Притяжение Бездны (гет)

Тишина, повисшая после их разговора об одиночестве и силе у потухающего костра в предыдущей пещере, была не неловкой, а густой, как смола, и напряженной, как тетива лука, натянутая до хруста. Слова Тома о "родственной сути" висели в спертом, пыльном воздухе, словно ядовитые испарения — опасные, но неотразимо манящие для таких, как они. Нагайна делала вид, что перебирает содержимое своего скромного рюкзака (сухари, кремень, фляга, несколько травяных пучков), но каждой клеткой кожи чувствовала его взгляд, тяжелый и аналитический. Он пронизывал спину, ощущался на затылке. Это был уже не просто расчетливый анализ угрозы или полезного инструмента. Узнав о парселтронге в схватке с коброй, Том Марволо Реддл видел в ней уникальный феномен, редчайший экземпляр для беспристрастного, хирургического изучения. Его интерес был холодным и точным, как скальпель патологоанатома, жаждущего вскрыть тайну жизни и смерти. В его темных, не отражающих свет глазах горело ненасытное любопытство ученого, столкнувшегося с неизведанным законом природы, живым артефактом.

Они двинулись с первыми проблесками серого, мертвенного света, пробивавшегося через редкие щели в сводах, похожие на слепые глазницы. Чем глубже они уходили в каменные кишки горы, тем тяжелее и влажнее становился воздух. Он был насыщен древней, осевшей магией — пахло озоном после грозы, сыростью векового камня и чем-то металлическим, терпким, напоминающим старую, запекшуюся кровь. Пыль висела в нем густым туманом, оседая на губах. Ловушки перестали быть просто механическими препятствиями; они стали испытаниями самой сущности путника, лакмусом его силы, происхождения и воли. Каждая требовала не просто навыка, но понимания древней логики, заложенной в стены тысячелетия назад.

Коридор внезапно распахнулся, выведя их в обширный, почти круглый зал. Его стены, от грубо отесанного пола до темного, невидимого вверху купола, были покрыты не росписями, а миллионами крошечных, впаянных в камень окаменевших чешуек. Они образовывали бесконечные, гипнотические спирали и концентрические круги, уходящие ввысь, создавая головокружительный вихревой эффект, от которого рябило в глазах. Едва они ступили внутрь, воздух наполнился низким, пронизывающим гулом. Его не слышали уши — его чувствовали в костях, в зубах, в висках, в самой глубине черепа. Он вызывал тошнотворное головокружение, заставлял видеть краем глаза шевелящиеся, угрожающие тени, слышать невнятный шепот, сливавшийся в гулкий, подавляющий рокот. Нагайна сразу же замерла, закрыв глаза, ее лицо напряглось. Том остановился, его лицо было бесстрастной маской, лишь брови слегка приподнялись в чисто научном интересе. Палочка лежала в его руке расслабленно, но готово.

-Любопытно, -прозвучал его голос, ровный, перекрывая гул. — Психоакустический резонанс на частоте, близкой к альфа-ритму мозга? Или древний генератор инфразвука, встроенный в саму структуру чешуи? Позвольте проверить гипотезу...- Он плавно поднял палочку, провел ею в воздухе сложной фигурой, бормоча быстрый латинский заговор. Перед ним вспыхнул сложный щит из сияющих, переплетающихся рун. Щит ярко засиял и тут же затрещал, покрываясь паутиной трещин под невидимым, всесокрушающим напором гула. Том слегка нахмурился, усиливая концентрацию, но щит дрожал, как лист. Он взглянул на Нагайну, которая стояла неподвижно, глаза закрыты, тело слегка покачивалось в такт гулу, словно она слушала музыку, недоступную другим, или пыталась поймать ритм, чтобы его обойти. -Альтернативные подходы приветствуются, мисс Шарма. Или вы решили протанцевать через это испытание? Надеюсь, у вас есть соответствующий ритуальный костюм? Шелковый, струящийся?- Его сарказм был тонким лезвием.

Нагайна открыла глаза. Без слов, как будто движимая неким внутренним компасом, чутьем, пульсирующим в крови, она двинулась вперед. Ее шаги были не просто уверенны — они были точны, будто она ставила ноги в невидимые точки на полу, избегая участков, где гул усиливался до болезненного визга, сжимающего сердце. Она шла не по прямой, а по сложной, змеящейся траектории, огибая невидимые эпицентры давления. Том, стиснув зубы от нарастающего давления на разум, последовал за ней буквально по пятам, его холодный, наблюдательный взгляд фиксировал каждый ее шаг, каждую микрореакцию лица, напряжение мышц, как натуралист — повадки неизвестного, опасного зверя. Когда они миновали центр зала, гул достиг пика, заставляя зубы стучать. Нагайна лишь ускорила шаг, ее движения стали еще плавнее, почти скользящими.

-Эффективно, — констатировал он, когда они вышли в узкий коридор на противоположной стороне, и гул стих, оставив звон в ушах. — Хотя методологически... нестандартно. Ваш внутренний датчик аномалий впечатляет. Врожденный? Или результат специфической... наследственной тренировки? — Его вопрос повис в воздухе, зонд, запущенный в ее тайну.

Истинная, абсолютная тьма накрыла их, как саван, когда последние щели в сводах погасли, словно закрылись веки гиганта. Они оказались в огромном, мертвом зале — их ночлегом и каменной ловушкой. Воздух стоял неподвижный, тяжелый, пахнущий только пылью и вековым камнем. Мир с его ритуалами Ночи Нагов остался где-то далеко, за милями камня, но низкий, едва уловимый, но мощный гудящий звук, похожий на отдаленный, размеренный барабанный бой гиганта, проникал сквозь толщу скалы, наполняя пространство вибрацией, которую чувствовали кожей, грудной клеткой. Ночь Нагов в Калапани достигала пика, и ее сила, усиленная ритуалом снаружи, просачивалась сквозь камень, как кровь сквозь повязку.

— Ну что ж, — Том поднял палочку, заставив ее светиться холодным, ярким шаром света. Луч, как прожектор, выхватил из тьмы груды обломков колонн, похожих на кости титанов, пыльные груды камней, осыпи, и в центре — полузасыпанное углубление, возможно, древний бассейн для омовений или кровавый алтарь. Тени плясали гигантскими и уродливыми по стенам. — "Апартаменты" слегка аскетичны. Ни мини-бара, ни панорамных видов на песчаные пейзажи. Даже мышиного гнезда для уюта не наблюдается. Надеюсь, ваш рюкзак — это замаскированный пятизвездочный люкс, мисс Шарма? Или хотя бы содержит пару подушек из пуха феникса?- Его сарказм был привычным панцирем против гнетущей, давящей атмосферы места, против ощущения погребения заживо.

Нагайна уже методично, бесшумно осматривала периметр зала, ее пальцы скользили по шершавой поверхности стен, будто считывая информацию. — Вода там, — кивнула она на дальнюю стену, где из узкой, темной трещины сочилась тонкая струйка воды, медленно, капля за каплей, наполняя небольшое каменное корытце. Вода в свете палочки выглядела чистой, как жидкий хрусталь, но вокруг нее не было ни мха, ни признаков жизни. — А ужин... придется добывать. Надеюсь, вы не вегетарианец? — Ее тон был сух, деловит, без тени иронии, лишь легкая усталость в голосе.

— После сегодняшнего меню из пыли, адреналина и древних кошмаров? — Том фыркнул, подходя к корытцу и зачерпывая воду ладонью. Вода была ледяной, почти обжигающей кожу, оставляя странное покалывание. — Я съем даже каменную горгулья, как только увижу. Покажите, где здесь проходит охота на местную дичь, мой проводник в гастрономический ад? Или нам предстоит питаться этим благословенным воздухом?

"Охота" в каменном мешке была сюрреалистичной и мрачно-комичной. Том, демонстрируя убийственную эффективность и полное отсутствие сантиментов, выслеживал проворных песчаных сцинков, юрких ящериц с блестящей чешуей, мелькавших в щелях. Мгновенные, беззвучные заклинания иммобилизации хлопали в тишине.

— Бум! — он подбирал очередную оцепеневшую добычу размером с ладонь, держа ее за хвост. — И еще один кандидат на вертел. Уверен, их мясо — изысканный деликатес в меню подземных духов. Особенно с песком тысячелетий в качестве эксклюзивной приправы. Гарантирует неповторимый... послевкусие вечности.

Нагайна действовала иначе, используя свой дар. Найдя темную щель — нору, она приседала, издавая тихое, шипящее бормотание на парселтронге, звуки которого заставляли мурашки бежать по коже. Через мгновение ошеломленная ящерица покорно выползала на свет, словно загипнотизированная зовом древней крови.

— Весьма театральный подход, — Том наблюдал, скрестив руки, его глаза сузились в чисто научной оценке, анализируя каждое движение, каждый звук. — Гипнотический сервис "Доставка ужина"? Или просто змеиное "пожалуйста"? Экономит магическую энергию, признаю. Хотя и выглядит... архаично. Как шаманский ритуал. — Нагайна быстрым, безжалостным, но точным движением умерщвляла добычу, ломая шею.

— Тише. И надежнее. Ваши "бумы" могут разбудить что-то... менее съедобное и более зубастое, что спит в этих стенах. Или привлечь внимание тех, кто слушает камень. — Она также собирала со стен бледные, кожистые наросты лишайника, похожие на сморщенные грибы или куски старой кожи.

— Грибы "Пожиратель Времени"? — поинтересовался Том, вертя в руках один неаппетитный экземпляр. — Надеюсь, они не обладают психоделическим эффектом. Наши зрительные галлюцинации в Шепчущем Зале мне пока хватит на год вперед. Хотя, — он добавил с натянутой улыбкой, — возможно, они добавят пикантности нашему скромному пиру. Или превратят его в последний ужин весьма экстравагантного свойства.

Костерок развели на плоском обломке колонны, используя сухие корни и щепки, найденные Нагайной у входа в зал. Огонь, маленький и яростный, запылал, отбрасывая дрожащие тени. Жареные на импровизированных вертелах из щепок сцинки пахли... специфически, отдавая пылью, горелым хитином и чем-то затхлым, древним. Мясо было жестким и безвкусным. Лишайник, поджаренный на углях, напоминал на вкус пыльную картонную коробку с легкой, вероятно воображаемой, ореховой ноткой. Голод был лучшей приправой.

— Ресторан "Забытый Богом", — Том разломил хрустящую тушку с видом гурмана, пробующего экзотику на званом ужине. — Шеф-повар явно черпал вдохновение в геологических эпохах. Основное блюдо — "Сцинк по-пещерному" с гарниром из пыли. Надеюсь, десерт — протертый кварц с пылью? Или "песочное" печенье в самом буквальном смысле? — Нагайна ела молча, ее лицо было бесстрастной маской, но уголок ее губ дрогнул — то ли тень улыбки над его язвительностью, то ли гримаса от отвратительного вкуса. Том заметил это мгновенно, его взгляд стал еще пристальнее, сканируя каждую микрореакцию, как прибор.

Вода из корытца была не просто ледяной. При умывании она обжигала кожу как сухой лед, а затем оставляла странное, навязчивое ощущение леденящей, покалывающей чистоты, словно смывая не только грязь и пот, но и слои усталости, а может, и часть души. Нагайна вздрогнула, почувствовав не физический холод, а глубокую вибрацию в крови. Сначала слабую пульсацию, едва уловимую, потом все сильнее, нарастающую волну, бившую в такт тому далекому, но мощному гулу, проникавшему сквозь камень. Ночь Наговтдостигла апогея, и ее энергия, усиленная ритуалом снаружи, резонировала с самой ее сутью, с древней силой, дремавшей в ее генах. Ее зрачки расширились непроизвольно, почти заполнив собой янтарную радужку, оставив лишь тонкий золотистый ободок вокруг черных бездн. Она резко отошла от воды, ее движения стали еще более плавными, текучими, змеино-грациозными. Не танец, но изменившаяся пластика — каждый поворот головы, жест руки, изгиб позвоночника излучал древнюю, чуждую элегантность, первобытную силу и странный, гипнотический покой одновременно. Она словно сбрасывала человеческие оковы, позволяя проступить иной сущности. Она подошла к массивной, треснувшей колонне, прислонилась ладонью к ее шершавой, холодной поверхности и закрыла глаза. Грудь плавно вздымалась в такт незримому, но мощному ритму гула. Она слушала глубинный гул камня, усиленный ритуалом снаружи, и ее кровь отвечала ему синхронной, мощной пульсацией. Казалось, она слышала голос самой горы, зов ушедших нагов, шепот веков.

Том видел все. Он сидел неподвижно, отложив остатки сомнительного "деликатеса". Его лицо было бесстрастной маской ученого, но глаза горели холодным, ненасытным пламенем исследователя, наблюдающего редчайший феномен в естественной среде. В его голове лихорадочно работал аналитический ум, фиксируя изменения в ее физиологии, в энергетическом поле, в поведении. Она была живым воплощением тайны, которую он жаждал разгадать, разобрать на части, понять механизм.

— Освежилась? -спросил он легко, его голос был ровным, но в нем вибрировало неподдельное, жгучее любопытство, приправленное привычным сарказмом-щитом. Он жестом палочки чуть усилил свет, направляя луч на ее профиль у колонны — резкие скулы, закрытые веки, неестественно огромные черные зрачки, поглотившие янтарь, тонкую шею, напряженную как тетива, капли влаги от ледяной воды на коже.- Или местная вода обладает... ревитализирующими свойствами? Улучшает гибкость? Может, стоит запастись бутылочкой для будущих... лабораторных исследований? Вдруг это эликсир вечной молодости или ключ к змеиной метаморфозе?

Нагайна медленно открыла глаза. Ее взгляд был отрешенным, глубоким, как сама пропасть под мостом, полным древнего знания, силы и чего-то дикого, нечеловеческого. Свет палочки отражался в огромных зрачках крошечными, холодными звездами. Казалось, она смотрела сквозь него, сквозь стены, в самую сердцевину горы, в далекое прошлое. Она не видела Тома Реддла, человека, она видела зов.

— Она чувствует... — ее голос звучал ниже, чужим, гортанным тембром, как эхо из колодца веков, с легким шипящим призвуком. — Камни... поют. Ночь... зовет кровь. Зовет... домой.- Последнее слово прозвучало как шепот, почти невнятно, но с непреложной уверенностью.

— Очаровательно, — Том не моргнул, его тон был легким, но слова — острым, хирургическим зондом, вонзаемым в суть происходящего. Весь его сарказм исчез, осталось только чистое, леденящее любопытство.- Акустическая иллюзия? Или метафизический концерт для избранной публики? — Он сделал паузу, его взгляд скользнул по ее фигуре, замершей в странной, текучей позе единения с камнем, по черным безднам ее глаз. — И вы... слышите эту серенаду, мисс Шарма? На каком языке поет камень? На забытом наречии богов... или на змеином? На языке вашей... крови? — Его вопрос повис в спертом воздухе зала, прямой и неумолимый, как сам камень вокруг них, лишенный насмешки, полный требовательного ожидания ответа.

Она не ответила. Ее дыхание слилось с глухим, всепроникающим гулом, наполнявшим зал, ее кровь билась в такт барабанам Ночи Нагов, ее душа отвечала зову древней силы. Том наблюдал, не шелохнувшись, впитывая каждую деталь, каждую микрореакцию, каждую вибрацию ее ауры, каждое расширение ноздрей, каждое биение вены на шее. Ее связь с этим местом, с его древней, спящей силой, была глубже, интимнее, чем он мог представить. Она была не просто ключом к артефакту "Слеза Манасы". Она сама была артефактом. Живым, дышащим, невероятно сложным и бесконечно ценным. И эта ночь в каменном чреве горы, в этой импровизированной тюрьме, лишь разжигала его хладнокровный, ненасытный научный азарт. Разгадать ее. Понять механизм этой связи. И тогда... приручить. Использовать. Присвоить. Шепот камней сливался с ритмом ее дыхания, а Том Реддл, величайший ум своего поколения, бесстрастный и одержимый, мысленно составлял каталог ее реакций, строил гипотезы, планировал эксперименты. Охота вступила в новую, захватывающую фазу. И добыча, сиюминутно, казалась ему бесконечно более ценной и интересной, чем любой немой, пусть и божественный, камень. Он наблюдал за живой тайной, и тайна эта дышала в ритме древнего камня, не подозревая, что уже стала главным объектом его леденящего, всепоглощающего интереса.