Акцептация (гет)

Следующим утром Том боролся с головной болью в кафетерии внизу: он пил уже третью чашку кофе, пытаясь собрать себя по кусочкам. С Геростратом они вчера вечером неплохо выпили. Ещё в баре три раза наливали всем за счёт заведения, и отказываться он не стал. На закуску у них были только картофельные чипсы от Смита.

Сейчас ему приходилось расплачиваться за свою легкомысленность. И чтобы этот день стал ещё хуже, на стол перед ним опустилась сова. Она важно прошлась, кинула письмо, едва не угодив им в кофе, и выжидающе на него посмотрела, свернув голову набок. Нахальная птица хотела угощения. Он отломил ей кусок печенья и небрежно кинул его на стол.

Внимание его приковало к себе письмо, подписанное до безумия знакомым почерком. Этот почерк Том запомнил на всю жизнь — так же убористо были выведены буквы в его письме о зачислении в Хогвартс.

Дамблдор. Что старику было от него нужно?

Дождавшись, пока птица, наконец, соизволит забрать своё угощение и улететь, Том распечатал письмо.

В конверте лежало два листа. И оба были исписаны знакомыми почерками его преподавателей.

Один лист был от Слизнорта, где тот давал свои пояснения по поводу зелья. Пробежав первые строчки глазами и увидев слова «аконит», «побочные эффекты», «новый состав», Том решил отложить его до вечера, чтобы чуть позже прочитать со всей возможной внимательностью.

Второй был от Альбуса Дамблдора. Том издал сдавленный стон, как будто его ударили под дых. Гораций, видимо, всё ему рассказал о присланном образце зелья. Нужно было скорее прочесть, что же там понаписал Альбус. Открывать было страшно — ощущалось, что сейчас на него из письма польётся укоряющая, витиеватая речь профессора трансфигурации. Том его до сих пор опасался.

На первый взгляд, в письме ничего необычного не было. Только сдержанная радость, что Том делает успехи, радеет учёбой, и Суинни с Ленгдоном им крайне довольны. Ещё бы — нашли себе раба за бесценок на ночной труд и радовались. Больше пугало другое: вопрос, когда Том сможет принять своего «любимого» профессора и провести ему небольшую экскурсию по отделению. Не вопрос даже — скорее уведомление, что он собирается сюда прибыть, а Тому следует выбрать удобную дату.

Конечно же, Дамблдор вряд ли загорелся желанием посетить Мунго исключительно из-за Тома. В чём была настоящая причина его визита? В зелье, про которое ему, скорее всего, поведал Гораций? Или в Гермионе?

Теперь нужно было решать — остаться в Мунго и встретить его, как он того просил, или сбежать, бросив всё.

Он поднял взгляд к потолку, и пальцы его сжали письмо, превращая желтоватую бумагу в комок. Если бы он только не ввязался в это с самого начала… Чёртова ответственность. И чёртова Гермиона, у которой больше никого нет!

* * *

— Итак, — Суинни вёл Тома и Пруэтт по пустынному коридору, на ходу начитывая лекцию, — сегодня мы с вами коснёмся темы состояния острого психоза.

В утренние часы, когда посещения ещё не начались, завтраки и лекарства были разнесены — четвёртый этаж засыпал. В отдельных палатах продолжалась возня, но большинство обитателей, устраивавших свой бедлам в основном по ночам, отсыпались. В мягкой тишине голос Герострата звучал как проповедь священника.

Он повернулся к Тому и внимательно на него посмотрел, словно его слова сейчас должны были относиться исключительно к нему.

— Давайте для наглядности представим: вот вы просыпаетесь однажды, а мир, который вам известен, больше не подчиняется законам реальности, — иногда Том такое представлял, и это его пугало. Пугало, что однажды всё, что ему известно, может оказаться чьей-то выдумкой. — Представьте, что голоса шепчут вам, но слышите их только вы, — эти слова Герострат сказал, повернувшись к Магдалене. — Стены дышат, в углу стоит пугающий силуэт, который разглядеть можете только вы…

Мистицизм в словах Герострата Суинни будто бы прорвал им дверь в иную реальность, пугающую — с шепчущими голосами и жуткими тенями, тянущими свои пальцы к шее. Том остановился посреди коридора и оглянулся назад, будто желая убедиться, что это воображение играет с ним злую шутку.

— И вот вы уже в мире острого психоза, — Герострат возник за спиной у Тома и положил ему руку на плечо. — Это была лирика. Теперь окунёмся в клинические аспекты, — он кивнул, чтобы Том с Магдаленой достали блокноты. — Это не магия и не порча, это сбой в работе мозга. В галлюцинациях виноват сбой в работе таламуса, за бред у нас отвечает префронтальная кора…

Внезапный крик из восьмой палаты прервал речь Герострата. Тут же из сестринской вылетел Борм с дымящимся кубком зелья и побежал к палате.

— Какой шустрый, — тихо заметил Суинни. — Имейте в виду, что психоз — это всего лишь симптом, а не диагноз. Причины? — он снова взглянул на Тома. — Их мы будем рассматривать позже. Но кратко: биологические, психологические — например, стресс — и внешние факторы.

Стресс… Том вспомнил про Гертруду. А Гермиона? У неё тот же симптом? Нет, она слишком много знала, чтобы принимать её слова за бред. И бред, который понимал только Том.

Они продолжили идти по коридору, цокот каблуков Пруэтт неприятно отдавался в голове. В который раз Том уже задумывался — ну почему нельзя носить нормальную обувь? Почему о твоём приближении должно знать пол-отделения за пять минут до того, как ты окажешься у двери? С другой стороны, это было удобно… Заранее знать, когда подойдёт Пруэтт.

— А я думала, что сегодня мы будем разбирать психопатию, — холодно заметила Пруэтт, выразительно посмотрев на Тома. — Или это… слишком близкая для кого-то тема?

Том закусил щёку, ему хотелось уже ударить рыжую ведьму об стену — столько неуместностей вылетало из её рта. Но он стерпел и промолчал, стиснув в руке блокнот.

— А такие пациенты к нам попадают редко, как только появится клинический случай — мы его разберём, — Суинни тоже посмотрел внимательно на Тома. — Психопатия — синдром, для диагноза требуется комплекс признаков. Однако можно иметь отдельные черты психопата без полной картины… Но знаете, что любопытно… В нашей работе даже один признак, к примеру, отсутствие страха, — может быть полезен.

Только у Тома был страх. И не один — много-много страхов. Один из них заставил его создать крестраж, второй привёл в Мунго, третий заставлял каждый день приходить к Гермионе, четвёртый страх появился совсем недавно, и Том не мог себе в нём признаться. Он стал бояться, что однажды палата Гермионы окажется пуста.

* * *

Наконец настало время обеда. Том уединился в одном из пустых коридоров хирургии второго этажа с сандвичем и больничным кофе. Тут обычно было немноголюдно — все целители при деле, а пациенты не шастали по палатам и этажу. Откусив от сандвича, медленно пережёвывая его, он развернул письмо от Горация и положил его к себе на колени.

Добрую половину письма, если не больше, Слизнорт разливался потоком радостей и комплиментов по поводу выбора Томом профессии. Под конец, правда, выразил сожаление о нежелании Тома попробовать себя в Министерстве магии — ведь он, Гораций Слизнорт, вполне мог оказать ему посильную протекцию в получении места. Вздохнув, Том откусил от сандвича ещё кусок и запил его остывшим кофе.

Самое главное, то, из-за чего Том вообще пошёл на риск, вступив в переписку, профессор зелий уместил в конце.

«Мне не удалось найти аналог зелья, которое вы мне прислали, Том. Проанализировав его, насколько мне позволяло время в той спешке, о которой вы писали, могу сказать, что аконит в таких количествах — чистый яд. Но его уравновешивает безоаровая пыль, придающая зелью тёмный оттенок. По своим свойствам оно должно, предполагаю, как-то воздействовать на разум, возможно, даже вести к его деградации. Однако, мальчик мой, это всего лишь догадки. Без должных исследований и испытаний сказать с уверенностью я этого не могу. Думается мне, что принимать этот напиток не только опасно, но и мучительно».

— Опасно и мучительно… — Том засунул остатки сандвича в рот, а затем быстро сложил письмо и убрал его во внутренний карман.

Собственно, Гораций просто подтвердил опасения Тома, не особенно сильно раскрыв секрет зелья. Том надеялся, что это усиленная версия какого-либо старого эликсира, но даже Гораций не нашёл, с чем связать состав. Это точно какой-то новый экспериментальный напиток…

И… если зелье разрушает разум, то как удалось Гермионе так долго продержаться? Если только ей стали давать его не сразу. Чёртова Пруэтт со своим пятым этажом, с этим треклятым «мы». Стоило влить в её кофе побольше Веритасерума, чтобы её язык болтался свободнее.

Отправлять Горацию новое зелье для анализа было не вариантом — раз он сдал Тома Дамблдору один раз, то сделает это снова.

Поэтому Том пытался разобраться сам. Итак, зелье, притупляющее чувства, которое было записано в карте миссис Джонс… Он залез в справочник. «Каменное сердце» — убирающее часть эмоций, позволяющее отключить целый спектр. Использовалось в медицине при лечении острых состояний, а также… вызывало привыкание и являлось сильным наркотиком. Применять под строгим контролем.

То, что зелье являлось наркотиком, Тома не смутило — многие лечебные зелья могли вызвать зависимость и не подходили здоровым людям. Но они и не были предназначены для здоровых — их назначение помогать больным.

Смутило Тома другое — по описанию «Каменное сердце» содержало маковый цвет, а также его вываренные семена, и оттенок у зелья должен был быть тёмно-красным. Зелье же, остатки которого он взял из кубка миссис Джонс, было ярко-зелёное, почти сияющее. Также «Каменное сердце» должно иметь слабый запах ацетона, а это... оно пахло едким дымом, как бы странно это ни было.

Всё ещё больше усложнилось, когда вечером он поговорил с Гермионой. Хотя после того, как Гермиона сорвалась и попросила не говорить Герострату об ухудшении и не давать ей зелий, она стала слишком тихой. Словно то откровение заставило её что-то переосмыслить.

В кармане он держал этот пузырёк и нервно перекатывал его пальцами.

— Что там у тебя? — вдруг задала она вопрос. Впервые она интересовалась, что у Тома в кармане — вообще, она нечасто что-то спрашивала.

— Это? — он достал пузырёк, мгновение покрутил его в руках, затем положил его в ладонь Гермионе. Она поднесла его к глазам, чтобы лучше разглядеть. Зелье отливало ярким зеленым цветом, чуть переливаясь под светом лампы. — В назначении указано, что это «Каменное сердце», но... ни по запаху, ни по цвету оно не похоже на него. Что-то новое.

Он уловил промелькнувший страх в глазах Гермионы. Её худенькие пальцы дрогнули, и она едва не выронила пузырёк на пол.

— Оно тебе знакомо? — Том быстро выхватил его из её рук. — Тебе его давали? — тон его был напряжённым.

— Нет, но... — она следила за зельем в его руках: как он переложил его в правую руку, затем поднёс к свету, чтобы просветить. — Кажется, я про него слышала — жидкий ужас.

— Жидкий ужас? — Том приподнял бровь.

— Зелье отчаяния — другое название, — Гермиона произнесла это тихо, осторожно, словно опасаясь своих слов. — Это как жидкое воплощение ужаса: страх, галлюцинации, физическая боль и жажда, невыносимая жажда… В будущем кое-кто, — она укоризнённо посмотрела на Тома, — будет его использовать для достижения своих целей.

Кое-кто... Конечно же она вновь намекала на него, но прямо на этот раз не говорила. И не обвиняла.

— Его сейчас дают одной пациентке, — Том продолжал крутить флакон в пальцах. — У неё острый психоз после… — он замолчал на секунду, пытаясь правильно сформулировать свои слова. — Потери семьи. Вряд ли такое зелье поможет от горя...

Гермиона покачала головой. Точно не поможет — она была с ним согласна. Но… с ней было что-то не так. Мелкий тремор рук, сухость кожи… Ей нужно было принимать что-то восстанавливающее. Том присел рядом с ней на корточки, убрал спутавшийся локон от её лица и заглянул в её карие глаза. Всё ещё живые, не затуманенные.

— Слышала новости? — он попытался сместить фокус беседы с зелья. — Альбус Дамблдор одолел великого Гриндевальда. Невероятно, да?

Радости он по этому поводу не испытывал — скорее волнение от предстоящего визита. Его пальцы слегка дрогнули у ее щеки.

— И теперь ты боишься, да? — она сказала это без торжествующей улыбки, с какой обычно обнажала его страхи. Просто констатировала, как факт.

— Нет, — резко и быстро солгал он, а затем еле слышно добавил: — да… Он, как обычно, будет делать поспешные выводы, он не поймёт, что…

— Ты боишься, что он неправильно всё истолкует и не оставит тебе даже шанса объясниться, — почему она так хорошо его понимала? Лучше, чем Том сам себя мог понять. — Сбежишь? — в её словах прозвучал вызов.

— Нет, — ответил Том после небольшой паузы. И он не лгал.

Его пальцы обхватили тонкое запястье Гермионы, он сосредоточился на её пульсе. Снова какой-то рваный ритм… Она не пила это странное зелье, по крайней мере при Томе. Но ей явно становилось хуже.

Возможно ли, что в ночь, когда он ушёл выпить с Геростратом, кто-то навестил Гермиону? Том отпустил её руку и сжал губы в тонкую нитку.

Если он не разберётся с Пруэтт и этими «мы», то от… У него дух перехватило. От Гермионы Грейнджер даже тени не останется, только пустая оболочка, как от Гертруды Джонс.

* * *

Хорошо, что вечером их лекционная, в которой они и так почти не сидели, была пуста. Том смог спокойно туда пройти, чтобы уединиться и не быть застигнутым кем-то из персонала. Не то чтобы он делал что-то незаконное… Но афишировать свои действия он не желал.

Аккуратно прикрыв за собой дверь и кинув на неё заклинание, Том зажёг свет над столом, за которым Герострат обычно начинал им начитывать материал. Вечером небольшой зал со стрельчатыми окнами, тянувшимися почти до потолка, навевал мрачные думы. Полутьма в помещении, гнетущая тьма за окном — даже луна нырнула за тучи, как только Том решил выглянуть на улицу.

Взяв в руки измятое письмо от Альбуса Дамблдора, он расправил его на столе ладонями, а затем взмахнул над ним волшебной палочкой. Лист стал снова гладким. Том задумчиво на него посмотрел, вновь перечитывая строчки о предполагаемой встрече. Он уже дал свой ответ профессору. Теперь оставалось поработать с письмом. Снова взмахнув палочкой, он перемешал буквы в последних строках и вывел из них новые слова, расставив их в красивые абзацы. Выглядел результат очень убедительно.

Сложив письмо втрое, он убрал его в конверт. Письмо от Горация он заблаговременно оттуда вынул и спрятал во внутренний карман мантии. Теперь оставалось закинуть наживку.

Лучше всего это будет сделать завтра.

Перед тем как отправиться отдыхать в ординаторскую, Том совершил привычный маленький обход по палатам. Собрал несколько записок с утренними заданиями, заглянул на пост, чтобы отнести туда пару пустых склянок от зелий. Уточнил, не произошло ли чего за это время и не требуется ли от него помощь. И в итоге спокойно отправился вздремнуть.

Спокойно ему, правда, не было. Внешне держал привычную холодность, а внутри бушевал. Всё свалилось, всё вместе: и это зелье, состав которого озадачил самого Слизнорта; и состояние Гермионы, которое почему-то ухудшалось; и в довершение всего — победа профессора и его желание приехать. Если уж Альбусу Дамблдору так не терпелось навестить бывшего ученика, то Том хотя бы должен был извлечь из этого выгоду для себя.

* * *

Утро началось для него с криков пациентов из двенадцатой палаты. Вскочив с дивана, будто его облили кипятком, Том, даже не успев поправить мятую после сна мантию, ринулся по коридору устранять беспорядок. К пациентам можно было применять далеко не все заклинания, но связывающее обычно помогало хорошо.

— Прекратите! Уберите это! — эхом доносились до него вопли волшебника, прибывшего сюда неделю назад с контузией и в психозе. Война закончилась, и скоро сюда, наверное, повалит множество новых её жертв.

Забежав в палату, Том обнаружил, как этот мужчина средних лет с заметной проседью в тёмных волосах опрокинул больничную кушетку и спрятался за ней, как за блиндажом.

Яркие солнечные лучи выхватывали из тени резкие черты мужчины, лицо которого было перекошено мукой. Нахмурившись, Том взмахнул палочкой и обездвижил его, чтобы он не навредил себе или кому-то ещё. Тут же за его спиной появился ещё один санитар — Стивенс, лет на пять старше Тома. Он отлевитировал кушетку на место и стал приводить в порядок палату. Тем временем сам Том подошёл к пациенту, наклонился к нему и проверил пульс на шее — сердце колотилось с бешеной скоростью. А глаза пациента были расширены от ужаса.

— Что ему назначали? — выпрямившись, холодно спросил он. В палате витал знакомый аромат аконита. Того самого.

Стивенс замер и посмотрел на лист назначений, прикреплённый к кушетке, помятый и надорванный из-за суматохи.

— Успокоительное, — ответил он. — Восстанавливающее. Стандартные зелья, вроде бы.

Отлевитировав больного на кушетку, всё ещё обездвиженного, Том предложил зафиксировать его ремнями до прихода Герострата. И санитар согласно кивнул этой идее. Теперь требовался кофе, чтобы немного прийти в себя.

Перед тем как спуститься вниз, Том подошёл к палате Гермионы и заглянул в окошко. Она лежала на кровати, на первый взгляд с ней всё было хорошо.

* * *

На сестринском посту Том, делая вид, что изучает назначения пациентов, держал письмо нарочито небрежно, будто только что его вскрыл — и не слишком заботился о конфиденциальности. Он разложил на стойке несколько больничных листов и склонился над ними, хмурясь, будто внимательно их читает. Старшая сестра отошла в сестринскую за препаратами. Санитары расползлись по отделению, чтобы проверить других пациентов после утреннего каламбура.

Обычные утренние будни перед началом обучения, до которого ещё был час с лишним. Том обмахнулся письмом несколько раз, словно веером, и тут, будто почуяв запах пергамента из Хогвартса, на его наживку приплыли сразу две рыбки: рыжая Пруэтт и конопатый Борм.

— Любовное послание, Реддл? — игриво улыбнулась Магдалена, облокотившись о стойку рядом с Томом.

Он скучающе зевнул.

— Да, профессор Дамблдор предлагает устроить мне рандеву через месяц в нашем отделении, — безразлично сообщил он и достал письмо из конверта. — Вот, можешь прочесть.

— К чему мне это? — холодно поинтересовалась Пруэтт, беря двумя пальцами письмо за краешек. Но взгляд её карих глаз всё же жадно впился в строчки.

— Ну, ты же возмутилась в прошлый раз, что его рекомендации прошли мимо тебя, — прищурился Том и вновь уткнулся в назначения. — Исправляюсь.

Магдалена недоверчиво посмотрела на Тома после того, как пробежала глазами письмо, а затем обменялась многозначительным взглядом с Бормом.

— Со школы не виделся с Альбусом, — вступил в разговор молодой целитель. — Помню его уроки по Защите... А у тебя он уже Трансфигурацию вёл, наверное? — Борм встал от Тома с другой стороны — словно они с Магдаленой решили зажать его в клещи.

— У Реддла вообще замечательные отношения с профессором, — протянула Пруэтт, усмехнувшись. — Представляешь, он сам его сюда рекомендовал, а потом ещё следом отправил Ленгдону письмо с дополнительными «рекомендациями».

Глаза у Тома округлились. Ей откуда знать о том, что Альбус накарябал в больницу письмо с выражением глубоких сомнений в искренности Тома в выборе профессии?

— А теперь ещё и навестить решил — невероятная забота...

— Мы с... профессором познакомились раньше, чем я поступил в Хогвартс, — немного приврал Том. Это была почти правда — на пару месяцев раньше поступления. — Так что, в каком-то смысле... он за мной приглядывает... — он хотел добавить: «Ведь я сирота», но решил, что это уже будет лишним в этом спектакле.

И вот теперь он добился того эффекта, которого не произвело на Пруэтт письмо. В её глазах мелькнул страх. И Борм рядом как-то странно замялся, переступив с ноги на ногу.

— О-он к слизеринцам не очень... — начала она.

— То есть ты хочешь сказать, что профессор настолько предвзят, что делит людей на категории? — пронзительный взгляд Тома заставил её покраснеть. Он поверить не мог, что ему когда-либо придётся для вида обелять Альбуса Дамблдора. — Он бы не одобрил твои слова, Магдалена, — цокнул языком Том.

* * *

Благодаря высоким окнам аудитория была наполнена светом, в лучах которого было видно крупицы пыли, витающей в воздухе. Том стоял уже у стола в центре зала, облокотившись на него и положив голову на скрещённые руки. Он не выспался, сил почти не было.

Каблучки Пруэтт звонко цокали по полу, извещая о приближении Магдалены. Герострат нетерпеливо поглядывал то на дверь, то на часы, висевшие над входом. За опоздания он не ругал, но и не поощрял их. Наконец, Пруэтт забежала в аудиторию, прогарцевала к столу и встала рядом с Томом. После утренней беседы она даже не смотрела в его сторону, будто он её смертельно обидел.

— Берите стулья, чтобы вам было удобнее записывать, — Герострат махнул рукой в сторону стены, где стояла мебель для занятий.

Том, лениво взмахнув палочкой, призвал один из стульев и расположил его напротив стола Суинни. Пруэтт недовольно смотрела на него — скорее всего, из-за того, что заметила: он предпочитал колдовать невербально.

— Тебе помочь? — осведомился Том из вежливости.

— Благодарю, но я справлюсь, — Магдалена отвернулась и взмахнула палочкой. — Акцио стул.

Пожав плечами, Том устроился на своём месте, достал блокнот и вытянул ноги вперёд, чтобы дать спине немного расслабиться.

Обойдя стол, Герострат встал перед обоими своими учениками, привычным жестом потер переносицу и начал:

— Итак, в прошлый раз мы прошлись по симптомам, — он взял со своего стола пергамент и, свернув его в трубочку, постучал им по раскрытой ладони. — Как я вам говорил, острый психоз — не диагноз. Это состояние. Но если с органическими причинами всё относительно понятно — опухоли, инфекции, интоксикации, — то с психологическими сложнее. Глубже.

Герострат замолчал на мгновение и оперся бедром о стол.

— Почему вдруг рушится психика? Для некоторых достаточно одной капли, — он посмотрел на Тома. — Одного разговора, одного сна. А иногда — это годы внутренней гнили, — Герострат перевёл взгляд на Пруэтт. — Но почти всегда есть предрасположенность: высокий уровень тревожности, эмоциональная неустойчивость, склонность к подавлению чувств, — он на мгновение замолк. — Или изоляция. Хроническая.

— То есть это больше похоже на срыв… — протянула Пруэтт, покачивая ножкой.

— Да, в ряде случаев это срыв, если годами подавлять тревогу, гнев, вину, — Суинни отложил скрученный пергамент обратно на стол. — А потом — бум. И психика сломалась.

Он повернулся к ним спиной, несколько раз взмахнул палочкой и вывел список триггеров: Посттравматический стресс (ПТСР), Лишение сна, Длительное напряжение, Эмоциональная изоляция, Внутренний конфликт.

— Я бы выделил эмоциональную изоляцию… — Герострат скрестил руки на груди и вновь взглянул на Тома, записывавшего в блокнот. — Пациенты без семьи, без близких, без веры во что-то устойчивое — довольно уязвимы.

Том поднял на Герострата недоверчивый взгляд.

— Психоз? — чуть нахмурился он. — Даже если человек внешне здоров? — он вопросительно приподнял бровь. — От простого одиночества?

Пруэтт чуть скосила в его сторону глаза.

Лицо Герострата чуть помрачнело.

— Если он долго не даёт себе прожить чувства, то да, — он вздохнул. — Если выдерживает слишком много. И слишком долго.

— А кто в зоне риска? — подала голос Пруэтт.

— Все. Особенно те, кто считает, что с ними такого не может случиться, — Герострат сделал шаг вперёд, к её столу. — Иногда это принимает причудливые формы. Например, синдром Кандинского — Клерамбо — навязчивое ощущение, что мысли контролируются извне. У многих пациентов с этим синдромом — либо тяжёлое ПТСР, либо крайний уровень изоляции.

Тут Герострат громко хлопнул в ладоши, будто разрезая клинком повисшую тягучую тишину. Том моргнул несколько раз, словно выходя из транса, в который вогнал их тихий голос Суинни.

— Время в вашей компании летит быстрее снитча, — он усмехнулся. — Но, думаю, нам не помешает перерыв минут на пятнадцать.

После того как Пруэтт быстро встала со стула и покинула аудиторию, вновь зацокав по коридору, Герострат подошёл к Тому и положил руку ему на плечо.

— В сутках всего двадцать четыре часа, хотя бы шесть из них постарайся уделять сну, — серьёзно произнёс он, с металлом в голосе. — Переутомление ещё никому не шло на пользу, пациентам ты этим не поможешь.

* * *

Гермиона всегда высказывала то, что лежало у Тома в глубине души. Как только он начинал искать себе оправдания — она тут же хлёстко опускала его на землю.

Он сидел в палате напротив неё, вымотанный вечерней рутиной отделения, и боролся со сном. Необходимость обменяться с ней вечерними колкостями стала уже ритуалом. Только сегодня он на колкости, кажется, был не очень способен. Впервые не было сил даже злиться на Гермиону, а повод ведь был...

— Ты уже поставил себе диагноз?

— Нарциссическое расстройство… может, ещё и субпсихопат, — мрачно хмыкнул Том. — Последнее не лечится, — на удивление спокойно признал он.

— Ну, я слышала, что многие успешные психиатры имеют проблемы с головой, во всяком случае среди магглов, — задумчиво произнесла Гермиона. — Может быть, это твой случай?

Тому нелегко было признаваться себе в этом, но каждая неприятная ему фраза Гермионы, каждая, за которую хотелось её убить, отодвигала его от края пропасти. От бездны в тьму, в которую он так отчаянно шагал всю свою жизнь. Именно поэтому он не мог её убить. Казалось, если он от неё избавится, то и от последнего фатального прыжка некому будет его отговорить.

Он убеждал себя, что ненавидел её, но какая-то часть души тянулась к ней за новой порцией правды, чтобы убедиться, что он не утратил способность чувствовать окончательно.

Сев рядом с ней, он склонил голову ей на плечо.

— Всегда тебя терпеть не мог, — тихо признался Том.

— Взаимно, — отозвалась Гермиона. Она посмотрела на него, оценивая эту близость, и не отодвинулась, позволив ему сидеть рядом. Тепло её плеча согревало, оно казалось слишком мягким, чтобы оторвать потяжелевшую голову.

Том, вздрогнув, резко открыл глаза. Задремал? Он так устал, что, прислонив голову к её плечу, выключился на... Он посмотрел на часы. На двадцать, чёрт возьми, минут.

Гермиона сидела рядом — кажется, она не сдвинулась и на дюйм с момента, как он сел рядом.

— Не убила меня? — ощетинился Том.

— Я же не ты, — ответила она, посмотрев на него с укором.

— Ты уже пыталась меня убить, не строй из себя невинность, — процедил Том, вставая с кровати.

— Тогда ты был другим... — выдала ему Гермиона, глядя прямо в глаза. — Я пыталась остановить того, в кого ты можешь превратиться...

Он смотрел на неё зло, с негодованием, но именно этих чувств почему-то не испытывал. Скорее, она вызывала у него ужас. Ужас своей зеркальной похожестью на него. Тоже умна, тоже амбициозна и тоже плохо держит себя в руках. Но она была зеркалом ему: там, где он применял хитрость, она воспользовалась бы убеждением; она хитрила бы там, где Том угрожал; и угрожала бы только в том случае, если бы Том был готов убить.

Что же такого страшного произошло, что она решила его...

— А может быть, не превращусь.

— Может быть, — взгляд Гермионы стал мягче.

Её рука медленно поднялась к его лицу, пальцы едва коснулись чёрных взлохмаченных волос, но, дрогнув, отпрянули.

Том вдруг решил проверить, ощутит ли он что-нибудь, если... Он подался вперёд, так что лицо Гермионы оказалось к нему ближе, чем нужно. Через секунду их губы соприкоснулись. Глаза его были открыты, и он заметил, как панически расширились зрачки у Гермионы. Её ладони легли на его грудь в отталкивающем жесте, но она его не оттолкнула. И не ответила. Губы её были плотно сомкнуты, она прерывисто дышала.

Том её напугал.

Он быстро от неё отстранился.

Ему хотелось почувствовать, но...

— Ничего не ощутил, — выдохнул он.

— И... я... — ответила Гермиона, но Том видел, как вздымается её грудная клетка от волнения, как по щекам поплыл румянец. — Тебе было неприятно, — не вопрос, а утверждение.

— Нет, — к своему удивлению ответил он. — Не было.

В задумчивости она нахмурила брови, глядя на него. О чём-то размышляла, прикусив щёку, целую вечность. Том собирался встать, но она…

— А так? — ладонь вдруг мягко скользнула по его плечу, легла на шею. Её губы коснулись его века. Затем — виска. Скулы. Щеки...

Сердце забилось с такой скоростью, словно собиралось покинуть грудную клетку. Его пальцы машинально сомкнулись на её плечах — неуверенно, будто он сам не понимал, зачем. Но не для того, чтобы оттолкнуть.

Гермиона видела его смятение, уголки её губ едва заметно поднялись вверх. Она подняла глаза и, прежде чем он успел найти слова, сама коснулась его губ. Нежно. Но не мимолётно. Она задержалась. Том с трудом сдержал порыв — тело, будто само по себе, начало отвечать. Он чуть склонился вперёд, едва приоткрыл губы в ответ, ощущая их мягкость…

И вовремя остановился.

Он затаил дыхание, а Гермиона, видимо, почувствовав, чуть отстранилась. Не сразу. Её лоб почти касался его.

— Что ты почувствовал? — прошептала она. А потом, добавила тише: — Том.

Так его имя не звучало ещё ни от кого — с такой опасностью и интимной близостью. Он облизнул пересохшие губы.

— В-волнение, — голос его не слушался.

— И я, — она отстранилась и медленно убрала руку с его шеи, проведя кончиками пальцев по подбородку.

Том смотрел на неё ошарашено. Откуда у неё взялась над ним такая власть?

Он ушёл.

Просто отстранился, поднялся и вышел, как будто ничего не произошло. Как будто за минуту до этого не прикасался к ней губами, не чувствовал её пальцев у себя на шее.

В коридоре он шёл быстро, почти не разбирая пути. Казалось, весь Мунго рассыпался в мерцающий шум, он больше не слышал ни шагов, ни голосов, только гул в ушах — и горячее, неприятное пульсирование под кожей.