Величайшая древняя магия (гет)

Фелдкрофт встретил их промозглым дождём, будто тучи над Хогсмидом аппарировали вместе с ними. На мгновение Шарлотта почувствовала себя внутри воспоминания о спасении деревни Хранителями — мокнущий под холодными струями Фелдкрофт был невероятно похож на себя самого пару веков назад. Вокруг старого колодца скопились лужи, по обочинам дороги лежали прибитые дождём цветы, а на деревенской площади не было ни души — жители деревни пережидали непогоду дома, и Шарлотта жаждала как можно скорее последовать их примеру, потащив притихшего Себастьяна к крыльцу.

Дверь старого дома протяжно скрипнула, приглашая их войти. Себастьян сделал неуверенный шаг вперёд и застыл на пороге, словно его оглушили заклятием.

— Шарлотта, я не...

— Мерлиновы подштанники! Сэллоу, я вообще-то здесь мокну! — она бесцеремонно пропихнула друга вперёд и закрыла дверь. — Мантию хоть выжимай... Не лето, а сущее наказание...

Вытесненный в небольшую гостиную Себастьян нервно огляделся, но комната выглядела абсолютно такой же, какой он её помнил. Добротный камин, у которого любила читать Анна, маленький буфет с резными дверцами, потёртый ковёр с узорами, похожими на крылья златоглазок, уютное глубокое кресло Соломона, в котором близнецы когда-то помещались вдвоём... Разве что слой пыли молчаливо указывал на то, что никто из домочадцев давно сюда не возвращался.

— С возвращением, — негромко сказала подошедшая Шарлотта, словно прочитав его мысли.

— Да... — Ещё тише ответил Себастьян. — Не верится, что я здесь. Боялся оказаться в одном из своих кошмаров.

— Твои кошмары были о доме? Я думала, тебе снились катакомбы. Инферналы, знаешь... Их оторванные конечности, сгорающие в огне, вот это вот всё... — Она поёжилась. — Мне до сих пор они снятся.

— Прости... — он со вздохом опустил голову.

Невозможно простить тот ужас, который он заставил их пережить.

Шарлотта невесомо коснулась его руки.

— Катакомбы тоже бывают во снах, — сглотнув, продолжил Себастьян почти шёпотом. — Но чаще дом. Снаружи он выглядит, как обычно. Но когда я открываю дверь, вижу здесь пепелище. Пахнет сгоревшими трупами. То тут, то там валяются расколотые черепа, они смотрят на меня своими пустыми глазницами, в которых плещутся красные огни. Посреди комнаты стоит трон, сделанный из костей, на нём сидит Анна и отчаянно кричит...

Он закрыл глаза.

— Кричит от боли? От проклятия?

— Нет. Она кричит, что я всё испортил, что должен убраться отсюда и никогда не возвращаться. Я пытаюсь приблизиться к ней, что-то сказать, но из-за портьеры выплывает призрак Соломона. Он не даёт мне приблизиться к Анне. Молчит. Но смотрит... Он убивает меня своим взглядом. Словно я самое огромное разочарование этого мира.

Себастьян отвернулся от портьеры и невидящим взглядом уставился в окно, поджав губы. Несколько секунд он боролся с собой, прежде чем хрипло продолжить.

— И я бегу... Бегу, понимая, что мне нет места здесь... Бегу в Хогвартс, но он окружён дементорами. Они ищут меня, чтобы применить "Поцелуй", — его голос сорвался. — И там... Вы. Вы с Оминисом.

— Что мы делаем? — осторожно спросила Шарлотта, стараясь не спугнуть момент откровения.

— Стоите, взявшись за руки, у ворот Хогвартса. Вы видите меня и зовёте...

— Тебя?

— Дементоров.

Он сделал пару шагов к окну и принялся разглядывать вышивку на занавеске с таким усердием, будто ничто в мире больше не интересовало его.

— Себастьян... — начала Шарлотта, и её голос дрогнул. — Мы приняли решение молчать, и мы сдержали слово. Я могу дать Непреложный обет, если тебе так будет спокойнее, и, думаю, Оминис тоже согласится на эт...

— Не бери в голову, Шарлотта. Я верю вам. Это просто дурацкий сон, — перебил её Себастьян, не отрывая глаз от занавески.

— Нет, это не просто дурацкий сон! Это твои страхи! Они приходят, чтобы напомнить о себе, когда ты наиболее уязвим.

— Даже если так, я ничего не могу с ними сделать, — бесцветным голосом отозвался Себастьян.

Шарлотта задумчиво обвела глазами комнату.

— Себастьян, скажи... Камин в твоём сне. Он горел?

— Что? — он повернулся, сбитый с толку внезапным вопросом. — Нет, точно нет. Комната была погружена в полумрак, единственным источником света были те красные отблески в черепах.

— Отлично, — обрадовалась подруга. — Инсендио!

Ярко вспыхнувшее пламя жадно принялось за сухие дрова, лежавшие в камине с весны, и те весело затрещали в ответ. Себастьян с недоумением наблюдал за Шарлоттой, которая медленно обходила стол, зажигая светильники по периметру гостиной. Добравшись до портьеры, отделяющей гостиную от спальни, девушка резким движением одёрнула её, заставив Себастьяна вздрогнуть. Пусто.

— Пусто! — озвучила она его мысли, повернувшись.

— Что ты делаешь? — нахмурился Себастьян.

Подруга подошла к нему с хитрой улыбкой.

— Разве неясно? Выворачиваю твой кошмар наизнанку, чтобы страхам не было места в реальности. Смотри, — она указала на гостиную. — Дом залит ярким светом. В обстановке отсутствует трон. Камин горит. За портьерами никого нет. А я — здесь.

Шарлотта сделала шаг и крепко обняла его, уткнувшись в плечо. Себастьян обвил руками хрупкие плечи и с трепетом прижал девушку к себе, вдохнув запах её волос, казавшихся огненными в отблесках камина. Они благоухали дождём и чем-то лёгким, медовым, очень знакомым, но он никак не мог вспомнить, откуда знает этот аромат.

— Я здесь, Себастьян. И я никогда не сдам тебя дементорам, — услышал он её тихий, но уверенный голос.

— Я знаю, — парень нерешительно погладил её по спине, послав по телу тысячи мурашек. — Я знаю.

— А если ты посмотришь на стол, — продолжила она, отстранившись. — То увидишь там ещё одно опровержение твоего сна. Анна написала тебе, Себастьян. Она не смогла уехать, ничего не объяснив. А значит, не отреклась от тебя.

Его руки безвольно повисли вдоль плеч.

— Откуда... Ты знаешь, что в нём?

— Нет. Я знаю только о наличии письма.

— Поэтому настояла на том, чтобы я вернулся сюда? Вернулся домой? Ты ведь могла просто сказать, что здесь письмо.

Он подошёл к столу и бережно взял конверт в руки.

— Я хотела, чтобы ты приехал сюда не ради письма, а ради преодоления своего страха. И у тебя получилось, — девушка пыталась сдержаться, но уголки губ невольно дёрнулись вверх.

— И вновь хитрая улыбка, — Себастьян прищурил глаза, но взгляд был тёплым. — Порой мне кажется, что Шляпа ошибалась, предлагая распределить тебя в Рейвенкло.

Шарлотта с облегчением рассмеялась.

— Боюсь, общение со слизеринцами так влияет на меня.

Он хмыкнул и осторожно вытащил письмо. Сердце сделало кульбит, едва он увидел такой родной, с маленькими забавными завитушками, почерк сестры.

"Себастьян!

Столько всего случилось... Я больше не могу тут находиться.

И мне не хватает дяди Соломона.

Мне нужно время, чтобы это всё пережить.

Я всё ещё люблю тебя, но не знаю, смогу ли когда-нибудь простить.

Анна"

Не сможет...

Не простит.

Никогда его не простит.

Письмо выпало из задрожавших рук, и Шарлотта едва успела подхватить его. Быстро пробежав глазами по строкам, она с болью посмотрела на друга.

— Себастьян... Я думала...

— Она не простит. Не простит, Шарлотта, — едва слышно откликнулся он и вдруг шумно задышал.

— Подожди, мы же ещё...

— ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ!

Себастьян с силой пнул стул, и тот врезался в старый буфет. Раздался звон разбившихся чашек.

Шарлотта испуганно отскочила к камину.

— НЕ ПОНИМАЕШЬ! Я ПОГУБИЛ ВСЁ, ЧТО У МЕНЯ БЫЛО! Я ПОДВЁЛ ВСЕХ!

Он ударил кулаками по столу.

— Я НЕ ПОМОГ СЕСТРЕ, А СДЕЛАЛ ТОЛЬКО ХУЖЕ!

Удар.

— Я ВТЯНУЛ ВАС С ОМИНИСОМ В ЭТО ДЕРЬМО!

Удар. Стол натужно заскрипел.

— Я УБИЛ СВОЕГО ДЯДЮ, ШАРЛОТТА! ОН ЗАБОТИЛСЯ О НАС С ДЕТСТВА! А я...

Себастьян обречённо упал на стул и закрыл голову руками.

— Анна права, — глухо произнёс он. — Меня нельзя простить. Я... я должен понести наказание. Возможно, мне нужно пойти в министерство и самому во всём сознаться, тогда...

— Даже не думай, — Шарлотта придвинула стул и села рядом, положив руку ему на плечи. — К тому же, у тебя нет свидетелей преступления.

— Оминис... — всхлип. — И ты...

— У тебя нет свидетелей, Себастьян.

Его плечи затряслись. Послышались сдавленные рыдания.

Шарлотта осторожно обняла друга за плечи и прижала к себе, чувствуя пульсирующий сгусток боли, сосредоточенный у его сердца.

Она знала, что не имела права использовать древнюю магию, чтобы помочь ему.

Хранители дали понять, что эксперименты Исидоры с человеческой болью были чудовищными, но не дали никаких объяснений, почему. Конечно, у Шарлотты волосы дыбом стояли от увиденного в Омуте памяти, и она чувствовала, что лишение человека боли было противоестественным, уродливым действием, но на истинную извращённость идей Исидоры пролил свет фолиант, о котором Оминис рассказал в мае. Достаточно было узнать, с каким упоением об этой книге говорила его семья, чтобы представить ужас, который испытал Оминис, узнав, что копия существует в Запретной секции Хогвартса. Шарлотта до сих пор с содроганием вспоминает обложку "Тайн наитемнейшего искусства", сделанную из человеческой кожи, и первобытное отвращение на лице Оминиса, когда тот листал её.

Одним из самых кошмарных разделов "Тайн" были магические манипуляции с душой человека, но по иронии судьбы именно этот раздел сумел растолковать весь трагизм экспериментов Исидоры.

Тяжёлое горе способно расколоть душу. Боль может быть невыносимой, может ослеплять, сводить с ума, но человека нельзя лишать этой боли. Только пережив и приняв её, он имеет шанс вновь обрести целостность.

Вытаскивая саднящий осколок души из человека, Исидора отнимала у него этот шанс.

Убийство раскалывает душу коварнее. Обратить последствия преступления против природы можно лишь одним единственным способом — истинным, подлинным раскаянием в содеянном.

Но тёмный маг, совершивший убийство, на это редко бывает способен. Расколотая душа уязвима перед ядом тёмной магии, проникающим в глубину трещин, создающим иллюзию безграничной власти и притупляющим боль.

Однако Оминис считал, что у Себастьяна есть шанс.

Себастьян искренне страдал.

Поэтому Шарлотта сделала то, что могла. Крепче сжала в объятиях захлёбывающегося в рыданиях друга, не давая ему упасть. Гладила по спине, чувствуя, как отсыревшая мантия на плече становится ещё более мокрой от его слёз. Зарывалась в волосы и целовала в макушку, позволяя ему оплакать всё, что произошло.

Принять.

Раскаяться.

— Всё никогда не будет, как раньше... — голос Себастьяна срывался и переходил на шёпот.

— Будет по-другому. Но тоже хорошо, — Шарлотта баюкала его, как ребёнка, чувствуя, как по щекам текут уже собственные слёзы.

— Я ничего не могу исправить...

— Исправить прошлое — нет. Но создать будущее в твоих силах.

— Анна...

— Анна любит тебя. У неё нет никого, кроме тебя. Она вернётся.

— Я не хотел убивать Соломона. Я никогда не желал ему смерти...

— Я знаю.

— Я был зол на него, но не хотел убивать... Я не понимал, что творю...

— Тьма захватила тебя. Ты был в отчаянии и уязвим перед ней.

— Меня нужно изолировать от людей, я опасен...

— Нет, теперь ты гораздо сильнее и больше не поддашься ей.

— Ты должна проклинать меня... Я манипулировал тобой, давил, ссорился, требовал от тебя невозможного... Но ты здесь, со мной... Почему?

Он уставился на неё покрасневшими, полными слёз глазами. Её щёки были мокрыми, капли дрожали на кончиках ресниц, и Себастьян внутренне сжался, осознав, что она тоже плакала.

— Вспомни другое, Себастьян, — она встряхнула его за плечи, не отрывая блестящих глаз от его потемневших радужек. — Вспомни, как ты помогал мне, варил для меня зелья, обучал заклинаниям, дуэлям. Как утешал меня, когда всё валилось из рук. Вспомни, как ты вступался за меня, брал вину на себя. И как пускался со мной во все тяжкие, помогая на пути к разгадке тайн древней магии, как прикрывал спину в сражениях, рискуя собой... Если что-то я сейчас и должна, так это быть здесь. С тобой.

Себастьян издал хриплый вой и сгрёб её в охапку, надрывно сгибаясь, роняя крупные слёзы на влажные локоны. Просунув руки под мантию, Шарлотта обняла его и прижала к себе, изо всех сил стараясь передать своё тепло, свою любовь тому доброму, храброму и нахальному парню, что пытался пробиться сейчас через пелену внутренней тьмы. Пытался вернуться.

— Всё получится, Себастьян, — шептала она куда-то ему в шею. — Ты справишься. Мы справимся. Мы переживём это вместе, слышишь? Ты не один.

Он покачивался на стуле, приглушённо воя в её мокрое плечо, признавая свои кошмарные поступки, приведшие к катастрофе, оплакивая Соломона, смиряясь с болезнью Анны и со своим собственным бессилием.

Сердце Шарлотты гулко забилось, когда она почувствовала, как с каждым судорожным всхлипом отголоски боли внутри него становились всё менее заметными, пока не затихли окончательно.

Себастьян продолжал болезненно вздрагивать, но дыхание постепенно выравнивалось.

Всё ещё не веря, она коснулась его груди.

Тихо.

Невесомо.

Чисто.

Сгусток боли, раздирающей Себастьяна, исчез. Тьма рассеялась, не найдя себе места в обретшей целостность душе.

Он с шумом втянул воздух и со стоном выдохнул.

— Как ты себя чувствуешь? — Шарлотта настороженно подняла голову и вмиг утонула в знакомых карих глазах. Мерлин, как она скучала по ним!

— Я... Не понимаю. Будто меня что-то сжимало, а теперь тиски разжались... Дышать стало легче. — Себастьян растерянно огляделся. — Что произошло? Ты что-то сделала? Это древняя магия?

Девушка с облегчением рассмеялась, вытирая слёзы рукавом мантии.

— Величайшая древняя магия, Себастьян, — она потрепала его по макушке, устроив ещё больший беспорядок на голове, и встала, потянув друга за собой. — Гляди, дождь наконец-то закончился. Прогуляемся?