Джокер. Начало игры (джен)

Гарри проснулся раньше всех — он понял это по тишине в доме, не нарушаемой ни единым звуком.

Сторонний наблюдатель, волею судьбы втянутый в эту историю, сейчас вправе даже зевнуть со скуки и ворчливо спросить: «Ну почему же всё так однотипно? Герои только и занимаются тем, что засыпают и просыпаются, а в промежутках болтают что-то непонятное и суетятся почём зря. И при этом сами ничегошеньки не понимают, и меня уже совсем запутали!» И наш гипотетический сторонний наблюдатель был бы прав в своём негодовании, потому что и в самом деле творится сумятица. Однако…

Однако нынешнее пробуждение Гарри, по прихоти неведомых сил исполнивших его ЖЕЛАНИЕ, отличалось от его пробуждений в теле Дадли Дурсля в предыдущие дни. Сегодня он проснулся без уже обычной радостной улыбки от того, что чётко видит окружающий мир, и не улыбнулся ещё шире от предвкушения сытного завтрака, подслащённого нежной заботой мамы.

Дело в том, что вчера вечером Гарри последовал совету того старика из телевизора и записал всё, что ему удалось вызнать из подслушанных разговоров родителей. Он честно старался вспомнить всё-всё, до мельчайших подробностей. И чем больше он вспоминал, тем страшнее ему становилось. Гарри ещё никогда не приходилось так много писать, у него заболели пальцы, сжимавшие ручку, и заслезились глаза, но он не лёг спать, пока тетрадка не заполнилась почти наполовину. Перечитывать он не стал. Сунул тетрадь под подушку и закутался в одеяло с головой.

Вопреки опасениям Гарри, кошмарные сны ему не приснились — хотя к этому всё и шло. Но он прекрасно помнил всё записанное, даже не требовалось заглядывать в свои записи. Вот поэтому он проснулся без улыбки и не вскочил с кровати сразу — перед его мысленным взором одна за другой принялись мелькать тетрадные страницы с невероятными фактами на них. И одновременно в голове Гарри звучали голоса: в основном это был голос тёти Петуньи, непривычно тихий и скорбный, и очень часто — исполненный страха. Дядя Вернон в секретных родительских беседах по большей части молчал, лишь изредка роняя тяжёлые короткие фразы.

Гарри узнал, как он появился у тёти с дядей. Его, оказывается, подбросили на порог дома на Тисовой улице — как подбрасывают бездомных щенков или котят. Одно отличие, что маленьких зверят обычно кладут в картонные коробки, а он лежал просто в одеялке. Он-то думал, что тётя забрала его откуда-нибудь из полиции, как это обычно делается — так показывали в сериалах по телевизору, и Гарри не видел оснований этому не верить. Ведь по словам той же Петуньи — Гарри это хорошо помнил — его настоящие родители погибли в автомобильной аварии. Значит, там точно должны были быть полицейские! Тогда почему же тётя сказала, что его подбросили? Гарри, пока записывал это, вспомнил ещё одну вещь: он же никогда не видел своих родителей на фотографиях. У тёти Петуньи были фотоальбомы, и на декоративной каминной полке в гостиной стояли фотопортреты в рамках, но везде красовалась только семья Дурслей, особенно много было изображений Дадли, начиная с рождения. А фотографий его родителей не было ни одной, хотя его мама — его-прежнего — она же родная сестра тёти Петуньи… как же так получилось?

Ещё Гарри узнал, что с его появлением в доме тёти и дяди начали происходить необъяснимые вещи. Тётя Петунья вспоминала про летающие по воздуху игрушки и шишки на голове у Дадли, когда эти игрушки падали. Дядя Вернон хмуро добавил, что до сих пор помнит свою испорченную любимую рубашку — её Гарри каким-то непостижимым образом заляпал кашей. А ложкой, которой эту кашу в Гарри пытались запихнуть, дяде Вернону подшибло глаз. Пришлось даже ехать к врачу — дядя Вернон упомянул какое-то повреждение роговицы. Гарри пока не знал, что такое роговица, и просто записал это слово в тетради — потом посмотрит в словаре в школьной библиотеке.

Оказывается, это происходило несколько раз. Гарри ничего не помнил — да и кто из людей, скажите на милость, может вспомнить, что с ними происходило в три года? Разве что какие-нибудь вундеркинды. Гарри точно не был вундеркиндом, и обрывочные рассказы-воспоминания тёти с дядей прозвучали для него как шокирующее откровение. Это он всё делал? Но как?!

Это… это то самое, что он про себя называл ЖЕЛАНИЕМ? Которое сбывается? Оно уже тогда было? Но как может ЖЕЛАНИЕ заставить игрушки летать? И посуду… Гарри тут же вспомнил, как совсем недавно по кухне летали ножи и вилки — а Дадли в его теле стоял посередине этого безумного хоровода и дрожал. Значит, ЖЕЛАНИЕ связано именно с телом… в том теле что-то есть такое, из-за чего случаются такие вещи! Значит… это значит…

— Я был Супермен? — прошептал Гарри и тут же испуганно зажал себе рот. Обеими руками. Однажды он подслушал в школе, как про Супермена болтали одноклассники, и один из них, Грегори Перкинс, авторитетно заявил, что если бы Супермен на самом деле существовал, его бы немедленно арестовали и отвезли в тайную лабораторию. А там бы разрезали на кусочки, чтобы понять, как он делает свои подвиги. Перкинсу в классе доверяли безоговорочно, у него отец служил в полиции и знал всё про всех жителей Литтл Уингинга. Если уж Перкинс так сказал, то так бы оно и было по правде.

Гарри совершенно не хотел, чтобы его арестовали и разрезали на кусочки. Ни за что! Как же хорошо, что он — больше не он… Но ведь проблемы никуда не делась, если ЖЕЛАНИЕ зависит от тела. Тело-то никуда не делось! И теперь там Дадли… А если он поймёт про ЖЕЛАНИЕ и пожелает вернуть всё обратно?!

Как следовало из подслушанного, когда Гарри стал постарше, странности никуда не делись, и стали даже опаснее. Гарри смутно помнил, что пока ещё не ходил в школу, он несколько раз обжигался. Это было больно, но проходило достаточно быстро — тётя мазала ему чем-то ожоги и на этом всё заканчивалось. Из подслушанных разговоров Гарри узнал, что у Дадли тоже были ожоги! И у тёти Петуньи. Из-за него-прежнего… И у них заживало всё гораздо медленнее. Дядя Вернон ворчливо подтвердил, что в те времена только и делал, что возил их на перевязки.

Как же так… Гарри не помнил этого! То есть, про себя-прежнего он сумел вспомнить, но про ожоги Дадли и тёти не помнил совершенно!

А ещё окно. Дадли, когда вокруг него летали ножи и вилки на кухне, как-то сумел разбить окно — хотя не подходил к нему и даже не смотрел в ту сторону. Но Гарри был точно уверен, что это сделал Дадли. Оказывается, несчастное окно разбилось уже в четвёртый раз! И раньше это случалось из-за Гарри, того Гарри, которым он был.

Он какой-то разрушитель, а не Супермен. Как же страшно!

Были ещё странные случаи, про которые дядя с тётей тоже вспоминали, и на этот раз Гарри мог подтвердить, что это всё происходило на самом деле. Его волосы, ни в какую не желавшие укладываться в аккуратную причёску. Как же с ними мучилась тётя Петунья! И джемпер, тот противный джемпер, ставший маленьким. И ещё был случай, из-за которого тёте звонила с жалобами школьная учительница — Гарри непонятно как оказался на крыше столовой. Он и сам тогда не мог объяснить, как умудрился там очутиться, вот честное слово. Просто раз — и уже на крыше.

Тогда его пытались отловить Дадли и его дружки. И ЖЕЛАНИЕ помогло Гарри избежать колотушек. Наверное, как раз этот случай мог бы сойти за подвиг Супермена, если бы не одно «но»: слезать с крыши было жутко страшно, и Гарри чуть не упал со скользкой пожарной лестницы. Что это за подвиги такие, от которых сам же страдаешь?

Тётя и дядя боялись его, Гарри это очень чётко понял, подслушивая их вечерние разговоры. Он и сам теперь боялся себя-прежнего.

А ещё Гарри боялся тех людей, которых тётя Петунья называла «ненормальными». «Помнишь, Вернон, как тот ненормальный Блэк уронил наш красивый свадебный торт? Ещё и хохотал при этом, мерзавец!» «Твоя сестра тоже смеялась, Петти… хотя грех так говорить о мёртвых, но я был готов свернуть ей шею», — ворчал в ответ дядя Вернон. «Она тоже была ненормальной, — со слезами в голосе отвечала тётя. — Видит бог, Вернон, я бы всё на свете отдала, лишь бы в моей семье не рождалось… такое. Если бы родители послушали меня и запретили Лили ехать в ту школу! И дружить с тем мальчишкой! Если бы мы уехали куда-нибудь далеко, как я просила, как я умоляла…» «Но, Петти, — ворчание дяди Вернона сменило тон, став чуть ли не мурлыкающим. — ведь тогда бы ты не встретила меня…» При этих словах Гарри смущённо отступил от дверной щели и постарался как можно бесшумнее сбежать в свою комнату.

Очень безрадостная складывалась картина.

Гарри вытащил тетрадку из-под подушки и уселся на кровати по-турецки, положив тетрадь перед собой, а одеяло накинул на плечи — несмотря на то, что в комнате было тепло, даже душновато, его пробирал озноб. Он всё сделал правильно, именно так, как советовал учёный старичок в телепередаче: записал всю плохую информацию, которую узнал. Дело осталось за малым — нужно порвать тетрадку на кусочки и выбросить. И не думать про это больше.

— Я не смогу не думать, — прошептал Гарри, разглядывая зелёную обложку тетради. — И дядя с тётей… то есть, папа с мамой — они тоже не смогут. И он… он тоже будет думать… он тоже что-то знает.

Гарри в отчаянии накрылся одеялом с головой. Почему ЖЕЛАНИЕ, сделав его Дадли Дурслем, не убило настоящего Дадли?! Он должен был вообще исчезнуть, а не становиться Гарри Поттером! Теперь Дадли стал этим самым дурацким Суперменом, а если учесть, какие странные вещи творились, пока Гарри был в своём теле, теперь, значит, и Дадли так сможет? Ну конечно сможет! Ведь летали же тогда по воздуху ножи и вилки… и окно разбилось. Теперь Дадли может сотворить всё, что угодно. Обжечь его, например. Или маму. Или их всех…

Гарри немного успокоился, вспомнив, что сегодня Дадли уедет. На целый год, до следующего лета. Хотя это пока не точно, может, только до Хэллоуина. Родители об этом разговаривали перед сном.

— Хочу, чтобы он уехал и больше никогда не возвращался, — сжав кулаки и зажмурившись, торопливо зашептал Гарри. — Я хочу! Пускай сбудется! Я буду самым хорошим! Я буду слушаться маму и папу! Я всегда, всегда буду самым хорошим! Пусть всё будет так, как сейчас! Я — Дадли Дурсль! Это мой дом и моя семья! Это я! Пусть он исчезнет…

Кто может точно сказать, каким таинственным способом меняется облик окружающей нас реальности? Играет ли роль горячее желание человека или все мы — лишь марионетки, подвешенные за ниточки в руках неведомых высших сил? Как бы то ни было, Гарри шептал своё ЖЕЛАНИЕ в полной уверенности, что оно сработает. Пусть он даже теперь в теле Дадли, который уж точно ничего странного никогда не творил.

Последующие события стали началом больших изменений в жизни Гарри — хотя сам он об этом пока что и не подозревал. Но, видимо, не всё в наших реалиях зависит только от прихотей высших сил, ох, не всё…

Первым, незначительным на первый взгляд, эпохальным событием в новой жизни Гарри стало то, что он решил не уничтожать тетрадку с перечнем своих бывших странностей. В поисках места, куда бы её спрятать, Гарри отбросил одеяло и сполз с кровати. Кстати, кровать… Под ней было много места, и прежний владелец комнаты запихивал туда всякое барахло. Гарри, когда наводил порядок в своей — своей, да! — спальне, выгреб из-под кровати такую гору фантиков от конфет, упаковок от снеков и прочего мелкого сора, что пришлось принести специально для этой горы мусорный пакет. Избавившись от хлама и пыли под кроватью, Гарри, недолго думая, запихал в освободившееся пространство спортивную сумку Дадли — со спортивной формой, боксёрскими перчатками и прочими непонятными спортивными же штучками. Заниматься боксом Гарри совершенно не хотел, его в дрожь бросало от одной мысли, что его будут бить — пусть и кулаками в перчатках. Это всё равно больно! Повезло, что в эти дни у Дадли не было тренировок — Гарри это узнал из специального календарика на письменном столе. Дадли отмечал даты занятий красными кружочками — будто праздники какие-то! — и следующий кружочек приходился на первый понедельник июля. Ещё уйма времени! Гарри планировал что-нибудь придумать: упасть, например, и вывихнуть ногу — понарошку, конечно же, не совсем же он дурак. Тогда его пожалеют и не отправят в спортивный зал. А потом можно будет придумать что-то ещё, и окончательно отвязаться от ненавистного бокса.

Вот эту-то сумку Гарри вытащил из-под кровати и собирался уже сунуть в боковой карман тетрадку — чтобы потом запихать сумку обратно и поглубже. Но внезапно Гарри вспомнил, как Дадли кинулся на него тогда, в первый день, на лестнице. И как далеко отлетел от простого тычка в грудь. Наверняка бы укатился по ступенькам вниз и сломал себе шею, если бы его не подхватили папа с мамой. И всё это даже не от удара, а от простого тычка…

— Я теперь сильный, — медленно, словно пытаясь убедить кого-то (или же самого себя?), проговорил Гарри. — Я же теперь чертовски сильный… нет, дьявольски сильный! Значит, я смогу… я смогу…

Гарри не умел драться. Но Большой Дэ — умел. Если у Дадли в его теле получается творить… странности, то, получается, Гарри с телом Большого Дэ — тоже сможет? Сможет ударить кого-нибудь, если нужно? Сможет заниматься боксом? Сможет… Да! Надо, наверное, попробовать…

Гарри торопливо извлёк из сумки боксёрские перчатки и натянул на руки. Встал перед зеркалом — немного забавный от сочетания полосатой пижамы и чёрных боксёрских перчаток, лохматый со сна, но всё равно очень крепкий и высокий. Таким Гарри себе очень нравился. И нечего тут ухмыляться — он сможет!

Гарри дёрнул левой рукой, изображая хук — Дадли часто употреблял всякие спортивные словечки, когда болтал с дружками, и не упускал возможности продемонстрировать, какой удар как наносится. К немалому удивлению Гарри, у него получилось! Почти так же резко и круто, как у Большого Дэ. Оно работает! То, про что подумал Гарри, но не знал, как назвать — это всё работало! Его новое тело само знало, как что делать! Ура! Воодушевлённый Гарри запрыгал перед зеркальной дверцей шкафа, молотя воздух кулаками в боксёрских перчатках. Он умеет! У него получается! Йух-ху!

— Вот это я понимаю — тренировка с рассвета, — незаметно вошедший Вернон Дурсль похлопал Гарри по плечу. — Отлично получается, сын. Молодец.

— Доброе утро, пап, — немного задыхаясь, сказал Гарри. И тут же встревожился: — Я вас разбудил, да? Шумел?

— Нет, мы с мамой встали рано. Сам знаешь, какой сегодня день. Иди умойся и спускайся вниз. Нам надо всем вместе поговорить… с этим. С Поттером.

Гарри стянул перчатки и бережно повесил их на специальный крючок в шкаф — на прежнее место, откуда он их совсем недавно убрал с глаз долой. Больше не станет убирать. Наоборот, попросит отца прикрепить крючок на стене рядом со столом, и будет смотреть на перчатки постоянно. Он может драться! И даже если Дадли попробует на него сейчас напасть со всеми «странностями», Гарри больше не убежит. А как даст Дадли прямо в нос кулаком! Со всего размаху!

Тетрадку Гарри положил в сумку, на самое дно, и прикрыл сверху спортивной формой. Он потом придумает, куда её спрятать.

Рвать на кусочки и выбрасывать эту тетрадку Гарри передумал. Он больше не хотел забывать, каким странным и пугающим он был раньше. Наоборот, будет вспоминать каждый день. И радоваться, что теперь всё-всё-всё у него по-другому.

* * *

Дадли проснулся примерно в тот момент, когда Гарри наверху полез под кровать за спортивной сумкой. Было светло — дверь чулана стояла распахнутой настежь. Дадли оглядел себя, поднёс к лицу руки и обречённо застонал — ничего не изменилось. Он по-прежнему чёртов Поттер. Почему-то не висит перед глазами уже привычная пелена. Дадли потрогал пальцем переносицу. А, теперь всё понятно. Он же в очках. Странно, что очки не слетели с него, пока он спал.

Светлый дверной проём заслонил тёмный силуэт — Дадли всё-таки пришлось сощуриться, чтобы опознать мать. Да, со зрением у Поттера беда-а-а…

— Проснулся? Вставай, — строго произнесла Петунья Дурсль. — Ступай в душ. Я положила тебе там чистую одежду. Грязную можешь оставить в корзине.

Дадли беспрекословно поднялся и потопал, куда велели. До него только сейчас дошло, что он уже чёрт знает сколько времени расхаживает в одной и той же растянутой футболке и слишком широких штанах. От него, наверное, воняет… фу, точно воняет. Когда он был собой, такого бы просто не могло произойти ни под каким предлогом. Даже режим жёсткой экономии воды и электричества не помешал матери раз и навсегда установить железные правила насчёт поддержания телесной чистоты: всем мыться каждый день утром и вечером, а Дадли после тренировки — ещё и днём. Другой вопрос, что нужно было уложиться в десять минут работы бойлера и строго отмеренное количество галлонов воды. На дурика Поттера этот закон тоже распространялся, и Дадли припомнил, как однажды отец подсчитал, сколько бы они сэкономили на коммунальных расходах без этого приживалы. Личный счёт Дадли к Поттеру рос, как снежный ком. Неизвестно только, когда получится стребовать с него по полной программе.

То ли Дадли уже привык к чужой худобе и выпирающим отовсюду мослам, то ли просто сработала привычка мыться быстро — он сноровисто вымылся, не зависая взглядом на своём отражении в зеркале, мокрые растрёпанные волосы без всякой жалости разодрал щёткой и крепко обмотал голову полотенцем, чтобы хоть немного усмирить Поттеровские патлы. Мать приготовила для него вполне приличный набор одежды — бельё, футболка, носки и джинсы. Всё отстиранное и поглаженное. С размерами мать угадала в ноль, и Дадли с удовольствием натянул на себя нормальную одежду, впервые за эти кошмарные дни чувствуя себя хоть немного собой прежним.

Старая одежда полетела в корзину для грязного белья. Дадли размотал полотеничный тюрбан, с силой провёл по волосам щёткой ещё несколько раз, и вышел из ванной.

— Я… — начала было что-то говорить выглянувшая из кухни мать, но замолкла на полуслове, с неподдельным изумлением разглядывая преображённого племянника. Дадли усмехнулся: Поттер никогда не выглядел так аккуратно, зеркало в ванной тому свидетель. И волосы не торчат, как обычно. Правда, это пока они мокрые. Надо надеть ту кепку с эмблемой их спортивного зала, она плотно обхватывает голову… ему же позволят надеть ЕГО кепку?

Мать больше ничего не успела сказать: на лестнице послышались шаги и голоса. При виде отца, придерживавшего за плечи его отобранное тело с уродом Поттером внутри, Дадли напрягся, готовясь к броску, но тут же опомнился и упрямо сжал зубы. Нет уж. Он больше не будет бросаться на Поттера и родителей, как бешеный волк. А то снова начнёт что-нибудь летать по воздуху, или разбиваться, или он сам грохнется в обморок. Хватит. Как учил тренер: если не удалось победить противника сразу, отступай и обороняйся, а сам жди, наблюдай и анализируй. Отец то же самое говорил, только имея в виду принципы успешного бизнеса. А подвергать сомнению слова двоих самых уважаемых людей в своей жизни Дадли не собирался.

— Уже готов? — окинув Дадли примерно таким же недоверчивым взглядом, как мать, спросил отец. — Идём, у нас мало времени, а нам ещё надо с тобой поговорить.

Разговаривать, как выяснилось, они будут на кухне. Совмещая беседу с завтраком. Дадли был совсем не против: вся слопанная еда уже давно исчезла, и даже напоминаний о себе не оставила. Поттер, помогавший матери расставлять тарелки и наполнять их яичницей с беконом, выглядел бы просто замечательно, останься он собой прежним. Самое занятие для него — прислуживать за столом. Но дурик ловко хватал посуду и столовые приборы руками Дадли, улыбался матери губами Дадли и отвечал на вопросы отца голосом Дадли — и это было невыносимо. Дадли пришлось не просто сжать зубы, но ещё и прикусить ими нижнюю губу — чтобы не начать снова кричать и требовать вернуть себе своё тело.

Не сейчас. Надо дождаться момента, когда они с Поттером останутся наедине. Вот тогда-то…

— Гарри, — после того, как тарелки опустели, а невыносимый Поттер поставил перед каждым чашку с чаем, начал отец, — ты же помнишь, с кем ты вчера встречался? Ну, до того момента, как… как тебе стало плохо?

— Помню, сэр,- кивнул Дадли. — Вы представили меня мистеру Роберту Айзенбергу. Он сказал, что является учителем в школе… я забыл, как она называется… и что ученики зовут его «мистер Айсберг». А потом мне стало плохо, и я больше ничего не помню.

Отец с матерью переглянулись, и, Дадли мог бы поклясться, потихоньку синхронно выдохнули с облегчением. И что это значит?

— Мистер Роберт Айзенберг — мой давний друг, — продолжил отец. — Он согласился приглядеть за тобой, пока мы в отъезде.

— Вы уезжаете? — перебив отца, воскликнул Дадли. Нет-нет-нет, это невозможно, недопустимо! — Куда? Зачем? Когда?!

Он даже не заметил, что выпаливая вопросы со скоростью пулемётной очереди, вскочил со стула. Грозный рык отца: «Сядь немедленно!» ошеломил Дадли и заставил подавиться воздухом, прежде чем замолчать и сесть обратно на своё место.

— Твоей тёте… она серьёзно больна, и ей необходимо… курортное лечение. И мне тоже! И твоему кузену! Поэтому мы уезжаем в Брайтон. А ты отправляешься с мистером Айзенбергом в Сарн Аббакс, графство Дорсет.

— Но разве я не могу поехать с вами? — с отчаянием спросил Дадли. На него уставились сразу три пары округлившихся глаз: Поттер смотрел с ужасом, мать с удивлением, а отец — с негодованием. Это был первый раз, когда Гарри Поттер вот так в открытую выражал своё желание поехать куда-либо с семьёй тёти. Его же ещё в раннем детстве приучили к мысли, что большее, на что он может рассчитывать в плане путешествий — это городской парк Литтл Уингинга. А в остальных случаях его всегда оставляли у миссис Фигг.

Но Дадли про это забыл. Он и так держался из последних сил, чтобы не сорваться. Ему нужно всё вернуть! Своё тело, свою жизнь! А не уезжать в какой-то там Дорсет с каким-то там мистером Айзенбергом! Кстати, где этот Сарн Аббакс? Наверняка в самой глуши, какая-нибудь деревня.

— Не можешь! — припечатал Вернон Дурсль и поднялся из-за стола. — Петунья, помоги ему собрать вещи. Жду тебя в машине, Гарри. И поторопись!

Дадли еле удержался от того, чтобы не застучать по столу кулаком и не затопать ногами по полу. Раньше он частенько проворачивал такие финты, и родители обычно ему уступали. Но полгода занятий боксом и бесед с тренером сделали своё дело: Дадли постепенно отучился от такой манеры поведения и стал гораздо сдержанней. Хотя сейчас ему было уже всё равно, как на его истерику отреагирует горячо любимый тренер. Да тренер и не узнает! Он же теперь не Дадли, он чёртов Поттер! Дадли злобно прищурился и уже собрался со всей силы грохнуть кулаками по столешнице. Пусть его накажут и запрут! Он придумает, как выбраться из чулана и отловить Поттера. Загонит его в угол и пригрозит убить, если не вернёт всё на свои места! Только пусть никто никуда не едет. Не надо!

На плечо Дадли опустилась тёплая рука. Мать стояла рядом с ним и непонятным взглядом сканировала его лицо. Сжатые кулаки Дадли сами собой разжались. Что там сказал отец? Мать больна? Серьёзно больна? Это правда?!

— Идём, Гарри, — позвала Петунья Дурсль. — Я приготовила для тебя чемодан и всё необходимое.

* * *

— М…тётя Петунья… — запнувшись и чуть не оговорившись, проговорил Дадли, когда они с матерью поднялись на второй этаж — чемодан с вещами, приготовленными для поездки в неведомый Сарн Аббакс, находился в маленькой спальне рядом с комнатой Дадли. Его комнатой!.. — Тётя Петунья, вы и вправду… заболели?

Мать обернулась, перестав укладывать в потёртый клетчатый чемодан какие-то сложенные стопками тряпки. Дадли никак не мог определить, о чём же мать думает. Обычно-то он быстро улавливал её настрой, и всегда знал, когда можно продолжать капризничать, а в какой момент лучше остановиться и сказать ей что-нибудь милое. Он умел это делать с самого нежного возраста. Но сегодня утром Дадли не понимал материных взглядов. Она что… боится его?

То есть, конечно же, не его… Она боится Поттера. Немудрено — после того, что творилось на кухне. Дадли вспомнил летающие ножи и невидимое пламя. Это было и в самом деле страшно.

Но… Это ещё и классно было. Круто. Как Поттер это делает?..

— Да, — наконец перестав разглядывать Дадли, ответила мать, и отвернулась обратно к чемодану. — Я больна. Мне нужен морской воздух и покой. Много воздуха и много покоя.

Если Дадли и подумывал о том, чтобы всё-таки закатить скандал и заставить отца отказаться от поездки, то вот прямо сейчас он понял, что не будет этого делать. У матери был такой грустный голос. И глаза покрасневшие, как будто она долго-долго тёрла их руками. Кто угодно мог говорить и думать всякие гадости про Дадли Дурсля, Большого Дэ, грозу всей начальной школы Святого Грогория — но он любил свою маму. И отца тоже любил. И меньше всего хотел, чтобы они болели. Или вообще умерли, как родители Поттера. Даже представить это невозможно — чтобы они умерли!

— Тогда… желаю вам выздороветь на курорте, тётя Петунья.

Мать обернулась к Дадли так резко, что уже закрытый на замок чемодан чуть не упал с дивана. И снова этот непонятный взгляд… ой, она что, плачет?!

— Гарри, я…

— Папа уже сердится! — ворвался в маленькую спальню Поттер и резко затормозил, увидев одинокую слезинку на щеке матери. — Ты… ты что сделал?!

Дадли не ожидал, что трус и тюфяк Поттер — пусть и в его сильном теле — накинется на него. Закреплённые в мозгу на уровне рефлексов движения помогли ему поставить блок и уклониться от быстро мелькавших перед носом кулаков Поттера. И даже провести один ответный удар. Но тот будто не заметил отпора и продолжал скакать вокруг Дадли, воинственно сопя и хмуря светлые, почти незаметные, брови.

— Перестаньте! — окрик матери прозвучал как жалобный вскрик раненой птицы. Дадли отскочил в угол спальни, а Поттер побежал к матери и схватил её за руку. Оба тяжело дышали и бросали друг на друга ненавидящие взгляды, но Петунья выглядела такой огорчённой и измученной, что продолжать драку им уже не хотелось.

«Потом. Я всё равно тебя достану, урод», — мысленный посыл Дадли Поттер понял прекрасно и без всяких слов, произнесённых вслух. И нехорошо усмехнулся в ответ. Дадли это не смутило. Он был уверен, что рано или поздно они сойдутся в настоящем бою. И Дадли победит. Никаких сомнений. А пока…

Если мать на самом деле больна, что подтверждает её нездоровый вид и слёзы, нужно просто подчиниться. Выждать. Подумать как следует. И напасть, когда Поттер расслабится и потеряет бдительность.

Он же не на всю жизнь уезжает из дома. Недели на две — больше на курортах не отдыхают, и так житьё там влетает в копеечку, Дадли помнил, как отец про это рассказывал. Две недели Дадли может подождать. Главное, чтобы мать выздоровела.

— Выздоравливайте, тётя Петунья. До свидания. Пока… кузен, — Дадли ещё раз пристально посмотрел на Поттера, обещая ему все кары небесные при встрече. Поттер отвернулся и прижался боком к матери, изображая преданного сыночка. Вот урод! Дадли подхватил чемодан, оказавшийся неожиданно тяжёлым, и вышел из маленькой спальни.

* * *

— Пригрозил ему тем, что отправишь в психушку, как я советовал? — Роберт Айзенберг задержался на платформе, чтобы переговорить с Верноном Дурслем с глазу на глаз. Молчаливый и покорный Гарри Поттер уже обживался в купе — ехать предстояло долго, и Роберт раскошелился на дорогие билеты. Впрочем, платил всё равно не он — и как раз об этом Роберт хотел окончательно договориться с другом Верноном.

— Нет, Петунья была против, — поморщился Вернон. — Придумала соврать мальчишке, что, дескать она больна и поэтому мы семьёй едем на курорт. А ты просто приглядишь за ним в это время. Вроде как угрозами мы его только озлобим, а так-то он жалостливый и точно не будет кочевряжиться.

— Добрая она у тебя, — задумчиво протянул Роберт. — Даже не знаю, хорошо ли это. С такими, как её племянник, нельзя расслабляться ни на секунду. Ну ничего. Теперь я им займусь. По струнке будет ходить. Вернон, всё в силе? Я собираюсь прикупить акции на бирже и уже известил своего брокера.

— Получишь всю сумму до конца этой недели, — пообещал Вернон Дурсль. — Надеюсь, что твоё обещание тоже в силе, не так ли?

— Вы не увидите мальчишку до следующего лета, — широко улыбнулся Роберт Айзенберг, но улыбка только раздвинула его тонкие губы, взгляд же остался холодным и пристальным, как у снайпера. — А когда увидите — не сразу узнаете. Я отработаю каждый заплаченный мне фунт, Вернон, слово чести.

— Уж надеюсь, — проворчал Вернон Дурсль и пожал Роберту руку. Пусть только попробует не отработать! На сумму, которую школьный приятель запросил в качестве оплаты за то, чтоб Гарри Поттера без судебного постановления и согласия от органов опеки определили в школу для неисправимых подростков с криминальными наклонностями, можно купить неплохой деревенский домик с садом в придачу, не то что пакет акций! Вернону пришлось опустошить тщательно собираемую кубышку и попрощаться на время с мечтой о расширении фирмы. Да и про новую машину лучше пока не думать, Чтоб не расстраиваться.

Но никакие деньги, вещи или автомобили не компенсируют их здоровье, что телесное, что душевное, а Петунья чуть не слегла на самом деле после всех выкрутасов Поттера. И Дадли ходит взвинченный. А сам Вернон за несколько дней уговорил уже две бутылки бренди, не считая того вина, что было выпито за обедом с Робертом. Это уже нехороший показатель! Обычно бутылки бренди Вернону Дурслю хватало на три недели, а то и на месяц. Так и алкоголиком стать можно! Так что, чёрт с ними, с деньгами. Заработает. Лишь бы больше не страдать от ненормального мальчишки с его пугающими непонятными способностями, и чтоб семья была в порядке.

Резкий одиночный свисток возвестил о том, что до отправления поезда осталась одна минута. Роберт Айзенберг легко взлетел по ступенькам в тамбур своего вагона и молча кивнул Вернону, прощаясь. Вернон тоже ответил кивком и зашагал прочь с платформы.

Он не увидел, как из вагонного окна ему вслед тоскливо смотрит Дадли — так и не признанный отцом и матерью, запертый в чужом теле, искренне переживающий за якобы больную мать и напряжённый от соседства с «мистером Айсбергом» — тот по-прежнему вызывал у Дадли безотчётный страх, хотя вёл себя вполне доброжелательно и корректно. Да и как Вернон Дурсль мог увидеть глядевшего ему вслед мнимого Гарри, если он уходил с платформы без оглядки и чуть ли не бегом?

Поезд залязгал, дёрнулся, мимо окон поплыли, оставаясь позади, провожающие, столбы с вокзальными табло, стены депо. Дадли, не отрываясь, смотрел в окно. Роберт Айзенберг, расположившийся напротив Дадли, открыл свою небольшую дорожную сумку, вытащил из неё толстую книгу с множеством закладок и погрузился в чтение, не обращая больше на своего юного спутника ни малейшего внимания.