Золотые Длани (джен)

Секлис Кайбиганский смотрел на величавые каменные стены, на плещущий стяг с гербом графов ан Тойдре — золотыми ладонями и венцом, — и не мог не предаваться приятным размышлениям. Скоро, очень скоро над этой башней взовьется его собственное знамя. И, хочется верить, не без участия нынешнего владельца замка.

Сам герцог ехал во главе своего воинства, окруженный телохранителями и знаменосцами. Всего насчитывалось пять тысяч воинов — считая с теми тремя сотнями, которые сейчас оцепили Периллинен; к слову, весьма разумное решение. Из них тысяча конных и четыре тысячи пехотинцев. На конницу Секлис не слишком рассчитывал: вряд ли Ардар ан Тойдре решится на открытый бой у стен своего замка. Скорее, гордый граф запрется и будет надеяться на прочность стен. Но они недолго прослужат ему защитой.

Следом за войсками могучие лошади-тяжеловозы, чьи копыта почти полностью утопали в весенней слякоти, волокли орудия и телеги с ядрами и бочонками пороха. Герцог искренне надеялся, что в грядущем сражении пушки не понадобятся, — было бы неразумно разрушать стены замка, который нужен невредимым. В крайнем случае, слегка повредить верх стен и угловые башни, где засядут упрямые защитники. Благо, новые, литые орудия, привезенные ему из Ходанна, оказались много прочнее тех, что ковали в Кайбигане, и, поскольку они обладали более устойчивой опорой, их стволы можно было поднимать выше.

Секлис приказал разбить лагерь на расстоянии пятисот шагов от Периллинена — теперь он знал, как далеко бьют замковые орудия. Обустройство лагеря он поручил командирам, сам же не стал обходить его и следить за работой. Как только на заботливо выровненном месте вырос герцогский шатер, подоспели гонцы от сторожевых сотен.

— Четверо вчера, двое сегодня, ваша светлость, — доложили гонцы. — Из вчерашних четверых один направлялся на восток, другой — на юг: не иначе, граф ан Тойдре послал за подмогой. А сегодня утром были двое слуг, они рубили дрова и первыми заметили нас. Один так и крикнул: «Бежим в замок!», но мы подстрелили обоих.

— Хорошо, — кивнул Секлис. «Стало быть, граф ан Тойдре вовсю готовится к обороне Периллинена и не приемлет иного пути. Жаль. Но, возможно, найдется нечто такое, отчего он передумает». — Возвращайтесь к командирам и передайте: держать оцепление по-прежнему. Если понадобится стянуть кольцо, я извещу их.

Некоторое время после ухода гонцов Секлис просидел в задумчивости. Сожалению он предавался недолго, ибо вскоре оно обратилось в кипящий гнев — а гнев требует действий. Герцог вышел из шатра, впечатывая подошвы в едва оттаявшую землю, и направился к позициям пушкарей. Они тем временем наводили стволы орудий на верх стен Периллинена.

— Расположите основные орудия напротив ворот, — приказал Секлис старшим пушкарям, — и по два — у всех стен. Первый залп дадим одновременно, потом — по мере необходимости. По угловым орудиям Периллинена пока не бить. Когда же силы защитников истощатся, ударим по воротам.

Пушкари принялись подводить под станки орудий клинья, поднимая стволы на нужную высоту. Вновь затопали тяжеловозы, напрягли могучие спины, потянули прочие пушки к другим стенам замка. Сам же он пока молчал, хотя Секлис замечал порой мелькающие за зубцами стен фигуры в кольчугах и шлемах.

Новый приказ получили стрелки, вооруженные арбалетами и недавно изобретенными ручными пищалями, — оружие это, пока несовершенное, бывало порой непредсказуемо, зато урон причиняло верный. От ран, нанесенных тяжелыми свинцовыми пулями, не было спасения.

— Следите за бойницами и особенно за орудийными батареями на углах, — велел герцог. — Последние обстреливайте непрерывно. Никто из пушкарей Периллинена не должен уцелеть.

Секлис отдавал приказы, следил за тем, как командиры строят войска, хотя намеревался начать вовсе не с боя. Возможно, вид превосходящей силы заставит дрогнуть гордое сердце графа ан Тойдре. По мнению Секлиса, в смене сюзерена не было ничего дурного или необычного. Например, дворянские семейства, что живут на границе Кайбигана и Ходанна, который век не могут определиться, какому государю служить, из-за чего раз в год, а то и чаще, вспыхивают распри. Но Секлис сумел обернуть это себе на пользу, ведь именно бесконечные приграничные стычки подвигла его присмотреться к Лабайну Ходаннскому, как к возможному союзнику. Что же касается обедневших дворян, каковых полно во всех трех герцогствах, так те охотно приносят клятву любому господину, который пожелает эту клятву принять.

— Прикажете начинать, ваша светлость? — спросил лорд Кампис, ибо имел свои причины для нетерпения.

Герцог оглядел выстроенные войска и плещущие над ними знамена, хмуро посмотрел на сверкающий над башнями Периллинена золотой венец между ладонями. Затем взгляд поневоле устремился на тяжелый багряный стяг, что шуршал на ветру над его головой, с изображением сидящего на дубу ворона. Воистину, не пройдет и дня, самое большое, двух, как он взовьется над гордой крепостью.

— Отправьте герольда, — приказал герцог. — Пусть объявит им мою волю: открыть ворота и перейти на службу Кайбигану. Если же они откажутся, пусть пушкари готовятся.

Дорога, ведущая к воротам Периллинена, была отлично вымощена, и по ней могли бы проехать в ряд четверо всадников. Посланники герцога Секлиса тронулись вперед, их кони высекали подковами искры из серых камней. Впереди ехал трубач, за ним — герольд, на груди его красовался герб Кайбигана, а над головой реяло белое знамя с изображением ивовой ветви — знак мира во всей Аскелле. Позади герольда сверкали броней три конных воина в полном вооружении.

Коротко пропела труба, но звук ее неожиданно утонул в густой, настороженной тишине. Секлис нахмурился: это могли счесть дурным знаком. От всей души он взмолился Превысшему Создателю о ниспослании графу ан Тойдре должного разумения. Само посольство его красноречиво говорило без всяких слов: нам ничего не стоит уничтожить вас, но мы предпочтем решить дело миром.

Если бы только упрямец осознал это!

— Его светлость герцог Секлис Кайбиганский моими устами обращается к владельцу замка Периллинен графу ан Тойдре! — раздался голос герольда. Секлис расслышал его без труда, несмотря на царящий вокруг привычный шум военного лагеря. — Пусть он выйдет и ответит мне, как ответил бы моему государю!

— Я здесь, — был ответ. В тот же миг между зубцов над воротами замка показалась фигура графа.

Слова его прозвучали негромко, но налетевший ветер донес их до ставки Секлиса. Не без любопытства герцог смотрел на возможного вассала — или же возможного врага. Он слышал о графе немало — в молодости тот отважно сражался на севере и востоке Аскеллы, — однако ни разу не видел воочию.

Хотя графу ан Тойдре, по-видимому, шел шестой десяток, статью и телесной крепостью он мог бы поспорить с молодыми воинами. На груди его сверкала кольчуга, из-под шлема виднелись концы длинных седых волос. Сам вид его послужил Секлису безмолвным ответом: Периллинен уже готов сражаться, прежде, чем выслушает слова Кайбигана.

— Граф ан Тойдре, — заговорил герольд, отвесив пожилому дворянину учтивый поклон, — ваша доблесть известна не только в Вербаннене, но и за его пределами. Мудрость же вашу превозносят не меньше, чем воинские умения. Мой государь повелевает вам открыть ворота Периллинена, принести присягу и перейти на службу Кайбигану. Его светлость не желает напрасно проливать кровь достойнейших воинов Вербаннена и потому надеется на ваше благоразумие. Ныне же мой государь в моем лице ждет вашего ответа. Буде вам потребуется время для размышления, вы его получите.

— Я дам ответ, — промолвил граф, медленно, чеканя каждое слово, и они вылетали будто не из человеческих уст, а из-под молота кузнеца. — Но сперва пусть даст мне ответ ваш государь. По какому праву пересек он с войском границу Вербаннена? По какому праву убил или захватил в плен воинов и мирных жителей Периллинена? И по какому праву требует от меня предательства моего государя, коему я принес присягу, когда сам герцог Секлис был еще младенцем?

— Его светлость не обязан давать ответы о том, что он совершает, ведомый высокой целью, — гордо заявил герольд после короткого промедления. — Его воля — объявить замок Периллинен своей собственностью, а ваша воля — повиноваться. Если же вассал не повинуется приказам сюзерена, последний вправе поступить с ним по своему усмотрению.

Граф выпрямился, опираясь на зубцы стены.

— Герцог Секлис — не сюзерен мне. — При этих словах Секлису почудилось, что глаза Ардара ан Тойдре отыскали его и пронзили, словно острые мечи. — И при этом он мнит, что вправе на законных основаниях грозить чужим вассалам. Но даже явись он с миром и предложи мне то, о чем ведется речь, я бы отверг эти предложения, что бы ни сулили они мне и Периллинену. Впрочем, я хорошо вижу, насколько его намерения мирные. — Граф указал на выстроенные войска. — Если герцог Секлис желает устрашить меня и моих воинов, то напрасно. Ворота Периллинена не откроются перед ним, разве что их сокрушит огонь ваших орудий, и Золотые Длани не уступят место Дубу и Ворону, разве что наше знамя сорвет нечистая рука захватчика. По доброй же воле никто из нас не сложит оружие и не предаст своего герцога.

— Уверены ли вы, граф, что не измените своего решения? — произнес герольд, голос которого слегка задрожал, словно от сдерживаемого гнева. — Мой государь не пощадит никого из воинов Периллинена, даже тех, кто сам пожелает сдаться, и не возьмет ни за кого выкупа. Вам же придется склониться перед его светлостью — по доброй воле или против нее.

— Тогда пусть кровь наша падет на голову Секлиса, как на разбойника падает кровь его жертв. Ибо дело, которое он задумал, ничуть не лучше разбоя, но много опаснее. И пусть Превысший Создатель судит герцога Секлиса, если он желает облечься славой, выступив с пятью тысячами против неполной сотни, и мнит это достойным деянием. Мы же предадим себя Высшей воле. Мне будет радостнее пасть в бою, нежели склониться перед предателем и клятвопреступником, подло поднявшим оружие против родича и давнего союза.

При этих словах Секлис поневоле скрежетнул зубами. В груди жгло от горького разочарования, которое тотчас сменилось справедливым гневом. «Клянусь всеми демонами огненной и ледяной преисподней, ты ответишь за свою дерзость, старый наглец! Никто не позволит тебе погибнуть в бою — с оружием в руках, овеянным славой, как ты мечтаешь. Нет, тебя приведут ко мне в цепях, и ты склонишься передо мною — даже если для этого придется сломать каждую кость в твоем теле и содрать с тебя кожу до последнего клочка!»

— Значит, вы обрекли Периллинен и своих людей на гибель, граф, — молвил тем временем герольд. — Только на вашу голову падет их кровь. Но его светлость милостив. Буде вы перемените свое решение и сдадите свой замок, герцог, возможно, пощадит уцелевших.

— Я все сказал, — ответил граф ан Тойдре. — Мне известна цена милости Секлиса Кайбиганского. Передайте ему мой ответ и не трудитесь больше предлагать Периллинену сдаться.

Граф ан Тойдре умолк и скрылся за стеной. Герольд оглядел своих спутников. По долгу службы ему не подобало выказывать своих чувств, хотя по резким движениям его было видно, что он возмущен. Исполняя до конца свой долг, он вынул из седельного чехла короткое копье с широким наконечником.

— Быть по сему, — произнес герольд. — Если так, Периллинен будет взят силой и покорится государю вопреки неразумным защитникам. Тому свидетельством — слово его светлости моими устами и первый его удар моей рукой!

Сказав это, герольд метнул копье в ворота Периллинена. На миг оно воткнулось в прочное, потемневшее от времени дерево, не удержалось и звякнуло на мощеной дороге. Это можно было счесть как добрым, так и дурным предзнаменованием, воины зашептались, глядя то на небо, то на валяющееся у ворот копье. Сам же Секлис отбросил ненужные сейчас думы. Знамения, истинные или ложные, — это лишь плод людских суеверий, убеждал он себя. Они не даруют победу и не обрекают на поражение.

Вновь пропел звонкий голос трубы, посланники пришпорили коней, разворачиваясь. Стяг мира в руках знаменосца заплескался на бешеном ветру и обвился вокруг древка. Секлис услышал, как вновь зашептались неподалеку воины и командиры: многие увидели в этом очередной недобрый знак — или же убедились, что решить дело миром не удастся.

— Прикажите бить по стенам, — распорядился Секлис, пресекая пустые разговоры, — но не из всех орудий сразу. Они попытаются уничтожить наши пушки — пускай. Как только их орудия выстрелят, бейте вновь, затем отправляйте стрелков и пехоту.

Ветер, несущий яростный дух весны, усилился так, что багряное знамя над головой Секлиса захлопало и едва не сорвалось с древка, а самому герцогу пришлось плотнее закутаться в плащ, чтобы не упасть. Из-за стен упрямого Периллинена слышалась перекличка голосов: граф ан Тойдре собирал воинов для отражения первой атаки. «Посмотрим, что вы скажете, глупцы, — мрачно улыбнулся Секлис, — когда увидите, на что способны мои пушки».

И пушки загрохотали. Прицел первой оказался слишком высоким: ядро перелетело через стену замка, зато, судя по шуму и крикам во дворе, нанесло немалый урон. Две другие ударили точнее, повредив зубцы стены. Пробить мощную кладку с первого раза не удалось, но выстрелы наверняка сбили с ног или покалечили защитников замка, что оказались поблизости. В тот же миг началась суета около угловых орудий Периллинена.

Кайбиганские стрелки приготовились бить по вражеским пушкарям. Тех защищали невысокие каменные башни, стены которых прорезали бойницы, куда и прицелились стрелки. Некоторые из смертоносных кованых болтов нашли свои цели, но орудия Периллинена не смолчали. Обе угловые пушки ответили на вражеский огонь.

Вглядевшись в замковые батареи с помощью хитроумного изобретения магиддских ученых — трубы с выпуклыми стеклами, позволявшей видеть то, что вдалеке, — Секлис заметил, что под пушки подведены клинья, как у него. Должно быть, из-за этого вражеские ядра полетели дальше, чем он рассчитывал. Первое упало в двух шагах от одной из кайбиганских батарей, сбило с ног воинов и вышибло клинья из-под станка пушки. Второе не долетело до другой батареи шага на четыре, но взрыло землю так, что орудие засыпало едва ли не до половины.

Герцог мысленно улыбнулся. «Не старайся, не достанешь. Зато твои орудия будут молчать до полудня, а мои могут стрелять чаще». С той же улыбкой глядя в свою трубу, он смотрел, как командиры отдают приказы пехоте идти на штурм. Наготове были арбалеты и пищали стрелков, засевших за прочными передвижными щитами, и новые орудия, наведенные на стены. Секлиса слегка смущало молчание надвратных орудий замка — впрочем, они не успеют подать голос.

— Пускай! — отдали приказ командиры стрелков.

— Вперед! — откликнулись командиры пехотинцев.

Защитники Периллинена ответили тучей стрел и дротиков, навстречу ей взлетела еще одна, пущенная кайбиганскими стрелками. Выстрел из пищали сразил одного неосторожного воина, который замешкался между зубцами стены. Следом громыхнули пушки, разбивая надвратные батареи и каменную кладку около них.

Одна из башенок разлетелась на части. Некоторые камни упали внутрь замкового двора, некоторые — снаружи. Из-за стен Периллинена донесся грохот, будто от железа по камню, и страшные вопли. Секлис вновь заулыбался: не иначе, разбитая пушка опрокинула котел с кипятком или смолой, который должен был обрушиться на головы его воинов.

Впрочем, таких котлов защитники припасли довольно. С яростным криком: «Золотые Длани!» несколько воинов выплеснули смертоносное содержимое еще из двух. Строй пехотинцев, почти достигших стен замка, дрогнул и распался, стремясь избежать гибели. Удалось это не всем, и вопли их смешались с криками раненых за стенами. В тех местах, где земля уже просохла, загорелась от смолы буро-желтая трава. Там же, где лежал еще снег, появились грязные проталины.

Кайбиганские стрелки усилили натиск. У противников, как видно, стрелков было мало — или же им сейчас пришлось заняться другим, если они не погибли от пушечного огня. Защитники старались не показываться между порушенных кое-где зубцов и башен, скупо отстреливаясь. Немало выпущенных ими стрел и болтов осталось в передвижных деревянных щитах, за которыми прятались кайбиганские воины. Некоторые же из этих снарядов отыскали цели.

Несмотря на усилия защитников, штурмовой отряд с лестницами наготове подобрался к крепостному валу. Со стен на них летели дротики, стрелы, камни, лилась смола и кипяток — уже из котлов поменьше. Не раз и не два кайбиганские воины заметили мелькающие меж зубцов фигуры и цветные покрывала женщин: те помогали защитникам, как могли, и порой осыпали врагов насмешками и оскорблениями — пока одна не упала, пораженная в горло арбалетным болтом.

— Замолчите! — послышался из-за стены голос графа ан Тойдре, перекрывающий шум битвы. — Если у вас закончились камни и прочее, лучше сойдите вниз. Брань — неважное оружие. Они уже поднимаются.

Лестницы вытянулись вверх, глухо брякнули о камень стен. Кайбиганские воины устремились по ним под прикрытием стрелков, которые расположились за щитами почти у самого вала. Защитники, опасаясь их, предпочитали не показываться лишний раз между зубцами. В ход пошли длинные рогатины, которыми они пытались свалить лестницы.

Одна упала, на другой воины попали под струю смолы. Но прочие добрались до самого верха стен, где схватились врукопашную с защитниками. Обстрел прекратился, чтобы не задеть своих, хотя некоторые стрелки взобрались по лестницам с арбалетами наготове.

Кайбиганские воины оказались удивлены. Защитников уцелело больше, чем казалось со стороны, хотя во дворе лежало десятка полтора трупов и раненых. Теперь все, кто был на стене, бросились на захватчиков. С поддержкой стрелков тем, возможно, удалось бы взять верх, если бы не сам владелец замка.

— Стой, Периллинен! Рази во имя Золотых Дланей! — прогремел над осажденным замком оглушительный клич, который тотчас подхватили уставшие воины.

Граф ан Тойдре устремился в бой, как орел на добычу. Ни один из воинов — и своих, и вражеских — не мог сравниться с ним ростом и силой. В его щите торчали с десяток болтов, ибо он прикрыл от предательских выстрелов нескольких своих воинов. Меч же его разил, как молния, и ни один из его противников не поднялся больше. С небывалым для своего возраста проворством он бросался в самую гущу сражения, приходил на помощь тем, кто готов был дрогнуть и отступить. Врагам же он казался воплощенным духом войны, неуязвимым для клинков и стрел.

Синий щит с золотым гербом раскололся от очередного тяжелого удара. Граф левой рукой выхватил из ножен кинжал и продолжил биться. Прочная броня хранила его от мечей и стрел, хотя он то и дело подавался назад и утирал пот с лица. Выбившиеся из-под шлема волосы промокли насквозь. Как бы ни были велики силы и воинские умения графа, сейчас главным его врагом сделался собственный возраст.

Воодушевленные примером предводителя, периллиненские воины собрали последние силы. Несмотря на приказ графа, на стену взбежали несколько женщин покрепче с копьями и рогатинами. Сквозь звон стали, крики, стоны и грохот падающих тел пробивался порой голос Апастана, возносящего молитвы Превысшему, и пение его сыновей, которые стояли в затянутом дымом от костров дворе замка, не боясь ни стрел, ни пушечных ядер, рядом с отцом. Мать же их, Нельте, вместе с другими женщинами, кто не участвовал в бою на стене, взяла на себя заботу о раненых.

Те из кайбиганцев, кто уцелел во время штурма, вынуждены были отступить. Уставших воинов прикрывали стрелки — напрасная предосторожность, ибо Периллинен тоже умолк, изнуренный первой атакой. Зато, размышлял Секлис, глядя на своих отступающих бойцов, графу ан Тойдре некем будет заменить своих убитых, раненых и утомленных воинов. Тогда как у него самого людей предостаточно.

И все же гордость Кайбигана оказалась жестоко уязвлена. Секлис рассчитывал взять стены Периллинена с первого же приступа и сейчас немного жалел, что замок нужен ему неповрежденным. В противном случае он поступил бы по-другому: велел бы сделать подкоп под стену в нескольких местах и заложить там мины, после чего гордая твердыня взлетела бы на воздух вместе со своими упрямыми защитниками. Но тогда погиб бы граф ан Тойдре, а с ним — его тайна.

— Щеррь с ними, бейте по батареям, — приказал герцог командирам. — Отправить гонцов: пусть орудия бьют со всех сторон по стенам и углам. И не прекращайте атаки ни на миг. Их воины уже утомлены — надолго ли хватит их сил? Но граф ан Тойдре должен быть жив. Того из командиров, кто возьмет его в плен, я сделаю наместником Периллинена, рядовой же воин получит за это в награду надел земли. Если же кто убьет его случайно, тот будет повешен.

Командиры молча поклонились, выслушав приказы, и отправились к своим отрядам. Лорд Кампис чуть задержался, скрывая досаду, ибо герцог давно обещал Периллинен ему. Что ж, придется доказать в бою, что он достоин держать этот замок. Если для этого нужно взять в плен нынешнего владельца, он так и сделает.

Второе нападение Периллинен выдержал с трудом. Одну из пушек на углах повредили выстрелы кайбиганских орудий, но вторая осыпала штурмовой отряд каменным и железным крошевом, ломая лестницы. На стены, кроме воинов, вышли все, кто мог сражаться: слуги, служанки, мальчишки-подростки. Они бились и гибли наравне с воинами, пока граф ан Тойдре, едва стоящий на ногах, в залитой кровью броне, не приказал им сойти вниз.

Не один кайбиганский воин, надеясь заслужить почести и награду, бросался на графа, дабы захватить его. Владелец Периллинена отбивал эти нападения, стоял твердо, как и его замок, хотя понимал, что после очередного приступа никто из его воинов не увидит завтрашнего рассвета. С каждым мгновением их становилось все меньше, несмотря на доблесть и выучку. И все же вторая атака была отбита.

Вновь отступившие воины принесли герцогу Секлису радостную весть: без сомнения, третий штурм окажется успешным — и роковым для Периллинена. После двух жесточайших боев у графа ан Тойдре осталось не больше трети его людей, к тому же, почти все они ранены и измождены. Если бросить все силы на ворота замка, он падет.

После недолгих раздумий Секлис изменил свои планы. Прежде он желал, чтобы ворота Периллинена сами открылись перед ним — неважно, кем, — а не пали под ударами кайбиганских ядер. Сейчас же это казалось ему пустой гордыней и напрасной тратой времени. Разбитые ворота нетрудно восстановить, если взяться за дело умеючи. И, разумеется, не ему тратиться на дерево, железо и мастеров.

— После передышки будем атаковать со всех сторон, — велел Секлис. — Пусть наши орудия выбьют уцелевшие батареи замка и ударят по воротам. Потом мы обрушимся на них. Клянусь, — прибавил он, сжав кулак, — прежде, чем настанет полночь, над Периллиненом взовьется наше знамя!

Слова герцога воодушевили воинов. Пока лекари хлопотали над теми ранеными, которых удалось доставить в лагерь, прочие подкреплялись, точили оружие и готовились к решающей битве. Несколько стрелков несли дозор в пределах арбалетного выстрела от стен крепости, укрывшись за деревянными щитами. За стенами же пока все было спокойно, как будто защитники Периллинена тоже готовились принять последний бой. Стрелки скучали в засаде, порой перебрасываясь несколькими словами.

— Ну и что, что ближе бьет, — защищал свое оружие воин с пищалью, — зато после такой пули не встанешь. Куда до нее вашим болтам!

— Известное дело, всякий кулик станет хвалить свое болото, — ответил не без обиды рябой арбалетчик по имени Тандиг. — А все же, Лимм, пока твоя дура остынет после выстрела, я успею выпустить не меньше пятидесяти болтов. Да и попасть мне всяко легче, чем тебе.

— Ха! Ставлю двадцать серебром, — Лимм, стрелок с пищалью, худощавый, но крепкий, сдернул с руки перчатку и протянул товарищу раскрытую ладонь, — что я спокойно попаду отсюда в любого на стене.

— Идет, — кивнул Тандиг. — Тем более, нам приказано держать под прицелом их батареи. Если кто шевельнется, стреляй, а там посмотрим.

В ожидании прошло не меньше двух переворотов малых песочных часов. Воины в лагере успели отдохнуть после боев и предвкушали новый — а заодно и грабеж замка, как велит негласный воинский обычай. Здесь были бы бессильны даже приказы герцога: то их законная добыча. Они ведь не разбойники какие, а честные бойцы.

— Смотрите! — крикнул один из дозорных. — Кто-то прошел по стене к правой батарее… вон там, за щитом!

Стрелки поглядели в указанную сторону. За деревянным, истыканным стрелами щитом, которым защитники замка укрепили разбитую угловую башню, промелькнуло движение: двое или трое человек подошли к батарее. Лимм просиял и вскинул оружие.

— Теперь и вы смотрите! — Он запалил фитиль, кое-как прицелился под сдержанные шепотки товарищей. Спустя несколько мгновений громыхнул выстрел.

Пищальная пуля пробила щит насквозь. Ветер донес со стены крики и шум, но вскоре они стихли. За щитом и уцелевшими зубцами стен показались фигуры уходящих воинов. На батарее не осталось никого, лишь ветер загудел в новой дыре.

— Что я говорил? — приосанился Лимм. — Насквозь пробило. А если кто стоял по ту сторону, то ему точно не поздоровилось.

— Это еще как сказать, — буркнул проигравший спор Тандиг. — А деньги я тебе отдам потом, когда окажемся внутри.

Победитель кивнул. Никто из воинов не высказал вслух обычных опасений, которые приходили к каждому из них перед битвой: «Если только мы останемся в живых». Приятно было побеждать и потом жадно рвать плоды победы, но не раз воины видели гибель в бою товарищей, которые незадолго до того так же мечтали о добыче и мысленно делили ее.

Одинокий выстрел словно разорвал воцарившееся затишье. К позициям стрелков подошел командир:

— Кто стрелял?

— Государь приказал следить за их батареями и обстреливать, если кто подойдет, господин, — ответил Лимм. — Мы заметили движение, я и выстрелил. Похоже, задел кого-то, остальные ушли.

Командир устремил задумчивый взор на стену Периллинена, за которой пока было тихо.

— Стало быть, вы вовремя спугнули их, — заключил он. — Я доложу государю. Думаю, он прикажет возобновлять атаку. Будьте наготове.

Герцог Секлис, пережидающий затишье в шатре, выслушал доклад командира с явным удовольствием.

— Должно быть, они намеревались вновь обстреливать нас, — сказал он. — Что ж, пора покончить с их щерревым упрямством. Опередим их.

Он поднялся и вышел из шатра — только плеснули на ветру тяжелые расшитые полы. Тот же ветер трепал длинные светло-русые волосы Секлиса и его багряный плащ. Опираясь левой рукой на рукоять меча, герцог шел вперед, к позициям воинов. Он ловил на себе их взгляды, и сердце его преисполнилось гордости. Если есть на свете подлинное счастье, подумал он, то вот оно. Не так ли чувствовал себя великий Неватан, когда вел своих воинов к очередной победе?

— Время настало, — провозгласил Секлис, обращаясь к отрядам бойцов, которым предстояло сейчас идти на штурм. — Наши враги почти сломлены. Последний удар уничтожит их. Ступайте вперед и не щадите никого из воинов, кроме самого графа ан Тойдре. Все припасы, женщин и ценности, которые не принадлежат лично графу, я отдаю вам. Осталось лишь пойти и взять все это.

Герцога перебил восторженный гул голосов, сменившийся стуком мечей о щиты. Секлис поморщился мысленно: пускай это старый языческий обычай, зато действенный. Воодушевить атакующих воинов, вселить страх и смятение в сердца ослабевших защитников замка. С радостью слушал он грохот железа о дерево, дружные выкрики: «Кайбиган!», «Дуб и Ворон!», которые вскоре сменило его имя.

Секлис поднял руку, и воины умолкли.

— Победа близка, — произнес он, затем голос его взлетел высоко в небеса и словно сотряс плывущие неспешно облака: — Вперед, во славу Кайбигана и Аскеллы!

Сотни глоток подхватили клич. Громыхнули пушки, поражая уже разбитые зубцы стен, ворота и уцелевшие батареи. Били все кайбиганские орудия — в том числе те, что стояли по периметру стен Периллинена. Туда же перебросили во время недавней передышки штурмовые отряды, которым выпала пускай не самая почетная, но важная миссия: ударить с тыла, пока защитники замка бросят все свои силы на оборону ворот.

И последний приступ начался.

Солнце низко висело над осажденным Периллиненом, словно желая укрыться за его стенами, и бросало на них тускло-алые отсветы. Умирающий диск цвета свежей крови будто потемнел, когда кайбиганские стрелки выпустили свои стрелы, болты и пули. Ответа они почти не получили — отвечать было некому. Двое периллиненских пушкарей попытались пробраться к последнему уцелевшему орудию, но их сразили недавние спорщики-стрелки, Лимм и Тандиг. Саму же пушку тотчас уничтожили кайбиганские орудия — лишь камни загрохотали, падая вниз.

Теперь можно было не бояться огня замковых орудий. Секлис восседал на коне, под сенью знамени, окруженный отрядом телохранителей, герольдов и трубачей. До ворот Периллинена оставалось не больше трехсот шагов, и они трещали под натиском чугунных ядер. Еще немного — и некогда мощные створы падут, внутрь ворвется кайбиганская конница, сокрушая остатки сопротивления. И тогда победитель войдет в замок — в свой замок.

«Ты сам этого пожелал, Ардар ан Тойдре! — говорил Секлис, словно его собеседник присутствовал здесь же и мог его слышать. — Ты заставил меня проявить жестокость и пролить кровь твоих — и моих — людей. Но ты заблуждаешься, говоря, что она падет на мою голову. Ты сам — виновник всех сегодняшних смертей. И ты ответишь за них».

Герцог вновь взялся за зрительную трубу. То, что приставленные к стенам лестницы никто не опрокидывает, было видно и без нее, но Секлис высматривал своего врага — и не находил. Казалось бы, гордый граф ан Тойдре должен был до последнего защищать ворота своего замка, даже понимая, что это безнадежно. Где же он? На мгновение в душу Секлиса закралось страшное подозрение: что, если граф ранен — или, того хуже, убит? Но нет, тогда над Периллиненом стоял бы такой скорбный вой, что его услышали бы не только в Мендритских горах, но и в северных Форвантанских, и на восточном побережье Хиризийского моря. Да и сами воины, оставшиеся без предводителя, не стали бы погибать напрасно и открыли бы ворота.

Атака конницы и нежданное нападение с тыла рассеяло последних защитников Периллинена. Кайбиганские воины переливались через разбитые стены, как речные волны через борта лодки. Большая же часть их хлынула в ворота. Воины не щадили никого из противников — впрочем, те не искали пощады. Они стояли насмерть и гибли с неизменным: «Ан Тойдре!» или «Золотые Длани!» на устах. Ветер нежданно стих, и величавый синий стяг с золотым венцом уныло обвис на башне. Секлиса это зрелище несказанно обрадовало: в груди затлел, разгораясь, могучий костер тщеславия. Воистину, это знак, воля Превысшего Создателя. Периллинен сам склоняется перед новым властителем.

Солнце не успело окончательно скрыться за Мендритскими горами, когда над воротами Периллинена развернулся кайбиганский стяг. Стены сотряслись от дружного крика: «Победа! Секлис и Кайбиган!» Спустя несколько мгновений, показавшихся герцогу длиною в год, сине-золотое знамя над башней соскользнуло с древка.

Свершилось.

— Вперед!

Герцог пришпорил коня и первым направился к разбитым воротам. Шум битвы понемногу стихал, лишь изредка долетали до слуха победителя горестные крики. Они были маслом для огня его тщеславия: отличная возможность проявить великодушие к уцелевшим. Он же обещал, что не станет убивать слуг, — и сдержит слово. Пусть отныне служат ему и тем, кому он доверит владеть Периллиненом: к слову, лорд Кампис своей доблестью в битве вполне заслужил обещанную награду. А если кто-то попробует взбунтоваться, горько пожалеет об этом.

Когда Секлис въехал во двор захваченного замка, небо потемнело, алый отблеск заката медленно тускнел за израненными стенами. Воины-победители запалили множество факелов и торжественно встречали своего повелителя.

— Слава Секлису Кайбиганскому, завоевателю Аскеллы! Многие лета государю! Дуб и Ворон!

Секлис знаком остановил ликующих воинов, огляделся вокруг. Не такой вид он воображал себе еще сегодняшним утром, когда оцеплял непокорный Периллинен. Впрочем, это вина не его, но гордого хозяина, возомнившего себя владыкой чужих жизней и смертей. Что еще может видеть победитель в захваченной твердыне? Изувеченные трупы, обломки рухнувших стен и пушек, пустые котлы и прогоревшие кострища, трещины от ядер, клочья смрадного дыма, выпавшее из мертвых рук оружие. И тех, кто остался в живых.

Рыже-алые блики пламени метались по броне кайбиганских воинов, у многих помятой и залитой кровью — своей и вражеской. Усталые лица — молодые, средних лет, зрелые — сияли торжеством. Угрюмая толпа слуг во дворе глядела исподлобья на своего завоевателя. Из самого замка и прочих построек доносились порой голоса — в основном, брань. Воины, которым поручили обыскать жилище графа ан Тойдре, то и дело выталкивали из всех дверей новых челядинцев, пока двор не оказался запружен людьми. Но того, кого Секлис так жаждал увидеть, по-прежнему не было.

— Где ваш бывший хозяин — граф ан Тойдре? — громогласно произнес он, мысленно сокрушаясь, ибо его вновь постигло разочарование. Неужели граф столь низок, что не в силах предстать перед своим победителем? Или же он попытался бежать через какой-нибудь потайной лаз, не известный никому?

— Мы обыскали все, ваша светлость, — доложил лорд Кампис, склонив наспех перевязанную голову. — Графа нигде нет: ни среди убитых, ни среди пленных.

— Где он? — повторил Секлис, обращаясь к толпе слуг, по-прежнему безмолвной. — Отвечайте, или я прикажу вешать вас по очереди, пока кто-нибудь не заговорит…

— Вы желаете знать, где наш господин, ваша светлость? — Вперед шагнул невысокий человек лет сорока в измятом, окровавленном облачении священнослужителя: белом одеянии до пят и короткой, до груди, накидке. — Следуйте за мной, и вы увидите.

Священник повернулся и зашагал сквозь толпу, что расступилась перед ним, к западной стене крепости, за донжоном.

— Что это значит? — Секлис нахмурился, но спрыгнул с коня, чьи поводья тут же схватил один из телохранителей. — Куда вы ведете меня, отец?

— Меня зовут Апастан. — Священник оглянулся через плечо. — Идите за мной, ваша светлость, если желаете увидеть графа ан Тойдре.

В душе Секлиса разразилась буря. Вихрем он промчался мимо слуг и воинов, расталкивая тех, кто не успел убраться с дороги. Страшная догадка сделалась уверенностью, так что герцог не слишком удивился, когда священник Апастан привел его к скромной каменной молельне. Слегка помедлив, завоеватель вошел внутрь.

Молельню освещали два факела на стенах, не считая толстых восковых свечей и двух серебряных лампад. В этом свете боевая броня графа ан Тойдре казалась неестественно яркой, будто выкованной из чистого золота. Владелец Периллинена лежал на широкой, крытой ковром лавке, головой ко входу, ногами к алтарю. Его седые волосы, как и обнаженный меч в мертвых руках, тоже сверкали тусклым золотом, в заострившихся чертах лица навеки застыло выражение гордости и непреклонности, неуместной под смиренными сводами молельни. В ногах лежал иссеченный в недавних боях синий щит с гербом — держащими венец ладонями. Шею графа стягивал платок, насквозь пропитанный потемневшей уже кровью.

Герцог Секлис всегда свято хранил положенные обычаи, пускай только внешне, хотя не считал себя особо набожным человеком. Вырвавшееся у него в тот миг богохульство потрясло его самого не меньше, чем священника, который едва не выронил из рук серебряную кадильницу. Победа была украдена — украдена из-под самого его носа. Мертвый граф ан Тойдре унесет свою тайну в фамильный склеп.

— Как… как это случилось? — с трудом выговорил герцог. Взор его метался между священником и погибшим графом.

— Незадолго до последней атаки, ваша светлость, — ответил Апастан. — Господин граф направился на стену проверить поврежденное орудие, и его сразил выстрел из… Простите, ваша светлость, я забыл, как называется это новое оружие…

— И после этого вы не сдались?

Секлис сам не знал, почему спрашивает. В голове металось: «Повесить! Немедленно отыскать и повесить этого стрелка, если он не погиб в бою!» И печально отвечал голос разума: «Разве смерть виновника вернет графа к жизни? Разве откроет навеки погибшие тайны?» Потрясенный герцог почти не расслышал ответа Апастана:

— Господин граф приказал стоять насмерть, ваша светлость. Вот мы и стояли, как могли и сколько могли. Видно, такова была воля Превысшего, чтобы граф ан Тойдре погиб не в бою, а от случайного…

— Замолчи!

Секлис резко развернулся и выскочил из молельни, задев каменный косяк ножнами меча. Плащ взвился за его спиной сердитым вихрем.

Первую ночь в захваченном Периллинене герцог Секлис провел без сна, весьма далекий от привычного настроения победоносного завоевателя. Крики со двора и из коридоров замка, шум бесчинств, которые творили его воины согласно обычаям, не могли утишить его смятенный дух. Расположившись в графских покоях, сидя в кресле, в котором еще вчера сидел покойный Ардар ан Тойдре, Секлис повсюду видел насмешку над собой — насмешку старого упрямца, сумевшего даже смертью своей взять верх над победителем.

Виновника, стрелка из пищали по имени Лимм, по приказу герцога предали казни. После гибели всех до единого периллиненских воинов никто из слуг не попытался сопротивляться, но кайбиганцы на всякий случай собрали все имеющееся в замке оружие в одном из складов и приставили охрану. Теперь оставалось дождаться подкрепления, гонцов от Лабайна Ходаннского и сообща решить, как действовать дальше. Секлис намеревался ударить с двух сторон — с севера и востока, зажимая основные дороги Вербаннена и его столицу, Маннискор, в клещи. Это должно удаться. И все же недоставало главного — того, что герцог ставил превыше любых захваченных крепостей, городов, богатой добычи и воинской славы.

В самый разгар тягостных ночных размышлений, пока во дворе Периллинена пылали костры, нестройно звучали песни и лилось рекой пиво и вино, к герцогу прибыл изможденный, забрызганный дорожной грязью гонец и принес ему любопытную весть.