Кошки. Магия. Смерть. (джен)

Он чувствует её раньше, чем видит.

Тихий шаг, как дыхание земли. Шелест, как вспышка боли в старом шраме. И запах — пыль, зола, мякоть лекарственных трав и… одиночество.

Леа — серая, как пепел. Не такая, как другие кошки, что он встретил. В её взгляде — не укор, не загадка, а знание. Она не смотрит на него сверху вниз, не судит. Лишь смотрит — и этого хватает, чтобы он невольно опустил глаза.

— Твоя третья ночь, Северус, — произносит она, голосом хрипловатым, будто выжившим в сотнях больничных палат. — Пора взглянуть в сердце.

Она не спрашивает, готов ли он. Просто разворачивается и идёт. И он следует.

Воздух меняется, становится тяжелее, насыщеннее. Лес. Тёмный, густой, знакомый до дрожи в пальцах. Плакучая ива впереди — её силуэт изломан на фоне медного заката. Он знает, где он. Знает этот день.

Конец третьего курса.

Ночь, когда всё должно было обернуться иначе.

Ночь, когда он думал, что делает всё правильно.

Он видит себя.

Высокая чёрная фигура, парящая в темноте. Мантия в развороте, как вороньи крылья. Волосы скользят по плечам. Палочка сжата, как нож. Он идёт к Иве, зная, что Поттер и его свита снова что-то затеяли. Он знает, что Люпин сегодня не выпил зелье, но тогда… тогда ему было плевать. Пусть. Пусть всё увидят. Пусть поймут, кого впустили в замок. Он хотел мести. Хотел разоблачения.

Он хотел, чтобы Люпин обернулся волком.

Пусть на миг, пусть сдержанно — но достаточно, чтобы его уволили. Чтобы он больше никогда не учил детей.

Он не знал, что за этим стояло. Не знал, что Люпин всю жизнь пил зелье через силу, стыдясь даже своего отражения. Не знал, как Дамблдор вытягивал разрешение на его преподавание, как Гарри защищал Люпина после — с неистовой, подростковой яростью. Он не знал. Он видел только свою боль.

И свою возможность.

— Ты не остановил его, — говорит Леа, и её голос звучит прямо в его черепе. — Ты знал, что он не принял зелье. И пошёл туда. С детьми.

Северус сжимает кулаки. Перед глазами — картина: оборотень, вырвавшийся из-под контроля, ревущий в лесу. Поттер кричит. Гриффиндорская девочка теряет равновесие. Блек, обезумевший, отталкивает всех от Люпина. Петтигрю ускользает. И весь хаос — как взрыв, вызванный одним решением.

— Я хотел разоблачить, — глухо отвечает он. — Это была ошибка.

— Нет, — говорит Леа. — Это была твоя рана, зовущая месть. Но ты не чудовище, Северус. Чудовище — тот, кто верит, что боль даёт право на разрушение.

Он стоит долго, пока образы прошлого не гаснут. Но ощущение, что Люпин вот-вот вырвется, что чей-то крик затрепещет над лесом, всё ещё свербит под кожей. Оно не уходит — даже сейчас. Даже спустя годы.

— Я... мог остановить это, — шепчет он. — Просто сказать. Протянуть зелье. Сделать хоть что-то.

Леа не отвечает. Она идёт вперёд, хвост ровно по линии земли. И с каждым её шагом лес меняется: исчезает мрак, исчезает ночь. Становится светло, почти полдень. Жаркое солнце скользит по каменным плитам, по коридорам, знакомым до зубной боли.

Хогвартс. Кабинет у входа в подземелья. Он знает, когда это.

День, когда Люпин должен был получить зелье.

Тогда он оттянул момент. Ждал. Сомневался. Знал, что у того были приступы головной боли, что он выглядел уставшим, дрожащим, но внутри всё ещё билось ядовитое: «Пусть забудет. Пусть оступится. Пусть покажет, кем он стал без друзей и зелья».

Он входит в сцену. Уже не тень — он есть. Полностью. С плотью, с болью в груди, с ощущением тяжёлой фляги в кармане мантии.

Кабинет Люпина пахнет пылью и кожей. Книги. Ловцы тайн. Карты Звёздного неба. Люпин поднимает голову и улыбается устало:

— Профессор Снейп? Что-то случилось?

— Зелье, — отвечает он резко. — Сейчас.

— Я думал, позже... как обычно…

— Нет. Сейчас.

Он ставит пузырек прямо перед ним. Люпин опускает взгляд, и в этом опущенном взгляде — вся уязвимость мира. Он знает, что его ненавидят. Что он — гость. Он не просит пощады, но каждое его движение говорит: «Я приму всё, что ты решишь».

— Выпей, — говорит Снейп.

Молчит. Но в голосе — не яд, а, может быть, что-то другое. Приказ, да. Но и забота — та, которую он не умеет оформлять в слова.

Люпин делает глоток. Глаза его расширяются. Он кивает. Один раз.

— Спасибо.

Снейп разворачивается и уходит. В коридоре он замирает, прижавшись к стене, как будто всё, что он сдерживал, сейчас хлынет наружу.

Он не дал ему превратиться.

Он не дал шанс хаосу.

Он сделал всё правильно.

Когда сцена растворяется, он снова стоит на знакомом полу в Доме Кошек. Арки над головой слегка дрожат, будто дом слышал и понял. Воздух пахнет травами. Леа рядом. Лежит, свернувшись кольцом, и глаза её приоткрыты — зелёные, как лужа после дождя.

— Ты лечишь себя, когда даёшь выжить другим, — говорит она. — В каждом, кому ты помог, часть тебя становится целой.

Он садится рядом.

— Я не святой, — говорит он.

— Чудовища не несут зелье в полдень, Северус. Они ждут ночи. Ты не чудовище. Ты человек, который сделал выбор. Один раз. Потом другой. Потом — снова.

Он кивает.