Что скрывает туман... (джен)

Она выйдет снова. И я буду ждать. Не в подвале. Там она сильнее. Я встречу ее там, где она кормится. В ее новом логове. С ножом, солью и безумной надеждой, что дневник деда не врал насчет слабых мест.

Скрежет металла был единственным ответом на булькающий хрип, доносившийся сквозь дверь подвала. Игра началась. И в качестве ставки — весь город.

Скрип точильного камня о сталь был моей молитвой. Каждый провод лезвия по грубой поверхности — обетом. Я не молился богам. Я молился остроте, соли и хрупким знаниям, почерпнутым из дневника деда. Эти пожелтевшие страницы пахли не просто старостью, а временем, смешанным со страхом. Он подробно описывал «Не-Тварь», как он ее называл. «Пожиратель Тумана». Сущность, рожденная в местах, где граница между мирами истончается — в болотах, в густом тумане, в зонах массовой гибели. Она питалась не плотью, а страхом и жизненной силой, оставляя от жертв лишь высохшие оболочки. Соль и свет — лишь временные барьеры. Огонь и серебро, освященное определенным ритуалом, могли ранить ее серьезнее. Но чтобы уничтожить… дед писал о некоем «Сердце» — сгустке ее энергии, который она всегда прятала. Пока оно цело, тварь будет возрождаться, даже будучи рассеянной.

Моя рука, замотанная в старую тряпку, ныла. Шрам от пореза был моим постоянным напоминанием. Не о боли, а о цене. Цене моего неверия. Цене их молчания.

Я собрал свой «охотничий» набор. Мешок с крупной солью, смешанной с высушенной полынью — по дневнику, эта смесь ослабляла связь твари с ее стихией. Несколько бутылок с зажигательной смесью — бензин и масло, самодельный огонь для бедных. Мой верный фонарь. И нож. Простой, стальной, смертельно острый. Не серебряный, но он должен был справиться. Должен был.

Холодный пот выступил на спине, когда я подошел к двери в подвал. Оттуда, сквозь щели, тянуло ледяным дыханием и слышался тот самый, ненавистный булькающий хрип. Тихий, насмешливый. Она знала, что я здесь. Знало, что я что-то затеваю. Но подвал был ее крепостью, местом силы. Идти туда сейчас, без должной подготовки, было самоубийством.

Нет. Я встречу ее на нейтральной территории. Там, где она чувствовала себя вольготно, но не была защищена древними стенами и начертанными кругами.

К ночи, как и предсказывали, небо затянуло свинцовой пеленой, и по крыше забарабанили первые капли. Туман, как живой, пополз из парка, окутывая улицы молочно-белым саваном. Время пришло.

Я вышел из дома, чувствуя, как сырость мгновенно пропитывает куртку. Город затих, съежился. Улицы были пустынны; люди инстинктивно боялись таких ночей. Фонари превратились в расплывчатые желтые пятна, не способные пробить мглу. Я шел, сверяясь с картой, на которую перенес все места убийств. Они выстраивались в цепь, ведущую к старой промзоне, к заброшенным складам у реки. Ее логово. Ее новый «дом».

Дорога заняла вечность. Каждый шорох, каждый скрип за спиной заставлял оборачиваться, сжимая рукоять ножа в кармане. Воздух был густым и тяжелым, им было трудно дышать. И этот запах… Сначала едва уловимый, но чем ближе я подходил к складам, тем он становился сильнее. Смесь ржавчины, гниющей древесины и того самого кисло-сладкого душка, что витал в моем подвале.

Комплекс складов стоял как кладбище индустриального гиганта. Разбитые окна зияли черными провалами, сквозь которые клубился туман. Ворота были распахнуты, одна створка оторвалась и висела на единственной петле, скрипя на ветру. Я остановился у входа, вслушиваясь. Тишина. Слишком гнетущая. Даже дождь здесь стучал как-то приглушенно.

Я вошел внутрь. Луч фонаря выхватывал из мрака гигантские пустые пространства, заваленные обломками, старыми станками, покрытыми толстым слоем пыли и птичьего помета. И повсюду — следы. Не человеческие. Маслянистые, блестящие полосы на бетонном полу, которые вели вглубь лабиринта заброшенных цехов.

Сердце колотилось где-то в горле. Я двигался медленно, стараясь не шуметь, но каждый мой шаг отзывался гулким эхом. Я шел по следам, как нитью Ариадны, ведущей к монстру.

И тогда я услышал это. Не бульканье. Не рычание.

Шепот.

Сначала тихий, неразборчивый. Он доносился отовсюду — из темных углов, с потолка, из-за ржавых бочек. Он был множественным. В нем слышались голоса. Мужские, женские, детские. Полные ужаса, отчаяния, безумия.

«…не смотри…»

«…мамочка, мне страшно…»

«…отпусти…»

«…ОНО здесь…»

Это были последние мысли ее жертв. Их предсмертные мольбы, их страх. Она не просто пожирала их. Она впитывала их, как губка, и теперь транслировала обратно, создавая симфонию кошмара. От этого становилось физически плохо. Мурашки бежали по спине, в висках стучало.

— Заткнись, — прошипел я, сжимая фонарь так, что кости хрустели.

Шепот стих на мгновение, а затем возобновился с новой силой, теперь в нем слышалась насмешка.

«…он пришел…»

«…мальчик…»

«…одинокий мальчик…»

«…как сестренка…»

Я замер. Карина. Она посмела касаться ее памяти. Гнев, внезапный и яростный, на миг затмил страх. Я рванулся вперед, уже не таясь, бежал на голоса, на этот мерзкий хор из загробного мира.

Следы привели меня в самый большой цех. Высокий потолок терялся в темноте, гигантские механизмы застыли в немых позах. И в центре… было гнездо.

Это не поддавалось описанию. Казалось, сама тьма сгустилась здесь, смешалась с туманом, слизью и какими-то обломками. Я разглядел клочья одежды, пустые кошельки, разбросанные по полу. И повсюду — те самые высохшие, серые «ошметки», которые оставались от людей. Воздух здесь был густым и сладковато-тошнотворным.

А на стенах… Боже, на стенах были рисунки. Сделаны не краской, а чем-то темным и засохшим. Они изображали искаженные лица, фигуры в тумане, падающие машины… и мой дом. Рисунок моего дома с черной дырой подвала был самым большим и детальным.

Шепот стал оглушительным. Он вибрировал в костях.

И тогда Тварь появилась.

Она вытекла из самой тени под гнездом. Не бесформенная масса, как в подвале. Теперь у нее были подобия щупалец, длинных и гибких, которые стелились по полу. И что-то вроде головы — продолговатое, лишенное черт, но с двумя угольными провалами, которые были темнее самой тьмы. Она выросла, заполняя собой полцеха, ее булькающее дыхание стало громким, как работающий двигатель.

«…Алексей…» — прошептали десятки голосов из ее глотки. — «…принес… себя… в дар…»

Я отбросил рюкзак, расстегнул его. Соль с полынью. Это был мой первый ход.

— Нет, — сказал я, и голос не дрогнул. — Я пришел забрать то, что ты у меня украла.

Я швырнул горсть смеси перед собой. Белая пыль рассыпалась по полу. ПШШШШ! Тварь вздрогнула, отпрянула. Шепот сменился яростным шипением. Свет фонаря, направленный на нее, заставил ее щупальца дернуться и отползти.

Но она не отступила. Она привыкла. Она уже сталкивалась с этим. Одно из ее щупалец, длинное и острое, как копье, метнулось ко мне с невероятной скоростью.

Я едва успел отпрыгнуть. Конечник вонзился в бетон там, где я стоял секунду назад, оставив после себя дымящуюся ямку. Запах гари и кислоты ударил в нос.

Я бросил еще соли, создавая перед собой полукруг. Она замедлила ее, но не остановила. Тварь стала обходить преграду, ее щупальца ползли по стенам и потолку, пытаясь зайти с флангов. Шепот снова нарастал, давя на психику, пытаясь парализовать.

«…один…»

«…никто не придет…»

«…как тогда… в машине…»

Картинки всплывали в голове сами собой. Яркая фара в тумане. Визг тормозов. Стекло…

— Довольно! — закричал я, выхватывая бутылку с зажигательной смесью. Я сорвал тряпку-фитиль, чиркнул зажигалкой и швырнул ее в центр твари.

Бутылка разбилась. ВЗРЫВ! Огненный шар озарил цех на мгновение, отбрасывая гигантские, пляшущие тени. Тварь взревела — на этот раз это был звук настоящей, физической боли. Огонь лип к ее слизистой оболочке, пожирая ее. Она откатилась, сбивая пламя, ее щупальца бешено бились по полу.

Успех! Но короткий. Огонь потух почти так же быстро, как и вспыхнул, не найдя достаточной пищи. Но он причинил ей вред. Теперь на ее «теле» были черные, обугленные пятна, из которых сочилась черная жижа.

Она пришла в ярость. Весь ее облик исказился от злобы. Она двинулась на меня, уже не обращая внимания на соль. Щупальца, как бичи, засвистели в воздухе.

Я отступал, отбивался ножом. Лезвие вонзалось во что-то упругое и скользкое, и тварь взвывала, но это были лишь поверхностные раны. Одно щупальце обвилось вокруг моей ноги, и я почувствовал, как сквозь джинсы жжет ледяной холод. Он высасывал силы. Страх, дикий и животный, снова поднялся во мне.

Я из последних сил ткнул ножом в щупальце и рванул на себя. Что-то хрустнуло. Тварь отдернула конечность, издавая визгливый вой. Я попятился, споткнулся о какой-то металлический лом и упал на спину. Фонарь вылетел из рук и, покатившись, погас.

Тьма.

Абсолютная, кромешная тьма. И в ней — булькающее, злое дыхание и шепот, который теперь звучал прямо над моим лицом.

«…конец…»

«…съест…»

«…как сестренку…»

Я лежал, беспомощный, чувствуя, как ледяная сырость окутывает меня. Я проиграл. Я был так самонадеян.

И в этот миг отчаяния, в полной темноте, я увидел его.

Слабый, пульсирующий свет. Исходил он из самого центра твари, из-под обугленных тканей. Тусклое, салатовое свечение, размером с кулак. Оно билось, как сердце.

Сердце. То, о чем писал дед. Ее ядро. Ее слабое место.

Она была всего в паре метров от меня, готовясь нанести последний удар. Она не знала, что я это вижу. Что тьма, которую она так любила, выдала ее главную тайну.

Моя рука нащупала на поясе последнюю бутылку с зажигательной смесью. Зажигалка. Это был мой последний шанс. Прицелиться в темноте. В сердце.

Я вскочил на ноги, чиркнул зажигалкой. Маленькое пламя озарило ее уродливую, приближающуюся морду и мое перекошенное лицо.

— Вот же оно! — прохрипел я и швырнул бутылку прямо в пульсирующее зеленое пятно.

Полет казался вечностью. Бутылка перевернулась в воздухе, пламя фитиля осветило ее на миг…

И попала точно в цель.

На этот раз взрыв был другим. Не просто вспышкой огня. Это был взрыв света. Яркого, бело-зеленого, как молния. Тварь издала звук, который невозможно описать — вселенский визг разрываемой плоти и духа. Ее тело начало разваливаться на части, расползаться, как желе, под ударами внутренней энергии. Свет бился, как сумасшедший, и с каждым ударом тварь уменьшалась.

Шепот превратился в оглушительный крик, а затем в тишину.

Свет погас.

Я стоял, тяжело дыша, в полной темноте. Запах гари и озона стоял в воздухе. Я услышал, как зажег фонарь. Луч дрожал в моей руке.

На том месте, где была тварь, осталась лишь большая черная отметина на полу и несколько медленно испаряющихся луж слизи. Никакого сердца. Никакого свечения.

Она исчезла. Но я знал. Я чувствовал это всеми фибрами души. Это не было концом. Я разрушил ее физическую форму, ранил ее, возможно, очень серьезно. Но Сердце уцелело. Оно сбежало.

Я повернулся и побрел прочь, спотыкаясь о мусор. Я был измотан, избит, но жив. Впервые за долгое время я чувствовал не пустоту, а нечто иное. Цель.

Она вернется. Ей потребуется время, чтобы восстановиться, найти новое логово. Но она вернется. А пока… пока в городе наступило затишье. Туманные убийства прекратились.

Я дошел до выхода и сделал глоток холодного ночного воздуха. Дождь почти прекратился, туман редел. Где-то за облаками проглядывала луна.

Я посмотрел на свой дом вдали, темный и безмолвный. Он больше не был моей тюрьмой. Он стал моей базой. Моей крепостью.

У меня была работа. Нужно было найти способ создать настоящее оружие. Изучить дневник деда до конца. Найти слабые места. И быть готовым.

Она думала, что охота окончена. Она думала, что я — всего лишь жертва, отложенная на потом.

Но она ошибалась.

Теперь охотник был я.