Юнга (джен)

В Хогвартсе пахло гарью. Не потому, что что-то горело — в замке всё было на месте, ни один гобелен не вспыхнул, ни один котёл не вскипел. Гарью пахло из-за Дамблдора. Из-за его бешенства, которое струилось из-под мантии так, словно старик был не волшебник, а древний дракон, которому наступили на яйца. Кулаки сжаты. Ноздри — как у разъярённого скакуна. Глаза, вечно полные лукавой старческой морали, сейчас были холодные и стальные. Молнии не сверкали — не было необходимости. Вся канцелярия Хогвартса дрожала от его голоса.

— Как?! — орал он в пустоту, в стены, в стены, которые слышали всё. — Как можно было потерять ребенка?! С ним была магическая печать, щит, отслеживание! Мы вложили в него всё! ВСЁ!

Где-то позади него, у одного из окон в зале совета, стояла Минерва МакГонагалл. Плечи дрожали. Молча. Без слов. Она не из тех, кто истерит. Не из тех, кто валится на пол в рыданиях. Но слёзы текли. По щекам. По строгому лицу, по складкам её неизменной зелёной мантии. И она не вытирала их. Она, мать этой школы, стояла и смотрела в окно, туда, где не было ни одной совы, ни одного письма, ни одной зацепки.

— Мы его не просто потеряли, — прошептала она, будто в голос самой себе, — мы его... отдали.

Дамблдор резко развернулся, словно услышав обвинение.

— Не смей, Минерва. Не смей говорить, что это была ошибка! Мы спасали его! Я спасал!

— А спас ли ты, Альбус? — её голос дрогнул, но был твёрдым. — Спас ли ты его, оставив на пороге у людей, которых никто из нас даже не знал? Без охраны. Без присмотра.

Старик не ответил. Он смотрел на неё, как будто хотел разорвать взглядом. Но в нём сквозила не только ярость. Там было что-то ещё. Пустота. Понимание. Потеряли. Мальчика-Который-Выжил. Символ победы. Пророчество, надежда, путь. Всё.

А маггловские архивы молчали. Тупо, как бетонная плита. Никто ничего не знал. Ни в больницах, ни в отделах опеки, ни в полицейских участках. Не было младенца по имени Гарри Поттер. Не было найденных детей с шрамом на лбу. Не было даже трупа. Исчез. Растворился.

— Мы проверили все возможные адреса, — докладывал какой-то маг из Отдела Несчастных Случаев. — Даже те, что были зачарованы. Даже те, что никогда не значились в реестрах.

— И?

— И ничего. Будто и не было. Магия не чувствует его. Ни следа.

Минерва сжала платок в кулаке. Он был серым от слёз.

— У тебя был план, — тихо произнесла она. — Целый, чёткий, потрясающи выверенный план. А теперь? Что теперь, Альбус?

Он промолчал. Первый раз за всё утро. Потом подошёл к окну. Встал рядом с ней. Совы не летели. Газеты молчали. Подозрения росли.

— Он где-то там, — прошептал он. — Я чувствую. Где-то в этом проклятом маггловском мире.

— Где всё работает неправильно, — буркнула она и тут же, неловко, всхлипнула. — Простите.

— Нечего прощать, — глухо ответил он. — Впервые я не знаю, что делать.

Тишина. Часы в башне пробили девять. На письма никто не ответил. И даже портреты на стенах, будто чувствуя, затаились. Хогвартс был в панике. Но паника была тихой, опасной, внутренней. Паника, как перед бурей, когда воздух вязкий, как патока, и даже лестницы перестают двигаться без команды. Гарри Поттера не было. Альбус Дамблдор, которому подчинялись министры, гнулось время, и трещали законы, впервые стоял в абсолютной неизвестности. И это было страшно.

Ему протянули письмо. Точнее, приказ. Прямой. Официальный. Сквозь десятки печатей и подписей. Прилетело на чёрной сове — а это уже о многом говорило. Он не любил чёрных сов. Они не были ни его, ни свободны. Это были псы в перьях. Северус Снейп не сразу взял конверт. У него было чутьё. И это чутьё уже завыло где-то под кожей, зарычало, предвкушая дерьмо. Он открыл. Глазами пробежал строки, мозгом — врезался в смысл.

«Вам поручено установить местоположение Гарри Поттера, пропавшего в ночь с 31 октября на 1 ноября. Используйте все доступные средства, соблюдая максимальную скрытность. Цель: найти живым. Не подлежит разглашению. Контакт через директора Дамблдора. Подпись: Министр Магии.»

Снейп не выругался. Просто сел. Медленно. На корточки. Как делают псы, когда поймали пулю и не могут дышать. Он не любил Поттера. Он ненавидел Поттера. Он ненавидел всё, что было связано с этим мальчишкой, которого он не разу не видел — не за него самого, нет. За всё, что он с собой тащил. Лили. Джеймса. Войну. Воспоминания. Вечные разговоры. Вечные ожидания. Вечную боль. А теперь ещё и это.

Он не спрашивал, почему именно он. Он знал. Потому что он — тень. Потому что он умеет молчать. Потому что он пройдёт там, где другие даже не заметят дыру. Потому что он — лишён всего, кроме задач. Он не возразил. Только сжал письмо и поднёс к огню. Бумага вспыхнула и рассыпалась в золу, будто он вдыхал чью-то судьбу. Он собрал вещи молча. Палочку — в левый рукав. Карманный набор зелий — в сапог. Плащ с внутренним чехлом под клинок — через плечо. Деньги. Поддельные документы. Чёртовы маггловские очки. Он умел жить в обоих мирах, как бродячий волк между огнями. И это было его проклятие. Когда он вышел за порог, было пасмурно. Мир выглядел тускло, будто специально знал: идёт Снейп.

Он не говорил ни с кем. Не попрощался. Даже не предупредил Дамблдора — потому что тот и так знал. Он всегда знал. Поезд до Лондона. Пар. Вонь. Грязь. Маггловская реальность обдавала со всех сторон, но он не морщился. Он был к ней приучен. Она — как вторая кожа. В вагоне он сидел один. Смотрел в окно и ненавидел. Поттера. Себя. Приказ. Весь этот прогнивший мир, который даже ребёнка не смог уберечь. Он почти плюнул, когда вспомнил, что его, Снейпа, великого зельевара, первого в списке преподавателей, отправили искать младенца. Не убийцу. Не артефакт. Не утраченный том запрещённой магии. Мальчишку. Орущего. Зазнавшегося. Он был зол. Яростно, чёрно зол. Не бурно — глухо. Так, как злятся камни в глубине пещер.

Когда поезд замедлил ход, он уже знал — этот путь будет грязным, долгим, полным обмана. Поттера могли украсть, могли убить, могли продать. Магглы не знали, кого держали на руках. И хуже всего — Поттер мог быть где угодно. Он вышел на перрон, в серый туман лондонского утра. Всё было по-прежнему: мосты, дым, люди, пахнущие пивом и отчаянием. Только теперь он искал в толпе не преступника. Не союзника. Мальчика. Найти живым, сказано. Но никто не уточнил, что будет потом.

— Вы уверены, что хотите прибегнуть к этому, профессор? — библиотекарша мадам Принс казалась на редкость обеспокоенной, глядя, как крохотный профессор Флитвик раскладывает по кругу тлеющие серебряные перья.

Флитвик не ответил. Только вздохнул — коротко, почти по-птичьи, и достал из внутреннего кармана маленький свиток, перетянутый волосом вуальфеи.

Он уже почти не говорил с остальными. С тех пор, как поняли, что Гарри Поттер пропал, его тень висела над Хогвартсом не хуже дементора. Все носились, метались, проверяли мантии, архивы, маггловские роддома и больницы, совиные маршруты. Даже магия крови — и та не дала ничего. Казалось, Поттер испарился. Сгорел, растаял, утонул в небытии.

Но Флитвик был стар. Старше, чем кто-либо предполагал. И у него были свои пути. Он запер за собой дверь Зала Трансцендентного Звука — бывший артефактный класс, теперь закрыт для студентов. Он аккуратно нарисовал на полу символ забытого языка эльфов Сильваниэль — круг из нотных знаков, стрел, туманных глаз и символа «поиск сквозь тьму». В центре круга — прядь волос Лили Эванс. Он хранил её. Тайно. Ещё с тех времён, когда она пела под его аккомпанемент. Он был тогда молод, но уже восхищён. Он поставил свечу из лунного сала, разбавленного феей пыли. Поджёг. Погасил свет.

— Vox vitae... — шепнул он.

И круг ожил.

Из перьев поднялся звук. Тонкий, вибрирующий, как натянутая струна. Он звенел не в ушах — в костях. В памяти. В воздухе. Он рисовал карту — не буквальную, а магическую. Призрачную. Флитвик смотрел, не мигая. Его пальцы дрожали. Сначала — ничего.

Тишина.

Потом — еле-еле, как вспышка из сна — сигнал. Далеко. Пронзительно. Вне поля зрения — не на земле Британии, не в радиусе порталов. Он чувствовал: ребёнок жив. Сердце бьётся. Но как будто в воде. В вязкой, тяжёлой магии.

— Он не мёртв, — прошептал Флитвик, — но магия... тонет.

Он знал, что такое. Он читал. Бывает, когда носитель магии находится в пространстве, где волшебство искажено, подавлено, зажато. Глубокие воды. Старые руины. Или... вблизи древней защиты, оберегающей от самой сути магического мира.

Он шагнул ближе, чтобы усилить резонанс, но круг задрожал, будто сам мир сказал: «Хватит». И звук оборвался. Флитвик отступил. Медленно потушил свечу. Сложил перья обратно в мешочек из чешуи селки. Он вытер лоб. Там был пот.

«Море...» — промелькнуло в голове.

Он снова взглянул на центр круга. Прядь волос дрожала. Чуть-чуть. Словно пела без звука. Флитвик кивнул сам себе.

— Ты жив. Где-то... где никто тебя не слышит.