Островное (джен)

Постель, к которой ее направляет Хаскилл, принадлежит прежнему герцогу Мании. Его покои еще пустуют — а значит, придворные то ли не смогли договориться, кто займет пост, а то ли все это время ждали возвращения Айны, чтобы решить дело миром.

В комнате до сих пор витает запах подозрительных благовоний, а еще стоит брошенным мольберт с пейзажами Мании, от которого Айну обдает тенью стыда и вины. Кровать тоже выглядит излишне широкой и пышной, намекающей, что занимались на ней чем угодно, но только не спокойным продолжительным сном. Однако найти другую свободную постель среди ночи — дело проблематичное. Предшественник Айны не нуждался во сне и не имел собственной комнаты, а предупреждать о своем прибытии редгардка не стала. В первую очередь потому, что и сама не была уверена, что решится сделать последний шаг.

Впрочем, после своего финального путешествия из Сиродила на Острова она чувствует себя настолько усталой, что ей быстро становится все равно, на чем спать. Лицом в подушки она заваливается, не раздеваясь, — разве что кое-как стягивает куртку и сапоги.

Перед ее глазами проносится то же, что и в любой из последних дней: озадаченное лицо последнего коронованного императора Тамриэля и решительное — императора, которого короновать не успели. Пылающие руины Кватча. Взметнувшийся к небу красно-желтый дракон. Несколько раз она вздрагивает всем телом от того, что падает куда-то вниз c высоты, с мыслями, что разозлила хозяина Дрожащих Островов настолько, что тот решил избавиться от нее своим любимым способом. Но Айна напоминает себе, что власть на Островах поменялась, напоминает столько, сколько нужно, — и в конце концов по-настоящему погружается в сон.

Утро встречает ее солнечным светом, от которого щиплет в глазах.

В первые мгновения, разглядывая незнакомый потолок, Айна никак не может понять, где находится. Она пару раз сонно моргает, припоминая, что еще вчера просыпалась в своем домике посреди Чейдинхолла, — после чего ее глаза широко распахиваются, спина выпрямляется, а руки подгребают поближе чужое одеяло. Но затем она, дико озираясь, обнаруживает незавершенную картину с гигантскими оранжевыми грибами и все вспоминает. Порадовавшись, что никто не видел ее реакции, хмыкнув, редгардка укладывается обратно на подушки и только тогда приглядывается к тому, что ее разбудило.

Солнечные блики, падающие ей на лицо, окрашены в разные цвета — будто по кровати скачет тьма-тьмущая свихнувшихся солнечных зайчиков.

Вся комната купается в ярких красках, потому что прозрачных стекол в герцогской комнате нет. Все — цветные, все — разные, и все расположены так, чтобы улавливать больше света. А за окнами, выходящими во внутренний дворик Мании, стоит тишина, нарушаемая только пением незнакомых птиц. Бывший владелец спальни любил поваляться подольше, поэтому придворные вели себя тихо до его пробуждения. В том, что даже после гибели Тейдона слуги стараются не шуметь, Айне мерещится то ли трогательная забота о ней, приходящей в себя после долгого путешествия, а то ли выработанная годами привычка.

Протянув руку, редгардка касается одного из солнечных бликов на одеяле. Рассеянно гладит пальцами нагревшуюся от солнца ткань, наблюдая, как кожа окрашивается в пурпурный цвет. И как-то очень остро осознает, что Сиродил — со всеми его бедами и болью, надеждами, разочарованиями, погибшими друзьями — остался невероятно далеко.

Она оставила его позади в тот момент, когда за ней захлопнулась дверь о трех лицах. Когда она сама решительно захлопнула эту дверь — а перед этим смотрела в глаза местному стражнику до тех пор, пока тот не решил убраться с острова вплавь. И, может, ночью она надышалась благовониями, которыми увлекался Тейдон, — но сегодня она впервые за долгое время проснулась не от собственного протестующего хрипа или яростных попыток кого-то от чего-то отговорить.

Расстояние, пролегающее между ней и родным миром, делало недавнее прошлое менее… принадлежащим ей.

Будто дурные воспоминания были пережиты тем, кто собирался провести всю жизнь в Сиродиле. Не тем, кто, похватав нехитрый набор вещей, решил — чуть спонтанно — переселиться на Дрожащие Острова, чтобы приглядывать за кучкой безумцев. Это Защитница Сиродила должна была чутко прислушиваться к новостям империи без правителя. Это Защитница Сиродила должна была поддерживать свою репутацию и являться по первому зову Клинков. Мысль об уходе от этих обязанностей дарила чувство свободы…

Свободы, которая не была доступна Защитнице Сиродила, но была доступна леди Шеогорат.

Называть себя так — странно и не слишком комфортно, и Айна морщится: то ли от солнца, бьющего в глаза, как ни ляг, а то ли от того, как громко звучит этот титул даже внутри ее головы. Пожалуй, она никогда не сможет по-настоящему его принять. Отчасти из уважения к своему предшественнику, а отчасти из-за страха перед ним. Но некоторыми преимуществами своего высокого поста воспользоваться не постесняется.

Припомнив обещание Хаскилла разбудить ее пораньше, чтобы разобраться с накопившимися делами, Айна косится на двери в коридор, за которыми пока что стоит тишина. А потом переворачивается на другой бок, с головой накрывается одеялом и разрешает себе сегодня валяться в кровати до тех пор, пока не надоест.

— Я не буду это надевать. Даже не предлагай, — отбивается Айна и тактически пятится к дверям, когда Хаскилл предстает перед ней наперевес с чем-то роскошным и пышным. — Я воин, а не придворная дама!

Платье, аккуратно развернутое в руках камердинера, сделано в тех же цветах, что и наряд предыдущего Шеогората. Пурпурный с золотом, струящийся до самого пола, даже узор похожий — настолько, что в затылке редгардки начинает свербеть от неприятных воспоминаний. Шеогорат, говорящий безжизненными сухими рифмами. Шеогорат, сжавшийся на полу тронного зала, оплакивающий — в который раз — свое царство.

Хотя Хаскилла, похоже, все это совсем не волнует. Он уже проделал большую работу, выловив Айну в промежутке между ее метаниями по Островам: та крайне серьезно подошла к исследованию своего нового дома и во дворец возвращалась, в основном чтобы спать. Так что, несмотря на ее решительный — и слегка панический — отказ, камердинер не отступает. И даже позволяет себе чуть-чуть надавить.

— Сшито точно по твоим меркам, госпожа. Будет сидеть лучше любого доспеха. — Голос у него ровный, как и всегда, но в нем проскальзывает намек на гордость. А во взгляде, которым он одаривает запылившуюся с дороги одежду Айны, — неодобрение пополам жалостью. — Будет лучше, если жители Островов смогут сразу догадываться о твоем высоком… положении. Сама знаешь, как сильно их пугает неопределенность, — добавляет он, с намеком понизив голос.

Его собственный наряд как всегда безупречен и настолько же безупречно отвечает пестрой моде Дрожащих Островов. Пышный воротник камердинера смотрится в этой части дворца гораздо естественнее, чем скромная, но практичная обмундировка Айны родом из Сиродила. Да и вообще, на фоне Хаскилла и прочих придворных Айна выглядит не то чтобы жалко, но чуждо — точно. Благо, у нее вечно не хватает времени, чтобы подумать об этом всерьез.

Несколько фатальных… недопониманий в отдаленных частях Островов с ней уже тоже случались. Они — пока что — не заставили ее всюду таскать с собой жуткую глазастую трость предшественника, которой можно было отмахиваться от сомневающихся, как символом высшей власти. Однако Айна все равно мрачнеет и фыркает от досады. А потом ей в голову приходит тревожная мысль.

— Сшито по моим меркам, говоришь? — хмуро тянет она, гипнотизируя прошитый серебряными нитями наряд. — Боюсь спросить, когда их успели снять-то.

— В прошлом. Еще при прежнем владыке, — с готовностью сообщает Хаскилл. — В тот день, госпожа, целители как раз пытались поставить на место некоторую часть твоих костей. А мазкен и аурил, наблюдающие за этим, спорили, дотянешь ты до утра или нет. — Он замолкает и хмурится, будто копаясь в воспоминаниях. — Столкновение с одной из очаровательных тварей Деменции, если я не ошибаюсь.

Сообщать подобные вещи так, будто речь идет об ингредиентах для супа, способен один только Хаскилл. И этим он беспокоит Айну сильнее, чем многие очевидно свихнувшиеся обитатели Дрожащих Островов.

— Так что, боюсь, подробности могли выпасть из твоей памяти, — вежливо заканчивает он, наклонив подбородок в знак вины.

Айне едва хватает самообладания, чтобы не застонать в голос от таких новостей. Вместо этого, припомнив один из самых болезненных дней в своей жизни, она со вздохом запускает руку в волосы, трет глаза. Ну конечно. Что может быть логичнее, человечнее и… и забавнее, чем отправлять портного к тому, кто с переменным успехом сражается за свою жизнь.

— Дай угадаю. Это была его идея, да?

Хаскилл не без торжественности кивает. Платье в его руках шелестит даже от этого едва заметного движения, переливаясь то пурпурным, то золотым.

А саднящее сознание Айны простреливает картина того, как предыдущий хозяин Островов распоряжался создать это фиолетово-желтое чудище незадолго до своего… ну, отбытия. Обдумывал эту сомнительную идею в свободное время от сражения со своим вторым "Я" и попыток еще чуток придержать Серый Марш. Обсуждал с Хаскиллом ткань, и цвет, и узоры, — пока Айна, не зная готовящемся сюрпризе, пыталась как-нибудь выжить, помогая то соблазнителям, то святым.

Да-а, с Шеогората, конечно, станется. Он ведь и тронный зал начал изменять задолго до того, как раскрыл ей все подробности их дикого соглашения. Говорил загадками, торопил, угрожая расправой за любые вопросы, а сам тем временем собирал… трофеи. Упорно, последовательно окружал себя предметами, которые обозначали исчезновение Шеогората старого и приход — нового.

Отвалившаяся рука первого Стража Врат. Флакон с кровью прежнего герцога Мании. Осколки кристаллов Порядка. Брошенный меч Джиггалага Айна распорядилась перенести в тронный зал уже сама — когда в голове прояснилось после финального нашествия сил Порядка и последний пустой постамент неожиданно обрел смысл.

— Боялся, что я подпорчу твою репутацию, и решил все подготовить заранее, да? — бормочет себе под нос редгардка, обращаясь не то к собственным воспоминаниям, не то к силе, которая поселилась внутри нее. Силе, на которую реагировала жуткая глазастая трость, пялящаяся на всех так внимательно, будто была живой. — Хотел, чтобы новый Шеогорат во всем походил на предыдущего? Тогда мог бы задуматься и о паре штанов, аэдра тебя раздери…

Под конец она и сама понимает, что заболталась с собой. Дурная привычка, прицепившаяся к ней после ухода на Острова, помогающая собраться с мыслями, когда надо было принимать решения в этом диком мире. Благо, Хаскилл никак не комментирует ее слова. Айна вообще сомневается, что после времени, проведенного в компании ее предшественника, камердинера можно чем-нибудь смутить или удивить. Однако на всякий случай она все равно приобретает виноватый вид.

Молчание Хаскилла — весомое, требовательное — посвящено другому. Он более не настаивает, не спорит, — просто стоит посреди зала с этим дурацким платьем в руках, наполовину скрытый за пурпурным и желтым. И ждет. С терпением, достойным лучшего применения; с невозмутимостью человека, который давным-давно все решил за тебя.

В конце концов, не выдержав этого зрелища, Айна закатывает глаза и, защищаясь, взмахивает руками.

— Ну хорошо. Ладно. Только по торжественным случаям!

Дрожащие Острова с самого утра ведут себя как-то не так.

В том смысле, что начинают полностью оправдывать свое название. Айна даже какое-то время гадает, то ли владения Шеогората всегда сотрясала эта мелкая беспокойная дрожь, и она ее просто не замечала, а то ли задрожали Острова только сегодня, и ничего хорошего это не сулит. Так или иначе, просыпается редгардка с ощущением, что постель — и вся комната — липнут к ней, как большое испуганное животное. Из-за этого, чтобы выбраться из кровати, ей приходится сначала какое-то время сражаться с одеялом и выпутываться из простыни.

Позже она еще несколько раз обнаруживает вокруг себя признаки этой дрожи — не говоря о том, что земля под ее ступнями продолжает дрожать при каждом шаге, заставляя экономить движения. Айна отмечает, как натягивается поверхность воды в умывальнике; как пляшет вода в вазе с крупными, яркими, пахучими цветами Мании; как расходятся круги в утренней чашке чая, которую ставит перед ней Хаскилл. Впрочем, камердинер выглядит не более взволнованным, чем обычно, а на осторожные расспросы Айны о том, не чувствует ли он чего эдакого, скептически поднимает бровь.

Кажется, благодаря этим ее вопросам он начинает считать, что новая госпожа постепенно приобретает не только силы Шеогората, но и его… особенности. Так что редгардка прикусывает язык и решает наблюдать дальше — пусть и удивляется про себя, как это Хаскилл не замечает дребезжание подноса в своих руках. Сегодня у нее много работы: скучной, долгой, бумажной работы, которой камердинер вряд ли осмеливался одаривать ее предшественника. Зато Айну пару раз в неделю в дела со всей щепетильностью погружает — якобы, для более быстрого привыкания к титулу.

Редгардка подозревает, что Хаскилл просто хватается за возможность не отвечать за все на Островах в одиночку, пусть и никогда в этом не признается. А она — не то чтобы против, поэтому после завтрака, уже без напоминаний, неторопливо бредет в библиотеку, предвкушая несколько часов изучения докладов о новостях Островов. Компанию ей, как и всегда, составляет жуткий глазастый посох. Не то чтобы Айна была привязана к нему так же сильно, как был привязан предшественник, — просто, если надолго оставлять посох в одиночестве, глаз в навершии косится на нее так обиженно…

Это хорошее утро. Скучное, но хорошее. В дворцовой библиотеке — пусто и тихо, в основном благодаря мазкен и аурил, которых Айна отсылает караулить коридор. Пахнет старой бумагой и горькой пылью; из больших, почти во всю стену, окон вниз льется свет. Айна прилагает все силы, чтобы не клевать носом над кипой бумаг, даже несколько раз встает, чтобы прогуляться вдоль бесконечных стеллажей с книгами, а потом снова принимается за работу. Все выглядит абсолютно обычным, и она даже начинает думать, будто подрагивание всего и вся — не более чем одна из бесчисленных причуд Островов.

Пока Хаскилл не врывается в комнату, чтобы предупредить о посетителе, жаждущем внимания нового Шеогората.

Ну, врывается — как для Хаскилла. На самом деле, перед тем как войти, он просто стучится в двери чуть торопливей обычного. А приглашая Айну проследовать в главный двор, несколько раз прочищает горло, будто там застряло что-то колючее. Его пальцы касаются поясного ремня и желтой овальной пряжки на нем: сами по себе, бездумно, находят опору — и снова теряют. От одного этого с Айны мигом спадает сонная хмарь.

Ей очень четко вспоминается день, когда Серый Марш набрал полную силу. День, когда на ее глазах перестал существовать прошлый Шеогорат, а сама она, сидя на полу тронного зала, чувствовала, как стучат зубы от пережитых беспомощности и страха. Только чуть-чуть ядовитое хладнокровие Хаскилла, который мгновением ранее оттащил ее в сторону от трона, помогло не допустить очередного уничтожения Островов. А теперь что-то внутри Хаскилла, очевидно, подрагивает вместе с Островами.

Впрочем, бумаги на подпись, которые целой горой лежат на рабочем столе, наводят на Айну ничуть не меньше ужаса, чем все эти грозные признаки. Так что библиотеку она покидает с облегчением и некоторой благодарностью к ее сегодняшнему гостю.

Дворец Нью-Шеота дрожит под ее руками.

Сами стены дрожат, мелко-мелко, как в лихорадке, и, проходя мимо, Айна ободряюще касается ладонями — стен, вычурных барельефов, дверей, в общем, всего, что попадается на пути. И точно так же, с некоторым усилием, улыбается придворным своей самой отрепетированной улыбкой — той, которой давным-давно, в прошлой жизни, ободряла войска перед самоубийственной битвой за Бруму. Но жители, как и всегда, тонко чувствуют настроение Островов. Беспокойство распространяется по дворцу, как по пестрому муравейнику.

Коридоры и комнаты наполняются перешептываниями, где встревоженными, а где предвкушающими. В основном Айне встречаются жадные до зрелищ обитатели Мании: что бы ни произошло дальше, этих из дворца можно будет выслать только пинком. Редгардка обещает себе чуть попозже обязательно отыскать герцогиню Мании и выяснить, чем та занималась, когда была ей так нужна. Ведь с герцогом Деменции у нее получилось переброситься парой слов уже под дверями библиотеки.

Герцог — высокий, тощий мужчина с глубокими тенями под глазами, — как будто давным-давно готовился к чему-то подобному, и его подданные к тому моменту уже были разогнаны по укромным местам. А вот с особо упорствующими обитателями Мании, которые пытаются увязаться следом, Айне приходится разбираться самостоятельно, отправляя к тем золотых святых. Благо, их в ее поле зрения сегодня больше обычного, как будто все даэдра во дворце стекаются к Леди Шеогорат.

Святые и соблазнители тоже пытаются следовать за ней.

Айна читает это в каждом направленном на нее взгляде, в каждой попытке заговорить, но отсекает все предложения составить ей компанию резким движением головы. Впрочем, дворец все равно ощетинивается оружием. Дворец готовится к обороне — и по такому случаю мазкен и аурил меньше скалятся друг на друга и даже обмениваются отрывистыми фразами. Айна кожей ощущает их настороженность; да и всем тем, что под кожей, тоже. Будто дворец Нью-Шеота на короткое время превратился в продолжение ее тела и теперь болезненно зудит в ожидании неприятностей.

Она искренне благодарна Хаскиллу за то, что, сопровождая ее, он не ускоряет шаг. Да и в целом никуда не торопится, молча ждет рядом, пока Айна раздает последние указания. Шаги Хаскилла звучат мерно, как щелчки метронома; под них удобно подстраиваться, чтобы не пугать никого зрелищем бегающего Шеогората. А на лице камердинера — опять привычное выражение вселенской тоски и скуки. В какой-то момент редгардка вспоминает, что Хаскилл видел все циклы уничтожения и возрождения Дрожащих Островов, так что, должно быть, для него происходящее выглядит особенно странно.

Хаскилл останавливается, проводив Айну к главному выходу из дворца, и метроном, под который было подстроено ее дыхание, останавливается вместе с ним. А потом на миг замирает и сердце редгардки, когда она вглядывается в фигуру, ожидающую чего-то между огнями Мании и Деменции — на ступенях ровно посередине двора.

Ее рука сама собой пытается ухватиться за меч.

Ощупывает бок там, где должны находиться ножны, но обнаруживает пустоту. Айна повесила меч на стену вскоре после того, как перебралась на Острова, — когда убедилась, что ничто в новом мире не решается ей навредить. А потом Хаскиллу понадобилось еще чуть-чуть времени, чтобы уговорить ее переодеться во что-нибудь под стать титулу. Так что разбираться с угрозой ей придется под очень условной защитой мягких пурпурно-золотых тканей, вооружившись одним только символом власти над Островами.

Айна колеблется ровно столько, чтобы успеть обругать себя за трусость, но так, чтобы ее замешательство не стало видно со стороны — ни прильнувшим к окнам придворным, ни даэдра, замершим на своих половинах дворца. И, в конце концов, она делает решительный шаг по ступенькам, а потом еще и еще один. Правда, почти сразу оборачивается к Хаскиллу и отсылает его наблюдать за всем с безопасного расстояния, а не из-за ее плеча.

Броня Джиггалага, все эти острые грани на ней бликуют так, что вырывают слезы из глаз.

Он похож на гору из искрящегося серебра, на обточенный обелиск Порядка — один из тех, что прорастали повсюду на этом плане Обливиона, доставали до самого его сердца и заставляли умирать землю вокруг себя. Он выглядит настолько чужеродно во дворце Нью-Шеота, что взгляд пытается избегать его сам собой. Он — страшный-страшный-страшный; что-то внутри Айны содрогается от отвращения, бессилия и кипучей злости, и не то чтобы эти эмоции принадлежали ей до конца.

Впрочем, сейчас она хотя бы может рассмотреть Принца Порядка получше, задержав взгляд на чем-то кроме высоченных, в треть ее роста, сапог. В прошлый раз Айна только и думала, как уворачиваться от этих сапог, а еще — как не попасться под удары меча, такого тяжелого, что в тронный зал его потом перетаскивали сразу несколько слуг. Джиггалаг гонял ее по всему двору, из которого открывался издевательски прекрасный вид на дворец, и расшвыривал вставших на его пути мазкен и аурил, как кукол из тряпок. И все высмеивал и высмеивал Айну на ее новом посту — голосом, ужасно похожим на голос Шеогората... Нет, это и был голос прежнего владыки Дрожащих Островов.

Честно говоря, она и сама не поняла, как остановила тогда Серый Марш. Вот она пытается выплюнуть легкие, наугад отмахиваясь от наступающей по пятам громадины. Вот — пользуется небольшой передышкой, мимолетно удивляясь тому, что посох Шеогората умеет еще и такое. А вот, после очередного скатившегося с брони заклинания, преследующая ее громадина валится на дворцовые плиты, как сброшенная оболочка. И Джиггалаг, значительно подобревший, заговаривает с ней уже в своем менее телесном и еще более исполинском обличье.

В этот раз он предпочитает молчать.

Да и силой войти во дворец не пытается тоже. Просто стоит и стоит в центре пестрых, непонятных, ненавистных для себя Островов, которые узнали его и дрожат, ожидая нового разрушения. Совсем рядом, за дворцовыми стенами, течет обычный день в Блиссе и Крусибле; желто-оранжевая пыльца от грибных деревьев, которой становится особенно много в это время дня, оседает на сверкающей броне даэдра. Вот так, без всех своих Обелисков и рыцарей, зловещий исполин выглядит несколько… одиноким. Поймав себя на этой мысли, Айна морщится и еще раз перебирает в голове защитные чары.

Во всяком случае, у него с собой нет оружия. В Джиггалаге и без этого два ее роста, так что сотворить всякие ужасы он способен и без меча (вряд ли он вернулся за ним, правда?). Однако пустые руки даэдра, спокойно свисающие вдоль тела, несколько успокаивают Айну. Она даже чуть ослабляет хватку пальцев на посохе и, поколебавшись, подходит к Джиггалагу ближе, чем на разумное расстояние. Задирает голову, пытаясь поймать его взгляд, надеясь, что это подскажет, что делать дальше.

Лицо под шлемом, слегка наклонившееся, чтобы признать ее присутствие, ужасно знакомо Айне по ее первым дням на Дрожащих Островах.

Вот только оно лишено всех красок и будто отлито из сверкающего серебра, от чего редгардке становится немного печально. А выражение на нем будто… отражает ее собственное смятение? Во всяком случае, так кажется Айне, пока она щурится на своего гостя снизу-вверх, заведя посох за спину, чтобы он не выглядел, как оружие. Она провела на Островах достаточно времени, чтобы научиться читать намерения, которые не решаются или не могут озвучить. И много раз видела это выражение потерянности на лицах самых разных существ.

Так мог бы выглядеть кто-то, чьи ноги привели его совсем не туда, куда он собирался идти. Кто-то, кто впервые за свою жизнь заблудился. Кто-то, кто даже себе не может объяснить, что забыл в таком сомнительном месте. А от того, что его застали в настолько дурацком положении, все становится еще более запутанным, и, может, покончить со всеми свидетелями одним махом — не самая плохая идея…

Ну, в конце концов, когда-то это место было домом Джиггалага, который он раз за разом пытался отвоевать. И если раньше этот дом был полон ненависти — был клеткой, из которой не выбраться, — то теперь осталась одна только память. К тому же, после той скверной истории с остальными даэдрическими Принцами, вряд ли Джиггалаг мог бескровно заглянуть в гости к кому-то еще.

Лучше бы увести его подальше от лишних глаз.

Потому что вести переговоры, даже те, которые, гипотетически, не касаются существования Островов, не слишком удобно, когда за тобой наблюдает такое количество любопытствующих. Айна затылком чувствует жадные взгляды придворных, — а мазкен и аурил наверняка наблюдают за каждым ее движением, ожидая повод, чтобы наброситься на Джиггалага. В этом случае уже ничего будет не изменить и не остановить. Еще раз проходить через мучительно тяжелое сражение Айне не хочется; времени на раздумья у нее нет, поэтому она делает первое, что вспыхивает в голове.

В три шага преодолев оставшееся до Джиггалага расстояние, редгардка как можно увереннее берет его за руку — обхватывает снизу за пальцы, радуясь, что ей для этого хотя бы не приходится подниматься на цыпочки. Пальцы в перчатке (которая, скорее всего, является продолжением тела, но лучше об этом не думать), — на ощупь такие твердые, что Айна поражается тому, как они вообще могут гнуться. А еще они не вырываются из ее руки, по крайней мере пока. Даже, кажется, чуть-чуть поддаются, когда она тянет в сторону, чтоб обозначить свои намерения.

В то время как на лице даэдра, нависающем над Айной, лице, с которого она предусмотрительно не сводит глаз, опасаясь дышать, появляется подобие эмоций. Оно сминается, морщится от удивления или недоумения, неожиданно плавно для чего-то настолько цельного на вид. Становится чуть больше похоже на то, другое лицо, которое лучше смотрелось во дворце Нью-Шеота. И это так воодушевляет Айну, что она позволяет себе ненадолго отвлечься от исполина подле себя и обернуться через плечо.

Она быстро находит взглядом Хаскилла — темную с красным фигуру, сложившую руки на груди, выступившую вперед на фоне настороженных мазкен и аурил. А когда убеждается, что камердинер заметил ее внимание, настойчиво тычет посохом в ту сторону двора, где находятся грибные беседки. Ей очень хочется верить, что Джиггалаг — после всех своих странствий по дорогам Обливиона — не откажется от небольшой передышки.

И что медленно кивнувший Хаскилл догадается, в какую из беседок нужно принести чай.