Ведьма (гет)

Ненавистный монашеский наряд летит в стену, дама в отчаянии падает на скудную кровать. Три месяца в этом богом забытом месте, и никаких следов! Лидеры экспедиции подтвердили, что к ним действительно напросился итальянец, у которого потом оказался сын, но с момента прибытия никто не знает, куда они делись. Маршруты проверены, жители допрошены, транспортные узлы осмотрены. Все, кроме одного, но это безумие. Какой бы отчаянной ни была ситуация Лорети, только свихнувшийся сунется с ребенком дальше на север.

Повернувшись на спину, разглядывает деревянный потолок. Если Кейптаун и Кимберли оглушают бешеной муравьиностью, Ньясаленд — олицетворение безмятежности. Бескрайние поля и саванны, огромное озеро, ленивые реки. Даже европейцы не такие суетливые — в период сухого сезона товары не повозишь.

Внедриться в миссионерскую службу было легче, чем думала, и сейчас, расположившись в одном из прибрежных поселений, просвещает племена о христианском милосердии. Богу не чужда ирония.

В окно вкрадчиво светят первые лучи, дама со вздохом поднимается. Дальше тянуть нельзя, и невыносимая роба закрывает чуть загорелое тело. Сегодня поедут в новое место: одно из племён Тонга наконец-то готово к принятию Слова Божьего в обмен на ножницы и базовые правила гигиены.

На выходе присоединяется к группе священников и монахинь. Старший миссионер, высокий британец с жуткими оспинами, распределяет обязанности. Ей достаются основы грамматики. Август — идеальное время для обучения, пока работы в полях почти нет, а запасов достаточно, чтобы не проводить круглые сутки на охоте.

Подаётся повозка. В деревню поедут только сегодня, после чего постараются уговорить посещать школу. Старший миссионер берёт заключительное слово:

— Важность этого дня сложно переоценить. Приложим наши скромные усилия, дабы возвести детей заблудших на путь истинный и показать безмерную любовь Господа нашего. Аминь.

— Аминь, — отвечает группа. Впереди долгая неухоженная дорога, нарастающая жара и скудный рацион. В повозке вспоминаются удобства отелей и ровность кимберлийских улиц. Возможно, стоило рискнуть и приехать аристократкой. По крайней мере, Брины сюда не сунутся: всё обставлено так, что леди Бэлл оставила поиски и уехала в Кейптаун проводить последние дни отпуска, после чего вернётся в Европу сообщить неутешительные вести оставшимся Лорети.

Слева пожилая монахиня шепчет молитву. Судя по рассказам, единственная пережившая эпидемию, подкосившую пару поселений несколько лет назад. Но не только не оставила миссию — некоторое время работала белой сестрой, едва не ночуя в лазарете. От этого одновременно легче и не по себе. Приятно видеть человека, чьё упорство не уступает твоему, но эти же упорные едва не отправили на костёр триста лет назад.

Видимо, её вид передаёт состояние — священник напротив ободряюще улыбается.

— Племя, куда едем, дружелюбное, большинство земледельцы, и ислам с его работорговлей до них не дошёл. Вам предстоит работать с девочками, главное, не дайте им слишком заскучать.

— С Божьей волей, отец Браун, — отвечает дама.

Солнце почти в зените, когда на очередной равнине к юго-западу от озера показываются круглые хижины из дерева и глины. Жители выходят навстречу, из одежды набедренные повязки, а дети и без них. Подмечаются бусы и браслеты на предмет магии, но пока ничего.

Чуть ближе видна ещё одна деталь: ритуальные шрамы. В глазах британцев скрытое неодобрение, ведьма же быстро теряет интерес: тоже просто обычай.

Выгрузившись, тихонько разминают ноги. Миссионер беседует со старейшиной на местном языке. Жители внимают, поглядывая на повозку с одеждой и инструментами. В целом схема работы с аборигенами простая: в обмен на вещи, защиту и медицину позволяют проповедовать и забирать себя в школы. Акцент на мужское население, но основы перепадают и девочкам.

По всей видимости, всё проходит хорошо, и миссионер даёт знак разгружать подарки. Взрослых и детей разделяют, ей и пожилой монахине достаётся небольшая группа девочек, с любопытством рассматривающих чёрные робы. Коллега знает местный язык, завязывается разговор. Жарко, хорошо бы найти тень, а они расскажут интересные истории о Сыне Бога, что ходил и исцелял больных, наказывал плохих и делал ещё много хорошего. Дама ограничивается едва уловимыми знаками. Для детей больше не надо — если изначально не иметь тёмных помыслов, подружиться легко.

Шок наступает, когда одна из девочек рисует похожий знак. В замешательстве ведьма чуть склоняет голову, чем вызывает смех. Монахиня удивлённо оглядывается.

— Говорят, ты напоминаешь им Мутинту.

Секунды хватает, чтобы взять себя в руки.

— Кто такая Мутинта?

— Знахарка, отвечающая за местные традиции. Думали, с ней будут проблемы, но она никаким видом не протестовала против приезда. Возможно, глас Божий открылся и ей.

— Неисповедимы пути Его… — бормочет дама.

Пошушукавшись, девочки задают вопрос монахине. Та колеблется, но одна из них настаивает.

— Хотят, чтобы вы встретились. Думаю, ничего страшного нет. Главное, будьте вежливы и дайте понять, что не знаете языка.

Ведьма кивает. Если Мутинта та, кто она думает, шанс упускать нельзя.

— Прошу меня извинить.

Ведомая, проходит вглубь деревни. Хижина знахарки характерно большая. Видимо, подчёркивать статус — обязательное правило любого общества.

Внутри на удивление прохладно. Под потолком развешаны сухие травы, кости и обереги. Жрица в центре, растирает какую-то кашицу в ступе. Одного взгляда хватает, чтобы догадка подтвердилась.

На приглашение сесть повинуется, аккуратно поправляя рясу. Лицо знахарки в морщинах, но глаза выдают неутихающую молодость. Маскировка, вроде поддельных документов. Старость одновременно внушает почтение и отводит внимание. Дама берёт на заметку, но сейчас важно не это.

Некоторое время царит молчание, тонга мерно продолжает работу. Ведьма только начала изучать язык, этого и близко не хватит. Останавливает и то, что впервые за столетия ощущает себя маленькой. Жрица стара, безумно стара. Живи не здесь, а в Иудее, возможно, застала бы рождение Христа.

Осмелившись, чертит в воздухе тайный знак. Вряд ли тут те же, но смыл должен быть понятен. Старух чертит свой.

«Жди».

И снова постукивание ступки да редкие голоса жителей. Наконец, пестик откладывается, месиво заливается водой, после чего добавляется бусина, схожая с той, что купила в Кейптауне. Воздух наполняется странным вкрадчивым запахом. Вдохнув, дама замирает: чувства словно удесятеряются, требуется время на адаптацию. Нечто схожее было на шабашах, но тут куда глубже.

«Теперь ты меня понимаешь», — говорит лицо жрицы. Женщина кивает. Мельчайшая мимика, дрожание глаз, мерность дыхания. Ультимативный язык общения через намерения, основам которого учат каждую ведьму, без которого никакие манипуляции невозможны.

Жрица спрашивает о причинах прибытия, она честно отвечает. Какое-то время делятся опытом. Ощущение двойственное: тысячи лет жизни ошеломляют, знания тела и знаков глубже, чем у кого-либо, но в то же время полное неведение внешнего мира. Ведьма передаёт, что произошло за триста лет её жизни, как стремительно человечество вгрызается в изучение всего и вся, на какие ухищрения приходится идти, чтобы не раскрыли.

«Рано или поздно это придёт сюда. Уже пришло», — жрица лишь грустно улыбается, и разговор снова сходит на цель визита. Проецируется образ Лорети. Лицо, голос, запах. Последний раз видела год назад, перед тем, как уехать из Италии в очередной раз сменить имя. Мутинта впитывает информацию и знаком велит не мешать. Взгляд стекленеет, дама даже думать не хочет, насколько обострены чувства жрицы. Неудивительно, что болезни не задевают это племя, урожаи хорошие и, по слухам, почти нет происшествий на охоте. С такой силой и при поддержке деревни за сотни лет можно достичь вершин, недоступных Европе с её кострами.

Наконец, транс рассеивается. Ведьма с замираем ждёт, пока знахарка придёт в себя. Спустя пару мучительных минут взгляды встречаются, сердце дамы падает.

Лорети с сыном ушли на север.

«Зачем? Для чего?!»

Жрица передаёт всё, что смогла распознать. Мужчина с ребёнком, работа в озере, раскопки, усталость и страх. Отец плохо спит, постоянно на взводе, но при ребёнке старается не терять дух. Однако паника побеждает здравый смысл, и ещё весной, собрав пожитки, выходят на дорогу. След теряется в Танганьике, среди местных колонизаторов, и если догадка верна, будет попытка достигнуть Белый Нил, но так далеко чутьё не заходит.

Опустошённая, некоторое время просто сидит. Перспектива пересечь Африку давит не так сильно, как догадка, от кого Лорети так тщательно старается скрыться. Но почему?

«Что я им сделала…» — на это ни у неё, ни у жрицы нет чёткого ответа. Даже если её сущность раскрыта, неужели это повод ставить на кон жизнь ребёнка? Почему просто не поговорить?

Впервые за долгое время нет чёткого плана, что делать дальше. Жрица хочет что-то сказать, но в хижину заходит старший миссионер.

— Сестра Лукия?

Старуха тут же берёт инициативу, пары предложений достаточно, чтобы лицо мужчины сгладилось, и голос стал мягче.

— Мутинта благодарит за беседу и просит извинить, что отвлекла от занятий с девочками. Её возраст не позволит ходить в школу, но очень хотелось узнать о Слове Божьем.

Ведьма, уже с сухими глазами, медленно поднимается.

— Признательна за беседу, и да пребудет с вами Бог.

В груди пламя из обиды и непонимания. Хочется послать всё к чёрту, но мелькает лицо сына, которого видела ещё младенцем. Ни один ребёнок не заслуживает такой участи. Пусть попробует бежать. Она его найдет, даже если придётся перевернуть всю Сахару.

* * *

Безжалостное мексиканское лето не щадит даже ночью. Солнце до того накаливает землю, что не успевает остыть, и воздух вместо прохлады мучает невыносимой духотой.

За время, пока искала Лорети, мир успел несколько раз перекроить границы, устроить первую мировую и изобрести больше вещей, чем за все предыдущие века. В какой-то момент понимает, что банально не успевает подстраиваться. Больше времени тратится на подделку документов, подкупы и очарования. И сейчас, пока глаза пытаются сфокусироваться на карте, мозг даёт понять, как он устал.

Рухнув в кресло, откидывается на спинку. Безрезультатность поисков и постоянная беготня давят сильнее, чем когда-либо. Хочется по-настоящему перевести дух. Осесть где-нибудь в комфорте, обдумать следующий шаг. Продолжить или… примириться.

От последнего к горлу подступает комок, но и опыт, и интуиция говорят, что либо так, либо продолжать наугад. За двадцать лет исследован каждый город, каждая лощина, каждый безымянный придорожный скелет. Пейзажи и лица давно слились в бесформенную массу. Поведение, манеры и речь в последние годы делаются сами собой, пока мыслями где-то далеко. В какой-то момент ловит себя на том, что всем сердцем ненавидит Лорети, и будет крайне здорово, если найдёт могилу, и на этом всё кончится. Потом приходит стыд, и ненавидит уже себя. Последняя попытка успокоиться идёт прахом, эмоции окончательно берут своё, и, отпуская десятилетия беспрерывного бега, ведьма плачет навзрыд. Всё уходит на задний план, и сейчас, обняв колени, она маленькая несправедливо обиженная девочка, что ничего знает и просто хочет, чтобы не было так плохо.

Лишь с рассветом всхлипы становятся тише. Некоторое время просто сидит. Эмоции, насытившись, снова отходят на второй план, позволяя разуму собраться и обдумать, что дальше.

А дальше просто: она не справилась. Как ни отвратно признавать, Лорети всегда был на шаг впереди, оставляя всё меньше зацепок, и с каждым годом яснее, что он именно убегал. В чём её вина, известно лишь ему — сын, судя по всему, тоже не пережил путешествий. И даже если каким-то чудом выйдет на след, не удивится, что дорога поведёт куда-нибудь в Чили.

Глаза снова щиплет, ведьма не сопротивляется — нет сил. Надо где-то осесть. Мест множество, но тут всё очевидно. Если не может найти живую память о любимом, будет довольствовать мёртвой. Италия, мягкий климат и достаточно истории, чтобы ностальгия навсегда укрыла от мирских забот.

Видимо, прав был сказавший, что старость — состояние души.