Контракт с огненым лисом (гет)

Их редкие совместные выходы «для вида», когда-то бывшие лишь холодной формальностью для поддержания иллюзии «счастливой пары» в глазах соседей, постепенно, почти незаметно для них самих, претерпели глубокую метаморфозу. Ритуал сохранялся: они выходили из подъезда, сохраняя шаг друг от друга, направляясь в сторону более тихих улиц. Но цель сместилась. Теперь их путь чаще всего лежал в старый, полузаброшенный парк на окраине квартала, где тени вековых деревьев были гуще, аллеи — пустыннее, а воздух пах не выхлопами, а сырой землей и прелой листвой.

Именно здесь Кайто, словно сбрасывая неудобную маску, предпочитал оставаться в своем истинном облике. Он шел рядом с Алисой не как прирученный питомец, а как равный, его мощный, огненно-рыжий силуэт был естественным продолжением осеннего пейзажа. Его единственный, но невероятно пышный хвост плавно колыхался в такт их неспешным шагам, как живое пламя на ветру, задавая гипнотический ритм, под который невольно подстраивалось ее дыхание. Тишина, раньше висевшая между ними ледяной глыбой, начала наполняться иным содержанием. Алиса заговорила.

Сначала это были осторожные, почти ритуальные фразы, брошенные в прохладный воздух без ожидания ответа: о резком порыве ветра, срывающем последние листья, о внезапно нагрянувшем похолодании, пробирающем до костей даже сквозь пальто, о возмутительном подорожании ее любимого сорта кофе в ближайшей кофейне. Слова вибрировали в тишине. Потом, под мерное покачивание его хвоста и шелест опадающей листвы под ногами, темы стали глубже, личнее. Она заговорила о душащей рутине на работе, о глупом, но ранящем конфликте с коллегой, о неясных, гнетущих тревогах, подкрадывающихся в ночной тишине квартиры. Она не смотрела на него, глядя вперед на аллею, но каждым нервом ощущала его присутствие рядом. Он не поворачивал голову, но его золотистые глаза, казалось, видели сквозь пелену листвы, его острые уши были незримо направлены в ее сторону. Его молчание было не пустым местом, а плотным, сосредоточенным слушанием. Его внимательный, аналитический взгляд, прежде вызывавший лишь холодок отчуждения, теперь ощущался иначе — как тихое, безмолвное признание ее права на эти слова, на эти чувства, на эту уязвимость.

А потом случилось невозможное. Однажды, когда она замолчала, задумавшись о чем-то особенно тяжелом и личном, в ее сознании прозвучал Голос. Низкий, бархатистый, как приглушенный рокот далекого грома, лишенный прежней отстраненности и тени насмешки. *Мысленно*. Он рассказывал. О мире, лежащем за гранью человеческого воображения: о бескрайних равнинах вечного льда, где ледники не просто стояли немыми глыбами, а *пели*, издавая чистые, хрустальные звуки, сливающиеся в грандиозную, леденящую душу симфонию. О небе, которое было не куполом, а бездонным, сияющим океаном пара, переливающимся всеми оттенками заката и рассвета одновременно, где свет был не просто явлением, а живой, дышащей субстанцией. Его «голос» тек в ее разум не сухими словами, а потоками образов, ощущений — пронизывающей чистотой ледяного звука, слепящим блеском светящегося пара, головокружительным чувством невесомости и бесконечности.

Алиса была очарована, потрясена до самого основания. Его рассказы были не просто экзотическими байками — они были волшебными вратами, распахнутыми в невообразимые вселенные, куда не ступала нога человека и где правила иная, диковинная красота. И в один из таких моментов, когда он описывал закат над архипелагом плавучих островов, покрытых светящейся, подобной живым кристаллам, растительностью, а небо-океан горело алым, золотым и фиалковым пламенем, она не выдержала. Чистый, звонкий смех восхищения, смешанный с изумлением, вырвался из ее груди, нарушив тишину парка, разнесясь между стволов старых деревьев. И прежде чем она осознала, что делает, ее рука сама потянулась к нему. Не для осторожного, привычного уже поглаживания по спине. Нет. Инстинктивно, под порывом чистой, неконтролируемой радости, она резко наклонилась, обхватила его туловище под передними лапами и подняла с земли.

Он был удивительно легким, невесомым, словно сотканным из дыма и самого солнечного света, несмотря на внушительные размеры, мускулистое телосложение и кажущуюся плотность. В ее руках он казался почти нереальным, как сон.

— *Алиса!* — его мысленный голос обрушился на нее, как удар хлыста по обнаженным нервам. Он был наполнен чистейшим, ледяным возмущением и паникой, которой она никогда в нем не слышала. Его тело дернулось в ее руках, мышцы напряглись под густой шерстью стальными жгутами, когти инстинктивно выдвинулись, царапнув воздух. — *Что ты творишь?! Немедленно опусти! Это… это неслыханно! Унизительно!*

Но она уже несла его вперед по аллее, ее смех, смешанный с легкой истерикой от собственной дерзости и переполнявших ее чувств, звенел в осеннем воздухе, смешиваясь с шелестом листьев. Щеки ее горели румянцем — и от смеха, и от нахлынувшего странного, почти опьяняющего возбуждения, от чувства свободы, сломавшей невидимую, но такую прочную преграду.

— Унизительно? — она выдохнула, держа его перед собой на уровне груди, ее глаза сияли озорством и теплом, которого в них не было очень давно. — Ты мой законный муж, если помнишь контракт! И ты… — она тряхнула его чуть, чувствуя, как невероятно мягкий мех колет ладони, а живое тепло проникает сквозь ткань перчаток, — ты просто невероятно, неправдоподобно пушистый! И теплый! Оказывается, ты настоящая печка!

Она прижала его крепче к груди, инстинктивно защищая от его же попыток вырваться, и вдруг зарылась лицом в густую шерсть на его шее. Знакомый, глубокий, укоренившийся в ее памяти запах — дыма костра, давно угасшего, но оставившего свой дух, смешанный с терпкой свежестью осеннего леса, с ноткой влажного мха и чего-то древнего, дикого, первозданного — обволок ее, как успокаивающее покрывало. Он смывал остатки напряжения, тревоги, оставляя лишь странное, щемящее чувство дома.

Кайто замер. Его внезапное, яростное сопротивление ослабло, словно из него выдернули стержень. Он издал странный звук — нечто среднее между возмущенным фырканьем и глубоким, почти сдавленным вздохом, в котором смешались стыд, растерянность и что-то еще, неуловимое, новое. Его хвост, который был напряжен и отставлен в сторону, как знак тревоги, медленно, почти нерешительно, поднялся. И затем мягко, но уверенно обвился вокруг ее предплечья, чуть выше запястья. Не как пут, а как… объятие. Как защитный, оберегающий жест, как молчаливое принятие. Он больше не протестовал. Он просто лежал в ее руках, странно компактный и податливый, его тепло, как волна, проникало сквозь тонкую ткань ее кофты и пальто, согревая кожу и проникая глубже.

Алиса шла, неся его, и чувствовала, как внутри что-то громко щелкает и с грохотом обрушивается. Ледяная стена, возведенная годами одиночества, предательства и боли, та самая стена, что защищала ее сердце от всего мира, дала не просто трещину. От нее откололся и рухнул огромный, тяжелый кусок, обнажив нежную, уязвимую плоть, давно скрытую под многолетними наслоениями льда. Тепло его шерсти согревало не только ее руки и щеку, прижатую к его шее. Оно проникало глубже, растекаясь по закоулкам ее замерзшей души, оттаивая что-то давно забытое — способность к безрассудной радости, к спонтанному доверию, к этой опасной, головокружительной близости. Парк, аллея, осенний воздух — все вокруг наполнилось новым, ярким, почти болезненно острым смыслом. Впервые за долгие годы она чувствовала не безопасность контракта, а нечто гораздо более хрупкое, опасное и прекрасное — живое, дарящее тепло доверия. И она не хотела его отпускать.