Кровь Дракона (джен)

Лес стоял недвижимым, словно и сам затаил дыхание. Ни ветерка, ни шороха — только давящая тишина, в которой каждый звук становился чужеродным и слишком громким. Где-то далеко ухнула сова, но её крик оборвался, будто был задушен самой тьмой. Эхо растаяло, а над поляной повис гул — низкий, дрожащий, будто сама земля начинала петь чужую, недобрую песнь.

Невилл и Луна лежали в тени старого бука, так низко прижавшись к сырой земле, словно надеялись раствориться в мхе и траве. Листья над ними колыхались еле заметно, но это было не движение ветра — скорее отклик на ту силу, что поднималась с поляны впереди.

Перед ними, сквозь сизый туман, раскинулся круг культа. Сотни свечей горели ровными рядами, и каждая из них излучала не тепло, а мёртвый холод. Их пламя не было золотым — оно было густо-чёрным, и казалось, что фитили вытягивают свет из самой ночи, оставляя пустоты. Дым от свечей не поднимался, а стекал вниз, по земле, вязкой чёрной пеленой, выжигая траву и оставляя на ней мрачные, извивающиеся следы.

Фигуры в капюшонах двигались бесшумно, но с пугающей согласованностью. Каждый шаг, каждый поворот был частью единого замысла, как будто их вёл один разум. Они расставляли сосуды с густой красной жидкостью, в которой тускло отражался лунный свет. Это была кровь — слишком густая, слишком тёмная, и на свету она казалась не живой субстанцией, а чем-то чужим, текучим металлом. Она тянулась к центру поляны, к каменному алтарю, словно у неё была собственная воля.

— Ты чувствуешь? — едва слышно прошептала Луна, её губы едва шевелились.

Невилл только кивнул. Он чувствовал слишком многое. Воздух вокруг становился густым и вязким, словно его насыщали чем-то чужим. Каждый вдох был тяжёлым, будто он втягивал не кислород, а расплавленный свинец. Горло саднило, лёгкие сжимались, и с каждым мгновением становилось всё труднее сопротивляться нарастающей панике.

Капюшонники одновременно подняли руки, и гул усилился. Это не был голос, не было и слов. Это была вибрация — низкий, звериный рык, проходящий сквозь корни, камни и кости. Земля откликалась дрожью, и даже трава возле их ног трепетала, словно стараясь ускользнуть от невидимой силы. В воздухе начали вспыхивать линии — руны, начертанные невидимыми руками, они тянулись друг к другу, сплетаясь в странные узоры.

Невилл вцепился пальцами в кору дерева рядом, ногти впились в грубую поверхность. Всё его естество протестовало, кричало, что нужно бежать, что нельзя оставаться здесь ни мгновения. Но он не мог отвести взгляд.

— Они сжигают саму ночь, — прошептала Луна. Её голос дрогнул впервые, и в этом было что-то страшнее самого ритуала — потому что Луна никогда не боялась.

В центре круга вспыхнул факел — выше и темнее остальных. Его пламя было не светом, а дырой в воздухе, искажением, из которого потянуло запахом — металлическим, резким, словно железо, оставленное в крови. Этот запах ударил Невиллу в голову сильнее любого проклятия.

И тогда он увидел. Камни, окружавшие алтарь, будто пришли в движение. Их тени вытянулись вверх, слились, складываясь в очертания чего-то колоссального. Оно не имело формы, лишь намёки — крылья, зубы, когти. Силуэт дракона, недорождённого, но уже жуткого, тянулся к луне, будто к источнику силы.

Невилл ощутил, как дрожат его руки, как холод проникает в самое сердце. Страх был таким сильным, что в какой-то миг он почти потерял ощущение собственного тела. Но рядом Луна прижалась к земле ещё крепче, её глаза сияли отражением чёрного пламени, и в этом сиянии не было ужаса — только ясное понимание.

— Это начало, — сказала она, и слова прозвучали как приговор. — Он просыпается.

Воздух дрожал, как натянутая струна. Чёрное пламя взвивалось всё выше, и казалось, что само небо рвётся на клочья под его тяжестью. Но тепла в этом огне не было — напротив, из него веяло мёрзлым дыханием пустоты. Холод просачивался в лёгкие, в кровь, в кости, будто мир сам вывернулся наизнанку.

И тогда раздался голос.

Не звук — мысль, тяжёлая и неотвратимая, как удар колокола. Он не просто проникал в уши — он дробил кости изнутри, прокладывал себе дорогу сквозь нервы, прожигал каждую жилу. Это был многоголосый хор, в котором слышалось одновременно и шипение, и рык, и человеческая речь.

— Я… чувствую твою кровь…

Невилл резко втянул воздух, будто захлебнулся. Он прижал ладонь к груди, и на миг ему показалось, что сердце перестало принадлежать ему самому. Чужая сила коснулась его изнутри — ощупывала, зондировала, как слепой, пробующий ткань.

Луна вздрогнула рядом, её зрачки расширились, но она не вскрикнула. Только дыхание стало чаще. Она тоже слышала это.

Над поляной туман закрутился в спираль, как дым, всасываемый в невидимую воронку. И из неё, словно из чрева ночи, выползла тень. Сначала бесформенная, клубящаяся, похожая на смолу, что растекается по воздуху. Но постепенно в ней начали складываться очертания.

Крылья.

Огромные, простирающиеся на десятки ярдов, словно небесный шатёр, закрывающий свет. Шея, извивающаяся, как река. Лапы, едва различимые, но тяжёлые, будто сами камни дрожали от их присутствия.

И глаза.

Два угля, пылавшие в дыму, два прожектора ненависти, упёртые прямо в Невилла.

— Сын тех… кто бросил мне вызов, — прорычал голос. Но звук его не рождался во рту. Он гремел прямо в голове, раскалывая череп изнутри. — Я помню их кровь. Я чувствую её в тебе.

Ноги у Невилла подогнулись, и он упал на колени. Пальцы вцепились в землю так, что под ногтями скрипнула грязь и песок. Перед глазами мелькнули картины — мать, смеющаяся в саду, отец, что склоняется над книгой. Но в этом видении их лица были искажены не светом памяти, а тенями чужой воли.

«Они уже были отмечены им… — промелькнула мысль. — Может, и я тоже?»

— Нет… — хрипло выдохнул он, даже не замечая, что сказал это вслух. — Я не они.

И тогда дракон засмеялся.

Смех не имел звука, но он был слышнее любого грома. От него деревья согнулись, словно давленные ветром, а туман разорвался, как ткань, распадаясь в клочья.

— Ты — их продолжение, — прошипел Сангвинарис. — Их кровь течёт в тебе. И она… моя.

Каждое слово вонзалось в сердце Невилла, как раскалённый клинок. Он чувствовал — не только слышал. Кровь в жилах откликалась на этот зов, будто хотела подчиниться. В груди рождалось странное, тягучее тепло — и он вдруг понял, что это не страх. Это было другое. Сила. Сила, которая могла его сломать, если он протянет к ней руку.

Луна положила ладонь на его руку.

— Не слушай, — её голос был тихим, но твёрдым, словно сталь, скрытая под бархатом. — Это не твои мысли, Невилл. Это он пытается заставить тебя поверить.

Он обернулся к ней, и впервые заметил — её глаза сияли. Не страхом, не отчаянием, а чистым светом, отражением лунного круга, что едва пробивался сквозь тьму.

— Но… — сорвалось у него, и слова застряли в горле. Он не был уверен. Часть его хотела поддаться, раствориться в этом голосе, перестать бороться.

И тогда чёрное пламя на поляне взметнулось ещё выше, словно Сангвинарис вдохнул полной грудью. Земля под ними дрогнула, и в каждой капле ночи зазвенел тот же смех.

Голос снова ударил по его сознанию:

— Проснись. Твоя сила — моя. Твоё имя — моё.

Невилл сжал зубы так, что закровоточили дёсны. Ему казалось, если он уступит ещё миг — он потеряет себя навсегда.

Тень дракона расползалась по небу, словно вторая ночь накрывала землю. Её очертания дрожали в пламени костра, и казалось, что сама земля стонет под тяжестью чёрных крыльев.

Круг капюшонов, до этого недвижный, дрогнул. Одновременно несколько фигур дёрнулись, будто их затронуло одно и то же внезапное ощущение. Один из них резко повернул голову, и блеск холодных глаз сверкнул в прорехе маски.

— Там! — голос, ломкий и хриплый, словно сухая ветка переломилась под ногой.

И десятки голов обернулись к зарослям, где притаились Невилл и Луна.

Мгновение — и мир взорвался.

Алые и зелёные лучи сорвались из палочек, прорезая ночь, ослепляя. Взрыв обрушился на кусты, разметав листья и ветви, и Невилл едва успел перехватить Луну за руку, перекатываясь в сторону. Земля загудела от магического удара, и клочья мха посыпались им на волосы.

— Беги! — сорвалось у него. Но Луна уже поднялась, словно не замечая хаоса. В её руках палочка светилась мягким сиянием, и в лице не дрогнуло ни одного мускула. Она смотрела прямо на приближающиеся фигуры, как на облака, плывущие по небу.

Невилл поднялся рядом. Сердце колотилось так сильно, что отдавалось в висках. Но руки — впервые — не дрожали. Словно всё то, что всегда казалось слабостью, вдруг обернулось сосредоточенностью. Он сжал палочку и почувствовал: это не инструмент и не оружие. Это — часть его самого.

— Immobulus! — выкрикнул он.

Один из капюшонных вздрогнул и застыл, будто замороженный в воздухе, его жест превратился в нелепую скульптуру.

Другой рванулся вперёд, заклинание полоснуло по стволам деревьев, разметав щепки, но Луна отразила удар с лёгкостью. Щит её заклинания был прозрачен, как зеркало воды, и вспыхнул мягким серебром, когда в него врезался поток тьмы.

— Ты справишься, — сказала она спокойно, и голос её был твёрже любой защиты.

Невилл стиснул зубы. Перед внутренним взором мелькнули классы в Хогвартсе, когда он путал формулы заклинаний; смех за спиной, когда его палочка искрила в руках. Но сейчас он вдруг понял: это всё было лишь испытанием. Всё, что он пережил, вело к этому мгновению.

— Herbivicus! — рявкнул он.

Земля под ногами содрогнулась, и из трещин вырвались побеги. Они взметнулись, как змеи, оплетая ноги противников, тянули их вниз, не слушая мольбы и заклятия. Фигуры падали, захлёбывались собственным криком, пытались резать лианы ножами, но те становились всё толще, крепче.

Стая капюшонов распалась на несколько потоков — кто-то пытался прорваться сквозь переплетённые ветви, кто-то бил проклятьями вслепую. Лучи сыпались со всех сторон, красные и зелёные нити заклятий плели сияющий кокон вокруг поляны. Невилл чувствовал, как кольцо сжимается.

Из темноты к ним подкрался один — его дыхание было слышно уже за спиной. Но Луна, даже не обернувшись, метнула заклинание:

— Lumos Solem!

Вспышка света рванула во тьму, ослепляя. Маг заорал, хватаясь за лицо, и споткнулся, падая в костёрный песок. Его крики слились с хором заклинаний, свистящих в воздухе.

Двое, вырвавшиеся из лиан, почти одновременно обрушили на Невилла проклятья. Он не успел подумать — только поднял руку. И земля откликнулась. Толстый корень дуба прорезал дерн, вздыбился стеной и встретил удары, отбросив их искрами.

Сила хлынула в него потоком, как будто сам лес услышал зов. На миг он застыл — поражённый. Это было больше, чем просто заклинание. Словно сама земля признала его своим.

Но времени удивляться не было. С новой яростью на них надвигалась следующая волна. Невилл закричал, и в этом крике не было страха — только решимость.

— Держись рядом!

Они с Луной двигались так, словно тренировались вместе долгие годы. Она — внезапный свет, ослепляющий, отводящий удары. Он — камень и корни, тяжесть и стойкость. Их магия переплеталась, создавая единый ритм.

Противники падали один за другим, сбиваемые, опутанные, лишённые палочек. Но круг неумолимо сжимался. За их спинами шумел костёр, в котором плясало чёрное пламя ритуала. Над ними тяжело висела тень дракона, и каждый новый его вздох заставлял землю дрожать.

И вдруг Невилл понял: культ не стремится победить их в бою. Они загоняли их в центр, прямо под взгляд Сангвинариса.

Заклинания рвались в воздухе, как раскаты грома, сталкивались и взрывались ослепительными вспышками, обжигая воздух запахом озона и пепла. Лес вокруг уже не был прежним — деревья гнулись, кора слетала с ветвей, сухие листья горели и сыпались пеплом. Всё пространство превратилось в дикий вихрь света, дыма и криков.

Луна стояла рядом, тяжело дыша, её тонкие волосы прилипли к лицу, но глаза оставались ясными и глубокими, словно отражали иной мир, недоступный врагам. Она держала палочку так, будто это был не предмет, а естественное продолжение её самой, и её заклинания рождались без колебаний — плавные, уверенные, как дыхание.

Невилл чувствовал, как силы покидают его тело. Каждое движение палочки становилось похожим на борьбу не только с нападающими, но и с собственным истощением. Его мышцы ныли, лёгкие жгло, будто он вдохнул дым костра. Но куда тяжелее была тень, тяжело нависшая над головой.

Дракон.

Сангвинарис.

Он был в воздухе, но куда ближе — в самом сознании. Его голос не просто звучал — он гремел, как лавина камней, разрывал мысли на куски, выталкивал все другие звуки.

— Я чувствую твою кровь… — хриплый шёпот разнёсся в голове, и Невилл едва не потерял равновесие. — Сын тех, кто осмелился бросить мне вызов…

Земля под ногами качнулась. Он почти рухнул на колени.

И вдруг — образы. Настолько яркие, что они заслонили бой вокруг.

Больничная палата. Запах зелий и тишина, разорванная едва слышным шепотом. Белые простыни, руки, бессильно лежащие поверх них. Лица родителей. Их глаза — пустые, смотрящие сквозь него, будто он был лишь тенью, не заслуживающей внимания.

Боль сжала грудь, и в ушах вновь прозвучал грохочущий голос:

— Они потерпели поражение. И ты падёшь так же.

Эти слова резали глубже любого заклинания. На миг он почти поверил: да, он — всего лишь слабая тень. Сын героев, который не унаследовал их силы. Неуклюжий, неловкий мальчик, которого вечно жалели, но не воспринимали всерьёз.

И тогда — другое воспоминание.

Совсем простое, но ясное, как свет в тёмной комнате.

Мама, склонившаяся к нему, когда он был маленьким, её ладонь, мягко скользящая по его волосам. Голос отца — тёплый, уверенный, полный смеха, когда он впервые пробовал колдовать и у него ничего не выходило. Их вера — не в успех, не в силу, а в сам факт, что нельзя сдаваться. Что быть собой — уже значит стоять до конца.

Эта мысль вспыхнула в сердце Невилла, разгоняя тьму. Он почувствовал — их сила была не в победах. Их сила была в стойкости. В том, что они никогда не отступали.

Он поднял голову. Дракон всё ещё был там, огромный, чёрный, с глазами, горящими, как угли в бездонной печи. Его дыхание было ядом, железом, смертью. Но в груди Невилла уже не было пустоты.

— Нет, — сказал он вслух. Голос дрогнул, но не сломался. — Я не такой. Я не сломаюсь.

Он шагнул вперёд, встав между Луной и капюшонами. Поднял палочку, и его руки впервые были неподвижны, твёрдые, как камень.

— Protego Maxima!

Щит взвился, сияющей стеной встал перед ними. Удары заклинаний врезались в него с грохотом, осыпая искрами, но он выдержал. Отдача прошла по пальцам, делая их онемевшими, но он не отступил ни на шаг.

Луна взглянула на него — и впервые за весь вечер её глаза вспыхнули настоящим удивлением.

— Невилл…

— Мы справимся, — сказал он. И сам поверил этим словам. — Вместе.

И словно сама земля откликнулась на эту решимость, почва под ногами дрогнула. Корни деревьев зашевелились, ломая камни, поднимаясь наружу. Толстые, живые, они тянулись к культникам, обвивали их ноги, сбивали с ног, стягивали в землю. Маги закричали, их заклинания погасли, когда их руки связали корни.

Невилл чувствовал: это не было одним лишь заклинанием. Это был ответ самой земли, её голос, сошедший в унисон с его собственным сердцем.

И он понял: он больше не тень своих родителей.

Он — продолжение их силы.

И он — сам по себе.

Земля под ногами дрожала всё сильнее, будто в глубинах леса билось огромное сердце. Невилл слышал этот пульс — не ушами, а всем телом: тяжёлый, размеренный, но исполненный силы. Его собственная грудь отзывалась тем же ритмом. Казалось, магия больше не ограничивалась тонким прутом палочки в его руках. Она проникала в кости, в дыхание, в каждую жилку его существа.

Корни деревьев, рвущиеся из почвы, извивались, как змеи, но при этом в их движении не было хаоса — наоборот, в нём ощущался порядок, некая первозданная гармония. Они несли в себе гнев, но это был гнев защитника, а не разрушителя. Крик культников утонул в треске почвы: зелёные побеги росли так быстро, что земля сама рвалась в клочья.

Один из чёрных магов, не выдержав, рванул вперёд, крича заклинания на хриплом языке. Огненный клинок вспыхнул в его руке, и он попытался рассечь ближайший корень, но лишь искры брызнули от удара. Корень дрогнул, будто живая плоть, и тут же сомкнулся снова, сжимая его запястье железным обручем. Маг взвыл, но из земли тут же взметнулись новые побеги, оплетая его с ног до головы.

— Incarcerous! — выкрикнул Невилл, и вместо привычных верёвок в воздух рванули лозы, густые, тугие, с острыми шипами. Они сомкнулись на теле врага, затянув его рот зелёной петлёй.

Крик сорвался и тут же стих. Лишь глаза культника остались открытыми — и в них впервые мелькнуло не презрение, а животный страх.

Остальные не стали медлить. Сразу несколько жгутов пламени выстрелили в воздух, обрушиваясь на защитников. Луна двигалась с грацией хрупкого танца: её щиты вспыхивали, отражая часть атак, серебряные купола гасли, как мыльные пузыри, но при этом точно удерживали траекторию врагов. Там, где её магия не успевала, земля вставала стеной: лианы переплетались в живой барьер, и когда огонь ударил в них, раздалось громкое шипение — дым пошёл вверх, но ткани лоз не сдавались.

— Они слушаются тебя… — выдохнула Луна, и её голос был полон изумления.

Невилл тоже это чувствовал. Словно он был не просто магом, а проводником — голосом, руками самой земли. Каждое его движение отзывалось вокруг: побеги тянулись, словно ждали приказа. Внезапно он понял, что палочка лишь мешает. Он бросил её в сторону, освободив вторую руку, и шагнул вперёд.

— Crescite!

Земля содрогнулась. Из-под каменного круга вырвались десятки ростков — нежные, хрупкие, но за мгновение они вытянулись в гигантские древовидные хлысты. Их гибкие ветви взвились в воздухе и хлестнули культников, сбивая их с ног, ломая строй. Треск костей и вопли перемешались с тяжёлым запахом сырой земли и свежей листвы.

Воздух наполнился этим ароматом, чистым, как дыхание весны. Он контрастировал с железным, медным смрадом крови и порчи, что несли с собой культисты. Маги замешкались — их глаза метались, они уже не были единым строем. Их чёрные мантии сливались с ночью, но теперь на них лежали зелёные узоры лоз, как клеймо поражения.

Невилл шёл вперёд. Его шаги были уверенными, и с каждым ударом сердца корни сами расчищали ему дорогу. Он ощущал, как лес дышит вместе с ним, как сама магия древнего круга пробудилась, откликаясь на его решимость.

— Уходите! — крикнул он, и его голос разнёсся по поляне, резонируя с самой землёй.

Впервые за долгие годы в нём не было ни сомнения, ни робости. Это был голос мага, в котором проснулась его настоящая сила.

Культники падали один за другим. Те, кто пытался сопротивляться, оказывались оплетены и пригвождены к земле. Остальных сам лес гнал прочь, отталкивая, словно вырывая их из чуждого пространства.

Луна встала рядом, её глаза сияли в отражении зелёного света. В этот миг она смотрела на него так, словно впервые видела настоящего Невилла — не неловкого мальчика с дрожащими руками, а мага, который обрёл своё место и свою силу.

И лес, казалось, признал его тоже. На несколько драгоценных мгновений это пространство принадлежало им двоим.

Всё стихло лишь на мгновение. Лес словно выдохнул вместе с Невиллом, но это дыхание было затянуто тревогой. Корни, что он поднял, продолжали держать культников, извиваясь, как змеи, готовые задушить любого, кто дернётся. Но центр поляны жил своей жизнью. Каменный круг сиял багровым светом, вибрировал, как струна, и с каждым ударом становился всё ближе к тому, чтобы лопнуть.

Изнутри пробивалось нечто большее, чем просто сгусток тьмы. Силуэт дракона становился всё чётче. Его крылья, разверзшиеся над поляной, заслоняли половину неба, а глаза, два горящих угля, выжигали мрак насквозь. С каждым мгновением он становился более осязаемым, будто сама ночь сгустилась и обрела плоть.

Голос раздался внутри головы Невилла, и от него кровь в жилах будто застыла:

— Твоя кровь откроет мне дорогу… наследник… Ты не спасёшь их.

Невилл пошатнулся, едва не упал. Боль в висках была такой, словно череп вот-вот треснет. Он чувствовал, как печать, связанная с его родом, тянет, зовёт — его кровь сама искала выхода, чтобы пролиться в круг.

— Нет… — прохрипел он, хватаясь руками за голову. — Я не дам тебе…

Но слова утонули в рёве. Дракон хохотал — гулким, чудовищным эхом, от которого даже земля задрожала.

Луна встала рядом, но её взгляд был обращён не на дракона, а на сам ритуальный круг. В её глазах отражались вспыхивающие линии рун, багровый свет которых рвал тьму. Она медленно сняла с шеи свой амулет — тонкий серебряный диск с вырезанным узором луны и звёзд, тот самый, что всегда был с ней.

— Луна… что ты делаешь? — голос Невилла дрогнул, сорвался.

— То, что должна, — ответила она тихо, спокойно, будто всё это было лишь частью её пути. В её глазах не было ни страха, ни сомнения — только решимость. — Этот круг держит его… но и питает. Нужно разорвать узел.

Невилл замотал головой:

— Но это твой… семейный…

— Это всего лишь вещь, — перебила она мягко, и на мгновение в её голосе прозвучала та нежность, что всегда отличала её. Она коснулась амулета губами, будто прощаясь. — А ты — живой.

С этими словами Луна шагнула вперёд. Невилл рванулся за ней, но что-то удержало его — не лозы, не магия, а её собственный взгляд. Он понял: остановить её нельзя.

Луна подняла амулет обеими руками и бросила его прямо в раскалённый центр каменного круга.

Мир взорвался светом. Серебро мгновенно раскалилось добела и разлетелось сотнями осколков, каждый из которых вонзился в линии ритуала. Камень застонал, огонь взвыл. Чёрное пламя сжалось, выгнулось, словно его заключили в неведомые тиски.

— Нееет! — рык дракона пронёсся сквозь лес, поднимая ураганный ветер. Его силуэт пошёл трещинами, как зеркало, не выдержавшее собственного отражения. — Ты не сможешь удержать меня вечно… наследник… кровь всё равно призовёт меня…

Ветер сорвался в вихрь, сбивая капюшоны с поверженных магов, гасил огни, ломал ветви. Камни дрогнули и начали рушиться внутрь себя, словно круг сам себя пожирал. Чудовищная тень дракона рассыпалась в воздухе, как пепел, оставив за собой лишь запах гари и медный привкус крови на губах.

На поляне воцарилась тишина.

Луна стояла на коленях, её плечи дрожали. Она выронила руки, и серебряная цепочка, когда-то державшая амулет, бессильно скользнула в траву. Но её глаза всё ещё светились мягким, внутренним светом — светом того, кто принял решение и довёл его до конца.

— Луна! — Невилл подбежал, подхватил её под руки. Его пальцы дрожали, но хватка была крепкой, как никогда. — Ты… ты спасла нас…

Она улыбнулась устало, но в этой улыбке было больше силы, чем в любом заклинании:

— Нет, Невилл. Мы спасли. Вместе.

Он сжал её ладонь. И вдруг понял: лес тоже слушает. Лианы ослабили хватку, корни погрузились обратно в землю. Воздух очистился, запах крови отступил, уступая место свежести трав и влажного дерева.

И лес замолк — теперь по-настоящему. Лишь тихий шёпот листвы напоминал, что жизнь здесь продолжается.

Когда свет амулета угас, поле боя словно застыло. Сначала — тишина, тяжелая и вязкая, как дым. Потом стали слышны мелкие звуки: стон ветра в ветвях, треск веток, шорох упавших камней. Маги культа лежали поверженные: одни неподвижные, с лицами, искажёнными ужасом, другие — ещё живые, но связаны корнями, проросшими прямо из земли. Казалось, сам лес отвернулся от них, заключив их в узилище, словно в наказание за дерзость.

Воздух же оставался чужим. Он не остыл, не вернулся в привычное дыхание ночи, а дрожал, как натянутая струна, которую вот-вот коснётся невидимая рука. Даже после победы нельзя было назвать его чистым.

Невилл осторожно помог Луне подняться. Она была бледна, губы пересохли, но её глаза светились упрямым, ровным светом. Руки, ещё недавно дрожавшие от напряжения, теперь лежали спокойно в его ладонях. Она глубоко вдохнула и подняла голову — вместе они посмотрели на центр каменного круга.

Там, где секунду назад бушевало чёрное пламя, зияла воронка. Это была не яма и не разлом, а скорее тень, расплывчатое пятно в воздухе, излом пространства, которое словно не могло решить, существует ли оно или нет. Глазам было трудно удерживать на нём взгляд: оно пульсировало, исчезало и возникало вновь, будто дыхание чего-то спящего.

И из этой тени всё ещё доносился голос. Он не был громким — наоборот, глухой и тяжёлый, как камень, упавший в колодец. Но от этого он звучал страшнее.

— Вы думаете, что удержали меня… — рык, приглушённый и растянутый, сливался с шорохами леса. — Глупцы. Я видел вас. Я знаю вашу кровь. Моё дыхание коснётся этого мира… и тогда он падёт к моим ногам.

На миг в воздухе мелькнул силуэт — драконья тень. Огромная, с крыльями, пронзающими тьму, но теперь уже не цельная: её разрывали клочья дыма, словно рваные паруса. Она рассыпалась, растворяясь в воздухе, но даже эти обрывки не исчезли. Невилл увидел, как они впитались в землю, в камни круга, в сами ветви деревьев, словно яд, оставшийся в крови леса.

— Он не ушёл, — прошептал он, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Его сердце колотилось, но страх не мог заглушить пробуждённую решимость.

— Да, — тихо кивнула Луна, не отводя взгляда от пустоты, где недавно глядели глаза чудовища. — Но он снова в цепях. И теперь мы знаем, кто он.

Они замолчали. Лес словно прислушивался к ним. Над верхушками деревьев медленно поднималась луна — полная, бледная, разливая холодный свет на разрушенный круг. С каждым её лучом напряжение слабело. Казалось, сама природа делает глубокий вдох после кошмара, отвоёвывая у тьмы своё право на жизнь.

Невилл вдруг ощутил странное тепло внутри. Не радость, не облегчение — скорее ясное знание: они выстояли. Пусть Сангвинарис жив, пусть его дыхание всё ещё витает в этом лесу, — но он больше не был для Невилла безликим ужасом. Теперь он знал, что тьму можно остановить. Он видел, что сила его родителей была не в победе любой ценой, а в том, чтобы не отступать, даже когда надежды нет.

— Мы ещё встретимся, — сказал он тихо, словно обращаясь к драконьей тени, скрывшейся в глубинах. — Но в следующий раз я не дрогну.

Луна повернула голову и положила ладонь ему на плечо.

— В следующий раз мы будем готовы, — сказала она. В её голосе звучала та же непоколебимость, что и в свете луны над лесом.

И будто услышав их клятву, лес ожил. На востоке небосвод посветлел, тьма отступала, и в ветвях впервые за ночь раздался щебет птиц. Ночь уходила, уступая место рассвету.

А вместе с ним приходило чувство — их история только начиналась.