Кодекс «Фонтана» (гет)

Меня зовут «Тихоня». Меня всегда так звали, даже до войны. Не потому, что я был скромным. А потому, что меня никто никогда не слушал. Мой голос не имел веса. Особенно для отца.

Они все думают, что у меня какая-то сложная история. Что меня предали, или я искал славы, или денег для больной жены. Всё гораздо проще и страшнее. Меня просто ненавидел мой отец. Без причины, без объяснений. Просто так. Мама любила, родственники были добры. Но он был главным. И в один солнечный день, когда никого не было дома, он поставил передо мной на стол контракт. И ствол пистолета рядом. —Подпишешь — будешь мужчиной. Не подпишешь — будешь трупом. Позор в семье я не потерплю. Семь лет.Семь лет адской службы. Он дал мне на сборы два дня и двадцать долларов. «На экипировку, сынок». Сказал это с такой ледяной усмешкой. На эти деньги я купил самую дешевую, потрепанную броню, старый, люфтящий автомат и два самых дешевых дрона-камикадзе, которые постоянно глючили.

Я встретил их двоих на передовой. Парня, который жил ради кого-то другого. И того, кто жил ради себя. Они были живыми. В них был огонь. Я же был уже мертвецом, который просто еще двигался. Мне было все равно.

На «Фонтане» план был прост. Они — глаза и небо. Я — еще одна пара глаз. Но мои дроны, мои убогие, дешевые «стрекозы», с самого начала отказались работать. Первый даже не взлетел. Второй закрутился на месте и рухнул. Я не злился. Я просто методично, с каменным лицом, разобрал одного из них на части, починил, собрал обратно. На это ушли вечность. Я слышал по рации взрывы, крики Барса, панику того парня. Но я был в своем коконе, в мире проводов и плат. Это был единственный мир, который меня слушался.

Когда дрон наконец взлетел и я вывел камеру на площадь, я увидел лишь быстро удаляющуюся машину. Парень сбежал. А потом мой дрон наткнулся на них. Четверо. Они стояли над телом Барса, перезаряжая оружие. Без эмоций, как мясники. И что-то во мне щелкнуло. Не ярость. Не месть. Просто холодная, чистая констатация: этого нельзя оставлять так.

Я не думая направил дрон в их центр и детонировал. Экран погас. Я выглянул в окно. Они не двигались.

Но БТР, их БТР, стоял неподалеку. И он поехал проверять своих. Медленно, неуклюже. И я понял, что моя работа не закончена. Во мне не осталось ничего человеческого. Только тихая, механическая решимость.

Я взял свой старый автомат и, как тень, спустился по груде развалин. Они ничего не видели, не слышали. Я запрыгнул на броню сзади, дернул люк. Он поддался. Внутри сидели двое: водитель и пулеметчик. Они обернулись с удивлением, не успев понять ничего. Два коротких, глухих хлопка. Тихо. Эффективно. Я стащил тело водителя с сиденья, сел за рычаги. Механика проста. Я завел мотор и поехал. Прямо к своей же бывшей позиции, к своим.

Они увидели свою же машину и сначала обрадовались. Вышли из укрытий, несколько человек, помахали рукой. Подходили ближе, с улыбками. Они думали, свои вернулись с проверки.

А потом их улыбки сменились на недоумение, а потом на ужас, когда я развернул башню. Я сел за пулемет. Мои пальцы сами нашли спуск. И началось.

Грохот был оглушительным. Пулемет рвал их в клочья. Они не успевали даже понять, кто и почему. Они бежали, падали, прятались. Те, кто не успел, просто перестали существовать. Я стрелял до тех пор, пока лента не закончилась, и в тишине, наступившей после грохота, был слышен только вой раненых и моё ровное, спокойное дыхание.

Потом тишина. Они опомнились. Они уже окружали БТР. Я видел их лица, искаженные ненавистью и шоком. Они кричали «предатель!» и «сдавайся!». Но они не брали таких в плен. Они разорвут на части.

Я посмотрел в щель брони. На небо. Вспомнил мамин пирог, ее теплые руки. Дом, в котором мне были рады все, кроме одного человека. Единственного, чей приказ я выполнил до конца.

Я снял с плеча свой старый, верный автомат. В магазине оставался один патрон. Ровно один.

Я приставил ствол к виску. Не из страха. А потому что это был мой последний, единственный осознанный выбор. Единственный приказ, который я отдал себе сам.

И нажал на спуск.