Тварь ли он или право имеет? (джен)

Неужели? Неужели получилось? Это она! Та самая книга, что изменит мир.

Достоевский завороженно глядел на аналой. Неужели сегодня весь этот кошмар закончится?

Фёдор подошёл к книге, ноги немного дрожали. Здесь находится конец длинного кровавого пути. Достоевский прикоснулся к кожаному переплёту. Сама по себе книга раскрылась на месте последней записи.

Достоевский заскользил взглядом по англоязычным строкам.

Все остальные тем временем столпились вокруг него, заглядывая через плечо.

«20 лет назад родился эспер Σ, обладающий способностью обменивать информацию того, кого он касается, на ту которую больше всего хочет узнать собеседник…» так начинался последний фрагмент.

Над ухом Фёдора тихо пискнул Сигма, обернувшись Достоевский встретился с полными ужаса глазами. Сигма... Эспер Σ...

Не отрывая взгляда, Достоевский вырвал страницу. Сердце у Сигмы провалилось в пятки. Он побелел как полотно.

Фёдор достал перо из чернильницы, стоящей тут же, на аналое, и, перевернув лист, размашисто перечеркнул крест на крест обратную чистую сторону. Листок он протянул Сигме. Тот дрожащими руками принял его и, на ватных ногах отойдя в сторонку, принялся перечитывать.

Достоевский взглянул на пустые страницы и потянулся к чернильнице, что бы поставить перо на место. Но кое-кто растолковал этот жест неверно.

Достоевского грубо схватили за воротник и отбросили чуть ли не до самых дверей. Все остальные инстинктивно расскочились в стороны.

— Не смей ничего писать! — прорычал Ацуши. Он был в бешенстве, — Я помог тебе, только чтобы вернуть своих друзей! Я не позволю тебе нарушить обещание! И мир разрушить тоже!

Ацуши встал в боевую изготовку у аналоя, заслоняя его спиной.

— Никому из вас не позволю!

Достоевский сел на полу.

— Ацуши, мы спасём твоих друзей, и мир защитим. Только не делай глупостей. Не пиши!

Глаза тигра блестели злобой.

— Думаешь я поверю? Думаешь я поверю такому как ты, демон Достоевский?!

— Ацуши, не пиши ничего! — подал голос Гончаров

— Я должен написать! И не смейте мне мешать! Я убью вас! УБЬЮ ВАС ВСЕХ!

Ацуши вынул перо из чернильницы. Гоголь, Пушкин и Достоевский кинулись оттаскивать его от книги.

Ацуши собирался отмахнуться от них ударом тигриной лапы. Но что-то пошло не так. Рука осталась рукой. Ацуши смог лишь заехать кулаком по лбу Пушкину.

Трое мужчин кое-как оттянули мальчишку от аналоя. Ацуши отбрыкивался, попутно пытаясь превратиться в тигра целиком, но у него это никак не получалось. В итоге бросив безрезультатные попытки он решил, действовать другими методами.

У Достоевского за поясом болталось два меча: меч святого креста и Амегодзен. Фёдор ими, естественно, не воспользовался. Зарубить мальчика-тигра ему совсем не хотелось. Такая солидарность была не взаимна. Ацуши изловчился и ухватил рукоятку меча святого креста.

Парень вырвался и снова вскочил на ноги. Фёдор ухватил Ацуши за руку. Тигр уже несколько раз нехило пнул Достоевского, да еще и кинул чуть ли не через всю комнату. Если Фёдор сейчас использует свою способность тигрёнку несдобровать. По крайней мере, меч из рук он выпустит и фору секунд в пять даст, тем более, что он почему-то ещё не превратился в белого зверя.

Фёдор взялся за руку Ацуши и использовал способность. Но ничего не произошло. Достоевский получил удар навершием под дых и снова оказался на полу.

— Что вы сделали с моей способностью? —прокричал Ацуши вопрос, который Фёдор и сам хотел задать.

— В этой комнате способности не работают, — сказал Гончаров. Они с Сигмой притаились в сторонке, что на несколько минут о них даже позабыли.

— Откуда ты знаешь? —спросил Достоевский

— Табличка на латыни над входом..

— Не страшно, сразимся на мечах, —прошипел Ацуши и в ту же секунду ринулся на Фёдора.

Достоевский особой физической силой не отличался, но и Ацуши лишённый лунного зверя был слабоват.

Пока Ацуши замахивался из-за спины, словно топором, Фёдор успел достать Амегодзен и выставить его над головой, перпендикулярно удару.

Обрушив свой удар на меч Ацуши отскочил и приготовился к новой атаке.

Фёдор вскочил.

Замах. Защита. Удар в гарду. Замах. Батман. Мимо. Гарда к гарде. Борьба. Фёдор смог отскочить. Удар. Батман. Мимо.

Смерть несколько раз уже просвистела в миллиметрах от жизненны важных органов. Что же делать? Попытаться убить его? Нет. Здесь уже слишком поздно. Здесь любая смерть будет необратимой.

Бой продолжался. Ацуши не мог победить потому, что не думал. Пока он замахивался Фёдор успевал выставить защиту. Достоевский не мог победить потому, что Ацуши нужен был ему живым. Но долго ли это может продолжаться? Рано или поздно кто-то сдаться, и вряд ли это будет Ацуши.

* * *

Сигма стоял и снова и снова перечитывал бумажку. Когда Фёдор вырвал эту страницу, на секунду Сигма подумал, что тот разорвёт её на части и тогда… Хотя, как член смерти небожителей, Сигма знал, что, порвав, разрезав, даже бросив в огонь листок из книги, написанного не отменить. Но тогда в голове вертелось совсем другое.

Сигма уже раз десять перечитал текст. Написан он был весьма бездарно. Автор едва стыковал предложения. Но ведь именно этот текст дал Сигме жизнь.

У других есть семья, в папке с документами валяется свидетельство о рождении, где-то пылятся мамины записи о первых месяцах жизни малыша, под замком лежат дневники, в которых хранится личная летопись жизни… Всего этого у Сигмы нет. Вместо всего этого ему достался драный листок.

На мгновение Сигме захотелось скомкать его, как неудачный черновик, и выкинуть. Так противно было осознание того, что этот жалкий клочок бумаги, так много значит! Но вместо этого Сигма снова принялся перечитывать текст, который уже почти выучил наизусть.

От листка Сигму оторвал свист у самого уха. Парень едва успел заметить острие, пролетевшее в сантиметрах от его головы. Сразу после этого Сигму кто-то схватил за предплечье и оттащил к стенке.

— Как маленький! —пробурчал Гончаров, —Никакого инстинкта самосохранения.

Сигма явно что-то пропустил. Посреди ротонды Ацуши и Достоевский уже махали мечами.

— Ты дьявол, Фёдор! —замахиваясь кричал Тигр. —Ты настоящий демон!

Фёдор ничего не отвечал, сосредоточившись на парировании ударов.

— Ты убийца, ты лжец, ты само зло! В тебе не осталось ни капли человеческого!

Сигма прижался спиной к стене, наблюдая за тем, как тигр осыпает Фёдора проклятьями. Как ни странно, в этот момент Сигма даже позавидовал Ацуши. Как здорово, когда всё так просто! Когда видишь зло во плоти, и не сомневаешься кто твой враг.

Но дьявольские рога могут носить золотой нимб. И наоборот тоже.

Ещё сегодня утром Сигма был во всём уверен. Кто хороший, кто плохой, всё было ясно как день. Даже благородная в корне идея едва ли могла хоть немного оправдать бездушное чудовище.

Да Фёдор убийца, да лжец но… Сигма ведь видел. Видел человека, который пьёт чай, смеётся, играет в покер, не считая карты… Он ведь вполне обычный человек. У него есть сердце.

Сигма взглянул на Гончарова, Пушкина и Гоголя, прижавшихся к стенке, чтобы не попасть под горячую руку. Не могло это быть обманом! Сигма ведь видел! Видел их вчетвером с Достоевским, в обычной жизни и в критической ситуации. Он ведь… любит их? Ведь это, наверное, называется любовью, братством… Такое нельзя, невозможно изобразить, особенно если сам человек таких чувств никогда не знал.

Даже сейчас… если внимательно посмотреть, Достоевский сам того не замечая пытается стоять так чтобы оказаться между Ацуши и своими. Как будто он невольно пытается загородить их.

Лишь один вопрос не давал Сигме покоя. Если эти люди действительно для него что-то значат, как он втянул их в эту авантюру? Сигма понимал, почему они могли захотеть участвовать, но не мог понять почему Фёдор разрешил.

— Неужели у тебя нет ни капли совести? —между тем вопил Ацуши, — Как ты можешь убивать невинных людей пачками, не чувствуя ни капли сожаления!? Как?! Как! Твоя душа сгнила на сквозь!

После этой тирады тигр, казалось немного успокоился. Что было абсолютно не на руку Фёдору.

Ацуши сделал в воздухе замысловатый финт и наконец смог опередить Достоевского.

Меч святого креста полоснул Фёдора по ноге и тот упал.

Тут же мимо Сигмы ринулись три фигуры, но Ацуши уже приставил острие меча к горлу лежащего Достоевского, прежде чем тот успел хотя бы приподняться на локтях.

— Не подходите! —воскликнул Ацуши.

Пушкин, Гончаров и Гоголь замерли на полдороги, проскальзывая при торможении. В глазах Ацуши читались одновременно ужас и решимость. Неизвестно, на что может пойти тигр, загнанный в тупик.

— Ацуши, —проговорил Гончаров своим вечно спокойным голосом, — ты не убьёшь его, Ацуши.

Накаджима глухо зарычал и немного надавил на меч. По горлу Фёдора побежала тоненькая струйка крови.

— Убью. Убью без малейшего сожаления. Но сначала я хочу понять…

— Ацуши, ты не можешь его убить. Ты пожалеешь об этом…

— Ваня, не надо, —перебил Достоевский и перевёл взгляд на Ацуши. Голубые глаза встретились с фиолетовыми.

— Почему ты это делаешь? Почему? Почему ты хочешь уничтожить всех одарённых? Почему, ответь!?

— Я не хочу уничтожить всех одарённых, — сказал Фёдор приподнимаясь на локтях, — я хочу уничтожить мировую историю, что знала одарённых.

— То есть весь мир? Ты хочешь разрушить весь этот мир?!

— Потому что он неправильный. Здесь всё неправильно.

— Неправильный?!—взревел Ацуши, — Мир неправильный!!! Да, кто давал тебе право решать какой мир правильный, а какой нет?! Это мой мир! Это наш мир! Кто ты такой, чтобы так говорить о нём?

На несколько секунд повисло молчание. Ацуши тяжело дышал, его глаза были прищурены.

— Вершить этот суд — удел Бога, — наконец проговорил Достоевский, — не простым смертным выносить такое решение.

Ацуши слушал, всё с тем же злобным выражением.

— Но я считаю, что этот мир, я имею право оспаривать. Любой из нас имеет право.

— Почему это, вдруг? — в голосе мальчика были металл и презрение

— Прочти первую страницу книги, и ты всё поймёшь.

Тигр взглянул на аналой с книгой, потом на Фёдора

— Просто хочешь, чтобы я убрал меч от твоего горла. Плохая попытка.

— Нет же! — воскликнул Достоевский и обернулся к Гончарову, — принеси ему книгу.

Ацуши неотрывающимся взглядом следил, как Иван аккуратно берёт книгу, раскрывает на первой странице и протягивает ему.

Мальчик покрепче прижал меч к горлу Фёдора и свободной рукой принял книгу.

В процессе чтения его лицо изменилось. Прежде нахмуренные брови с каждой новой строчкой ползли всё выше на лоб; в глазах. Искры гнева во взгляде потухали, сменяясь растерянностью.

— Переверни страницу, — сказал Ацуши Гончарову, который читал у него из-за плеча.

Иван переплеснул страницу. Мальчик пробежал глазами несколько строк.

— Это ложь, — сказал Ацуши, но уверенности в его голосе не было.

Достоевский покачал головой.

—Этого не может быть, — прошептал Ацуши

—Как видишь, может, — тихо сказал Фёдор

Ацуши взглянул на Достоевского, посмотрел ему прямо в глаза.

— Это правда?

— Да.

Мальчик закрыл глаза, и через секунду открыл их вновь. Он снова выглядел так будто готов расплакаться.

— И что же делать?— спросил Ацуши. Голос его дрожал.

— Уничтожить книгу.

— Но это ведь невозможно. Нельзя отменить написанное.

Фёдор кивнул на лежащий в нескольких метрах Амегодзен. Достоевский уронил его, когда тигр ранил его в ногу.

— Можно. Можно…

Пальцы Ацуши разжались. Меч Святого Креста звонко ударился о пол.

Тигр зажмурился чтобы из глаз вытекли слёзы, собравшиеся в них.

— Так вот чего ты хотел.

— Да, — сказал Фёдор садясь

— С самого начала

— Да

Ацуши отвернулся и уставился в окно с витражом. Маленький обманутый мальчик…

— Почему Дадзай не догадался о твоей цели? Почему ты сам ему не сказал? —спросил Ацуши не оборачиваясь.

— Сам подумай. Мало кто бы позволил уничтожить такой артефакт. Зачем уничтожать, то с помощью чего можно создать идеальный мир?

— И правда… зачем?

— Сколько людей прикасалось к этой книге… ни один и не два. Каждый что-то написал. А мира во всём мире так и нет… И не будет. Такого артефакта не должно существовать. Людям нельзя иметь такое могущество.

Сигма хмурился. Всё выходило так просто, так складно, но всё равно неправильно… Была проблема, несостыковка в самом корне. Сигма понял в чём был главный изъян идеи Достоевского.

Он говорит, что вершить людские судьбы: удел Бога, что сама природа этой книги вредоносна: она даёт человеку власть, которой он не должен обладать. Человек не может знать, что есть свет, а что есть тьма. Это слишком субъективные понятия. Нельзя заранее знать куда приведёт идея, пускай и благая. Для одних способность — дар, для других проклятие.

«Небожителей» не должно существовать. Не должно существовать людей, которым полностью подвластны чужие судьбы.

Вот только Достоевский сам, того не замечая, возомнил себя «небожителем». Сколько судеб, за которые так сражается, он обрубил на самой середине. Эта жертва во имя блага? Это цена лучшего мира? Возможно. Но кто имеет право назначать эту цену?

Но к чему это теперь? Уже поздно. Всё ведь уже почти закончилось. Победителей не судят?

— Но как уничтожить книгу? — тем временем спросил Ацуши

Фёдор встал на ноги.

— Книга — не из нашего измерения. Такое в наших трёх координатах не создать. Уничтожить её может только что-то из равного или высшего измерения.

— Из другого измерения...? И как же...?

Достоевский взглянул на Амегодзен. Меч лежал на полу в нескольких метрах.

— Рассечение пространства, рассечение времени. Эти свойства явно не от мира сего.

— И ты хочешь сказать…

—Только этим мечом можно уничтожить книгу

Ацуши сглотнул.

— И тогда всё станет хорошо?

— Хорошо? — Достоевский усмехнулся, — хорошо там, где нас нет. Всё станет так как должно быть.

Фёдор поднял меч. Ацуши  отстранился, освобождая дорогу к аналою.

* * *

Аналой. Книга. Амегодзен в руках.

Неожиданно, на плечо Фёдора легла рука.

Достоевский обернулся. Гоголь, Гончаров и Пушкин стояли позади.

— Освободи нас. Освободи всех, —прошептал Гоголь.

Фёдор посмотрел в разноцветные глаза.

— Неужели у нас получилось?

— Получилось, —подтвердил Пушкин

— Вот только… стоило ли оно того? — тихо спросил Гончаров

— Победителей не судят, — сказал Достоевский

— Победителей не судят, — прошептали сзади отдаляющиеся голоса.

Достоевский занёс меч через плечо. На секунду он замер.

Это то к чему он стремился, то чего жаждал. Ради чего загубил столько жизней…

Фёдор Достоевский разрубил книгу по диагонали.

Аналой раскололся на двое. Солнце в витражных окнах потухло.

Победителей не судят. Но победители судят себя.

Это был новый мир. Прекрасный мир без эсперов.

Серое небо было готово в любой момент разразиться ливнем. Где-то вдали громыхало. Но это был не гром. Это были выстрелы. Пятнадцатый год шла война. Та самая. Бессмысленная, беспощадная, жестокая. В этой войне все были "равны". Не было ни одного эспера. Никогда не было.

О дивный новый мир!