Чёртовы крылья (гет)

На рассвете четвёртого дня Снейп появился раньше обычного. Серый свет едва просачивался сквозь щель между ставнями, и воздух в комнате был плотным, как будто пыль впитала в себя ночные страхи и не спешила отпускать. Он открыл дверь, как всегда бесшумно, и остановился на пороге, прислушиваясь.

Гермиона спала. Не скрючившись, как в первые ночи, не спрятавшись под мантией с головой, а раскинувшись на старом матрасе, почти свободно, словно наконец приняла своё заточение. Под ней слегка подрагивали её крылья — расправленные, тяжёлые, обвисшие, как у спящей птицы.

Он хотел уйти и вернуться позже. Но не ушёл. Вместо этого подошёл к постели и негромко произнёс:

— Просыпайтесь.

Она дернулась — и тут же закричала. Крылья дернулись вверх, резко и болезненно, мышцы спины напряглись. Снейп отшатнулся. С каждой секундой крылья крепли, выпрямлялись, набирали форму. Мрачно-чёрные, с синевато-металлическим отблеском, они вытянулись во всю ширину комнаты.

Гермиона сидела, стиснув зубы. Слёзы навернулись на глаза, но она их не вытерла. Она дышала, сжав кулаки.

Снейп не мог оторвать взгляда. Это было… красиво. Ужасно. Болезненно. Живо. Он видел, как её кожа натянулась на спине, как сочленения двигались, будто действительно созданные природой, а не зельем. Ему даже показалось, что он слышит звук перьев, хотя их там не было — только гладкая, почти бархатная кожа.

— Чёрт, — выдохнула она. — Простите. Опять они… сами.

Он не ответил. Молча наблюдал, как она, тяжело дыша, пытается сесть, прижимая крылья к себе. Когда она сделала неловкое движение, то соскользнула с кровати, споткнувшись о край одеяла.

Он успел поймать её. Не за руку. Не за талию. Он вцепился в подол её платья, едва удерживая её на месте. Ткань натянулась, она остановилась в полушаге, голова её резко повернулась к нему. Они оба замерли.

— Вы... — прошептала она.

— Не двигайтесь, — отрезал он. Его голос прозвучал слишком резко даже для него самого.

Гермиона замерла. Потом медленно выпрямилась, и он отпустил ткань. Между ними снова легло расстояние. Неловкое. Давящее. Тихое.

И вдруг она засмеялась. Лёгко. По-настоящему.

— Ну и ситуация, — сказала она, вытирая глаза, будто то были слёзы, а не смех. — Я думала, что хуже, чем на третьем курсе, уже ничего не будет. А тут вы держите меня за платье, как гувернантка.

Снейп отвернулся, будто что-то уронил на полу.

— Вы не понимаете, насколько опасен каждый ваш жест.

— А вы не понимаете, как мне хреново, — ответила она и села обратно на кровать.

Он не ответил. Только краем глаза отметил, как она смотрит на него. И чуть прищурился. Она задержала взгляд дольше, чем нужно. Он знал эти взгляды у студентов — любопытство, растерянность, интерес. Но здесь было что-то другое.

А она, в свою очередь, поймала себя на мысли: “У него красивый нос. Удивительно… геометрично красивый. Интересный. Чёрт.” Она тряхнула головой, отгоняя мысли.

Снейп проводил каждый день за поисками противоядия. Он не покидал Хогвартс — только Северная башня и подземелья. Каждый вечер Гермиона слышала, как он возится в коридоре, а потом слышала его шаги. Он приносил пробирки, бумаги, блокноты с диаграммами, книги по редким составам.

Он тестировал всё: на мышах, на магических клонах ткани, даже на растениях с чувствительностью к сексуальным феромонам. Всё — безрезультатно. Некоторые зелья вызывали ухудшение, другие — временное онемение крыльев. Но полного подавления эффекта не достиг ни один состав.

Пока он работал, она рисовала.

Она перерисовала свои крылья десятки раз. С разных углов, с разных освещений. Добавляла анатомические подписи, сравнивала с мифами. В блокноте появились пометки: "близко к херувимам", "почти как у фурий", "анатомия архангела?". Она читала о богах, о демонах, об ангелах, о падении Люцифера. Некоторые описания вызывали у неё странное, глухое чувство узнавания.

— Удивительно, — сказала она как-то вечером, листая «Magical Bestiary: Vol. II». — Почти в каждой культуре есть образы с крыльями. Но нигде не говорится о том, что они причиняют такую боль.

Снейп, не отрываясь от своих записей, буркнул:

— Возможно, они не были алхимически созданы.

— Или люди просто не писали правду, — задумчиво сказала она. — Никто не хочет говорить о боли. Все хотят — о величии.

Он поднял голову. Его глаза были тёмными, усталыми.

— Глупость. Величие всегда идёт с болью.

Она улыбнулась.

— Серьёзно? Вы всегда были таким мрачным?

Он пожал плечами.

— Просто вы всегда были слишком романтичной.

Она смутилась.

— Я просто… всегда вами восхищалась. С самого первого курса.

Снейп замер. Медленно повернул к ней голову.

— Восхищались?

— Да. В смысле… вы были пугающий, да. Иногда ужасный. Но вы знали больше всех. И когда вы что-то объясняли… я чувствовала, будто подглядываю в тайну. Как будто магия — это не просто палочки и слова, а что-то настоящее. Химия. Структура. Огонь.

Тишина зависла между ними. И тут он сделал то, чего она никак не ожидала.

Он… улыбнулся.

Улыбка Снейпа была жуткой. Не злой. Не кривой. Просто... незнакомой. Как будто он нашёл на своём лице забытый мускул. Как будто не знал, как это делается, но всё равно попытался.

Гермиона вздрогнула.

— Вы… вы улыбнулись.

Он снова отвёл взгляд.

— Наверное, это побочный эффект ядовитого общества.

— Нет, — прошептала она. — Это вы просто забыли, как это бывает.

Он не ответил. Но больше не хмурился.

Шесть дней.

Шесть чёртовых дней.

Северус Снейп чувствовал, как его нервы истончаются, как кожа на пальцах начинает чесаться от недостатка одиночества, а мысли — от того, что приходится фильтровать каждую фразу. Комната стала тесной. Не потому, что она была малой — он знал куда меньшие подземелья, — а потому, что в ней дышали двое. И один из них — он сам — с каждым днём начинал дышать всё труднее.

Не потому, что она раздражала. Нет. Наоборот. Потому что с каждым днём раздражало её отсутствие раздражения. Потому что она уже не вздрагивала от его комментариев. Потому что он начал замечать, как она расчесывает волосы пальцами, задумавшись. Как молча смеётся, если не понимает, как читается древнеруническое слово. Как упрямо шепчет заклинания под нос, будто в этом есть утешение.

Он устал. И хуже того — он начал зависать.

Именно в этом состоянии его застал Малфой. В вечерних шелках, с непокрытым торсом, на котором всё ещё виднелся след зелья-недоразумения, и с новым бредом:

— Северус, ты же мастер! Мне нужно что-то... кошачье, понимаешь? Шепчется, мурлычет, но с когтями. Кхм. “Кошачья прихоть” — прекрасное название, не находишь?

— Люциус, — протянул Снейп, поднимая глаза от котла, — если твоя супруга снова окажется покрыта чем-то неестественным, я отправлю тебя к Мунгу на полный телесный аудит. Или на кастрацию — выбор за тобой.

— Ты просто завидуешь! — фыркнул Малфой, бросая мешочек с авансом и исчезая с таким же пафосом, как и появился.

Северус едко усмехнулся, и, едва погас огонь в камине, прижался лбом к шкафчику с настоями. Усталость подкралась даже к его голосу: он стал тише, мягче, неосознанно — как если бы человек, привыкший кричать, начал говорить только ради того, чтобы его услышали. Без усилий. А услышать ему, похоже, всё больше хотелось именно её.

Грейнджер. Блестящая, неловкая, с крыльями, как у падшего ангела, и характером, как у пороховой бочки, если её уронить в библиотеку.

Сегодня она вымотала его полностью. На завтрак она отказалась от тыквенного сока. На обед задала вопрос, в котором была встроена цитата из "Философии алхимии". На ужин — обсуждала разницу между мифологическими крыльями пегаса и икаровыми. И всё это время он чувствовал, что она планирует что-то идиотское.

Он был прав.

День подходил к концу, солнце ушло за горизонт, а он всё ещё варил очередную гадость, когда в его заклинания наблюдения пришёл импульс тревоги.

Она.

Северус выругался так, что даже зелье в котле зарыдало. Он сорвался с места и через секунду был в северной башне, где обнаружил Грейнджер на вершине книжного шкафа, растянувшую крылья, как маленькая трагикомическая гарпия, готовая к величайшей глупости своей жизни.

— Грейнджер! — заорал он, как командир в бою.

— Сейчас! У меня сработают инстинкты! — она выглядела… неуверенно.

— Ты сдохнешь, а не взлетишь!

Но было поздно. Она шагнула. Или, скорее, соскользнула.

Он поймал её. Инстинктами. Обеими руками — схватив за талию и спину, прижав к себе. Она вжалась в него, как будто только и ждала этого. И сразу стало ясно: всё пошло не так.

Удар напряжения пронзил воздух. Тело Гермионы задрожало, глаза расширились, зрачки разлились по радужке, кожа вспыхнула пятнами жара. Северус выругался сквозь зубы и, будто отбиваясь от молнии, поцеловал её — быстро, без языка, но намеренно. Губы к губам. Чтобы сбросить контакт. Чтобы деактивировать. Чтобы… слишком поздно.

Её тело обмякло. Он почувствовал, как она теряет сознание прямо в его руках. Рывком он перенёс её на кровать, замер на секунду, глядя на ту, кого только что… спас? поцеловал? обрёк?

Он не знал.

Но он вылетел из комнаты, как беглец, и захлопнул дверь с таким звуком, будто запирал внутри бомбу.

Два часа спустя Гермиона очнулась. Тихо. Без слов. Крылья исчезли. Никакой боли. Только пустота. Её ладони дрожали. Сердце било в висках. Глаза наполнились слезами. Она понимала. Всё.

Она влюбилась.

В мужчину, который её презирал. В профессора, который не должен был её касаться. В холодного, язвительного, измождённого, и вдруг — доброго.

Слёзы катились по щекам. Она закрыла лицо руками и прикусила губу, чтобы не издать ни звука.

Когда дверь отворилась, и Снейп снова появился — всё уже было решено. Он вошёл, не глядя в её глаза, и протянул ей аккуратно сложенную школьную форму. Голос — сухой:

— До свидания, мисс Грейнджер. Удачи на экзаменах.

Он развернулся, и уже был на пороге, когда она шепнула:

— Профессор…

Он остановился. Но не обернулся.

— Спасибо.

Он не ответил. Но она заметила, как его пальцы сжались на дверной ручке. Словно он удерживал не дверь, а себя.

Он ушёл. И дверь закрылась. Без щелчка, но с эхом, которое отразилось внутри неё громче любого хлопка.