The Heart That Fed (джен)

— Мистер Кроссхейр!

Он поднял голову на зов и сразу заметил во дворе крошечную фигурку иктотчи — девочку Еву. Она пошатывалась под тяжестью своего груза — уцелевшей части коммуникационного ретранслятора с Мародера, но упрямо не сдавалась.

— Мистер Кроссхейр! —крикнула она снова, когда он не ответил.

Кроссхейр вздохнул, отложив в сторону одежду, которую пытался починить. Он уже не раз говорил детям, спасенным с Тантисса — особенно ей, — чтобы перестали добавлять к его имени «мистер», но вежливость, похоже, укоренилась в них. И старался не думать, виноват ли в этом Тантисс.

— Дай-ка сюда, пока не уронила, — пробормотал он, вставая и забирая у Евы ношу.

— Омега сказала, что кое-где оборвались провода! — запыхавшись, объяснила Ева. — Сказала, что вы можете починить.

Кроссхейр нахмурился, глядя на наполовину разобранную реликвию с корабля. Даже девчонка, стоявшая перед ним, могла бы починить передатчик, если бы знала как. Просьба была до боли очевидным предлогом — просто поводом приноровиться к точной работе протезом.

— Значит, она решила полениться и отправила тебя, — без особого энтузиазма проворчал он, разминая суставы своих неорганических пальцев.

— Нет! — Ева нахмурилась. — Я хотела помочь!

Кроссхейр ответил неопределенным ворчанием и поставил передатчик на стол перед собой. Он не обращал внимания на возмущение Евы — это было впервые для всех детей, спасенных из той черной бездны. По крайней мере, в них еще теплилось что-то детское и естественное — даже обидчивость.

— Эм, можно я посмотрю?

Кроссхейр взглянул на девочку, уставившуюся на брусчатку, словно боялась его реакции. От некоторых привычек еще предстоит отучиться.

— Делай, что хочешь.

Игнорируя ее тихий вздох облегчения и последовавшую суетливую возню с поиском ближайшего стула, он повернул передатчик, получив удобный доступ к схеме, и снова размял свою новую конечность. С рейда на Тантисс прошло меньше недели, но Эхо успел позаботиться, чтобы ему сделали протез. Всего лишь переделанная рука дроида, извлеченная из какой-то кучи, и перенастроенная каминоанским дроидом AZI, но это лучше, чем ничего.

И все же Тех сделал бы гораздо лучше.

Каждый раз, когда Кроссхейр смотрел на тусклый металл искусственных пальцев, мысли возвращались к одному и тому же. Тех без колебаний работал над протезами Врекера и Эхо — порой сам настаивал на этом, и, без сомнений, он сделал бы это снова. Никто не произносил вслух, но все думали об этом так или иначе — вина за это лежала на нем.

Кроссхейр согнул новые пальцы и потянул за один из торчащих проводов. Ощущения были крайне ограничены, но их хватало, чтобы ослабить фантомную боль. Несмотря на шок от утраты, физической боли почти не было. Он не помнил ее и в момент отсечения — его окружили, сражались с ним не только телом, но и разумом, пытаясь заставить его…

— Больно?

Кроссхейр резко взглянул на Еву, которая до этого вела себя на удивление тихо.

— Что?

— Ваша рука. — Ева перевела взгляд на протез, широко раскрыв глаза. — Больно?

— Нет, — Кроссхейр медленно вставил провод на место. Для такого простого действия потребовалась невероятная концентрация, но все оказалось лучше, чем он ожидал.

Ева помолчала несколько секунд.

— Вы правда потеряли ее, когда были в Тантиссе?

Кроссхейр уставился на провода, лишь бы не смотреть на девочку. Ему не особо хотелось отвечать.

— Да.

Еще одна пауза.

— Вы там долго пробыли.

Концентрация Кроссхейра нарушилась — не от раздражения, а от удивления. Он откинулся на спинку стула.

— Омега рассказала?

— Нет, — Ева подперла подбородок руками. — Но там было очень темно, и эта тьма осталась на людях. На Омеге, на докторе Карр, на вас.

Глаза девочки вдруг стали слишком внимательными, слишком видящими, и Кроссхейр перевел взгляд на деревья за террасой.

— …Наверное, было темно. — Это и близко не передавало сути — да он и не знал, что девочка успела там пережить.

— Думаю, это пройдет, — продолжила Ева. — Здесь нет тьмы.

Кроссхейр взглянул на залитую солнцем террасу за пределами их тенистого уголка, но не был уверен, что она имела в виду именно это.

— Еще вопросы?

Ева задумалась.

— Нет.

— Хорошо. Тогда дай мне сосредоточиться.

— О. — Ева слегка съежилась. — Ладно.

Кроссхейр неопределенно хмыкнул в ответ, чувствуя себя немного виноватым, что не разделил ее энтузиазма, но продолжил работу. Один из проводов нужно было переподключить к источнику питания. Когда он вернул его на место, проскочила небольшая искра. Едва заметная, но Кроссхейр напрягся от воспоминаний — все еще свежих после последнего рейда на Тантисс.

Хемлок пропускал электрический ток через его тело: каждую мышцу сковывала адская боль, мысли разлетались, словно осколки разбитого стекла. Противиться этому было легче, чем чипу-ингибитору: возможно, именно предыдущий опыт вообще позволял ему сопротивляться. Но Хемлок не сдавался. Его вены были полны наркотиков и ядов — неразличимых меж собой в мучениях, и против его воли в сознании начало формироваться нечто — тень, сотканная из импульса выполнять приказы. Эта тень определяла людей, прошедших программирование, превратившее их в безжалостных оперативников с извращенным чувством преданности. Сражаться с собственным разумом было труднее, чем с любым физическим врагом.

Сбежав с Омегой из Тантисса, он надеялся, что искаженный фрагмент разума со временем исцелится, ведь его больше не подвергали программированию. Кроссхейр осознал свою ошибку на Тете: он чувствовал солдат — тех, кто прошел через ту же обработку. Их присутствие было подобно густому туману, обволакивающему его разум, а сущность внутри него пыталась ответить.

То же произошло, когда они вернулись на Тантисс. Когда солдаты возвышались над ним, прижимая к полу, его разум почти полностью растворился в хаосе. В тот миг слабости тень пыталась выбраться из глубин его сознания, желая стать…

…единым.

Крик вернул его в реальность. Он дернулся так резко, что едва не вырвал только что вставленные провода и вскочил на ноги. Его сердце сжалось от первобытного ужаса, в голове всплыли образы кричащих в агонии клонов. Он дико озирался, пытаясь найти источник звука.

Новый крик, приглушенный смехом, привел Кроссхейра к краю террасы. Внизу, на берегу, Врекер стоял в окружении толпы детей, включая и бывших сокамерников Евы. Врекер схватил ребенка и с криком швырнул его в воду. Раздался всплеск, и Врекер рассмеялся, когда его окружили остальные дети, ожидавшие своей очереди.

Кроссхейр выругался, пытаясь унять панику, растекавшуюся по венам. Его протез дернулся, словно нервная система пыталась воссоздать дрожь в руке.

— Мистер Кроссхейр?

Он замер, совсем забыв о ребенке.

— Что?

Ева появилась рядом с ним. Ее широко раскрытые глаза все так же смотрели с любопытством.

— Вы в порядке?

Кроссхейр заставил себя ответить.

— Все нормально. Просто… испугался.

Еще один ребенок с громким криком полетел в воду. Ева подбежала к краю террасы и ахнула, наблюдая за происходящим внизу.

— Выглядит весело!

Кроссхейр воспользовался моментом.

— Так иди.

Ева перевела взгляд с него на берег, явно не зная, что делать.

— А как же передатчик? Мне нужно отнести его Омеге.

Кроссхейр нахмурился от напоминания. Это была довольно простая работа, но сама мысль об этом все равно вызывала у него дискомфорт. После побега Омега казалась счастливее, но за ее улыбкой все еще скрывалась пустота. Он отпустил ее — и промахнулся. Она пробыла в Тантиссе недолго, но Кроссхейр не сомневался в жестокости Хемлока, и лишь одна мысль, что этот человек мог приблизиться к ней, вызывала у него мурашки.

— Я отнесу, — сказал он наконец. — Ты можешь идти.

Лицо Евы озарилось самой широкой улыбкой, какую он видел.

— Правда?

— Я только что это сказал, разве нет?

Его слегка язвительный ответ пролетел мимо ушей Евы.

— Спасибо!

И, не дав ему времени передумать, она сорвалась с места и помчалась по тропинке к берегу, крича, что тоже хочет попробовать. Как только девочка скрылась из виду, он рухнул в кресло и прижал свою органическую руку к голове, где пульсировала боль — остатки электрических импульсов, такая же фантомная, как и боль в утраченной руке.

Он уставился на наполовину собранный передатчик, пытаясь отгородиться от доносившегося визга и плеска, приводя мысли в порядок. До него донесся другой звук — тихий и мягкий: теплое, нежное птичье пение, не похожее на грубые крики водоплавающих птиц.

— Отпусти это.

Кроссхейр нахмурился. Он уже слышал этот голос, окутанный серебристой песней, — в Тантиссе. Он бы списал это на очередной побочный эффект мучений Хемлока, если бы не знал, как на самом деле звучат голоса в его голове — гораздо менее ласковые. Это был тот самый голос, что призывал его сопротивляться, бежать с Омегой, и преследовал его по всей галактике, даже когда это казалось невозможным. С того дня голос неизменно возвращался с одной и той же удручающе мягкой мольбой в голосе.

— Отпусти, Кроссхейр.

Он не мог. Отпустить — значило выпустить то, что внутри, а он боялся. Боялся того, что это может сделать с его семьей, что у него еще осталась.

— Оно убьет тебя, если не отпустишь. — Птичье пение внезапно стало ближе, реальнее, словно птица сидела на цветущем дереве над террасой. — Ты должен отпустить.

Кроссхейр сжал кулак. Он не мог. Голос, говоривший с ним, — если он реален, — ошибался.

— Ты не сможешь держать это вечно.

Он поднял голову — и легко нашел пернатую фигуру среди ветвей. Это была ничем не примечательная птица, размером чуть больше ладони, с коротким изогнутым клювом и золотистым оперением, переходящим в длинный хвост. Но ее глаза выдавали в ней нечто большее: слишком яркие, слишком проницательные, слишком умные. Кроссхейру казалось, что птица видит его насквозь. Она вновь запела.

— Доверься мне.

Ему не понравилось, что он увидел птицу. Это лишь подтвердило реальность взывавшего к нему голоса, хотя он еще не пытался ответить. Кроссхейр не мог отпустить эту сущность внутри: если она кого и уничтожит, то предпочел бы, чтобы это был он.

Порыв ветра заставил его моргнуть — и птица исчезла, ветка опустела. Он не удивился. Она вернется.

Новый визг с берега привлек его внимание, и взглянул вниз как раз тогда, когда Врекер швырнул Еву в воду с оглушительным всплеском, а через мгновение та вынырнула. Он вздохнул и вновь переключил внимание на передатчик, размышляя, сможет ли когда-нибудь по-настоящему оставить Тантисс позади.

* * *

Омега слегка покачнулась на неровной поверхности матраса и осторожно повесила одолженную занавеску с цветочным узором на карниз над окном в комнате, которая, по крайней мере временно, принадлежала ей. Находиться в настоящем доме было странно — не окруженной корпусом из дюрастали и корабельными системами, — но это чувство не было неприятным, пока она напоминала себе, что это не Тантисс. Занавески помогли добавить красок в эту пустую комнату, которую еще предстояло обустроить.

Дом маленький и использовался как складское помещение после того, как прежние жильцы переехали в более просторное жилище для растущей семьи. С небольшой помощью его быстро обставили самым необходимым, чтобы вчетвером им было комфортно. Его пустота слишком сильно отличалась от организованного хаоса Мародера и очень напоминала Тантисс. Стоило мыслям зайти слишком далеко, как, казалось, голые стены смыкались вокруг нее. Наполняемая паникой, она находила спасение, уходя на улицу.

Омега обернулась. Дверь в комнату все еще была открыта, открывая вид на тесную гостиную, в которой была всего пара стульев. Дверь всегда была открыта, даже ночью, когда Омега лежала без сна, вглядываясь в страхе, что та каким-то образом захлопнется и запрет ее внутри, и так было до тех пор, пока глаза не закрывались.

В эти одинокие часы боль от утраты Теха возвращалась с новой силой, впиваясь в самое сердце. Он часто не спал, работая над проектами или борясь с собственной бессонницей, и именно к нему она чаще всего приходила, когда не могла уснуть. Он обнимал ее, разговаривал, перебирая пальцами ее волосы, пока она не засыпала.

Омега цеплялась за эти воспоминания, особенно в первые дни в Тантиссе, когда раны были еще свежи. Представляла, как он тянется к ней, шепча: «что случилось, милая?», — и она шептала всю свою боль в стерильную, темную комнату. Она пыталась оставить ее там, когда шок сменился принятием, но горе оставалось острым, как заноза, вонзившаяся в кожу. Можно было игнорировать его, пока что-нибудь не задевало, заставляя вспыхнуть болезненным напоминанием, что оно никогда не уходило.

Она закончила с занавеской, позволив ткани опуститься вдоль стены, но не стала закрывать ее: не хотелось лишаться вида на улицу. И все же она добавляла приятный цветовой акцент в остальном простой комнате. Ей казалось немного несправедливым, что у нее отдельная комната, а остальные делили одну на всех, но Хантер и Врекер настаивали, что она, как единственная девочка, заслуживает личное пространство. Омега согласилась, чтобы всем было проще. Уже и так причинила достаточно хлопот и боли.

Она собиралась разложить одежду, которую Лиана дала ей днем, когда входная дверь распахнулась. Выглянув в гостиную, Омега с удивлением заметила вместо Евы Кроссхейра.

— Где Ева? — спросила она.

Кроссхейр захлопнул дверь ногой, не выпуская из рук передатчик. Он мельком взглянул на нее.

— Пошла поиграть.

Омега нахмурилась и шагнула вперед с протянутыми руками. Вид протеза Кроссхейра каждый раз вызывал у нее чувство вины.

— Я могу взять.

— Все нормально.

Кроссхейр обошел ее, поставив передатчик на старый шаткий стол, который они приспособили под свои нужды. Омега сглотнула — ее сердце сжалось от его резкости. Тантисс преследовал и его, но что она могла сказать? Именно из-за нее ему пришлось туда вернуться. Из-за нее у него теперь одна рука, и, может быть, если бы она послушалась его и не сдалась…

— Я починил проводку, — сообщил Кроссхейр, возвращая ее в реальность.

— Спасибо, — ответила она с искренней благодарностью. — Врекер сказал, что ты справишься.

Кроссхейр неопределенно хмыкнул и поправил провода, чтобы те лучше держались. Омега не решалась задать вопрос, вертевшийся на языке. Снова взглянув на его протез, все же набралась смелости спросить:

— Было сложно?

— Нет.

Омега наблюдала, как механические пальцы неуверенно перебирали провода, все еще не обладая той точностью, что была у его настоящей руки. Вряд ли его ответ был правдивым, но она решила не заострять на этом внимание. Это был их первый настоящий разговор после побега из Тантисса. Казалось, будто они вернулись в те времена, когда еще не слышали названия «Тантисс», а его присутствие ощущалось лишь как далекая тень.

Даже когда они оба были в плену, он почти не рассказывал, что с ним на самом деле происходило, и был враждебен к попыткам узнать больше, предоставив это ее воображению. Может, так было и лучше, но у нее было ужасное предчувствие, что ее воображение милосерднее, чем то, что делал Хемлок с ним, и остальными, кого превратил в темных солдат.

Хантер говорил: «дай ему время», — и рассказывал о своем коротком, но болезненном опыте в лапах Хемлока, который, несомненно, был лишь бледным отражением страданий Кроссхейра. Пройти через все это снова было непросто, и, хотя она была вынуждена согласиться, это лишь усилило ее чувство вины.

— Что-то еще? — пробормотал Кроссхейр, закончив работу.

— Это единственное, с чем мне нужна была помощь. Я не была уверена насчет проводов, ведь Тех никогда не… — Слова вырвались прежде, чем она успела остановиться, но было уже поздно. Между ними повисла тяжелая тишина, почти такая же гнетущая, как в тот день, когда рассказала Кроссхейру о судьбе Теха. Омега избегала этой темы в его присутствии: он активно пытался дистанцироваться от нее.

Этот раз не стал исключением. Кроссхейр закончил с проводами, а затем сказал:

— Постарайся не испортить мою работу.

После чего развернулся и вышел из дома, не взглянув на Омегу.

Она с силой прикусила губу, ругая себя. Боль преследовала их всех, но, казалось, сильнее всего давила на него. Ей хотелось понять его горе, поговорить, но Омега не знала, как, и может ли вообще. Она уже стоила ему руки.

Отогнав мрачные мысли, она снова начала возиться с передатчиком. Ее губы тронула легкая улыбка, когда щелкнула выключатель и передатчик мерцающе ожил. Несмотря на все трудности, Кроссхейр сделал даже больше, чем она просила.

Они с Эхо разработали этот проект еще до его отлета как запасной вариант поддержания связи. Частоты передачи можно было перенести на другое устройство, не перепрограммируя с нуля на корабле, что предоставил им Рекс. Благодаря этому, у них с Эхо был безопасный канал связи на случай необходимости. Восстание клонов набирало силу, несмотря на все попытки его остановить.

Она настолько погрузилась в свои мысли и в работу, что не заметила, как низко опустилось солнце. Дверь распахнулась — и в дом вошел Врекер, промокший с головы до ног, но совершенно невозмутимый.

— Привет, малышка! — поздоровался он, снимая промокшие ботинки. — Кросс смог помочь?

Его жизнерадостность помогла Омеге забыть о своих проблемах, и она улыбнулась.

— Да. Благодаря ему передатчик теперь работает.

— Я знал, что он справится. — Врекер сделал паузу, и его приподнятое настроение улетучилось. — Он всегда слушал, когда Тех рассказывал о таких вещах. Жаль, что я не слушал внимательнее.

Улыбка Омеги тоже померкла, чувствуя ком в горле.

— Я знаю.

Врекер снял жилет и бросил его за дверь сушиться на нагретых солнцем камнях.

— Как дела у Кросса с рукой?

— Лучше, — ответила Омега, радуясь возможности сменить тему. — Но он все еще…

— Ага. — Врекер мрачно сжал челюсти. — Со мной он тоже такой.

— Дело не только в руке, — продолжила Омега. — Он не говорит о том, что с ним там делали. Он никогда мне по-настоящему не рассказывал, но из него могли сделать одного из этих… солдат. — Она вспомнила солдата, доставившего ее на Тантисс, и его взгляд сквозь темные, бездушные глаза шлема.

«Я — единственный».

— Но Кросс не стал одним из них. — Врекер прислонился к спинке стула. — Не знаю, как у него получилось, но это было непросто. Он многое пережил, как и ты.

— Я в порядке. — Не совсем правда, как бы этого ни хотелось. В отличие от Кроссхейра, она дважды сбегала из Тантисса без серьезного вреда. По сравнению с ним ее состояние было не таким важным, и, чтобы сменить тему, она сказала:

— Не забывай, что ты еще восстанавливаешься.

Врекер фыркнул и тут же поморщился.

— Все не так плохо.

Не успела Омега ответить, как в дом ворвалась Ева, чуть не налетев на Врекера. Она тоже была насквозь мокрой, но сияла от восторга.

— Омега! — воскликнула она, тяжело дыша. — Мистер Кроссхейр все починил?

— Да, починил. — Омега была рада ее приходу и указала на передатчик на столе. — Почти рабочий.

Ева с изумлением посмотрела на работу Кроссхейра, а затем ее лицо исказилось от тревоги.

— Я не хотела перекладывать все на него, но он сказал, что я могу пойти поиграть.

— Все нормально, — быстро сказала Омега. — Ему было не трудно. Думаю, он просто хотел сделать что-то хорошее.

Врекер усмехнулся у них за спиной, направляясь в общую спальню.

— Не каждый день такое услышишь.

Омега хмуро посмотрела на Врекера.

— Не обращай на него внимания. Кроссхейр может быть милым.

— Так и есть, — согласилась Ева, — но он ранен.

У Омеги неприятно сжалось сердце.

— Он привыкает к новой руке.

— Я имею в виду здесь. — Ева постучала по виску. — Тебе здесь тоже больно.

Омега уставилась на нее, ошеломленная. Она изо всех сил старалась скрыть боль, особенно от других детей, спасенных из Тантисса.

Ева помрачнела.

— Я что-то не то сказала?

— Нет, — Омега постаралась говорить убедительно. — Просто… откуда ты это знаешь?

Ева пожала плечами, теребя влажный подол чужой, слегка великоватой рубашки.

— Просто знаю. Тантисс был темным, и тьма остается на людях.

Такие знания, вероятно, были связаны с М-частицами, из-за которых забирали детей. Возможно, они были больше похожи на Вентресс, чем казалось на первый взгляд.

— На ком осталась? — спросила Омега.

— На тебе, на мистере Кроссхейре, и на докторе Карр.

Имя Эмери ее не удивило. Влияние Хемлока на нее чувствовалось с самого начала, и ее внезапный переход на другую сторону был непростым. Омега хотела задать столько вопросов своей единственной сестре, но Рекс требовал ответов о происходящем на Тантиссе, а клоны все еще страдали от воздействия препаратов Хемлока. Может быть, когда-нибудь они поговорят — открыто, без страха.

— Не думаю, что тьма останется, — сказала Ева.

Омега снова сосредоточилась на ней.

— Почему ты так думаешь?

— Я слышу это в пении птиц.

Странный ответ что-то всколыхнул в памяти — нечто полузабытое в ужасах Тантисса. Нежное птичье пение доносилось за решеткой окна ее камеры, посеявшее в сердце крошечное зерно утешения среди ее горя… Врекер вернулся, одетый в сухую одежду, с еще одним полотенцем в руках. Он протянул его Еве.

— Держи, малышка. Оботрись, пока не замерзла.

Ева с улыбкой взяла полотенце, достаточно большое, чтобы полностью укутаться в него.

— Спасибо, мистер Врекер.

— Пойдем, я отведу тебя переодеться, — предложила Омега, отложив их странный разговор. — Наверное, скоро будем ужинать.

Ева согласилась, и Омега с облегчением отвлеклась от тяжелых мыслей, уходя вместе с ней.

Но ночь неизбежно наступала — и исчезало большинство отвлекающих факторов. Омега осталась одна в темноте своей комнаты, дверь в которую распахнута настежь. В голове кружились мысли, на которые днем получалось не обращать внимания. Иногда, когда ветер бил в дом под нужным углом, ей казалось, что снова находится в Тантиссе, прислушиваясь к отдаленному шуму, и пытаясь убедить себя, что это не крики. Различить их было невозможно, но не сомневалась: среди тех криков был и крик Кроссхейр. Ева была права. После обоих похищений у нее осталось столько боли и страха, что она не знала, что с этим делать.

Когда мысленная буря стала невыносимой, она встала и занялась передатчиком — как делала последние несколько ночей. Работа была тихой, самое то, чтобы никому не мешать, а дневные успехи убеждали братьев, что все в порядке.

Она взяла маленькую настольную лампу из своей комнаты и принесла ее к передатчику, устроившись в кресле и рассматривая работу Кроссхейра. Братья помогли довести проект до нынешнего состояния, но будь Тех здесь, он справился бы с починкой за день.

Омега включила передатчик, чувствуя, как защипало глаза. Выражение лица Кроссхейра, когда она рассказала ему, навсегда отпечаталось в памяти. Он не плакал при ней, но боль было не скрыть.

Сделав глубокий вдох, Омега прищурилась, глядя на треснувший экран, и почувствовала облегчение, когда на нем появились старые частоты. Она начала перебирать их, проверяя каждую. Все шло на удивление гладко, пока не добралась до одной из самых старых частот, которую Тех создал еще будучи кадетом. Там была ожидающая передача, отправленная из неизвестного источника. Оно оказалось зашифровано так, как обычно это делала Партия, но Омега так и не научилась взламывать его.

Она сделала несколько попыток, но каждая была неудачной. Можно было бы оставить все до утра, но это мог быть Эхо. Немного подумав, Омега прокралась к комнате, где спали братья.

Используя все имеющиеся навыки скрытности, Омега открыла дверь. Доносившийся изнутри раскатистый храп становился все громче. Внутри — три силуэта на кроватях. Нужно было решить, кого из братьев разбудить. Хантер будет ворчать, что так поздно не спит, Врекер может разбудить остальных, а Кроссхейра она больше не хотела беспокоить.

— В чем дело?

Омега замерла, когда из темноты прозвучал вопрос Кроссхейра, решивший все за нее. Его глаза с неестественным блеском отражали свет из угла напротив двери. Она не знала, разбудила ли его или он вовсе не спал.

— Что? — снова прорычал он, когда она замешкалась.

Омега взглянула на Хантера и Врекера, жалея, что не оставила это на утро.

— Ничего.

— Это не так. — Кроссхейр сел, и его глаза засияли ярче, поймав больше света. — Тебе нужен Хантер?

— Нет, не совсем. — Она уже потревожила его, поэтому решила не рисковать и прошла через комнату, чтобы говорить тише. — Я немного поработала над передатчиком и нашла чье-то сообщение.

Хмурый взгляд Кроссхейра был едва заметен.

— Это может быть что угодно.

— Оно зашифровано и отправлено по каналу 99.

Он прищурился.

— Ты уверена?

— Да, — Омега прикусила губу. Даже в темноте ей было трудно встретиться с ним взглядом. — Я не смогла взломать шифр. Думаю, это может быть Эхо, но я могу просто спросить…

— Я займусь этим. — Кроссхейр встало раньше, чем Омега успела возразить, и прокрался к двери так бесшумно и легко, что она позавидовала. Выйдя за ним из спальни, закрыла за собой дверь. Она приготовилась к неизбежному вопросу, почему не спит так поздно, но его не последовало. Кроссхейр молча подошел к передатчику, сел перед мерцающим экраном, на котором ждало аномальное сообщение.

Омега держалась на расстоянии, но внимательно наблюдала. Движения его протеза были скованными и неестественными, как у дроида, из которого и был создан, но Кроссхейр без особых проблем начал расшифровку данных. Он вводил ключи, и справился меньше, чем за две минуты. Как бы Омеге ни хотелось узнать подробности, она сдержалась и не стала спрашивать.

— Это было быстро.

Кроссхейр хмыкнул.

— Не смог бы забыть, даже если бы попытался.

Она прекрасно понимала, что осталось невысказанным. Когда Тех настаивал, чтобы они чему-то учились, то был дотошен до такой степени, что это раздражало и ее, и остальных. Скорее всего, знания Кроссхейра были получены тем же путем.

Когда декодирование завершилось, Кроссхейр включил трансляцию, но зазвучал лишь гул статики. Они прислушались, но ничего не разобрать.

— Я ничего не слышу, — сказала Омега, чувствуя себя еще более виноватой, что потревожила его. — Там правда ничего нет?

Кроссхейр наклонил голову и прищурился, глядя на передатчик.

— Что-то есть, просто звуковой приемник не отрегулирован. — Он поднялся и подошел к задней части устройства, начав возиться с внутренностями.

Омега ждала, жалея, что ничем не может помочь ему, но вскоре монотонный шум начал колебаться, обретая интонации голоса. Она подскочила к столу.

— У тебя получается!

Кроссхейр продолжил калибровку. Помехи то появлялись, то исчезали, пока наконец из-за них не прорвался искаженный голос, в котором безошибочно угадывалась интонация клона.

— Это Эхо! — Восклицание Омеги не вызвало никакой реакции у Кроссхейра, который внезапно застыл как вкопанный, широко раскрыв глаза. Когда он не пошевелился, она спросила:

— Что случилось?

Это, похоже, вывело его из ступора. Он покачал головой и пробормотал:

— Ничего.

Омега внимательно прислушивалась к затихающим помехам, пытаясь разобрать хоть какие-то слова, и через несколько мгновений наконец услышала четкую фразу.

— …Малкарис, система Манда…

Ее сердце екнуло. Голос был искажен, но звучал почти так же, как…

— …План 02: Разбитое стекло…

Омега уставилась на передатчик. Наверное, ослышалась. Это был сигнал бедствия Теха, но этого просто не может быть. Она перевела взгляд на Кроссхейра: он побледнел как полотно, его лицо застыло.

— Ты слышал?..

Вместо ответа, он с внезапным рвением продолжил калибровку, как будто обезвреживал бомбу замедленного действия. Последовали новые помехи и статика, а затем прозвучало четкое сообщение, произнесенное голосом ее брата — совсем не того, о котором она думала. Не того, что был жив в ее памяти.

— Это CT-9902. План 02: Разбитое стекло. Малкарис, система Манда, квадрат сетки Реш 15. В настоящее время один, без преследования. Ответьте, если можете… пожалуйста.

Омега пошатнулась, ухватившись за стол. Пол угрожающе исчез под ногами. Это не мог быть он… но она бы узнала его голос где угодно. Кроссхейр выглядел таким же потрясенным, как и она, словно увидел привидение. Потому что так оно и было.

Ноги подкосились, и она опустилась на пол, произнося невероятную правду, пока сообщение повторялось снова и снова, вбивая в нее новую реальность.

— Это Тех!