Проклятие крови Малфой (гет)

Иллюзия уюта, которую Розалин научилась создавать, была тонкой, как паутина. Утром — её лаборатория, горьковатый запах полыни и точные, выверенные движения, дарующие мнимый контроль. Днём — обязанности хозяйки поместья: беседы с управителем, проверка счетов, распоряжения по дому. Она делала это безупречно, с холодной, отточенной эффективностью, которая скрывала бурю внутри.

Люциус наблюдал. С балкона своего кабинета он мог видеть, как она проходит по бальному залу, отдавая тихие приказания домовым эльфам. Как она сидит в зимнем саду, её поза безупречна, лицо — спокойная маска. Он видел не женщину, а результат своих усилий. «Питомец» усвоил правила. Он ошибочно принимал её вынужденную покорность за смирение, её тактическое отступление — за капитуляцию. В его мире это означало только одно: пора двигаться вперёд.

Их вечера были ритуалом. Он сидел в кресле у камина с бокалом виски, она — на диване, с книгой, которую не читала.

— Твоё влияние на домовое хозяйство становится всё более ощутимым, — как-то вечером заметил он, его голос был ровным, без намёка на лесть. — Даже портреты перестали ворчать. Похвально.

— Я лишь поддерживаю порядок, установленный до меня, — отозвалась она, не поднимая глаз от книги. «Некромантия: запрещённые теории».

— Скромность — достоинство, но не стоит его преувеличивать, — он отпил глоток. — Этот дом нуждался в женской руке. После Нарциссы… всё застыло. Ты привносишь… свежесть.

Он говорил о своей покойной жене так, будто та была прежней управляющей, а не женщиной, которую он, по слухам, оплакивал. Розалин промолчала. Любая реакция была бы ловушкой.

— Драко сообщает, что его командировка продлится ещё на две недели, — сменил он тему, и его взгляд, тяжёлый и аналитический, упал на неё. — Кажется, он нашел общий язык с главой Департамента международного магического сотрудничества. Перспективно.

— Да, — коротко ответила она, чувствуя, как под маской спокойствия закипает тревога. Две недели. Целая вечность.

— Вы, кажется, неплохо поладили во время его последнего визита, — продолжил Люциус, его тон был лёгким, но глаза не упускали ни одной её черты. — Я рад. Семейная гармония — основа всего.

Он проверял её. Всегда проверял. Она подняла на него взгляд, встретив его холодные глаза с таким же ледяным спокойствием.

—Мы оба взрослые люди, Люциус. И мы понимаем необходимость… поддерживать видимость.

Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Её ответ, полный скрытого вызова, он, похоже, счёл подтверждением её «прирученности». Она играла по его правилам, и это его удовлетворяло.

Но правила были лишь для него. Для них с Драко существовал другой, тайный устав, написанный болью и молчаливым пониманием.

Их роман, если это можно было так назвать, был похож на игру в шахматы с самим дьяволом. Они общались языком, понятным только им. Зашифрованные послания оставляли в книгах библиотеки. Смещённый на полсантиметра том «Тысячи магических трав и грибов» означал: «Жду в полночь». Засушенный цветок, вложенный в «Сказки Барда Бидля» на странице о влюблённых, — «Я думаю о тебе».

Их встречи проходили в самых неожиданных местах: в оранжерее, среди шепота ночных растений; на заброшенном третьем этаже, где витал запах пыли и забытых воспоминаний; однажды — даже в склепе предков Малфоев, под холодными, безмолвными взглядами мраморных изваяний. Это было не романтично. Это было опасно. И эта опасность придавала их связи горький, острый привкус.

— Он что-то подозревает? — шёпотом спросил Драко в одну из таких ночей. Его пальцы переплетались с её, как будто ища опоры.

— Он всегда всё подозревает, — так же тихо ответила Розалин, прижимаясь лбом к его груди. Здесь, в темноте, она позволяла себе быть слабой. — Но он верит в свою непогрешимость. Он не может допустить мысли, что мы осмелились бы.

— Я ненавижу это, — прошептал он, и в его голосе звучала настоящая боль. — Ненавижу эти украденные минуты. Ненавижу, что мы должны прятаться. Ненавижу, что я не могу… не могу защитить тебя от него.

— Ты защищаешь меня сейчас, — она подняла руку и коснулась его щеки. — Просто тем, что ты есть. Ты — моё напоминание, что я ещё жива. Что не вся я принадлежу ему.

Их поцелуи в эти минуты были нежными, полными отчаянной нежности, а не жадности. Это было бегство. Краткий побег из ада, который они делили. Они говорили мало. Слова были опасны. Они просто держались друг за друга, как два человека в шторм, находя временное пристанище в объятиях единственного, кто понимал глубину бури.

Тем временем, Люциус вынашивал свой план. Идея созрела в нём, как редкий, ядовитый плод. Он наблюдал за Розали, за её безупречным исполнением роли, и решил, что почва достаточно удобрена. Пора пожинать урожай. Наследник. Продолжение рода Малфоев, рождённое от союза с героической кровью Снейпов. Последний гвоздь в крышку её гроба самостоятельности.

Он не стал действовать сам. Это было ниже его достоинства. Однажды вечером, когда Розалин уже удалилась в свои покои, он позвал Добби. Эльф предстал перед ним, дрожа от страха и обожания.

— Добби, — начал Люциус, глядя на пламя в камине. — У моей жены есть привычка. Она принимает определённое зелье. Хранится в синем флаконе в её лаборатории.

— Д-да, хозяин! — пропищал Добби, его большие глаза полны рвения.

— Эта привычка… больше не соответствует моим планам. Ты должен её изменить.

Лицо Добби исказилось от ужаса. Он понимал.

—Х-хозяин… Добби не может… навредить госпоже…

— Это не вред, — голос Люциуса стал тише и опаснее. — Это коррекция. Ты заменишь содержимое её флакона. На это, — он указал тростью на маленький пузырёк с прозрачной жидкостью, стоявший на его столе. Пустышка. Безвредная, но бесполезная. — И ты сделаешь это так, чтобы она никогда не узнала. Понятно?

Добби забился в истерике, хватая себя за уши.

—Добби должен слушаться хозяина… но Добби не хочет…

— Ты сделаешь это, — Люциус не повысил голос, но его слова упали, как ледяные глыбы. — Потому что я твой хозяин. И моя воля — твой закон. Это не предательство. Это служение своему дому. Ты обеспечиваешь будущее семьи Малфоев.

Для Люциуса это была не моральная дилемма, а логическая необходимость. Он менял правила игры для своего питомца, уверенный, что тот даже не заметит подмены. Он был архитектором этой реальности, и он решил, что пришло время заложить краеугольный камень его наследия. Он не видел трещин в своём контроле. Не видел тайных взглядов, украденных прикосновений и тихих слёз в темноте. Он видел лишь идеально отлаженный механизм, в котором он был главной шестернёй.

А в это время, в своей лаборатории, Розалин с трепетом брала в руки синий флакон. Её щит. Её единственное оружие. Она не могла и предположить, что её крепость уже тайно захвачена, а враг, уверенный в своей победе, готовится к последнему штурму. Иллюзия контроля была взаимной. Но его иллюзия была прочнее. И от этого — смертельно опаснее.