Островное (джен)

Переселение Диуса во дворец Нью-Шеота немного напоминает пересадку растения.

Диус проявляет ровно столько же энтузиазма по поводу новостей, сколько кактус, который когда-то жил на подоконнике домика Айны (растение она честно подбросила под соседскую дверь, когда поняла, что ее дни в Сиродиле подходят к концу). Тощий, мертвенно-бледный, с торчащими во все стороны светлыми волосами — вылитые колючки, — Диус смотрит на Айну так, будто не понимает ни одно из сказанных ею слов. А когда она повторяет свою короткую, не оставляющую права на выбор речь, он без всяких эмоций просит оставить его на привычном месте и лишь удобнее усаживается в своем кресле.

За половину вечности, проведенной камердинером Джиггалага в развалинах библиотеки, он, кажется, врос в это кресло, как кактус Айны — в старый горшок. Нависая над Диусом, редгардка испытывает очень сомнительное желание резко наклониться к нему и заглянуть под покрытую пылью мантию. Ну, убедиться, что у камердинера все в порядке с ногами и в будущем его не придется тащить на себе. В общем-то, она и не надеялась на согласие, хоть где-то в глубине души и считала, что с ним будет правильнее. Так что, одарив уставившегося в одну точку Диуса хмурым взглядом, она приказывает ему собирать вещи и, мурлыча что-то себе под нос, покидает Ножевую нору.

У Диуса нет никаких вещей, кроме самого Диуса, — так что, когда Айна спускается в разрушенную, перекрученную, напоминающую каменный мешок библиотеку в следующий раз, то находит камердинера на том же месте и в той же позе. Он не приветствует ее в ответ, только на миг отрывает взгляд от сложенных на коленях иссиня-бледных рук, — даже кактус радовался ей больше, когда она вваливалась домой после своих злоключений в кипящем Обливионе. Но зато в его бесцветных глазах появляется чуть-чуть больше сомнения. Колебания. Чего-то, похожего на опаску, — такую, какую можно вообразить в чем-то, условно живом, накануне больших перемен.

Айну так и подмывает спросить, предсказывали ли расчеты Диуса такой поворот в судьбе Диуса, — но ей хватает того, как опускаются его плечи, когда она сообщает, что вернулась осуществить обещанное. Может, не зря Шеогорат уничтожил библиотеку Джиггалага вместе со всеми ее предсказаниями. Может, не зря придавал такое значение свободе воли. Вот только Шеогорат чокнулся бы от злости, узнай он, что у его преемницы защемило сердце при виде чего-то разумного, обреченного коротать вечность в одиночестве и темноте. И теперь она по собственной воле собиралась притащить самую опасную диковинку Дрожащих Островов в самый их центр.

Айна опасается, что Диус вновь попытается пропустить ее слова мимо ушей, поэтому облекает их в форму приказа. Да не простого, а приказа нового Шеогората, — и эхо от ее титула разлетается по коридорам мертвой библиотеки. Так что Диус подчиняется ей, не может не подчиниться, а если и протестует, то в той степени, в которой может протестовать саженец перед метко занесенной садовой лопаткой. Его лицо остается непроницаемым; он не произносит ни слова против, а, когда Айна заглядывает ему в глаза, то не находит в них намеков на недовольство. Намеков на благодарность, впрочем, тоже. Тем не менее, когда камердинер поднимается со своего места, это выглядит так, будто сначала его руки, опирающиеся на боковины кресла, а потом и его босые ступни двигаются против его воли.

Диус встает с такой легкостью, будто и не был прикован к этому месту, будто и не провел в этой крошечной комнате один-Шеогорат-знает-сколько времени. Это удивляет Айну — и заставляет вспомнить о том, как она пересаживала в последний раз свое единственное растение. Перевернула горшок с прочно вцепившимся в него кактусом, хлопнула раз по дну, и все. А потом Диус разгибается во весь рост, расправляет плечи, без удовольствия или, наоборот, боли, которая должна была накопиться в теле. И оказывается на две головы выше Айны, от чего она, отступая на шаг, чуть-чуть паникует и задумывается над правильностью всей затеи.

Ну, Джиггалаг тоже отличался выдающимся ростом, так что и камердинера, видимо, выбрал себе под стать. Диус не пытается смахнуть налипшую на одежду пыль, от которой его мантия приобрела однообразно серый цвет, — лишь выжидательно смотрит на редгардку сверху-вниз, как ей кажется, не без некоторого злорадства. А она, тем временем, констатирует, что весь обратный путь ей придется разговаривать с его подбородком. Если вообще придется: общение у них с первой встречи как-то не задалось. Но Айна все равно пытается излучать дружелюбие и, знаком попросив Диуса следовать за ней, почти без колебания поворачивается к нему спиной.

Нужно вывести его наружу, пока на улице ночь. Чтобы не беспокоиться лишний раз о выцветших от мрака, не видевших яркого света веками, глазах.

Уже во дворце она передает Диуса заботам Хаскилла — и, честно говоря, с некоторым волнением ждет встречи этих двоих. Ей всегда казалось, что камердинеры должны были хоть раз видеть друг друга, пусть их хозяева… хозяин… в общем, не ладили между собой. Не так давно, в ту пору, когда омертвел прошлый посох Шеогората, Хаскилл немного рассказывал о Диусе и, кажется, с трудом сдерживал неприязнь. Допрашивать Диуса редгардка не решилась, а чтобы представить обстоятельства, при которых могла произойти подобная встреча, ее воображения не хватило.

Но интуиция ее не подводит: камердинеры узнают друг друга. Айна понимает это, когда они с Диусом, не обменявшись за всю дорогу ни словом, добираются до внутреннего двора, и Хаскилл выходит навстречу. Взгляд, которым он одаривает спутника Айны, — оценивающий, холодный и быстрый, с головы до ног, от обкорнанных кое-как поседевших волос и до босых белых ступней, которым не слишком понравилось путешествие. Даже когда Айна как-то раз притащила во дворец обесшкуренную гончую, на лице Хаскилла было написано больше восторга. Ну а Диус просто останавливается — и редгардка, зевая от затянувшегося вечера, обгоняет его на несколько шагов.

Прежде всего, она извиняется, что заставила Хаскилла бодрствовать в такой час. Извиняется — хоть и знает, что ему спать не нужно, но и извинения Айны — не совсем про побудку перед рассветом. А потом, обернувшись к Диусу, она обнаруживает немного пустые глаза и приоткрытые губы того, кто, очевидно, занят раскопками в бесконечно обширной памяти. Того, кто сопоставляет воспоминания с реальным, живым, не особо дружелюбно настроенным образом. Айна задумывается на мгновение, насколько пышным мог быть наряд Хаскилла в предыдущие эпохи, — а сама возвращается к Диусу, чтобы аккуратно встряхнуть его за плечо.

Она уже делала это несколько раз. Тогда, когда только вывела его из развалин библиотеки во влажную, тихую, наполненную болотным душком ночь Деменции. И тогда, когда зелено-серое небо Деменции сменилось яркими всполохами в небе Мании. И тогда, когда саму Айну окружили светящиеся безобидные насекомые — они вечно липли к ней с момента, как закончился Серый Марш. Что бы ни говорил Диус про желание отсиживаться в своей каменной темнице до конца времен, каким бы монотонным и безразличным ни казался его голос, обратный путь до дворца убедил Айну, что в нем до сих пор теплилось что-то живое.

Ну, как в ее бедном кактусе, который существовал сам по себе все то время, пока она разрывалась между Сиродилом и Дрожащими Островами. Эта мысль не покидает ее, пока редгардка держит руку на костлявом плече Диуса. Благо, тот почти сразу же отмирает, отмечает подчеркнуто неторопливое приближение Хаскилла, надменно вскидывает подбородок. Господин Хаскилла остался править на Островах… в каком-то смысле, а господин Диуса их покинул. Брезгливо поджатые губы Хаскилла и напряженно выпрямленная спина Диуса — буквально меньшее, что ожидала Айна от встречи этих двоих.

Сначала она порывается заново представить их друг другу, просто чтобы чем-то забить напряженное молчание. Но эта идея кажется дурацкой даже ей, — поэтому она покрепче перехватывает Диуса за локоть и, не сопротивляющегося, тянет за собой, навстречу к другому камердинеру. В итоге оставшуюся часть пути ее сопровождают двое, каждый — со своей стороны, провожаемые взглядами несущих ночную службу мазкен и аурил. Поистрепавшаяся, непонятно как сохранившаяся мантия Диуса выглядит еще более унылой на фоне аккуратного костюма Хаскилла. Айна подмечает, что двойственная суть Островов еще никогда не была к ней так близко, и ухмыляется своим мыслям.

Некоторые из стражниц опознают изможденного незнакомца, шагающего рядом с ней, и до редгардки доносятся перешептывания. Она не понимает этот язык, улавливать его краем уха не слишком приятно. Так что Айна тоже начинает говорить: о том, что заранее попросила подготовить комнату для Диуса, и том, что уже нашла для него применение. О том, что не хотела бы, чтобы Диус на первых порах покидал пределы дворца, и том, что ее решение может измениться позднее. Один ее спутник скептически вздыхает на каждое ее слово, а другой шагает так безучастно, будто ничего и не слышит. Но редгардку это беспокоит в такой малой степени, что она — и самой себе — начинает напоминать своего предшественника.

Добравшись до внутренних помещений дворца, они расстаются: Айна направляется в одну сторону, чтобы отлежаться хоть сколько-нибудь часов, а Хаскилл с Диусом — в другую. Редгардка ободряюще улыбается Диусу, пусть тот и смотрит куда-то мимо нее; длинный, гулкий коридор с высокими потолками давит ему на плечи, отчего он все больше сутулится, а огни высвечивают заломы на коже и еще добавляют новых. Ну а Хаскиллу, улучшив момент, Айна одними губами говорит спасибо. Тот выглядит не слишком впечатленным. Но что-то, возможно, какой-то особенно недовольный изгиб его брови, подсказывает Айне, что утренний чай еще несколько дней будет холоднее обычного и какое-то время ей придется быть образцовым Шеогоратом.

Только она и знает, насколько сильно Хаскиллу не понравилась вся эта затея, — учитывая, что он был единственным, с кем редгардка ей поделилась. Только она и знает, что Хаскилл, который встречал любые ее решения максимум — вежливыми словами сарказма, тогда впервые ей возразил. И продолжал возражать в каждый из тех вечеров, которые они провели в спорах. Не совсем настоящих, скорее, заинтересованно-удивленных со стороны Айны, которая каждый раз чувствовала себя так, будто ей подставил подножку верный глазастый посох. Но, похоже, вполне себе подлинных со стороны ее камердинера.

Ни в его голосе, ни в позе ничего не менялось, в то время как редгардка под конец почти всегда начинала бродить по комнате. Но об его безукоризненно сдержанное сопротивление разбивались все ее аргументы — даже тот, что такая диковинка Островов, как Диус, будет сохраннее под присмотром соблазнителей и святых. Впрочем, камердинер чуть-чуть смягчился, когда Айна — случайно, без задних мыслей — пошутила, что у нее в любом случае всегда будет только один камердинер. Она вспомнила об этом моменте позже вечером, прокручивая перед глазами события дня. А вспомнив, поняла кое-что о Хаскилле, потерла горящие щеки и решила более не шутить с таким никогда.

Айна еще немного смотрит в удаляющиеся спины двух камердинеров — черную с красным Хаскилла и пыльно-серую Диуса. Выправка первого выглядит еще более безупречной, чем обычно, а второй чем-то напоминает клок паутины, гонимый по коридору ночным сквозняком. Но чем дольше редгардка наблюдает, тем больше начинает думать, в том числе о том, насколько правильным был ее поступок. Решив отложить сомнения до светлой части дня, она перестает изо всех сил напрягать слух и отправляется спать.

— Доброе утро, Диус.

Айна проникает в дворцовую библиотеку нарочно тихо — настолько тихо в последний раз она ступала разве что в Мертвых землях, когда от каждого шага зависело, засекут ее дреморы или нет. Так что с точки зрения Диуса она неожиданно вырастает прямо перед его столом, слегка заспанная, держащая кружку с чем-то дымящимся. Ей кажется, что в первый момент тот несколько паникует: вздрагивает, ведет локтем, думает, куда можно деть лежащую перед ним раскрытую книгу. Но потом Диус смиряется, что пухлый том никуда не скроешь и от Айны не скрыться тоже. Так что он просто кивает ей, признавая ее присутствие в комнате, и его взгляд снова прилипает к страницам.

Увлеченно, жадно — как взгляд человека, который не представляет себя без книг, но который целую вечность не видел перед глазами ничего, кроме собственных мыслей. Диус засел за чтение в самом темном углу библиотеки, там, где ставни на окнах закрыты, чтобы свет не попадал на особенно древние томики. Айна удивляется тому, как у него получается читать при таком освещении, но потом вспоминает, что к темноте за время заключения Диус привык, а к свету — нет. Она аккуратно опускает на его стол нетронутый чай, подозревая, что бывший камердинер Порядка этого даже и не заметит. Но тот замечает, перекладывает книгу подальше от влаги, и у него вырывается раздраженный вздох.

Вероятно, он хотел ее отчитать. Нет, правда хотел, в тот миг, когда янтарного цвета жидкость едва не перелилась за стенки кружки, — и это отчего-то ужасно веселит Айну. Но докучать Диусу дальше она не собирается, так что отходит под окна, ступая все тем же неслышным шагом и наслаждаясь этой возможностью. А потом с удовольствием подставляет спину утреннему теплу — и уже с расстояния косится на своего нового подопечного. Возможно, он чувствует на себе ее любопытство и намеренно не поднимает чуть более причесанную, чем вчера, голову. А может, и правда ничего не замечает, поглощенный чтением чего-то заумного, написанного мелким шрифтом на сотнях страниц.

Воспоминание о ком-то другом, кто точно так же наглухо закапывался в книги и вздрагивал, если коснуться плеча, на пару мгновений затуманивает глаза Айны. Она рассеянно подносит к ребрам поджатый кулак, как будто за ними что-то печально кольнуло, — но одергивает себя и возвращается к делам. То есть к новому дворцовому библиотекарю, который выглядит так, что редгардка подумывает библиотеку и вовсе закрыть. На несколько дней, или недель, или сколько там понадобится, чтобы Диус перестал наводить ужас на жителей Нью-Шеота. А то, честно говоря, она встречала на своем пути мертвяков, которые могли похвастаться более здоровым цветом лица.

И менее ввалившимися глазами. И хоть каким-то намеком на щеки пониже скул. Теперь, когда потолок больше не грозит обрушиться ей на голову, Айна может как следует рассмотреть отпечаток, который оставили на Диусе время и темнота. И, чем дольше она приглядывается, тем сильнее убеждается в правильности своего поступка — да и в целом радуется освобождению от дела, давным-давно зудевшего в уголке сознания. Нью-Шеоту все равно был нужен хороший библиотекарь. Может, Диус сейчас и не выглядит заинтересованным своими обязанностями, но вряд ли он сможет долго терпеть хаос, в котором пребывает библиотека…

О том, что спасенное ей существо и само по себе является драгоценной библиотекой, Айна пытается не думать. Отгоняет от себя эти мысли, а они возвращаются к ней, кусают за щиколотки, как собачонки знатных господ. Уж слишком ей нравятся результаты ее усилий — то, как сидит на Диусе новая чистая мантия, то, как естественно он смотрится тут, среди книг. Что-то похожее она испытывала разве что после своих садовых работ, когда взгляд цеплялся за подоконник со свежим, веселой расцветки, цветочным горшком. Кстати, Диусу после переселения тоже не повредит немного яркого света. И пара сытных обедов, — но дневные прогулки важнее, даже если его придется отсылать на них принудительно.

И все-таки… все-таки он опасен. Той самой опасностью, о которой предупреждал Хаскилл во время своего утреннего доклада. Только Хаскилл мог разговаривать так, будто закатил глаза, не закатывая глаз, — но предостережения все равно звучали весомо. О знаниях, которым лучше оставаться потерянными. О пророчествах, которым лучше оставаться неуслышанными. О соблазнах на расстоянии вытянутой руки. Айна тогда отмахнулась, заявив, что не собирается прибегать к знаниям Диуса хотя бы потому, что не хочет терять лицо перед прошлым Шеогоратом. Однако присутствие чего-то подобного под боком беспокоит ее сильнее, чем хотелось бы.

Диус переворачивает очередную страницу — но та прилипла, и он берется устранять проблему. Его бледные пальцы нащупывают края листов, медленно, иногда замирая, тянут за уголки, и в библиотеке раздается бумажный треск. Айна как-то вдруг понимает, что, хоть и остановила взгляд на бывшем камердинере, о его присутствии успела почти забыть. Диус в своей молчаливой сосредоточенности словно бы превратился в предмет обстановки, на который не обращаешь внимания. Редгардка еще немного следит за тем, как поток воздуха шевелит поседевшие волосы на его макушке, — а потом ей приходит в голову, что Диус, на самом деле, не особо опаснее ее сиродильского питомца.

Она почти никогда не касалась своего кактуса. Просто наблюдала со стороны, радуясь тому, что в самые темные дни и ночи у нее есть хотя бы такой компаньон. Заботилась (когда вспоминала) и ничего не ждала в ответ (потому что ждать чего-то от кактуса было бы странно). Она знала, что будет, если поднести руку к мелким, тонким, почти незаметным колючкам: те обломятся и останутся в коже, заставляя горько пожалеть о случайном порыве нежности. А потом еще долго-долго придется морщиться при движениях, пытаясь понять, какая именно мелочь так сильно испортила твою жизнь.

С тем, что заключено в голове Диуса, — то же самое. Если просто присматривать за ним со стороны; если, в момент слабости, напомнить себе о последствиях и остановить ладонь, не прикоснувшись к иглам ненужных знаний, — то ничего ужасного не случится. Диус не похож на того, кто станет разбрасываться откровенностями в будничном разговоре. Он даже не похож на того, кто по собственной воле будет разговаривать с придворными. А если кто-то из них и начнет проявлять излишнее любопытство, в силах Айны очень настойчиво попросить его не делиться с ними ничем, кроме рекомендаций на последние книжные новинки.

Успокоив себя таким образом, немного повеселев, редгардка позволяет себе шумно потянуться всем телом, понежиться в теплых лучах, проникающих сквозь стекло. Неопределенность, которая поселилась в ней со вчерашнего вечера, уходит, и это приятно. Впрочем, дальше она вспоминает про список дел, которые запланировал для нее Хаскилл, и снова сникает. Хаскилл наверняка прокомментирует то, сколь много времени она потратила на кого-то, кто этого не заслуживает. Лучше бы не давать ему повода — поэтому Айна c сожалением покидает нагретое место и направляется к высоким створчатым дверям.

По пути — машет Диусу, больше сообщая, что уходит, нежели чем прощаясь. Тот, на удивление Айны, на некоторое время поднимает голову и следит за ней взглядом озадачивающе бесцветных глаз. Может быть, отмечает, что вот у него была компания, а вот ее больше нет. Или же — той своей частью, которая еще помнит, как это делается, — радуется под всем этим отрешенным лицом, что его на время оставят в покое. Что-то подсказывает редгардке, что Диус отвык следить за ходом времени и просидит с книгами до следующего утра, если его не остановить. Так что нужно будет обязательно вернуться в библиотеку незадолго до сумерек — вытащить его на первый за столько лет мягкий свет.

Ну и вообще почаще навещать, пока не освоится. Или хотя бы присылать вместо себя Хаскилла, пусть тот и обрадуется такой компании еще меньше, чем компании чрезмерно любвеобильной гончей с костями наружу.

Ведь, в конце концов, у Айны на попечении оказался самый ценный кактус на свете. И в этот раз она собирается отнестись к своим обязанностям очень ответственно.