Искаженное отражение (гет)

День Первый: Каменное Дыхание и Латунные Призраки

Глухой гул снизу был не просто вибрацией под когтями. Он был живым. Он наполнял костяные стены пещеры-спальни Элуны, проникал сквозь толщу розоватой чешуи на брюхе, отдаваясь в грудной клетке глухим, мерным биением. Дыхание горы. Глубинные Кузни. Каждый удар гигантского молота где-то в чреве Некрополиса-Горы отзывался эхом в ее собственном скелете, смешиваясь с тревожным стуком сердца. Бум-бум. Тум-тум. Где кончался гул горы и начинался ее собственный? Голова, все еще слишком легкая, слишком человеческая внутри, кружилась от этого симбиоза. Шум в ушах усилился, смешиваясь с эхом... Или это снова они? Она вжалась в холод камня, пытаясь найти опору в его несомненной реальности, в его шершавой, неумолимой твердости под мягким брюхом. Камень впивался в чешую, оставляя отпечатки. Реальность. Вот она.

По выдолбленным в камне желобам, с легким журчанием-шепотом, текла вода. Ледяная, чистейшая, пахнущая вечными снегами вершин и тайной глубин. Она наполняла огромную, отполированную до зеркального блеска чашу у стены. Элуна подошла, опустила морду. Отражение дрожало: огромные аквамариновые глаза в розовой рамке чешуи, маленькие, острые рожки, еще мягкие на вид. Она коснулась воды языком. Холод ударил в мозг, пронзительный и очищающий. Шшшш, — будто зашипел поток в желобе. Или это...? Она резко отдернула голову. Только вода. Только камень. Только гул. Шепоток стих, оставив после себя лишь натянутую тишину в собственной голове, звенящую пустоту. Но эхо шипения застряло где-то в затылке.

Свет в спальне был призрачным. Зеленоватое, фосфоресцирующее сияние люминесцирующих мхов, втиснувшихся в ниши и трещины стен. Они боролись с вечным полумраком пещеры, отбрасывая на пол дрожащие, неясные тени. Тени, которые иногда казались слишком густыми, слишком вытянутыми, будто готовыми отделиться от стены и шагнуть вперед, обрести форму. Элуна моргнула, и они снова были просто тенями. Гул Кузен нарастал. БУМ. Она прижалась к холодному камню стены всем телом, всем весом. Твердо. Реально. Ты здесь. Ты дракон. Это твой дом, — попыталась убедить себя, но мысль прозвучала неуверенным эхом в пустой пещере собственного сознания, чужой и хрупкой. Шепоток отозвался где-то за правым ухом: "Дом? Или клетка?"

Запах донесся первым. Сладковато-едкий, густой, въевшийся в сам камень Некрополиса-Горы. Дым драконьих углей. Жирное, аппетитное амбре жарящегося мяса, перебивающее дымную ноту. Элуна, ведомая ноздрями, словно на привязи этого аромата, вошла в кухню-пещеру. Размеры помещения захватывали дух — своды терялись в полутьме где-то высоко над головой. В центре пылал котел, сложенный из черных, пористых камней. Внутри — не угли, а пламя. Живое, яростное, почти белое в сердцевине, драконье пламя, питаемое Джрахом.

Он сидел на корточках перед очагом, его мощная спина в белых чешуйчатых пластинах напряглась. КХ-ХРЫК! — его легкие сжались, и струя воздуха, сокрушающей силы, ударила в основание костра. Пламя взметнулось вверх гигантским языком, едва не лизнув своды, осветив на мгновение причудливые сталактиты, отбрасывая на стены гигантские, пляшущие тени. Мясо в подвешенных над огнем чугунных котлах — каждый размером с человеческую повозку — забулькало, зашипело, выпуская соблазнительные клубы пара, которые тут же втягивались в ноздри Элуны, заполняя их жаром и жиром.

— Аккуратнее, громовержец! — рявкнула Джейна, не отрываясь от разделки туши какого-то горного козла на огромной каменной плите. Ее получеловеческая форма была стройной и опасной. Алые чешуйки, как латы, покрывали плечи, предплечья, голени, поблескивая в отблесках огня. Остальная кожа была темно-бронзовой, гладкой, но невероятно прочной на вид. Один клок ее темных, словно вороново крыло, волос, выбился из строгой косы и упал на щеку. Она отбросила его резким движением головы, не прерывая работы острым, как бритва, когтем, выступающим из ее пальца. — Опалишь завтрак Элуны. Опять. — Ее голос был низким, с легким шипящим призвуком, как раскаленный металл, опущенный в воду.

Завтрак Элуны уже ждал — аккуратная горка нежнейших, тонко нарезанных ломтиков того же козла, слегка подрумяненных на краю плиты, где жар был слабее. Рядом лежали коренья, запеченные до мягкости в углях, их земляной аромат смешивался с мясным, создавая плотную, насыщенную ауру. Но взгляд Элуны прилип не к еде. На самом краю стола, рядом с грубо вытесанной солонкой из горного хрусталя, стояло нечто... инородное. Небольшая коробочка. Латунь, местами потертая до бледно-желтого, местами покрытая темной патиной. Черное дерево, инкрустированное по краю. Маленький рычажок сбоку. Совершенно, до жути знакомое. Обыденное. Чужое.

— Диковину человеческую привезли, — голос Джейны прозвучал прямо над ухом Элуны, заставив ее вздрогнуть всем телом, сердце екнуло. Она не слышала шагов. Мать стояла рядом, вытирая руки о грубый кусок кожи. Ее глаза, золотистые, со змеиными вертикальными зрачками, скользнули по тостеру, холодные и оценивающие, как взгляд хищника на беспомощной добыче. — Зовут тостер. Говорят, хлеб поджаривает. Чудо инженеров Людей. — Она фыркнула, короткий звук, похожий на шипение углей. — Попробовали. Наш каменный хлеб — КРУХ! — треснул латунный механизм внутри. Теперь безделушка. Пылится. — Голос был ровным, но в нем чувствовалось презрение к хрупкости человеческих изобретений, к их нелепой попытке укротить огонь в такой хлипкой оболочке.

Тостер. Слово отозвалось в памяти Элуны четким, ясным образом, как удар колокола в тишине. Утренняя кухня в маленькой квартирке. Липкий от тепла линолеум под босыми ногами. Запах кофе и подгорающих тостов. Звонок будильника. Тик-так. Тик-так. Она протянула лапу, осторожно тронула холодную латунь кончиком когтя. Металл скрипнул. Внутри что-то дребезжало, будто сломанное сердце, будто запертая в клетке птица. Это просто вещь. Мертвая вещь. Но почему тогда воздух вокруг нее казался гуще, тяжелее? Почему в ушах, поверх гула Кузен, вдруг зазвенел тонкий, высокий писк? Как сигнал... как зов... чего-то давно забытого, от чего сжималось горло? Она отдернула лапу, будто обожглась.

— Да. Безделушка, — прошептала она, но голос сорвался, выдавая внутренний перекос, трещину в только что обретенной уверенности. Гул Кузен на мгновение слился с навязчивым звоном в ушах, создавая дисгармонию. "Не безделушка... ключ..." — прошелестело где-то за спиной, но когда она обернулась, там была лишь тень от котла.

Пришла наставница. Звали ее Верита. Она была древней, ее чешуя цвета окисленной меди потрескалась и потускнела по краям, глаза мутные, как замерзшие озера, но проницательные, видящие насквозь, будто читающие мысли по дрожи чешуи. Вместо книг она принесла тяжелые каменные плиты, испещренные угловатыми, глубоко выбитыми рунами, и свитки из обработанной, почти прозрачной драконьей шкуры, исписанные теми же непонятными, угрожающе мерцающими символами. Верита молча, без предисловий, начала рисовать углем прямо на стене пещеры — сложные схемы звезд, переплетения горных хребтов, линии, похожие на потоки магии или, возможно, подземные реки. Уголь скрипел по камню, оставляя черные, нестираемые следы.

Элуна пыталась сосредоточиться. Руны на плитах плясали перед глазами, сливаясь в нечитаемые узоры, будто оживая и извиваясь. Гул Кузен настойчиво заполнял череп, пульсируя в висках, сливаясь с ритмом ее собственного сердца. А за окном... За окном-бойницей, прорубленным в скале, двигалось нечто. Огромный, покрытый грубой каменной броней ящер, больше похожий на живую крепость, чем на существо. Его мускулы играли под чешуей, как канаты под кожей великана. Он тянул за собой платформу, груженную черной, сверкающей вкраплениями рудой, его когти впивались в камень моста с силой, сотрясающей камень. Платформа скрипела и грохотала по каменному мосту, перекинутому через бездонную пропасть, из которой поднимался холодный, сырой ветер, пахнущий тьмой и древностью. Ящер пыхтел, как перегретый паровой котел, из ноздрей валил густой, белый пар. ХРРРУУУУФ! ХРРРУУФ! — его дыхание сливалось с гулом снизу, становясь неотъемлемой частью симфонии Гнезда, его каменного дыхания, его живой мощи.

Взгляд Элуны завороженно следил за этим проявлением грубой, неоспоримой силы. Руны Вериты, ее тихое, бормочущее объяснение, запах угля и мяса — все отступило на второй план перед этой каменной поступью реальности. Вот он. Мир. Настоящий. Грубый. Сильный. Она прижалась лбом к прохладному камню у окна, чувствуя, как вибрация от шагов ящера проходит сквозь кость рогов, отзывается в зубах, в самой глубине костей. Здесь. Я здесь. Но где-то глубоко, в самой сердцевине, шевельнулся холодок сомнения. А кто здесь? Элуна? Или... кто-то другой? Шепоток промелькнул, неразборчивый, как шорох крыс за стеной, и тут же растворился в грохоте проезжающей платформы, оставив лишь смутную тревогу. Тени на стене от движений Вериты на миг слились в знакомый очертаниями силуэт, но распались при следующем движении руки. "Не здесь... не ты..." — замерло в воздухе.

День Второй: Рынок Шума и Медный Тик

Рынок Главного Гнезда не просто шумел. Он рвал слух на части. Он бил по ноздрям кулаком запахов. Он давил со всех сторон чешуйчатой массой тел, как живой, дышащий лавиной. Джрах, сияющий, гордый, как будто сам создал этот хаос, вел Элуну сквозь этот каменный ад, и толпа драконорожденных расступалась перед Принцессой с низкими, почтительными поклонами и гулким рокотом возгласов, сливавшихся в один громовой гул: "Принцесса Элуна! Благословенны чешуйки твои!" "Розовый рассвет Некрополиса-Горы!" Их размеры поражали — от существ лишь на голову выше человека до гигантов, чьи спины терялись где-то в дыму, поднимающемся от жаровен, а их шаги сотрясали пол, заставляя дрожать мелкие предметы на прилавках. Каждый поклон, каждый взгляд, полный умиления ее розовой чешуей, был еще одним камнем, давящим на грудь.

Запахи! Гора въедливых ароматов, обрушившаяся на ноздри! Дым десятков очагов, где жарилось мясо — целые туши мамонтоподобных зверей, потрошеные тушки горных козлов, связки неведомых птиц с перьями цвета пепла. Сладковато-гнилостное амбре огромных куч свежих шкур и кишок, сваленных в углу, привлекающее тучи черных мух с гудящими крыльями. Терпкий, кисловатый дух ферментированных кореньев и грибов, бродящих в гигантских деревянных кадках, ударяющий в нос как уксус. Пряная, обжигающая ноздри острота редких горных трав, разложенных на грубых циновках, смешивающаяся с запахом раскаленного металла от кузнечных рядов. Запах пота, чешуи, горячего камня под ногами. Запах жизни, кипящей, неудержимой, грубой, как необработанная руда, как удар кузнечного молота. Воздух был густым супом, который приходилось продирать грудью.

Звуки! — СВЕЖАЯ ПЕЧЕНКА ГРОМОХОДА! ДЛЯ СИЛЫ И ЧЕШУИ! — ревел торговец, брызгая слюной и потрясая окровавленным куском мяса размером с лошадиную голову. — КРИСТАЛЛЫ ГЛУБИННЫЕ! ЗАРЯД ДЛЯ ДЫХАНИЯ! НЕДОРОГО! — звенел другой, потрясая гроздью светящихся синим, как ледник, камней. Скрежет когтей по камню, как нож по стеклу, пронзительный и нервный. Грохот падающих тяжестей — БА-БАХ! — РАЗОЙДИСЬ! РАЗОЙДИСЬ! — орал, надрываясь, носильщик, таща на горбу тушу, втрое больше его самого, его чешуйчатая спина напряглась до посинения, сухожилия выпирали, как канаты, голос хриплый от усилия. Транспорт поражал воображение: волокуши, запряженные шестиногими, покрытыми панцирем вьючными тварями, скребущими камень копытами с глухим стуком; платформы на полозьях, которые тянули драконорожденные носильщики, их мускулы вздувались под чешуей, как горные хребты, лица искажены гримасой напряжения; сложные системы блоков и лебедок, скрипя и лязгая железом о железо — КРЯК-КРЯК! — поднимали грузы на верхние ярусы рынка. Где-то высоко в дыму пролетел дракон поменьше, с кожаной почтовой сумкой на боку — живая, стремительная авиапочта. Его крылья разрезали дым с резким, пронзительным свистом.

Элуна шла, прижавшись к могучему, чешуйчатому бедру Джраха, чувствуя его тепло и мощь, как скалу в бурном море. Ее голова гудела, как потревоженный улей, наполненный яростными пчелами. Звуки сливались в один оглушительный, невыносимый рев, бивший по барабанным перепонкам. Запахи обжигали ноздри, вызывая слезотечение, сливаясь в одно едкое, удушающее облако. Толпа, мелькающие чешуйчатые тела всех форм и оттенков — от черного обсидиана до огненно-рыжего, сверкающие глаза всех оттенков желтого и красного — все это давило физически, как груда камней на груди, не давая вдохнуть полной грудью. Она чувствовала, как по ее собственной розовой чешуе пробегают мурашки тревоги, каждая чешуйка будто встала дыбом, ощетинилась. Слишком много. Слишком громко. Слишком... реально? Или это опять ловушка, иллюзия такой плотности, что ее нельзя отличить? И вдруг, сквозь общий оглушительный гвалт, пробился другой звук. Тонкий, металлический, ритмичный. Безупречно четкий. Неумолимый. Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Она остановилась как вкопанная, будто наткнулась на невидимую стену, застыв посреди людского потока. Джрах, не заметив, прошел пару шагов вперед, потом обернулся, его белые брови поползли вверх, образуя складки на чешуе лба.

— Искорка? Что там? Чего замерла? — Его голос, обычно громовой, казался приглушенным рыночным гулом, доносящимся словно из-под воды.

Элуна не отвечала. Ее взгляд, острый и испуганный, уперся в прилавок, заваленный блестящими безделушками — отполированными до зеркального блеска когтями хищников, сверкающими осколками минералов всех цветов радуги, замысловатыми амулетами из черной кости, похожими на крошечные черепа. И среди этого буйства драконьего тщеславия — медная коробочка. Круглая. Со стеклянным окошком. С двумя тонкими стрелками. И маленькой секундной стрелочкой, которая... двигалась. Непрерывно. Монотонно. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Звук шел именно от нее, чистый и отчетливый сквозь рыночный рев, как игла сквозь ткань.

— А, это! — Джрах вернулся, его громовой голос на мгновение перекрыл рыночный шум, заставив ближайших торговцев вздрогнуть и обернуться. Он протянул руку, его огромные пальцы с короткими, толстыми когтями бережно, почти нежно, как будто боясь раздавить, взяли хрупкую вещицу. — Карманные часы. Трофей! Купил у человека-торговца на границе. За горсть блестящих камушков — он аж заплясал! — Джрах поднес часы к своему лицу, разглядывая механизм сквозь стекло. Его белая чешуя на лбу сморщилась в выражении легкого недоумения. — Тикает красиво, правда? Звук приятный. Но толку? — Он фыркнул, и теплый воздух пахнул дымом и серой. — Наш горный гонг бьет каждый час — слышно на пять уровней вглубь и ввысь! И видно, когда тень от Пика Падающего Камня ляжет на отметку. А эта штукенция... — Он потряс часами, заставив механизм внутри жалобно дребезжать. — Маленькая. Хрупкая. Сломается, чихни рядом. Забавная безделушка. Человечья выдумка. — Он положил часы обратно на прилавок с легким стуком. Медный корпус тускло блеснул в зеленоватом свете светящихся грибов, подвешенных над прилавком.

Элуна не сводила с них глаз. Карманные часы. Символ. Якорь. Призрак. Призрак ее прошлого. Призрак размеренной жизни по минутам, по секундам. Призрак хрупкого человеческого времени, которое здесь, в этом каменном чреве, под вечным гулом Кузен, под пляшущими тенями от огненных языков на жаровнях, казалось... смешным. Нелепым. Ничтожным. Тик-так. Звук был таким отчетливым. Таким настоящим. Но Джрах не слышал его значимости. Для него это был лишь тикающий курьез, диковинка, не стоящая и горсти блесток. Тик-так. Он звучал прямо у нее в ухе. Близко. Очень близко. Как будто кто-то дышал ей в ушную раковину, теплым, влажным воздухом, и шептал... Что? Она не разбирала слов. Только шелест. Только тик-так. Паника, холодная и липкая, как подземная слизь, поднялась по позвоночнику, сжала горло. Это они? Шепотки? Она резко повернула голову, чуть не задев когтем стоящего рядом драконорожденного. Никого рядом. Только Джрах, смотрящий на нее с легким беспокойством, сквозь дымную завесу, и толпа драконорожденных, умильно взирающих на свою розовую принцессу, их глаза блестели, как драгоценные камни в полутьме. Но звук тиканья не исчез. Он стал громче. Громче гула. Он бился в висках. "Время вышло... время..." — пронеслось в голове, чужим, шипящим голосом.

— Верно, Принцесса наша! — прогремел Джрах вдруг, хлопая себя по бедру со звуком, как удар кувалды по наковальне, его смех прокатился громовой волной, на мгновение заглушив и рынок, и тиканье, и шепот. — Красивая! Редкая! Верно? — Толпа ответила одобрительным гулом, волной поклонов и возгласов. Элуна почувствовала, как ее толкают в спину — не со зла, просто кто-то огромный проходил мимо, его чешуйчатый бок скользнул по ее плечу, грубый и горячий. Реальность грубо вернулась, материальная и давящая. Запахи. Шум. Давление чешуйчатых тел. Тик-так часов растворился в общем гаме, как капля в океане. Шепоток стих. Но холодок в спине остался, как ледяная игла. Призрак был здесь. Он просто надел другую маску. Медную и стеклянную. И он тикал. Где-то в толпе. Всегда рядом. "Отсчитывает твое время..." — шепнуло что-то прямо в ухо, и Элуна вздрогнула, вжавшись в Джраха сильнее.

День Четвертый: Зуд, Паста и Контроль

Проснулась Элуна не от гула Кузен, а от невыносимого, ползучего зуда. Он горел огненной полосой вдоль позвоночника, от шеи до основания хвоста, где новая чешуя пробивалась сквозь кожу, плотная и острая, как битое стекло. Каждое движение, каждый вдох отзывался жгучим дискомфортом. Она попыталась почесаться о каменную стену спальни, извиваясь, как угорь, терлась боками, спиной, но шершавая поверхность лишь раздражала воспаленную кожу сильнее, не принося облегчения. В отчаянии она дернулась резче — и потеряла равновесие. Грохот ее падения на каменный пол эхом отозвался в пещере, смешавшись с ее тихим стоном. Бессилие и ярость закипели внутри. Чужое тело! Чужое, непослушное, больное!

Дверь открылась беззвучно. На пороге стояла Джейна. В руках она держала плошку, из которой валил густой, едкий дымок, пахнущий хвоей, смолой и холодной глиной.

— Рост чешуи, — констатировала она просто, без сочувствия, но и без осуждения. Ее алые чешуйки на предплечьях отсвечивали в зеленоватом свете мхов. — Усаживайся.

Элуна поднялась, потирая ушибленный бок, и послушно уселась на корточки. Джейна опустилась рядом, ее движения были точными, экономичными. Она сняла грубые перчатки с обрезанными пальцами, обнажив сильные руки с короткими, острыми когтями. Пальцы, темно-бронзовые и прохладные, коснулись воспаленной полосы на спине Элуны. Та вздрогнула, ожидая боли, но прикосновение было лишь легким нажимом. Потом пальцы зачерпнули пасту из плошки. Она была неожиданно прохладной, почти ледяной. Джейна нанесла ее толстым слоем вдоль позвоночника. Мгновенное облегчение! Жжение сменилось приятным холодком, зуд притупился, уступая место ощущению плотной, успокаивающей тяжести. Элуна невольно расслабилась, издав низкое, довольное урчание, которое вибрировало у нее в груди. Звук был странным, чужим, но... приятным.

— Так лучше? — спросила Джейна, ее голос потерял привычную резкость, стал чуть мягче. Она продолжала наносить пасту, ее пальцы уверенно скользили по розовой чешуе, не задевая воспаленных участков. — Скоро затвердеет. Перестанет зудеть. Терпение.

— Да... — прошептала Элуна, чувствуя, как напряжение покидает тело под умелыми руками матери. Тени от мхов на стене казались сегодня спокойными, не шевелятся. Реальность пасты, ее запах, холод и твердые пальцы Джейны были якорем.

После завтрака Джейна повела ее не в главные залы, а в небольшой грот за их жилыми пещерами. Здесь пахло сыростью и пылью. В беспорядке стояли каменные глыбы разной плотности — от мягкого, пористого туфа до темного, твердого базальта, и обрубки черного, как ночь, горного дерева.

— Учись чувствовать силу, — сказала Джейна просто. Она подошла к глыбе туфа, подняла руку. Ее коготь, острый и короткий, едва коснулся поверхности. Легкое движение — и на камне осталась четкая, глубокая борозда, будто прочерченная резцом. Пыль осела белой линией. Потом она подошла к обрубку черного дерева. Рука взметнулась быстрым, резким ударом. КХЫСЬ! Коготь вошел в древесину до основания, легко, как в масло. Она вытащила его без усилий. — Не сила главная. Контроль. Чувствуй материал. Твердость. Плотность.

Элуна подошла к туфу. Подняла лапу. Ее собственные когти казались такими тонкими, хрупкими по сравнению с материнскими. Она попыталась повторить движение. Коготь лишь слегка царапнул камень, оставив жалкую белую черточку. Она сжала челюсти, напряглась, рванула лапу сильнее. Скр-р-рах! Коготь соскользнул, оставив глубокий, рваный след, а кончик когтя неприятно заныл, будто ушибся.

— Медленнее, — прозвучал рядом голос Джейны. Ее пальцы обхватили Элунино запястье, сильные и уверенные, направляя движение. — Чувствуй камень под когтем. Не рви. Веди. Вот так.

Под ее руководством Элуна снова провела когтем. На этот раз борозда получилась ровнее, глубже. Потом дерево. Первая попытка — коготь застрял в древесине, едва войдя на треть. Пришлось дергать, чтобы вытащить. Джейна терпеливо объясняла угол удара, напряжение мышц. К концу урока рука Элуны ныла от непривычного усилия, но на куске мягкого камня ей удалось выцарапать простой угловатый знак — символ Гнезда. Ее когти, обычно блестящие, были слегка сточены, покрыты серой пылью камня и бурыми опилками дерева. Усталость смешивалась с каплей гордости. Сделала. Сама. Пусть ерунда, но сделала.

Вечером, сидя у очага, она полировала когти о кусок грубой кожи, пытаясь вернуть им блеск. Вошел Джрах, его белая чешуя отсвечивала в пламени, рога отбрасывали на стены гигантские, пляшущие тени. Увидев ее занятие, он засмеялся, громко и раскатисто.

— Дай-ка я покажу, искорка! — прогремел он, подхватывая обрубок черного дерева, оставшийся с урока. Он вскинул руку, его мощные мышцы вздулись под чешуей. БАМ! Когти, толстые и короткие, как кинжалы, вонзились в древесину сокрушающей силы. Дерево расщепилось с громким хрустом, разлетевшись на две части. — Вот! Мощно! — Джрах сиял, потрясая обломком.

Элуна смотрела на свои тонкие, изящные царапины на камне, на сточенные когти. Чувство гордости испарилось, оставив кислый привкус несоответствия. Никогда не смогу так.

Джейна, чистившая котлы, вздохнула, шипяще-раздраженно:

— Джрах, она учится контролю. Точности.

— А? Ну... мощь тоже важна! — ответил он, почесывая затылок, глядя на разломанное бревно. — Не все же царапать... Иногда и сокрушать надо! — Он уселся рядом с Элуной на корточки, его массивность ощущалась как теплая скала. Из складок одежды он достал крошечную бронзовую статуэтку — диковинный человеческий паровоз с крошечными колесиками. — Купил за смешную цену! Торгаш-человечек чуть не прыгал от радости за горсть стекляшек! — И он начал рассказывать, как чуть не обрушил штольню на границе, чихнув слишком сильно на переговорах. Его голос, громовой и бесхитростный, заполнил пещеру. Элуна слушала, незаметно уютно устроившись у его ног. Ее хвост, тонкий и гибкий, сам собой обвил его мощную лодыжку, ищуя опоры. Тени от огня плясали на стене, но сегодня они были просто тенями. Зуд на спине под затвердевшей пастой почти не чувствовался. Здесь. Сейчас. Почти... спокойно.

День Пятый: Тяжесть за Спиной и Зеркало

Странная тяжесть. Не боль, а глубинное напряжение, как будто между лопатками заложили огромный, невидимый камень. Мышцы вдоль позвоночника налились упругой силой, которой раньше не было, но и не давали покоя. Элуна вертела головой, пытаясь увидеть спину, но видел только бок, розовую чешую да изгиб ребер. Ощущение было чужим, тревожным. Она подошла к огромному зеркалу из вулканического стекла, стоявшему в нише зала. Оно было огромным, но все равно не могло отразить всего. Она крутилась, напрягала мышцы спины, чувствуя, как тяжесть сгущается, как что-то огромное и спящее пытается расправиться под кожей. В отражении мелькали лишь смутные выпуклости под тонкой кожей между лопатками, розовые и напряженные. Беспомощность снова защемила горло. Что там? Что со мной?

В гости пришел Кайд. Сын Джраха от первой жены. Старший брат. Он вошел без стука, как тень. Высокий, стройный, с чешуей холодного стального цвета, гладкой и плотной, как полированная броня. Его глаза, серые и спокойные, как горное озеро перед бурей, сразу нашли Элуну у зеркала. Взгляд был наблюдательным, внимательным, но без капли умиления или навязчивого любопытства толпы. В руках он держал связку огромных сизых ягод, покрытых инеем.

— Принцесса, — поклонился он сдержанно, голос ровный, без раскатов отцовского грома. — Ягоды ледниковые. Для силы.

Джрах, появившийся из кухни с запахом дыма, громко хлопнул Кайда по спине:

— Смотри, искорка, твой брат! Он тебе все покажет! Лучший летун в Гнезде после меня!

Кайд, не удостоив отца даже взглядом, подошел к Элуне. Его движения были плавными, экономичными, без лишних усилий.

— Ты чувствуешь их? — спросил он тихо, указывая взглядом на ее спину. — Напряжение? Тяжесть?

Элуна кивнула, не в силах вымолвить слово. Кайд молча повел ее на открытую солнечную террасу. Здесь пахло ветром, камнем, нагретым за день, и далеким снегом. Горные пики резали синее небо.

— Это крылья готовятся к первому расправлению, — сказал Кайд. Его слова были просты, без сюсюканья, как констатация факта. — Болезненно, но необходимо. — Он стал показывать жестами, как напрягать новые мышцы вдоль позвоночника, не пытаясь дергать плечами. — Почувствуй связь. От основания шеи... вот сюда... и к крестцу. Напряги. Держи. Отпусти. Ищи баланс. Они — часть твоего скелета, а не поклажа за спиной.

Элуна сосредоточилась, кряхтя от усилий. Казалось, она управляет чужим телом. Напряжение росло, становилось почти болезненным. Она поймала взгляд Кайда — спокойный, ожидающий. Никакой жалости. Только уверенность, что она сможет. Он верит. Значит, возможно. Она снова напряглась, уже не просто дергая мышцами, а пытаясь вызвать движение изнутри, из самой глубины спины. И вдруг — ДВА ОГРОМНЫХ СКЛАДЧАТЫХ "ПАРУСА" НА ЕЕ СПИНЕ ДЕРГНУЛИСЬ И ЧАСТИЧНО РАСПРАВИЛИСЬ! КРРРАХ! Звук рвущейся ткани кожи смешался с шелестом тонкой, перепончатой кожи. Ощущение было ошеломляющим. Свобода. Готовность к полету. И невероятная, сбивающая с ног тяжесть! Центр тяжести сместился мгновенно. Она ахнула и рухнула на бок, неуклюже шлепнувшись на каменные плиты террасы, крылья неловко сложившись за спиной.

Кайд не засмеялся, не бросился помогать. Он просто подошел, его стальная чешуя блеснула на солнце.

— Хорошо, — произнес он ровно, протягивая руку. Его пальцы были сильными и прохладными. — Первый раз всегда так. Скоро научишься управлять. — Он помог ей встать. В его глазах не было ни насмешки, ни излишней нежности. Было понимание. И уверенность. Взрослая уверенность в ее способности научиться. Она кивнула, стараясь не показать, как дрожат ноги от адреналина и стыда. Но под стыдом теплилось что-то новое. Предвкушение.

Перед сном Элуна снова подошла к зеркалу. Она глубоко вдохнула, вспомнив указания Кайда. Напрягла мышцы спины, не дергая плечами, сосредоточившись на глубине, на связи вдоль позвоночника. Крылья дрогнули. Складки кожи и тонких перепонок разгладились, расправляясь медленно, неловко, как мокрая парусина, но они РАСПРАВИЛИСЬ! Пусть лишь наполовину. Пусть дрожа от усилия. Она смотрела на отражение. Розовая чешуя, гладкая там, где прошла паста Джейны. Аквамариновые глаза, широко раскрытые. Маленькие, острые рожки. И за спиной — огромные, складчатые, розовато-перламутровые тени крыльев. Неуклюжие? Да. Чужие? Еще да. Но это было ЕЕ тело. Неуклюжее, но сильное. В нем была грубая мощь Джраха, терпеливый контроль Джейны, и теперь — обещание полета, данное спокойствием Кайда. Она почувствовала не детский восторг, а глубокую, взрослую искру гордости. Мое. Я могу. Она напрягла мышцы сильнее, заставив крылья расправиться чуть шире. Отражение в темном стекле ответило ей взглядом, в котором смешались удивление, страх и это новое, хрупкое принятие. Дракон.

Джейна, стоявшая в дверном проеме в тени, не вошла. Она видела этот клубок эмоций в глазах дочери, отраженный в зеркале. В ее золотистых глазах с вертикальными зрачками мелькнула глубокая, быстро сдержанная грусть. Потом — волна нежности. И следом, как тень от крыла, — острая, спрятанная тревога. Она тихо отступила в полумрак коридора, оставив Элуну наедине с ее отражением и тяжестью новых крыльев. Воздух террасы был пронизан холодком ночи и тихим гулом далеких Кузен. Пять дней в Чешуе Гнезда закончились. Что-то сломалось. Что-то начало расти.