Выбор (гет)

Ранним утром Волдеморт вошёл в спальню, которую теперь делила с ним Гермиона. Он появлялся в последнюю неделю редко, всего на пару часов — чтобы передохнуть, сменить одежду. Как только он опустился на кровать рядом, от него сразу потянуло свежим морозным воздухом. И от тёмной мантии повеяло холодом.

Уставшим взглядом он скользнул по комнате, а проснувшаяся Гермиона, видя, как он истощён, решила воспользоваться тем единственным оружием, что было в её руках. Привстав на кровати, она чуть прогнула спину в пояснице так, чтобы простыня, прикрывавшая тело, немного съехала вбок, обнажив бедро, плоский живот, часть груди. И хоть стыд заливал румянцем её щёки, чуть дрогнувшим голосом она потребовала:

— Чаще…

Волдеморт, расстёгивавший мантию, замер на секунду, а затем повернулся к ней. Он склонил голову набок и, прищурившись, посмотрел на Гермиону.

— Чаще, — повторил он её слова, раздвоенный язык скользнул по губам.

Склонившись к Гермионе, Волдеморт пристально посмотрел в её зардевшееся лицо, в глаза, заблестевшие озорным огоньком.

— Чаще? — повторил он устало.

Она придвинулась к нему ближе, приоткрыла губы, чтобы вновь произнести это злополучное слово, но смолчала. Опустила взгляд, повела плечами, позволяя простыне ещё немного съехать, предоставив взору Волдеморта больше деталей.

Она знала, насколько он устал, и знала, отчего. И «Чаще» было её маленькой местью, чтобы не дать ему перевести дух, чтобы выжать из него все соки. Да, мелочная расплата за её положение. Глупо, наверное, но Гермиона считала, что честно. Победу он одержал, пленил её во всех смыслах. Так что она имела полное право давить на те болевые точки, на которые могла. В данном случае она играла на его усталости.

Её рука потянулась к застёжкам на чёрной мантии Волдеморта, которая всё ещё не прогрелась от мороза. Медленно Гермиона начала расправляться с замками, а Волдеморт с интересом наблюдал за ней. Впервые она так откровенно себя с ним вела.

— Хорошо, — медленно проговорил Тёмный Лорд. — Будет тебе «чаще»… но помни: тише.

Он коснулся её лица, пальцы ещё не согрелись после улицы. Прикосновение было не властным или грозным, а с лёгкой усталостью, будто ему не хватало тепла. Гермиона вздрогнула, не было той жестокости, что в прошлый раз — его ладонь скользнула по щеке, очертила овал лица, спустилась к шее. От этой лёгкости у неё подскочил пульс.

Прикусив губу, Гермиона наклонилась ближе. Простыня уже почти не прикрывала её.

— Я буду тихой, мой Лорд, — прошептала она, едва касаясь его губ дыханием.

Волдеморт усмехнулся, без издёвки. Подавшись вперёд, он коснулся её губ — сначала лениво, будто осторожно проверяя, может ли он себе это позволить. Долгий тягучий поцелуй, в котором Гермиона потеряла себя, она таяла вместе с уходящим холодом от мантии, чувствуя, как по телу разливается трепетное тепло.

Опустившись рядом, он заставил её лечь, а сам навис над ней — медленно, как никуда не спешащий хищник. Его руки окончательно избавили её от простыни, ладонь легла Гермионе на живот, спустилась ниже… Она едва слышно охнула, и он тут же накрыл её рот новым поцелуем, заставляя быть…

— Тише… — прошептал он ей в губы.

От этой фразы по спине пробежала дрожь.

Пальцы медленно скользили, заставляя кусать губы, но молчать; они ласкали, вынуждая прерывисто дышать, не издавая звуков. Каждое движение — нарочито медленное, изматывающее наказание. Хотелось уже не пальцев, их было мало… Гермиона перехватила его руку и требовательно посмотрела в глаза Волдеморта, в которых скользнула усталая насмешка.

— Тише, — предостерегающе прошептал он.

Вцепившись в его плечи, она кивнула. Всё происходило так сдержанно, без прошлой ярости, без навязанной мягкости — лишь нарастающее напряжение и редкие движения, от которых сердце замирало. Он вошёл в неё — глубоко, но неторопливо, и Гермиона прикусила губу, чтобы не сорвался стон. Его взор не отрывался от её лица: будто он хотел видеть, как она борется с собой, как дыхание сбивается в горле, как всё её тело дрожит в этой вынужденной тишине.

Размеренные толчки наполняли её, и Гермиона старалась не сорваться на стон. Каждое движение было подчеркнуто замедленным, словно он хотел растянуть мучение — её и своё. Хоть холод касался кожи, их связывала только вязкая тишина, в которой их дыхание звучало, как гром.

Гермиона обвила его ногами, и он вдавил её в матрас сильнее, сдерживая рык в горле. Её пальцы сжались у него на спине, она выгнулась навстречу, и каждое новое движение обжигало сладким стыдом. Она сама вызывала это, сама добивалась, и теперь вынуждена была подчиняться его «тише», пока он медленно вбивал в неё и усталость, и ярость, и ту странную реальность, где они почему-то были вместе. Глаза она прикрыла, губы её задрожали — и вдруг он снова накрыл их своим ртом, заглушая её собственный крик.

Его проникновения становились тяжелее, глубже, медленнее, пока, наконец, он не замер, выдыхая прерывисто ей в шею.

— Хорошо… — шепнул он едва слышно.

Было всё ещё непривычно не исчезать из его постели после всего. Обычно, когда она находилась тут под зельями, то всё происходило, как в дурмане, и в таком же сомнамбулическом состоянии она покидала эту спальню. Теперь же по велению Волдеморта его спальню, его постель делила с ним она. А после её последних вывертов он, верно, закрепит за ней положение в доме — исключительно рядом с ним.

И сейчас он почти не отстранился: вышел из неё, повернулся чуть набок, но дыхание всё ещё касалось её виска, а тело прижимало её к постели. Несколько мгновений он вовсе не двигался, только пальцы лениво гладили её бедро. Гермиона боялась шевельнуться, чтобы не спугнуть это мгновение. Невыносимо странное для неё.

А затем… она услышала его ровное и спокойное дыхание. Волдеморт уснул. Рядом. Не впервые, конечно. Но только теперь Гермиона не ощущала брезгливости от его присутствия, от того, что он её касался во сне — это казалось естественным.

Перевернувшись, она посмотрела в его лицо. Спокойное, без этих ярко-алых глаз, в нём угадывались прежние черты Тома Реддла со старых фотографий. Даже тёмной магии, оставлявшей незаживающие шрамы на теле, оказалось не по силам до конца стереть его старую внешность.

Опустившись рядом на подушку, подобрав к себе одеяло, Гермиона задумчиво очертила его скулу, двинулась к щеке, провела по странной форме носу и спустилась к губам. Щёки её слегка зарделись — уж очень умело он целовал её сегодня.

Но затем она вытянула вперёд левую руку, ту, на предплечье которой Беллатрисой был нанесён шрам. И этот шрам теперь перекрывала метка Волдеморта, та самая, которая не давала ей колдовать. Обманываться его милостью не стоило: пока на ней стояло это клеймо — она не более чем игрушка. Любимая на данный момент, но всё же игрушка. Сделает так, как он просит, даст ему то, что он требует, и станет не нужна.

Гермиона вновь взглянула на него. Что он имел в виду тогда в зале, когда сказал, что не хочет, чтобы она заставляла его верить? Верить в искренность её тела под ним? Или в то, что иногда ей искренне его хотелось?

Спрятав руку под одеяло, Гермиона вновь посмотрела на Волдеморта. Всё равно он чем-то тянул её к себе, что-то было в нём, что манило её, как мотылька на яркий свет.

Она сама не заметила, как веки сомкнулись — всего на мгновение, на минуту, должно быть…

И она подскочила от громкого звука. Внизу. Что-то грохнуло ещё раз, а затем послышалась ругань. Да ещё какая! Маггловские сапожники пришли бы брать уроки у этого сквернослова.

Прижимая одеяло к груди, Гермиона села на кровати. Волдеморт уже застёгивал свою мантию: вид у него был уставший, а ещё злой. Он был практически в бешенстве. Его пальцы сжимали застёжки на мантии так, что казалось — он их оторвёт. За окном всё ещё было утро, должно быть, они не проспали и часа…

— Что происходит? — Гермиона подалась к нему ближе, пытаясь заглянуть в мрачное лицо.

— Защитные чары, кто-то пытается их обойти, — прорычал волшебник, едва не оторвав один из крючков с мантии, когда тот ему не поддался.

Гермиона тут же перебралась ближе к Волдеморту и стала аккуратно, методично защёлкивать застёжки на мантии. Её пальцы не сводила судорога ярости, в отличие от пальцев Тёмного Лорда.

— Мой Лорд, кто мог посметь сюда проникнуть? — она попыталась скрыть волнение. И сердце предательски стучало: а вдруг это за ней? Но разум шептал ей: никто не придёт.

— Тот, кто сюда вхож, — процедил Волдеморт в ответ, глядя, как ловко Гермиона справляется с его мантией. — Если бы это был кто-то чужой… — его пальцы сомкнулись на её запястье. — Он бы и в сад не смог попасть. Это кто-то близкий…

Его красные глаза гневно впились в лицо Гермионы, словно он прочёл её недавние мысли. Её мимолётную надежду, которую она сама в себе подавила. Он щёлкнул пальцами — и в комнате стали отчётливо слышаться голоса. Посетителей было несколько, и они боялись, они спорили…

«Что ему плела эта девчонка, ты не в курсе?» — грубый голос лился будто с потолка.

Гермиона вопросительно посмотрела на Волдеморта. Они пришли потому, что Гермиона что-то говорила Тёмному Лорду?

— Оденься, — он отвернулся от неё. — И возьми палочку. Сегодня я разрешу использовать тебе пять заклинаний. Не больше.

Она замерла. Ей сегодня можно будет колдовать! Но, конечно, не просто так — скорее всего, использовать магию можно будет только для защиты и только в крайнем случае…

— Мне же не нужно тебе напоминать, против кого магию ты использовать не сможешь? — тихо произнёс Волдеморт, глядя, как Гермиона подскочила к громоздкому дубовому шкафу у двери и выудила оттуда простое чёрное платье.

— Мой Лорд, у меня и в мыслях не было… — она повернулась к нему обнажённая, прижимавшая к груди платье, словно щит.

— Не было… — тихо прошипел он. — Было другое, но ты… оказалась умнее. Дай руку! — он обхватил предплечье левой руки, сжал его, а пальцы пробежали по вспыхнувшей бордовым цветом метке. — Пять, — повторил он, глядя в её глаза.

«…если он и дальше будет её терпеть рядом, то…»

— Они не знают, что вы здесь, мой Лорд, — вдруг догадалась Гермиона. Она обхватила его руку и потянула Волдеморта к себе, не давая покинуть комнату.

Он вопросительно на неё посмотрел, но руку не одёрнул.

— Думают, что вы далеко… — голос её слегка дрожал от волнения. Ей совсем не хотелось становиться свидетельницей разборок Волдеморта со своими приспешниками. — Они бы не осмелились даже подойти к поместью, если бы не были уверены, что…

Голова его склонилась набок, рот приоткрылся, и он поводил челюстью. Это выражение лица — змея перед броском. Дыхание у Гермионы сбилось, она крепче ухватила его за руку.

«Руквуд говорил, что она дерзкая…»

«Руквуд просто хочет её трахнуть...»

От мерзости этих слов пробрало, но она старалась не показать виду.

— Может быть, послушать ещё? — Гермиона потянулась ближе к нему. — Когда думаешь, что никто не слышит — можно сказать то, что не скажешь под пытками, мой Лорд, — прошептала она.

Зубы его заскрежетали. Он дёрнулся в сторону двери, чтобы покинуть спальню, но Гермиона дёрнула его на себя и решительно коснулась его губ.

— Тише… — прошептала она, стараясь удержать его тем способом, который знала.

Волдеморт на миг замер. Она ясно ощутила, как в нём борется ярость — инстинкт немедленно выйти, уничтожить нарушителей — и что-то другое, новое. Его ладонь обхватила её затылок, пальцы вцепились в волосы. Он мог оттолкнуть, мог приказать, но вместо этого ответил. Губы его шевельнулись под её, дыхание стало резче, но не из-за гнева.

— Вы успеете их наказать, — шептала она в приоткрытый рот. — Пусть говорят…

И снова закрыла ему рот поцелуем, горячим и упрямым.

Его тело напряглось, пальцы впились в её бёдра, словно предупреждая, что она играет с огнём. Но Волдеморт не отстранился. Он позволил себе задержаться рядом, слушая вместе с ней.

И тогда сквозь гул крови в ушах они оба услышали:

«…он нас скоро заподозрит. Эта грязнокровка путается под ногами, из-за неё уже пошли проверки…»

Гермиона вздрогнула, но не отстранилась. Сжала его сильнее, будто ища защиты. Его глаза были совсем близко к её глазам, и в их алом блеске отразился хищный интерес.

— Слышала? — спросил он едва слышно, его голос был тише, чем её шёпот. — Им нужно избавиться от тебя.

— Потому что я мешаю им, — ответила Гермиона. — Не вам.

На лице Волдеморта мелькнула тень усмешки. Он долго смотрел на неё и, впервые за всё время, в его взгляде не было ни ярости, ни похоти. Однако он посмотрел на дверь.

— Не хочешь видеть, как я с ними расправлюсь, Гермиона? — усмешка скривила его губы. — Они желают твоего устранения, а ты их жалеешь… Достаточно!

Он стоял возле двери и всем своим видом давал понять, что пытаться его сейчас удержать — дурная идея. Гермиона быстро надела платье, схватила палочку из верхнего ящика прикроватной тумбочки и, прижав её к груди, встала за спиной у Волдеморта. Сердце собиралось выпрыгнуть из груди. Давно она не видела его в гневе. Последний раз подобный взгляд у него был… в Хогвартсе, во время битвы.

Но он кинул на неё короткий взгляд, который буквально пригвоздил к месту — не сметь за ним идти. Не трогать, не останавливать. Только слушать.

Дверь бесшумно распахнулась, заливая светом из спальни часть коридора. Волдеморт, как тень, скользнул вперёд; он двигался настолько быстро, что казалось, будто летит по коридору. А Гермиона стояла на пороге комнаты, сжимая одеревеневшими пальцами палочку.

Он понял все её уловки: и утреннюю, призванную измотать его, и попытку утихомирить. Казалось, что голоса звучат чуть ближе.

— …путается под ногами!

— Лорд ослаб! Разве не вид…

Резкая тишина.

Не было ни выкриков заклинаний, ни треска магии. Гермиона затаила дыхание. И вдруг один из голосов захлебнулся в кашле, другой оборвался стоном, третий осёкся. Слышно было, как тела глухо падали на пол, словно мешки, сброшенные с высоты.

Дом погрузился в безмолвие, и только стук собственного сердца позволял Гермионе верить, что она не утратила слух. Кровь гудела в ушах так шумно, что можно было оглохнуть. Нерешительно она двинулась вперёд по коридору, держа наготове палочку. Хотя… Пожирателей, скорее всего, можно было бы не опасаться, а против их повелителя магию она использовать не сможет.

Казалось, даже стены содрогнулись от гнетущего затишья. «Тише… тише…» — вспомнился его шёпот, и от этого по спине побежали мурашки.

Но он не велел покидать комнату.

И он уже стоял здесь — в залитом утреннем солнцем коридоре. Серые каменные стены источали холод, а взгляд Волдеморта — ярость. Ледяную, пугающую и тихую. Лицо же напротив — бледное, спокойное. Ни капли крови на одежде и руках. Только глаза, горящие алым на этом бесстрастном, страшном лике.

Гермиона отступила обратно в спальню, словно там был безопасный бастион, оберегавший от всего.

Волдеморт вошёл вслед за ней, мановением палочки бесшумно закрыл дверь. Его взгляд задержался на Гермионе — алчущий, голодный.

— Вот это и есть тишина, — произнёс он. — Настоящая.

Он приблизился, дыхание его было тяжёлым, а глаза пылали жаждой. Ладонь легла на её бедро, скользнула выше, притягивая ближе.

— Теперь я хочу криков, Гермиона, — он сделал паузу, губы почти касались её уха. — Громких криков…