Ведьма (гет)

Вместительная шлюпка покачивается на волнах, полуголые гребцы умело направляют её к берегу. Майская погода щадит и их, и одетых на европейский манер пассажиров, жарко обсуждающих крушение. Кто-то винит капитана, кто-то отсутствие нормальных карт и туманных сигналов. Как бы то ни было, все в возбуждённом настроении, кто-то даже смеётся. Без человеческих потерь и с безопасной эвакуацией катастрофа воспринимается как неприятное, но нестрашное приключение, которым можно хвастаться на вечерах. Грозный Замок Танталлон, увы, доказывает хрупкость даже таких массивных достижений человека перед природой.

Дама лет тридцати, одетая по уходящей в прошлое викторианской моде, оживлённо беседует с немолодым одетым в идеально подогнанный костюм мужчиной и его миловидной женой.

— Люди боятся открытого моря, но если спросите меня, самое опасное — мель. И вот вам доказательство!

— Это было поистине волнительно! — соглашается дама.

— А всё отсутствие предупредительных сигналов. Нам ещё повезло! Полвека назад корабль Биркенхед тоже потерпел крушение, и тоже у Южной Африки, но там всё закончилось куда трагичнее.

— Милый, не надо! — требует жена, подобрав ноги. — Рассказывай свои страшные истории, когда сойдём на берег и доберёмся до отеля.

— Действительно. Крушение крушением, а дела не ждут. Леди Белл, надеюсь, вы составите нам компанию. Ваше присутствие даже однообразие океана сделало незабываемым!

Дама улыбается.

— Принимаю ваше предложение, мистер Брин, и в очередной раз благодарю за покровительство. Путешествовать одной так далеко, особенно во разгар войны…

— Ни о чём не беспокойтесь, — заверяет жена. — Кейптаун под надёжной защитой Короны, и скоро так будет по всей Южной Африке.

— Истина! — вторит муж. — Буры низведены до отдельных шаек и могут лишь грозить. Скоро их дожмут, и можно спокойно налаживать добычу. Пусть мы не в числе первых, но Африка по-прежнему лакомый кусок для Соединённого Королевства.

В порту уже толпа. Шлюпки умело пришвартовываются, пассажирам помогают сойти на берег. Начинается возня с вещами, регистрацией и поисками друг друга, голоса сливаются в неразличимый гомон. Мистер и миссис Брин подгоняют слуг, следя, чтобы ни их, ни вещи дамы никуда не пропали. Как всё готово, ловится экипаж, и порт остаётся позади, пока, отдувающиеся, но довольные, переводят дух в кабине. Жена в предвкушении.

— Говорят, новый отель невероятен. Сейчас там расположен штаб британской армии, но и для нас место найдётся.

— Прекрасная возможность узнать о войне из первых уст, — добавляет дама. Мужчина кивает.

— Уверен, их донимают этим каждый день, но вы правы, это хороший шанс завести дружбу с офицерами Его Величества.

Упомянутый отель оказывается недалеко от порта, приветствуя посетителей слаженной архитектурой. Ни бедности, ни пошлости — сразу видно, на какой класс рассчитан.

Мужчина посылает слуг разузнать про свободные комнаты, вещи оперативно разгружаются. Изнутри отель смотрится ещё краше. Кейптаун растёт, и, несмотря на войну, люди со всего мира стекаются в поисках возможностей.

В холле стайками снуют офицеры. Судя по обрывкам разговоров, буры действительно ушли в подполье, и англичане спешно строят аванпосты в надеждах зажать остатки сопротивления. Слушая вполуха, дама расписывается за номер и мимолётом спрашивает, останавливался ли в отеле некий мистер Лорети. Шансы ничтожно малы и не оправдываются. Поблагодарив, забирает ключ. Мистер Брин раскланивается.

— Набирайтесь сил, леди Белл. Уже завтра мы планируем навестить мэра. Крушение служит прекрасным поводом и для него — выразить соболезнования, и для нас — наладить дружбу. Это его первый срок, но он уже сорок живёт в колонии и знает всё, что достойно быть узнанным. Уверен, он с радостью поможет нам обоим.

Дама кивает:

— Непременно присоединюсь. Хорошего дня, мистер Брин. Миссис Брин, — распрощавшись, следует за слугами, что уже несут вещи наверх.

* * *

Комната изо всех сил старается внушить, что они в Европе. Великолепная мебель, отделанные стены, всё вычищено до блеска. Служащий гостиницы почтительно информирует о расписании и услугах. Как только вещи разобраны, дама отсылает слуг, и наконец-то можно выдохнуть. За двадцать дней по океану успевает разузнать все новости Южной Африки, завтра дополнит свежими. Надо раздобыть список пассажиров на уходящие и ушедшие корабли, проверить гостей других отелей и, если не поможет, копать глубже.

— Из всех мест ты выбрал пламя войны… — с какой-то стороны, это в духе их рода. С другой, от одной мысли, что уже где-то лежит, задетый случайной пулей, пробегает неприятный холодок.

«Потом, всё потом…» — сперва основаться и подготовиться. С Бринами получилось отлично — долгий круиз идеально подошёл для постепенного очарования. С покровительством магната куда легче в светском кругу, а статус вдовы даст возможность выкроить информацию у заинтерсованных в деньгах и титуле. Гораздо тяжелее будет с местными. В её целях буры полезнее британцев, но станут ли они помогать английской аристократке, вопрос риторический. Впрочем, всегда есть наёмники.

Зашторив окна, садится перед зеркалом, возле стула потрёпанный сундук. На свет извлекается скрепленная замком книга и целый набор флаконов. Методично проверяется содержимое. Запахи информируют, что ничего не пропало, и парфюмерии хватит как минимум на пару месяцев. На всякий случай добавляет в каждый по капле крови. Чем сильнее воздействие, тем лучше. Кто-то может задаться вопросом о внезапно возросшей симпатии к незнакомке, но этикет — отличное оружие против любопытства.

Воспоминания привычно проникают в прошлое, где такие вещи давались сложнее и в плане создания, и в плане воздействия. Эталоном было зелье, не имеющее видимого запаха, чтобы человек даже не подозревал, что под чужим влиянием, и достаточно пары жестов и интонаций, чтобы выведать, что хочешь.

Закрутив колпачки, убирает парфюмерию и так не раскрытую книгу в сундук. Колокольчиком призывается служанка. Время скинуть соль ветров, принять долгожданную ванну и отдохнуть. Завтрашний день определит дальнейшее пребывание в колонии.

Раннее утро встречает свежей майской погодой. Завершив туалет, оставляет горничную прибираться, а сама пускается в холл. Слуги уже отправлены в порт и другие гостиницы за списками гостей и пассажиров. Пока ориентир только на фамилию — слишком пристальные поиски вызовут вопросы, отвечать на которые не хочется до знакомства с мэром.

В холле относительно многолюдно, в основном военные мундиры. Все оживлённо обсуждают войну и трудности добычи — в очередной раз потеряна связь с Трансваалем.

— А вот и вы, — мистер и миссис Брин, улыбаясь, идут навстречу. Дама приветливо наклоняет голову.

— Первая ночь на суше за долгое время.

— Нет ничего лучше отдыха после длительного плавания. Извольте проводить вас в ресторан, всё уже готово. Пока что отель оправдывает репутацию.

Как и номер, завтрак олицетворяет кусочек Англии: яйца, бекон и тосты. Раскурив сигару, Мистер Брин разворачивает газету. Женщины чинно попивают чай.

— Вечером ужин у мэра. Отличная возможность представиться, хотя гостей много. Как и говорил, мистер Форн будет в основном выражать соболезнования по поводу крушения. С другой стороны, соберётся много местных предпринимателей. Кейптаун — лишь остановка, нам нужен Кимберли.

Дама кивает. Если и приплывать в Африку в поисках лучшей жизни, то только на месторождения. Значит, если ещё тут, то либо в Кимберли, либо в Йоханнесбурге.

— А пока осмотрим город, — добавляет жена. — У отеля и гид, и экипаж.

— Погода обещает быть подходящей, —тратить время впустую больно, но даже так можно много разузнать.

Слуги оперативно закупают корзинки с закусками и напитками, пока троица обсуждает маршрут. Дамы берут бинокли и зонтики, мистер Брин надевает шляпу. В первый день решили ограничиться городом с выездом на природу. И, боже упаси, никакого океана.

* * *

Кейптаун от войны, казалось, только выиграл. Штаб армии и постоянные подвозы делают улицы ещё оживлённее. Гид заученно, но бойко рассказывает об основании колонии. Первыми, разумеется, были голландцы. Дама вспоминает пик Ост-Индской компании. В то время миром владели Нидерланды, и она была оттуда. Сейчас бал правит Англия, и она верный подданный Короны.

В открытой коляске экскурсия проводится с комфортом. Пока Брины наслаждаются экзотикой, вычленяет, где кончается Европа и начинается Африка и куда можно пойти, если официальные источники не помогут.

Редко мелькают автомобили — уже не такая диковинка. Мир набирает скорость, даме от этого не сколько грустно, сколько не по себе.

— За ними будущее, — заверяет мистер Брин. — И кто первым это осознает, станет вторым Ротшильдом. Признаться, я и сам не против поучаствовать, но алмазы ещё привлекательнее.

— Не понимаю, как можно ездить на этом рычащем чудовище, — отвечает жена. Дама лишь вежливо улыбается.

Посещаются Сады Компании. При виде некоторых растений только вздыхает, но пытаться что-то купить вызовет ненужное внимание. Неплохо посетить и рынки — возможно, среди безделушек найдётся что-то стоящее, наверняка в Африке свои ведьмы.

Идея ненавязчиво вкладывается в голову Бринам, и после недолгих разговоров решается посетить уличный базар.

— Держите слуг близко, а кошельки ещё ближе, — говорит мистер Брин.

Отправляются в Гринмаркет, где тщательно осматриваются товары. Интерес спутников низкий, и приходится постоянно подогревать разговорами и едва уловимыми жестами.

— Профессор будет в восторге! Как узнал, что отправляюсь в Южную Африку, взял слово, что привезу исключительно местное.

— Каждому своё, — отвечает мистер Брин, скептически оглядывая примитивные амулеты.

Увы, большинство — плохо выделанные камешки, но находится и стоящее. Приобретается пара мешочков с сухой травой и ярко-красная бусина, внутри явно кровь. Дома разберётся.

От души поблагодарив пару, предлагает выехать за город, что с энтузиазмом принимается.

Сады слишком многолюдны, до Столовой Горы далеко, так что выбирается Рондебош. Там, на верандах, с видом на горы, наступает время обеда.

Слуги тщательно моют фрукты и кипятят воду — малярия на благородство крови не смотрит. По дороге видели несколько госпиталей, местные под надзором военных сжигают мусор как источник заразы. Ведьма мысленно отмечает проверить списки пациентов.

Муж прогулку воспринимает, как некую обязанность, зато жена в восторге. Скоро отъезд и бесконечные дела, так что ловится каждый момент. Дама разделяет настрой: красивые виды и сносное вино позволяют расслабиться, хотя даже так мысли упорно клонятся к цели поездки.

На смене веков не все страны пожинают плоды колониального рая. Италия, раздираемая борьбой Севера и Юга, многих оставляет без крыши над головой. Большинство подаётся в Аргентину, но тот, кого ищет, решил попытать счастье в Африке. Уехала вся семья — те, кто остались. По расчётам дамы, должны быть муж, жена и сын. В Неаполе отыскивается список уплывших, месяц уходит на подготовку и смену личности, и уже на корабле находит «покровителей». Пока всё по плану, но сейчас самая трудная часть. Южная Африка больше, чем кажется, перепись ведётся хуже, а дальнейших направлений бесчисленно много, не говоря о более грустном исходе.

Отогнав неприятную картину, допивает вино.

— Всё-таки местным не хватает опыта.

— Абсолютно согласна, — отвечает жена. — Ни в какое сравнение с Италией. Ведь тот, кого ищете, оттуда?

Дама кивает.

— До сих пор поражаюсь, как тесен мир. Английский род дружит с итальянским, — вставляет муж, раскуривая сигару. Ведьма улыбается.

— Дружба наших семей уходит в шестнадцатый век, и время её не ослабило. Оттого особенно жаль, что он меня не дождался. Найди я его раньше, никакой Африки бы не потребовалось…

— Не теряйте надежду, леди Белл. Вы обязательно его найдёте, и никому не будет нужно рисковать на краю мира.

— Вы слишком добры, — отвечает дама.

* * *

Вечер встречает прохладой. Ведьма и, судя по всему, половина отеля готовятся к ужину у мэра. Пара флаконов убираются в сумочку-шатлен.

Приходит слуга с докладом: ни на ушедших, ни на уходящих кораблях Лорети не числится. То же с отелями.

— Проверь больницы и… кладбища. Не пропускай ни одного, — отпустив слугу, спускается вниз.

Важность встречи с мэром сложно переоценить. Даже если официальные данные не помогут, связи не помешают. Как правило, при знакомстве достаточно нескольких предложений, чтобы навести первичный морок и привить мысль, что неплохо увидеться снова. Слишком глубоко, впрочем, очаровывать не нужно: пара рекомендательных писем и наставлений — уже хорошо.

В вечернем платье выходит в холл, где поджидают Брины, каждый в лучшем наряде.

— Вы блистательная пара, — говорит, и вполне искренне — чувство стиля им не чуждо.

— Право, не стоит. Глядя на вас, любой поймёт, кто сегодня затмит всех гостей.

Едут по знакомому маршруту — резиденция мэра недалеко от Садов Компании. Оставив кучера разбираться с лошадьми, направляются ко входу.

Внутри убранство не уступает отелю — богатство гармонирует со строгостью, никакой крикливости.

Гостей встречают хозяева — мистер Форн с женой подают пример идеального приличия, уделяя столько внимания, сколько заслуживают имя и положение. Мэр начинал с торговли, что прекрасно вписывается в бурно растущий колониальный город. Когда доходит очередь Бринов и Бэлл, это не упускается, но пока ограничиваются формальными приветствиями. Форн в очередной раз выражает соболезнованиями по поводу крушения, мистер Брин заверяет, что всё могло быть куда хуже.

— Я лично прослежу, чтобы морские пути в Кейптаун стали самыми безопасными по эту сторону экватора.

— И я не сомневаюсь, что вам это удастся! Но позвольте представить леди Александру Бэлл. Её семья владеет обширными землями в Ланкашире.

Дама с улыбкой подаёт руку.

— Рада знакомству, мистер Форн, — мэр чуть замирает, но после вежливо отвечает:

— Надеюсь, ваше пребывание будет исключительно приятным.

На этом пока всё, на очереди другие, а Брины и Бэлл проходят дальше. Ведьма отпускает пару обсуждать предпринимательские дела, а сама, игнорируя снующих официантов, цепко вычленяет потенциально полезных. Выбор падает на средних лет офицера, от которого узнаёт чуть больше про то, что творится с бурами.

— Не знают, когда сдаваться. Уверяю, как только мы их дожмём, условия капитуляции будут куда менее милосердными.

— Но в городах безопасно? Я и мои компаньоны направляемся в Кимберли. Подозреваю, нам понадобится охрана…

— Не помешает, — кивает офицер. — Рекомендую связаться со штабом, он, как вы уже знаете, тоже в Маунт Нельсон. Мы периодически делаем подвозы в Кимберли по железной дороге, и если вам удобно, можете присоединиться. Безопаснее этого в Южной Африке нет.

Далее аккуратно выведывается о местном населении и гостях. Опасения оправдываются — несмотря на войны, много кто приезжает не только на официальную службу, но и независимо, и таких почти не считают.

— Возможно, в Кимберли вам скажут больше, но если человек не шпион, и ему не страшны пули буров и ножи африканцев, он волен перемещаться хоть на другой конец континента.

Поблагодарив, дама прощается.

Остальные гости ничего нового не сообщают, остаётся терпеливо выслушивать местные сплетни и пересказывать европейские. Пару раз отлучается в уборную нанести чуть больше парфюма, но, видимо, это всё, что может предложить текущий вечер. По крайней мере, никаких сюрпризов, и следующая остановка — Кимберли. Бринов на это даже подначивать не нужно. Муж особенно доволен: в первый же день решилось большинство вопросов.

— Ещё пара визитов, и можно ехать. Всё складывается лучше некуда. Как ваши успехи, леди Бэлл?

— Увы, лишь подтверждение того, что в Кейптауне их нет.

— Что ж, мы будем рады, если вы и дальше составите нам компанию. Я как раз подберу охрану.

— Один из офицеров упомянул, что есть возможность совместной поездки с армией.

Мужчина кивает.

— Отличный вариант, но охрана будет нужна и в Кимберли. Однако хватит о делах. День был длинным, а завтра надо сделать ещё больше.

— В том числе и осмотреть, — вставляет жена, — я очень хочу увидеть Столовую Гору!

Распрощавшись с хозяевами, возвращаются в отель. Уже за полночь слуга докладывает, что среди пациентов и умерших фамилии Лорети не замечено. Ведьма выдыхает.

За окном пыльные однообразные пейзажи, вагон мерно покачивается, оставляя позади город с его солёным запахом.

— Значит, в столице синьора Лорети не оказалось?

— Была слабая надежда, но да, он либо уплыл, либо на месторождениях.

— Если второе, дело упростится. Мистер Родс владеет почти всей алмазной промышленностью, у него должны быть самые полные данные обо всех въезжающих.

Офицер, явно сын какого-нибудь графа, несмотря на погоду, при полном обмундировании. Репутация богатой вдовы приобретена, так что в компаньонах отбоя нет, и можно с пользой скрасить время в вагоне-ресторане.

Все визиты и знакомства в Кейптауне оказываются напрасными. Последней попыткой был подкуп местных, но итальянских семей из трёх человек никто не видел, и в целом пути вели на рудники. Нанятый сыщик уже в Кимберли и должен сообщить о предварительных находках. Она же, если с дорогой всё в порядке, прибудет послезавтра. Военные посылают людей вперёд удостовериться, что маршрут безопасен, в итоге постоянные остановки. Буры откинуты назад, но никогда не знаешь, кто прорвётся и приведёт рельсы в негодность.

Дама грациозно отпивает чай. Если бы не качка и стук колёс, обстановку можно принять за столичный ресторан. Плюсы образа аристократки.

— Надеюсь, он воспользуется официальными путями. Будет больно сообщить его родне, что поиски закончились провалом. Мой отпуск, увы, не бесконечен.

— Вы невероятно щедры, что проводите свободное время, помогая друзьям, — любезности офицера позавидует любой придворный. Ведьма поощрительно улыбается.

— Как и вы. Всегда приятно знать, что даже на краю мира находишься под надёжной опекой Его Величества, — и без того прямой, мужчина приосанивается ещё больше.

— Защищать лучших представителей Королевства — наш долг. Если позволите, я возьму на себя обязанность организовать ваше пребывание в Кимберли. Там не так безопасно, как в Кейптауне, но у меня есть связи с Клубом. Лучшего места не найти.

— Буду весьма благодарна, — отвечает дама. — Предлагаю обсудить это с моими компаньонами.

Заполучив очередного спонсора, удаляется. В купе, пока никого нет, проводится ревизия. Парфюмерии всё меньше, много истратилось в Кейптауне. К счастью, в Кимберли интересует только Сесил Родс и его управленцы. Для её целей должно хватить, а дальше по обстоятельствам.

Входят Брины. Чем ближе, тем муж веселее, а жена наоборот, предвкушает долгие рабочие дни.

Претерпевая желание пробраться к машинистам и сломать тормоза, леди Белл поддерживает беседу и договаривается поучаствовать в сделке, но только под чутким присмотром мистера Брина и его адвокатов.

— Вы возведёте ваш род на новый уровень!

— Долг каждого из нас, — отвечает ведьма.

* * *

К счастью, обходится без подорванных рельс, и, тяжело вздыхая, поезд прибывает к набитой людьми платформе. По уже привычной схеме Брины, стараясь не потеряться, организовывают транспорт и перенос багажа. Офицер, с которым разговорилась ранее, посылает солдата донести в Клуб о прибытии трёх состоятельных посетителей.

— Вы не теряли время, — отдуваясь, муж платком оттирает пот. — Клуб Кимберли, по слухам, и правда лучшее, куда можно заселиться.

— В этом полностью заслуга майора, — улыбается дама.

По контрасту богатства и нищеты город не отличается от Кейптауна, но куда чётче отражает войну: то там, то тут ямы и разбитые здания. Офицер рассказывает про четырёхмесячный артиллерийский обстрел, когда люди буквально умирали от жажды.

— Буры унесли много жизней и сломали ещё больше. Но благодаря лорду Робертсу мы выстояли, и город в целом безопасен. Главное, не заходите в рабочие кварталы. Местные в целом послушны, но их ещё учить и учить.

Улицы ещё оживлённее столицы, до центра добираются с трудом, но даже это не сбивает настрой мистера Брина, чьи глаза блестят, будто уже подмял всю скважину.

— Здесь, леди Бэлл, решается судьба всей колонии, — дама всем видом разделяет важность момента.

Клуб характерно роскошен, викторианский стиль подчёркивает статус. Заселение проходит без передряг, и хотя трёхдневная поездка на поезде — не круиз на другой край света, решается сперва хорошо отдохнуть. Слуги снова рассылаются по станциям, гостиницам и больницам, пока ведьма приводит себя в порядок. Жара, беготня и безрезультатность поисков медленно, но верно начинают действовать на нервы.

* * *

Проходит неделя, в течение которой осмотрена бóльшая часть города. Сведения сыщиков не утешают: ни в гостиницах, ни в больницах Лорети не числится, на месторождениях тоже нет, но там учёт рабочих ведётся слабо. Зато обнаруживаются небольшие итальянские диаспоры. Возможно, что-то выяснится у них.

С Сесилем Родсом неудача: несмотря на слабое здоровье, вице-премьер работает на износ и либо отсутствует по делам, либо отлёживался в особняке. Мистер Брин кипятится, но пока довольствуется приближёнными, благо, бизнес можно делать и через них. Ведьма же оставляет надежду на официальные каналы и полностью переключается на самостоятельный поиск. Часть слуг посылается в Йоханнесбург, она же днём в компании Бринов исследует город, а по вечерам читает отчёты, попутно с помощью купленных трав излечив подступающую малярию.

Спустя ещё пару дней поиски наконец-то дают результат. Сыщик, немолодой загорелый немец в потёртом пиджаке, приносит пачку документов. Александра взглядом приглашает сесть, мужчина после короткого поклона повинуется. Голос тихий, но чёткий. Не удивится, если в своё время командовал подпольным отрядом, что с одинаковым усердием резал и линии связи, и глотки британцев. Такой и нужен — имеющий доступ туда, куда колонистам заказано.

— По описанию частично подходит, но ничего общего с алмазами и золотом не имеет, разве что был независимым добытчиком. Если последнее, логично предположить, что после неудачи решил податься в другое русло, — дама аккуратно листает отчёт, мужчина продолжает:

— Фамилия Лорети не упоминается, но некоторые видели итальянца с сыном. Если им верить, отец нанялся в экспедицию, организованную Королевским Географическим Сообществом. Сейчас в основном путешествуют к Арктике, но разыскиваемый явно ушёл на север.

Глаза пробегаются по спискам, вычленяя пару имён. Отец и сын, итальянцы, возраста совпадают, но имена не те.

«Зачем? Куда ты бежишь…»

— Что известно об этой экспедиции?

— Очередная разведка торговых путей, оценка месторождений и научные исследования. Экспедиция двухлетняя, хотя дальше Ньяса заходить не будут. Если и есть шанс найти Лорети, я бы искал там, но считаю своим долгом предупредить, что это очень опасные территории. Аборигены, Бурская война и болезни унесут ещё много жизней. Континентальная Африка — не место для одинокой леди.

Дама с неохотой признаёт правоту. Наёмники в таком путешествии опасны, и никакие уговоры не помогут сорвать взвод английской армии. Статус аристократки становится обузой.

— Вы упомянули, что был только сын. Что насчёт жены? — мужчина качает головой.

— Не замечено. Однако вот, на предпоследней странице, — палец наводит на нужное место. — Список умерших от малярии. Среди прочих числится итальянская женщина. Имени выяснить не удалось, но… — ведьма закрывает папку, на лице ни эмоции.

— Благодарю вас, мистер Кругер. Вы проделали большую работу.

Сыщик поднимается.

— К вашим услугам, леди Бэлл.

Оставшись одна, выдыхает. Смерть жены колет, но надо досконально изучить материал. Пока что это самая крупная зацепка. Рискнуть и съездить в качестве аристократки? В пустыне высокое положение только мешает, а оставаться в городе смысла нет. Вывод напрашивается сам.

Колокольчиком вызывается слуга. Завтра длинный день и множество покупок. В голове уже зарождается новое имя.

Ненавистный монашеский наряд летит в стену, дама в отчаянии падает на скудную кровать. Три месяца в этом богом забытом месте, и никаких следов! Лидеры экспедиции подтвердили, что к ним действительно напросился итальянец, у которого потом оказался сын, но с момента прибытия никто не знает, куда они делись. Маршруты проверены, жители допрошены, транспортные узлы осмотрены. Все, кроме одного, но это безумие. Какой бы отчаянной ни была ситуация Лорети, только свихнувшийся сунется с ребенком дальше на север.

Повернувшись на спину, разглядывает деревянный потолок. Если Кейптаун и Кимберли оглушают бешеной муравьиностью, Ньясаленд — олицетворение безмятежности. Бескрайние поля и саванны, огромное озеро, ленивые реки. Даже европейцы не такие суетливые — в период сухого сезона товары не повозишь.

Внедриться в миссионерскую службу было легче, чем думала, и сейчас, расположившись в одном из прибрежных поселений, просвещает племена о христианском милосердии. Богу не чужда ирония.

В окно вкрадчиво светят первые лучи, дама со вздохом поднимается. Дальше тянуть нельзя, и невыносимая роба закрывает чуть загорелое тело. Сегодня поедут в новое место: одно из племён Тонга наконец-то готово к принятию Слова Божьего в обмен на ножницы и базовые правила гигиены.

На выходе присоединяется к группе священников и монахинь. Старший миссионер, высокий британец с жуткими оспинами, распределяет обязанности. Ей достаются основы грамматики. Август — идеальное время для обучения, пока работы в полях почти нет, а запасов достаточно, чтобы не проводить круглые сутки на охоте.

Подаётся повозка. В деревню поедут только сегодня, после чего постараются уговорить посещать школу. Старший миссионер берёт заключительное слово:

— Важность этого дня сложно переоценить. Приложим наши скромные усилия, дабы возвести детей заблудших на путь истинный и показать безмерную любовь Господа нашего. Аминь.

— Аминь, — отвечает группа. Впереди долгая неухоженная дорога, нарастающая жара и скудный рацион. В повозке вспоминаются удобства отелей и ровность кимберлийских улиц. Возможно, стоило рискнуть и приехать аристократкой. По крайней мере, Брины сюда не сунутся: всё обставлено так, что леди Бэлл оставила поиски и уехала в Кейптаун проводить последние дни отпуска, после чего вернётся в Европу сообщить неутешительные вести оставшимся Лорети.

Слева пожилая монахиня шепчет молитву. Судя по рассказам, единственная пережившая эпидемию, подкосившую пару поселений несколько лет назад. Но не только не оставила миссию — некоторое время работала белой сестрой, едва не ночуя в лазарете. От этого одновременно легче и не по себе. Приятно видеть человека, чьё упорство не уступает твоему, но эти же упорные едва не отправили на костёр триста лет назад.

Видимо, её вид передаёт состояние — священник напротив ободряюще улыбается.

— Племя, куда едем, дружелюбное, большинство земледельцы, и ислам с его работорговлей до них не дошёл. Вам предстоит работать с девочками, главное, не дайте им слишком заскучать.

— С Божьей волей, отец Браун, — отвечает дама.

Солнце почти в зените, когда на очередной равнине к юго-западу от озера показываются круглые хижины из дерева и глины. Жители выходят навстречу, из одежды набедренные повязки, а дети и без них. Подмечаются бусы и браслеты на предмет магии, но пока ничего.

Чуть ближе видна ещё одна деталь: ритуальные шрамы. В глазах британцев скрытое неодобрение, ведьма же быстро теряет интерес: тоже просто обычай.

Выгрузившись, тихонько разминают ноги. Миссионер беседует со старейшиной на местном языке. Жители внимают, поглядывая на повозку с одеждой и инструментами. В целом схема работы с аборигенами простая: в обмен на вещи, защиту и медицину позволяют проповедовать и забирать себя в школы. Акцент на мужское население, но основы перепадают и девочкам.

По всей видимости, всё проходит хорошо, и миссионер даёт знак разгружать подарки. Взрослых и детей разделяют, ей и пожилой монахине достаётся небольшая группа девочек, с любопытством рассматривающих чёрные робы. Коллега знает местный язык, завязывается разговор. Жарко, хорошо бы найти тень, а они расскажут интересные истории о Сыне Бога, что ходил и исцелял больных, наказывал плохих и делал ещё много хорошего. Дама ограничивается едва уловимыми знаками. Для детей больше не надо — если изначально не иметь тёмных помыслов, подружиться легко.

Шок наступает, когда одна из девочек рисует похожий знак. В замешательстве ведьма чуть склоняет голову, чем вызывает смех. Монахиня удивлённо оглядывается.

— Говорят, ты напоминаешь им Мутинту.

Секунды хватает, чтобы взять себя в руки.

— Кто такая Мутинта?

— Знахарка, отвечающая за местные традиции. Думали, с ней будут проблемы, но она никаким видом не протестовала против приезда. Возможно, глас Божий открылся и ей.

— Неисповедимы пути Его… — бормочет дама.

Пошушукавшись, девочки задают вопрос монахине. Та колеблется, но одна из них настаивает.

— Хотят, чтобы вы встретились. Думаю, ничего страшного нет. Главное, будьте вежливы и дайте понять, что не знаете языка.

Ведьма кивает. Если Мутинта та, кто она думает, шанс упускать нельзя.

— Прошу меня извинить.

Ведомая, проходит вглубь деревни. Хижина знахарки характерно большая. Видимо, подчёркивать статус — обязательное правило любого общества.

Внутри на удивление прохладно. Под потолком развешаны сухие травы, кости и обереги. Жрица в центре, растирает какую-то кашицу в ступе. Одного взгляда хватает, чтобы догадка подтвердилась.

На приглашение сесть повинуется, аккуратно поправляя рясу. Лицо знахарки в морщинах, но глаза выдают неутихающую молодость. Маскировка, вроде поддельных документов. Старость одновременно внушает почтение и отводит внимание. Дама берёт на заметку, но сейчас важно не это.

Некоторое время царит молчание, тонга мерно продолжает работу. Ведьма только начала изучать язык, этого и близко не хватит. Останавливает и то, что впервые за столетия ощущает себя маленькой. Жрица стара, безумно стара. Живи не здесь, а в Иудее, возможно, застала бы рождение Христа.

Осмелившись, чертит в воздухе тайный знак. Вряд ли тут те же, но смыл должен быть понятен. Старух чертит свой.

«Жди».

И снова постукивание ступки да редкие голоса жителей. Наконец, пестик откладывается, месиво заливается водой, после чего добавляется бусина, схожая с той, что купила в Кейптауне. Воздух наполняется странным вкрадчивым запахом. Вдохнув, дама замирает: чувства словно удесятеряются, требуется время на адаптацию. Нечто схожее было на шабашах, но тут куда глубже.

«Теперь ты меня понимаешь», — говорит лицо жрицы. Женщина кивает. Мельчайшая мимика, дрожание глаз, мерность дыхания. Ультимативный язык общения через намерения, основам которого учат каждую ведьму, без которого никакие манипуляции невозможны.

Жрица спрашивает о причинах прибытия, она честно отвечает. Какое-то время делятся опытом. Ощущение двойственное: тысячи лет жизни ошеломляют, знания тела и знаков глубже, чем у кого-либо, но в то же время полное неведение внешнего мира. Ведьма передаёт, что произошло за триста лет её жизни, как стремительно человечество вгрызается в изучение всего и вся, на какие ухищрения приходится идти, чтобы не раскрыли.

«Рано или поздно это придёт сюда. Уже пришло», — жрица лишь грустно улыбается, и разговор снова сходит на цель визита. Проецируется образ Лорети. Лицо, голос, запах. Последний раз видела год назад, перед тем, как уехать из Италии в очередной раз сменить имя. Мутинта впитывает информацию и знаком велит не мешать. Взгляд стекленеет, дама даже думать не хочет, насколько обострены чувства жрицы. Неудивительно, что болезни не задевают это племя, урожаи хорошие и, по слухам, почти нет происшествий на охоте. С такой силой и при поддержке деревни за сотни лет можно достичь вершин, недоступных Европе с её кострами.

Наконец, транс рассеивается. Ведьма с замираем ждёт, пока знахарка придёт в себя. Спустя пару мучительных минут взгляды встречаются, сердце дамы падает.

Лорети с сыном ушли на север.

«Зачем? Для чего?!»

Жрица передаёт всё, что смогла распознать. Мужчина с ребёнком, работа в озере, раскопки, усталость и страх. Отец плохо спит, постоянно на взводе, но при ребёнке старается не терять дух. Однако паника побеждает здравый смысл, и ещё весной, собрав пожитки, выходят на дорогу. След теряется в Танганьике, среди местных колонизаторов, и если догадка верна, будет попытка достигнуть Белый Нил, но так далеко чутьё не заходит.

Опустошённая, некоторое время просто сидит. Перспектива пересечь Африку давит не так сильно, как догадка, от кого Лорети так тщательно старается скрыться. Но почему?

«Что я им сделала…» — на это ни у неё, ни у жрицы нет чёткого ответа. Даже если её сущность раскрыта, неужели это повод ставить на кон жизнь ребёнка? Почему просто не поговорить?

Впервые за долгое время нет чёткого плана, что делать дальше. Жрица хочет что-то сказать, но в хижину заходит старший миссионер.

— Сестра Лукия?

Старуха тут же берёт инициативу, пары предложений достаточно, чтобы лицо мужчины сгладилось, и голос стал мягче.

— Мутинта благодарит за беседу и просит извинить, что отвлекла от занятий с девочками. Её возраст не позволит ходить в школу, но очень хотелось узнать о Слове Божьем.

Ведьма, уже с сухими глазами, медленно поднимается.

— Признательна за беседу, и да пребудет с вами Бог.

В груди пламя из обиды и непонимания. Хочется послать всё к чёрту, но мелькает лицо сына, которого видела ещё младенцем. Ни один ребёнок не заслуживает такой участи. Пусть попробует бежать. Она его найдет, даже если придётся перевернуть всю Сахару.

* * *

Безжалостное мексиканское лето не щадит даже ночью. Солнце до того накаливает землю, что не успевает остыть, и воздух вместо прохлады мучает невыносимой духотой.

За время, пока искала Лорети, мир успел несколько раз перекроить границы, устроить первую мировую и изобрести больше вещей, чем за все предыдущие века. В какой-то момент понимает, что банально не успевает подстраиваться. Больше времени тратится на подделку документов, подкупы и очарования. И сейчас, пока глаза пытаются сфокусироваться на карте, мозг даёт понять, как он устал.

Рухнув в кресло, откидывается на спинку. Безрезультатность поисков и постоянная беготня давят сильнее, чем когда-либо. Хочется по-настоящему перевести дух. Осесть где-нибудь в комфорте, обдумать следующий шаг. Продолжить или… примириться.

От последнего к горлу подступает комок, но и опыт, и интуиция говорят, что либо так, либо продолжать наугад. За двадцать лет исследован каждый город, каждая лощина, каждый безымянный придорожный скелет. Пейзажи и лица давно слились в бесформенную массу. Поведение, манеры и речь в последние годы делаются сами собой, пока мыслями где-то далеко. В какой-то момент ловит себя на том, что всем сердцем ненавидит Лорети, и будет крайне здорово, если найдёт могилу, и на этом всё кончится. Потом приходит стыд, и ненавидит уже себя. Последняя попытка успокоиться идёт прахом, эмоции окончательно берут своё, и, отпуская десятилетия беспрерывного бега, ведьма плачет навзрыд. Всё уходит на задний план, и сейчас, обняв колени, она маленькая несправедливо обиженная девочка, что ничего знает и просто хочет, чтобы не было так плохо.

Лишь с рассветом всхлипы становятся тише. Некоторое время просто сидит. Эмоции, насытившись, снова отходят на второй план, позволяя разуму собраться и обдумать, что дальше.

А дальше просто: она не справилась. Как ни отвратно признавать, Лорети всегда был на шаг впереди, оставляя всё меньше зацепок, и с каждым годом яснее, что он именно убегал. В чём её вина, известно лишь ему — сын, судя по всему, тоже не пережил путешествий. И даже если каким-то чудом выйдет на след, не удивится, что дорога поведёт куда-нибудь в Чили.

Глаза снова щиплет, ведьма не сопротивляется — нет сил. Надо где-то осесть. Мест множество, но тут всё очевидно. Если не может найти живую память о любимом, будет довольствовать мёртвой. Италия, мягкий климат и достаточно истории, чтобы ностальгия навсегда укрыла от мирских забот.

Видимо, прав был сказавший, что старость — состояние души.

Скажи пятнадцатилетней девочке, что она никогда не постареет, и увидишь счастливейшего в мире человека.

Именно это слышит Инес на очередной прогулке по парку загородной виллы. В руках корзинка с закусками, девушка неотступно следует за одной из племянниц Борромео, по сути, владевшего всем Миланом от лица испанской короны.

Разумеется, сперва не верит — очередная шутка беззаботной аристократки. Та наслаждается летней погодой, щурясь на солнце. Льняное платье (наверняка дороже кузницы отца) идеально подчёркивает молодое тело. Инес в её мешковатой сорочке может только завидовать.

— И тем не менее, это правда, — развернувшись, внимательно смотрит на горничную. Зелёные глаза вгрызаются в пронзительно серые.

— У тебя все задатки. Вернее, не так — ты просто не можешь постареть. Дорастёшь до какого-то возраста, а дальше всё.

Позднее, после посвящения и уроков, поймёт, почему даже не подумала донести инквизиторам. Тогда же осознается мощь жестов и интонаций: ни одна кукла не порвёт нитей, которых не чувствует.

Но сейчас просто радуется открытому расположению человека высшего общества, благодаря Бога, что приставили именно к ней. Когда только вдвоём, Ангелика будто стряхивает маску аристократки, делиться мыслями легче, и даже большие проблемы кажутся пустяками.

— Пойдём в тень, — послушно следует, стараясь поспеть.

На веранде раскладывают закуски и напитки.

— Садись, — Инес повинуется. Ангелика сама разливает вино. Ветер гуляет по веткам, периодически слышно чирикание дроздов. То тут, то там проносится чиж. Мягкое лето ласкает Милан, заставляя забыть даже ужасы прошедшей эпидемии, до сих пор отзывающейся в пустых домах и пересудах взрослых.

Отпив, откладывает бокал.

— Время расставит по местам. Я лишь хочу, чтобы это не стало сюрпризом.

— Но ведь так не бывает, — осмеливается возразить Инес. — Все стареют, даже деревья.

Ангелика жмёт плечами.

— Значит, не все. Ты на службе уже год, этого достаточно, чтобы я разглядела то, что мы называем Даром. Я покажу и расскажу, как это работает. Пока можешь воспринимать, как очередную прихоть избалованной синьорины.

Инес с готовностью кивает — Ангелика, несмотря на возраст, знает множество игр и историй и почти всегда в настроении ими делиться. Хочется поиграть в нестареющих — почему бы нет?

* * *

— А теперь следи за моими пальцами и постарайся вслушиваться в голос.

Вечер собирает в вилле половину знати Милана. Ангелика заводит разговор с пожилой дамой, что сперва чопорно смотрит, но слово за слово, и надменное лицо сглаживается. Не проходит пяти минут, и словно с любимой внучкой.

Сперва Инес не понимает, но потом замечаются жесты. Почти эфемерные, следить за которыми — всё равно, что держать в голове, когда собеседник моргает или с какой периодичностью дышит. И голос. Что скрытое за обыденными интонациями.

Распрощавшись, аристократка возвращается.

— Со мной в уборную, — Инес молча кланяется. Внутри, помогая с причёской и одеждой, рассказывает, что увидела.

— Молодец, — хвалит Ангелика. — Сможешь повторить?

Пальцы неуверенно рисуют жест, потом ещё один. Выглядит нелепо, и спустя пару попыток сдаётся. Сложно, когда не знаешь принцип.

— Это не обязательно, — отвечает аристократка. На удивлённый взгляд поясняет:

— Тут, как с огнём. Никто толком не понимает, что это, но охотно пользуются. Возможно, древние греки знали больше. Уверена, дельфийские оракулы — те же ведьмы. Нам бы их курения…

— Нам? — переспрашивает Инес. Ангелика улыбается.

— Пока просто наблюдай. Потом будем учиться. И самое главное, — голос становится серьёзнее. — Никому. Если дойдёт до церкви…

Инес никогда не видела сожжения еретиков, но объяснять не нужно. Только сейчас доходит мысль, что вовлечена по самое некуда, назад пути нет. Словно чувствуя её состояние, Ангелика кладёт руку на плечо.

— Не мы решаем, какими быть и когда рождаться. Но располагать тем, что имеем — в наших силах. Главное, учиться.

В уборную входят другие, аристократка мгновенно меняет тон.

— За мной, Инес, — горничная идёт следом, в голове рой мыслей. Она официально ведьма. Со всеми вытекающими.

— Сколько он недоедал, чтобы позволить это чудо…

Слушая вполуха, Инес разглядывает простой, но прекрасно отточенный гребень. Никаких диких восторгов — дома есть и дороже, отец не бедствует. Вместо этого тихая признательность. В отличие от неё, скинутую в услужение, ибо не сын, кузню не передашь, Орфео из действительно бедной семьи, и бóльшая часть скудного жалования уходит родителям. Это, да ещё и риск сплетен и наказания делает подарок особенным.

Ангелика по одной клюёт виноград. Прошло два года, но время будто остановилось. Тот же сад, белоснежная веранда и мягкое лето. Милан по-прежнему под Испанией, Борромео правят бал, а ей всё так же двадцать лет.

Меняется лишь Инес. С момента раскрытия Дара изучены основы того, что называют магией, хотя подозревает, что есть у каждого, просто у них немного больше. Посещаются «шабаши», где делятся опытом, после которых, однако, стираются воспоминания о месте и лицах. В целом статус безликой горничной позволяет быть немного раскрепощённее в плане практики, а прикрепление к Ангелике даёт бессменную наставницу.

С отцом связь почти не поддерживается. У того рождается сын, всё внимание на нём. Оно и к лучшему: по рассказам Ангелики, семья — самое трудное на пути ведьмы. Неприятно пудрить мозги тем, кто растил, но иначе конец. Контрреформация развязывает руки инквизиторам, костры полыхают в Испании, Германии и Франции. Италия не такая опасная, но хватка сильна и здесь.

В связи с этим небольшим шоком служит то, что Борромео прекрасно осведомлены, кто их «племянница», и обоюдно выгодный маскарад продолжается более века. Чтение людей, манипуляции, а где-то и более инвазивные методы позволяют семье взойти на вершину благополучия. Находились и считавшие, что продают душу дьяволу, но их быстро «переубеждают». В итоге не приходится колесить по Европе, постоянно теряясь в толпе. Исключением Ангелика, впрочем, тоже не была.

— Многие семьи «держат» ведьму. Вносит свои осложнения, когда, скажем, конкурирующие роды напускают нас друг на друга. Чётких правил нет, главное, секретность. Но сама понимаешь, насколько скользкая дорожка.

Инес кивает. Самой приобретать известность не хочется. Может, лет через сто, а сейчас аккуратно наращивать силы. В будущем заведёт книгу наблюдений, что есть у любой опытной ведьмы, и уже идут уроки алхимии. По сути, основной ингредиент — кровь, что даже с обычной парфюмерией способна усилить то или иное влияние. Ангелика рассказывает, как избавилась от назойливого поклонника, привив ему страх и обыграв так, что на людях опозорился, не сумев прогнать приставучую дворнягу. Инес хихикает, но едва перед глазами мелькает Орфео, улыбка слетает. Наставница без труда угадывает мысли.

— Нет ни записей, ни свидетельств о том, чтобы Дар был у мужчин. Найти того, кто примет факт, что посвятит тебе всю жизнь, в то время как ты делишься лишь малой её частью, нелегко, особенно когда разница в возрасте станет очевидной. Да, можно окончательно превратить в послушного болванчика, но это уже слуга, которых меняешь, как перчатки. С другой стороны, немало наших сгорело заживо из-за зависти супругов, — поймав взгляд Инес, улыбается.

— Я не прошу тебя отвадить Орфео. Ты молода, пользуйся этим. Но настанет момент, когда оба поймёте, какая между вами пропасть.

Горничная снова смотрит на гребень.

— Неужели нет счастливых примеров?

Ангелика качает головой.

— Мне о таких не известно. Может, где-то вне Европы, где нас не жгут, но превозносят, женитьба на ведьме — нечто почётное. Но мы в просвещённой Италии, здесь такого не терпят. Даже если найдутся люди, что примут тебя, дальше сотрудничества дело не зайдёт. Но не грусти, — в голосе снова играют нотки молодой беззаботной аристократки. — Со временем мы выведем тебя в высший свет, и весь мир будет в твоём распоряжении. Да и Орфео всего семнадцать — своё успеете.

За остаток лета действительно успевают. Чем больше тайных свиданий, взглядов и улыбок, тем отчётливее Инес понимает, как сильно его любит. Неунывающий и энергичный, Орфео всем видом показывает, что никому не даст в обиду. Если бы девушка не настаивала на скрытности, вероятно, уже бы обсуждал помолвку. В этом отношении безумно везёт с Ангеликой. Та не верит в счастливый конец, но отнимать радости у молодых не хочет, и едва подаются признаки недовольства или злословия, даётся добро на вкрадчивое урегулирование. В итоге у влюблённых возможность проводить время, а Инес ещё и практикуется в убеждениях. Орфео, однако, зарекается никогда не морочить — слова наставницы лишь подогревают рвение. Ну и что, что раньше счастливых пар не было? Их любовь настоящая, и что бы ни случилось, она его не оставит. Про Орфео и говорить нечего — парень в намерениях прям, как стрела, и конец августа знаменуется открытым признанием.

Проблемы начинаются осенью с приездом внушительной процессии. Горожане перешёптываются, город зависает в напряжённом ожидании. Целая команда испанских инквизиторов, причём, если верить слухам, по конкретному доносу. Неслыханное дело, учитывая автономность итальянской церкви, олицетворением которой в Милане был архиепископ Федерико Борромео, отчасти сам, отчасти под влиянием Ангелики правящий так, что жестокостей Испании нет, а аресты и разрешения на пытки проходят тщательный отбор.

Текущая ситуация, однако, осложняется тем, что цель — семья самого Борромео. И судя по кипе писем, приказов и дозволений, кто-то очень крупный хочет ослабить род и тем самым дать волю испанским законам.

Так, по крайней мере, объясняет Ангелика, пока Инес мысленно отводит нарастающую панику. Голос наставницы спокоен, сейчас она не милая девушка, а прожившая не одно столетие ведьма.

— Всё упирается в сферы влияния. Борромео у себя дома, и на его стороне Милан. Но войну, очевидно, никто развязывать не станет. Широкая публика не знает, зачем здесь инквизиторы, детали будут раскрыты, когда найдут доказательства и предъявят обвинения. Но в целом дело дрянь.

Инес понимает, почему. Сам по себе Дар недоступен мужчинам. А вот умение его распознавать…

— Скорее всего, инквизиторы добьются формальных допросов. Его Высокопреосвященство может потянуть время, но если приказ подписан испанской короной, дело решённое, — страх снова возвращается.

— Значит…

— Посмотрим. Впереди обсуждение с главами рода, но в худшем случае надо бежать. Ни мне, ни тем более тебе не обмануть опытного инквизитора, а такие нас и посетили. И если предстоит расстаться, — улыбнувшись, нежно поправляет чёлку горничной.

— Проживи хорошую жизнь, Инес.

* * *

Гости действуют жёстко, словно уверенные, что обвинения правдивы, а расследование и суд — формальности. К счастью, Борромео о Даре Инес неизвестно, но Ангелике приходится действовать быстро. Инквизиторы прекрасно определяют ложь, и остаток отчаянно оттягиваемого времени тратится на стирание памяти семье и слугам, где одному за другим с помощью курений, слов и жестов ставят сам факт существования племянницы под вопрос. Горничная помогает, как может, отслеживая, чтобы никто из слуг не улизнул, но всё проходит гладко, и на следующей день родственница Фредерико Борромео становится смутной догадкой. Сама Ангелика незамедлительное покидает поместье.

С Инес сложнее. Такую же процедуру не провести без огласки Дара, но и просто исчезнуть рискованно. По договору с наставницей с частью слуг, включая Орфео, переезжает в загородную виллу. Инквизиторов интересуют только члены семьи, а если вдруг решат опросить прислугу, в городе их достаточно, никто по загородным домам ходить не будет.

Расчёт оказывается неверным.

— Это все?

— Да, Ваша Честь.

Слуги от мала до велика выстроены в ряд. Приказано привести даже тех, кто болен или недавно ушёл от дел. Горничные, садовники, повара, конюхи — вереница испуганных лиц, украдкой посматривающих то на стражу, то на высокого мужчину в чёрной рясе с медным крестом. Орфео среди них, но оба не подают вида, только не перед врагом.

Инес впервые видит инквизитора вблизи. Серьёзное худое лицо, уставшие, чуть впалые глаза. Интересно, что никакой враждебности или злости — по повадкам больше напоминает лекаря.

Бесшумно подходит послушник.

— Всё готово для допроса, Ваша Честь.

— По одному, — первым ведут старшего конюха. Дверь закрывается, наступает тишина. Любые попытки разговоров резко прерываются, время ползёт со скоростью улитки, нервозность других усиливает собственную, порождая душную атмосферу.

Спустя вечность дверь открывается.

— Следующий, — и снова тишина, лишь звон в ушах и нервные сглатывания.

Инес не знает, стоит ли себя успокаивать. Паника поможет влиться в общую картину, но она же не позволит хотя бы попытаться обхитрить монаха. Цель этого спектакля понятна — любой будет нервничать, когда заводят по одному, обратно не выводят, и ты стоишь и ждёшь без какого-либо отвлекающего действия. Кто-то не выдерживает и начинает тихо плакать.

— Следующий.

Когда кажется, будто передумала всё, что можно, очередь доходит до неё.

Под допрос перестраивают одну из каморок в подвальных помещениях. Внутри влажно и темно, свечи отбрасывают тени грубо выделанной мебели.

Инес медленно проходит внутрь, инквизитор читает какой-то документ. Заставив простоять где-то минуту, жестом приказывает сесть. Снова молчание без дела, но хотя бы можно наблюдать, как медленно сползает воск.

— Ведьма поймана и уже на полпути в Испанию, — взгляд поднимается на Инес, та усилием воли подавляет порыв и напускает удивлённый вид.

— Ведьма?

Мужчина усмехается.

— Научили морочить других, а скрывать собственные эмоции нет? Слишком полагаетесь на ваши трюки, — девушка понимает, что игра окончена, даже не начавшись. Очевидно, монах имел дело с ведьмами куда опаснее и опытнее её. Сердце сжимается.

— Борромео прекрасно разыграли карты. Никакой связи между ними и пойманной. Связи, что можно доказать. Всем видом показывала, что только приехала в Милан, даже акцент поменяла на французский. Удивительная преданность роду. Тут даже пытки не помогут: вы умеете подавлять боль, а иногда и подделывать собственные воспоминания. От костра, впрочем, не спасёт. Не с её преступлениями.

— Какими преступлениями? — вырывается у Инес. На секунду кажется, что инквизитор удивлён, но моментально возвращается холодный вид.

— У пойманной на руках больше крови, чем у иного головореза. Как ещё Борромео достигли такого положения и до сих пор удерживают власть? Сперва торговля, потом банковское дело, а там и земли с титулами. Ведьмы наводят порчу не только на коров.

Мелькает беззаботное лицо Ангелики. Горничная уверена, что монах врёт. Мужчина внимательно следит за лицом, после чего спрашивает:

— Подумай, почему не донесла церкви, когда узнала её секрет?

— Потому что…

«Потому что она контролировала и меня. Кто знает, как поступит девочка, поверившая, что магия — не сказка?»

Инквизитор будто считывает ответ, в глазах мелькает удовлетворение.

— Но вернёмся к тебе, — пальцы перелистывают страницы.

— Инес Амати, дочь Гаспаро Амати, кузнеца Гильдии оружейников Милана. Старший ребёнок, в четырнадцать лет через связи с покупателями отдана в услужение дому Борромео в качестве горничной. Исполнительный характер, нареканий нет, особых талантов тоже. Ну, тут проглядели… — голос становится резче.

— Когда был обнаружен Дар?

— В пятнадцать лет…

— Кто ещё о нём знает?

— Только наставница и пара других ведьм, но я не помню их ли…

— Я об этом не спрашивал. На ком он был использован?

— На некоторых слугах.

— С целью?

— Избежать разногласий, — мужчина кивает.

— Тогда характеристике грош цена. Что ж, — хлопает по столу, в комнату входят стражи.

— Как хотели изначально, не выйдет, но утешительный приз получен. Раз ведьмы-родственницы нет, подойдёт служанка. Под замок её!

Грубо ухватив, девушку волокут прочь. Сколько из сказанного было правдой? Уверена лишь в том, что Ангелике как минимум удалось порвать связи с Борромео, а предположение, что в вилле безопасно, — досадный просчёт. Всё это, впрочем, неважно, и, брошенная на холодный пол, Инес последний раз ловит тусклый свет факелов, пока дверь не закрывается, и комнату не заполняет тьма.

Хочется обрести хоть какую-то толику контроля, и спустя пару минут концентрации глаза даже без источника свет вычленяют очертания комнаты. Чулан, вдоль стен полки, на них лейки, мешки и прочая садовая утварь. Примечательно, что ни ножниц, ни ножовок. Наверняка даже вилки вынесли, если решат кого запереть на кухне.

Поиски полезного безрезультатны. Дверь толстая, замки взламывать не умеет. Странно, что не заковали — видимо, настолько уверены, что не сбежит. И чем дольше исследует комнату, тем понятнее уверенность.

В итоге садится на пол, холодная стена подпирает спину. Внутренние часы отрегулированы плохо, но сейчас точно вечер, и если догадка верна, утром её поведут на более официальный допрос, где вытравят признания. Инквизитор прав: находка вряд ли станет смертельным ударом по Борромео, но как минимум положит начало усилению испанской церкви. Не удивится, если и сожгут в Милане. Что скажет отец…

«Что скажет Орфео», — настрой окончательно тухнет. Беспомощность делает своё дело, и несмотря на усилия, мысли об утерянном будущем льются сперва вкрадчиво, а потом полностью заполняют голову. Несостоявшиеся свидания, свадьба, переезд, дети. С помощью Ангелики обустраивают жизнь. Может, открыли бы лавку. Было бы здорово торговать тканями, она знает в них толк. Или посудой — чем угодно, лишь бы без зловонной копоти кузни, которой наглоталась в детстве. А там бы и дети подросли. Орфео узнаёт про Дар, но ни за что бы не расстались. Если кто и способен принять, так это он. Или, может, она бы смогла как-то продлить его жизнь? Кто знает, вдруг никто не решался, а она бы нашла способ, она…

От внезапного скрежета едва не подпрыгивает. Гранитная плита на полу шевелится и после явных усилий неохотно ползёт вверх. Ринувшись, девушка помогает, и неподатливый люк наконец-то оттаскивается в сторону. В лицо дует затхлая сырость, но всё внимание на измазанном лицо.

— Орфео, — выдыхает. Парень улыбается.

— Как только и разглядела в такой темени. Залезай, ночь молодая, но и бежать далеко.

Инес без колебаний повинуется. Оба стаскивают плиту обратно, после чего на ощупь ползут по тесному тоннелю.

— Испанцы пока не пронюхали про тайные ходы. Как минимум не про все, — надсадно пыхтит Орфео. — Выйдем к каналам, оттуда в Милан, нас укроют. А потом прочь, на юг, пока не уберутся.

— Как ты узнал про тайный ход? — спрашивает Инес.

— Шутишь? Это ты тут два года, я был на побегушках с пяти. С ребятами весь особняк излазили, где не заперто. Постоянно что-то таскали в тайники. Правда, если поймают, всыпят так, что неделю на животе спишь.

Энергичный тон, как рукой, снимает напряжение, даже сырые стены будто становятся дружелюбнее, превращаясь из темницы в надёжную защиту. Остаётся лишь ползти, обдирая кожу о неровную землю.

— Почти на месте, — тоннель ведёт вверх, и через некоторое время Орфео упирается, отодвигая скрытую дверь. Убедившись, что никого нет, выползает, потом помогает Инес. Та наконец-то имеет возможность разглядеть лицо любимого при лунном свете. Всё те же яркие глаза и взбудораженный вид. Не выдержав, обнимаются.

— Замаскируем, хотя вряд ли кто ещё воспользуется. Едва увели тебя, основную часть слуг отпустили под присмотр. Чем-то ты им приглянулась, — на это Инес только кивает.

Убедившись, что тайный вход не виден, спешат прочь. Вилла Борромео тёмным силуэтом провожает беглецов. Скорее всего, это последний раз, когда её видят.

* * *

До города добираются без происшествий, даже успевают умыться в ближайшем колодце. Сосредоточенные на Борромео, испанцы оставляют без внимания остальной Милан, и улочка за улочкой Орфео приводит порядком запыхавшуюся Инес в один из кварталов на окраине. Бедность очевидна: дома нависают кривыми фигурами, кое-где горит свет, слышен лай бродячих собак. Орфео несколько виновато произносит:

— Собственно, тут и вырос. Не переживай, мы ненадолго. Пока обнаружат пропажу и соберут слуг обратно, нас и след простынет, — в ответ Инес лишь крепче сжимает руку.

Парень стучит в плохо приделанную дверь обшарпанного двухэтажного дома. Спустя какое-то время открывает старуха с заспанным лицом, что, однако, тут же светлеет при виде парня.

— Я уже всё на свете передумала. Заходите!

Внутри тускло и душно. Помимо старухи в тесной комнате на скамье шумно спит дед, на полу играют два ребёнка, заметно оживившиеся при виде Орфео. Тот с улыбкой треплет грязные волосы. Инес вспоминает отца, в сердце колет зависть.

Оставив детей, парень спрашивает:

— Всё готово? — старуха кивает.

— Лошадей приведут, а пожитки я собрала. Ох, Орфео, что вы им сделали… — парень приобнимает хрупкие плечи.

— Как перебесятся, вернёмся. А пока братья и отец тут за всем присмотрят. Главное, берегите себя. Вы ничего не знаете и не видели меня уже несколько дней, хорошо? Инес, это Маура, моя бабушка.

— Спасибо вам, — от всего сердца произносит девушка. Маура беззубо улыбается.

— Ни о чём не переживай. Пусть хоть изведутся, а с нами настоящий Бог, он нам поможет.

Втроём проходят во другую комнату, служащую и кухней, и обеденной. Там, за столом, наконец-то можно перевести дух. Орфео озвучивает план: братья достают лошадей (Инес удерживается от вопроса, как именно), на которых добираются до Кремоны, где живут дальние родственники, а оттуда либо обратно в Милан, либо по реке в Пьяченцу или Парму. Чем дальше на юг, тем влияние испанцев слабее, можно спокойно переждать.

— Я подслушал пару разговоров. Его Высокопреосвященство в ярости, ведьму поймали, но по всем признакам приезжая, в Милане не больше трёх дней, никакой связи с местными, все следы ведут во Францию, куда, видимо, и хотят послать. В общем, статус явно подпорчен, а тут ещё и тебя упустили, в чём никогда не сознаются, ибо опять же, никто из Борромео тебя не укрывал, они вообще не знали, где ты, за переезд на виллу отвечала старшая горничная, какой с неё спрос.

— Но искать нас будут? — лицо парня мрачнеет.

— Ещё как. Официально ничего не вышло, но не поверю, что утрутся. Наверняка ещё и проходимцев наймут. Поэтому надо уходить.

Инес кивает, но возникает вопрос.

— Мой отец…

— Не общался с тобой с прошлого года, в текущей ситуации даже злость на нём сорвать не смогут. За мою семью тоже не переживай, мы тёртые.

Несмотря на тяжёлый воздух, девушка наконец-то выдыхает. Опасность не миновала, но только сейчас с содроганием понимает, какой избежала участи. Орфео нежно гладит её руку.

— Подремли. Я разбужу, как будет пора, — переместившись на лавку, Инес моментально погружается в сон.

Кремона запоминается как самый тяжёлый, но счастливый период жизни Инес. Родственники Орфео устраивают подмастерьем в лавку кожевника, ведьма аккуратно подминает хозяев и соседей, создавая образ трудолюбивой пары, не приносящей неприятностей. В итоге их оставляют в покое, и начинается проверка временем. Но как бы ни уставал Орфео и какой стеснительной ни была жизнь, это лишь сплачивает. Оба знают, что выберутся, парень верит в свою молодость, Инес — в свои способности. В готовке и уборке никаких фокусов, благо, после огромных комнат виллы текущее жильё напоминает кладовку. По еде из ингредиентов грубая мука, бобы да овощи. На рынках не стесняется отрабатывать манипулирование, а в редкие свободные минуты практиковаться по заветам Ангелики.

Орфео приходит поздно, работа давит даже на молодое тело. Очистка, известкование, разглаживание — всю грубую работу сваливают на ученика, пока мастер занимается более сложной отделкой. Инес тут же усаживает за стол, тихие слова словно снимают усталость с перетруждённых плеч. Совесть успокаивается тем, что влияет не на голову, а тело. В ответ Орфео не отлынивает и даже после самых изнурительных дней в голосе ни капли раздражения.

Так, спустя пару месяцев уже обустроенная комната, и несмотря на отсутствие формального благословления, по сути, живут, как семейная пара. Инквизиторы молчат, и если так пойдёт дальше, можно думать о детях.

Единственное, что омрачает — ни одной весточки из Милана. Между городами постоянное движение, и уговор был периодически обмениваться новостями. Кремона не предполагается как постоянное убежище, и едва испанцы уйдут, оба тут же соберутся обратно. К Борромео, вероятно, путь закрыт, но работа найдётся, и ведьма после долгих раздумий решает в будущем использовать Дар на отце, чтобы не начинать с нуля.

Но новостей нет, и впервые в глазах Орфео появляется обеспокоенность. Инес разделяет, но поделать ничего не может. На дворе ноябрь, полным ходом подготовка к зиме, работы немерено. Это помогает отвлечься, однако нетрудно понять, что у парня на уме. Девушка категорически против, но данное себе слово держит, и когда наступает момент, лишь просит о том, чтобы пойти вместе.

— Если пропадёшь и ты, я себе места не найду, — по понятной причине Орфео колеблется, но кивает.

— Тогда вместе. Что бы ни случилось.

Решается дождаться первых морозов, и если всё хорошо и заминка случайна, можно остаться.

* * *

Милан встречает хмурым зимним небом. Над домиками струйки дыма, холод не позволяет экономить на дровах. Оба, укутанные в плащи, сходят с повозки и спешат в родной район. Тот ещё более пасмурен и грязен, редкие прохожие смахивают на ожившие кучи тряпок. Учитывая традицию жить с родителями мужа, девушка зарекается поднять благосостояние и переехать в район почище.

Наконец, знакомый обветшалый дом. На полпути Орфео хмурится, Инес тоже чует неладное. Внутри явно кто-то есть, виден тусклый свет, но неестественно тихо.

Внезапно три фигуры бросаются на пару. Парень успевает среагировать, блестит клинок, один из нападавших с руганью отпрыгивает, из живота хлещет кровь. Двое обнажают мечи. Выставив кинжал, Орфео медленно отступает, но вперёд выходит Инес. Лицо преображается, раздаётся странный скрежещущий звук. Фигуры словно получают под дых, у одного выпадает меч. Орфео, не теряя ни секунды, кидается на второго, лезвие перерезает шею. Третий, оправившись, бежит прочь.

— Бежим! — тянет парня, тот бросает последний взгляд на дом и повинуется. Смазано мелькают улицы, и лишь перебравшись в другой район, осмеливаются перевести дух в одном из закоулков.

Девушка избегает взгляда. Слова не идут, но тут чувствует прикосновение к плечу. Молодое лицо непривычно серьёзное, но ни намёка на страх и отвращение.

— Я догадывался. В голове обрывки, но если чутьё не врёт, тебя научила та пойманная ведьма, — Инес смотрит на него, тот берёт её за руку.

— Это ничего не меняет. Сбежим из города и всё обговорим. Но сперва я должен знать, что моя семья цела, — девушка кивает.

Снова однообразная череда домов, в этот раз цель — траттория, где работает друг Орфео. Заведение отражает кошелёк среднего постояльца: обшарпанный вид и следы торопливого ремонта, нацеленного больше на то, чтобы ничего не развалилось, чем на какое-то улучшение.

— Через задний двор, — оба проскакивают внутрь, в лица тут же дует тёплый воздух и вонь дешёвого вина. Орфео ловит снующего мальчишку и просит хозяина. В зал идти не рискуют, такие места — кладезь проходимцев, а нападавшие явно не были испанской стражей.

Наконец, подходит крепкий мужчина в заляпанном фартуке. При виде Орфео лицо меняется.

— Сюда, — пара оказывается в небольшой комнате. Судя по виду, тут обедают слуги, но сейчас пусто. Владелец закрывает дверь, все трое рассаживаются, на свет извлекается бутылка вина. Инес не замечает скрытых помыслов, но настороже — опыта мало, могла и пропустить.

— Я думал, ты с концами. Зачем вернулся? — вино разливается по кружкам, Орфео, кивнув, берёт свою.

— Мы условились, что будут посылаться новости, но несколько месяцев ни одной. Решил проверить.

Мужчина отпивает, лицо хмурое, под стать погоде.

— Новостей не было, чтобы не вывести на след. Судя по всему, ваш побег был последней каплей, — опустошив стакан, делится событиями.

Хотя публично не заявлялось, конфликт испанцев и Борромео достигает пика, когда прознаётся про побег слуги и горничной. Инквизиторы требовали понести ответственность, архиепископ отвечал, что загородная усадьба была предоставлена в полное владение испанцев на момент допроса, и если кто сбежал, это их упущение, за всех слуг отвечать не могут, но и защищать не будут — поймают, пусть делают, что хотят. Не обошлась вниманием и несостоятельность обвинений, что в клане есть ведьма. Да, какую-то поймали, но следы ведут во Францию, куда и намекают убраться.

Это, а также общее недовольство Милана связывает инквизиторам руки. Борромео, решив додавить, грозит сам приехать в Испанию и разобраться, кому пришло в голову обвинять семью архиепископа в колдовстве. В итоге, не получив ничего, кроме потраченного времени и подмоченной репутации, гости уезжают.

— Однако так просто сдаваться не намерены, — заключает хозяин. — Я слышал, напоследок наняли какую-то шайку, та теперь рыскает возле ваших семей, — Орфео вздрагивает.

— Они в порядке?!

— В порядке, — заверяет мужчина. — Никто не позволит их и пальцем тронуть. По крайней мере, твою, Орфео. Не знаю, допрашивали или нет, но раз вы не пойманы, значит, либо не успели, либо как-то отбрехались. В любом случае вам надо уходить. Заплатили им, видимо, столько, что и зимовать тут будут.

Орфео качает головой. Пересказывается стычка, хозяин вскакивает.

— И ты, упустив одного, пришёл сюда?!

Слышится стук и приглушённая ругань. Моментально извлекается кинжал. Мужчина делает знак не шуметь и аккуратно выглядывает. Убедившись, что никого нет, машет.

— Через чёрный вход, — открыв дверь, скрывается. Пара движется следом, но сворачивают в сторону выхода. Доносится сердитый голос владельца и нескольких мужчин. Оба, не теряя времени, выбегают во внутренний двор, Орфео тут же тянет Инес к конюшням. Сзади слышится окрик, налетает наёмник. Ведьма делает размашистый знак, привлекая внимание. Секунды хватает, чтобы мужчина задержался, и нож Орфео вошёл под рёбра.

— Скорее! — к счастью, конюшня не пустая. Моментально седлается ближайшая лошадь. Снаружи слышится женский крик, кто-то зовёт стражу. Парень успевает усадить девушку, как врываются ещё двое.

— За тебя награды нет! Отдай девчонку и убирайся, куда хочешь! — ответом служит крик и лязг металла. Один медленно сползает вниз, второй, не рискуя, выбегает за подмогой.

— Орфео! — рука парня зажимает рану в плече, Инес порывается слезть, но он не даёт. В голове застывает живой, лихорадочный взгляд. Пальцы проводят по её щеке, оставляя бардовый цвет.

— Бог видит нашу любовь. Когда всё успокоится, мы снова будем вместе, — кинжал плашмя бьёт по крупу, лошадь срывается, едва не сбросив наездницу. Мимо несутся дома и улицы, потом пригород и, наконец, поля. Девушка отчаянно пытается справиться с поводьями, но животное успокаивается лишь далеко за пределами города. Первым порывом служит развернуть и вернуться, но никакие понукания не помогают. Истошно закричав, Инес буквально падает с седла, чтобы, вскочив, побежать обратно. Всё произошло настолько быстро, что до сих пор не верит, но постепенно изнеможение берёт своё, и на въезде в пригород, не выдержав, падает на колени. Злость и обида душат, некоторое время слышен только звон в ушах и собственные всхлипы, поэтому не сразу осознаёт, что возле неё кто-то стоит.

Слова не доходят, делается попытка подняться. Опустошение так сильно, что окажись рядом тот инквизитор, сил не хватило бы даже на лёгкий испуг. К счастью, мужчина лишь фермер. Дыхание выравнивается, медленно собирается толпа. Хочется уйти, но внезапно всплывает лицо Ангелики, её пронизывающий взгляд, поставленный голос. Ведьма. Сейчас она прежде всего ведьма и вести себя должна соответствующе. Неважно, с чего начинать, главное, взять инициативу и внушить, что это их идея. И никогда, ни при каких обстоятельствах не быть центром внимания.

Утерев глаза, извиняется за сцену, мотивируя женской слабостью и разбитым сердцем. Фермер качает головой, Инес, не теряя ни секунды, заводит разговор. Заплаканное лицо выражает виноватое спокойствие, зеваки разочарованно расходятся. Слово за слово, и мужчина, ругая почём свет миланских подлецов, что обманывают невинных девушек, обещает подвести обратно до Кремоны, тем более что как раз едет из Милана. Девушка, окончательно взяв за горло эмоции, со сдержанной улыбкой благодарит за доброту.

Шумно и пыльно в любой день недели. Прошло три года, но мир по-прежнему зализывает раны Первой Мировой, Милан не исключение. За сотни лет город разбух, подобно луковице, район за районом расширяя территорию, и даже по сравнению с, казалось бы, близким 1901 годом, когда уплыла в Кейптаун, смотрится жужжащим монстром. Увеличивается буквально всё: ширина улиц, высота зданий, размеры фабрик, что когда-то были скромными цехами. Копоть и дым играют марш индустриализации, отбойный молоток заглушает идею замедления строительства из-за войны, вонь навоза заменяется бензиновыми выхлопами. Мистер Брин был прав: автомобили, хотя и не вытесняют лошадей полностью, встречаются всё чаще. В Америке, говорят, вообще серийное производство, но послевоенной Европе не до того.

Повсюду что-то ремонтируют, обновляют, и если раньше было не так заметно, сейчас человечество будто грозит побить шестидневку Бога по обустройству мира. Островком относительного спокойствия остаётся центр, где уцелело большинство зданий ушедших эпох. Там жила ещё двадцать лет назад, с тех пор ничего не меняется.

Но даже в этой части города суета, хотя и другого рода — бесконечные потоки клерков, банкиров и прочих логических продолжений писарей стремятся по своим местам смаковать очередную кипу бумаг. В попытках сбежать и от этого шума выбирается квартира на Брера, окружённой дворцами и музеями. Идеальное место для ностальгии, библиотека тоже рядом, где и проводится большая часть времени. Иногда не стесняется и берёт школьный учебник, чтобы восполнить знания, но чаще компанию составляют классики. Романтика до сих пор вызывает покалывание в груди, приключений в реальной жизни нахваталась, так что предпочтение отдаётся социальным романам и комедиям. Мольер, де Лафонтен, Ричардсон скрашивают будни, а поскольку времени вагон, смакуется каждая глава.

Но одним чтивом сыт не будешь. Иногда быт напирает слишком сильно, и Нереза Ренци, обеспеченная вдова, идёт улаживать очередные бумажные дела то с банкирами, то с адвокатом. Сегодня как раз такой день, и, как назло, не работают трамваи, вынуждая впитывать шум улиц. Стоит подумать о личном водителе.

Мода поколение за поколением ломает устои. Двести лет назад за такие наряды вслед звучали недвусмысленные прозвища, но сейчас в светлом шёлковом платье, лёгких туфлях, белых перчатках и миловидной шляпке идёт, укрывшись под зонтиком от нещадного миланского солнца. Гулять одной всё ещё нежелательно, и её сопровождает скромно одетая служанка. Всегда старается нанять неопытную, чтобы со временем слепить под свой вкус.

К счастью, Кредито Итальяно, где лежат сбережения, менее чем в километре, и назойливость улиц терпима. Здание возвышается, хвастаясь архитектурой. Внутри многолюдно, но на удивление не так шумно, бедно одетых не наблюдается. Роскошное убранство гармонирует со строгостью — ничего лишнего. Большинство клиентов облепляет массивные стойки кассиров. Ей назначено, и улыбающийся мужчина, одетый по всей строгости банковского сектора, сопровождает в кабинет. Там Нереза привычно выслушивает предложения использовать деньги по назначению, а не держать на надёжном, но не таком выгодном сберегательном счёте. Так же привычно звучит мягкий отказ с намёком, что какие-то предложения всё-таки заинтересовали. Опыт учит планировать наперёд, и когда наступит время сменить образ, вовремя купленный участок послужит отличной основой.

Дела окончены, пора обратно. Служанка покорно дожидается возле входа. Раскрыв зонтик, ведьма думает, не наведаться ли ресторан. Взгляд падает на дорогу. Там, разобрав трамвайные пути, жужжит группа строителей. То ли плановая починка, то ли неисправность, но путь перекрыт — проще вернуться домой и уже оттуда добраться, куда нужно. Однако едва разворачивается, среди прочего шума слышится окрик, от которого чуть не роняет зонтик. Служанка вздрагивает от того, как резко оборачивается хозяйка. Глаза вычленяют источник голоса. Молодой человек в запыленной рабочей одежде раздаёт указания. Лица не видно, но сейчас, когда слух вычленяет именно его, схожесть поражает. Не обращая внимания на удивлённый взгляд горничной, идёт к месту ремонта. Строители недоумённо оглядываются, оглядывается и парень. Какое-то время оба просто смотрят друг на друга.

— Орфео…

Ведьма подходит ближе, взгляд мужчины меняется.

— Пожалуйста, покиньте место ремонта, — даже сквозь загар видно, как бледнеет лицо. Дама делает попытку заговорить, но её снова прерывают. Парень умело скрывает страх, но ей слышно, как участился пульс.

За руку кто-то тянет. Служанка молча показывает, что сцена привлекает внимание зевак. Нереза, кинув последний взгляд на мужчину, отступает и, игнорируя прохожих, уходит. В голове переполох, какого не было с момента, когда поняла, что от неё убегают. Внешность и голос один в один, но больше всего поражает другое.

«Узнал. Узнал и… прогнал», — нужно время, чтобы всё обдумать. Лишь одно знает чётко: больше она его не упустит.

Требуется всё самообладание, чтобы удержаться от неразумных в долгосрочной перспективе поступков. Внезапная находка сбивает с толку, вызывая противоречивые мысли. С одной стороны, судьба буквально дарит то, за чем гонялась двадцать лет. Наконец-то возможность если не наладить контакт, то хотя бы не упускать из виду. Более того, буквально копия Орфео! Не только тело, но и разум? Как минимум отчасти. Что это, если не знамение?

С другой, снова гложет обида. Всплывают детали преследования от Кейптауна до Мехико. От неё убегали. Её боялись. После всего, что она сделала! Как, рискуя быть обнаруженной, сперва вывела из бедности, затем устроила так, что стали обеспеченными торговцами. Никакого вони нищенских районов — ухоженные улицы, достаток и уважение. Аккуратное избавление от конкурентов, отвод нежелательного внимания и болезней — всё, чтобы память о любимом осталась жить. Иногда в потомках мелькают черты Орфео — в такие моменты понимает, что всё не зря. Это и факт того, что всё было тайно, вгоняет в недоумение. Они не могли про неё знать, тем более спустя века, когда Инес и Орфео затерялись в истории. Откуда этот страх?!

Убегая от одного неприятного воспоминания, мысли перетекают в другое, возвращаясь к будням, когда Орфео погиб, и пришлось выживать одной. Ни о какой роли вдовы речи не шло — сперва навязывается к фермеру, после чего осваивает хозяйство. Наёмники вполне могли начать поиски за пределами Милана, так что основной идеей стала скрытность. Лишь спустя несколько лет манипуляций решается на более активные действия. Целью становится повышение социального статуса, а это только через замужество. Выбирается торговля, как самый гибкий слой. После ухаживаний Орфео утилитарная реальность большинства браков словно окатывает ушатом ледяной воды. Первый муж относился, как служанке, в силу отсутствия приданого, но под влиянием чар быстро меняет отношение на холодно-рассудительное. Давить дальше опыта не хватает, и неожиданно легко принимается решение ускорить кончину путём несчастного случая. Всё проходит гладко, и брезгливая жалость к одинокой девушке низкого происхождения сменяется жадным блеском при виде богатой вдовы. Данный подход нравится больше, и почти всегда практикуется именно он. Так из дочери кузнеца вырастает достойная представительница среднего класса, после чего капкан расставляется на разорившихся аристократов. Сперва удивляется, насколько естественно это даётся, но потом вспоминает жёсткий расчёт отца, отдавшего дочь на услужение, лишь бы не мешала, а также всех мужей, смотрящих больше на размер приданого, чем на невесту, и смиряется с неутешительной мыслью, что подобный подход — обыденность. Немного стыдно, что приняла с такой лёгкостью, но тем драгоценнее воспоминания об Орфео, которому было плевать, какое у неё наследство. Ему была интересна Инес.

С обретением статуса баронессы появляется время и, что важнее, свобода перемещения. Первым делом хочет докопаться до судьбы Ангелики, для чего посещаются шабаши, где обмениваются новостями. Ту действительно сожгли — держалась до конца, не выдав никого из круга. Увы, близость инквизиторов сводит на нет шансы узнать детали. Потом, спустя столетие, была ещё одна попытка, но документов не сохранилось, навсегда похоронив прошлое наставницы, оставив лишь напутствия, одно из которых — умение быть незаметной. Разговор с доктором, увлекающимся строением глаз у животных, учит, что у разных зверей разные слепые зоны, и человеческий вид не исключение. В какой-то момент пробует и с удивлением обнаруживает, насколько люди склонны не замечать то, на чём не акцентировано сиюминутное внимание. Особенно касается мужчин, что только на пользу. Один раз рискнула и сумела пробраться сквозь толпу так, что никто толком не увидел, и муж потом сильно удивлялся, откуда она взялась. Больше, однако, не повторяла, дабы не привлекать внимание.

Помощь Лорети выражается в основном поддержкой амбиций, благо, братья Орфео не горят желанием прозябать в нищете, и надо лишь подбрасывать возможности. Удачная сделка, нужный слух, растущая репутация. В какой-то момент получает искреннее удовольствие от игры в серого кардинала. Со временем, однако, помощи требуется всё меньше — цепкая хватка семьи играет свою роль, и с годами поддержка оказывается, когда проблема действительно серьёзная. Таким образом отводит жернова Тридцатилетней войны с её чумой, а годами позже укрывает от вездесущей руки Наполеона. Параллельно усиливается собственный статус, в основном в плане путей отхода. Смерть Ангелики показывает риски ручной ведьмой богатого рода. При должной подготовке исчезать и примерять другие роли оказывается проще, если делать всё аккуратно. Периодически посещаются другие страны, где связь с Лорети поддерживается слабо, но даже там как минимум следит, чтобы в самом Милане было тихо, и если это так, можно отдаваться привольной жизни аристократки. Единственное, чего не позволяет — близких отношений. Чем выше класс, чем расчётливее браки, в итоге укрепляется мысль, что единственный шанс на искреннюю любовь упущен, когда была никому не нужной горничной, и повторить не получится, во-первых, из-за статуса, во-вторых, как ни претит признавать, она давно не шестнадцатилетняя девочка. Так, чем больше проходит лет, тем сильнее образ Орфео закрепляется как символ чистой безоговорочной любви.

И сейчас, лёжа на кровати, чтобы хоть как-то отвлечься, перечитывает книгу наблюдений. От базовых инструкций Ангелики до попыток воспроизвести то, что показала Мутинта в своей пропахшей травами хижине. Строятся и отвергаются варианты действий. Снова наблюдать из теней не получится — во-первых, он её видел, во-вторых, явно как-то чувствует. Примеров подобного нет, как и средств избавления. Значит, действовать напрямую. Но как? Что она ему скажет? Что рассчитывает услышать в ответ? Найдутся ли хоть какие-то слова, когда снова взглянет на того, кого потеряла триста лет назад?

«Успокоиться. И наблюдать», — вмешаться, лишь если снова попытается сбежать. Но тогда станет очевидно, что это не её Орфео — тот бы никогда так не сделал. Сейчас важно понять, кто он и что он. Чем больше узнает, тем меньше лицо и голос будут сбивать с толку. Так сможет абстрагироваться и принять, что это другой человек. Ведь это другой человек?

Убрав книгу, закрывает глаза. Всплывают смутные знания буддизма. Или это был индуизм? Перерождение душ, реинкарнация. Но и там память теряется, а он её узнал. Магия, в которую даже ей невозможно поверить.

В дверь аккуратно стучат. Горничная тихим голосом сообщает, что к ней посетитель. Ведьма отмахивается.

— Там мужчина, к которому вы подошли сегодня утром, — сообщение сродни удару под дых. Резко поднявшись, Нереза некоторое время смотрит в никуда, после чего уже спокойным голосом отвечает:

— Скажи подождать. Я скоро буду.

Из комнаты выходит собранная, одетая по приличию встречи с гостем. Размер квартиры приходит на помощь, давая дополнительные секунды собраться с мыслями, пока добирается до гостиной.

Апартаменты подбирала со вкусом, сочетая красоту с удобством. По расстановке сразу остановилась на чуть устаревшем по современным меркам, но дорогом сердцу позднем Ренессансе. Для кого-то вычурно, но для неё — убежище от грохота внешнего мира с его неумолимым переходом от уникальных ручных работ к конвеерной одинаковости.

Гость дожидается возле входа, затёртый пиджак и пыльные ботинки истошно кричат о разнице в социальном статусе. Ведьма приглашает сесть, оба располагаются на удобных обитых кремовой тканью креслах друг напротив друга. По виду успел умыться, грубые руки говорят о рабочей профессии, синяки под глазами — о длинных сменах, но взгляд внимательный. Страх, если и остался, скрывается настолько хорошо, что даже она не определит. В целом, словно вернулись в Кремону, только вместо старой комнатёнки — роскошные хоромы, а вместо приветливой улыбки — враждебная настороженность. Тем не менее, Нереза хранит молчание. Он пришёл, ему и начинать.

Такой разбитости не было со времён войны, где в слякотных окопах старался перевести дух, молясь, чтобы обстрел прошёл мимо. Но если там мир расшатывал страх и голод, сейчас это в основном сны — яркие, будто выныриваешь из одного мира в другой, в итоге словно и не спал. Продолжается несколько месяцев, и если не пройдёт, проще сразу в сумасшедший дом.

К этому некстати добавляются воспоминания о детстве. Жар Сахары, разбухшие от водянки моряки, непереносимая духота джунглей, бесконечная дорога и судорожный взгляд отца. Тот тоже плохо спал и бредил о прошлом. Сперва думал, что наследственное, но осознание приходит мгновенно, едва видит богато одетую женщину с неприятно проницательным взглядом. Она. От неё отец протащил через полмира. И чем бы она ни была, летнее солнце не перебивает пробежавший по телу мороз. Кое-как находятся силы отвадить, незнакомка уходит, но присутствие остаётся. На вопросы и шутки приятелей лишь отмахивается, сосредотачиваясь на работе, пока в голове мысль о том, что отец в итоге не безумец. С другой стороны, по виду просто женщина, аристократка. Может, родители сильно задолжали, когда ферма разорилась, и охота из бизнеса превратилась в личную? Но при всей пронзительности взгляда враждебности не было. А потом доходит очевидный, но пугающий факт: она слишком молода, чтобы быть той, кто преследовал их двадцать лет назад. Более того, выглядит, как повзрослевшая версия девушки из снов, за которой бегал, урывая время от обязанностей.

Гадать — только мигрень нарабатывать, и остаток дня концентрируются на работе, после чего бегом домой. Там, наспех умывшись и переодевшись, садится на кровать, руки обхватывают голову, брови сходятся на переносице. Ощущение присутствия, словно изголодавшись, тут же усиливается. Не отпуская его, выходит из дома, и улица за улицей прокладывается маршрут до центра города. Брера, рукой подать от места встречи. Остаётся самое сложное, но даже если ошибётся квартирой, извинения дёшевы.

Везёт с первого раза, дверь открывает горничная, что сопровождала аристократку. Он представляется, его пропускают, и виду открываются хоромы, на которые не накопит, даже если починит все трамвайные пути Милана. Пока основная часть населения в погоне за куском хлеба, горстка аристократов наслаждается мраморными статуями. В такие моменты понимаешь популярность социалистов.

Вскоре появляется хозяйка, оба садятся, странно безукоризненное лицо будто ничего не выражает, но в глазах затаённое ожидание. Из-за того, что всё внимание потратил на поиск дома, никаких речей не репетировал. С чего начать? Рассказать, как от неё бегали? Она сама прекрасно знает. Спросить, каким образом так молодо выглядит? Это знает уже он — пазл сложился, когда вспоминается самый яркий сон, где умирает под мечами наёмников. Точно, сны!

— Я видел вас горничной в миланском особняке, когда ещё свирепствовала инквизиция.

Взгляд аристократки оживляется.

— Орфео! Ты…

— Терзо. Терзо Лорети, — получается резче, чем хотел, но сны слишком реальны, чтобы даже шутить на подмену имён.

— Терзо… — повторяет женщина, будто пробуя на вкус. Явно что-то обдумывает, но прочитать тяжело. Речь странная, будто заранее отрепетирована. — Твой отец рассказывал, почему вы так часто переезжали? — причин скрывать нет, даётся честный ответ.

— Боялся, думал, вы виноваты в его разорении. Искренне верил, что его предок продал душу дьяволу, и теперь приходится расплачиваться. Мама была менее суеверна и понимала, что винить надо наше идиотское правительство, но отец утверждал, что чувствует, когда вы близко, и в итоге, сколько себя помню, мы постоянно путешествовали, а когда мама умерла от малярии, совсем обезумел. В Кимберли, не знаю, как, уговорил взять с собой в экспедицию. Оттуда чудом добрались до Азии. Это был ад… — аристократка смотрит, что-то внутри подначивает рассказать остальное:

— Наши пути разошлись в Европе. Началась война, мы окончательно разругались на этой почве, благо, наконец-то было достаточно сил, чтобы ему возражать. Я ушёл воевать, он уплыл в Мексику. С тех пор я о нём не слышал.

Женщина молчит, усваивая сказанное. Какое-то время тихо сидят.

— Всего этого можно было избежать, если бы он просто меня дождался, — ощущение, что проговаривает больше для себя, но взгляд снова падает на него. — Однако мне уже не хочется об этом думать. Главное, что ты жив и здоров, Ор… Терзо. Чем бы я ни напугала твоего отца, клянусь, у меня никогда не было желания вам вредить. Ты ведь знаешь, что это правда?

Звучит убедительно — что, в конце концов, она могла им сделать? В той, другой жизни чувства были явно взаимны, так почему… Стоп, о чём он вообще думает?

— И всё-таки сходство поразительно… — слова захватывают внимание, остальные мысли идут где-то фоном. Внезапно женщина улыбается.

— Но я совершенно забыла о манерах и даже не предложила ничего к столу. Терзо, почему бы тебе не остаться?

Приятная обстановка, интересная компания. Почему бы нет?

— В целом Пинакотека — результат того, что Наполеон часто хотел показать себя просветителем, а не завоевателем. Тогда было необычно прохладно для августовского дня. Я была француженкой, роль путешествующей аристократки открывает всю Европу и избавляет от назойливых вопросов. Единственное, всегда нужен компаньон, но теперь есть ты, и даже этот вопрос отпал. О, обрати внимание — одна из немногих, что старше меня. Тициан, «Святой Иероним» — не было художника, прошедшего мимо изображения этого старца, что неудивительно, учтивая, сколько понаписал. Ты знал, что именно Иероним перевёл Библию на латинский? Однако тут представлен не учёным-писарем, но отшельником, причём с истинно античной мускулатурой. Некоторые считают, что прообразом служила статуя Лаокоона. Справа в углу верный лев, из лапы которого вытащил занозу. Но и он, и череп, и книги на втором плане. На первом — акт покаяния. Видишь камень в руке? Согласно преданиям, святой бил себя в грудь, усмиряя плоть и искупляя грехи. Отголоски эпохи, когда христианство было моложе, а отношение к нему — серьёзнее. Но идём дальше.

Орфео, одетый куда богаче, послушно следует к следующей картине. Пока что называет его вторым именем — на первое до сих пор реагирует нежелательно, но со временем найдёт способ исправить и это. В голове десятки идей, в ней словно проснулось второе дыхание. Сейчас, в приятный летний выходной, проходят по украшенным залам Пинакотеки — наконец-то есть, кому высказать предпочтения. Парень впитывает, как губка, иногда даже задаёт вопросы, что невероятный прогресс. После этого поедут в ресторан, там можно снова пробежаться по снам — ярким и не испорченным искажениями памяти. Интересно проживать события с точки зрения Орфео — узнаются вещи, о которых не успели поговорить: как впервые её увидел, выжидал подходящий момент познакомиться, тщательно следил, чтобы никто не обижал. Было бы здорово вытеснить текущие воспоминания об изнурительном детстве и войне, но это в перспективе, главное — не терять контроль и не переусердствовать. Иногда видны знаки пробуждения, но вовремя схватываются. Единственное, беспокоят круги под глазами и бледноватый вид. Но и это поправит.

Сегодня особенно хорошо, Орфео даже проявляет инициативу в выборе досуга. Не ожидала, что заинтересуют картины, но, возможно, хотел сделать приятное. В целом за несколько месяцев удаётся многое узнать о привычках и манерах, однако всё ещё не понимает, откуда взялись воспоминания трёхсотлетней давности и как именно он её чувствует. Возможно, из-за того, что долго поддерживала связь с родом. Опыт подсказывает не недооценивать влияние эмоций даже на расстоянии, а какая из них сильнее любви?

От угрызений совести отмахивается в первый же день, когда за чашкой чая взгляд Орфео стекленеет, а аккуратные фразы вплетают идеи, что хорошо бы увидеться вновь. Если жизнь не играет по правилам, почему должна она? Не умри он триста лет назад, не было бы нужны влиять на его текущее тело. Знаком служит и то, насколько уставшим был потомок — будь более чутким, ничего бы не получилось. Вероятно, за поколения выработались способности распознания, схожие с инквизиторскими. Но он не инквизитор, а она давно не ученица, так что хватает времени и на повторные встречи, и на постепенное выдворение из копоти в более цивилизованный мир. Подогнанный под статную фигуру костюм смотрится лучше замызганной рабочей одежды. Интересно, во что бы нарядила тогда, в эпоху Нового Времени?

Лишь однажды чуть не вырвался, когда гуляли вдоль озера Семпионе. Приятная вечерняя прохлада, неторопливый ритм тех, кому не надо на работу. Тогда впервые решилась всерьёз разговорить про сны, не боясь развеять влияние. Сработало, и Орфео непривычно мягким тоном пересказывает, как бегал по окрестностям особняка, узнав, что сегодня Инес развешивает бельё. Буквально вчера отыскал нужный подарок и сорвал с продавца клятву не продавать гребень ближайший месяц, пока копятся гроши. Братья предлагают помочь, но хочется доказать, что способен сам — сперва на это, а в перспективе выведет её и всю семью из трущоб. Может, устроится подмастерьем ювелира или оружейника. Уже тогда было очевидно, что без промедления отдаст за неё жизнь. Это и ещё много историй, словно музыка — ведьма обращается в слух, впитывая каждое слово. Оттого особенно режет сказанное в том же мягком тоне, когда, остановившись, Орфео смотрит на неё непривычно внимательным взглядом.

— Всё это искренние чувства, правдивые. Но Нереза, таких отношений каждый день по сотне. Он отдал за тебя жизнь, потому что любит, однако сколько нас полегло в войне по той же причине? — подступает жар, какого не испытывала с Мексики.

— В вашей любви не было ничего особенного. Не стоит она потраченных лет, и сам Орфео бы…

— Замолкни! — парень замирает, чувствуя, как голосовые связки словно онемели. На женщину страшно смотреть.

— Что ты вообще знаешь?! Пару снов и воспоминаний?! Я там была, я видела, он… — хватка ослабевает, ведьма медленно выдыхает, после чего, уже не скрываясь, проговаривает фразы. Дёрнувшись, парень замирает. Полный гипноз, особенно против воли, крайне нежелателен, но сейчас об этом не думает. Дома, вооружившись травами, прохаживается, делая всё, чтобы удержать контроль. К счастью, серьёзного аффекта не показывается, Орфео шёлковый и, самое главное, никаких провалов в памяти — той, что ей нужна. С тех пор ни намёка на сопротивление, но всё ещё на чеку и периодически добавляет в чай каплю крови.

* * *

Открытый буквально на днях ресторан выглядит так, словно не было никакой войны. Улыбающийся хост проводит пару до столика, одна скатерть которого стоит больше зарплаты Орфео. При этом никакой напыщенности ни у постояльцев, ни у работников — искренне принятие, что так и должно быть.

Подаётся меню, озвучиваются блюда дня. Ведьма останавливается на ризотто, Орфео заказывает вителло тоннато. Пока ждут, официант услужливо разливает вино.

— Это была прекрасная идея, Терзо. Я много раз посещала Пинакотеку, но впервые был шанс поделиться с кем-то на более… глубоком уровне.

Парень улыбается.

— Самому было любопытно. Раньше, понятное дело, ни о каких музеях речи не шло. Сперва война, потом работа, тут не до…

— Особняк Борромео, кстати, тоже планируют переделать в музей. Неплохая идея посмотреть, что изменилось, верно?

— Да… Хорошая идея… — подают блюда. Любо-дорого посмотреть, как ловко орудует приборами — словно родился аристократом. Улыбнувшись, ведьма принимается за своё. Какое время слышен тихий стук, переговоры за соседними столиками и умело исполняемый на рояле Nessun Dorma. Еда действительно превосходна, хорошая мысль заказать мороженое.

— Инес… — удивлённая, ведьма поднимает глаза. Орфео, кажется, хочет сказать что-то ещё, однако всё читается без слов. Нереза вскакивает, но поздно — нож вонзается в горло, Терзо падает на пол под испуганные крики. Подбегает официант, кто-то кричит о враче. Женщина смотрит на рану, потом на любимого. Картинка темнеет, и первый раз в жизни теряет сознание.

* * *

Выбор ресторана становится ключевым фактором. Траттория Масуэлли буквально соседствует с поликлиникой Милана, и стараниями официантов, а после — медсестёр и врачей кровотечение удаётся остановить, и спустя бессонную ночь состояние Терзо стабилизируется. Обо всём этом узнаёт, когда, сидя в комнате ожидания, выслушивает отчёт врача. Потом приходит полиция, но от той избавляется привычным способом, благо потенциальных причин для нервных срывов у Терзо предостаточно. На уговоры пойти домой и навестить пациента завтра поддаётся лишь потому, что дома лежат нужные эликсиры, которыми закрепит успех врачей. Состояние хуже, чем в Мексике, и, заглотив снотворное, на время забывает о произошедшем.

Позднее утро облечения не приносит. На автомате приводит себя в порядок, кое-как закидывается завтрак. Горничная волнуется, но приказано уходить. Нереза, усевшись напротив зеркала, наконец-то даёт волю эмоциям. Второй нервный срыв за двадцать лет, отражение показывает изнеможённое лицо. Кажется, затесалась пара седых волос. Поправимо, всё поправимо, как и произошедшее. Угрозы жизни нет, надо использовать момент. Пока не очнулся, навещать — на подсознание слова влияют куда лучше. Опрыскать духами без запаха, а как проснётся, проверить реакцию и состояние. Выучить расписание кормёжки и подсыпать нужный порошок. Острые темы не поднимать, вообще в целом наблюдать и не показывать эмоции. Потом, как окрепнет, уже…

Закрыв глаза, зарывает лицо в руках.

— Какого чёрта я делаю…

* * *

Лицо мужчины бледное, но спокойное. Шея обмотана и зафиксирована, голова чуть приподнята, чтобы избежать отёков. Пищевод не повреждён, и в целом повезло, что ресторанный нож не рассчитан на такие действия. Несколько недель точно в больнице, а там по состоянию.

Ведьма тихо рассматривает спящего. Только сейчас отчётливо видна разница, в основном в силу возраста и пережитых событий. Небольшой шрам то ли от пули, то ли от осколка, у Орфео такого не было. Морщины у переносицы от привычки хмуриться — у Орфео такие были в уголках рта от постоянных улыбок. Разве что руки одинаково грубые. Нереза аккуратно берёт в свою и, наклонившись, что-то тихо шепчет. Дыхание Терзо становится глубже — хотя бы ненадолго насладится сном без ноющей боли. Выпрямившись, ведьма бросает на его последний взгляд. Сейчас это настолько очевидно, что слова, скорее констатация факта, чем признание.

— Ты не мой Орфео. Мой Орфео мёртв. Двадцать лет я гонялась за призраком и едва не убила единственную оставшуюся от него память… — у двери останавливается, пальцы нехотя поворачивают ручку.

— Проживи хорошую жизнь, Терзо.

Если бы не обстоятельства, сейчас бы шутил, что следовало сразу либо ногу ломать, либо палец отрезать — не помнит, когда последний раз просыпался таким бодрым, и это в условиях, когда ни шеей двинуть, ни самому не повернуться. Прошедший месяц словно в тумане, и думать о нём не хочется. Больше волнует убранство больницы, но врач заверяет, что всё оплачено, и можно гостить хоть месяц. Становится неприятно, будто туча нависла, но вторая ночь ставит всё на места — никаких снов о прошлом, а потом доходит, что и ощущение присутствия пропало. Не сразу, но решается спросить, что с леди Нерезой. Ответ расплывчатый — после инцидента уехала лечить нервы, когда вернётся, неизвестно. С Терзо тоже всё в порядке — происшествие вызывает резонанс, но если подобных срывов не повторится, он свободен. Звучит странно, но глубже парень не копает.

Настороженность возвращается с приходом адвоката и нотариуса. Оказывается, квартира, где жила Нереза, отдаётся в его владение (разумеется, после кипы бумаг и регистраций). С этим просит подождать, пока окончательно не оправится. Что-то подсказывает, что Инес не вернётся, но слишком много всего и сразу. Пока хочется отлежаться и насладиться нормальными снами-белибердой, после которых не встаёшь, как после трёх смен.

Лишь однажды снится осмысленное — заледенелое озеро, небольшие дома и облака до горизонта. Веет умиротворением и ожиданием зимы, когда можно лицезреть северное сияние. Проснувшись, ещё некоторое время лежит, впервые в жизни стараясь удержать картинку в памяти. Через пару дней выписка, с ней — шум и гам послевоенного Милана, разборки с квартирой и вопрос «Что дальше?». Но пока можно лежать и ни о чём думать.