Дигидрогена монооксид (гет)

Гет

R

В процессе

9

Горячая работа!

7

exterminate_flight

автор

Вселенная:

Наруто (Naruto)

Пэйринг и персонажи:

Кабуто Якуши/Сакура Харуно, Орочимару, Саске Учиха, ОЖП, Кидомару, Таюя, Кимимаро Кагуя, Джиробо, Саккон, Кабуто Якуши, Сакура Харуно

Размер:

планируется Макси, написано 75 страниц, 32 046 слов, 7 частей

Метки:

Жестокость

Нездоровые отношения

ООС

Отклонения от канона

Разговоры

Самоубийство

Слоуберн

Телесный хоррор

Ученые

Спойлеры ...

Описание:

Сакура думала, что готова на всё ради Саске. На деле оказалось, что «всё» — это очень растяжимое понятие. Любви Саске не требовалось, её жертва оказалась не нужна, а розовые очки разбились о суровую реальность. А значит, ей нужен учитель.

Кабуто Якуши не ожидал встретить в убежище Орочимару ещё одного нормального человека. Пусть это и тринадцатилетняя девочка, она хотя бы не пыталась его убить. Пока что. А значит, из неё может выйти неплохая ученица.

Примечания:

Я не знаю, почему этого пейринга ещё нет на просторах фикбука, и считаю, что это надо исправлять. Понимаю, что интерес он вызывает у полутора калек(у меня), но всё же. Очень-очень слоубёрн, потому что Сакуре тринадцать на момент первого сезона, алё.

Выкладка глав первых трех арок примерно раз в неделю(на данный момент готово аж 13 штук), а там посмотрим.

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора / переводчика

Управление работой:

Редактировать шапку

Добавить часть

Перейти в статистику

Продвижение:

Добавить в «Промо»

Добавить в «Горячее»

Добавить обложку

Поделиться:

Telegram

Вконтакте

Twitter

Скопировать ссылку

Смотреть работу в

4

сборниках

Награды от читателей:

Пока нет

Назад

Содержание

Вперёд

2.1 Полёт и падение

23 ноября 2025 г., 16:54

Сакура думала, что дорога до Кумо пролетит незаметно, точнее, она надеялась на это: чем больше она думала о предстоящей миссии, тем хуже ей становилось. Однако время тянулось мучительно медленно, и, каждый день, просыпаясь, Сакура с тоской напоминала себе: она стала на один день ближе к дню, когда они похитят тело Хизаши Хьюги.

На первой серьёзной миссии, в стране Волн, было проще. Сперва это должна была быть простая миссия ранга С, а потом, внезапно, оказалось, что дело куда серьёзнее. Когда Орочимару напал на Коноху, она тоже не успела испугаться. То, что происходило сейчас, было похоже на выпускной экзамен, готовиться к которому начинаешься за год, если не за два. Только в случае экзамена ждёт пересдача, а тут… Вспоминать о том, какую медвежью услугу она окажет Конохе, провалившись, не хотелось.

Сперва Кабуто и Сакура шли пешком: быстро дошли до тракта и просто шли по нему, изредка останавливаясь в придорожных гостиницах. Вопреки опасениям, их ни о чём никто не спрашивал. Путников было немало: все торопились, суетились, опаздывали, и в этой толпе молчаливый парень и чем-то вечно напуганная девушка не запоминались совершенно. Пару раз они видели шиноби, но, к счастью, ни один из них не показался Сакуре знакомой. Кабуто вновь оказался прав — мир был достаточно огромен, чтобы в нём не требовалось прятаться, напротив, следовало приложить усилия, чтобы стать заметной: затеряться было легче лёгкого.

День начинался с восходом солнца, около половины шестого утра. Иногда они позволяли себе роскошь поспать на часок побольше, но останавливались всегда ровно в девять вечера. В этом была некая умиротворяющая стабильность, однако Сакуре всё равно не удавалось расслабиться. Пока Кабуто уже видел десятый сон, она нервно перелистывала свитки то склонившись под фонарём, то, если везло меньше, силилась что-то разглядеть в тусклом свете луны. Когда она всё же засыпала, то видела кошмары — десятки вариаций одних и тех же своих страхов. К утру она была нервной и раздражительной: ей казалось, будто она и вовсе глаз не смыкала.

В какой-то момент, когда Сакура поделилась своими тревогами с Кабуто в, наверное, десятый раз, он внезапно разозлился и отобрал у неё все книги про страну Молний и Кумо — она взяла те, которые не казались подозрительными — и вручил учебник химии. Поначалу Сакура возмущалась, но потом поняла, что она благодарна. Погружаясь в непривычный мир кислот и щелочей, она могла хоть ненадолго забыть о терзавших её мыслях. Не сразу, но всё же она довольно быстро подметила ещё один интересный момент: если Кабуто взял учебник, то он заранее знал, что всё так и будет. «Спасибо», кстати, она так и не сказала — ей всё ещё не нравилось то, что с ней обошлись как с неразумным ребёнком, непонимающим, что ему стоит читать, а что нет. Впрочем, так оно, пожалуй, и было.

Большое количество поселений вблизи дороги делало её безопасной: многие торговцы брали с собой вооружённую охрану, наёмную, либо, кто побогаче — свою личную. Так было до тех пор, пока они не пересекли границы со страной Молний. Большую часть территории страны Огня занимали холмы, а те горы, что были, не сильно отличались от холмов по высоте. Для того, чтобы попасть в Кумо, следовало длительное время подниматься в горы, и вот там тракт становился намного труднее. Дело было не только в колючей поросли, норовившей мешать движению телег, но и в обилии разбойников, обитавших поблизости. В горах было проще всего прятаться, так что сброд со всех стран стихийно стекался сюда, как бы не пытались этому сопротивляться шиноби страны Молний.

Кабуто и Сакуре натыкаться на бандитов было нельзя. Первой причиной этому было то, что все, кто даже косвенно работал на Орочимару, знали Кабуто. Он мог сколько угодно быть незаметным среди обычных людей, но в криминальном мире рисковал быть узнанным. Маски, грим и прочие средства по уходу за сохранностью вида своей физиономии, конечно, никто не отменял, да и лицо у Кабуто не было особенно запоминающимся, но подвергаться опасности из-за такой обидной ерунды не хотелось. В частности, для этого он и планировал использовать Сакуру, если уж у той получится остаться в убежище: её не знал никто. Второй причиной была любимая фраза Кабуто: «Я всё ещё не хочу умирать» — он говорил её и Сакуре, когда она, не подумав, предлагала, что-то сумасбродное, и Орочимару, пожелавшему сначала, чтобы тело Хизаши доставили в кратчайшие сроки. Как бы ни был умён и силён шиноби, никто не был идеален. Заснуть на дежурстве и пропустить сюрикен в лоб — глупая смерть. Осторожность была превыше всего, так что они были готовы пожертвовать временем, чтобы не потерять сразу всю жизнь.

Торговцы в Кумо ходили, ещё как — вот-вот там должна была состояться осенняя ярмарка, последняя, богатая, щедрая, перед самым наступлением морозов. Купцы со всех стран собирались, кучковались, вместе нанимали охрану и ехали одним дружным отрядом. К ним присоединились и Кабуто с Сакурой, а точнее — Рёдзи и Микако.

Торговцев было несколько десятков человек, однако ехали они, растянувшись не меньше, чем на километр. Нанятая охрана, отряд наёмников, следили, чтобы на торговцев не нападали, но к самим своим клиентам не присматривались. За небольшую плату в конце обоза для Рёдзи и Микако нашлось место в повозке торговца тканями. Там же ютились ещё трое — сын торговца Таро и девушка со странным мужским именем Ичиро и грудным ребёнком: она тоже заплатила за место.

Таро было шестнадцать, но выглядел он немного младше, как будто его слепили наспех и забыли доделать. Приземистый, коренастый, он походил на мула — не по силе, а по неуклюжей манере двигаться. Он никогда не обходил других людей, ожидая, что это они уступят ему дорогу, и поэтому то и дело сбивал людей с ног. Хотя разница в возрасте с Микако была невелика, он её внаглую игнорировал, считая слишком маленькой. Это и облегчало ей жизнь, но усложняло жизнь Рёдзи, которого Таро воспринимал как равного и потому донимал вопросами обо всём и сразу. Наглый, болтливый, спрашивая, он не ждал ответа и сразу же интересовался чем-то ещё. Любил рассказывать о себе, порой такие небылицы, что Микако было трудно удержаться от смеха. Что интересно, в свои истории Таро искренне верил — вот уж кто владел искусством самовнушения идеально. Терпеливый Рёдзи ещё мог делать вид, что ничего не происходит, но больше всего доставалось Ичиро, которую Таро сразу же мысленно назначил своей девушкой — и наличие полугодовалого младенца его не смущало.

Хрупкая, тоненькая как тростинка, Ичиро не выглядела на свои восемнадцать: поначалу Микако приняла её за ровесницу, не заметив ребёнка. Одежда висела на ней мешком, а младенец больше походил на куклу, с которой та играла. Тёмные волосы были заплетены в две толстые косы, которые Ичиро расплетала каждый вечер, вызывая у Микако белую зависть. Прежде Микако считала, что девушки, которые выглядят так, должны говорить тихим-тихим голосом и не поднимать глаз от пола, однако Ичиро ломала все устоявшиеся представления одним своим существованием. Говорила она громко, почти артистично, всегда смотрела прямо в глаза, так что порой это пугало. Микако она считала даже не подругой, а младшей сестрой, и опекала изо всех сил — не стеснялась кричать и на Таро, и Рёдзи, если ей казалось, что те обижают Микако или просто на неё косо смотрят. К Рёдзи, узнав об его занятиях альтернативной медициной, Ичиро сразу же отнеслась с презрением. Вершиной их общения были просьбы передать миску или достать из мешка одеяло потеплее. Хоть согласно легенде, Микако и помогала Рёдзи, её пренебрежительное отношение Ичиро не коснулось. Умная Ичиро часто подмечала то, что не видели другие, так что, быть может, дело было вовсе не в профессии Рёдзи.

Микако было непривычно однообразие имён. Простые люди не заморачивались ни со значением, ни со звучанием. Чаще всего использовались числа: Таро был первым ребёнком в семье — его имя значило «Первый». Его отец, Куро, был аж девятым сыном — вот и весь секрет его имени. Микако верила, что имя отчасти определяет судьбу, и такое отношение к собственным детям её обескураживало. Когда же она спросила Ичиро, как зовут её сына, та ответила:

— Никак. Младенцы часто подыхают. Мне будет проще похоронить безымянного, если придётся. А то назову его «счастливчиком», а он откинется на следующее утро — неловко выйдет.

Сказать, что Микако шокировали такие слова, значило преуменьшить. Ещё хуже ей стало, когда Ичиро, как всегда, весело и с усмешками, решила рассказать о себе:

— Мой отец был мужчина простой. Заказал у богов наследника — получил меня. Решил, что раз уж так, надо дело довести до конца. Вот и дал мне имя, которое, как вывеска, должно была сообщить всем высшим силам: «Здесь ждут сына! Исправьте ошибку!». Однако — вот досада — не знаю, брату было суждено следующим родиться или сестре — я единственный ребёнок в семье.

Дождавшись неуверенного «почему?», Ичиро продолжила:

— Ты знала, что большинство младенцев рождаются сероглазыми? А мой отец не знал, а глаза и у него, и у моей матери были угольно-чёрные. Поэтому, как-то раз, выпив лишнего, решил, что я — не его ребёнок, и пошёл выяснять, от кого мать меня нагуляла. С топором. Потом пришёл в себя, но было уже поздно: мама как-то резко перестала готовить ужины. Из очевидных плюсов — меня он после этого обожал, ведь я осталась единственной его драгоценностью. Ну, кроме коллекции бутылок. Пил бы поменьше, и цены бы ему не было, а так — окочурился, когда мне и двенадцати не было.

Микако мгновенно представила себе Ичиро — маленькую девочку, без друзей, матери и отца. И поняла, отчего у той такой прямой взгляд и резкий голос. Шиноби было чему поучиться у нищей девушки-крестьянки.

— Меня знали в одной богатой семье, я нанялась к ним нянькой. Днём работала по хозяйству, ночью качала ребёнка. Платить не платили, но еда у меня была, а вот сон — нет. Я никогда ни о чём не мечтала так сильно, как о лишнем шансе подремать тогда. Как-то раз словно очнулась от забытья: в одной руке нож, в другой — кричащий ребёнок. Одно движение — он бы замолчал. Навсегда. Представляешь? Долгожданная тишина. Я испугалась себя и ушла, решив, что казнь через повешение ничем не лучше смерти от голода. К тому моменту я уже умела немного шить и вязать. На том и жила. Ещё ходила петь на улицах, но подавали мало — у самих денег не было. Тогда я встретила мужа.

На моменте, когда речь зашла о муже, Микако было обрадовалась. Она ждала, что голос Ичиро потеплеет, но речь той была скудна на подробности:

— Он был ремесленником. Резал по дереву — криво-косо, но другие были ещё хуже. Наступала холодная зима, он предложил мне кров, и я осталась. Через пару недель мы поженились. Вот тебе и романтика — одна кровать на двоих, и та сломанная, потому что руки у мужа росли не из того места и починить он не мог. Ещё спустя четыре месяца он заболел и умер. Тогда же я узнала о том, что жду ребёнка. Одной его растить тяжело, а муж говорил, что его братья — шиноби Скрытого Облака, причём не последние люди в деревне — это мне неудачник достался. Впрочем, я почти уверена, что мне там рад никто не будет — так почему бы не попытаться?

Слушать Ичиро было страшно не столько из-за того, насколько страшные вещи она рассказывает. Дело было в её ироничном тоне и постоянных усмешках. Микако бы поверила, что той действительно нипочём любые горести, если бы не одно но: ни разу Ичиро не произнесла слова «умереть» или «смерть». На самом деле она их боялась.

Сакура долго колебалась, стоит ли делиться историей подруги с Кабуто. В конце концов, он спросил её напрямую, и она всё рассказала — не видела смысла обманывать или скрывать.

— А она умеет выживать, — с уважением протянул Кабуто и больше не поднимал эту тему.

Откровения Ичиро заставили Микако задуматься о многом. Ичиро была восхитительной: доброй, умной, отважной, она была настоящей матерью — не было сомнений, что она убьёт любого, кто попробует навредить её сыну. Неважно, что у неё не было особенных врождённых способностей и знатной семьи — родись Ичиро в Конохе, её бы там все боготворили. Но Ичиро появилась на свет в семье сумасшедшего пьяницы. И всё равно вышла победительницей — выжила. Она бы определённо пришлась по душе Орочимару.

А другие люди? Орочимару смотрел на большинство людей сверху вниз и лишь в немногих видел потенциал. Это высокомерие раздражало, но не похожее ли чувство испытывала сама Микако? Вечерами, во время остановок, к общему костру сходились все торговцы и начинали беседовать. Слушая бесконечные истории о том, кто сколько покупателей облапошил, и что все шиноби — подлые скряги — трудно было проникнуться к ним симпатией. Таро думал только о том, как впечатлить Ичиро, и его совершенно не волновало, что у неё он вызывает лишь раздражение. Его отец Куро размышлял ещё меньше: он грезил о выпивке, до которой обязательно доберётся в деревне. Порой Микако казалось, что все эти люди — ужасно ограниченные, жалкие существа. Она напоминала себе, что громче всех всегда кричат безумцы, и в этом шуме она просто не слышит голоса обычных людей. Даже в истории Ичиро, если постараться, можно было найти свет. Но он мерк, посреди не тьмы — а грязи, серо-бурой грязи, заполнявшей всё вокруг.

Как-то раз весь вечер Рёдзи выслушивал нытьё Таро. Тому не нравилось всё: еда, холод, дорога, холодность Ичиро, отец, Микако, пение птиц. Рёдзи только терпеливо кивал и сочувствовал. Когда эта мучительная пытка закончилась, Таро ушёл спать, оставив их наедине, Сакура не выдержала и спросила:

— Как ты это всё выносишь?

— Не понял вопроса, — Кабуто поправил очки и почесал переносицу. — Ты о болтовне Таро, что ли? Он забавный. Чем-то похож на твоего Наруто.

Сакура растерялась, не зная, на что злиться больше — то ли на «твоего», то ли на то, что Кабуто и вправду не понял поначалу, на что она намекает. Беспринципный шпион, убийца, слуга Орочимару — неужели он был лучше её, раз не желал, чтобы Таро заткнулся, не испытывал ни ненависти, ни презрения?

— Наруто не такой! — вступилась за друга Сакура. Ей часто хотелось его прибить, но Таро было до него далеко.

— В глубине души все люди примерно одинаковые, — возразил Кабуто. — Иначе бы перевоплощение в другого человека было делом исключительной сложности. А так — запомнил пару отличительных деталей, и вот для многих ты уже не прежний. В каждом есть злоба, раздражение, досада, но некоторые, вроде тебя, её прячут, а другие — нет. Таро можно назвать и надоедливым или искренним, раздражительным или чувствительным — зависит от того, как ты к нему относишься. Я никак к нему не отношусь к нему, поэтому пусть говорит, что хочет. Что касается Наруто, то Таро похож на него тем, что пытается привлечь чужое внимание. Да, он делает это по-другому, но суть-то та же. Он одинок при живом отце. Так бывает, когда у тебя ещё семь братьев и четыре сестры.

О многочисленности семейства Таро Сакура прежде не знала, и эта мысль её больно уколола. Она напомнила ей об её родителях — точнее, о том, почему, покидая деревню, Сакура в первую очередь жалела, что расстаётся с Наруто и Ино, а не с ними.

Кизаши и Мебуки были образцовыми родителями. Лет до десяти Сакура была уверена: мама и папа — лучшие в мире. А потом у Сакуры появились двоюродные братья — сразу трое — и всё полетело в тартарары. Она была уже слишком взрослая, и родителям стало неинтересно с ней. Всё свободное время они посвящали племянникам, Сакура злилась, огрызалась, ввязывалась в бесконечные ссоры на пустом месте, но делала только хуже. Прежняя нежность в отношениях ушла навсегда. Покидая Коноху, она решила, что родители, наверное, почувствуют облегчение. Неужели это значило, что она — такая же, как Таро? Кабуто прав, и все люди примерно одинаковые?

После того разговора Микако начала было жалеть Таро, но быстро прекратила — уж слишком невыносим он был. С ней так часто бывало: она решала изменить своё отношение к людям — и тотчас понимала, что зря. К счастью, вскоре Таро почти перестал её донимать: умный Рёдзи вручил ему невесть где найденный поэтический сборник, потрёпанный, с выпадающими страницами, и велел читать. Таро, решив, что поэзия — ещё один способ завоевать сердце Ичиро — увлечённо принялся поглощать страницу за страницей. Учитывая, что читал он медленно, постоянно сбиваясь, это увлекло его надолго.

К вечеру четвёртого дня произошла маленькая неприятность: лошадь, везущая повозку впереди, внезапно начала сильно хромать. Возница, толстый бородатый мужичок, осыпал её проклятиями, угрожал, молил, торговался с небесами, но так и не сумел ни выяснить причину хромоты, не заставить несчастную скотину двигаться быстрее. Таро было сунулся к лошади, пользуясь случаем похвастаться своими якобы совершенными познаниями в лечении животных, но получил затрещину и быстро смолк. Микако про себя отметила, что несмотря на то, что хоть Таро и вёл себя крайне бестолково и раздражающе, он, в отличие от большинства, хотя бы попытался помочь.

Вдоволь накричавшись, мужичок плюнул и остановился на привал, ожидая, что к утру кобыла поправится. Впрочем, на это он особо не надеялся, поэтому, укладываясь спать, Микако слушала заливистую брань неудачливого торговца. Кажется, она привыкала к местной атмосфере, потому что это почти убаюкивало.

На утро лошадь была здорова и бодро трусила вперёд. Торговец вознёс хвалу богам, совсем забыв, что ещё недавно поносил и кобылу, и их, последними словами. Таро заявил, что он с самого начала знал, что лошади просто надо было отдохнуть, и Рёдзи сделал вид, что поверил. Ичиро загадочно ухмыльнулась, а Микако не знала, что и думать. Удача или нечто большее?

Тем же днём заболел ребёнок Ичиро. Сперва он хныкал меньше обычного, но к дневному привалу у него поднялся жар и пропал аппетит. Ичиро не дала ему имени, чтобы беспокоиться о нём меньше, но это не помогло — Микако впервые видела свою подругу настолько напуганной. Она то пыталась укутать его потеплее и прятала его вглубь, под навес, то вспоминала, что ему нужен свежий воздух, то вновь боялась застудить. Ичиро больше не была той спокойной, насмешливой девушкой, с которой познакомилась Микако. У Рёдзи были с собой лекарственные травы, но к Ичиро он подходить не решался — та сверлила его убийственным взглядом, стоило ему сделать в её сторону хоть шаг. Таро впервые за долгое время охладел к Ичиро, и тоже боялся к ней приближаться.

Когда к следующему дню ребёнок вдруг оказался здоров, Микако поняла: в её ближайшем окружении был шиноби, более того — шиноби-лекарь, который не хотел, чтобы об его существовании, достаточно жалостливый, чтобы рискнуть своей тайной не только ради младенца, но и ради животного. И, вероятнее всего, этот шиноби уже присматривался к ним с Рёдзи. Странно, что последний ничего не замечал, или только делал вид, а на самом деле, придумывал десятки планов, как разоблачить врага?

Если бы шиноби был не из их маленького отряда, то ему было бы тяжело бегать от повозки к повозке по ночам незаметно, как бы умел он ни был. Могли ли Таро его отец Куро на самом деле только притворяться? Вдруг Таро — не назойливый мальчишка, а шиноби, искусно играющий свою роль? Нет, это было бы слишком. А что, если это была сама Ичиро? Днём она талантливо изображала страх перед болезнью, а ночью — лечила ребёнка? Ичиро была похожа на шиноби больше, чем большинство шиноби, которых знала Микако. Существовала лишь одна загвоздка — какая ей была выгода помогать незнакомому торговцу с лошадью? Или он тоже был в сговоре?

Взгляд Микако в панике метался от одного человека к другому. Кто он? Кто?

К ночи, изрядно измотавшись, она приняла решение. Следовало рискнуть и спровоцировать лекаря на ещё одно чудо. Но сначала всё же посоветоваться с Кабуто: кто знает, может, он уже всё выяснил.

— Я якобы случайно пораню себя. Не смертельно, но довольно сильно. И мы посмотрим, явится ли этот человек ко мне, — закончила свой рассказ Сакура.

Выражение лица Кабуто трудно было описать словами. Он смотрел на неё даже не с презрением — скорее с жалостью. Если бы взгляд мог бы говорить, то его бы вопил: «Ты действительно такая глупая?»

А потом Кабуто смеялся с минуту, то останавливаясь, то вновь взрываясь хохотом. Это было так непривычно, ведь прежде он позволял себе разве что усмешки.

— Прости, — сказал он успокоившись. — Это было довольно мило с твоей стороны. Наивно, глупо. Но мило. Среди нашего отряда только один человек умеет лечить. И ты об этом знаешь.

Кусочки паззла наконец-то сложились в целую, странную картинку.

— Ты? Но зачем? — непонимающе протянула Сакура. — Тебе же от этого никакой пользы.

Кабуто вдруг замялся и нервно поправил очки.

— Это довольно сложно объяснить, — его голос потерял привычную уверенность. — Скажу так: профессиональная деформация. Я лечу людей, сколько себя помню. Это для меня так же естественно, как дышать. Грамотные люди не могут не замечать ошибок в чужом письме, музыканты не могут не слышать в дурном пении фальшь. Также и я. Я не могу не видеть в больном человеке неправильность, и пока она есть, она доставляет мне беспокойство. Это как непотушенный костёр, как недорешённая задача, как недочитанная книга. Это очень… раздражает. Так что это не желание помочь ближнему, а моя потребность.

Кабуто путался в собственных же словах — видимо, прежде никто не интересовался причиной его действий. Орочимару не мог не знать о таком, однако того всегда интересовал лишь результат. Сакура же пока пыталась утрясти у себя в голове, что подобные причуды могут быть не только у доброй бабушки-знахарки. Кабуто продолжал удивлять её всё больше.

— А твой господин нормально относится к такой твоей особенности? — осторожно уточнила Сакура.

— Да, но его не волнует, чем я занимаюсь в свободное от работы время. Он считает, что каждый имеет право на собственных тараканов в голове. Он знает, что я его не предам, не стану лечить врагов, когда наши жизни будут на кону, а остальное второстепенно.

* * *

В детстве Микако любила представлять, что однажды, вместе с наставником и командой она отправится путешествовать, обойдёт все-все страны и побывает в каждом уголке мира. Она мечтала увидеть море. В книгах его описывали разным: нежно-лазурным, зеленоватым и тёмно-синим. Ей хотелось увидеть пустыню: говорили, что она похожа на море, только золотисто-бурая и без воды. Но больше всего Микако грезила о горах — не низеньких холмиках близ Конохи, а огромных, взмывающих к небесам пиках.

Реальность предсказуемо разочаровывала. С каждым днём подъёма всё холодало — и дело было не только в приближающейся зиме. Микако укутывалась во все одеяла, что у неё были, но это не помогало. От непривычно разреженного горного воздуха болела голова. Скудной растительности становилось всё меньше, так что взгляду даже не за что было уцепиться — лишь серые скалы да бесконечная, унылая дорога, вьющаяся по склону. Рёдзи успокаивал, что сама Кумо находится в низине, так что там уж точно будет теплее.

Таро становился всё злее и невыносимее. Понимая, что совсем скоро они с Ичиро расстанутся, он ходил мрачнее тучи, огрызаясь на всех, включая Рёдзи.

После выздоровления ребёнка Ичиро стала прежней, но чем ближе становилась деревня, тем больше она нервничала. Неудивительно: она шла наугад, на удачу, в глубине души зная, что никто её не ждёт, а родственники мужа ей рады не будут.

Да и сама Микако, как бы не ненавидела холод, предпочла бы, чтобы путешествие продлилось ещё хотя бы неделю. Она не была готова к миссии.

Наконец, Куро объявил — к следующему же вечеру они прибудут в Кумо. Счастливым при этом выглядел только Рёдзи.

Отряд остановился на последний привал. Ичиро попросила Микако подержать ребёнка, залившегося плачем, и пока та успокаивала его, куда-то исчезла. Когда младенец, наконец, уснул, Микако поняла, что не видит не только Ичиро, но и Таро, но не придала этому большого значения.

Микако принялась готовить ужин — из скудных запасов овощей сварить суп было несложно, но окоченевшие пальцы не хотели слушаться. Вскоре к ней присоединилась вернувшаяся Ичиро.

— Мы с Таро побеседовали, — тихо сообщила она, нарезая морковь. — Надо было поставить точку. Я объяснила ему, что меня он не интересует, и что если бы он хотел мне понравиться, то мог бы хоть раз предложить помочь с ребёнком. А так — ныл побольше его. И поэзия, ни его, ни чужая, мне не нужна — куда уж мне, бескультурщине, я и читать-то не умею.

Микако с ужасом и жалостью представила, как Таро сжался под этим шквалом горькой правды, как он замер, побледнел, затем покраснел и…

— Таро сказал, что всё понял. Что я — птица высокого полёта, он — червь у меня под ногами и всё в этом духе. Не знаю, где он такого понабрался. Сейчас лучше его не трогать — пусть остынет. Как раз вернётся к ужину.

Однако и к ужину Таро не появился. Когда тарелки у всех опустели, Микако заволновалась. Да, Таро был ей неприятен, но что, если с ним что-то случилось? Могли ли на него напасть разбойники или дикие двери? Да, сомнительно, что они могли встретиться так близко к деревне, но…

— Я проверю, всё ли хорошо с Таро, — объявила Микако, поднимаясь.

Ичиро недовольно покачала головой, Куро фыркнул и под нос пробормотал что-то явно нехорошее о своём сыне, и только Рёдзи сказал:

— Не стоит ходить одной. Я с тобой.

То ли он и в самом деле не хотел отпускать её одну, то ли хотел что-то обсудить наедине — Микако так и не поняла. Шанса заблудиться у неё точно не было: по одну сторону дороги был обрыв, по другую — непроходимые заросли, так что они просто пошли вниз по тропке.

Таро они обнаружили в десяти минутах ходьбы от разбитого лагеря. Он всё-таки ухитрился подняться по склону через кустарник — об этом им ясно говорили примятые и притоптанные ветви. Он вскарабкался на небольшой выступ скалы, нависавший высоко над тропкой, и теперь рассеянно болтал ногами в опасной близости от пропасти. Выглядел он не столько расстроенным или разозлившимся, сколько потерянным.

— Мы тебя потеряли. Спускайся, — окликнула его Микако.

Таро вдруг вскочил на ноги. Мелкие камушки полетели на тропку, заставив Микако отшатнуться.

— Только не говори, что тебе не плевать, — сквозь зубы процедил Таро. — Всем плевать. Тебе, отцу, Ичиро. Уходи.

Микако собралась было ответить, но не решилась. Таро ведь и в самом деле был никому не нужен. Прежде она бы точно что-то ляпнула о том, что любовь и уважение необходимо заслужить, но это ведь было неправдой. Безусловная любовь была в её жизни — хотя бы в первые годы жизни от родителей, а вот было ли что-то подобное у Таро?

— Мы не можем тебя тут оставить. Пока ты не вернёшься, обоз не двинется, а мне бы хотелось в Кумо как можно скорее, — рассудительно проговорил Рёдзи. Он говорил медленно, с расстановкой, как с испуганным зверьком, будто бы опасаясь, что иначе Таро его не поймёт.

— А пускай! — Таро расхохотался каким-то не своим, зловещим смехом. — Если никто не думает обо мне — с чего мне думать о вас? Пусть вы тут все хоть передохнете! Я прыгну, а все посчитают, что меня столкнули вы!

А ведь он и правда был готов умереть. Он не помышлял об этом ни день, ни час назад, а теперь от гибели его отделял один только шаг.

— Не глупи, — продолжал увещевать его Рёдзи. — По следам прекрасно видно, что ты поднялся наверх сам. Кому будет плохо, так это Ичиро — скажут, что это она тебя довела. Но ты любишь Ичиро. Ты не станешь подвергать её опасности. Так?

«Пожалуйста, согласись», — молила Таро про себя Микако. Она молчала, потому что каждое её слово могло стать роковым. — «Спустись и всё будет хорошо».

Взгляд Таро стал каким-то пустым. Он больше не смотрел на Микако, Рёдзи или хотя бы скалы — он будто вообще перестал видеть мир, поэтому смотрел сквозь, не цепляясь взглядом за детали.

— Твой сборник поэзии, Рёдзи, — тихо, растеряно пробормотал Таро. — Там было про птиц. Ичиро — птица. Где бы она ни оказалась, она всегда будет на вершине. Нищей попрошайкой она будет взирать на феодалов свысока. Она скажет — и богачи, и чиновники — падут вниз. Ни один художник не сможет написать портрет, более совершенный, чем она, потому что она — идеал. Правда, сама Ичиро об этом не знает, но мир содрогнётся, когда она всё это поймёт…

Голос Таро становился всё тише, а слова всё бессмысленнее. Влюблённость перемешалась с книжными выражениями, которые полуграмотный мальчишка и применять-то толком не умел. Рёдзи и Микако терпеливо ждали, когда же он выговорится, не шевелясь. Кажется, это приносило свои плоды — вот Таро сделал один шаг от обрыва, второй...

— А мне не полететь никогда, — продолжал бубнить Таро. — Разве что только единственным способом, хоть на мгновение.

Микако даже не успела испугаться. Таро бросился вперёд, широко раскинув руки, как птица, впервые пробующая свои крылья. Падение не заняло и полутора секунд. Оно не было красивым и вообще не походило на полёт, как того хотел Таро, напротив, неуклюжее, тяжёлое и громкое. И — самое худшее — Таро был ещё жив. Он лежал в нескольких метров от застывших как вкопанных Микако и Рёдзи и дышал, давясь кровью.

— Сделай что-нибудь! — закричала Микако, её голос сорвался на визг. — Ну же!

Микако твердила себе, что сейчас Рёдзи подойдёт к Таро и совершит чудо — как с лошадью, как с ребёнком Ичиро. В его картине мира боль и страдания были неправильными, требующими исправления — так почему же он не шелохнулся? Рёдзи продолжал стоять. Он не выглядел расстроенным, удивлённым или напуганным, но не сделал ни шагу в сторону Таро.

— Таро сделал свой выбор, — пожал плечами по-прежнему спокойный Рёдзи. — Я много трудился, чтобы хотя бы выжить. Он не ценил своё существование, а значит, и не заслуживал его.

Таро дёрнулся в агонии последний раз и затих. С опозданием Сакура поняла, что едва ли Кабуто смог бы чем-то помочь, даже если бы попытался. Впервые со смерти Кимимаро глаза наполнились слезами. Хотелось плакать, кричать, побить кого-нибудь кулаками — да хоть того же Кабуто, пусть это и было невозможным. А реальность заключалась в том, что вместо истерики ей следовало вернуться и рассказать о происшедшем. Но что тогда будет с Ичиро? Та окажется в опасности, если все узнают о смерти Таро. Куро не интересовался сыном, пока тот был жив, но кто знает, как он поведёт себя, узнав о его смерти? Да и остальные торговцы могли поддержать обезумевшего от горя отца: в случившемся проще обвинить во всём беззащитную одинокую девушку.

— Ичиро должна бежать, — произнесла Сакура будто бы не своим голосом. Она сжала и разжала кулаки — это помогло ей убедиться, что всё это — не дурной сон и происходит на самом деле.

— С ребёнком? По единственной дороге? — со скепсисом уточнил Кабуто.

Несмотря на ужас, мозг Сакуры продолжал работать, как обычно. Она отметила, что своих вариантов Кабуто не предлагал. У него их не было? Или даже смерть Таро и угрозу Ичиро он использовал для очередных дурацких проверок?

Каким бы глуповатым и наивным не был порой Наруто, он мог посреди боя, разработать стратегию или какой-то хитроумный план. У Саске всегда был наготове арсенал из дзюцу, готовых к применению. Шикамару… на её месте он бы придумал уже с десяток способов спасти Ичиро. А Сакура вот так вот на ходу придумывать решения не умела.

А нужно ли было? Если человек погибает, маленьким детям иногда говорят, что он ушёл далеко-далеко. В голове всплыл разговор полуторанедельной давности, хотя казалось, прошла вечность. Та история Кабуто, которая в итоге оказалась ложью. Готовая история.

— Скажем, что не нашли Таро — сбежал в Кумо в обход обоза. В поисках лучшей жизни. Вон, кусты уже протоптаны. Ради живого Таро отец свой товар не бросит, будет искать уже в деревне, — Сакура зажмурилась, представив, как Куро ищет своего сына, ругает его последними словами, но не оставляет поисков. — А тело спрячем. Свитки с запечатывающей техникой ведь при тебе?

— Молодец, — одобрил Кабуто. — Это хороший план. Ты не учла только одну маленькую деталь.

С этими словами он театрально махнул рукой.

— Ичиро, я знаю, что ты здесь. Выходи.

Из-за поворота тропы, за крупным валуном, появилась Ичиро. Микако опять подумала, что та должна была родиться в деревне шиноби — она умела не только прятаться, но и ходить бесшумно. Ичиро была бледна как полотно, но держалась с привычной жёсткой прямотой. На руках у неё, завёрнутый в одеяло, спал ребёнок.

— Ты всё слышала, — констатировал Рёдзи. — Так что теперь у нас остался только единственный выход.

«Хорошая была девушка, умная и любопытная, она бы непременно докопалась до правды. Перед смертью по моей просьбе оставила своим родным письмо, мол, не ищите меня, я бежала с женихом в поисках лучшей жизни». В той истории было два мертвеца.

Микако замерла. Если сейчас Рёдзи попытается убить Ичиро — сможет ли она его остановить? Он несоизмеримо сильнее и опытнее, но если удастся его отвлечь, то Ичиро сможет убежать… Нет, она не убежит — не оставит свою подругу в беде. Значит, они погибнут обе? Пусть уж лучше так, чем смотреть, как Рёдзи избавляется от девушки, которая и так слишком много боролась за жизнь.

Проснулся и заплакал ребёнок. Ичиро досадливо поморщилась и принялась укачивать его, словно ничего страшного и не происходило.

— Я тоже не хочу, чтобы Куро узнал о смерти Таро. Вам ведь что-то нужно в Кумо? Тогда я могу помочь. Девушку с младенцем заподозрят в последнюю очередь.

Рёдзи кивнул.

— Да. Единственный выход, гарантирующий сохранение наших тайн — твоё участие в деле.