Волшебные часы Уизли (гет)

Чета Уизли старшего не очень часто гостила у родителей. Иногда матери-француженке удавалось вывести семью из скучного и затуманенного Лондона на окутывающий теплом и солнечным светом берег Франции, но потом возникали некоторого рода проблемы, решать которые приходилось полгода, а то и год.

Мари-Виктуар на дух не переносила «пустынно теплую Францию, пропитанную запахами твердого хлеба и моря», предпочитая перед каждым возможным отъездом устраивать сцены или скандалы, желая остаться с Тедди и его бабушкой.

Боевой характер старшая дочь унаследовала явно от Уизли, а вот скептицизм во взгляде и немного горделивый вид от матери — стоило только чему-то идти не по её плану, как девочка скрещивала руки на груди и делала вид, будто не понимает английскую речь.

Со старшей сестры пример взяли и Доминик с Луи. Как только Флёр собиралась идти в гости к своим подругам, дети тут же прятались по всему дому, со смехом наблюдая за тем, как мама заглядывает под их кровати и в шкафы. Но стоило ей сообщить, что она собирается на Косую аллею, как от детей было некуда деться — они следовали за ней от одной комнаты до другой, предлагая свою помощь: то платье маме застегнуть, то помочь сумочку подобрать.

Иногда Мари-Виктуар, стоило маме с папой уйти, приходила в гостиную к играющим вместе Доминик и Луи, и, придумывая очередную игру, связанную с маминым гардеробом, духами или косметикой, вела младших брата и сестру в родительскую спальню. Луи ложился на кровать и, подперев щеки руками, с любопытством наблюдал за перевоплощениями сестер.

В отличие от бледнокожей и красивой старшей сестры, вылитой матери, Доминик была слегка загорелой, а рыжие волнистые волосы с веселой россыпью веснушек на лице делали её «одной из тех самых Уизли».

В этом доме на берегу моря чаще всего звучал именно её смех, гремели недовольные крики Мари-Виктуар, и помогал готовить маме Луи. В этом доме всегда читались на ночь сказки папой, который порой засыпал в одной из детских кроватей с включенной лампой. В этом доме всегда звучали извинения старшей дочери перед матерью, а та, обнимая дочь в знак прощения, всегда говорила ей, что она может делать, что пожелает её сердце — потому, что именно так было и будет правильно. В этом доме запах духов перемешивался с соленым запахом моря.

Из радиоприемника летом гремел французский шансон, а Луи с Доминик подглядывали за гуляющими вдоль моря Мари-Виктуар и её другом, который очень любил яркие цвета для волос, синий, или, например, фиолетовый.

В доме бабушки и дедушки всегда пахло едой, скрипели деревянные половицы, и можно было кататься по перилам. Но с приездом мамы запах тыквенного пирога смешивался с мамиными духами, папа с дедушкой обсуждали какие-то важные дела за столом, а бабушка с мамой о чем-то разговаривали, улыбаясь.

Мама выглядела для дома бабушки с дедушкой, порой, слишком красиво — дорогая мантия, под которой очередное платье, делающее её похожей на сошедшее с небес ангельское создание, нарядная прическа. Папа отказывался надевать черную мантию, говоря, что с ней у него связаны отнюдь не самые прекрасные воспоминания, предпочитая носить маггловскую кожаную куртку, которая, кстати, тоже была черной.

У бабушки с дедушкой можно было играть во все придуманные ими игры — хоть ловить гномов и рассаживать их по банкам, хоть летать на маленьких метлах (Флёр была категорически против них, после потери одной из семейных ваз IIIвека до н.э).

Но больше всего на свете Мари-Виктуар любила Рождество у бабушки с дедушкой — во время него мама как-то преображалась. Если во время её временных визитов летом к детям она как-то резко выделяется в своих нарядных мантиях на фоне «заплатанной» Норы, то в это волшебное время она становится его частью — исчезают эти нарядные мантии, запах духов и драгоценные камни в мочках её ушей. Такой она нравится ей намного больше, а особенно в синем свитере с буквой «Ф», заботливо связанном Молли Уизли.

Во время одного из летних поздних ужинов, когда дедушка унес заснувшую Доминик в спальню на втором этаже, где некогда жил её дядя Фред, чья стрелка никогда не двигалась на волшебных часах бабушки. Когда Мари-Виктуар была чуть помладше, она привела папу в кухню и показала на стоявшие тогда около плиты часы — мол, смотри, они сломались, ведь эта стрелка уже больше недели не двигается.

Потрепав старшую дочь по голове, он увел её в спальню под предлогом прочитать её любимую сказку — «Мохнатое сердце колдуна». Но вот ей выдалась возможность узнать про эту стрелку у обладательницы самих часов.

— Бабушка, — девочка наклонилась над столом, словно хотела поведать собеседнице секрет. Миссис Уизли, выписывающая рецепт для дяди Ксенофилиуса, подняла голову и отложила перо, не замечая, что с него на пергамент капают чернила. — А можно мне посмотреть на твои часы?

В последнее время она все чаще носила их с собой, чтобы знать, где бегают её внуки — может, играют в квиддич, а, может, уже вовсю стучат в двери мистера Лавгуда, вымаливая у него Змеевидного чихуна, чтобы в очередной раз упустить его и искать весь день в болотах.

Бабушка вынула из передника свои часы и протянула их внучке. Недолго рассматривая агрегат, девочка водила по нему пальцами — стрелка Артур медленно ползла из сектора «Работа» в сектор «Дом».

В отличие от темных стрелок на часах особенно ярко выделялись приделанные стрелки «Мари-Виктуар», «Доминик» и «Луи» — все их стрелки были в секторе «Дом».

— А что произойдет с ними, если с кем-нибудь из нас что-то случится? Луи грохнется с метлы прямо об старый дуб?

Бабушка вздрогнула и после долгой паузы ответила:

— Такого не произойдет, потому что завтра я закрою сарай с метлами на ключ.

И тут ей стало стыдно. Не стоило задавать бабушке такого вопроса — теперь, расписывая для мистера Лавгуда рецепт, её руки тряслись, и Мари-Виктуар точно знала, что это не старческое. Нагнетающую тишину и накипающий стыд внучки рассеял скрип половиц — спустя секунду дедушка сидел возле бабушки, с печалью глядя на часы в руках внучки.

На следующее утро миссис Уизли обнаружила свои часы на столе, хотя убирала их в тайник от любопытных внуков, но, видимо, пора менять тайные места — от Мари-Виктуар не ускользнет ни одна банка на этой кухне.

А к часам прилагалась коротенькая записка, написанная на обратной стороне брошенного миссис Уизли рецепта для Ксенофилиуса:

Я обещаю, мы будем аккуратно летать над деревьями.