Иван Альбус Ефремов и Орден Сокола (джен)

На Измайловскую они доехали без приключений, хотя им пришлось пропилить через всю Москву. Гнали по кольцевой и, как это обычно бывает по ночам, с приличной скоростью. Ефремов, даже слегка укушавшийся, контролировал дорогу. Герман трясся. Джек дремал. Гурген следил за гайцами.

Проблемы начались на подъезде к депо. Охранник взвился и орал, что "опять эти толкинутики, пришли по вагонам скакать..." Поправлять его было бессмысленно, но поспорить с ним пришлось и угрохать в качестве аргумента коробку спирта. "Все равно в Хогвартс не утащишь", — мотивировали ребята. Ефремов возмутился и проболтался, что рассчитывал на продолжение банкета в условиях молодежной романтики, а ни в какой Хогвартс он не верит. На вопрос о том, где же он собирался проводить неделю выходных, он только указал на Джека. Но вякать о возвращении выпивки было поздно. Герка взвился, но вместо ожидаемой нападки на Ваньку из него полились сетования, что он забыл выпросить у поттероманов комплект метел и велел Гургену попросить напрокат у охранника. Тот бурчал, что никаких метел на этих чертовых обормотов не напасешься, каждый раз ломают. Но когда он заломил свою цену, ребята поняли, что дядька уже не впервой принимает подобное предложение. Выхода не было. Одна метла на четверых — это, конечно, маловато, но такова плата за безалаберность. А потом они искали "нужный вагон", в котором надо удариться в дверь машиниста и оказаться в Лондоне, на перроне 9 и 3/4.

— Ну ты фантазер, Герка, если не сказать шизофреник, — Ефремов слабо защищал остатки неповрежденного разума. — Знаешь анекдот: ходит чукча по вокзалу, бьется башкой об поезд и приговаривает: "Чукча знает, что делает, чукча мягкий вагон ищет"...

Ради безопасности Герка прыгал напару с Джеком, ибо не хотел рисковать ни Ефремовым ради пробных прыжков, ни оставлять мужиков одних, лишь бы не сбежали раньше времени. Гурген с амуницией держал учителя за руку. Наконец первая пара растворилась в запертой двери, и Гурген рванул.

...На перроне 9 и 3/4 было гораздо холоднее, чем в Москве. Ванька пожалел, что куртки они оставили в его жигуленке.

— А ты не верил, — попрекнул Джек, хотя еще в кабинете он едва ли не смеялся, подыгрывая ребятам.

Разумеется, никакого поезда они не увидели. Морозоустойчивости им хватило минут на 15, после чего замерзшие южане погрузились со всем скарбом на метлу. Герман усадил Джека, а сам взгромоздился впереди.

— Ты профессионал? Ты умеешь летать? — вопросил Гурген, сидящий сзади, не без опасения ожидая ответа.

— Чисто теоретически, — последовал ожидаемый ответ.

Гера погнал сразу же после взлета. Теперь тряслись Ефремов и Гурген, который сидел уже практически на метловище, и прутья больно кололись сзади. К тому же, все сумки, кроме ноутбука, были у него. Сколько они болтались по воздуху, никто не понял, потому как промерзли, но при появлении на горизонте башенок замка они практически полностью протрезвели. У некоторых начала побаливать голова. Едва обогнув Гремучую Иву, Герман потерял равновесие при снижении, и все четверо грохнулись в снег, подмяв под себя метлу.

— Бляха... — застонал Иван, — как будто сел...

— На велоси... раму?... — вторил Джек.

— Угу. Все сели, — бодренько констатировал Соболевский, которого просто выбросило со столь неудобного седла. — И все на раму. И почему только мужские велосипеды делают с рамами?

Гурген морщился и грозил кулаком. Герман полез проверять сохранность ноутбука, воткнувшегося в снег:

— Зато у нас вид теперь, что за нами гнались.

— Мы же притворяемся в медкомиссию, — возразил Гурген.

— Угу, за которой гнались...

— Кто? Эти... махакерьнерэ... как сказать?... в тюрьме...

— Ну не знаю, богграты, дементоры... А может, и не гнались. На ходу разберемся.

Из хижины во дворе вышел великан. Ушибленные пострадальцы враскорячку попытались встать и дать дёру, особенно Иван:

— Мы хоть правильно летели?

— Да вроде, похоже на то кино...

Великан заговорил. Спокойно, без напряжения, но его отчетливо было слышно через весь двор.

— Кто— нибудь понимает по— английски? — растерялся Герман.

— А ты по— русски ждал? — откликнулся Гурген.

— Ага, в переводе Литвиновой и Оранского, — подшутил сам над собой Гера.

— Я понимаю, — отозвался Джек. — Он спрашивает, кто мы такие и почему в 5 утра...

— Ну и ответь: "Мы комиссия колдомедиков, испектируем медпункты учебных заведений". Я могу усилить голос, — Гера пульнул в Джека из мобильника, и тот зарокотал не хуже собеседника. — Да, не забудь попросить, чтоб он проводил нас в лазарет к мадам Помфри.

Гурген временами лыбился — видать, английский он все— таки понимал. Герман злился. Он 10 лет учил французский, потом благополучно забыл его, слегка выучил и начал забывать армянский. А по— английски просто читал со словарем и электронным переводчиком. Причем с французским акцентом. Но прихоидил в тихий ужас, если же его попросят говорить с хогвартской фельдшерицей, уж если на то пошло, француженской. Или это у нее муж — француз? Как бы то ни было, а без языка они оказывались в полной заднице. От отчаяния он накатал смс в асссамблеум, нет ли ничего путного для магического синхронного перевода. "Щас подумаем," — был ответ.

Тем времене великан подошел к ним, поочередно поднял на ноги, отряхнул снег с мантий и пожал каждому руку.

— Хеллоу, мистер. Ай эм Хагрид, энд ю?

Пожалуй, только это и было понятно. Все пожали ему руку, свое имя. Джек уже истощил свою фантазию, поддерживая и без того весьма сбивчивую беседу с Хагридом, и в лазарет они шли в гробовом молчании, гуськом. Герман, едва скрывая замешательство и восторженность, замыкал шествие. Каждый камешек коридора, по которому они шли, он готов был погладить руками, если не расцеловать. Однако не забывал подносить к уху телефон в надежде на ответную смс. Наконец они оказались в больничном крыле. Хагрид постучал в дверь, что— то долго и бессвязно плел, смущенно потоптался рядом, а потом ретировался на целый марш лестницы.

— Чего это он?

— Не хочет смущать даму, — пояснил Джек.

Герман изводился. Вводить Гургена в курс дела было поздно. Хлопнула дверь, и появилсь заспанная дама в коричневом бархатном одеянии с кистями на полах. Гурген и Иван отступили по сторонам, внезапно заинтересовавшись содержимым своих сумок. "Ах, ну да, забыли переодеться!" — сообразил Герман. Мадам Помфри заговорила по— английски. Джек, подмигнув своим, ответил с вежливым полупоклоном и столь же вежливо, но настойчиво препроводил даму обратно в покои. Врач и медбрат молниеносно принялись стаскивать мантии и напяливать халаты.

— Мы пропали, — констатировал Гера.

Из дверей вышел радостный Джек и шепотом объявил:

— Я сказал, что мы из России. По обмену опытом. Что Джон — очень большое светило медицины и его следует принять при всем параде, а также уважать его родной язык.

Герман посмотрел на него как на врага.

— Да какая мы к черту комиссия... — отмахнулся он.

Однако в следующий момент дверь саморастворилась, и посреди рядов с койками выплыла та же дама, но уже принаряженная в форменное платьице с белым передником и колпак с красным крестом. Ефремов прошествовал между рядами коек, первым делом поинтересовался качеством белья, для чего усердно перелистал покрывало, одеяло, простыню и матрац, с шумом понюхал воздух в спальне, выискивая, к чему бы придраться в бытовом плане. Но лазарет был безукоризненным. В лекарственную он зайти не решался, рискуя увидеть там сплошным полки с засушенными нетопырями, крысиными хвостиками и прочей алхимической бурдой. Джек и Гера следовали за ними, а Гурген решил выступить в авангард. Едва он раскрыл рот, мадам Помфри махнула палочкой, произнеся заклинание перевода, который никто не расслышал. Из уст ее полилось:

— Говорите, гсопода. На своем родном языке.

Гурген воспринял это буквально, и загыргыргыркал по-армянски, из чего Гера понимал всего лишь три слова из десяти.

— Ты иранец? — вопросила колдунья.

— Нет, — додумался перейти на русский Гурген. — Армянин.

— Ты говоришь на таком древнем языке... для его перевода нужна древняя магия.

— Ты мусульманин? — ведьма явно перешла в наступление.

Ефремов обрадовался политическому повороту в беседе и уцепился за нее как за соломинку:

— Нет, он христианин. И я тоже. — Иван Львович выудил из-за пазухи крест. Гурген последовал его примеру. — Армения — старинная русская провинция, принявшая крещение второй после римской империи.

— Спасибо, достаточно, — улыбнулась мадам Помфри. — Извините за беспокойство, просто у нас мораторий на прием лиц из стран исламского мира. Вы понимаете, вопросы национальной безопасности маглов не могут не волновать и нас... Вы такие смуглые...

— Прекрасно вас понимаю, мадам, — Ефремов слегка освоился и спокойно пускал на даму свои чары. — К вашему сведению, моя бабушка тоже была армянкой.

Гурген повторил по-русски свой вопрос:

— Покажите набор помощи при ушибах?

— Обычно я использую заклинания...

— Скажите их.

Мадам Помфри улыбнулась:

— Судя по всему, вам самим нужна именно такая помощь. Вы хромаете. Впрочем, это распространенная травма. Я всегда сочувствую мужчинам на метле.

Ефремов побагровел как вареный рак — колдовская фельдшерица оказалась весьма проницательной. Но испытать исцеляющее заклятие не отказался никто.

— .. При переломах я использую костерост, — мадам достала вонючую склянку.

— Правильно, — расцвел Герман.

— Кровоостанавливающие средства? — разошелся Ефремов.

Мадам Помфри доставал флакончики с разноцветными жидкостями.

— Вы применяете их на девушках? — не сдержался Соболевский.

— Нет, я стараюсь не препятствовать естеству. Только обезболивание.

— Помощь при сердечно— сосудистых и обморочных состояниях? — мудрил Ванька.

Наконец— то запахло обычным нашатырем. "Ну что ж, хоть и волшебники, а тоже люди," — успокоился Ефремов.

— Простите, а как обстоит дело с отравлениями, в частности, зельями? А также для снятия побочных эффектов заклинаний? — сохраняя умный вид, спросил Гера.

— Безоар, — фельдшерица протянула невзрачного вида камушек, похожий на золотой самородок.

— Прекрасно, — Гера забрал камень и засунул в карман брюк. — Вы с честью выдержали это испытание.

Ефремов поклонился и, собрав свою свиту, церемонно направился к дальней койке. Заговорил вполголоса якобы Джеку на ухо, но так, чтобы слышно было и колдунье:

— ... Полагаю, часть лекарств все— таки... хм... не используется так часто, как она хотела бы это показать. — Потом обратился к ней самой: — Коль скоро лазарет пуст, да и школьники находятся на каникулах, разрешите нам вчетвером переночевать у вас.

— Как вам будет угодно, — сделала книксен фельдшерица и скрылась в глубине лекарственной.

Ефремов измученно бухнулся на койку. У него даже не было сил раздеться. Он просто завернулся в покрывало, на котором лежал, как в кокон.

— Господи, наконец— то этот паршивый день закончится.

— Только бы не оказаться с утра в вытрезвителе. Или, на крайняк, у Гургена на работе, — фантазировал раздевающийся Джек.

— И не надейтесь, — Герман был беспощаден.

Не давая им опомниться, он возобновил дискуссию, начатую еще в полете, о стыковке планов на ближайшие дни для каждого участника этого знаменательного рейда. Гурген заявил, что ему на следующий день пора в больницу, ибо никому кроме него не остается дежурить в праздники, так что лучше он подождет нашествия там. На что Герман ответил, что Малфой уже давно адаптировался к магловским обычаям и вряд ли выдаст себя. Разве что ему потребуется похитить или казнить еще кого— нибудь. Джек жаловался, что бизнес пропадет, если забросить его на столь долгое время. Следовательно, его тоже следует переправить домой. Функции паромщика, естественно, лежали на Германе. Тот объявил, что отсюда вполне можно позвонить, а следовательно, мобила и ноутбук остаются у Ваньки. Джек, конечно, побурчал на молодых людей, но потом согласился и оставить устройства, и оплачивать связь из Москвы. Герман закачал ему на мобилу ссылку на свой ассамблеум, на тот случай если он найдет возможность перемещаться поближе к Хогвартсу. Ванька запротестовал, заявив, что без Геры он не останется тут, ибо чувствует себя глупее первокурсника— маглородка. Герман сказал, что недели две он еще может побыть с ним, а потом ему тоже пора возвращаться в веб— ателье. На что Ефремов возмутился пуще прежнего, дескать, терять работу он тоже не собирается. "Если нас не арестует наутро бригада военизированных мракоборцев", — хотел добавить Соболевский, но вместо этого объявил заседание Ордена Сокола закрытым, велел спать со словами:

— Утро вечера мудренее.

Однако часы пансионата чародейства и волшебства воистину показывали утро. Сказывалась разница Гринвича с Москвой. Едва магловская делегация сомкнула глаза при пробуждающемся утреннем свете, как раздалась команда:

— Господа, подъем.

Над Германом нарисовалась пожилая волшебница в остроконечной шляпе.

— Доброе утро, профессор МакГонагалл! — среагировал парень.

— Встать, когда с вами разговаривает директор Хогвартса.

Герман кое-как сполз с высокой койки, остальные последовали за ним. Она выстроила их в шеренгуперед кроватями, как в армии. Разве что Ефремову было спокойно, что он был одет.

— Я имею честь объявить вам, господа, что вы — жулики. На это у меня пять причин: во-первых, вы неслись сломя голову и упали нам на голову в пять утра; во-вторых, вы были пьяны; в-третьих, вы родом из России, которая ввиду тесного соседства с мусульманами не входит в содружество стран магического сообщества; в-четвертых, вы не сумели оказать себе первую помощь при падении на метлу; в-пятых, вы пропустили в лекарственном наборе нашатырный спирт, который мы в огромных количествах отбираем у маглорожденных учеников после каникул. Хоть это лекарство и не является запрещенным, использование его крайне нежелательно, так как оно входит в состав некоторых особо токсичных зелий. Единственное, чего я не могу понять, так это ваших мотивов, господа.

Герман вновь был вынужден рассказать историю о том, что Ефремову грозит опасная, исходящая от Люциуса Малфоя. А также вынужден был добавить, что вел наблюдение, и ошибки быть не может, когда фигура внезапно исчезла с монитора наблюдения. МакГонагалл выудила из сумок и карманов гостей все их содержимое. Перед ней повисли четыре мобильника, ноутбук и полурастворившийся патронус.

— Странно, господа, обычно в Хогвартсе подобные предметы не работают... Они заколдованы? — ведьма поводила возле них ладонью с юлой— вредноскопом, но та безвольно лежала на боку. — Кому принадлежит патронус?

— Мне. Мне велели защищаться, — Ефремов выступил на шаг вперед.

— Неужели вы, никогда не колдовавший ранее, сумели одолеть такое заклятие, с которым справляется не всякий пятикурсник на экзамене.

— Мою бабушку называли ведьмой, мэм.

— Вот-вот, и она вселилась в чучело! — встрял Соболевский.

— Да, но как же вам удалось проникнуть к нам?

Герман, стараясь не выдавать своих друзей— ролевиков, рассказал о книгах Джоанн Роулинг, посвященных молодому волшебнику. По просьбе директрисы он пересказал некоторые главы из истории Гарри.

— ...Верояно, она разрушила защиту, — потупился Герман.

— Что ж, она достойна самого тяжелого наказания в министерстве магии.

— Однако конфисковать и уничтожить все книги о Гарри на свете невозможно.

— Теперь понятно, откуда здесь по выходным обнаруживаются лишние игроки в квиддич.

— Однако, не арестованные Пожиратели безнаказанно разгуливают среди маглов! — возопил Герман, подозревая, что именно собирается сделать директриса. — Вы не имеете права модифицировать нашу память до тех пор, пока вы не поможете защитить нашего Ивана Львовича.

Герман колебался, пообещать ли ей помочь вычислить портал на Измайловской, или нет. Или подать ей идею о переносе портала на взрослый квиддичный стадион. Но о портале на Юго— Запданой он с удовольствием рассказал.

— Профессор МакГонагалл, я мог бы повторить свои слова под присягой, сывороткой правды или портретом Альбуса Дамблдора.

Вместо этого директриса забрала у них ноутбук, но Германа оставила в покое вместе с остальными. велев лишь препроводить их в одну из комнат Малой Башни, наиболее заброшенное место во всем Хогвартсе. Ноутбук она уютно, будто всегда так и делала, унесла под мышкой, как старый добрый фолиант,а на мобильники она не стала распылять своего внимания, как если бы это была обыкновенная детская игрушка, в которую привычно ей игрались маглорожденные ученики. Ну что ж, двое человек из них молоды, оставшиеся, видать, еще тоже мальчишки по разуму.

Ведьма только шевельнула палочкой, что-то прошептав себе под нос, едва шевеля губами, но прочесть по губам Соболевскому не удалось.

— Азкабан, срок заключения — лет сто, — убито проговорил Гера себе под нос.