Имя на снегу (джен)

Утро в Поляне пришло, как сломанная лошадь — неровно, с хрипом, с дрожью в ногах. Небо было серым, снег — тяжёлым, как похмелье. Печи коптили, дети не смеялись, а взрослые всё чаще смотрели не друг на друга, а на свои двери. Мир стал тише, но не спокойнее — будто что-то в нём задерживало дыхание.

Велиан не спал. Он сидел у очага, глядя в пламя, в котором, казалось, прятались лица. Он видел тени — то мальчика с платком, то женщину с обожжёнными пальцами, то силуэт мага в дыму. Он знал: огонь не врёт. Он просто не говорит сразу.

Стук в дверь был негромким. Но уверенным. Он открыл.

На пороге стояла старуха. Плотная, согнутая, в шали, пахнущей сосной и временем. В руках — мешочек. В глазах — не страх. Усталость. Слишком старая, чтобы бояться, и слишком живая, чтобы молчать.

— Ты ведьмак, — сказала она.

— Я.

— Я тебя ждала.

Звали её Слана. Жила на краю, у болот, где трава гниёт даже под снегом. Люди ходили к ней редко, и больше — тайком. Говорили, что раньше она была травницей, потом — акушеркой, а после — «почти ведуньей». Но её не боялись. Потому что она хранила то, что забывали — предания.

— Я помню, — сказала она, наливая чай из глиняного чайника. — Когда-то Поляна была другой. Здесь смеялись. И умирали — по-настоящему. Без тайны.

— А потом?

— Потом началось. Сначала была зима. Долгая. Люди болели. Дети мёрли. И тогда пришёл он.

— Аурет?

— Тогда он звался по-другому. И выглядел иначе. Волос был чёрный. Глаза — зелёные. Молодой.

— И?

— Он помог. Травы, ритуалы, слова. Все поверили. Даже я.

— Потом?

— Потом — исчез первый мальчик.

Она достала из мешочка — зуб. Маленький. Детский. Чистый, как жемчуг. И — обмотан волосом.

— Я нашла это в старом круге. Где теперь даже вороны не садятся.

Велиан взял. Почувствовал: зуб не мёртв. Внутри — дрожит магия. Затянутая, как рана под кожей.

— Он собирал?

— Нет. Он сохранял. Чтобы помнить.

— Кого?

— Себя.

Слана повела его к холму. Старому. Кургану.

— Здесь когда-то хоронили.

— Кого?

— Тех, кто был чужой. Или… неудобный.

— Магов?

— Детей.

Велиан замер.

— После обряда. Тех, кто не выжил.

Камень на кургане был расколот. В центре — круг. Не ведьмачий. И не друидский. Слишком аккуратный. И слишком пустой.

Он присел. Провёл ладонью.

— Недавний.

— Две зимы. Может, три.

Он достал нож. Выцарапал в земле — символ игни. Поджёг траву. Она вспыхнула мгновенно — как если бы ждала. Из дыма — силуэт. Детский. Тонкий. Не злобный. Грустный.Он протянул руку. Пальцы дрожали.Тень исчезла.Но на земле остался узор. Сломанный.Как будто чей-то обряд не завершили.

Они молчали до темноты.

— Ты ведь хочешь его убить, — сказала Слана.

— Я хочу понять.

— Он — не человек.

— Он — маг.

— И это тебя устраивает?

Он посмотрел ей в глаза.

— Меня не устраивает тишина.

Я из тех, кто её нарушает.

Перед уходом она протянула ему книгу. Старая, кожаная, с выгоревшим заголовком.

— Это было до него. Здесь — обряды. Настоящие. Для памяти. Для рода. Читай.

Он взял.

— А ты?

— Я всё уже помню.

В ту ночь он снова увидел сон. Лес. Башня. Дети. Молчание. Весемир. И голос.

— Память — это клей. Без неё не держится даже сталь.

Он проснулся. Огонь почти догорел. Но уголь в нём — теплился. Он знал: теперь он идёт не к правде. Он идёт против забвения.