Мотылёк  (гет)

Акт седьмой: Страх

* * *

Просто мы разные, и даже ты не можешь с этим поспорить. Кажется, протяни руку — и коснешься мечты. Еще чуть-чуть, совсем немного…

«А оно тебе надо?», — звучит в моей голове голос Совести. Нет, не надо. И поэтому я неторопливо иду навстречу своей мечте, замедляю шаг, вежливо киваю ей головой и прохожу мимо.

* * *

Ну вот, она опять ушла от разговора. Я медленно поправил манжеты и вновь подошел к кусту с закрытыми бутонами роз. Мотыльку нужно время, чтобы успокоиться. А у меня осталось еще два вопроса. Вспомнив недавнюю беседу с Совестью, я спросил:

— Почему Тени напали на меня?

«Они почувствовали твой страх». Но ведь я…

— … не боюсь? Какая поразительная самоуверенность, Северус.

Даже не оглядываясь, я знал, что за моей спиной стоит Совесть. Это существо имело свойство появляться там, где его меньше всего ожидают.

— Я не боюсь Теней, — небрежно бросил я, выпуская из рук раскрывшийся бутон. Я повернулся — и встретился взглядом с лукавыми черными глазами. Несколько мгновений мы внимательно смотрели друг на друга, и каждый пытался уверить оппонента в правдивости своих слов. Ведь они были сказаны спокойным, убедительным голосом, к которому, даже при большом желании, невозможно было придраться.

— Верно, — нарушил молчание Совесть, — Теней ты не боишься. Но у тебя, Северус, кроме исковерканных желаний, есть и другие страхи. Например, боязнь, что твое последнее экспериментальное зелье не пройдет заключительного тестирования, и последние пять лет работы пойдут коту под хвост. Что кто-то узнает, что последние три месяца ты принимаешь вытяжку из левзеи. Голосовые связки в последнее время часто тебя подводят, ведь правда?

— Возможно, — заметил я. — Но это досадные мелочи, которые немного усложняют мою жизнь.

Разговор мне не нравился. Я никому никогда не позволял указывать мне на мои страхи. Страх порождает слабость, слабость — жалость, а жалость — это не то чувство, которое я хочу вызывать у окружающих.

Совесть растянул тонкие губы в неприятной ухмылке и, одернув растянутую футболку, подошел ко мне вплотную. Он ткнул длинным пальцем мне в живот и произнес:

— Лжец.

— Да ну? А ты у нас всегда говоришь правду, — издевательски протянул я.

Чуть наклонившись вперед, я мрачно посмотрел прямо на переносицу Совести. На учеников этот прием прекрасно действовал: им всегда становилось не по себе. Но, к сожалению, на существо из моего подсознания это не возымело никакого эффекта. Мальчишка проигнорировал мой взгляд.

— Мы сейчас говорим не обо мне, а о тебе. Есть много вещей, которых ты, Северус, боишься и не желаешь признаваться в этом даже себе. Тени чувствуют негативные эмоции и поэтому нападают.

— Ты мне не ответил. Я слушаю, — сказал я небрежно. Я по-прежнему убеждал себя в том, что держу ситуацию под контролем.

— Я могу врать другим, но не тебе.

Что ж, по крайней мере, честно.

— И чего ты хочешь от меня? — признаюсь, этот разговор утомлял. Необходимо было взвешивать каждое слово, просчитывать последствия каждой мысли. Нечто похожее я испытывал на допросе в Азкабане, когда любой жест обращали против тебя же.

— Я хочу, чтобы исчез твой самый главный страх. Ты боишься, что Гермиона тебя бросит. Боишься одиночества, — заметив, как мои руки сжались в кулаки, Совесть тоненько хихикнул.

— Ай-я-яй-я-яй… жить с такими честными руками — преступление, Северус.

Я втянул воздух сквозь сжатые зубы и попытался подавить вспыхнувшее раздражение. Не хватало еще поддаться на провокацию мальчишки.

— Что же ты посоветуешь, мой честный друг? — спросил я, выделив последнее слово.

— Кажется, у тебя остался еще один вопрос? — дождавшись моего кивка, он продолжил: — спроси у роз о Гермионе. Только будь осторожен при формулировке вопроса. Ошибиться очень легко.

С этими словами Совесть растворился в воздухе. Я сомневался в необходимости третьей попытки. Любопытство боролось с осторожностью. Победило первое. Я взял очередной бутон и мысленно задал вопрос. И мне ответили: «Нет».

* * *

Найти Мотылька было сложно, хотя бы потому, что я не имел ни малейшего представления, куда она могла улететь. Я поочередно посетил все места, где мы бывали: беседка, скала с аркой, море Сомнений, — но так и не нашел ее. Проблема разрешилась неожиданно. Все это время я искал, где она может быть, а не ее саму. Сосредоточившись, я закрыл глаза и нарисовал в своем воображении девушку с белым зонтиком в руках. Вдох-выдох, вдох-выдох… Сладковатый запах жасмина окутал меня плотным коконом. К нему присоединились запахи миндаля и бергамота. Нота шафрана вплелась в общую симфонию ароматов, оттеняя каждый из них.

Открыв глаза, я увидел перед собой жасминовые кусты. Чуть дальше сидела на траве Мотылек и теребила в руках цветы амброзии. Я опустился рядом с девушкой на землю. Кучерявые волосы были спутаны и закрывали ее лицо. Положив руки на хрупкие плечи, я осторожно развернул Мотылька к себе. Она по-прежнему смотрела на зеленую веточку в руках, не желая встречаться со мной взглядом. Цепко взяв ее за подбородок, я поднял голову девушки и заставил посмотреть на меня.

Так я и думал. Покрасневшие глаза, некрасивые красные пятна на щеках, вспухшие губы.

— Почему ты плакала?

— А ты не понимаешь? — в свою очередь спросила Мотылек.

— Если бы понимал — не спрашивал, — пожав плечами, ответил я.

Мотнув головой, девушка сбросила мою руку и вновь отвернулась. Я поморщился — слезы всегда меня раздражали.

— Ты видишь во мне ее. Всегда видел. Даже сейчас.

Я не стал уточнять, о ком говорит Мотылек. Это и так понятно.

— Чем я хуже? Что во мне не так? — резко повернув голову ко мне, девушка окинула меня злым взглядом. Гермиона всегда злилась, когда у нее что-то не получалось.

— У меня ее лицо, волосы, тело, но в то же время я другая. Я лучше ее, Северус. Ты сам создал для себя идеал, создал меня. До этого им была рыжая Лань. Но ее больше нет. Она ушла. Все уходят, а я остаюсь здесь. Всегда буду рядом. Северус, я достойна занять ее место.

— Вот именно, Мотылек, — медленно протянул я, — создал. Ты — плод моего воображения. А Гермиона живая, теплая, настоящая. Я люблю ее.

Мои слова причиняли боль этому странному существу. Это было видно по тому, как исказилось ее лицо, как она быстро заморгала, пытаясь сдержать непрошенные слезы, как сжала в руках амброзию, сминая маленькие желтые цветочки. Я понимал, что еще немного — и Мотылек вновь исчезнет, рассыпавшись на сотню бабочек. Протянув руки, я привлек ее к себе. Девушка уткнулась мокрым от слез лицом мне в сюртук, ее плечи мелко подрагивали. Я сжимал ее в объятиях. Слова были не нужны. Сейчас они только мешают и причиняют лишнюю боль.

Так я и сидел, держа в руках хрупкую девчонку, которая нуждалась во мне больше, чем я в ней. Отстранившись, Мотылек умоляюще посмотрела на меня. Слезы продолжали катиться по щекам. Резким, чуть нервным движением она стерла их, не отрывая от меня взгляда. Девушка наклонилась вперед и коснулась губами моих губ, лаская, настойчиво пытаясь вовлечь в поцелуй. Я не отвечаю ей. Сижу, замерев каменным изваянием, и перечисляю в уме двенадцать способов использования драконьей крови. Нужно отвлечься от ощущений, которые вызывают во мне ее губы.

Тем временем ловкие пальчики запутались в моих волосах и стали гладить. Еще никто никогда так откровенно не предлагал мне себя. Это озадачивало и в то же время возбуждало. Сглотнув, я отстранился от Мотылька. Дыхание сбилось, а кожу приятно покалывало.

— Прекрати, — хрипло произнес я.

— Нет, — упрямо качнула она головой.

Я встал на ноги и отошел на пару шагов. Нужно взять себя в руки и не думать о том, что… Мерлин! Ненавижу чувствовать себя беспомощным.

— Неправда, ты сильный, — возразила Мотылек, подойдя ко мне. — Не каждый сможет противостоять своим желаниям.

— Вижу, ты уже не плачешь. Замечательно! Оказывается, мое плечо обладает воистину волшебным свойством успокаивать нервных девушек.

— Зачем ты так говоришь, Северус?

Ее умению играть на публику может позавидовать сам Дамблдор. Старый лис так же любил вздыхать и рассуждать о том, как несправедливы друг к другу люди.

Хмыкнув, Мотылек произнесла:

— Здесь никто не может лгать тебе. Это против правил.

— Какие еще правила?

— Которые ты установил, Северус. Можно врать другим, но не себе. Помнишь?

— Помню, — согласился я. Так же хорошо, как тот день, когда согласился убить Альбуса. Можно врать другим, вот только факт, что ты собственноручно убил дорогого тебе человека, эту ложь не изменит. Убить легко, а обидеть и оттолкнуть еще проще. Я боюсь потерять Гермиону. Не хочу разрушить ложью еще один мост, который мы создали с таким трудом.

Встав на цыпочки, Мотылек обхватила ладонями мое лицо и легко поцеловала меня в упрямо сжатые губы. Не убирая рук, скользнула пальцами по щеке, лаская кожу, обещая, увещевая, уговаривая. Я почти верю этим карим глазам, этой нежности. Она просит меня остаться, просит не отталкивать. Мне нужно лишь кивнуть. Мотылек поймет без слов, ведь она всегда понимала.

— Останься.

— Сегодня? — спрашиваю и отвечаю на невысказанный вопрос.

— Сегодня, — чуть помедлив, согласно кивает головой Мотылек.

В этот раз я первым целую ее губы, лицо, шею. Зарываюсь в спутанные волосы и вдыхаю их запах: родной, знакомый, чуть сладкий. Так пахнет Мотылек, а не Гермиона. Цепляюсь за эту деталь, как за спасательный круг. Не буду открывать глаза, потому что вновь стану сравнивать их. Не хочу. Не сегодня.

Гладкая кожа, словно шелк, скользит под моими руками. Движения такие простые и естественные. Прерывистое дыхание девушки вместе с моим хриплым рычанием наполняют окружающую нас тишину. И не важно, что «сегодня» кончится через пару часов, а «завтра» может и не быть. Не важно, что рядом со мной девушка с лицом Гермионы — я по-прежнему плохо отделяю их друг от друга. Важно то, что происходит здесь и сейчас, важно, что я теперь знаю, чего хочу.

Акт восьмой: Три шага

* * *

Связь… Слово режет слух. Словно есть что-то постыдное в этом, что-то, что стоит спрятать, укрыть от чужих глаз, чтобы, не дай Мерлин, никто не узнал. Я устал слушать ложь. Ты так красиво и убедительно говоришь…

Мерлин, Гермиона, я хочу, чтобы все в нашей жизни было ясно и понятно: черное или белое, робкое или смелое. Разве так сложно хоть раз сказать правду? Не мне. Себе.

* * *

— Прим.

— Что? — переспросила я, подняв голову.

Передо мной стоял незнакомец. Он держал в руках увесистый фолиант.

— Профессор Примула Крэймбэр, — уточнил парень, указывая на стенд. — Она будет вести у первого курса углубленный курс алхимии.

— А почему тогда…

— Прим? Она американка, — улыбнувшись, пояснил он.

Я рассмеялась. Американец — это не только национальность, но и образ жизни. Я протянула руку и представилась:

— Гермиона Грейнджер.

— Том Брайант, — произнес он и пожал мою ладонь. Серые озорные глаза с интересом смотрели на меня. Немного наклонив голову набок, он предложил:

— Хочешь посмотреть на Великого Сида*, основателя здешней общины?

— Кого? — полюбопытствовала я, чуть сдвинув брови. Название было знакомым, но я никак не могла вспомнить, где о нем читала.

— Здесь недалеко, в парке, есть озеро. Там расположен остров, на котором живет община сидхе, — объяснил Том.

Мои глаза расширились от удивления и восторга. Невероятно! Сидхе. Боги кельтов. В книге «Магические существа и развитие магии» их описывали как созданий, внешне очень похожих на людей, но в то же время отличавшихся завидным долголетием и любовью к уединению. Кровь сидов в пятнадцатом столетии использовалась в качестве основы для Оборотного зелья. Действовало такое зелье на протяжении сорока восьми часов и не имело побочных эффектов. Поэтому нет ничего удивительного, что «Люди холма» через пару веков почти исчезли с лица земли. Уцелевшие общины были разрознены и находились на «чудесных» островах посреди океана. Последнюю мысль я решила высказать вслух. Молодой человек, фыркнув, возразил:

— Не всегда. Здесь волшебники создали им все необходимые условия для полноценной жизни. Взамен сиды делятся с магами своими знаниями. Каждая из сторон получила то, что хотела. Все счастливы, — нотки иронии отчетливо слышались в его теноре. — Идем?

— Идем, — согласилась я, широко улыбнувшись Тому.

Что ж, неплохое начало новой жизни в Сорбонне. Возможно, со временем, я сумею забыть своего профессора Зельеварения. Прошло уже три месяца. Три долгих, однообразных, пропитанных отчаянной надеждой месяцев. А он все «спит». Я больше не могу ждать. Не хочу. Война и так забрала у меня слишком многое. Думаю, настало время двигаться дальше. Так будет лучше для меня. Для нас.

* * *

Лежа на мягкой траве, я с интересом наблюдал, как солнечные зайчики прыгают по лицу безмятежно спящей девушки. Мотылек лежала на спине, повернув голову, и время от времени забавно морщила нос. Затем перевернулась на правый бок и улыбнулась ласковой, чуть мечтательной улыбкой. Сегодня я уже третий день как в этом странном месте. Не могу сказать, что оно мне нравится. Более того, оно иногда вызывает у меня раздражение, заставляет ощущать собственное бессилие.

Зачем я здесь? В чем смысл?

— Нет никакого смысла, Северус, — ответил на мой мысленный вопрос Совесть.

Маленький неопрятный мальчик в растянутой футболке неприятно улыбался. Он больше не перевоплощался в моих старых знакомых, не пытался мне что-то доказать. Он просто стоял в паре метров от меня, засунув руки в карманы, и задумчиво смотрел, как ветер пригибает ветки жасминовых кустов.

— Неужели я так громко думаю, — спросил я, подняв бровь.

— Даже не представляешь, насколько! Иногда от твоих мыслей голова трещит так, как будто я выпил бутылку огневиски.

В моей голове роились сотни вопросов, которые я хотел задать Совести.

— Давай я отвечу на самые главные из них? — предложил он.

Я подумал и кивнул. Так будет проще. Мальчишка рассмеялся и повернул ко мне голову.

— Я сказал что-то смешное? — спросил я более резко, чем хотел.

— Да так… Северус Снейп ищет простой путь. Это так не похоже на вас, профессор, — он замолчал и не спеша сделал десяток шагов в мою сторону. — Тебе выпала уникальная возможность заглянуть себе в голову, не сверля в ней дырок. Знаешь, такой бардак твориться не только в твоем подсознании, — доверительно сообщил он мне.

— Неужели? Ты меня почти успокоил.

— Поверь, ты не так уж и безнадежен. Полная анархия, не поддающаяся логическому объяснению, — привилегия женщин. Маленькие девочки мечтают о пони и фарфоровых куклах с золотыми кудряшками. Это так мило. Гадкое слово, Северус, от него во рту становиться слишком приторно. Девочки-подростки фантазируют о принце на новенькой метле. Обязательно, чтобы был красивым, умным и богатым. Ах да! Золотистые локоны тоже входят в стандартный набор. Но самое интересное — это фантазии женщин, — сделав театральную паузу, Совесть внимательно посмотрел мне в глаза. Не знаю, какой реакции он ожидал, но, видимо, остался доволен.

— Совсем молоденькие и глупые, зрелые, подгнившие — они как персик, лежащий у тебя в кармане. Повернешь одной стороной — спелые, сочные, красивые. Другой — кислые, самовлюбленные и перезревшие.

— Вижу, Совесть, ты в полном восторге от женщин, — заметил я, вытащив из кармана тот самый персик, о котором говорил мой маленький «друг».

Плод действительно выглядел аппетитно лишь с одной стороны, с другой же — был немного примят и испорчен. Я размахнулся и забросил фрукт в ближайший куст жасмина. Не люблю сладкое.

— Не то слово! Но все, абсолютно все женщины — будь то маггла или волшебница — мечтают об идеальном мужчине. Согласись, что удобно рисовать в своем воображении этакого идеального любовника с пронзительным взглядом, властным характером и небывалым интеллектом. Это гораздо интересней, чем каждый день видеть рядом ворчливого мужа, который любит часами сидеть в кресле возле камина, пить виски и читать газету. А потом разглагольствовать о начале нового сезона квиддича, повышении цен на летучий порошок и охоте на сквагеров.

— Очень яркое описание. Во многом я с тобой согласен, — медленно произнес я и задумчиво потер подбородок.

— Се-ве-рус, — произнес Совесть по слогам. — Ты согласен с каждым моим словом. Потому что я говорю то, о чем когда-то думал ты сам. И я не боюсь «думать» вслух. Потому что когда волшебник начнет договариваться со своей совестью — он будет лгать себе. А это непростительно.

— Допустим. Но что ты имеешь в виду?

— Только то, что мужчины не очень отличаются в этом плане от женщин. Например, ты создал свой идеал. Мотылек красива, послушна и отчаянно любит тебя. Чем не мечта любого мужчины? Впрочем, это риторический вопрос.

Мальчишка замолчал, опустил голову и сосредоточенно начал ковырять носком ботинка землю. Бессмысленное и глупое занятие.

— Отчего же? Может, в этом месте зарыт клад, а я его откопаю, — усмехнулся Совесть. — Ты уже знаешь, чего хочешь?

— Да, — честно ответил я.

— Хорошо, — одобрительно кивнул он. — Ты усвоил три главных урока и готов двигаться дальше.

— Что еще за уроки? — я удивленно посмотрел на собеседника. Пока я здесь находился, со мной произошло много разнообразных вещей, но вот уроки мне здесь не давали.

— Конечно, давали! Но ты как всегда слышишь только то, что хочешь слышать, — пояснил Совесть. — Первый урок — это терпение, второй — сомнение, а третий — знание. Теперь ты больше не боишься потерять Гермиону. Это самое главное.

— Ты так считаешь?

— Я уверен.

Задумчиво посмотрев на него, я спросил:

— Смогу ли я когда-нибудь вернуться сюда?

— Конечно, если захочешь, — ответил Совесть и бесшумно растворился в воздухе, легко и просто, не утруждая себя попрощаться со мной.

* * *

Ветер подул и охватил меня смесью цветочных ароматов. Я поморщился: слишком сладко. Солнце устало и с каждым мгновением все скорее опускалось за горизонт. Время в этом месте текло так, как ему хотелось. Сегодня оно решило нестись быстрее Хогвартского экспресса. Еще немного, и мой третий день здесь закончится. Да и сам я скоро уйду. Все, что было нужно — я узнал. А что не понял — то уж мои проблемы. Учителя у меня были отменные: жестокие, с наслаждением бьющие по каждому нервному окончанию. И я им благодарен за это, пускай некоторых из них, Теней, хочется убить.

Портал появился неожиданно. Он расцвел, словно диковинный цветок, притягивая меня в свои объятия. Я встал и направился к нему: я хотел быстрее с этим покончить. Боялся оглянуться и увидеть укоризненный взгляд Мотылька. Она уже давно проснулась, еще в самом начале нашего разговора с Совестью. Молчала, внимательно слушая каждое слово. Я не хочу знать, о чем она сейчас думает. Все это не важно…

— Северус, подожди! — окликнула она меня.

Я не оглядываясь иду к порталу. Мотылек обгоняет меня и останавливается перед ним. Она такая маленькая и хрупкая. Разве можно не любить свое идеальное творение? Мечту, которая всецело принадлежит тебе одному? И да, и нет.

Три шага разделяют нас. Я не хочу их делать. Дистанция необходима, чтобы сохранить остатки гордости. Чьей? Не знаю. Но это важно. А Мотылек в растерянности стоит перед порталом и не может поверить, что я ухожу. Не хочет. Да и зачем? Куда проще себя обманывать. Кто ты, Мотылек? Выдумка, иллюзия, фантом. Тебя не существует. Ты лишь плод моего воображения. Но я люблю тебя. Это единственное, что здесь реально, и единственное, чего я никогда не смогу тебе сказать.

Я иду мимо нее и слегка задеваю ее плечом. В глаза я не смотрю. Они у нее слишком честные, все эмоции видны, как на ладони. Я на миг замираю возле яркого «окна» портала и делаю шаг вперед. Совесть был прав. Я знаю, чего хочу.

*Сидхе — Аэс Сидхе, «Люди холма», стало общим названием богов, сокращенно — Сидхе (сидхи, сиды). Традиционно местом обитания этих существ считали чудесные острова, расположенные посреди океана.

В ирландской мифологии можно найти немало сюжетов, в которых смертные люди соперничали с Сидами.

Сайт: http://fairytale-creature.v-teme.com/sidxe

Акт девятый: Конец спектакля

* * *

Мерлин говорил, что волшебники сами создают свою судьбу, решают, по какой дороге им идти. Теперь я понимаю, что он хотел сказать. Мы решаем, но наш выбор не всегда совпадает с нашими желаниями. Это так просто и в то же время так сложно.

* * *

— Северус, нельзя так безответственно относиться к своему здоровью. Конечно, я понимаю, что тебе не терпится вернуться в свои подземелья, но… — продолжала убеждать меня госпожа директор.

Все новые и новые слова, доводы, факты — вот уже два месяца я их слушаю каждый день. Тошно от их сочувствия. Лучше бы дали мне спокойно работать.

— … я считаю, что доктор Хамблеби…

— Прекрасный специалист. Я с этим полностью согласен, — я скривил губы в подобии улыбки.

— Тебе следовало быть с ним вежливее, — укоризненно сказала Минерва. — Он не виноват в том, что с тобой произошло.

— Разумеется. Никто не виноват. Это был несчастный случай, — эти слова в последнее время стали для меня обыденными, как «доброе утро» или «приятного аппетита». Их очень любит повторять моя сиделка — четвертая или пятая по счету, точно не помню. Много их было за последние полгода.

— Ты все так же упрям, — поджав губы, Минерва грустно посмотрела на меня. Я мысленно ей поаплодировал. Столь бурная деятельность была трогательной и даже приятной — пока я не вспомнил, что это она поместила меня в больницу святого Мунго. Это лишний раз доказывает, что я одинок.

Попрощавшись с Минервой, я направился в свои комнаты. По дороге я составлял план работы на сегодня. Нужно наведаться в Косой переулок. Цикорий и мех ласки закончились. Эти ингредиенты необходимы мне для эксперимента. Совесть был прав насчет вытяжки из левзеи. Нужно что-то делать, если я не хочу через пару лет онеметь. То-то ученики обрадуются, когда их «любимый» профессор не сможет больше шипеть на уроках.

В моих комнатах за три месяца ничего не изменилось. Менять что-либо было некому. То же кресло, камин, стол, мягкий ковер на полу, книжные полки. Даже «Пророк» лежит там, где я его тогда оставил. Все это так знакомо, обыденно, словно я никуда и не уходил. Неприятно покалывает шрам на правой щеке — вечное напоминание о том досадном случае. Впрочем, это не так уж важно. Я не очень часто смотрю в зеркало.

Мантия оказалась на кресле, где я ее вчера оставил, когда вернулся из Мунго. Застегнув пуговицы, я нерешительно подошел к столу возле камина. На него опирался обычный маггловский зонтик с гладкой деревянной ручкой. Белый, как первый снег. В октябре не бывает снега, только дожди. Он, зонтик, был моим маленьким капризом, напоминанием о том, что жизнь продолжается.

— Стареете, профессор, — прошептал я. — Скоро станете награждать гриффиндорцев баллами.

Усмехнувшись своим мыслям, я взял зонтик в руки и вышел.

* * *

Иногда я хочу потерять память, забыть о тех трех месяцах, когда я был в коме. Все то время я не жил. Лежал в кровати, как какая-нибудь деталь интерьера. А еще, со слов доктора Хамблеби, я видел сны. Яркие, живые сны, так похожие на реальность. Воспоминания причиняют боль. Глупо отрицать, что они для меня не важны. Я могу лгать другим, но не себе.

Меня жалеют. Кто-то искренне, кто-то просто пытается убедительно играть свою роль. Как же! Героя войны, известного шпиона едва не отправил к праотцам ученик. Бедный, несчастный профессор! Зря. Мне надоело вежливо улыбаться и говорить ничего не значащие слова. Я устал лгать и изворачиваться в надежде, что доброжелатели правильно поймут намек и оставят меня в покое. И тогда я, наконец, смогу в полной мере насладиться ненавистным одиночеством в своем доме. Так будет лучше для меня.

Но люди не станут этого делать. Куда удобней продолжать этот абсурдный спектакль. Бессмысленные советы и приторные улыбочки на губах действуют не хуже кураре. Вот только убивает он быстро, не растягивая агонию на месяцы. Достаточно. Наслушался за это время их «искренности». Большинство из них мелочные и мстительные гули*, мнящие себя великими вершителями судеб. Они всегда знают, что будет лучше для других. Они всегда правы, потому что смотрят прямо, не утруждая себя повернуть голову. Они несчастны, потому что разучились отличать игру от жизни. Я испытываю извращенное удовольствие, наблюдая за стараниями директора МакГонагалл улучшить мою жизнь, за тем, как Поттер убеждает, что можно начать все сначала, за тем, как Гермиона игнорирует мои письма. Я почти счастлив.

* * *

Купив все необходимые ингредиенты для зелья, я направился в книжную лавку «Флориш и Блотс», чтобы забрать посылку с книгами. Магазин встретил меня мягким светом, ламп, немного спертым воздухом и едва слышным шелестом страниц. Покупателей было немного: старый волшебник в зеленой мантии, девушка в ярко-розовых очках и парень, который со скучающим видом стоял возле лестницы.

Мистер Флориш поприветствовал меня вежливым кивком и попросил подождать, пока он принесет мой заказ. Я, чуть прищурив глаза, стал рассматривать корешки книг. Новые, в красивой обложке со звучными названиями и совершенно бессмысленным содержанием — они пахли свежей краской и деревом. Уж лучше читать старые обшарпанные тома, написанные мудрецами, которые кое-что понимали в магии и в жизни, чем современными «звездами» на один день.

— Том, я нашла ее! — услышал я знакомый голос.

Скосив глаза, я увидел на лестнице Гермиону. Она спускалась, прижимая к себе книгу «Легенды Сидхов». Раскрасневшаяся, с небрежно собранными сзади взъерошенными волосами, Гермиона походила на ангела, сошедшего на грешную землю. Как же я соскучился по ней…

Тем временем мистер Флориш принес мне посылку. Я бегло осмотрел содержимое и, расписавшись на пергаменте, подтвердил, что получил заказ. Уменьшив коробку до размеров спичечного коробка, я засунул ее в карман. Я попрощался с улыбчивым продавцом, развернулся и не спеша пошел к выходу. Молодой человек, которого Гермиона назвала «Томом», одной рукой обнимал ее за талию, а другой держал книгу. Они склонились над этой книгой вместе, он изображал заинтересованность и время от времени кивал, соглашаясь с моей девочкой.

Вот и еще одно желание исполнилось. Я увидел Гермиону. Можно сейчас к ней подойти, поздороваться и завести ни к чему не обязывающий разговор о погоде; она, конечно же, поддержит его и будет безукоризненно вежлива и приятна в общении. Но не этого я хочу, совсем не этого.

Лили и Гермиона совершенно разные и в то же время похожи. Обе храбрые гриффиндорки, красивые, целеустремленные и недосягаемые. Они обе отказались от меня, когда я увидели мою слабость. Одна заявила об этом громко и уверенно, так, чтобы каждый знал. Вторая — три месяца избегала меня и не отвечала на мои письма. Я смирился, загнал чувство обиды глубоко внутрь и продолжил жить без моей девочки. А ведь розы в саду Теорий оказались правы. Не стоит бояться одиночества. Оно может быть не только наказанием, но и благодатью.

Поэтому я неторопливо иду к выходу, замедляю шаг, вежливо киваю Гермионе и прохожу мимо. Я открываю дверь и выхожу на улицу, под холодный осенний ливень. Хорошо, что я взял зонтик.

* * *

А я даже и не заметила, как он зашел в лавку. Дверь магазина уже давно закрылась, а звон колокольчика, который оповещает о приходе нового покупателя, перестал звучать в воздухе. Да и нелепый белый зонтик, который так непривычно смотрится в руках в мастера зелий, также исчез за стеной дождя. Я сглатываю вставший поперек горла комок и говорю Тому, что куплю эту книгу. Он улыбается своей привычной теплой улыбкой и идет вместе со мной к прилавку. Жизнь продолжается.

Просто мы разные, и даже я не могу с этим поспорить. Кажется, протяни руку — и коснешься мечты. Еще чуть-чуть, совсем немного… Северус сумел понять меня и принял правильное решение.

Я любила его, он любил меня. Все очень просто. Так же, как то, что я не могу бросить обществу вызов. Северус не осуждает меня. Это видно по его взгляду, жестам, усмешке. Он разделил наше одиночество, не ропща, не проклиная. Я благодарна моему профессору за это.

*Гуль (араб. миф) — злой дух — мифическое существо, трупоед, оборотень, обитает по поверью в Средней и Малой Азии, в пустыне, подстерегая одиноких путников, убивая и пожирая их, потому как питается только свежей мертвечиной, а в пустыне, согласитесь, такой пищи не особо много; имеет вид страшного чудовища, но иногда является путникам в образе женщины, что говорит о его гермафродизме.

Сайт: http://fairytale-creature.v-teme.com/gul