Проклятие крови Малфой (гет)

Иллюзия уюта, которую Розалин научилась создавать, была тонкой, как паутина. Утром — её лаборатория, горьковатый запах полыни и точные, выверенные движения, дарующие мнимый контроль. Днём — обязанности хозяйки поместья: беседы с управляющем, проверка счетов, распоряжения по дому. Она делала это безупречно, с холодной, отточенной эффективностью, которая скрывала бурю внутри.

Люциус наблюдал. С балкона своего кабинета он мог видеть, как она проходит по бальному залу, отдавая тихие приказания домовым эльфам. Как она сидит в зимнем саду, её поза безупречна, лицо — спокойная маска. Он видел не женщину, а результат своих усилий. «Питомец» усвоил правила. Он ошибочно принимал её вынужденную покорность за смирение, её тактическое отступление — за капитуляцию. В его мире это означало только одно: пора двигаться вперёд.

Их вечера были ритуалом. Он сидел в кресле у камина с бокалом виски, она — на диване, с книгой, которую не читала.

— Твоё влияние на домовое хозяйство становится всё более ощутимым, — как-то вечером заметил он, его голос был ровным, без намёка на лесть. — Даже портреты перестали ворчать. Похвально.

— Я лишь поддерживаю порядок, установленный до меня, — отозвалась она, не поднимая глаз от книги. «Некромантия: запрещённые теории».

— Скромность — достоинство, но не стоит его преувеличивать, — он отпил глоток. — Этот дом нуждался в женской руке. После Нарциссы… всё застыло. Ты привносишь… свежесть.

Он говорил о своей покойной жене так, будто та была прежней управляющей, а не женщиной, которую он, по слухам, оплакивал. Розалин промолчала. Любая реакция была бы ловушкой.

— Драко сообщает, что его командировка продлится ещё на две недели, — сменил он тему, и его взгляд, тяжёлый и аналитический, упал на неё. — Кажется, он нашел общий язык с главой Департамента международного магического сотрудничества. Перспективно.

— Да, — коротко ответила она, чувствуя, как под маской спокойствия закипает тревога. Две недели. Целая вечность.

— Вы, кажется, неплохо поладили во время его последнего визита, — продолжил Люциус, его тон был лёгким, но глаза не упускали ни одной её черты. — Я рад. Семейная гармония — основа всего.

Он проверял её. Всегда проверял. Она подняла на него взгляд, встретив его холодные глаза с таким же ледяным спокойствием.

—Мы оба взрослые люди, Люциус. И мы понимаем необходимость… поддерживать видимость.

Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Её ответ, полный скрытого вызова, он, похоже, счёл подтверждением её «прирученности». Она играла по его правилам, и это его удовлетворяло.

Но правила были лишь для него. Для них с Драко существовал другой, тайный устав, написанный болью и молчаливым пониманием.

Их роман, если это можно было так назвать, был похож на игру в шахматы с самим дьяволом. Они общались языком, понятным только им. Зашифрованные послания оставляли в книгах библиотеки. Смещённый на полсантиметра том «Тысячи магических трав и грибов» означал: «Жду в полночь». Засушенный цветок, вложенный в «Сказки Барда Бидля» на странице о влюблённых, — «Я думаю о тебе».

Их встречи проходили в самых неожиданных местах: в оранжерее, среди шепота ночных растений; на заброшенном третьем этаже, где витал запах пыли и забытых воспоминаний; однажды — даже в склепе предков Малфоев, под холодными, безмолвными взглядами мраморных изваяний. Это было не романтично. Это было опасно. И эта опасность придавала их связи горький, острый привкус.

— Он что-то подозревает? — шёпотом спросил Драко в одну из таких ночей. Его пальцы переплетались с её, как будто ища опоры.

— Он всегда всё подозревает, — так же тихо ответила Розалин, прижимаясь лбом к его груди. Здесь, в темноте, она позволяла себе быть слабой. — Но он верит в свою непогрешимость. Он не может допустить мысли, что мы осмелились бы.

— Я ненавижу это, — прошептал он, и в его голосе звучала настоящая боль. — Ненавижу эти украденные минуты. Ненавижу, что мы должны прятаться. Ненавижу, что я не могу… не могу защитить тебя от него.

— Ты защищаешь меня сейчас, — она подняла руку и коснулась его щеки. — Просто тем, что ты есть. Ты — моё напоминание, что я ещё жива. Что не вся я принадлежу ему.

Их поцелуи в эти минуты были нежными, полными отчаянной нежности. Это было бегство. Краткий побег из ада, который они делили. Они говорили мало. Слова были опасны. Они просто держались друг за друга, как два человека в шторм, находя временное пристанище в объятиях единственного, кто понимал глубину бури.

Тем временем, Люциус вынашивал свой план. Идея созрела в нём, как редкий, ядовитый плод. Он наблюдал за Розалин, за её безупречным исполнением роли, и решил, что почва достаточно удобрена. Пора пожинать урожай. Наследник. Продолжение рода Малфоев, рождённое от союза с героической кровью Снейпов. Последний гвоздь в крышку её гроба самостоятельности.

Он не стал действовать сам. Это было ниже его достоинства. Однажды вечером, когда Розалин уже удалилась в свои покои, он позвал Добби. Эльф предстал перед ним, дрожа от страха и обожания.

— Добби, — начал Люциус, глядя на пламя в камине. — У моей жены есть привычка. Она принимает определённое зелье. Хранится в синем флаконе в её лаборатории.

— Д-да, хозяин! — пропищал Добби, его большие глаза полны рвения.

— Эта привычка… больше не соответствует моим планам. Ты должен её изменить.

Лицо Добби исказилось от ужаса. Он понимал.

—Х-хозяин… Добби не может… навредить госпоже…

— Это не вред, — голос Люциуса стал тише и опаснее. — Это коррекция. Ты заменишь содержимое её флакона. На это, — он указал тростью на маленький пузырёк с прозрачной жидкостью, стоявший на его столе. Пустышка. Безвредная, но бесполезная. — И ты сделаешь это так, чтобы она никогда не узнала. Понятно?

Добби забился в истерике, хватая себя за уши.

—Добби должен слушаться хозяина… но Добби не хочет…

— Ты сделаешь это, — Люциус не повысил голос, но его слова упали, как ледяные глыбы. — Потому что я твой хозяин. И моя воля — твой закон. Это не предательство. Это служение своему дому. Ты обеспечиваешь будущее семьи Малфоев.

Для Люциуса это была не моральная дилемма, а логическая необходимость. Он менял правила игры для своего питомца, уверенный, что тот даже не заметит подмены. Он был архитектором этой реальности, и он решил, что пришло время заложить краеугольный камень его наследия. Он не видел трещин в своём контроле. Не видел тайных взглядов, украденных прикосновений и тихих слёз в темноте. Он видел лишь идеально отлаженный механизм, в котором он был главной шестернёй.

А в это время, в своей лаборатории, Розалин с трепетом брала в руки синий флакон. Её щит. Её единственное оружие. Она не могла и предположить, что её крепость уже тайно захвачена, а враг, уверенный в своей победе, готовится к последнему штурму. Иллюзия контроля была взаимной. Но его иллюзия была прочнее. И от этого — смертельно опаснее.