень редко) брать книгу с ее полки — обычно старый трактат по алхимии или истории магии.

Ариза стала приносить чай на двоих вечером. Они сидели в тишине лаборатории или в ее комнате. Снейп пил медленно, осторожно, преодолевая боль при глотании. Ариза — часто погруженная в мысли или рабочие заметки, связанные уже не только с его лечением, но и с ее официальной работой в Отделе Тайн. Иногда их взгляды случайно встречались над краем чашек. Ариза первая отводила глаза, делая вид, что ищет что-то на столе. Снейп же задерживал взгляд на долю секунды дольше, подмечая, как свет лампы играет в ее темных волосах, собранных в небрежный узел, как морщится лоб, когда она сосредоточена. Он начал замечать красоту в строгости ее черт, в этой сосредоточенности, которая когда-то раздражала его на экзаменах.

Однажды, спускаясь на кухню, Ариза услышала знакомое капанье. Протекал кран под раковиной. Она ворчала себе под нос, копаясь в ящике с инструментами (магия почему-то отказывалась взаимодействовать со старой, изношенной прокладкой). Снейп, привлеченный шумом, молча встал рядом из-за стола, где читал. Он не мог говорить, но его взгляд был красноречив. Он протянул руку, взял у нее из рук разводной ключ, который она держала явно неуверенно, и показательным жестом потребовал тряпку и новую прокладку. Ариза, удивленная, подала.

Он работал медленно, из-за слабости и непривычности к такой грубой работе, но движения его были точными и уверенными. Ариза стояла рядом, подавая инструменты, придерживая трубу, когда нужно. Их пальцы иногда случайно касались — при передаче гаечного ключа, при одновременном придерживании тряпки. Оба делали вид, что не замечают этих мимолетных прикосновений, но атмосфера между ними наэлектризовалась тихим, неловким напряжением, смешанным с неким странным комфортом совместного действия. Когда вода перестала капать и кран был собран, Ариза пробормотала: «Спасибо». Снейп лишь кивнул, вытирая руки о тряпку, но в его глазах мелькнуло что-то вроде удовлетворения — от полезного действия, от решенной задачи.

Как-то раз Ариза лихорадочно искала конкретный фолиант по диагностике редких магических отравлений — возможно, для работы, возможно, для него. Она знала, что видела его недавно… Снейп, наблюдавший за ее бесплодными метаниями между полками из своего кресла, молча поднялся. Он подошел к высокому книжному шкафу, безошибочно достал нужный толстый том с верхней полки, куда Ариза не дотягивалась без стремянки. Он протянул ей книгу.

Их руки встретились на потертом кожаном корешке. Ариза вздрогнула и быстро отдернула руку, как обожженная, едва книга оказалась в ее ладони.

— Спасибо, — сказала она, избегая его взгляда, ее щеки слегка порозовели. Она тут же уткнулась в страницы, делая вид, что ищет нужный раздел.

Снейп почувствовал странное тепло в месте, где их пальцы коснулись — мимолетное и обжигающее. Он отвернулся, делая вид, что поправляет соседние книги на полке, давая ей пространство. Этот внезапный откат после совместного ремонта крана был как холодный душ, напоминанием о пропасти прошлого между ними.

Поздний вечер. Ариза ушла вниз готовить что-то легкое на ужин. Снейп сидел в ее комнате у окна, в кресле. Закатные лучи золотили пылинки в воздухе. В маленькой глиняной вазочке на подоконнике стояла та самая маргаритка, подаренная Лили неделю назад. Она уже подвяла, края лепестков слегка потемнели и скрутились, но Снейп не позволял Аризе ее выбросить, каждый раз молча указывая на нее, когда она брала вазочку, чтобы помыть.

Он смотрел на хрупкий цветок, потом его взгляд невольно упал на колдовскую фотографию на столе — на молодую, сияющую Аризу и на себя — холодного, неприступного судью их общей прошлой жизни. Знакомая боль от раны в горле была тупой, фоновой. Гораздо острее была другая боль — от осознания причиненного ей зла, от разрушенных надежд, от письма, которое он прочел. И все же… Здесь, сейчас, с этим увядающим цветком и отголосками детского смеха в памяти, было что-то, что не поддавалось старой логике ненависти и вины.

Он услышал ее шаги на лестнице — легкие, но узнаваемые. Она несла поднос. Снейп не повернулся. Его рука, лежавшая на подлокотнике, медленно поднялась. Он протянул ее к подоконнику и очень осторожно, почти нежно, кончиком пальца поправил один из поникших лепестков маргаритки, пытаясь придать ему прежнюю форму. Жест был крошечным, интимным, полным немой нежности и чего-то вроде извинения, обращенного не столько к цветку, сколько к его дарителю и к женщине, чью жизнь он искалечил.

Ариза остановилась в дверях, застигнув этот момент. Поднос в ее руках чуть качнулся. Она не сказала ничего. Просто вошла, поставила поднос на стол рядом с ним, и в ее глазах, когда она взглянула на его склоненную над цветком спину, мелькнуло что-то теплое, сложное и совершенно непонятное ей самой. Ни тени прошлой ненависти, ни старых обид. Что-то новое. Трепетное. Хрупкое, как этот увядающий лепесток маргаритки. И такое же неожиданное.

Тишина комнаты, нарушаемая лишь их дыханием, сгустилась, наполненная этим немым диалогом — между поправленным лепестком и взглядом, который его увидел. Мир за стенами дома с его подозрениями, ядами и прошлыми ранами на мгновение перестал существовать. Остались только этот хрупкий цветок и хрупкое, едва зарождающееся что-то между ними.