Зло во плоти (джен)

Письмо майора Дж. Шолто мисс М. Морстен

22 июня 1897 г.

Марсель

Уважаемая мисс Морстен!

Мне неловко писать Вам, не будучи официально представленным, однако тяжелые обстоятельства, связанные с состоянием здоровья доктора Дж.Х. Ватсона, Вашего жениха, вынуждают меня к этому. Возможно, после поправки доктор Ватсон рассердится на меня за то, что я обратился к Вам с этим письмом, но я полагаю, что его гнев не пойдет ни в какое сравнение с тем огорчением, которое Вы испытаете, узнав, что все это время Вас держали в неведении.

Я попытаюсь изложить все события максимально конкретно и в то же время не упустить ни одной детали, чтобы представить перед Вами полную картину случившегося. Почти месяц назад, в последний день нашего пребывания в Индии, доктор Ватсон и я вынуждены были расследовать исчезновение двух солдат нашего батальона. Местный житель, маленький мальчик, выказал желание оказать нам содействие в наших поисках и привел нас к колодцу, в котором, по его словам, находились пропавшие солдаты, и в котором ранее сгинула его младшая сестра. Мальчик спустился в колодец первым, мы с доктором Ватсоном последовали за ним. Оказалось, что из колодца вел небольшой туннель, окончившийся затхлой пещерой, в которой мы обнаружили останки несчастной девочки и пропавших солдат. Один из них был мертв, второй находился в состоянии умственного помешательства. К моему ужасу, оказавшись в этом прóклятом месте, доктор Ватсон испытал глубокое потрясение и лишился чувств, придя в себя лишь на «Деметре», нашем корабле.

Поначалу я полагал, что он быстро пойдет на поправку. Мы достаточно хорошо знаем друг друга, и доктор Ватсон всегда производил на меня впечатление человека стойкого, которого не так-то просто вывести из душевного равновесия. Первые несколько дней путешествия у меня не было причин сомневаться в том, что он сумеет совладать с воспоминаниями о том ужасе, свидетелями которого мы стали в том злополучном колодце, однако дальнейшее развитие событий продемонстрировало, что я был излишне оптимистичен. Доктор Ватсон не делился со мной своими переживаниями, но по его угнетенному состоянию было ясно, что он все еще страдает от последствий той кошмарной вылазки. Его настроение еще больше ухудшилось, после того как он посетил несчастного Смолла, того солдата, который потерял в колодце рассудок. Кроме того, хоть он и старался скрыть это от меня, его определенно мучили дурные сны. Он расспросил меня и сержанта, также спускавшегося в колодец, о состоянии нашего самочувствия, и было понятно, что его интерес вызван не одним лишь врачебным попечением о нашем здоровье. И вскоре я получил скорбное подтверждение этой догадки.

Все случилось в один из тех дней, когда мы плыли по Суэцкому каналу. Утром доктор Ватсон не вышел к завтраку, и, обуреваемый нехорошим предчувствием, я отправился его проведать. Несколько раз я постучал в дверь его каюты и, не получив ответа, решил попробовать войти без приглашения. Дверь оказалась не заперта. Зайдя внутрь, я поначалу подумал, что каюта была пуста. Только через несколько секунд я обнаружил доктора Ватсона. Он сидел в углу, скорчившись, словно его терзал мучительный спазм, и на его лице читалась глубокая тревога. По его внешнему виду я понял, что в этот день он еще не приводил себя в порядок, будто его ум был целиком поглощен неразрешимой проблемой, заставлявшей его метаться из стороны в сторону в поисках ответа. Я попытался заговорить с ним, узнать, что случилось, но доктор Ватсон будто меня не видел. Сквозь его невнятное бормотание я различил несколько членораздельных фраз. Он говорил что-то о монстре, которого он повстречал ночью, и о том, что Англии и всему цивилизованному миру грозит большая беда.

Я думаю, мисс Морстен, Вы понимаете, сколь велико было мое смятение, когда я понял, в каком состоянии находится мой друг. Я позвал на помощь других офицеров, и вместе мы уложили доктора Ватсона в постель. Как и в случае с несчастным Смоллом, мы вынуждены были привязать его ремнями к койке, чтобы он не причинил себе и другим вреда, хотя, в отличие от солдата, доктор очень быстро успокоился. Лишь его глаза выдавали его помутившееся душевное состояние — в них я по-прежнему видел бездну затаенной тревоги, вот-вот грозившей перерасти в настоящий страх.

Следующие несколько дней я старался в каждую свободную минуту навещать доктора Ватсона. Меня терзали самые черные предчувствия. Двое из вверенных моему попечению людей оказались на гране потери рассудка, а я не имел ни малейшего представления, как я могу им помочь. Кроме того, весть о случившемся с доктором Ватсоном очень скоро облетела весь корабль, и людей объял суеверный страх. Они возомнили, что безумие Смолла, словно чумная бацилла, каким-то образом передалось доктору Ватсону, и отказывались дежурить у кают их обоих, опасаясь заразиться. С большим трудом я убедил их, что душевный недуг не способен переходить по воздуху или через прикосновение, хотя могу сказать с уверенностью, что мои слова все-таки не развеяли окончательно их сомнений.

И вот, когда мы вышли в Средиземное море, в состоянии доктора Ватсона произошел перелом. Он перестал бредить и лихорадочно метаться по постели, и его взгляд совсем переменился. Тревога ушла, уступив место обреченности, но для меня последнее было хуже первого. Я попытался расспросить его, понять, что его так сильно напугало. Доктор Ватсон ответил не сразу, но когда он все-таки заговорил, от его замогильного голоса у меня кровь застыла в жилах. Я не могу точно воспроизвести его слова, настолько сильным был сковавший меня страх, но я помню, о чем приблизительно он говорил. Почему-то он вспомнил старую легенду, хотя я не уверен, что когда-либо слышал нечто подобное. Тихо и торжественно, не отдавая себе отчета в том, где он находится, и кто его окружает, доктор Ватсон заговорил о «гигантах», сражавшихся друг с другом в доисторические времена на берегах Новой Гвинеи. По его словам, когда «ученые невежи» раскопают «злую кость», Отец Неба прольет слезы о потерянном рае, и начнется что-то вроде светопреставления. Пробудятся злые духи, которые будут терзать невинных людей, и только адский огонь будет способен их истребить.

Мисс Морстен, я не имею ни малейшего представления, откуда доктор Ватсон мог почерпнуть этот рассказ. Насколько я знаю, он никогда не был в Новой Гвинее, и я не помню, чтобы он интересовался мифами и легендами ее аборигенов. Мои попытки узнать у него, что все это означает, оказались бесплодными. Вечером того же дня он впал в забытье, а на следующее утро мы обнаружили, что у него резко поднялась температура. С тех пор горячка его не отпускала. Не единожды меня посещали мысли, что он не дотянет до конца путешествия, и в конце концов я принял решение, передав командование, сойти с ним на берег в Марселе. Я отдаю себе отчет в том, что мои действия не останутся безнаказанными, однако команда «Деметры», убежденная в том, что дальнейшее пребывание на борту доктора Ватсона и рядового Смолла накличет на судно беду, отказалась следовать с ними в Англию. Я намерен отправиться в Лондон завтра же, и я надеюсь, мисс Морстен, встретиться с Вами по прибытии, чтобы мы вместе оказали доктору Ватсону и Смоллу надлежащий уход. Я уверен, что, как женщина, вхожая в медицинские круги Лондона, Вы найдете знающего специалиста, способного дать бой этой таинственной болезни. Какая бы дьявольская напасть ни таилась в том богопротивном колодце, я не позволю ей забрать моего друга.

Искренне Ваш,

майор Джеймс Шолто

* * *

Письмо мисс М. Морстен миссис М. Холмс

25 июня 1897 г.

Лондон

Моя дорогая Молли!

Боже, если бы кто-нибудь сказал мне, какие тяжкие испытания постигнут нас с Джоном, и сколько раз мне придется потерять веру в то, что исцеление возможно, я бы подняла его на смех! Ты ведь знаешь — я всегда считала гордыню своим самым главным грехом, и вот теперь мне приходится за это расплачиваться! Все эти годы, что я кичилась своими медицинскими познаниями и своей выдержкой, были не чем иным, как обманом себя и других, и лишь то, при каких обстоятельствах мне пришлось в этом убедиться, искупает мои прегрешения!

Позавчера мне пришло письмо от майора Шолто, сослуживца и друга Джона, которое я прилагаю к моему посланию тебе. Пожалуйста, отставь свою обычную деликатность и прочти его без всяких зазрений совести. Я уже получила соответствующее разрешение от самого майора, который как никто другой понимает, что повторное изложение предшествующих событий не только загромоздит мое письмо, но и рискует ввести тебя в заблуждение, ведь я не была свидетелем начала этой истории и могу что-нибудь напутать. Поэтому я начну с того момента, на котором остановился майор Шолто. Ты легко представишь себе, как сильно меня встревожило его письмо. Было невыносимо думать, что мне придется ждать их прибытия в Лондон, поэтому, не теряя времени, я отправилась в Дувр. Сверившись с расписанием пароходов и проведя необходимые расчеты, я точно предсказала время их прибытия, чем изрядно удивила майора Шолто, который, желая пощадить мои чувства, хотел сначала устроиться со своими подопечными в столице и уже потом связаться со мной. Видит Бог, Молли, его можно понять. Во Франции майор Шолто нанял экипаж и двух медсестер, ухаживавших за Джоном и Смоллом в дороге. Как он потом объяснил мне, после сошествия на берег им обоим стало легче. Температура спала, но они все еще находились в бессознательном состоянии и поэтому нуждались в постоянном присмотре. В Дувре я заранее позаботилась о транспорте, так что майор Шолто рассчитал медсестер, и в Лондон мы отправились вчетвером. Смолла отвезли к его матери, которую майор также предупредил письмом, а Джона мы поселили в моей квартире. Я знаю, тебе это покажется вопиющим нарушением приличий, но я не могу оставить своего любимого человека на произвол судьбы, когда он находится в таком ужасном состоянии.

Выполняя просьбу майора, я связалась с несколькими знакомыми врачами, чьи имена, разумеется, хорошо известны и тебе, однако ни один из них не оправдал моих надежд. Все они склоняются к тому, о чем подумала и я сама — в заброшенном гнилом колодце Джон и Смолл подхватили неизвестную западной науке инфекцию, повлиявшую на их рассудок. Безусловно, у этой гипотезы имеется существенный изъян: она не дает ответа на резонный вопрос, почему болезнь пощадила майора Шолто и сержанта, также побывавших в колодце. Я взяла у майора анализ крови и провела лабораторное исследование, сравнив образец с анализами Джона и Смолла. Как я и ожидала, кровь Шолто была чиста, в то время как у Джона и Смолла я обнаружила антитела, выработавшиеся в качестве реакции на вирус. Возможно ли, что Шолто обладал иммунитетом к этой болезни? Или же он просто избежал контакта с ее носителем? Но почему не заразился никто из тех, кто контактировал с Джоном и Смоллом на корабле? И, наконец, если в крови уже появились антитела, и физическое проявление болезни в виде температуры сошло на нет, как быть с ее последствиями для их психического здоровья? Где найти лекарство для его восстановления?

С этими вопросами я обращалась ко всем знакомым врачам, но все было напрасно. Между тем состояние Джона снова стало ухудшаться. Вопреки тому, что показали анализы, у него снова поднялась температура, и он опять начал бредить. Из его обрывочных фраз я поняла, что он пересказывает тот миф из истории Новой Гвинеи, о котором пишет в своем письме майор Шолто. Это натолкнуло меня на мысль, что, возможно, я искала ответ не там, где следует. Обратившись в библиотеку, я заказала всю литературу о примитивной мифологии, которую мне смогли подобрать, и в одном из исследований нашла легенду, о которой бредил Джон. Как считают современные аборигены Новой Гвинеи, за много миллионов лет до появления homosapiens, по земле ходили гиганты, в результате какого-то катаклизма погребенные в недрах земли. Когда их останки увидят солнечный свет, некий «Отец Неба» заплачет о потерянном рае, и его слезы «оживят» гигантов, после чего на земле начнется борьба добра со злом.

Молли, я не имею ни малейшего представления о том, какое отношение эта легенда имеет к болезни, постигшей моего бедного Джона. В отчаянии я обратилась к последнему источнику информации, бывшему в моем распоряжении — к его дневнику. Муки совести, которые я испытала, вскрыв тайник его души, оказались забыты, когда я прочла последнюю запись, сделанную им на «Деметре». Джон описал приснившийся ему кошмар, в котором его преследовало гигантское чудовище, чьи кости на его глазах обрастали плотью. Может ли быть, что это и есть тот «гигант», о котором он твердит? Молли, я не знаю, что и думать. Еще никогда прежде я не чувствовала себя настолько беспомощной. Ни одно из тех средств, которые я пыталась употребить для его исцеления, не сработало. Каждый день я провожу у постели любимого человека, бессильно созерцая его страдания и не находя ни одной зацепки, способной указать средство исцеления. Мне кажется, недалек тот час, когда я сойду с ума от этой беспомощности. У нас ведь было так много планов, Молли, так много надежд, но теперь они превратились в ветер, ускользающий сквозь мои пальцы. Я не могу поверить, что нахожусь в шаге от того, чтобы потерять единственного человека, которого я когда-либо любила.

Искренне твоя,

Мэри

* * *

Дневник Стеллы Хопкинс

28 июня 1897 г.

Итак, наш визит к профессору Хильдерну, которого мы с таким трудом добивались, наконец-то состоялся. Пожалуй, это был один из самых волнительных моментов во всей моей научной деятельности, и я верю, что с течением времени его значение для нашей науки, для развития наших представлений об окружающем мире будет лишь возрастать. Однако обо всем по порядку.

Как выяснилось, при нашей с Шерлоком последней беседе он не зря упомянул Майкрофта — помощь старшего из Холмсов в нашем деле оказалась весьма кстати. Доктор Джеймс Хильдерн, сводный брат профессора и заведующий психиатрической клиникой, в которую тот был помещен, славился своей неуступчивостью, когда дело касалось его пациентов и допуска к ним посторонних. Майкрофт навел справки и в итоге посоветовал нам разыграть небольшой спектакль. Эвр и я должны были прикинуться светскими барышнями, которым наскучили обычные развлечения и которые ищут острых ощущений, начитавшись популярных романов о душевных недугах и страдающих ими несчастных. Шерлок играл при нас роль раздосадованного компаньона, который понимает, сколь много неудобств принесет наш визит доктору Хильдерну, но который, однако, не в состоянии усмирить капризы своей младшей сестры и ее закадычной подруги. С нами должен был пойти и Грег, которому предстояло разыгрывать роль моего добродушного и терпеливого жениха, с известным снисхождением воспринимавшего мои причуды, однако у него все-таки не получилось вырваться со службы. Тем не менее, когда мы отправились в клинику, нас было четверо — вместо Грега поехал профессор Джеймс Мориарти.

В Лондон он прибыл утром того же дня, и Эвр настояла, чтобы мы его дождались. Я понимала ее позицию — ей хотелось узнать мнение близкого человека о беспокоящем ее вопросе, однако я не могла не отметить, что ее решение причинило некоторый дискомфорт ее брату. Я и сама ощущала нечто похожее. Разыгравшаяся в семье Холмсов драма достигла своей кульминации, и, будь я на месте Шерлока, мне было бы неловко от ее смешения с моими профессиональными делами. Кесарю следовало отдавать кесарево, а божие — Богу, но Эвр, по всей видимости, сочла вопрос своего замужества решенным и воспринимала своего жениха как полноправного члена семьи, не замечая или не желая замечать, какие чувства это вызывает у Шерлока. Впрочем, ее брат проявил необходимую в подобной ситуации выдержку и не стал затрагивать эту тему. Его решимость поддержать сестру оставалась твердой, несмотря на ее поступки в отдельных аспектах данного вопроса.

Поскольку мне доводилось бывать на лекциях профессора Мориарти в Лондоне, и поскольку тогда же мы были официально представлены друг другу, сегодня, встретив его на вокзале, мы не стали терять время на светскую беседу и сразу же отправились в клинику доктора Хильдерна. Эвр держала своего нареченного в курсе событий, и, хотя естественная история не являлась сферой его научных интересов, профессор Мориарти проявил к этим загадочным событиям известное внимание. Пока нанятый нами экипаж с грохотом катил по неровным лондонским улицам, у нас было время обменяться мнениями по этому вопросу, и, как я и ожидала, профессор встал на сторону Шерлока. Он тоже полагал, что визит в клинику доктора Хильдерна не даст нам ничего, кроме, как он выразился, «материала для психиатрической статьи». По его мнению, произошедшие убийства были делом рук маньяка или группы неуравновешенных лиц, стремящихся шокировать чувствительную публику и заявить о себе, как много веков назад это сделал Герострат, оставшийся в истории лишь благодаря своему злодеянию. Что же до странной субстанции, найденной на месте преступления, то профессор, повинуясь своим инстинктам представителя точной науки, заявил, что она вообще может не иметь никакого значения для раскрытия этого дела. В конце концов, подчеркнул он, следственная экспертиза показала, что все жертвы умерли пусть и насильственной, но вполне «земной» смертью, к которой какие-либо химические вещества, каким бы ни было их происхождение, отношения не имели.

Шерлок не стал комментировать последний вывод профессора, но в остальном явно был с ним солидарен. Версия с ужасающим театром смерти, главным постановщиком в котором мог быть психически неуравновешенный человек, хорошо подходила нашему противоречивому времени, когда передовое развитие науки и техники сочетается с повальной модой на мистику и спиритизм. И все-таки были в этом деле улики, которые не вписывались в объяснение, предложенное профессором Мориарти. Кто совершил зверское убийство семьи олдершотского учителя — разъяренное животное или все-таки человек? И насколько сильным было существо, задушившее преподобного Льюиса и расколовшее череп бедной миссис Пикрофт? Неужели среди людей живут гиганты, которым могло быть это под силу?

За беседой время пролетело незаметно, и вот наш экипаж въехал на территорию клиники доктора Хильдерна. Я заметила, что Эвр несколько раздосадовали те выводы, к которым пришел ее жених, но она не успела вступить с ним в дискуссию. К нам уже спешил местный сторож, а значит, пора было надевать маски, назначенные каждому из нас Майкрофтом.

Сторож проводил нас в холл, где уже ждал доктор Хильдерн. Взглянув на этого человека, я поняла, что старший брат Шерлока и Эвр был прав, когда настоял на нашем небольшом представлении. Высокий, с безупречной осанкой и непроницаемым лицом, доктор Хильдерн был необычайно сосредоточен и холоден. Было очевидно, что этот человек глубоко предан своему делу и ради достижения своей цели не погнушается нарушением норм приличия и даже морали. Пока Шерлок, уже вошедший в роль, с известной долей досады представлял нас, я поблагодарила судьбу за эту возможность собраться с силами. Если бы не мои друзья, пожалуй, я бы не смогла так непринужденно разыграть свою роль, как это от меня требовалось.

Зато Эвр со своей партией справилась блестяще. Все-таки ее импульсивность, причинявшая порой столько огорчений ее близким, имела и обратную сторону, ибо она лишала ее смущения, пагубного для той ситуации, в которой мы очутились, и помогла ей полностью погрузиться в нужный образ. Будучи неплохим знатоком человеческой психологии, Эвр мастерски сыграла на той слабости доктора Хильдерна, что была наиболее очевидна для стороннего наблюдателя — на тщеславии. Восхваляя его ум, выдержку и изобретательность в самой восторженной манере, Эвр расточила ему достаточное количество умело приправленных лестью комплиментов и вместе с этим не забыла его пожалеть: «Ах, должно быть, это так ужасно — постоянно находиться рядом с этими сумасшедшими!..» На это замечание доктор Хильдерн ответил самодовольной улыбкой, и от меня не ускользнуло, что черты его лица несколько смягчились, и он начал нашу экскурсию почти благодушно.

Здесь мне придется изменить своему принципу описывать все в мельчайших подробностях и опустить те детали и образы, которые нам довелось лицезреть во время обхода клиники доктора Хильдерна. Зрелище погубленного душевным недугом разума и искаженного этой необратимой болезнью тела слишком сильно для тех, кто не привык смотреть в лицо самым тяжелым испытаниям, выпадающим на долю человека. Признаю, что многое из того, что я увидела, еще не скоро изгладится из моей памяти, и я не настолько сильна духом, чтобы останавливаться на этом подробно. Поэтому перейду сразу к цели нашего, возможно, неуместно театрализованного, но столь необходимого визита.

Комната… впрочем, нет, это слово здесь не подходит — камера профессора Хильдерна находилась в глубине коридора, и мы навестили ее последней. Сквозь решетку мы увидели помещение, очень похожее на лабораторию. Белые стены, столики, заставленные пробирками, колбами и инструментами — все это было странно видеть в камере умалишенного, особенно нам, которые так привыкли к настоящей научной работе в похожих условиях. Но еще сильнее наше внимание привлекло другое. В левом углу почти всю стену занимала большая картина, писанная маслом. Присмотревшись поближе, я поняла, что на ней был изображен страшный монстр, пожирающий человеческую плоть. Его огромный череп с пустыми глазницами в два раза превышал человеческий, а на левой руке, больше похожей на лапу, отсутствовал средний палец. Этот образ настолько поразил меня, что он до сих пор стоит у меня перед глазами, и я не уверена, что скоро его забуду.

— Ой! — воскликнула Эвр, глядя на картину. — Какое жуткое чудовище! Неужели его нарисовал ваш пациент?

Доктор Хильдерн снисходительно улыбнулся.

— Бездна безумия, в которую погружено большинство моих пациентов, способна порождать и не таких монстров. Да, это, с позволения сказать, полотно нарисовано нашим дорогим Эммануэлем. Эммануэль! — позвал он, слегка постучав по решетке. — К тебе посетители!

Невысокий пожилой мужчина встал из-за стола, отложив толстую тетрадь с какими-то записями, и, неуклюже нацепив пенсне, не слишком уверенно подошел к решетке. При взгляде на него я опешила. Нарисованная им картина настолько сильно мной завладела, что я не сразу обратила внимание на ее автора. Он был одет в потертый светло-бежевый костюм-тройку и как будто сливался с окружавшими его белыми стенами. Его усталые глаза бледно-голубого цвета растерянно смотрели на нас, и я почувствовала к нему глубокую жалость.

— Доктор Хильдерн, — хриплым от долгого молчания голосом произнес он. — Доктор Хильдерн, кто все эти люди?

Его сводный брат, который, как мы уже поняли, давно позабыл о своем родстве с несчастным узником, с деланно равнодушным видом махнул рукой.

— Всего лишь наблюдатели, интересующиеся внутренним миром запутавшихся людей, Эммануэль, тебе нечего бояться. Я провожу для них экскурсию по нашей больнице, и они изъявили желание с тобой поболтать.

— Вы нарисовали такую жуткую картину! — поежившись, Эвр указала пальчиком на полотно у него за спиной. Профессор Хильдерн медленно обернулся, будто позабыв, что картина находится в его камере, и я заметила, как он вздрогнул, посмотрев на полотно.

— Вы интересуетесь живописью, мисс? — дрожащим голосом спросил он, снова повернувшись к нам. Он имел столь беспомощный вид, что на мгновение мне показалось, будто Шерлок и профессор Мориарти все-таки оказались правы, и мы зря потратили время, приехав к этому душевнобольному человеку.

— Очень! — с энтузиазмом закивала Эвр.

Профессор Мориарти нарочито закатил глаза.

— Ну вот, сейчас начнется! — он повернулся к доктору Хильдерну. — Доктор, если вы не возражаете, я бы хотел пропустить эту увлекательную беседу. Боюсь, моя невеста обладает необыкновенным даром мучить людей своими пространными беседами на тему искусства, а я в данный момент не расположен к подобному испытанию. Быть может, вы позволите мне взглянуть на результаты ваших клинических исследований?.. Как человек науки — настоящей науки, разумеется, а не этих псевдоинтеллектуальных бредней, которые у нас принято стыдливо именовать «изысканиями в гуманитарной сфере» — я был бы весьма рад ознакомиться с вашими трудами.

— Конечно, профессор Мориарти, — улыбнулся доктор Хильдерн. Было ясно, что жених моей подруги попал в самую точку, и наживка оказалась проглочена. — Я думаю, пока ваши уважаемые друзья будут расспрашивать бедного Эммануэля, мы успеем побеседовать у меня в кабинете, — он обратился к Шерлоку: — Я оставляю с вами сторожа, но будьте покойны: решетки в этих камерах достаточно крепкие.

— Мы в этом не сомневаемся, — Шерлок склонил голову, и доктор Хильдерн с профессором Мориарти нас оставили. Сторож дожидался в стороне, вне зоны слышимости, и как только мы остались вчетвером, Эвр моментально сбросила с себя маску и торопливым шепотом обратилась к Эммануэлю Хильдерну:

— Профессор, нам очень нужна ваша помощь! Мы знаем, что вы не сошли с ума, и нам кажется, что вы обладаете информацией, способной пролить свет на несколько жестоких убийств, не так давно случившихся на юго-западе Англии. Но для этого нам нужно точно знать, что произошло после той экспедиции в Новую Гвинею. Что вы оттуда привезли, профессор Хильдерн? — настойчиво спросила она.

Несчастный узник задрожал. Теперь к растерянности в его взгляде примешался страх, и он инстинктивно приложил ладони к губам. Только в тот момент я заметила, что на его левой руке отсутствовал средний палец, и от неожиданности я дернулась. Впрочем, никто не обратил на это внимания.

— Профессор Хильдерн, — с легким нажимом произнес Шерлок, — у нас мало времени. Пожалуйста, постарайтесь…

— Это был скелет! — громким шепотом заговорил профессор. Невольно я отпрянула — меня поразила произошедшая в нем перемена, будто чьи-то сильные руки встряхнули его, избавив от страха и придав решимости. — Я привез из Новой Гвинеи гигантский скелет, его рост в полтора раза превышал человеческий! И я… — глаза профессора лихорадочно забегали, словно перед ним молниеносно проносились роковые события. — Когда я протер мокрой губкой фалангу его пальца, она обросла плотью, а потом… — он впился в Эвр взглядом, — потом Джеймс украл у меня скелет, чтобы присвоить себе результаты моего труда, и он попал под дождь, и… и…

— И скелет ожил, — выдохнула Эвр.

— Да! Именно так! — тонкая рука профессора проскользнула сквозь прутья решетки, и он схватил Эвр за запястье. Я сглотнула, а Шерлок бросил быстрый взгляд на сторожа, но тот, похоже, давно научился пользоваться каждой свободной минутой для восполнения недостатка сна и теперь дремал стоя, сжимая в руках позвякивавшую связку ключей.

— Вы его видели? — прошептал профессор, крепче сжимая Эвр. — Оно… оно убивает людей?

— Мы его не видели, нет, — Эвр помотала головой. — Но мы действительно предполагаем, что оно… или некая подобная сила повинна в гибели нескольких человек.

Рука профессора Хильдерна безвольно упала, повиснув на прутьях решетки, а его взглядом завладело безграничное отчаяние.

— Я так и знал… — он сокрушенно опустил голову, вцепившись в решетку. — Сначала я погубил свою бедную дочь, а теперь разбуженный мною монстр губит другие невинные жизни. Отец Неба заплачет о потерянном рае, и его слезы оживят злую кость. Борьба между добром и злом возобновится…

— Что вы сказали? — переспросил Шерлок.

Я с недоумением на него посмотрела. Если что-то и говорило в пользу того, что профессор Хильдерн сошел с ума, то это могли быть лишь его последние слова. Потерянный рай, «злая кость», борьба между добром и злом — все это слишком напоминало бред сумасшедшего.

— Что? — профессор Хильдерн поднял на него свой измученный взгляд.

— «Отец Неба заплачет о потерянном рае, и его слезы оживят гигантов, после чего на земле начнется борьба добра со злом», — Шерлок быстро достал из внутреннего кармана сложенный пополам листок бумаги и развернул его. — Это письмо от Молли, моей невестки. Она утверждает, что жених Мэри Морстен, ее подруги, недавно вернулся из Индии, где подхватил неизвестную болезнь. Он бредит и говорит что-то о гигантах, живших в Новой Гвинее, и о том, как слезы оживят их плоть, и… — он с неверием посмотрел на профессора Хильдерна. Зрачки последнего расширились, и он схватил Шерлока за руку.

— Вы говорите, он побывал в Индии? — судя по его взгляду, профессор лихорадочно пытался соображать, но его мысли путались, и он за ними не поспевал. — И теперь он повторяет ту старую легенду? Но это ведь значит… это может значить…

— Что? — воскликнула Эвр. — Что это значит?

Неподалеку от нас всхрапнул сторож. Шерлок быстро посмотрел на свои карманные часы — сколько еще профессор Мориарти сможет удерживать доктора Хильдерна в его кабинете?..

— Мы вытащим вас! — Эвр сквозь решетку сжала ладонь профессора, ту, на которой отсутствовал палец, но, судя по выражению ее лица, в своем судорожном возбуждении она не обратила на это внимания. — И вы поможете нам поймать чудовище и спасти того несчастного! Мы обязательно вытащим вас отсюда, профессор, обещаю!

Потрясенный, он сумел лишь кивнуть, а мы, не попрощавшись, уже направлялись к сторожу. Вдалеке послышался лязг отпираемой двери — это возвращались профессор Мориарти и доктор Хильдерн.

Обратный путь прошел для меня как в тумане. В экипаже Эвр, которой уже не терпелось ввести в курс дела своего жениха, быстро рассказала ему все, что поведал нам профессор, и о чем узнал Шерлок из письма миссис Холмс. Как я и думала, это не умерило скептицизма профессора Мориарти. Он полагает, что пока нам рано делать какие-либо выводы, а затея с вызволением профессора Хильдерна из клиники показалась ему слишком рискованной авантюрой. Что же касается Шерлока, то он всю дорогу не проронил ни слова. Его чувства мне понятны: если то, о чем сказал профессор Хильдерн, является правдой, это поколеблет наши представления об эволюции человека и станет серьезным вызовом всей современной науке. И бедный доктор Ватсон! Нам нужно обязательно навестить мисс Морстен и подробно обо всем ее расспросить. Однако даже сейчас, когда я пишу эти строки, при мысли об этой истории меня пробирает мороз. Страшно даже представить, какие жуткие тайны мы рискуем открыть, пытаясь докопаться до истины.

* * *

«Вестминстерская газета», 28 июня 1897 г.

Стадо овец растерзано в деревне Вест-Хартинг

Несчастье постигло фермера из деревни Вест-Хартинг в Западном Суссексе. Стая бродячих собак ночью прорвалась в загон с овцами и растерзала несчастных животных. Фермер утверждает, что загон был надежно заперт, и ни он, ни его жена не слышали собачьего лая. Однако есть все основания предполагать, что в этой расправе повинна та же стая, которая недавно растерзала семью учителя из Олдершота. Местные власти просят жителей быть бдительными и внимательнее следить за безопасностью своего скота.

* * *

Телеграмма от мистера М. Холмса миссис М. Холмс

28 июня 1897 г.

Выезжаю ближайшим поездом тчк Брат сестра расследуют происшествия Олдершоте Фарнеме Питерсфилде тчк Ни при каких обстоятельствах не покидайте Масгрейва тчк На ночь запирайте все двери окна тчк МХ