Розы для Мэри (гет)

Мир пошел крупными багровыми трещинами, точь-в-точь хрупкое ветровое стекло от удара камня.

— К черту все.

Почувствовав новый приступ тошноты, Лили резко остановилась и закрыла лицо руками. Нутро словно засунули в кухонный комбайн и тщательно перемололи: ныло все до самой жалкой мышцы.

— Прости меня, — мягкий шепот над самым ухом и быстрые, судорожные прикосновения к щекам, шее, губам. — Успокойся, пожалуйста. Теперь все хорошо. Правда, хорошо. Больше никаких выкрутасов, обещаю…

Губы у Джеймса сухие и соленые.

— Отойди.

— Лили, прошу…

— Не прикасайся ко мне, — рваный вздох. — Мне противно. Противно, понял?

Он не пошевелился, только яростно, с остервенением замотал головой и прижал ее к себе. Крепко-крепко, явно не соизмеряя силы, причиняя боль.

— Я все объясню.

— Пошел к черту.

— Лили…

— Повторить?

Ее терпение лопнуло, а силы иссякли. Хотелось только одного: поскорее, сию минуту, оказаться дома в тепле, покое и главное — тишине. Безумный шум вокзала, с его протяжным, усиленным эхом, рокотом и вечным галдежом напоминал ей огромный кишащий осами улей. Только зазевайся — и все, пиши пропало. Такие места почти живые, разумные. Как искусные хищники заманивают слабого и ломают ему хребет. Просто так, чтобы сильным, таким как Поттер или Блэк, было, где развернуться.

— Я просто хотел, чтобы ты поняла, что ко мне чувствуешь.

Лили не слушала. Тело, налитое свинцом, переставало ее слушаться.

Люди хрупкие, с ними надо осторожно, с деликатностью. Не так, как они с ней: дубиной по лбу и тихонько в лес, пока никто не видит. Так дела не делаются.

Да, Сириус?

Перед тем, как провалиться в багровую, с высокими рыжеватыми отсветами, тьму, Лили успела бросить на Блэка последний, отчаянный до хрипоты взгляд.

Он был бледен и тих. Только глаза, почти белые, искрились темным гневом. На себя? На нее? Какая разница. Миссия выполнена. Лили отымели во всех смыслах слова.

— Лили, ты меня слышишь?

* * *

Лили проснулась на закате. Наскоро умылась и, стараясь не смотреть вниз, на подъездную площадку у дома, на цыпочках спустилась вниз.

После недельной лихорадки ее слегка потряхивало, но в остальном, как говорил доктор, состояние было вполне удовлетворительным.

Ешьте, набирайтесь сил, мисс Эванс, и все будет в порядке. Как же. «В порядке» это, вероятно, как раньше. А так точно не будет.

Тенью проскользнув на кухню, она присела на самый краешек высоко табурета. Задумалась.

— Эй, ты в порядке?

Лили вздрогнула и подняла глаза на сестру.

Петунья была старше, умнее и выше на голову. Точно бледнолицый ангел — думающий и понимающий окружающих на удивление хорошо, если сам того захочет. Вот Лили она поняла: и побег, и слезы, и лихорадку.

— В полном, — для пущей убедительности Лили взяла в руки яблоко и, помедлив мгновение, звонко надкусила его.

Кусок встал где-то в горле, вызвав новый приступ дурноты. Ее нутро, исполосонное и слабо кровоточащее, отторгало всю пищу без разбора, словно решило закончить начатое на путях и заботливо, под ручку, довести хозяйку до гранитной гробовой доски.

— Давай рассказывай, — Петунья присела напротив, и, скрестив руки на груди, приготовилась слушать.

Лили отложила надкусанное яблоко подальше: даже оно — свежее и до горечи кислое — неспособно перебить тошнотворный привкус специй блэковского супа на языке.

Конечно, никакого привкуса быть не могло, только вот ее изорванное, вывернутое наизнанку восприятие почему-то так не думало и, словно сумасшедшее, чувствовало то, чего нет.

— Как думаешь, мама успокоится?

— Уже успокоилась, — Петунья пожала плечами. — Хотя не могу сказать, что твой глупый побег прошел для нее незаметно.

Побег, ха. Маленький и пока мягкий, почти безобидный, огонек гнева вспыхнул где-то на задворках сознания. Побег — это когда ты уходишь если не осознанно, то добровольно. У нее все было не так. Жаль, об этом не расскажешь.

— Ты меня поражаешь, Тунни.

— Это чем же?

— Спокойствием, что ли.

Губы сестры растянулись в сухой улыбке, отчего Лили стало не по себе: совестно, грустно и дико обидно одновременно.

Легко говорить о спокойствии, когда что-то по-настоящему плохое происходит с тобой: когда тебе надо думать только за себя, а не за всю семью в целом, когда не нужно успокаивать полубезумных от горя родителей и гадать-гадать, где она, жива ли, почему ушла…

Будь она на месте сестры — с ума бы сошла от беспокойства. Двинулась, перекатывая в голове свербящие вопросы без ответа, минуты подряд, часы, сутки…

— Прости…

— Проехали. Скажи-ка мне вот что: как долго этот парень жить у нашей подъездной площадки будет?

Она ждала этого вопроса.

— Пока не очухается, — Лили невольно посмотрела окно, хоть и знала, что смутную фигуру, дежурившую у дома, отсюда не увидеть, — или от голода не сдохнет. Второе, думаю, более вероятно.

— Я бы на это не надеялась. У него, как оказалось, удивительная страсть к моим бутербродам с ветчиной.

— Что?

Уж лучше бы Петунья ее ударила. Это было бы куда милосерднее. А так, сама того не зная, почти ее предала.

— Уж не знаю, что у вас там произошло, но тебе точно нужно с ним поговорить.

Он все испортил, изломал. Зачем продолжать?

— Не хочу.

На мгновение Лили почудилось, что сердце остановилось. Одна только мысль о том, чтобы вновь оказаться с ним лицом к лицу сводила ее с ума.

— А может, боишься?

Срывы — настоящие, без дураков, меняющие жизнь — происходят неожиданно и почти незаметно, рывком. Как сейчас.

На короткое мгновение Лили закрыла глаза — только чтобы успокоиться и собраться с мыслями — но когда открыла, все изменилось.

Ее маленький свинцовый мир запылал яркими красками. Ярче, чем когда-либо до этого.

Осознанность в каждом шаге, к которой она так трепетно стремилась, пришла нежданно-негаданно, вместе со вспышкой боли где-то под коркой, в мозгу, и с первыми за все время слезами.

Они не должны были так поступать. Она, Лили, ведь по сути ничего плохого не сделала. Даже Джеймсу, с его чувствами, никогда надежд не давала. Сириусу — и подавно.

— А может и боюсь…

Не медля, чтобы не растерять ошметки решимости, Лили поднялась и, тронув раздвижные стеклянные двери, оказалась на улице.

* * *

Увидеть его — замученного вусмерть, иссохшего от жары и нервов — оказалось куда тяжелее, чем она ожидала.

Невыносимо.

Каждый шаг — как прыжок через ров с голодными львами, проход по канату сто футов над землей.

— Привет, — он был напряжен, вытянут как струна, что тихонько звенит, грозит сорваться.

От Блэка тоже звон — ели слышный, утробный, как стон.

— Привет.

Асфальт — как раскаленные угли — пылающий, обжигающе горячий, разве что не дымится.

Чем ближе, тем тяжелее.

Мгновение — и ноги подкосились. Лили тихонько вскрикнула, падая, но он подхватил. Драклова реакция.

— Посидим?

Как ни в чем не бывало, взял и усадил, как куклу, на садовую скамейку.

— Тебе полегче? — заботливо, виновато, до боли искренне.

Лили кивнула — коротко и резко, что есть сил борясь с пылающим цветком гнева, расцветающим под кожей.

— Ты приходил, да? Сидел у кровати, пока я болела?

Даже сквозь пелену лихорадки она видела его светло-серые, почти белые при дневном свете, глаза.

— Джеймс почти все время около тебя сидел.

Его имя теперь ругательство. Произносить — табу. Даже Блэку.

— Я, кажется, не про Поттера.

— Приходил пару раз, сидел немного… — Блэк прикрыл глаза и продолжил: — Никто не думал, что все так выйдет. Я уж точно…

Лили стало знобить. Крови внутри, под кожей, словно не осталось: одна зловонная, отравленная желчь.

— Зачем все это? Юмор у вас такой или что?

Сириус поморщился, но глаз не открыл.

— Джеймс хотел, чтобы ты поняла, что любишь его.

Лили нелепо и грустно хихикнула: представить ее убийцей, чтобы что-то там понять. Обхохочешься.

— Точнее, хотел, чтобы я сдохла с его именем на губах?

— Конечно, нет.

— Тогда почему? Вам не приходило в голову, что это… жестоко хотя бы? Что есть другие способы привлечь мое внимание? Что с людьми так не поступают? Джеймс окончательно спятил?

— Это должно было быть шуткой, безобидным розыгрышем. Злым, резким, но не опасным и без последствий. Если бы ты там, еще дома, сказала, как он тебе дорог, все бы кончилось, как и должно было.

Она должна была?.. Лили встряхнула головой, не веря своим ушам. Значит, она сама во всем виновата? «Нарвалась», что называется.

— Почему Поттер не встал и не сказал все, когда мы с тобой уходили? Почему не рассмеялся как обычно и не признался, что все это глупая шутка. Это я смогла бы понять — с трудом, но смогла бы.

— Видимо, доверился мне.

Как оказалось, зря. Не лучший план в твоей жизни, да, Джейми?

— А кровь? Все ведь так по-настоящему выглядело…

— Зонко... Три сикля два кната на пинту. Запаковали, спрятали с помощью морока легкого. Ты была испугана, ошеломлена даже и не заметила, что я палочкой взмахнул за мгновение до его падения. Порвать пакетик легко… А там она сама разлилась. Джеймс выпил зелье, чтобы дыхание не так видно было. Так что даже если бы ты зеркало поднесла, чтоб проверить, не заметно было бы. Все на редкость проработано, признаю.

Лили была поражена. Такой спектакль только для нее. Подготовка, режиссура, реквизит.

— И часто вы так шутите?

— Так — второй раз. Было однажды со Снейпом, давно…

Значит, она не одна такая.

— Вам потраченные деньги как вернуть: сейчас или потом? Я же должна быть благодарной?

— Не злись… — Блэк наслепую нашарил ее ладонь, крепко сжал своей. — И не вини Джеймса. Вини меня. Я увлекся, не он.

На разрозненных кусочках головоломки, наскоро собранных ею во время полета на пути, постепенно проступали линии, цвета. Только вот цельных образов пока не получалось.

— Вы на самом деле думали, что это поможет? Что после всего я буду с Джеймсом?

— Я не думал. Он? Возможно, — плечи Сириуса мелко задрожали. — Джеймс был в отчаянии, понимаешь? Может, действительно так сильно тебя любил. Любит, точнее. До чертиков. Думалка отказала, так бывает. А мы поддались. Мы виноваты, не он.

— А в лесу? Все, что в лесу, тоже по наводке Джеймса?

Лили жутко разозлилась: он извинялся, но даже не смотрел в глаза. Словно это так неприятно…

— Нет, конечно. Он же не извращенец и не садист, как бы тебе сейчас не думалось. Только та троица якобы из Министерства — их инициатива. Уж не знаю где Рем, Питер и Джеймс оборотное зелье нашли. Но нашли, факт. И испортили все окончательно.

— Почему ты не прервал все тогда? Почему бросился бежать и меня за собой потянул? Все уже было хуже некуда… Решил додавить? Оторваться напоследок?

Почему он совсем не смотрит? Так долго, терпеливо добивался встречи, чтобы посидеть с закрытыми глазами? Просто подержать за руку?

Она бы поняла, пожирай он ее глазами, поглядывай украдкой, виновато пряча глаза. Все, кроме этого слепого отказа.

— Нет…

— Что тогда? — она прикусила губу. — Да посмотри на меня наконец.

Он резко открыл глаза и повернулся к ней. В глубине глаз скользнуло то, чего Лили так ждала: вина — горькая, тягучая, неподдельная.

— Я хотел… Бросить все, остаться с тобой.

Молчание — томное, с горечью и острой ноткой отчаяния.

А ведь все могло бы быть… Они бы сбежали вместе, и она, Лили, никогда-никогда ничего не узнала.

— Я ведь до сих пор нравлюсь тебе, — он нахмурился. — Ты меня любишь даже.

Лили опустила глаза: по наивности она думала, что после разговора и скомканных извинений станет легче, что она сможет наконец перешагнуть все это и идти дальше. Но нет. Понять мотивы такой жестокости ей было просто не дано.

— Зачем ты увел меня в лес?

— Я хотел побыть с тобой немного, потому что думал… Джейми прав.

— То есть, что я его люблю?

— Именно, — улучив момент, он поднес ее ладонь к губам и легонько поцеловал. — Я ошибся, жестоко ошибся, да?

— Да, — она сглотнула, — но это уже не важно.

Она вдруг поняла, что искать причины того, что произошло просто-напросто бесполезно. Мотивов как таковых нет. Нет, конечно, у каждого есть свои оправдания: у Джеймса — чувства на грани отчаяния, у Сириуса — резкая, непреодолимая тоска и привязанность — к ней, другу… Оправдания есть, причин нет. Оказывается, и такое бывает.

Просто жестокость. Просто глупость. Просто издевательство не из-за чего. Чья-то глупая, бесчеловечная прихоть, заведомо, задолго до своего осуществления, обреченная на печальный финал.

Джеймс не мог не знать, что все будет так. Не мог тешить себя надеждой. Может, действительно настолько устал от всего, что, сам того не осознавая, решил разорвать все раз и навсегда. Избавиться от Лили. Отогнать от себя и жить дальше. В мире без нее и вне ее.

Только вот о самой Лили — столь любимой — почему-то не подумал, а может просто наплевал.

Иногда бывает, что людям все равно.

Лили осознала это, только простить не смогла. Никогда, наверное, не сможет. Никого из них.

— Тебе сильно досталось? Ну, за использование заклинания на глазах у магглов там, на платформе.

— Отделался предупреждением.

Лили захотела было спросить, что же он сказал ей перед тем, как поезд тронулся, но передумала. Бередить не успевшую затянуться рану глупо. Все и так слишком очевидно…

— Можно я еще приду?

Кажется, Блэк что-то спросил. Она не услышала. Коротко всхлипнула и чуть не задохнулась — от обиды, едкой злобы и его поцелуев.

Мир вновь пошел трещинами, но на этот раз неуловимо по-другому: без багрового отлива, без отчаяния, почти без боли.

— Мне пора, — Лили вымученно улыбнулась и ушла не оглядываясь.

Послесловие.

Напоследок хотелось сказать несколько слов.

Прежде всего, спасибо всем подписавшимся и оставившим отзывы. Я искренне благодарна каждому из вас. Спасибо. Без вас вдохновения, больного рвения и решимости дойти до конца могло и не хватить. А для меня это было важным. В конкретном случае — особенно.

Тем, кто просто прочитал, — спасибо тоже. Понимаю, что иногда отклика просто нет или слова нужные не находятся… В любом случае, ваше потраченное уже немалая ценность. И за это — спасибо.

Огромное спасибо моим прекрасным бетам.

Черёмуховому Ветру — за терпение, внимательность, трудолюбие… Да вообще за все. Поддержку, которой мне иногда не хватало.

YAKUHANGLY — за оперативность и умение замечать то, что я по глупости упускала.

Наконец, хотелось бы озвучить маленькую просьбу. Если не сложно — напишите пару слов (можно и больше, конечно:)) в отзывы. Фанфик с самого начала был экспериментом. Очень уж интересно, насколько удачным.

Еще раз спасибо всем. И простите за такой финал. Другим он почему-то не вышел.