Игра на три результата (джен)

Пыль медленно кружилась в луче света от настенной лампы, оседая на полированную поверхность шахматной доски. Часы продолжали свой размеренный ход, не обращая никакого внимания на то, что стали невольными свидетелями этого бесконечного поединка. За окном давно стемнело, но ни один из игроков не потрудился включить основной свет.

Уотан всё также сидел, сгорбившись и нервно барабаня по краю стола. В голове роились тысячи мысли, каждая тяжелее другой.

— Ты задумался, — констатировал друг, разглядывая свои идеально подстриженные ногти. — Опять.

— Я анализирую позицию, — сквозь зубы ответил Уотан.

— Анализируешь? — мягко усмехнулся соперник. — Интересно. По мне, исход этой партии просчитать может даже ребёнок.

Друг был прав. Игра проиграна. Как и тогда...

— Ты слишком зациклился на этом, — продолжил мужчина, внимательно наблюдая за чуть подрагивающими губами своего соперника. — Как дитя, которое разбило любимую игрушку и теперь не может перестать плакать.

— Я не дитя, — резко ответил Уотан, чувствуя, как гнев поднимается из глубины.

— Нет? — Друг поднял бровь. — Тогда почему ты ведешь себя именно так? Она умерла. Случилось. Такое бывает. Люди умирают каждый день.

Болезненные, грубые, неприятные, некрасивые, слишком правдивые слова...

«Он не понимает. Никто не понимает...»

— Думаешь, ты особенный? — Друг облокотился на стол, приблизив своё лицо к Уотану. — Что твоя потеря уникальна? Миллионы вдовцов справились. А ты... — он презрительно скривил губы, — ты застрял. Как эта твоя пешка на d2.

Комната вдруг показалась Уотану слишком тесной. Воздуха не хватало. Он задыхался, пульс участился.

— Ты не имеешь права! — Его голос сорвался на крик. — Ты не знаешь, через что я прошёл!

Черноволосый мужчина оставался невозмутимым. Он лишь небрежно откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.

— О, я знаю. Ты ведь даже не обернулся, — продолжил Друг, передвигая ферзя, как ни в чём не бывало. — Хотя она кричала тебе вслед. Кричала, что...

— ЗАТКНИСЬ! — Уотан вскочил, опрокидывая стул. Жуткий грохот разнёсся по квартире, пугая пауков, что дремали на своих паутинах по углам.

В тишине, наступившей после его крика, явственно прозвучало тихое:

— Она звала тебя. До последнего.

Лампа погасла окончательно. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, причиняя ощутимую боль. Он не хотел быть в темноте. Он ненавидел темноту. Он боялся темноты, потому что там... Уотан вновь увидел то, что так старался забыть: как вернулся вечером и нашёл её. Ту самую позу. Ту самую бледную руку, свисающую с кровати. Ту самую записку в её кулаке, которую он так и не прочёл.

— Она была всем для меня, — прошептал Уотан, чувствуя, как голос предательски дрожит.

— Была, — подчеркнув прошедшее время, ответил друг. — А теперь её нет. И что? Ты собираешься так и сидеть в этой конуре до конца своих дней? Жалея себя?

— Я...

— Ты — ничего, — закончил за него друг. — Ты никогда ничего не решаешь. Просто плывёшь по течению. Как тогда. Как сейчас.

Он встал и подошёл к зеркалу, любуясь своим отражением.

— Знаешь, в чём твоя проблема? — черноволосый мужчина говорил медленно и размеренно, почти нежно. — Ты боишься признать простую вещь: она не была для тебя «всем». Иначе ты бы не бросил её в тот день.

Уотан почувствовал, как что-то рвётся внутри. Какая-то последняя преграда. Какая-то последняя здравая нить, позволяющая ему держать себя руках. Между тем, друг продолжал:

— Ты же знаешь это, Уотан. Ведь сам об этом постоянно думаешь.

— Уйди, — еле слышно прошептал хозяин дома. — Убирайся отсюда!

— Куда? — весело улыбнулся друг, вновь смотря на соперника через зеркало. — Мы ведь ещё не доиграли.

— Я больше не буду играть с тобой в эту дурацкую игру! — яростно прошипел Уотан сквозь зубы. — Никогда!

Черноволосый мужчина замер на мгновение, а затем начал смеяться. Слишком громко, слишком резко, слишком неестественно, слишком... Этот звук за долю секунды заполнил всю комнату, отражаясь от стен, ударяясь в виски, проникая под кожу. Уотан почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.

— Думаешь, у тебя есть выбор? — Друг внезапно замолчал, а его улыбка стала ещё шире. — Игра заканчивается только тогда, когда кто-то поставит «мат».

Что-то внутри Уотана оборвалось. Тысячи мыслей, мельтешивших в голове, словно зашуганные мухи, в мгновение исчезли, сменившись тем, что заполнило всё его существо, — яростью.

Уотан схватил шахматную доску своими исхудавшими и обессилевшими руками. Холодное, безжизненное дерево, слегка шершавое по краям. Фигуры дрогнули, покачнулись — белые и чёрные, короли и пешки, — всё смешалось в один миг. Мужчина почувствовал тяжесть в ладонях — вес своих решений, вес своих ошибок.

И в следующее мгновение шахматная доска уже летела прямо в друга.

Гладкая деревянная поверхность перевернулась в воздухе, и шахматы рассыпались, как солдаты, брошенные в последнюю атаку. Пешки покатились по полу, ферзь соскользнул на стол, а король полетел вперёд, отправляясь в свой финальный бой. Уотан видел всё, словно в замедленной съёмке — каждую деталь, каждую мелочь.

Друг даже не шелохнулся. Просто наблюдал, как чёрно-белое поле летит прямо ему в голову. Однако доска не нанесла ему никакого урона. Она пролетела сквозь него, растворяя образ мужчины в сизой дымке, и врезалась в зеркало.

Звон разбитого стекла заполнил комнату.

Тысячи осколков — острых, сверкающих, опасных — разлетелись во все стороны. Они падали на пол, на стол, на руки Уотана, оставляя мелкие царапины. Отражение в зеркале раскололось на сотни кусочков, и в каждом из них мелькало его собственное лицо — измождённое, перекошенное ужасом и непониманием.

Друга не было.

Ни за столом. Ни у окна. Ни в углу.

Только осколки. Только тишина.

Пыль медленно кружилась в луче света от настенной лампы, оседая на полированную поверхность шахматной доски. Часы продолжали свой размеренный ход, не обращая никакого внимания на то, что стали невольными свидетелями этого бесконечного поединка. За окном давно стемнело, но ни один из игроков не потрудился включить основной свет.

Уотан всё также сидел, сгорбившись и нервно барабаня по краю стола. В голове роились тысячи мыслей, каждая тяжелее другой.

— Ты задумался, — констатировал друг, разглядывая свои идеально подстриженные ногти. — Опять.

— Я анализирую позицию, — сквозь зубы ответил Уотан.

— Анализируешь? — мягко усмехнулся Рейт. — Интересно. По мне, исход этой партии просчитать может даже ребёнок.

Друг был прав. Игра проиграна. Как и тогда...

— Ты слишком зациклился на этом, — продолжил Рейт, внимательно наблюдая за чуть подрагивающими губами своего соперника. — Как дитя, которое разбило любимую игрушку и теперь не может перестать плакать.

— Я не дитя, — резко ответил Уотан, чувствуя, как гнев поднимается из глубины.

— Нет? — Рейт поднял бровь. — Тогда почему ты ведёшь себя именно так? Она умерла. Случилось. Такое бывает. Люди умирают каждый день.

Болезненные, грубые, неприятные, некрасивые, слишком правдивые слова...

«Он не понимает. Никто не понимает...»

— Думаешь, ты особенный? — Рейт облокотился на стол, приблизив своё лицо к Уотану. — Что твоя потеря уникальна? Миллионы вдовцов справились. А ты... — он презрительно скривил губы, — ты застрял. Как эта твоя пешка на d2. Очнись! Хватит ныть!

Комната вдруг показалась Уотану слишком тесной. Воздуха не хватало. Он задыхался, пульс участился.

— Ты не имеешь права! — Его голос сорвался на крик. — Ты не знаешь, через что я прошёл!

Рейт оставался невозмутимым. Он лишь небрежно откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.

— О, я знаю. Знаю, как всё было. Ты ведь даже не обернулся, — продолжил друг, презрительно сверкнув глазами. — Хотя она кричала тебе вслед. Кричала, что...

— ЗАТКНИСЬ! — Уотан вскочил, опрокидывая стул. Жуткий грохот разнёсся по квартире, пугая пауков, что дремали на своих паутинах по углам.

В тишине, наступившей после его крика, явственно прозвучало тихое:

— Она звала тебя. До последнего.

Лампа погасла окончательно. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее, причиняя ощутимую боль. Он не хотел быть в темноте. Он ненавидел темноту. Он боялся темноты, потому что там... Уотан вновь увидел то, что так старался забыть: как вернулся вечером и нашёл её. Ту самую позу. Ту самую бледную руку, свисающую с кровати. Ту самую записку в её кулаке, которую он так и не прочёл.

— Она была всем для меня, — прошептал Уотан, чувствуя, как голос предательски дрожит.

— Была, — подчеркнув прошедшее время, ответил друг. — А теперь её нет. И что? Ты собираешься так и сидеть в этой конуре до конца своих дней? Жалея себя? Не пора ли вернуться в реальный мир?

— Я...

— Ты — ничего, — закончил за него Рейт. — Ты никогда ничего не решаешь. Просто плывешь по течению. Как тогда. Как сейчас. — Он встал и подошёл к зеркалу, любуясь своим отражением. — Знаешь, в чём твоя проблема? — Рейт говорил медленно и размеренно, почти нежно. — Ты боишься признать простую вещь: она не была для тебя «всем». Иначе ты бы не бросил её в тот день.

Уотан почувствовал, как что-то рвётся внутри. Какая-то последняя преграда. Какая-то последняя здравая нить, позволяющая ему держать себя руках. Между тем, друг продолжал:

— Ты же знаешь это, Уотан. Ведь сам об этом постоянно думаешь.

— Уйди, — еле слышно прошептал Уотан. — Убирайся отсюда, Рейт!

— Куда? — весело улыбнулся друг, вновь смотря на соперника через зеркало. — Мы ведь ещё не доиграли.

— Я больше не буду играть с тобой в эту дурацкую игру! — яростно прошипел Уотан сквозь зубы. — Никогда!

Рейт замер на мгновение, а затем начал смеяться. Слишком громко, слишком резко, слишком неуместно, слишком... Этот звук за долю секунды заполнил всю комнату, отражаясь от стен, ударяясь в виски, проникая под кожу. Уотан почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.

— Ты ведь сам потом будешь жалеть об этом. — Рейт внезапно замолчал, а его улыбка стала ещё шире. — Ведь на самом деле ты просто не в состоянии поставить в этой игре «мат». Трус!

Что-то внутри Уотана оборвалось. Тысячи мыслей, мельтешивших в голове, словно зашуганные мухи, в мгновение исчезли, сменившись тем, что заполнило всё его существо, — яростью.

Уотан схватил шахматную доску своими исхудавшими и обессилевшими руками. Холодное, безжизненное дерево, слегка шершавое по краям. Фигуры дрогнули, покачнулись — белые и чёрные, короли и пешки, — всё смешалось в один миг. Уотан почувствовал тяжесть в ладонях — вес своих решений, вес своих ошибок.

И в следующее мгновение шахматная доска уже летела прямо в друга.

Гладкая деревянная поверхность перевернулась в воздухе, и шахматы рассыпались, как солдаты, брошенные в последнюю атаку. Пешки покатились по полу, ферзь соскользнул на стол, а король полетел вперёд, отправляясь в свой финальный бой. Уотан видел всё, словно в замедленной съёмке — каждую деталь, каждую мелочь.

Рейт даже не шелохнулся. Просто наблюдал, как чёрно-белое поле летит прямо ему в голову. Однако доска не нанесла ему никакого урона. Она пролетела сквозь него, растворяя образ мужчины в сизой дымке, и врезалась в зеркало.

Звон разбитого стекла заполнил комнату.

Тысячи осколков — острых, сверкающих, опасных — разлетелись во все стороны. Они падали на пол, на стол, на руки Уотана, оставляя мелкие царапины. Отражение в зеркале раскололось на сотни кусочков, и в каждом из них мелькало его собственное лицо — изможденное, перекошенное ужасом и непониманием.

Друга не было.

Ни за столом. Ни у окна. Ни в углу.

Только осколки. Только тишина.

Уотан несколько раз моргнул, пытаясь осознать случившееся. Сердце бешено колотилось, из груди рвались рваные хрипы, в ушах звенело, а в голове — лишь монотонный гул.

Пустое кресло напротив.

В комнате не было никого.

Никогда не было.

Уотан вновь взглянул на свои трясущиеся руки, оглядел усыпанный фрагментами разбитого зеркала деревянный пол. Нужно было убрать осколки. Хотя бы это. Хотя бы сейчас сделать что-то правильно. Уотан шагнул к двери, осторожно ступая между острыми обломками, которые хрустели под его босыми ногами, оставляя на подошвах мелкие порезы.

Коридор казался чужим и почти незнакомым. Как будто он не выходил сюда годами. Но веник стоял там же, где всегда — в пыльном углу, рядом с заваленным всяким мусором ведром. Худые, тонкие пальцы с силой обхватили колючие стебли сорго, отчего те недовольно затрещали. Ещё несколько мгновений Уотан колебался, не понимая, что ему следует делать дальше. И эти мысли никак не были связаны с веником.

Вернувшись к двери, Уотан на секунду замер, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Сделал несколько глубоких вздохов и нажал на ручку. Дверь как-то по-особенному скрипнула. Точно так же, как в тот день, когда...

Это была прежняя комната.

Ни осколков. Ни следов разрушения. Ни единой царапины на зеркале.

Уотан замер на пороге. Пальцы невольно разжались, и веник с глухим стуком упал на пол.

На столе, под мягким светом настенной лампы, аккуратно лежала шахматная доска. Фигуры были расставлены для новой партии. Белые — его белые — ждали первого хода.

А в кресле напротив... Тот самый идеальный профиль. Те же безупречно уложенные чёрные волосы. Та же лёгкая улыбка, играющая на губах — не то насмешливая, не то сочувственная, но неизменно невыносимая.

Друг поднял глаза — яркие, голубые, бездонные, — и в них не было ни злорадства, ни упрёка. Только тихое, почти нежное понимание. Он слегка наклонил голову в бок и сказал всего два слова, которые прозвучали одновременно как приговор и как обещание:

— Твой ход.