Мотылёк  (гет)

Ты пишешь в первую очередь для себя.

Если тебе нужна философия, то пусть она будет.

Главное, не дави.

Лучше философия, идущая от сердца,

чем надуманные сюжетные линии.

Читатели, настоящие читатели,

смотрят больше не на слова, а на эмоции автора.

Никакие интриги им не нужны,

если автор их выдавил с трудом.

Им нужна твоя душа.

И твое сердце.

А тебе нужно либо дать им то,

что они хотят, либо попытаться надуть.

Только надувательство должно быть очень качественным,

иначе настоящий читатель не поверит.

Renardy

Акт первый: Зелье

* * *

— Северус, посмотри какое яркое солнце! Правда, красиво?

Девушка в ответ беспечно смеется, запрокинув голову. Сильный порыв ветра вырывает из ее рук белый зонтик и, подхватив, уносит его вдаль. Но сейчас это совершенно не имеет значения. Ведь она смеется. Она счастлива.

* * *

— Нет, мисс Грейнджер! Об этом не может быть и речи! — казалось, мой возмущенный возглас долетал даже до Астрономической башни.

— Но почему? Северус, глупо не использовать такую возможность! Шанс обучаться в Сорбонне дается один раз в жизни, и потом….

— А что потом? — поинтересовался я, отрешенно рассматривая ее лицо.

— Ну как же, мы решили, что, когда я окончу учебу, мы сможем открыто заявить о своих чувствах. Нам не нужно будет прятаться, лгать. Наши отношения больше не смогут вредить репутации, — Гермиона посмотрела на меня огромными карими глазами.

Опять. Как полгода назад, обещая мне, что наша связь не будет ей в тягость. Шепча, что любит меня и никогда не предаст. Какой же наивной она тогда была. А может это я, старый дурак, слишком заигрался в любовь и захотел поверить в истинность этих чувств. Дело даже не в двухлетней разлуке, которая ожидает нас, когда Гермиона поедет учиться в Сорбонну. А она уедет, я в этом не сомневаюсь. Дело в ней.

Мисс Грейнджер выросла, изменилась, стала решительной. Порой я жалею, что дал тогда слабину и позволил себе надеяться на благосклонность судьбы. Позволил зародиться тому, что Гермиона именует «связью». Слово режет слух. Словно есть что-то постыдное в этом, что-то, что стоит спрятать, укрыть от чужих глаз, чтобы, не дай Мерлин, никто не узнал. Собственно, этим мы и занимаемся последние четыре месяца. Таимся, прячемся, лишь иногда урывая пару часов для редких встреч. И все наши отношения состоят из скупых улыбок, украдкой брошенных взглядов в классе и пары поцелуев. А ведь все так хорошо начиналось: золотые октябрьские листья, кипящие котлы и постоянные вопросы, выводящие меня из себя.

А порой так хочется ее обнять, прижать к сердцу и не отпускать. С горечью вспоминаю тихий зимний вечер, потрескивающие дрова в камине и приятную тяжесть ее тела в моих руках. Гермиона о чем-то размышляла, а я с удовольствием перебирал пальцами мягкие локоны. Хорошо тогда было, уютно. Мы делали только первые шаги навстречу друг другу, не пытаясь скрывать наших чувств. Как же я скучаю по тому времени…

— Гермиона, я устал.

Она пару раз удивленно моргнула. Затем, произнесла медленно, четко выговаривая каждое слово:

— Хорошо, мы продолжим разговор завтра.

Приблизившись ко мне, девушка стала на цыпочки, мазнула губами по моей щеке и ушла не оглядываясь. А я стоял возле стола и смотрел перед собой невидящим взором, ощущая пустоту в том месте, где должно находиться сердце. Но разве оно у меня еще есть?

* * *

— Мистер Уизли, я настоятельно советую вам прислушаться к шепоту мистера Поттера и не добавлять корень вербены в ваше кхм… зелье, — заметил я, нависая над котлом гриффиндорца, в котором кипела дурно пахнущая жижа.

Злобно посмотрев на меня, Уизли все же положил корень на стол. Разумное решение. Сомневаюсь, что класс смог бы без потерь перенести еще один взорванный котел. В прошлый раз Поттеру здорово досталось от глотка «Бодрости» в исполнении его друга. Благо, Гермиона в это время сидела в противоположном конце класса, помогая Лонгботтому с его варевом.

Развернувшись, я не спеша обошел класс, время от времени критикуя промежуточные результаты. В котлах мистера Малфоя и мистера Томаса плескалось прозрачное зелье с легким розовым отливом. Гермиона же сумела добиться идеального результата. Впрочем, как и всегда. Остальные ученики не могли похвастаться столь же хорошими зельями. У большинства они приобрели жуткий синеватый оттенок — значит, эти студенты не выдержали временную паузу, перед тем как добавить лапки цикады.

Вернувшись к столу и повернувшись лицом к ученикам, я подытожил:

— Что ж, весьма неплохо. Для студентов-третьекурсников.

Пристально обведя взглядом притихших молодых людей, я продолжил:

— Меньше, чем через месяц, вы окончите школу, седьмой курс. Надеюсь, к тому времени вы сумеете хоть что-то вынести с моих уроков и не опозориться на предстоящих экзаменах.

Сделав несколько шагов вперед, я остановился возле стола, за которым сидели Поттер и Уизли. Первый внимательно наблюдал за мной, слегка наклонив голову. Второй — скривился, встретившись со мной взглядом, и бросил в котел лежащий на столе ингредиент. Я поморщился — что за небрежность! — и собрался сделать Уизли замечание. Не успел. Жижа в котле вспенилась и с негромким хлопком брызнула в разные стороны. Я едва успел сотворить щит, чтобы закрыть учеников от капель зелья, понимая, что себя защитить я не успеваю. Последнее, что помню, перед тем как провалиться в спасительную темноту, это обжигающая жидкость на моем лице и тихий шепот: «Профессор».

* * *

— Как он? — спросила госпожа директор у медсестры.

— Плохо. Тяжелое состояние, очень тяжелое, — ответила мадам Помфри.

— Он будет жить? — Минерва с тревогой посмотрела на бледное лицо профессора Снейпа. Участки кожи, на которые попало испорченное зелье, покрывали жуткие ожоги. И без того не слишком привлекательное лицо мужчины приняло вид гротескной маски, которую в спешке слепил горе-скульптор.

— Не знаю, — ответила волшебница, поправив одеяло на груди у зельевара.

— Что ты имеешь в виду?

— Минерва, он впал в состояние, близкое к коме. Все его жизненные показатели замедлились. Если ты имеешь в виду, будет ли он дышать? Да. Есть? Вероятно. Думать и чувствовать? Определенно нет.

Медсестра говорила жестким, сухим, ничего не выражающим голосом. Будто судья, выносящий заключённому смертный приговор, который уже не подлежит обжалованию.

— Что же теперь делать? — директор растерянно посмотрела на мадам Помфри. У нее никак не укладывалось в голове, как такое могло произойти. Одно испорченное зелье и стойкий, как казалось раньше, зельевар навеки прикован к больничной койке.

— Ждать. Или он сам вскоре выйдет из комы, или… — волшебница сделала паузу, предоставляя Минерве самой додумать конец предложения.

Женщина, нахмурившись, подошла к окну и замерла там на несколько минут. Затем сказала, не поворачиваясь лицом к медсестре:

— Я считаю, что мы должны связаться с Мунго и перепоручить заботу о Северусе им. Ты сделала все, что было в твоих силах. Больше мы ничем не можем помочь.

— А как же…

— Зелья? Я думаю, Гораций согласится временно заменить Северуса.

— Я не об этом, — раздраженно поведя плечами, сказала медсестра. — Что будет с профессором Снейпом, когда он очнется?

— Если очнется, если, — с этими словами директор покинула больничное крыло.

За дверью волшебница столкнулась с взволнованной мисс Грейнджер. Минерва очень удивилась, увидев старосту школы возле дверей больничного крыла, но не стала ничего говорить. Глаза девушки лихорадочно блестели, она то и дело покусывала губы, словно пыталась отвлечься.

— Профессор, как себя чувствует мистер Снейп? — спросила староста Гриффиндора, сцепив руки в замок.

— Не очень хорошо, мисс Грейнджер. Сейчас он в коме. Мы не знаем, как помочь ему выбраться из этого состояния, — ответила волшебница.

— Он… очнется? — тихий девичий голос был едва различим.

— Я не знаю, — так же тихо сказала женщина. — Гермиона, я надеюсь, что этот разговор останется между нами. Мне не хочется паники в школе.

—Д-да, — кивнула головой гриффиндорка.

* * *

Темно — вот первое слово, которое пришло мне на ум, как только я убедился, что не сплю и могу более-менее трезво оценивать окружающую обстановку. Я лежал на животе. Под ладонями ощущалась мягкая, податливая материя, а нос улавливал тонкий аромат свежескошенной травы. Проведя рукой рядом с собой по поверхности, я с удивлением ощутил, как сминается и покалывает этот «ковер». Хм, с учетом того, что я потерял сознание в классе зельеварения, то должен ощущать под собой либо холодные камни, либо свежие, накрахмаленные простыни, а не траву. Чертов Уизли! Что за дрянь он умудрился сварить в своем котле? Я сделал глубокий вдох, что бы взять себя в руки. Нужно успокоиться и определить, где я нахожусь. Аккуратно перевернувшись на спину, я на мгновенье замер, прикрыв глаза ладонью. Затем, выждав немного, открыл их и обвел взглядом окружающую меня местность.

Я лежал на зеленой траве, а высоко в небе горело яркое солнце. Странно. Со всех сторон до горизонта тянулся луг. И больше ничего: ни деревьев, ни животных, ни людей. Вокруг была лишь бескрайнее поле. «Что ж, по крайней мере, не пустыня», — подумал я, усмехаясь и вставая на ноги. Убедившись, что палочка на месте, я решительным шагом направился на запад. Нужно найти людей или какое-то здание. Не может же эта зелень быть везде, верно?

Акт второй: Двойник

* * *

Она медленно снимает платье, стоя ко мне спиной. Дюйм за дюймом оголяется ее бархатная кожа. Я сжимаю кулаки, борясь с желанием подойти, коснуться губами округлого плеча, ощутить пьянящий запах юного тела. Нельзя поддаваться искушению, нельзя. Ведь она не настоящая. Она — иллюзия.

* * *

Сколько я уже иду? Час? Два? Вечность? Такое впечатление, что это поле никогда не закончится. Я устал, у меня болят ноги. От ветра, дующего в лицо, слегка покалывает кожу. «Наверное, обгорел», — мелькает в голове мысль. Сделав еще несколько шагов вперед, я остановился, прикрыв глаза левой рукой. В правой я продолжал сжимать волшебную палочку, опасаясь, что на меня могут внезапно напасть. Сказывается давняя привычка и врожденная осторожность. А может, это паранойя? Мерлин его знает!

Упрямство, заставляющее меня двигаться вперед, оказалось не безграничным. Сдавшись, я опустился на землю, продолжая закрывать глаза от яркого солнца. Интересно, что бы сказала Гермиона, узнай, что я признал свою слабость? Скорее всего, мягко улыбнулась, стараясь скрыть свое ликование. Представив ее упрямое лицо и закушенную губу, я невольно рассмеялся: эта картина была безумно забавной.

— Не думаю, Северус. Девочка не стала бы скрывать своих эмоций. Она — гриффиндорка, — раздался рядом спокойный голос. Вздрогнув, я обернулся и резко выбросил вперед руку с зажатой в ней палочкой. Тонкий конец оказался как раз на уровне покрытого морщинами лица. Лукавые голубые глаза с интересом смотрели на меня. Сглотнув вставший в горле комок, я прошептал:

— Ты мертв.

— Я — нет. Он — да. Хотя я бы не стал с уверенностью это утверждать. Старый лис имел в рукаве много козырей, — доверительно сообщил мне Дамблдор, чуть наклонившись вперед.

Прищурившись, я внимательно оглядел сидящего напротив меня мужчину. Длинные седые волосы, серебристо-белая борода, нелепая фиолетовая мантия с вышитыми на ней золотистыми звездочками — все говорило о том, что передо мной сидит ныне покойный директор Хогвартса Альбус Дамблдор. Еще раз окинув взглядом волшебника, я, нахмурившись, сказал:

— Ты не Альбус. Он мертв вот уже два года. Я сам его убил.

— Верно, — подтвердил «директор».

— Кто ты? — не сводя глаз с мужчины, я медленно поднялся на ноги и отошел на несколько шагов назад. Если незваный гость нападет, дистанция обеспечит мне несколько секунд форы.

— Я — твой друг или наставник, или внутренний голос — называй как хочешь, ведь суть от этого не изменится, — волшебник лёг на спину и насмешливо посмотрел на меня снизу вверх. От этого взгляда мне стало неуютно. Даже так, лежа на спине, псевдо-Дамблдор выглядел внушительней меня, излучая непонятную силу — жуткую и мощную.

— Друг? А почему же ты тогда принял облик Альбуса? — задал я вопрос, внимательно наблюдая за мимикой и жестами моего собеседника. Годы шпионской деятельности научили меня обращать внимание на любые, даже самые незначительные мелочи.

Таким непривычным, но в тоже время знакомым жестом волшебник медленно провел пальцем по губам, затем, не спеша, поднялся на ноги и закрыл ладонями лицо. Замерев в таком положении на миг, он резко убрал руки за спину. Вместо лукавых голубых глаз на меня смотрели горящие красные точки. Лицо стоящего напротив меня человека расплывалось, теряло чёткость, бледнело, обретая хищные, змееподобные черты. Миг — и передо мной стоял Темный Лорд.

— Так лучше? — поинтересовался он.

Крепче сжав рукой палочку, я занял оборонительную позицию. Я был готов к нападению в любой момент, но противник не спешил нанести мне первый удар. Вместо этого он молча стоял и рассматривал меня так, словно видел впервые в жизни.

— Я рас-с-сочарован, Северус-с-с, — тихое шипение неприятно резало слух. Я почувствовал, что моя спина покрылась мелкими мурашками.

— Прекрати! — приказал я, осознавая, что если передо мной действительно стоит Вольдеморт, то эти слова его еще больше разозлят.

К моему удивлению, волшебник мягко рассмеялся и, подняв руки в примирительном жесте, сказал:

— Знаешь, Снейп, ты редкий засранец и закомплексованный эгоист. Я совершенно отказываюсь понимать, как такая очаровательная девушка могла тебя полюбить.

— Спрашиваю последний раз: кто ты такой? — четко выговаривая каждое слово, я продолжал внимательно за ним следить.

— Я уже говорил: я твой внутренний голос, твоя совесть.

— И как это понимать?

— А зачем? Это надо просто принять! — воскликнул он и растворился в воздухе.

Я ошеломленно уставился на то место, где недавно находился двойник Лорда. Неприятное чувство кольнуло меня. Это возмутительно! Как он мог исчезнуть, толком ничего не объяснив? Чертыхнувшись, я развернулся и… замер, изумленно глядя на маленькую, уютную беседку, увитую зеленым плющом. Она, словно оазис, возвышалась над бескрайней зеленой степью. Но с уверенностью могу сказать, что еще десять минут назад ее там не было! Что же это за место такое: где исчезать в никуда и появляться из ниоткуда в порядке вещей? Немного помедлив, я все же направился в сторону беседки, надеясь, что там у меня появится возможность немного отдохнуть и обдумать сложившуюся ситуацию.

Зайдя в беседку, несколько раз моргнул, привыкая к полумраку. Обвитые зеленью и цветами деревянные доски создавали впечатление, что я нахожусь в каком-то маленьком шалаше, затерянном в кроне столетнего дуба. Посредине стоял квадратный стол в окружении лавочек, поросших травой. На одной из них сидела девушка. Заметив мой взгляд, она улыбнулась и сказала:

— Здравствуй, Северус!

* * *

— … мне так больно видеть тебя беспомощным, — мой тихий голос был обращен к профессору, неподвижно лежавшему на кровати. Его бледное лицо покрывали красные полоски шрамов. Ожоги сошли, но двух недель явно недостаточно для полного исцеления увечий, полученных на том злосчастном уроке. Вздохнув, я продолжила:

— Сегодня я сбежала из Хогвартса. Соврала профессору МакГонагалл, что у меня заболела мама. Она поверила мне, представляешь? А ты говорил, что я не умею врать, — горько рассмеявшись, я подалась вперед и взяла его ладонь в свои руки. — Медсестра в приемной долго не хотела мне говорить, в какую палату тебя поместили. Но я ее убедила. Ты же знаешь, какой я могу быть настойчивой, если мне что-то очень нужно.

Переплетя свои пальцы с пальцами Северуса, я ощутила, как пустота в моей груди начала потихоньку исчезать. Как же хорошо было сидеть рядом с ним, держать его за руку, слышать спокойное дыхание. Но так невыносимо больно знать, что зельевар вот уже две недели не выходит из комы.

— Извини, что я не пришла к тебе раньше. Я скучала. Знаешь, Северус, я жалею, что последний наш разговор закончился так…. печально… — я не закончила предложение, зажмурив глаза. Он не переносил женских слез. Они его раздражали. Вот почему даже сейчас, когда зельевар не может видеть моего лица, я все равно пытаюсь сдерживать их. Не хочу его огорчать.

— На прошлой недели, в среду, Хогвартс посетила комиссия из министерства магии. Они побывали на открытых уроках у седьмого курса. Думаю, тебе не интересно будет слушать о прорицаниях и трансфигурации. Я расскажу тебе о зельях. Профессор Слизнорт прекрасно провел у нас урок. Безусловно, ему далеко до тебя. Такой железной дисциплины, какая царит на твоих уроках, он так и не смог добиться. Нет теперь того очарования, создаваемого твоими язвительными комментариями, нет тихого ужаса, появляющегося на лицах учеников в твоем присутствии, нет даже взорванных котлов. Знаю, ты бы сейчас поморщился и сказал, что мои слова замечательно характеризируют твою методику преподавания предмета. И ты оказался бы полностью прав! Потому что, несмотря на твой вредный характер и зачастую несправедливое отношение к ученикам, они скучают по тебе. Все. Гарри так и сказал представителям комиссии, — аккуратно положив его руку поверх одеяла, я устало откинула голову на спинку кресла. За приоткрытыми дверями были слышны голоса. Двое мужчин о чем-то спорили, волшебница говорила ребенку, что нельзя громко кричать в больнице, а где-то рядом, совсем тихо, играла музыка. Кажется, скрипка. Пронзительная, нежная мелодия разливалась в воздухе, затрагивая натянутые струны моей страдающей души. Пустота почти исчезла, оставляя после себя щемящее ощущение в груди. Сглотнув, я прошептала:

— Больно, Северус, как больно. И горько. Я так боюсь потерять ту нить, что связывает нас, боюсь потерять тебя. Возвращайся, Северус, возвращайся. Ты нужен мне.

Встав с кресла, я подошла к кровати зельевара. Сейчас его лицо было совершенно спокойным. Ласково проведя ладонью по его щеке и наклонившись, я поцеловала в уголок губ.

Отстранившись, я сказала:

— Мне нужно возвращаться в школу. Но я скоро снова навещу тебя. Обещаю.

Подойдя к выходу из палаты и уже взявшись за ручку двери, я резко оглянулась. Лицо Северуса оставалось таким же спокойным.

Акт третий: Замкнутый круг

* * *

Ее пальцы скользят по моей щеке, лаская кожу, обещая, увещевая, уговаривая. Я почти верю этим карим глазам, этой нежности. Она просит меня остаться. Мне нужно лишь кивнуть головой в знак согласия. Но где-то далеко, на краю сознания продолжает звучать голос той, другой, которая поверила мне. Поверила в меня. «Возвращайся, Северус, возвращайся. Ты нужен мне», — шепчет Гермиона.

— Останься.

* * *

— Гермиона… Что ты здесь делаешь? — требовательно спросил я.

— Сижу, — безмятежная улыбка коснулась ее губ.

Абсурд. Она не может быть здесь! Во время взрыва Грейнджер сидела в другом конце класса. Я это точно знаю. Внимательно глядя на девушку, я медленно обошел стол и сел на противоположную скамью, лицом к ней.

— Ты устал, — не спросила, а заявила она.

— Какая невероятная наблюдательность, мисс Грейнджер, — язвительно произнес я, скрещивая руки на груди. Сомневаюсь, что это настоящая Гермиона.

Она никак не отреагировала на мое замечание. Чуть подавшись вперед, девушка облокотилась на стол и положила подбородок на переплетенные пальцы рук. Весь ее вид выражал крайнюю степень заинтересованности.

— Ты уже познакомился с Совестью? — поинтересовалась она.

— С кем?

— Совестью, внутренним голосом… Он же — занудный дядя, обожающий поучать всех и каждого.

— Совесть, говоришь, — повторил я. — Чья?

— Что за глупый вопрос? Твоя, разумеется. О! Так ты не знаешь, — кивнув своим мыслям, Гермиона нахмурилась.

— Чего не знаю? — мой голос звучал обманчиво мягко. Я был зол, очень зол.

Откинувшись на обвитую плющом стенку беседки, девушка объяснила:

— Ты оказался замкнутым в своем сознании, Северус. Нет! Не перебивай! — воскликнула она, заметив, как я открываю рот. — Я точно не знаю, что случилось в реальном мире. Наверное, несчастный случай или травма. В любом случае, там ты, Северус, оказался в оцепенении и перенесся сюда.

Я провел пальцами по подбородку и нахмурился. Странная история, но она, признаюсь, не лишена смысла.

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю. Я знаю, — ответила Грейнджер. — Это место создал ты. Бескрайнее зеленое поле — твое подсознание, твой мир, куда ты каждый раз попадаешь во сне. Я и Совесть живем здесь. А теперь и ты.

— Почему поле? — задал я первый пришедший в голову вопрос.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Раньше здесь было ущелье с водопадом. А еще до моего появления — выжженный клочок земли в окружении непроглядной тьмы. Совесть говорит, что декорации меняются в зависимости от твоего эмоционального состояния.

— Я сошел с ума, — подытожил я.

— Не факт, — возразила псевдо-Гермиона, вставая из-за стола. Приблизившись ко мне, она протянула мне руку и прошептала:

— Пошли.

— Куда?

— Увидишь, — ответила она, лукаво глядя мне в глаза.

Я поднялся на ноги, сжав узкую ладошку.

— Мне нужны ответы, Гермиона.

— Разумеется, — шепнула девушка, увлекая меня за собой.

* * *

Выйдя из беседки, мы оказались на знакомом поле, поросшем зеленой травой. В воздухе витал нежный цветочный аромат. Ветер лениво шевелил тонкие стебли, пригибая их до земли. А вокруг стояла тишина: звонкая, вязкая, чарующая. И жуткая.

Оглянувшись, я посмотрел на Гермиону. Поймав мой взгляд, она сказала:

— Надо идти, пока не стемнело.

— Боишься темноты? — я насмешливо посмотрел на нее.

— Нет, не в этом дело.

— А в чем?

— Ты не сможешь идти ночью. Они не пустят.

— Они? — переспросил я. — Ты же говорила, что здесь живете только ты с Совестью.

— Я не могу этого объяснить. Не сейчас, — произнесла девушка, не глядя на меня.

Отпустив мою руку, она сделала несколько шагов вперед и, подняв ладошку вверх, резко сжала кулачок. Миг — и в ее руке с легким хлопком материализовался белоснежный зонтик. Раскрыв его и покрепче сжав в руке, Гермиона пошла вперед, не оглядываясь. Я последовал за ней, удивленно рассматривая предмет. Зачем он ей в солнечную погоду?

— Чтобы защитить лицо от солнечных лучей, — ответила на мой мысленный вопрос девушка.

— Я не спрашивал тебя, — заметил, продолжая идти за ней.

— Спрашивал.

— Нет.

— Да. Ты мысленно задал мне вопрос. Я ответила, — пояснила Гермиона. Голос звучал беспечно, в нем проскальзывали скучающие нотки. Наверняка, она сейчас закусила нижнюю губу, напряженно ожидая моего ответа. По крайней мере, настоящая мисс Грейнджер поступила бы именно так.

Я ничего не сказал, предпочитая молчание. Мне нужно о многом подумать.

* * *

Мы шли долго. Вокруг была все та же тишина. Сейчас она мне кажется все более давящей, зловещей. Странное место.

— Это мысли у тебя странные, а место нормальное, — вырвал меня из размышлений мелодичный голос.

— Ты читаешь мои мысли? — поинтересовался я, в два шага оказавшись рядом с ней и пытливо заглядывая в глаза.

— Неудачная формулировка. Мысли не читают.

— Ты не ответила на мой вопрос, — заметил я, продолжая смотреть на нее.

Гермиона раздраженно тряхнула волосами.

— Северус, это твое подсознание. Твои мысли и эмоции создали это бескрайнее поле, небо, ветер, меня. Не имеет значения, думаешь ты или говоришь. Мы тебя в любом случае поймем. Нам не нужны объяснения и пустые слова. У нас с тобой одна дорога, одна горечь на двоих. Понимаешь?

Отступив на несколько шагов назад, я скрестил руки на груди. Глупо пытаться понять это существо. Но теперь я точно знаю, что она — не Гермиона. Моя девочка никогда бы не стала меня убеждать в том, что она понимает меня лучше, чем я сам себя.

Проигнорировав ее вопрос, я спросил:

— Нам еще долго идти?

— Мы уже пришли, — ответила она, указывая рукой на что-то за моей спиной.

Оглянувшись, я увидел возвышающуюся скалу и арку, тянувшуюся черным тоннелем вдаль. Я могу поклясться, что еще минуту назад ее там не было. Тишина стала менее давящей. Вместо этого в воздухе повисло ожидание. Мрачное, скользкое, горько пахнущее полынью ожидание.

— Иди, — подтолкнула меня рукой Гермиона.

— А ты?

— Я тебя здесь подожду, — робко улыбнувшись, девушка сложила зонтик. А потом с хлопком исчезла, распавшись на сотни белоснежных мотыльков. Взмыв в небо, бабочки закружились в воздухе и растворились, мягко шурша крылышками. Я стоял на месте, ошеломленно глядя в небо. Что ж, становится все интересней и интересней.

Путь к арке не занял много времени. Ровно сорок два шага. Точность никогда не бывает лишней. Кто знает, что меня ждет по ту сторону? Перед входом я замер, внимательно осматривая искусную резьбу на камне. Клинок, увитый плющом, выглядел устрашающе. Казалось — протяни руку и сможешь ощутить его тяжесть и холод металла. Криво усмехнувшись, я сделал шаг вперед, навстречу ….

* * *

— … неизвестности. Ее я боюсь больше всего, — подойдя к окну, я продолжила говорить Северусу, неподвижно лежащему на больничной кровати. — Уже прошел месяц. Знаю, я давно тебя не навещала, но… Впрочем, мне нет оправдания.

Горький смешок сорвался с моих губ. Как же тяжело приходить сюда и видеть его таким беспомощным. Он всегда был сильным. Всегда.

— В субботу был прощальный ужин перед отъездом. В своей речи профессор МакГонагалл поблагодарила нас, выпускников, за проявленное мужество и стойкость. Она сказала, что эту войну выиграли дети, и что волшебники не имеют право забывать о цене, уплаченной за победу. Хорошие слова, правда? — оглянувшись, я внимательно посмотрела на бледное лицо, покрытое тонкой сеткой шрамов. — Знаешь, мне показалось, что ты пошевелился.

Сглотнув горький комок, вставший поперёк горла, я села в кресло, стоявшее возле кровати.

— В тот день, на зельеварении, я думала о нас. О том, есть ли у нас будущее. Признаюсь, что сомневалась в нем, сомневалась в нас. Наверное, ты бы сейчас поджал губы и с каменным лицом сказал: «Ты свободна. Я тебя никогда ни к чему не обязывал и никогда ничего не просил». А следовало бы! Тогда бы мне не пришло в голову сомневаться в твоих чувствах.

Я наклонилась вперед, опершись локтями на колени, и закрыла ладонями лицо. Лучше не стало. Но я по крайней мере перестала видеть его неподвижное тело. Как же я в этот момент ненавидела себя! Моя слабость переросла в эгоизм. Все это время я думала о себе, о своей репутации и образовании. Боялась, что друзья и знакомые осудят меня за мой выбор. Зря. Теперь я понимаю, что была не права, что запуталась и не смогла вовремя остановиться.

Вздохнув, я продолжила говорить:

— Я всегда говорила тебе, чего хочу, но никогда не спрашивала, чего хочешь ты. Несправедливо, правда? А ты никогда не заострял на этом внимания, ты просто жил и любил меня. Любил так, как можешь только ты: сильно, нежно, отчаянно, терпеливо снося все мои капризы. Нас было двое, но ты никогда не разделял нас. Для тебя, Северус, мы были едины, — отняв руки от лица, я вновь посмотрела на зельевара. Он оставался неподвижным. — Мне страшно. Я боюсь, что ты никогда не проснешься. Не хочу об этом думать. Я решила, что поеду учиться в Сорбонну. Так будет лучше для нас обоих, и… — недоговорив, я рассмеялась — громким, истерическим смехом.

Вжавшись в спинку кресла, я прекратила смеяться и прошептала:

— Глупая, кого я обманываю? — сделав короткую паузу в своем монологе, я повернула голову в сторону окна. Там, за стеклом, было солнечно, тепло — не то, что здесь.

— Северус, я верю в то, что ты сможешь вернуться к нам. Ты всегда был сильным. Я буду навещать тебя, обещаю. И кто знает, возможно, однажды ты откроешь глаза и скажешь: «Здравствуй, Гермиона!».

Акт четвертый: Разговор

* * *

Три шага разделяют нас с тобой. Я не хочу их делать. Дистанция необходима, чтобы сохранить остатки гордости. Чьей? Не знаю. Но это важно. А ты в растерянности стоишь перед порталом и не можешь поверить, что я ухожу. Не хочешь. Да и зачем? Куда проще себя обманывать. Кто ты, Мотылек? Выдумка, иллюзия, фантом. Тебя не существует. Ты лишь плод моего воображения. Но я люблю тебя. Это единственное, что здесь реально, и единственное, чего я никогда не смогу тебе сказать.

* * *

Пройдя сквозь арку, я оказался в просторном зале. Мраморные колонны подпирали потолок, выложенный разноцветными кусочками стекла. Лучи света, проникая сквозь них, причудливым образом изламывались и искажали пространство. Игра света и теней была красивой, завораживающей. Сделав несколько шагов вперед, я замер, и стал осторожно рассматривать зал. С момента прибытия меня никак не покидало ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Это жутко раздражало.

— Кто здесь? — прервал я тишину и покрепче сжал в руке палочку.

Мой голос разнесся по залу и, отражаясь от голых каменных стен, эхом вернулся ко мне.

— …о здесь, есь, есть… — издевательски протянуло оно.

Я не стал повторять свой вопрос. Встав в центре, под разноцветными лучами, я замер. Меня здесь ждали — об этом свидетельствовали стол и два витых стула. На столе лежало блюдо с фруктами и стояли два бокала, наполненные прозрачной жидкостью. Я сел на ближайший стул и сложил руки на коленях, здраво рассудив, что если бы на меня хотели напасть, то я уже был бы мертв.

Услышав шорох, я повернул голову. Из-за колонны появилась высокая фигура, закутанная в черный балахон с капюшоном, под которым было не видно лица. Я нахмурился: мне не нравится, когда люди прячут свое лицо и отраженные на нем эмоции. Это значит, что им есть что скрывать. Приблизившись ко мне, человек сел на свободный стул. Он не спешил нарушать тишину. Я тоже, несмотря на то, что у меня в голове роились сотни вопросов.

Свет и тень причудливо переплетались, создавая невероятные образы. Иногда они были смешные, иногда страшные. Мне нравилось наблюдать за их игрой. Она успокаивала и снимала напряжение от присутствия незнакомца.

Первым нарушил тишину он, поинтересовавшись:

— Ты долго будешь молчать?

Одарив его холодной усмешкой, я, в свою очередь, задал вопрос:

— Кто вы?

— Я ведь уже представлялся, Северус. Неужели у тебя такая короткая память?

Протянув руку с длинными паучьими пальцами, мой собеседник взял с подноса персик и стал вертеть его в руках. Я напрягся. Эта рука может принадлежать только…

— … Вольдеморту? — закончил он мою мысль.

— Да, — сглотнув, ответил я.

Волшебная палочка в руке создавала лишь иллюзию защиты. Но даже эта иллюзия была сейчас мне необходима.

— Северус, я не твой бывший хозяин.

— Тогда кто?

— Совесть, — ответил он. — Разве Мотылек тебе не говорила?

— Кто? — переспросил я.

— Девушка, которую ты по ошибке принял за Гермиону, — пояснил он.

— Говорила. Но почему ты принял облик Темного Лорда? — спросил я, не замечая, как от волнения перешел на «ты».

— А кого ты хочешь перед собой видеть? Дамблдора?

— Нет, — я покачал головой. — Настоящий образ.

Последние слова прозвучали твердо, почти требовательно. Пожав плечами, Совесть положил персик на поднос. Миг — и вместо фигуры в балахоне появился черноволосый мальчик в старой поношенной одежде. Его длинный нос и черные, глубоко посаженные глаза смотрелись на бледном лице неорганично. Он выглядел неопрятно, а из-за сурового выражения лица — отталкивающе.

— Ну как, нравится? — спросил Совесть.

— Да, так намного лучше, — признался я. И не столь важно, что передо мной сидела моя десятилетняя копия. Теперь можно было задать вопросы и получить на них честные ответы. Ведь врать самому себе — дело неблагодарное.

— Что это за место? — я решил начать с самого простого.

— Твое подсознание. Мир, который ты, Северус, создал в своих мечтах и снах. Я бы назвал его идеальным, — протянул мальчик, и вновь взял с подноса персик.

— Ты считаешь, что предел моих мечтаний — бескрайнее зеленое поле?

— А почему бы и нет? — задал он риторический вопрос. — Может, тебе зелени в жизни не хватает? Вон какой бледный сидишь. Наверное, солнце раз в году видишь, и то по праздникам.

— И все же?

— Северус, этот мир не ограничивается, как ты выразился, «полем». Здесь есть и моря, и водопады, и скалы, и леса. Тут также живут разумные существа.

— Хорошо. Здесь действует магия?

Я продолжал сжимать в руках палочку, смутно подозревая, что в этом месте она совершенно бесполезна.

— Нет, — подтвердил мои подозрения Совесть.

— Как я сюда попал?

— Не знаю, — пожал он плечами. — Обычно ты сюда переносишься во сне. Можно предположить, что там, в реальном мире, ты спишь.

Я внимательно посмотрел на мальчишку сверху вниз, выражая тем самым свое отношение к этой гениальной мысли. Раздраженно взглянув на меня, Совесть сказал:

— Северус, я не знаю, что там случилось. В любом случае, ты жив.

— Почему ты так думаешь?

— Если бы ты умер, то я и этот мир тоже бы исчезли.

Я спрятал палочку и задумчиво провел пальцами по губам. Пока что слова Совести были вполне логичны и не лишены здравого смысла. Поэтому я решил задать ему самый главный вопрос:

— Как мне отсюда выбраться?

— Проснуться.

— Как?

— Я не знаю. Северус, я всего лишь твой внутренний голос. Тот, с кем ты разговариваешь в своих мыслях. Я не могу знать всего, — ответил мальчик, откусив кусочек персика. Пока он жевал, я обдумывал свой следующий вопрос.

— Как долго я здесь находился в прошлый раз?

— Минут пятнадцать, а что?

— Да так, есть некоторые предположения, — я усмехнулся, увидев на его лице любопытство. — Если я нахожусь здесь так долго, это значит, что я уснул не по собственной воле. Скорее всего, на меня воздействовали магией. Последнее, что я помню, перед тем, как оказаться здесь — это взорвавшийся котел мистера Уизли. Возможно, сейчас я нахожусь под влиянием его зелья, а это значит…

— … что ты не сможешь сам проснутся, — закончил он за меня предложение.

— Да уж, весьма любопытная ситуация, — скривившись, заметил я. — И что же мне теперь делать?

— Ждать.

— Ты так считаешь?

— Да, Северус. Ни ты, ни я не можем ничего сделать, чтобы как-то изменить события в реальном мире и быстрее тебя туда вернуть. Поэтому вот какой совет я могу тебе дать: расслабься и наслаждайся сном. Прогуляйся по полю раздумий, искупайся в море сомнений, взберись на горы сарказма…. Это мир удивительный, в нем много тайн. Поверь, Северус, время, проведенное здесь, будет не самым худшим в твоей жизни.

— Возможно, — проговорил я, глядя в его чересчур мудрые для ребенка глаза. — Спасибо за ответы, Совесть.

Встав со стула, я не оглядываясь пошел к выходу. Я не прощался, потому что знал — это отнюдь не последняя наша встреча.

* * *

Выйдя из арки, я увидел Гермиону, которая рассматривала что-то в небе. Она держала в руках все тот же белый зонтик, который закрывал половину ее лица. Каштановые волосы мягкой волной лежали на ее плечах, обволакивая хрупкую фигурку. Я украдкой любовался Гермионой.

«Нет, не Гермионой. Мотыльком!», — поправил я себя мысленно.

Не спеша подойдя к ней, я поинтересовался:

— На что ты смотришь?

— На небо. Оно прекрасно, — раздался тихий ответ.

Я тоже посмотрел на небосвод, окрашенный в розовые и пурпурные цвета; возле самого горизонта он был ярко-красным, с легкой сиреневатой дымкой у самой земли. Странное сочетание красок, но, признаюсь, красивое.

Солнце садилось, а мы все продолжали смотреть на небо. Тишину нарушало лишь наше дыхание да едва заметный ветер, шуршащий по траве. На душе у меня было хорошо и спокойно. Несмотря на всю эту нелепую ситуацию, я впервые за долгое время наслаждался тишиной. Рядом со мной была прекрасная девушка. И пускай она всего лишь копия Гермионы. Сейчас мне необходимо ее присутствие и эта иллюзия.

— Северус, посмотри, какое яркое солнце! Правда, красиво? — неожиданно спросила она, поворачиваясь ко мне. Край зонтика больно задел плечо. К тому же, он мешал прикоснуться рукой к ее волосам.

— Да, очаровательно. Только убери, наконец, этот проклятый зонт!

Девушка в ответ беспечно засмеялась, запрокинув голову. Сильный порыв ветра вырвал зонтик из ее рук, подхватил его и унёс. Но сейчас это совершенно не имеет значения. Ведь она смеется. Она счастлива. И я счастлив вместе с ней. Поддаваясь порыву, я провожу рукой по ее мягким волосам. Девушка довольно жмурит глаза и прижимается ко мне спиной. Я ее, однако, не обнимаю, да она и не жалуется.

Так мы стоим неподвижно, наслаждаясь закатом и обществом друг друга. А потом Мотылек отстраняется. В блеклых солнечных лучах она прекрасна. Не той обжигающей, волевой красотой, как Гермиона. Нет! Она мягкая, податливая, нежная. И это замечательно. Глядя на нее, я ловлю себя на постыдной мысли, что, если соединить ее и Гермиону, получится идеальная женщина.

— Северус, нам нужно идти! — говорит Мотылек. И я замечаю в ее глазах беспокойство.

— Что случилось? — спрашиваю я, чуть нахмурившись. Она напугана, и я никак не могу понять причину этого внезапного страха.

— Нужно идти! Они скоро будут здесь.

— Кто? — интересуюсь я и успокаивающе опускаю ладонь ей на плечо. Она дрожит. Что же могло так напугать Мотылька?

— Тени, — тихо отвечает она.

Акт пятый: Изнанка

* * *

— Почему мне так нравится то, что меня разрушает? — спросила она, продолжая сжимать мой локоть. Ногти девушки царапали кожу даже через ткань рубашки. Казалось, от моего ответа зависит ее жизнь.

— Вру, — чуть помедлив, признаюсь я.

* * *

Окружающий нас пейзаж существенно не менялся. От этого создавалось впечатление, что мы топчемся на месте. В боку нещадно кололо от долгого бега. Я остановился, пытаясь восстановить дыхание. В сгустившихся сумерках видимость была отвратительная. Плохо, придется полагаться на слух, а в этом странном месте такая идея была не самой лучшей.

— Северус, нужно идти. Мы не успеваем, — сказала Мотылек, вертя головой по сторонам. Ее руки вновь сжимали ручку белоснежного зонтика так, словно тот мог спасти ей жизнь.

— Ты мне можешь сказать, от кого мы убегаем? — поинтересовался я, отдышавшись. С того момента, как я вышел из арки, прошло минут двадцать. Все это время Мотылек подгоняла меня. На все мои вопросы она либо не обращала внимания, либо бросала короткое «нет времени».

— От Теней.

— Я это уже слышал. Мотылек, кто такие Тени? Почему ты их так боишься?

— Они злые, и их много. Нападают всей сворой и пьют твою силу, — ответила она, продолжая напряженно всматриваться в темноту.

— Дементоры? — предположил я.

— Нет, Тени! — раздраженно тряхнула волосами девушка. — Нам нужно спешить, мы и так уже слишком долго стоим на одном месте. Они могут нас почувствовать.

— Как вы с ними здесь боретесь?

— Что? — переспросила она.

— Сражаетесь, — уточнил я. — Как их уничтожить?

— Откуда я знаю? Уничтожить их нельзя.

Мне не понравилось, как прозвучали ее слова. Слишком много уверенности в них было. Мое воображение стало рисовать отнюдь не радужные перспективы.

— Откуда ты знаешь? Ты же не пробовала…

— … убить их? Нет, я не пробовала. Но, — волшебница чуть повысила голос, видя, что я опять собираюсь ее перебить, — пробовала Лань.

— И как, получилось? — спросил я, опуская тот факт, что Мотылек вновь закончила за меня предложение. Признаюсь, меня это жутко раздражало.

— Смотря у кого, — хмыкнула она. — Тени живы, а вот Лань мертва.

Я досадливо поджал губы. Что ж, вот тебе и первое правило: никогда не стоит недооценивать противника.

— Идем, — потянув меня за рукав мантии, Мотылек быстрым шагом направилась вперед. Я последовал за ней.

Ночь вступила в свои права. Вокруг было тихо, словно кто-то наложил на весь мир Силенцио. Не было привычных звуков, лишь наши шаги нарушали безмолвие зеленого поля. У меня появилось плохое предчувствие, и захотелось скорее добраться до уютной беседки, окруженной надежным коконом из зелени.

Словно услышав мои мысли, метрах в трехстах от нас появился знакомый силуэт. Мотылек резко остановилась и провела рукой по лицу, словно хотела снять с него тонкую паутину. Убедившись, что перед ней не мираж, девушка облегченно вздохнула.

— Спасибо, — повернувшись ко мне, поблагодарила она.

— За что? — удивился я.

Она улыбнулась и хотела что-то ответить, но не смогла, замерев на месте и с ужасом глядя на что-то за моей спиной. Я хотел оглянуться, но Мотылек не позволила. Схватив меня за руку, она побежала в сторону беседки. По инерции сделав вслед за ней несколько быстрых шагов, я остановился и, высвободив руку, обернулся. В дюжине футов от меня, выбрасывая черные щупальца, копошилось нечто, больше всего похожее на чернильную кляксу. Но вот оно разрослось и разделилось на пять темных фигур. Эти фигуры плавно меняли свои формы, и через несколько мгновений передо мной оказалось полдесятка Пожирателей смерти в серебряных масках и черных мантиях.

Отойдя немного назад, я занял боевую стойку и вытащил волшебную палочку. В голове всплыли слова Совести о том, что здесь не действует магия. Я, сжав зубы, мысленно помянул Мерлина. Все же стоит попытаться. Если это моя сознание, то, вполне возможно, я сумею сотворить пару-тройку заклинаний.

Тем временем Тени стали медленно приближаться ко мне. Они разделились: две начали обходить меня слева, две — справа, а одна плечистая фигура шла прямо на меня. Похоже, «Пожиратели» пытались взять меня в кольцо. Я недобро оскалился. «Надеюсь, Мотылек успела добежать до беседки», — мелькнула в голове мысль. Затем, я начертил ломаную линию в воздухе и мысленно произнес: «Сектусемпра». И… ничего не произошло. Я попробовал вновь, шепнув: «Редукто». С конца палочки сорвался лишь сноп красных искр, а Тени продолжали меня окружать.

— Вкус-с-сная еда, свеш-ш-шая, — прошипела одна из теней, протягивая ко мне руки. Вторая мерзко захихикала и в следующее мгновение прыгнула на меня. Я упал на спину. Цепкие, сильные руки вжимали мое тело в землю, нещадно давя на грудную клетку. Стало тяжело дышать. Я попытался сбросить с себя напавшего, но не смог — к нам уже подобрались остальные «Пожиратели». Каждый из них тянул ко мне руки, пытаясь разорвать меня на мелкие кусочки. Они явно хотели меня сожрать. Это ощущалось в их нетерпеливых резких движениях, слышалось в наполняющем ночной воздух шипении. Казалось, еще немного — и они поглотят меня целиком.

— Нет! Не трогайте его! — закричала Мотылек.

Я повернул голову и увидел, как девчонка раскрывает свой зонтик. Прозвучал тихий щелчок, и из белой ткани появился ослепительный свет. Он разрастался и, казалось, заполнил собою все пространство. Я зажмурил глаза в надежде, что это сияние скоро прекратится. Невыносимое, яркое, обжигающее — оно пожирало все на своем пути, но вскоре исчезло вместе с тяжестью, прижимающей меня к земле, уступив место тьме. Я обрадовался ей.

* * *

— Не делай так больше, — попросила Мотылек, посмотрев на меня карими глазами. Я несколько раз моргнул, пытаясь справиться с головокружением. Трудно отличать ее от Гермионы. Особенно когда видишь каждый раз перед глазами лицо гриффиндорки.

— А что ты хотел увидеть? — поинтересовалась она. — Ты сам меня такой создал.

— Прекрати копаться в моей голове, — я сел, и поморщился от неприятных ощущений, оставшихся после знакомства с Тенями. Грудь все еще болела.

— Я не копаюсь. Вовсе не обязательно говорить, если можно вести беседу мысленно.

Я нахмурился. Мне не понравилась эта идея, поэтому я решил сменить тему разговора.

— Кто такие Тени?

— Мечты, разрушенные реальностью и превратившиеся в подсознательный страх, — пояснила Мотылек.

— Вот как? Никогда не подозревал о том, что у меня столь опасные мечты.

— Отчего же? Они не опасны, — возразила девушка, садясь на траву напротив меня. — Когда ты был ребенком, то любил мечтать. В восемь лет ты отчаянно желал, чтобы тебе на день рождения подарили игрушечную железную дорогу. В витрине магазина она казалась такой яркой, правда? Ты представлял, как проснешься утром и обнаружишь на столе подарок. Соберешь его, будешь играть вместе с отцом. А мама испечет вишневый пирог. Ты раз за разом прокручивал в своей голове эту фантазию, иногда добавляя к ней разные детали. Но суть оставалась прежней, менялась лишь форма.

Я закрыл глаза, продолжая слушать Мотылька. Она описала все очень точно. Я до сих пор помню свой девятый день рождения. В тот день отец очень сильно напился и вновь поругался с матерью, а мне вместо железной дороги достался подзатыльник. Невесело усмехнувшись, я сказал:

— Это всего лишь мечта.

— Верно, но она не воплотилась в жизнь, а была загнана глубоко в подсознание и вывернута наизнанку. В результате здесь появилась еще одна Тень.

Я кивнул. Мое внимание привлек белый зонтик, лежащий на земле у ее ног. Я наклонился и взял его. Гладкая деревянная ручка была теплой и приятной на ощупь.

— Ты говорила, что Теней невозможно убить.

— А я их и не убивала, — слабо улыбнулась она. — Свет может отпугнуть Теней, но он не причиняет им существенного вреда.

— Отпугивать, говоришь? Что ж, неплохо, — протянул я, продолжая рассматривать зонтик. — А скажи-ка мне, Мотылек, откуда на нашем пути возникла беседка? Слишком неожиданно, словно по мановению палочки. Мне это кажется немного странным. Ведь она могла появиться и раньше.

Я внимательно посмотрел на собеседницу. Мне нужно было понять этот таинственный мир. И чем скорее я это сделаю, тем быстрее смогу вернуться в реальность.

На лице Мотылька все еще блуждала слабая улыбка. Забрав у меня зонтик, девушка ответила:

— Ты ее создал.

— Как?

— Представил в мыслях и сильно захотел, чтобы она появилась, — Мотылек произнесла эти слова так, словно объясняла прописную истину неразумному ребенку. — Не забывай, это твое подсознание. Здесь не действуют привычные законы физики. Да и магия бесполезна.

— Но в то же время…

— … ты можешь влиять на этот мир, — закончила она мою мысль. — Фантазия, Северус! Все очень просто.

Мотылек довольно улыбнулась. Ей нравилось разговаривать со мной. А еще она, наверное, замечала, что я постепенно переставал воспринимать ее как Гермиону, и это ее радовало.

Я закрыл глаза, представляя вишневый пирог: воздушный, с хрустящей корочкой по краю, он сладко пах вишневым вареньем. Прошла минута, другая, но так ничего и не произошло. Не было тепла в кончиках пальцев, которое возникало каждый раз, когда я творил волшебство. Плохо. Я был уверен, что у меня сразу получится.

— Представь что-то менее съедобное. Сомневаюсь, что еда может здесь появиться, — вновь влезла в мои мысли Мотылек.

Я открыл глаза и раздраженно посмотрел на нее. Настырная девчонка! Мягко рассмеявшись в ответ на мои мысли, Мотылек продолжала:

— Здесь мы не нуждаемся в еде. А то, что не приносит пользы, не может возникнуть из ничего.

— И что ты предлагаешь? — поинтересовался я. Мне не нравилось, что она снова говорит мне, как поступить.

— Представь море Сомнений.

— Я его ни разу не видел.

— Это не важно. Просто закрой глаза и представь.

Подойдя ближе, Мотылек положила теплую ладошку мне на локоть. Это жест был таким естественным, успокаивающим, что я послушно закрыл глаза. Перед моим внутренним взором возникла водная гладь. Темно-зеленая поверхность выглядела спокойной, не было даже ветра. Сделав глубокий вдох, я уловил приятный соленый запах, усмехнулся, открыл глаза и замер, пораженно рассматривая песчаную полосу, лениво омываемую водой.

— Ведь это просто, правда? — спросила Мотылек и улыбнулась.

Акт шестой: Память

* * *

Я хочу потерять память, забыть о тех трех днях. Воспоминания причиняют боль. Мне надоело вежливо улыбаться и говорить ничего не значащие слова. Я устал лгать и изворачиваться, в надежде, что люди правильно поймут намек и оставят меня в покое. И тогда я, наконец, смогу в полной мере насладиться ненавистным одиночеством в своем доме. Жаль, что это всего лишь еще одна мечта, которая никогда не осуществится и со временем превратится в Тень. Жаль…

* * *

— Добрый день, профессор, — поздоровался я со Снейпом. Он, как и в прошлый раз, ничего не ответил мне, а все так же неподвижно лежал на кровати.

Я присел в старое мягкое кресло возле окна. Июль подошел к концу, начался август. Теплые дни были наполнены смехом и манящими ароматами яблок.

Джинни сегодня вновь все утро молчала. Она никак не могла понять, почему я каждую неделю навещаю профессора в больнице. Ведь он до сих пор не проснулся. Целители говорят, что и не проснется. Нахмурившись, я поспешно отогнал от себя эту мысль. Нельзя терять надежду, нельзя.

Пока мы помним человека — он жив. И этого для меня достаточно. К сожалению, не все так думают. Каждый раз, приходя сюда, я надеялся на чудо, а Гермиона уже перестала верить. Она все реже приходит к нему. Иногда мы с ней сталкиваемся в больнице, и тогда она всегда немного краснеет, натянуто улыбается и говорит: «Гарри! Какая неожиданная встреча! А я тут знакомого навещала».

Знакомого. Так я ей и поверил. Как будто это не она в апреле исчезала после уроков в подземельях и задерживалась там до позднего вечера. Теперь все изменилось. Нет больше привычных отговорок, нет мечтательного выражения на лице. Осталась только цель, к которой Гермиона идет упорно, не желая ничем жертвовать. Эгоистка! Лживая, лицемерная дрянь.

Приходя сюда, я говорю со Снейпом в надежде, что он меня слышит. Чаще всего я делюсь с ним воспоминаниями или рассказываю произошедшие со мной смешные истории. Я редко упоминаю в своих историях Гермиону и не говорю о ее планах на будущее. Она собирается уехать учиться в Сорбонну. Я не одобряю это решение, особенно сейчас, когда она нужна профессору. Думаю, Снейпу было бы неприятно об этом узнать.

Солнечный зайчик, словно дразня, скользнул по белым стенам палаты и «перепрыгнул» мне на лицо. Я зажмурил слезящиеся глаза, несколько раз моргнул и немного поменял свое положение в кресле так, чтобы солнце меня не слепило.

Прочистив горло, я начал:

— Профессор, вы не поверите, но вчера…

* * *

— … Совесть сказал, что не знает, как отсюда выбраться.

— Значит, это невозможно, — медленно отозвалась Мотылек. Взяв в руки горсть песка, девушка стала пересыпать его из ладони в ладонь, наблюдая, как с каждым разом его становиться все меньше. Мелкие песчинки осыпались на землю и сливались со своими собратьями в теплый ковер. Солнце нещадно палило, и я вынужден был снять мантию вместе с сюртуком и остаться в рубашке и брюках. Мы сидели на берегу моря Сомнений, пытаясь найти решение моей проблемы.

— Я так не думаю, — покачал я головой. — Если есть вход, значит, есть и выход.

— Если есть, то найдем.

— Ты меня не слушаешь, — заметил я, недовольно посмотрев на девчонку.

— Ошибаешься. Я не только слушаю, но и слышу. У тебя в голове порой возникают занимательные мысли, — возразила Мотылек. Прекратив свою забаву, она поднялась на ноги.

— Северус, для того чтобы найти, надо знать, где искать, верно?

Склонив голову к плечу, я заинтересованно посмотрел на нее. Порой это существо говорило разумные вещи. До сих пор я никак не могу определиться, кто она. Не живая, но осязаемая, беспечна, но достаточно умна, чтобы не лезть на рожон. Но больше всего меня смущало то, что Мотылек внешне — точная копия Гермионы. Мне приходиться все время напоминать себе, с кем я разговариваю.

— Верно, — согласился я. — Что ты предлагаешь?

— Подождать, когда солнце перестанет пытаться нас поджарить заживо и отправиться в сад Теорий. Там мы сможем найти ответ на твой вопрос, — посоветовала она.

Повернувшись ко мне спиной, Мотылек расстегнула молнию на светлом платье и сняла его. Длинные волосы закрыли ее обнаженную спину. Девушка не спеша направилась к воде, оставляя следы на мокром песке.

Я сжал кулаки, борясь с желанием подойти к ней, коснуться губами округлого плеча, ощутить пьянящий запах юного тела. Нельзя поддаваться искушению, нельзя. Ведь она не настоящая. Она — иллюзия. Я не хочу использовать ее, не могу.

Легко скользнув в воду, Мотылек поплыла вперед. Волосы быстро намокли и облепили ее тело, как водоросли. Нахмурившись, я лег на спину и закрыл глаза. На берегу было жарко, и прохладная вода — не меньшее искушение, нежели девушка.

Помянув Мерлина, младшего Уизли и Совесть, я попытался отвлечься от нерадостных мыслей, обдумывая полученную информацию. Если предположения Мотылька верны, то скоро я смогу вернуться в реальный мир. Что ж, за последние два дня — это самая радостная новость.

— Правда? — услышал я насмешливый голос. — Ты-то хоть сам в это веришь?

Открыв глаза и повернув голову, я увидел Совесть. Он сидел рядом и внимательно смотрел на меня.

— Во что? — решил уточнить я.

— Что хочешь вернуться назад.

— Конечно, — ответил я, не понимая, к чему он клонит.

— К тому, что ты врешь сам себе, — любезно пояснил он и отвернулся. Проследив за его взглядом, я увидел Мотылька, которая только что вынырнула из воды.

— Мне нужно вернуться назад. Мое место там.

Я сел и повернулся лицом к Совести. Рубашка намокла от пота и липла к телу. Поморщившись от неприятных ощущений, я спросил:

— Почему Тени вчера напали на меня?

Совесть в ответ насмешливо искривил губы и, не поворачиваясь ко мне, сказал:

— Наведайся сегодня в сад Теорий. Там ты найдешь ответы на многие вопросы. Затем мы с тобой вновь встретимся.

С этими словами он растворился в воздухе, оставив мне на прощание лежащий в песке персик. Я усмехнулся и взял фрукт в руки. Это существо с каждой нашей встречей нравилось мне все больше и больше.

* * *

Наше путешествие не заняло много времени. Вытащив мокрую, но довольную девушку из воды, я сказал ей, что нужно отправляться в дорогу. В этом месте не было четкой грани между днем и ночью. Никто не мог гарантировать, что через час солнце не сядет и уступит место темноте. И Теням. Признаюсь, наша встреча заставила меня серьезно задуматься над тем, какие еще сюрпризы могло хранить мое подсознание.

Беспечно улыбаясь и расчесывая мокрые волосы гребнем, появившимся из воздуха, Мотылек объяснила, как добраться до сада Теорий. Нужно было всего лишь закрыть глаза и представить себе необходимое место. Во время нашего разговора выяснилось, что таким образом можем путешествовать только я и Совесть. Мотылек же способна самостоятельно перемещаться на большие расстояния лишь в виде» бабочек, а Тени — в форме темного облака.

Я крепко сжал ладошку Мотылька, закрыл глаза и представил зеленую листву, дарящую прохладу и защиту от безжалостных солнечных лучей. Легкий ветерок донес до меня запах ежевики и роз. Когда сердце отсчитало два удара, я открыл глаза и увидел сад Теорий. В этом странном месте росло множество растений, начиная от папоротника до спаржи. Ольха, береза, туя, ель, каштаны — эти, на первый взгляд, беспорядочно нагроможденные деревья на самом деле прекрасно сочетались. Странное, удивительное и в тоже время пугающее зрелище. Несовместимое совмещалось, а неизвестное поражало своей причудливой формой.

— Идем, — потянула меня за руку Мотылек.

Пройдя по извилистой тропинке между кленов, мы вышли к живой арке, состоящей из двух сросшихся деревьев с золотистой корой и обвитых зеленым плющом. Миновав проход, мы оказались на круглой площадке, окруженной со всех сторон кустами роз.

— Ты уверена, что это именно то место, где мы получим необходимые ответы? — поинтересовался я у Мотылька.

— Конечно, — кивнула она. — Я бывала здесь не раз.

Приблизившись к одному из кустов, волшебница аккуратно прикоснулась пальцами к закрытому бутону. Хмыкнув, она повернула ко мне голову и произнесла:

— Когда задаешь вопрос, нужно касаться бутона руками. Если ты получаешь ответ, то цветок распускается. Чтобы задать следующий вопрос, необходимо выбрать новый бутон и так далее.

— Есть какие-то ограничения?

— Да. Не больше трех вопросов за один раз.

Я кивнул, показывая, что понял ее. Подойдя к ближайшему кусту, я дотронулся до бутона и спросил:

— Как мне вернуться в реальный мир?

«Нужно захотеть вернуться, и тогда портал сам откроется», — прозвучал в моей голове голос. Через мгновение цветок распустился и я, нахмурившись, выпустил его из рук.

— Ты злишься, — заметила Мотылек.

— Нет.

— Тебе не понравился ответ на твой вопрос, — с усмешкой сказала она.

— Почему ты так думаешь? — я хмуро посмотрел на нее и заметил, как ее пальцы теребят пояс на светлом платье. Она передернула плечами и ответила:

— Они сказали, что, чтобы вернуться — нужно очень сильно этого захотеть. Ты же сегодня говорил, что должен вернуться в реальность. Должен, Северус, а не хочешь.

— Я хочу, — сложив руки на груди, я смерил Мотылька холодным взглядом.

— Неужели? И тебя здесь ничего не держит? — ее щеки покраснели, а глаза пытливо смотрели на меня. Казалось, что она хочет прочитать у меня в голове ответ на свой вопрос. Я оставался внешне спокойным и, немного покривив душой, сказал:

— Нет.

Мотылек закусила нижнюю губу и поспешно отвернулась от меня. Взяв в руки бутон розы, она приглушенным голосом спросила, глотая окончания слов:

— Почему мне так нравится то, что меня разрушает?

«Потому что ты любишь и позволяешь ему убивать себя». На моем лице промелькнуло удивление. Я думал, что ответ может слышать лишь тот, кто задал вопрос.

— Верно, — сказала Мотылек, все так же стоя ко мне спиной. — Если твой разум закрыт.

— Я не открывал свой разум, — удивился я.

Подойдя к ней, я положил руки ей на плечи и мягко развернул ко мне лицом. Глаза Мотылька блестели от слез, а губы обиженно кривились. Сейчас она была похожа на маленькую капризную девочку, которая отчаянно хочет, чтобы ее пожалели. Плачевное зрелище.

— Нет, ты всего лишь «залез» в мою голову.

Сделав глубокий вдох, Мотылек положила руку мне на локоть.

— Северус, ответь мне честно на вопрос, пожалуйста, — попросила волшебница, прильнув к моей груди.

— Хорошо, — пообещал я и обнял ее за плечи. Мягкие, взъерошенные волосы приятно щекотали кожу. Я прижался щекой к ее макушке и закрыл глаза, наслаждаясь тишиной и теплом ее тела.

— Почему мне так нравится то, что меня разрушает? — спросила она, продолжая сжимать мой локоть. Ногти девушки царапали кожу даже через ткань рубашки. Казалось, от моего ответа зависит ее жизнь.

— Я не знаю, Мотылек, не знаю.

— Врешь, — едва слышный шепот заставляет меня вздрогнуть.

— Вру, — чуть помедлив, признаюсь я.

Отстранившись, девушка зло смотрит на меня и исчезает, рассыпавшись на сотни белых бабочек.

Акт седьмой: Страх

* * *

Просто мы разные, и даже ты не можешь с этим поспорить. Кажется, протяни руку — и коснешься мечты. Еще чуть-чуть, совсем немного…

«А оно тебе надо?», — звучит в моей голове голос Совести. Нет, не надо. И поэтому я неторопливо иду навстречу своей мечте, замедляю шаг, вежливо киваю ей головой и прохожу мимо.

* * *

Ну вот, она опять ушла от разговора. Я медленно поправил манжеты и вновь подошел к кусту с закрытыми бутонами роз. Мотыльку нужно время, чтобы успокоиться. А у меня осталось еще два вопроса. Вспомнив недавнюю беседу с Совестью, я спросил:

— Почему Тени напали на меня?

«Они почувствовали твой страх». Но ведь я…

— … не боюсь? Какая поразительная самоуверенность, Северус.

Даже не оглядываясь, я знал, что за моей спиной стоит Совесть. Это существо имело свойство появляться там, где его меньше всего ожидают.

— Я не боюсь Теней, — небрежно бросил я, выпуская из рук раскрывшийся бутон. Я повернулся — и встретился взглядом с лукавыми черными глазами. Несколько мгновений мы внимательно смотрели друг на друга, и каждый пытался уверить оппонента в правдивости своих слов. Ведь они были сказаны спокойным, убедительным голосом, к которому, даже при большом желании, невозможно было придраться.

— Верно, — нарушил молчание Совесть, — Теней ты не боишься. Но у тебя, Северус, кроме исковерканных желаний, есть и другие страхи. Например, боязнь, что твое последнее экспериментальное зелье не пройдет заключительного тестирования, и последние пять лет работы пойдут коту под хвост. Что кто-то узнает, что последние три месяца ты принимаешь вытяжку из левзеи. Голосовые связки в последнее время часто тебя подводят, ведь правда?

— Возможно, — заметил я. — Но это досадные мелочи, которые немного усложняют мою жизнь.

Разговор мне не нравился. Я никому никогда не позволял указывать мне на мои страхи. Страх порождает слабость, слабость — жалость, а жалость — это не то чувство, которое я хочу вызывать у окружающих.

Совесть растянул тонкие губы в неприятной ухмылке и, одернув растянутую футболку, подошел ко мне вплотную. Он ткнул длинным пальцем мне в живот и произнес:

— Лжец.

— Да ну? А ты у нас всегда говоришь правду, — издевательски протянул я.

Чуть наклонившись вперед, я мрачно посмотрел прямо на переносицу Совести. На учеников этот прием прекрасно действовал: им всегда становилось не по себе. Но, к сожалению, на существо из моего подсознания это не возымело никакого эффекта. Мальчишка проигнорировал мой взгляд.

— Мы сейчас говорим не обо мне, а о тебе. Есть много вещей, которых ты, Северус, боишься и не желаешь признаваться в этом даже себе. Тени чувствуют негативные эмоции и поэтому нападают.

— Ты мне не ответил. Я слушаю, — сказал я небрежно. Я по-прежнему убеждал себя в том, что держу ситуацию под контролем.

— Я могу врать другим, но не тебе.

Что ж, по крайней мере, честно.

— И чего ты хочешь от меня? — признаюсь, этот разговор утомлял. Необходимо было взвешивать каждое слово, просчитывать последствия каждой мысли. Нечто похожее я испытывал на допросе в Азкабане, когда любой жест обращали против тебя же.

— Я хочу, чтобы исчез твой самый главный страх. Ты боишься, что Гермиона тебя бросит. Боишься одиночества, — заметив, как мои руки сжались в кулаки, Совесть тоненько хихикнул.

— Ай-я-яй-я-яй… жить с такими честными руками — преступление, Северус.

Я втянул воздух сквозь сжатые зубы и попытался подавить вспыхнувшее раздражение. Не хватало еще поддаться на провокацию мальчишки.

— Что же ты посоветуешь, мой честный друг? — спросил я, выделив последнее слово.

— Кажется, у тебя остался еще один вопрос? — дождавшись моего кивка, он продолжил: — спроси у роз о Гермионе. Только будь осторожен при формулировке вопроса. Ошибиться очень легко.

С этими словами Совесть растворился в воздухе. Я сомневался в необходимости третьей попытки. Любопытство боролось с осторожностью. Победило первое. Я взял очередной бутон и мысленно задал вопрос. И мне ответили: «Нет».

* * *

Найти Мотылька было сложно, хотя бы потому, что я не имел ни малейшего представления, куда она могла улететь. Я поочередно посетил все места, где мы бывали: беседка, скала с аркой, море Сомнений, — но так и не нашел ее. Проблема разрешилась неожиданно. Все это время я искал, где она может быть, а не ее саму. Сосредоточившись, я закрыл глаза и нарисовал в своем воображении девушку с белым зонтиком в руках. Вдох-выдох, вдох-выдох… Сладковатый запах жасмина окутал меня плотным коконом. К нему присоединились запахи миндаля и бергамота. Нота шафрана вплелась в общую симфонию ароматов, оттеняя каждый из них.

Открыв глаза, я увидел перед собой жасминовые кусты. Чуть дальше сидела на траве Мотылек и теребила в руках цветы амброзии. Я опустился рядом с девушкой на землю. Кучерявые волосы были спутаны и закрывали ее лицо. Положив руки на хрупкие плечи, я осторожно развернул Мотылька к себе. Она по-прежнему смотрела на зеленую веточку в руках, не желая встречаться со мной взглядом. Цепко взяв ее за подбородок, я поднял голову девушки и заставил посмотреть на меня.

Так я и думал. Покрасневшие глаза, некрасивые красные пятна на щеках, вспухшие губы.

— Почему ты плакала?

— А ты не понимаешь? — в свою очередь спросила Мотылек.

— Если бы понимал — не спрашивал, — пожав плечами, ответил я.

Мотнув головой, девушка сбросила мою руку и вновь отвернулась. Я поморщился — слезы всегда меня раздражали.

— Ты видишь во мне ее. Всегда видел. Даже сейчас.

Я не стал уточнять, о ком говорит Мотылек. Это и так понятно.

— Чем я хуже? Что во мне не так? — резко повернув голову ко мне, девушка окинула меня злым взглядом. Гермиона всегда злилась, когда у нее что-то не получалось.

— У меня ее лицо, волосы, тело, но в то же время я другая. Я лучше ее, Северус. Ты сам создал для себя идеал, создал меня. До этого им была рыжая Лань. Но ее больше нет. Она ушла. Все уходят, а я остаюсь здесь. Всегда буду рядом. Северус, я достойна занять ее место.

— Вот именно, Мотылек, — медленно протянул я, — создал. Ты — плод моего воображения. А Гермиона живая, теплая, настоящая. Я люблю ее.

Мои слова причиняли боль этому странному существу. Это было видно по тому, как исказилось ее лицо, как она быстро заморгала, пытаясь сдержать непрошенные слезы, как сжала в руках амброзию, сминая маленькие желтые цветочки. Я понимал, что еще немного — и Мотылек вновь исчезнет, рассыпавшись на сотню бабочек. Протянув руки, я привлек ее к себе. Девушка уткнулась мокрым от слез лицом мне в сюртук, ее плечи мелко подрагивали. Я сжимал ее в объятиях. Слова были не нужны. Сейчас они только мешают и причиняют лишнюю боль.

Так я и сидел, держа в руках хрупкую девчонку, которая нуждалась во мне больше, чем я в ней. Отстранившись, Мотылек умоляюще посмотрела на меня. Слезы продолжали катиться по щекам. Резким, чуть нервным движением она стерла их, не отрывая от меня взгляда. Девушка наклонилась вперед и коснулась губами моих губ, лаская, настойчиво пытаясь вовлечь в поцелуй. Я не отвечаю ей. Сижу, замерев каменным изваянием, и перечисляю в уме двенадцать способов использования драконьей крови. Нужно отвлечься от ощущений, которые вызывают во мне ее губы.

Тем временем ловкие пальчики запутались в моих волосах и стали гладить. Еще никто никогда так откровенно не предлагал мне себя. Это озадачивало и в то же время возбуждало. Сглотнув, я отстранился от Мотылька. Дыхание сбилось, а кожу приятно покалывало.

— Прекрати, — хрипло произнес я.

— Нет, — упрямо качнула она головой.

Я встал на ноги и отошел на пару шагов. Нужно взять себя в руки и не думать о том, что… Мерлин! Ненавижу чувствовать себя беспомощным.

— Неправда, ты сильный, — возразила Мотылек, подойдя ко мне. — Не каждый сможет противостоять своим желаниям.

— Вижу, ты уже не плачешь. Замечательно! Оказывается, мое плечо обладает воистину волшебным свойством успокаивать нервных девушек.

— Зачем ты так говоришь, Северус?

Ее умению играть на публику может позавидовать сам Дамблдор. Старый лис так же любил вздыхать и рассуждать о том, как несправедливы друг к другу люди.

Хмыкнув, Мотылек произнесла:

— Здесь никто не может лгать тебе. Это против правил.

— Какие еще правила?

— Которые ты установил, Северус. Можно врать другим, но не себе. Помнишь?

— Помню, — согласился я. Так же хорошо, как тот день, когда согласился убить Альбуса. Можно врать другим, вот только факт, что ты собственноручно убил дорогого тебе человека, эту ложь не изменит. Убить легко, а обидеть и оттолкнуть еще проще. Я боюсь потерять Гермиону. Не хочу разрушить ложью еще один мост, который мы создали с таким трудом.

Встав на цыпочки, Мотылек обхватила ладонями мое лицо и легко поцеловала меня в упрямо сжатые губы. Не убирая рук, скользнула пальцами по щеке, лаская кожу, обещая, увещевая, уговаривая. Я почти верю этим карим глазам, этой нежности. Она просит меня остаться, просит не отталкивать. Мне нужно лишь кивнуть. Мотылек поймет без слов, ведь она всегда понимала.

— Останься.

— Сегодня? — спрашиваю и отвечаю на невысказанный вопрос.

— Сегодня, — чуть помедлив, согласно кивает головой Мотылек.

В этот раз я первым целую ее губы, лицо, шею. Зарываюсь в спутанные волосы и вдыхаю их запах: родной, знакомый, чуть сладкий. Так пахнет Мотылек, а не Гермиона. Цепляюсь за эту деталь, как за спасательный круг. Не буду открывать глаза, потому что вновь стану сравнивать их. Не хочу. Не сегодня.

Гладкая кожа, словно шелк, скользит под моими руками. Движения такие простые и естественные. Прерывистое дыхание девушки вместе с моим хриплым рычанием наполняют окружающую нас тишину. И не важно, что «сегодня» кончится через пару часов, а «завтра» может и не быть. Не важно, что рядом со мной девушка с лицом Гермионы — я по-прежнему плохо отделяю их друг от друга. Важно то, что происходит здесь и сейчас, важно, что я теперь знаю, чего хочу.

Акт восьмой: Три шага

* * *

Связь… Слово режет слух. Словно есть что-то постыдное в этом, что-то, что стоит спрятать, укрыть от чужих глаз, чтобы, не дай Мерлин, никто не узнал. Я устал слушать ложь. Ты так красиво и убедительно говоришь…

Мерлин, Гермиона, я хочу, чтобы все в нашей жизни было ясно и понятно: черное или белое, робкое или смелое. Разве так сложно хоть раз сказать правду? Не мне. Себе.

* * *

— Прим.

— Что? — переспросила я, подняв голову.

Передо мной стоял незнакомец. Он держал в руках увесистый фолиант.

— Профессор Примула Крэймбэр, — уточнил парень, указывая на стенд. — Она будет вести у первого курса углубленный курс алхимии.

— А почему тогда…

— Прим? Она американка, — улыбнувшись, пояснил он.

Я рассмеялась. Американец — это не только национальность, но и образ жизни. Я протянула руку и представилась:

— Гермиона Грейнджер.

— Том Брайант, — произнес он и пожал мою ладонь. Серые озорные глаза с интересом смотрели на меня. Немного наклонив голову набок, он предложил:

— Хочешь посмотреть на Великого Сида*, основателя здешней общины?

— Кого? — полюбопытствовала я, чуть сдвинув брови. Название было знакомым, но я никак не могла вспомнить, где о нем читала.

— Здесь недалеко, в парке, есть озеро. Там расположен остров, на котором живет община сидхе, — объяснил Том.

Мои глаза расширились от удивления и восторга. Невероятно! Сидхе. Боги кельтов. В книге «Магические существа и развитие магии» их описывали как созданий, внешне очень похожих на людей, но в то же время отличавшихся завидным долголетием и любовью к уединению. Кровь сидов в пятнадцатом столетии использовалась в качестве основы для Оборотного зелья. Действовало такое зелье на протяжении сорока восьми часов и не имело побочных эффектов. Поэтому нет ничего удивительного, что «Люди холма» через пару веков почти исчезли с лица земли. Уцелевшие общины были разрознены и находились на «чудесных» островах посреди океана. Последнюю мысль я решила высказать вслух. Молодой человек, фыркнув, возразил:

— Не всегда. Здесь волшебники создали им все необходимые условия для полноценной жизни. Взамен сиды делятся с магами своими знаниями. Каждая из сторон получила то, что хотела. Все счастливы, — нотки иронии отчетливо слышались в его теноре. — Идем?

— Идем, — согласилась я, широко улыбнувшись Тому.

Что ж, неплохое начало новой жизни в Сорбонне. Возможно, со временем, я сумею забыть своего профессора Зельеварения. Прошло уже три месяца. Три долгих, однообразных, пропитанных отчаянной надеждой месяцев. А он все «спит». Я больше не могу ждать. Не хочу. Война и так забрала у меня слишком многое. Думаю, настало время двигаться дальше. Так будет лучше для меня. Для нас.

* * *

Лежа на мягкой траве, я с интересом наблюдал, как солнечные зайчики прыгают по лицу безмятежно спящей девушки. Мотылек лежала на спине, повернув голову, и время от времени забавно морщила нос. Затем перевернулась на правый бок и улыбнулась ласковой, чуть мечтательной улыбкой. Сегодня я уже третий день как в этом странном месте. Не могу сказать, что оно мне нравится. Более того, оно иногда вызывает у меня раздражение, заставляет ощущать собственное бессилие.

Зачем я здесь? В чем смысл?

— Нет никакого смысла, Северус, — ответил на мой мысленный вопрос Совесть.

Маленький неопрятный мальчик в растянутой футболке неприятно улыбался. Он больше не перевоплощался в моих старых знакомых, не пытался мне что-то доказать. Он просто стоял в паре метров от меня, засунув руки в карманы, и задумчиво смотрел, как ветер пригибает ветки жасминовых кустов.

— Неужели я так громко думаю, — спросил я, подняв бровь.

— Даже не представляешь, насколько! Иногда от твоих мыслей голова трещит так, как будто я выпил бутылку огневиски.

В моей голове роились сотни вопросов, которые я хотел задать Совести.

— Давай я отвечу на самые главные из них? — предложил он.

Я подумал и кивнул. Так будет проще. Мальчишка рассмеялся и повернул ко мне голову.

— Я сказал что-то смешное? — спросил я более резко, чем хотел.

— Да так… Северус Снейп ищет простой путь. Это так не похоже на вас, профессор, — он замолчал и не спеша сделал десяток шагов в мою сторону. — Тебе выпала уникальная возможность заглянуть себе в голову, не сверля в ней дырок. Знаешь, такой бардак твориться не только в твоем подсознании, — доверительно сообщил он мне.

— Неужели? Ты меня почти успокоил.

— Поверь, ты не так уж и безнадежен. Полная анархия, не поддающаяся логическому объяснению, — привилегия женщин. Маленькие девочки мечтают о пони и фарфоровых куклах с золотыми кудряшками. Это так мило. Гадкое слово, Северус, от него во рту становиться слишком приторно. Девочки-подростки фантазируют о принце на новенькой метле. Обязательно, чтобы был красивым, умным и богатым. Ах да! Золотистые локоны тоже входят в стандартный набор. Но самое интересное — это фантазии женщин, — сделав театральную паузу, Совесть внимательно посмотрел мне в глаза. Не знаю, какой реакции он ожидал, но, видимо, остался доволен.

— Совсем молоденькие и глупые, зрелые, подгнившие — они как персик, лежащий у тебя в кармане. Повернешь одной стороной — спелые, сочные, красивые. Другой — кислые, самовлюбленные и перезревшие.

— Вижу, Совесть, ты в полном восторге от женщин, — заметил я, вытащив из кармана тот самый персик, о котором говорил мой маленький «друг».

Плод действительно выглядел аппетитно лишь с одной стороны, с другой же — был немного примят и испорчен. Я размахнулся и забросил фрукт в ближайший куст жасмина. Не люблю сладкое.

— Не то слово! Но все, абсолютно все женщины — будь то маггла или волшебница — мечтают об идеальном мужчине. Согласись, что удобно рисовать в своем воображении этакого идеального любовника с пронзительным взглядом, властным характером и небывалым интеллектом. Это гораздо интересней, чем каждый день видеть рядом ворчливого мужа, который любит часами сидеть в кресле возле камина, пить виски и читать газету. А потом разглагольствовать о начале нового сезона квиддича, повышении цен на летучий порошок и охоте на сквагеров.

— Очень яркое описание. Во многом я с тобой согласен, — медленно произнес я и задумчиво потер подбородок.

— Се-ве-рус, — произнес Совесть по слогам. — Ты согласен с каждым моим словом. Потому что я говорю то, о чем когда-то думал ты сам. И я не боюсь «думать» вслух. Потому что когда волшебник начнет договариваться со своей совестью — он будет лгать себе. А это непростительно.

— Допустим. Но что ты имеешь в виду?

— Только то, что мужчины не очень отличаются в этом плане от женщин. Например, ты создал свой идеал. Мотылек красива, послушна и отчаянно любит тебя. Чем не мечта любого мужчины? Впрочем, это риторический вопрос.

Мальчишка замолчал, опустил голову и сосредоточенно начал ковырять носком ботинка землю. Бессмысленное и глупое занятие.

— Отчего же? Может, в этом месте зарыт клад, а я его откопаю, — усмехнулся Совесть. — Ты уже знаешь, чего хочешь?

— Да, — честно ответил я.

— Хорошо, — одобрительно кивнул он. — Ты усвоил три главных урока и готов двигаться дальше.

— Что еще за уроки? — я удивленно посмотрел на собеседника. Пока я здесь находился, со мной произошло много разнообразных вещей, но вот уроки мне здесь не давали.

— Конечно, давали! Но ты как всегда слышишь только то, что хочешь слышать, — пояснил Совесть. — Первый урок — это терпение, второй — сомнение, а третий — знание. Теперь ты больше не боишься потерять Гермиону. Это самое главное.

— Ты так считаешь?

— Я уверен.

Задумчиво посмотрев на него, я спросил:

— Смогу ли я когда-нибудь вернуться сюда?

— Конечно, если захочешь, — ответил Совесть и бесшумно растворился в воздухе, легко и просто, не утруждая себя попрощаться со мной.

* * *

Ветер подул и охватил меня смесью цветочных ароматов. Я поморщился: слишком сладко. Солнце устало и с каждым мгновением все скорее опускалось за горизонт. Время в этом месте текло так, как ему хотелось. Сегодня оно решило нестись быстрее Хогвартского экспресса. Еще немного, и мой третий день здесь закончится. Да и сам я скоро уйду. Все, что было нужно — я узнал. А что не понял — то уж мои проблемы. Учителя у меня были отменные: жестокие, с наслаждением бьющие по каждому нервному окончанию. И я им благодарен за это, пускай некоторых из них, Теней, хочется убить.

Портал появился неожиданно. Он расцвел, словно диковинный цветок, притягивая меня в свои объятия. Я встал и направился к нему: я хотел быстрее с этим покончить. Боялся оглянуться и увидеть укоризненный взгляд Мотылька. Она уже давно проснулась, еще в самом начале нашего разговора с Совестью. Молчала, внимательно слушая каждое слово. Я не хочу знать, о чем она сейчас думает. Все это не важно…

— Северус, подожди! — окликнула она меня.

Я не оглядываясь иду к порталу. Мотылек обгоняет меня и останавливается перед ним. Она такая маленькая и хрупкая. Разве можно не любить свое идеальное творение? Мечту, которая всецело принадлежит тебе одному? И да, и нет.

Три шага разделяют нас. Я не хочу их делать. Дистанция необходима, чтобы сохранить остатки гордости. Чьей? Не знаю. Но это важно. А Мотылек в растерянности стоит перед порталом и не может поверить, что я ухожу. Не хочет. Да и зачем? Куда проще себя обманывать. Кто ты, Мотылек? Выдумка, иллюзия, фантом. Тебя не существует. Ты лишь плод моего воображения. Но я люблю тебя. Это единственное, что здесь реально, и единственное, чего я никогда не смогу тебе сказать.

Я иду мимо нее и слегка задеваю ее плечом. В глаза я не смотрю. Они у нее слишком честные, все эмоции видны, как на ладони. Я на миг замираю возле яркого «окна» портала и делаю шаг вперед. Совесть был прав. Я знаю, чего хочу.

*Сидхе — Аэс Сидхе, «Люди холма», стало общим названием богов, сокращенно — Сидхе (сидхи, сиды). Традиционно местом обитания этих существ считали чудесные острова, расположенные посреди океана.

В ирландской мифологии можно найти немало сюжетов, в которых смертные люди соперничали с Сидами.

Сайт: http://fairytale-creature.v-teme.com/sidxe

Акт девятый: Конец спектакля

* * *

Мерлин говорил, что волшебники сами создают свою судьбу, решают, по какой дороге им идти. Теперь я понимаю, что он хотел сказать. Мы решаем, но наш выбор не всегда совпадает с нашими желаниями. Это так просто и в то же время так сложно.

* * *

— Северус, нельзя так безответственно относиться к своему здоровью. Конечно, я понимаю, что тебе не терпится вернуться в свои подземелья, но… — продолжала убеждать меня госпожа директор.

Все новые и новые слова, доводы, факты — вот уже два месяца я их слушаю каждый день. Тошно от их сочувствия. Лучше бы дали мне спокойно работать.

— … я считаю, что доктор Хамблеби…

— Прекрасный специалист. Я с этим полностью согласен, — я скривил губы в подобии улыбки.

— Тебе следовало быть с ним вежливее, — укоризненно сказала Минерва. — Он не виноват в том, что с тобой произошло.

— Разумеется. Никто не виноват. Это был несчастный случай, — эти слова в последнее время стали для меня обыденными, как «доброе утро» или «приятного аппетита». Их очень любит повторять моя сиделка — четвертая или пятая по счету, точно не помню. Много их было за последние полгода.

— Ты все так же упрям, — поджав губы, Минерва грустно посмотрела на меня. Я мысленно ей поаплодировал. Столь бурная деятельность была трогательной и даже приятной — пока я не вспомнил, что это она поместила меня в больницу святого Мунго. Это лишний раз доказывает, что я одинок.

Попрощавшись с Минервой, я направился в свои комнаты. По дороге я составлял план работы на сегодня. Нужно наведаться в Косой переулок. Цикорий и мех ласки закончились. Эти ингредиенты необходимы мне для эксперимента. Совесть был прав насчет вытяжки из левзеи. Нужно что-то делать, если я не хочу через пару лет онеметь. То-то ученики обрадуются, когда их «любимый» профессор не сможет больше шипеть на уроках.

В моих комнатах за три месяца ничего не изменилось. Менять что-либо было некому. То же кресло, камин, стол, мягкий ковер на полу, книжные полки. Даже «Пророк» лежит там, где я его тогда оставил. Все это так знакомо, обыденно, словно я никуда и не уходил. Неприятно покалывает шрам на правой щеке — вечное напоминание о том досадном случае. Впрочем, это не так уж важно. Я не очень часто смотрю в зеркало.

Мантия оказалась на кресле, где я ее вчера оставил, когда вернулся из Мунго. Застегнув пуговицы, я нерешительно подошел к столу возле камина. На него опирался обычный маггловский зонтик с гладкой деревянной ручкой. Белый, как первый снег. В октябре не бывает снега, только дожди. Он, зонтик, был моим маленьким капризом, напоминанием о том, что жизнь продолжается.

— Стареете, профессор, — прошептал я. — Скоро станете награждать гриффиндорцев баллами.

Усмехнувшись своим мыслям, я взял зонтик в руки и вышел.

* * *

Иногда я хочу потерять память, забыть о тех трех месяцах, когда я был в коме. Все то время я не жил. Лежал в кровати, как какая-нибудь деталь интерьера. А еще, со слов доктора Хамблеби, я видел сны. Яркие, живые сны, так похожие на реальность. Воспоминания причиняют боль. Глупо отрицать, что они для меня не важны. Я могу лгать другим, но не себе.

Меня жалеют. Кто-то искренне, кто-то просто пытается убедительно играть свою роль. Как же! Героя войны, известного шпиона едва не отправил к праотцам ученик. Бедный, несчастный профессор! Зря. Мне надоело вежливо улыбаться и говорить ничего не значащие слова. Я устал лгать и изворачиваться в надежде, что доброжелатели правильно поймут намек и оставят меня в покое. И тогда я, наконец, смогу в полной мере насладиться ненавистным одиночеством в своем доме. Так будет лучше для меня.

Но люди не станут этого делать. Куда удобней продолжать этот абсурдный спектакль. Бессмысленные советы и приторные улыбочки на губах действуют не хуже кураре. Вот только убивает он быстро, не растягивая агонию на месяцы. Достаточно. Наслушался за это время их «искренности». Большинство из них мелочные и мстительные гули*, мнящие себя великими вершителями судеб. Они всегда знают, что будет лучше для других. Они всегда правы, потому что смотрят прямо, не утруждая себя повернуть голову. Они несчастны, потому что разучились отличать игру от жизни. Я испытываю извращенное удовольствие, наблюдая за стараниями директора МакГонагалл улучшить мою жизнь, за тем, как Поттер убеждает, что можно начать все сначала, за тем, как Гермиона игнорирует мои письма. Я почти счастлив.

* * *

Купив все необходимые ингредиенты для зелья, я направился в книжную лавку «Флориш и Блотс», чтобы забрать посылку с книгами. Магазин встретил меня мягким светом, ламп, немного спертым воздухом и едва слышным шелестом страниц. Покупателей было немного: старый волшебник в зеленой мантии, девушка в ярко-розовых очках и парень, который со скучающим видом стоял возле лестницы.

Мистер Флориш поприветствовал меня вежливым кивком и попросил подождать, пока он принесет мой заказ. Я, чуть прищурив глаза, стал рассматривать корешки книг. Новые, в красивой обложке со звучными названиями и совершенно бессмысленным содержанием — они пахли свежей краской и деревом. Уж лучше читать старые обшарпанные тома, написанные мудрецами, которые кое-что понимали в магии и в жизни, чем современными «звездами» на один день.

— Том, я нашла ее! — услышал я знакомый голос.

Скосив глаза, я увидел на лестнице Гермиону. Она спускалась, прижимая к себе книгу «Легенды Сидхов». Раскрасневшаяся, с небрежно собранными сзади взъерошенными волосами, Гермиона походила на ангела, сошедшего на грешную землю. Как же я соскучился по ней…

Тем временем мистер Флориш принес мне посылку. Я бегло осмотрел содержимое и, расписавшись на пергаменте, подтвердил, что получил заказ. Уменьшив коробку до размеров спичечного коробка, я засунул ее в карман. Я попрощался с улыбчивым продавцом, развернулся и не спеша пошел к выходу. Молодой человек, которого Гермиона назвала «Томом», одной рукой обнимал ее за талию, а другой держал книгу. Они склонились над этой книгой вместе, он изображал заинтересованность и время от времени кивал, соглашаясь с моей девочкой.

Вот и еще одно желание исполнилось. Я увидел Гермиону. Можно сейчас к ней подойти, поздороваться и завести ни к чему не обязывающий разговор о погоде; она, конечно же, поддержит его и будет безукоризненно вежлива и приятна в общении. Но не этого я хочу, совсем не этого.

Лили и Гермиона совершенно разные и в то же время похожи. Обе храбрые гриффиндорки, красивые, целеустремленные и недосягаемые. Они обе отказались от меня, когда я увидели мою слабость. Одна заявила об этом громко и уверенно, так, чтобы каждый знал. Вторая — три месяца избегала меня и не отвечала на мои письма. Я смирился, загнал чувство обиды глубоко внутрь и продолжил жить без моей девочки. А ведь розы в саду Теорий оказались правы. Не стоит бояться одиночества. Оно может быть не только наказанием, но и благодатью.

Поэтому я неторопливо иду к выходу, замедляю шаг, вежливо киваю Гермионе и прохожу мимо. Я открываю дверь и выхожу на улицу, под холодный осенний ливень. Хорошо, что я взял зонтик.

* * *

А я даже и не заметила, как он зашел в лавку. Дверь магазина уже давно закрылась, а звон колокольчика, который оповещает о приходе нового покупателя, перестал звучать в воздухе. Да и нелепый белый зонтик, который так непривычно смотрится в руках в мастера зелий, также исчез за стеной дождя. Я сглатываю вставший поперек горла комок и говорю Тому, что куплю эту книгу. Он улыбается своей привычной теплой улыбкой и идет вместе со мной к прилавку. Жизнь продолжается.

Просто мы разные, и даже я не могу с этим поспорить. Кажется, протяни руку — и коснешься мечты. Еще чуть-чуть, совсем немного… Северус сумел понять меня и принял правильное решение.

Я любила его, он любил меня. Все очень просто. Так же, как то, что я не могу бросить обществу вызов. Северус не осуждает меня. Это видно по его взгляду, жестам, усмешке. Он разделил наше одиночество, не ропща, не проклиная. Я благодарна моему профессору за это.

*Гуль (араб. миф) — злой дух — мифическое существо, трупоед, оборотень, обитает по поверью в Средней и Малой Азии, в пустыне, подстерегая одиноких путников, убивая и пожирая их, потому как питается только свежей мертвечиной, а в пустыне, согласитесь, такой пищи не особо много; имеет вид страшного чудовища, но иногда является путникам в образе женщины, что говорит о его гермафродизме.

Сайт: http://fairytale-creature.v-teme.com/gul